Мы добрели до дороги. Теперь моё кретинское воображение разыгралось не на шутку. Вот я еду в машине, веду её рядом в поводу в вытянутой руке, чтобы обеспечить безопасную дистанцию, она ускоряет шаг, я тоже поддаю газу, она скачет по долам и горам, и вдруг навстречу выскакивает трактор. Кто раньше притормозит — я или она? И тут мы сталкиваемся все трое: она, я, трактор…
Я с трудом прогнала от себя кошмарную картину и поставила на машине крест. Мы вышли на дорогу.
Флоренция решила, что пришло время поменять скорость, и пошла рысью. Во мне сразу все застонало. Господи, только не это!! Облегчаться[2] в стременах я ещё смогу, я даже ритм уловила, но не дольше, чем полминуты, потом наступит конец моих возможностей.
Однако вопреки собственному желанию я все-таки сжала колени, и Флоренция пошла галопом!
Галоп у неё был ровный и плавный, я снова приспособилась к её ритму, только от судорожного стискивания зубов у меня онемели челюсти. Конечно, на галопе было легче, чем на рыси, но я все равно чувствовала, что надолго меня не хватит, сколько же она, черт побери, может скакать?! Она прошла уже по меньшей мере четырнадцать километров, а ведь сюда мчалась как сумасшедшая! Хорошо ещё, что дорога более или менее ровная.., вот где-то тут она как раз срезала себе путь, прыгнув через кустики, не дай Бог, ей теперь придёт в голову то же самое…
Кустики!!!
Холодный пот прошиб меня с ног до головы. Кустики рядом, ведь дорога идёт ровной линией, может, она теперь не обратит на них внимания…
Обратила, разрази её гром. Я знала, что она их заметит. Она вдруг круто повернула в сторону, но я уже этого ожидала, скверные предчувствия во мне кричали в полный голос. Ничего не поделаешь, будем прыгать. Я изо всех сил вцепилась в седло. Святые угодники, спасите и помилуйте!!..
Может быть, случилось чудо. Однако, с другой стороны, человек в состоянии эмоционального напряжения способен на необыкновенные вещи. Не могу даже подсчитать, сколько километров я проехала на мотоцикле в качестве пассажира по всевозможным видам дорог. В обеих руках я при этом возила горячий бигос, воду в кастрюлях, младенца в подушке, чемоданы, свёртки и держаться за водителя должна была только один раз, когда мы скакали по ямам в замёрзших и обледенелых дюнах на морском побережье. Кроме этого — никогда в жизни. Теперь я решила отнестись к лошади как к мотоциклу, а старые навыки сами возродились во мне. Единственное достоинство паскудных этих кустов заключалось в их малой высоте.
Боже мой, как она их перепрыгнула! Не перепрыгнула — проплыла над ними павой! Мешок с картошкой — и тот удержался бы у неё на спине. Она приземлилась на все четыре ноги. Уж не знаю, как они этого добились — это большое искусство, которому специально обучают лошадей, предназначенных для пардубицких стипль-чезов! Лишь приземление на вес четыре ноги или только на задние ноги позволяет им остаться в живых после Большого Таксиса! А Флоренция уже сейчас умеет это делать и по собственной инициативе этим пользуется!
Восхищение и облегчение владели мной очень недолго, перед нами могли возникнуть очередные кустики, не дай Бог, повыше ростом. Флоренция, может быть, уже все на свете умела, но я — нет. Вспотевшая, наполовину без сознания, испуганная до сумасшествия, я из последних сил ласково уговорила её вернуться на дорогу. Она согласилась почти не протестуя. Просто чудо, что между дорогой и лесом не было канавы. И снова Флоренция помчалась галопом!
Примерно на полпути я смирилась с тем, что она меня вгонит в могилу, и сразу вслед за этим вспомнила страшную вещь. Дорогу на Малый Трускав, к которой я бессмысленно направлялась, отделяла густая полоса высоких зарослей. Чтоб мне лопнуть, треснуть, расцвести и капустой порасти, если Флоренция не соберётся через неё перепрыгнуть! Куда, интересно, я вылечу, хоть бы на мягкое.., там такая заболоченная канавка, может, она мне спасёт жизнь…
И почему, черт побери их всех, Флоренцию до сих пор не ищут?!
Вдруг мне стало плохо при мысли, что злодеи победили. Вытащили стволы, застрелили Зигмуся и Гжеся. А сами живы-здоровы, и я их скоро встречу…
Эта мысль вернула мне силы и решимость. Я набрала повод. Флоренция подчинилась мне довольно легко, наверное, уже достаточно набегалась, поэтому соглашалась пойти на уступки. Кроме того, тренировка как раз в том и состоит, что какое-то время лошадь идёт галопом, а потом — шагом, и Флоренция должна была уже к этому привыкнуть. Мягкий шаг, совсем без подскоков, позволил мне собрать обрывки мыслей более или менее воедино.
Я решила, что на всякий случай не поеду по прямой. Пусть они там все делают, что хотят, я сверну у лесочка, доберусь до дороги на Лип-ков, а потом кружным путём подъеду с другой стороны и направлюсь прямо на задворки к знакомым Моники. Дом с левадой узнаю издалека.
Я выполнила свой дьявольский замысел. Заплутала я только два раза. Флоренция мне подчинялась, все время послушно шла шагом и не настаивала на том, чтобы перепрыгивать все, что встречается по пути. Хотя препятствий на дороге было много, можно сказать, она и состояла из сплошных препятствий. Может быть, лошади не нравилось то, что эти препятствия окружало, слишком мало оставалось пространства для приземления, а в тесноте она прыгать не любила. Ветки деревьев хлестали меня по лицу, запутывались в волосах и пытались выколоть глаза. Мне казалось, что все это длится уже день, неделю, полгода, целую вечность… Но на часы я не смотрела, потому что была уверена: стоит мне увидеть, который час, как я упаду с лошади. А вот на то, чтобы идти пешком, я уже совершенно неспособна. И долго ещё не смогу ходить…
Дорогу на Липков я не узнала, в отчаянии и на всякий случай просто повела лошадь направо и не могу описать облегчение, которое заполнило всю мою душу, когда я увидела домик с крышей, похожей на туристическую палатку.
Моя идея воплотилась в жизнь. Ещё три километра, и я окажусь в безопасном месте, скорее всего, бездыханной, но это уже все равно…
А эта зараза все шла себе и шла широким шагом и снова выражала желание пробежаться галопом! Машина, а не лошадь!
Зигмусь Осика сидел на траве у дороги с какой-то палкой в руке, с забинтованной ногой и заплаканный. При виде нас он вскочил как ужаленный, упал, подпёрся палкой, хромая, выбежал на середину дороги и раскрыл объятия. Издаваемых им воплей я совсем не могла разобрать. Флоренция немного ускорила шаг, добровольно остановилась возле него и положила ему голову на плечо. Я продолжала на ней сидеть.
К Зигмусю не сразу вернулся дар человеческой речи.
— Иисусе!.. Ты тут, любимушка моя!.. Вы её?.. О черт! С места не могу двинуться, я уж думал… Боже мой!.. До самой смерти…
Руками я ещё владела, поэтому вяло и с трудом выгребла из кармана горсть сахара и протянула Зигмусю.
— Вот, дай ей. Я уже не могу.
Зигмусь вырвал у меня из рук сахар и сунул своей обожаемой. Флоренция сняла с его плеча голову и жадно схрумкала сахар. А он гладил её, целовал, похлопывал, осматривал. Под влиянием невероятного облегчения и счастья ко мне быстро возвращалась способность думать.
— Вы на ней подъедете?.. Я не смогу её вести, ногу подвернул. Ничего, дня через три пройдёт. Она и так пойдёт, сама… Эта палка может ей не понравиться, а мне приходится на неё опираться, так что я сзади останусь…
— Где Гжесь? — спросила я слабым голосом.
— С ментами вопросы решает. Панна Моника уже сюда едет, мы ей позвонили, может, она уже и приехала…
Я доехала к дому приятелей Моники, и этот последний отрезок пути потребовал от меня всех сил. Эмоции угасли, осталось только все прочее. Моника в этот момент в страшной спешке выходила из машины, знакомые её выскочили из дому, Зигмусь, подскакивая на одной ноге, почти догонял нас. Я могла наконец сложить с себя ответственность.
И тогда оказалось, что я не в состоянии слезть с этой чёртовой лошади. Я закаменела, как булыжник, и ноги у меня напрочь онемели.
Не только ноги, но и ребра, позвоночник и прочие анатомические подробности. Я в ужасе подумала, что так навеки и останусь, разве что лошадь ляжет, но и это будет не слишком здорово, потому что она придавит мою ногу. Так или иначе, мне конец.
Мне удалось расстаться с Флоренцией только при усиленной помощи друзей. Я вспомнила, как оно бывало при первых весенних поездках на мотоцикле, тяжело вздохнула, полежала на животе минут пятнадцать и отважилась на героическое усилие. Я встала на ноги. Моника подвезла меня к моей машине, которая спокойно стояла там, где я её оставила. Её не украли и не попортили, что я посчитала очередным чудом. Зато листья подорожника потерялись.
О том, что за это время произошло, мне начали сообщать немедленно, только немного бессвязно. Ни один из трех нападавших не ушёл безнаказанным, но в то же время никто из них не получил телесных повреждений, грозящих уголовным делом. У одного оказалась вывихнута рука, но зато у Зигмуся была вывихнута нога, значит, они были квиты. Правда, Зигмусь вывихнул ногу уже после драки, случайно провалившись в кротовую нору, но никто не собирался вдаваться в такие подробности. Тех троих обвинили в разбойном нападении на человека, а Гжесь стал свидетелем. Их задержали, правда, ненадолго, но все-таки и это служило некоторым утешением.
Моника занималась лошадью. Она вытирала её, поила, осматривала её копыта, вытаскивала веточки из гривы.
— Почти шесть часов, — сказала она потрясённо, с благоговейным ужасом. — И ведь выдержала такое и даже не взмокла, совсем свеженькая, и уже отдохнула! Где вы с ней были?!
— Везде, — мрачно ответила я, крутя головой и удивляясь, почему у меня болит даже шея. — Идти я не могла, поэтому мне пришлось на ней ехать. Вернулись мы кружным путём, потому что я боялась бандитов. Это русские были?
— Один русский и два наших, — сообщил Зигмусь, который стоял рядом, опираясь на палку. — Как все произошло? Как вы сумели с ней справиться?
— Она меня любит, — напомнила я им и рассказала все, как было. Они слушали меня с пылающими щеками. Я без малейших претензий смирилась с тем, что они совершенно не оценили моих героических усилий и умилялись исключительно тому, что делала Флоренция.
— Так ведь это почти двадцать километров! — воскликнула Моника. — Господи, какая кобыла! И ей это совсем не повредило, каким чудом?..
— Если бы она не была дочкой Дьявола… — начал Зигмусь с набожным восхищением и осёкся.
Я с трудом повернула к нему голову. Моника недоумевающе посмотрела на него поверх крупа лошади.
— Что? — удивлённо спросила она. Зигмусь словно лишился языка. Он страшно покраснел, замер на месте, пробормотал что-то себе под нос. Потом затравленно огляделся по сторонам, словно искал путь к бегству. Он был страшно смущён и взволнован, казалось, даже просто напуган.
— Дочь Дьявола… — пробормотал он тихонько.
Мы смотрели на него в остолбенелом молчании.
— Могу тебе искренне сказать: не знаю, — признался удручённый Януш. — Их подержали сорок восемь часов исключительно по нашей частной просьбе, потому что других поводов не было. Мужики подрались, подумаешь! Не удалось подвести даже под нарушение общественного порядка, потому что единственной общественностью там была ты. Ну и сама цель — конокрадство. Если бы они её действительно украли…
— Придурок!! — заорала я на него.
— Я хочу сказать, что тогда их можно было бы обвинить в краже. А намерения доказать невозможно. Этот единственный русский, который был тут с нашими, к имеющимся у нас отпечаткам пальцев не подходит, оружия у него при себе не было…
— Какое счастье!
— Для него тоже. А мы-то уже надеялись… Как ты сегодня себя чувствуешь?
Я только скрипнула зубами. В общем и целом именно так должен себя чувствовать сноп пшеницы после молотилки. Я радовалась, что на скачках перерыв и мне не надо туда ехать, потому что не могло быть и речи о том, чтобы спуститься по лестнице. Я головой ручалась бы, что у меня все кости поломаны. К тому же при попытке надеть туфли я сталкивалась с непреодолимыми трудностями, ведь пальцы только-только начинали заживать. Первый раз в жизни я радовалась, что живу не в огромном дворце.
— Флоренция возвращается, — сказала я сердито. — Не знаю, зачем тащить её в этом фургончике, она пешком прошла бы с песней на устах… Но теперь, черт вас побери, может быть, там будет дополнительно караулить её кто-нибудь, а? Как следует караулить! Когда-то уже поджигали конюшню…
— Дополнительную охрану я тебе могу гарантировать. Но все остальное не ахти…
С остальным Флоренция справилась собственными силами.
Я не вникала в подробности, мне тошно было при одном воспоминании о возможностях негодяев и бессилии закона.
В первый же день после перерыва я пришла и выложила все, что думаю, готовая организовать почти что собственную антимафию. Со мной горячо согласились все.
— Одна лишь есть проблема, — заметил пан Рысь. — Свободного времени много только у пенсионеров постарше, а кто помоложе — те работают. Не знаю, как у них получится битва с бандитами…
— Они могут стрелять, — подсказал Метя.
— А если у них руки трясутся?
— Коварно знакомиться с ними и подсыпать в водку отраву, — посоветовала аристократической внешности пожилая дама, которая сидела за нашими спинами. — Хулигану все равно, кто ему поставит водку — старикан, из которого песок сыплется, или сопляк.
— Это тоже неплохо, — согласился полковник. — Но может быть, этим лучше занялся бы сейм?
— Отравлением негодяев?!
— Нет, изменениями в законе.
— Сейм не может, — сухо сказал кто-то за барьерчиком. — У них куда более важные дела. Должны ли у орла в гербе быть когти, разрешить ли аборты, можно ли расклеивать в городе рекламные плакаты, какую зарплату установить парламентариям, то есть самим себе…
Долго ещё нельзя было ничего разобрать, потому что все говорили одновременно, пытаясь перекричать Друг друга. Соревнование это выиграл Метя, не столько потому, что у него был самый громкий голос, сколько из-за смысла того, что он говорил.
— ..Флоренция не выиграет!
— Почему это не выиграет? — смертельно оскорбилась пани Ада.
Законы и сейм немедленно были забыты. Метя стал центром всеобщего интереса. Он повернулся ко мне.
— Ты сама говоришь! Лошадь после переезда не любит приходить первой, сколько раз я от тебя это слышал, а она что? Только что путешествовала.
— И куда она ездила? — подозрительно спросил тот же голос за барьерчиком. Обладатель голоса сунул морду между цветочными горшками. — Это почему же?
— Если я пришла в себя, так она — тем более, — ответила я ядовито. — На тысячу четыреста скачет, а если бы скакала на десять километров, я тем более была бы уверена в победе. Ей не повредил бы даже уик-энд в Австралии.
— Нет, сомнительно, весьма сомнительно, — поддержал Метю Вальдемар. — Я кое-что слышал от Болека. Говорят, это единственная лошадь, которая куда-то переезжала за время перерыва в сезоне, и ей пришлось почему-то страшно напрягаться, неизвестно, успела ли она отдохнуть.., словом, такие ходят разговоры.
— Иоанне пришлось ещё больше напрягаться, и посмотри, как она замечательно выглядит! — перебила его Мария.
Вальдемар окинул меня критическим взглядом.
— Кажется, на лестнице она все ещё постанывает…
— А какое это имеет отношение к делу? — удивился пан Рысь. — Пани Иоанна, в чем дело?
— Не скажу, — решительно ответила я. — Ни за что. Я на ней ездила.
— Как это, вам позволили?!..
— Да кому там было позволять?! Не злите меня! Там ни одной живой души не было, потому что её преступники решили украсть. Она вернулась в конюшню свеженькая, как жаворонок на небесах, обо мне же лучше не говорить!
Я отказалась сообщить подробности, потому что меня охватывал ужас при одном воспоминании страшных переживаний. Каким чудом я вышла из этого кошмара без стойких травм, я сама не понимала. Наверное, Флоренция как раз отмечала День дружбы с людьми. Зато я потребовала объяснений от Мети: кто это болтал об усталости Флоренции и почему первым должен прийти кто-то, кроме неё?
— Да я вовсе не, говорю, что она не победит, — пошёл Метя на попятный. — Я только говорю, что есть сомнения…
— Это не ты говорил, а Вальдемар!
— А я его поддерживаю! Нет такого закона, что нельзя его поддерживать! А если придёт не она, то Магнолия Капуляса, они все варианты просчитали! Магнолия первая, Флоренция будет второй, Альмина третья, а четвёртый — Марлин Езерняка…
— Одни кобылы? Марлин — самый лучший жеребец!
— Вот он и будет четвёртым…
Когда появились Моника с Гжесем и беззаботно уселись в кресла, громкоговоритель выл, знаменуя старт. Я заволновалась.
— Кто остался в конюшне? — спросила я, перегнувшись за спиной Марии.
— Все, — успокоила меня Моника. — Там Агата, Зигмусь, Марыся. Гжесь хочет вам что-то сказать.
Я бросила взгляд на улыбающегося Гжеся и повернулась к окну.
— Все разговоры после скачки! — категорически ответила я.
В этой первой скачке ничего необыкновенного или подозрительного не произошло. Разумеется, я проиграла, потому что исключительно из личных чувств выбросила из игры лошадь Глебовского. Гжесь в перерыве пересел на место аристократичной пани, которая отправилась в кассы.
— Ну?..
Он наклонился ко мне и зашептал.
— Я должен ввести вас в курс дела, потому что вы можете сделать правильные выводы или разузнать побольше. Мы наверняка знаем, что с одним ломжинцем разговаривал Геннадий…
— Это что за штука такая — Геннадий?
— Русский, как бы вам объяснить.., а, ведь вы же знаете! Муж той девчонки, которая уехала в Германию…
— Как это, он до сих пор за ней не поехал?
— Он не может. Его подкарауливают. Он до смерти напуган. Это правда, что они присвоили выигранные мафией деньги. Они уже с самого начала сезона это вытворяют. Не отсылают деньги шефам, оставляют себе, а теперь шеф приехал и ведёт собственное следствие. Не ради справедливости, а чтобы вернуть себе деньги. Главным образом подозрения падают на дружка этого Геннадия, а не на него самого, хотя именно Геннадий и провернул всю операцию. Добровольно он в своей вине не признается, но боится панически. А дружок мало что знает, но его все время мафиози допрашивает и за горло держит, так что вот-вот мафия сделает правильные выводы. Геннадий и отправился за помощью к ломжинцам. Они хотят устроить пару мошеннических скачек и забрать выигрыш побольше, чтобы реабилитироваться в глазах шефа. Насколько я понял, Геннадий делает вид, что всю прибыль он вложил в надёжные ценности и вот-вот получит их обратно. А фактически ему взять неоткуда. Большую часть денег он отдал жене, она вывезла. У него осталось кот наплакал, надо теперь побольше выиграть…
— Старая песня, — заметила я с отвращением. — Других источников у него нет?
— А они неспособны ничего больше придумать. Кроме того, шеф подозревает собственных людей в заговоре. Чувствует, что власть ускользает у него из рук, что его люди сами сговариваются с жокеями ему во вред и так далее. После неудачного похищения Флоренции он немного отвлёкся от лошадей. Мечется во все стороны, но с людьми он все-таки лучше справляется, так что снова на них перекинулся.
— А это откуда известно?
— По пьянке Геннадий признавался ломжинцам, а у меня с одним хорошие отношения…
— И чего конкретно этот Геннадий от ломжинцев хочет?
— Чтобы ему помогли подкупить жокеев и подстроить скачку. Во Флоренции и сама Вонгровская не уверена, она не знает, как отразилась на лошади такая нагрузка. Русско-ломжинская мафия должна была исходить из предположения, что Флоренция придёт второй, они так и поставили в кассах. Если Флоренция не придёт первой, то выплатят целое состояние. Они вчера смотрели на Флоренцию на тренировке…
В этом месте в разговор вмешалась Моника.
— Флоренция не хотела скакать, — сказала она удивительно спокойно и без малейшей тревоги. — Она держалась на тренировке за Гитарой. Зигмусь на ней скакал, он посылал её изо всех сил, но она не хотела, а эти типы стояли и все видели. И убедились, что она не выиграет.
— Как раз сам Геннадий и смотрел, — вмешался Гжесь. — Он помчался с этим открытием к ломжинцам.
— Ну хорошо, а в чем дело? — нетерпеливо спросила я, потому что Флоренция интересовала меня больше, чем все мафии мира. — Почему она не хотела выходить вперёд? И почему это вас совершенно не беспокоит?
— А что мне беспокоиться? Зигмусь тоже провёл следствие, потому что у него, слава Богу, нос не заложен. Оказалось, тот парень, что работал Гитару, собирал с самого раннего утра укропчик. Собирал и вязал в пучки. Его мать под Пырами живёт и выращивает всякую зелень на продажу. Парень ей помогал до последней секунды, а потом поехал на работу и немедленно сел на Гитару. Укропом от него так несло, что даже Зигмусь почуял, а Флоренция к укропчику относится точно так же, как к петрушке.
— Обманула всех на тренировке?! — изумлённо воскликнула я.
— И ещё как! Агата тоже в первый момент испугалась…
— Господи помилуй, проверьте, не собирал ли укропчик кто-нибудь в пятой скачке!
— Там участвуют только профессиональные жокеи, можете быть спокойны, никто укропчика не собирал.
— Так вот откуда все слухи поползли! Ни с того ни с сего появились сомнения, будет ли она первой!
Сообщение об укропчике я передала исключительно самым проверенным людям, чтобы они успели поставить как надо. Я заранее пригрозила им убийством за раскрытие этого секрета посторонним. Меня лично беспокоил Сарновский на Коллагене, что-то в этом было. Лошадь класса дерби, он должен соперничать с Флоренцией…
— Он едет в Вену, — коротко сообщил мне Метя. — Тут он скачет просто для разминки. В Вене у него шансы только как у фукса, и здесь Йонтек его не покажет!
Флоренция спокойно шагала по паддоку, потом внезапно рассердилась, заволновалась, стала ржать и попыталась удрать. Зигмусь злился и чуть не плакал. Он грозил кулаком своим коллегам, а те крутили пальцем у виска. Я не могла ничего, понять, пока по лестнице не взбежала Моника, готовая расплакаться.
— Вы себе представляете, что они сделали?! Нажрались мятных конфет! В весовой! Весь паддок ими смердит! Да нет, не специально, им ничего подобного в голову бы не пришло! Куявский их угощал, а он вполне порядочный парень! Случайность, но какая ужасная!
Она возмущённо добавила, что Гжесь минуту назад подслушал разговор возле колонн. Геннадий разговаривал с ломжинцем. Они показывали на Флоренцию и взаимно уверяли друг друга, что Флоренция сегодня не в форме. Прибыль им гарантирована, как в банке…
Я ещё больше разволновалась. Какая кошмарная лошадь! Со вчерашнего дня делает все, что может, чтобы вогнать в гроб меня и остальных игроков…
Перед стартовыми боксами Флоренция кружила несколько поодаль от остальных лошадей. Я надеялась, что эти мятные конфетки из жокеев выветрятся, ведь во время скачки они их не жрут, это уж точно. Однако выветрились они, видимо, не совсем, потому что в бокс Флоренция вошла крайне неохотно, да ещё и пыталась укусить помощника судьи: должно быть, Куявский угостил и его. Убью я этого Болека, Вальдемару скажу, чтобы убил его при первой же возможности, но не стану называть причину, потому что, не дай Бог, все узнают про мяту…
— Старт, — сказал рупор. — Ведёт Тартар, за ним Магнолия…
Флоренция, как обычно, выстрелила вперёд, но не пожелала присоединиться к основной группе. Она упрямо отказывалась с ними скакать, не из-за лошадей, конечно, а из-за этих мятных жокеев. Зигмусь её не принуждал, пустил по внешней дорожке. Он знал, что делает. Струя запаха тянется за табуном, а не впереди. Вокруг меня стоял рёв и визг, я не могла разобрать, что слышу, и вся окаменела.
Когда Флоренция вышла Из поворота, у неё было четвёртое место, а скакала она почти возле самой сетки ограждения. На прямой Зигмусь не пытался перейти на другую дорожку, оставил её на внешней, и только легко послал её вперёд движением корпуса и лёгким хлопком по шее. Погода была прекрасная, в бинокль я отлично видела каждую мелочь и даже успела вознести благодарственную молитву, что Флоренция не выкинула этот номер, когда на ней сидела я… Она и без того мчалась галопом, но вдруг в ней словно что-то взорвалось, она вытянулась и полетела над турфом, не касаясь земли копытами. Боже, какая же у неё скорость! Она пролетела мимо остальных лошадей, словно те стояли на месте, вот так же некогда скакала Флоренс в Копенгагене…
Я с трудом прогнала от себя кошмарную картину и поставила на машине крест. Мы вышли на дорогу.
Флоренция решила, что пришло время поменять скорость, и пошла рысью. Во мне сразу все застонало. Господи, только не это!! Облегчаться[2] в стременах я ещё смогу, я даже ритм уловила, но не дольше, чем полминуты, потом наступит конец моих возможностей.
Однако вопреки собственному желанию я все-таки сжала колени, и Флоренция пошла галопом!
Галоп у неё был ровный и плавный, я снова приспособилась к её ритму, только от судорожного стискивания зубов у меня онемели челюсти. Конечно, на галопе было легче, чем на рыси, но я все равно чувствовала, что надолго меня не хватит, сколько же она, черт побери, может скакать?! Она прошла уже по меньшей мере четырнадцать километров, а ведь сюда мчалась как сумасшедшая! Хорошо ещё, что дорога более или менее ровная.., вот где-то тут она как раз срезала себе путь, прыгнув через кустики, не дай Бог, ей теперь придёт в голову то же самое…
Кустики!!!
Холодный пот прошиб меня с ног до головы. Кустики рядом, ведь дорога идёт ровной линией, может, она теперь не обратит на них внимания…
Обратила, разрази её гром. Я знала, что она их заметит. Она вдруг круто повернула в сторону, но я уже этого ожидала, скверные предчувствия во мне кричали в полный голос. Ничего не поделаешь, будем прыгать. Я изо всех сил вцепилась в седло. Святые угодники, спасите и помилуйте!!..
Может быть, случилось чудо. Однако, с другой стороны, человек в состоянии эмоционального напряжения способен на необыкновенные вещи. Не могу даже подсчитать, сколько километров я проехала на мотоцикле в качестве пассажира по всевозможным видам дорог. В обеих руках я при этом возила горячий бигос, воду в кастрюлях, младенца в подушке, чемоданы, свёртки и держаться за водителя должна была только один раз, когда мы скакали по ямам в замёрзших и обледенелых дюнах на морском побережье. Кроме этого — никогда в жизни. Теперь я решила отнестись к лошади как к мотоциклу, а старые навыки сами возродились во мне. Единственное достоинство паскудных этих кустов заключалось в их малой высоте.
Боже мой, как она их перепрыгнула! Не перепрыгнула — проплыла над ними павой! Мешок с картошкой — и тот удержался бы у неё на спине. Она приземлилась на все четыре ноги. Уж не знаю, как они этого добились — это большое искусство, которому специально обучают лошадей, предназначенных для пардубицких стипль-чезов! Лишь приземление на вес четыре ноги или только на задние ноги позволяет им остаться в живых после Большого Таксиса! А Флоренция уже сейчас умеет это делать и по собственной инициативе этим пользуется!
Восхищение и облегчение владели мной очень недолго, перед нами могли возникнуть очередные кустики, не дай Бог, повыше ростом. Флоренция, может быть, уже все на свете умела, но я — нет. Вспотевшая, наполовину без сознания, испуганная до сумасшествия, я из последних сил ласково уговорила её вернуться на дорогу. Она согласилась почти не протестуя. Просто чудо, что между дорогой и лесом не было канавы. И снова Флоренция помчалась галопом!
Примерно на полпути я смирилась с тем, что она меня вгонит в могилу, и сразу вслед за этим вспомнила страшную вещь. Дорогу на Малый Трускав, к которой я бессмысленно направлялась, отделяла густая полоса высоких зарослей. Чтоб мне лопнуть, треснуть, расцвести и капустой порасти, если Флоренция не соберётся через неё перепрыгнуть! Куда, интересно, я вылечу, хоть бы на мягкое.., там такая заболоченная канавка, может, она мне спасёт жизнь…
И почему, черт побери их всех, Флоренцию до сих пор не ищут?!
Вдруг мне стало плохо при мысли, что злодеи победили. Вытащили стволы, застрелили Зигмуся и Гжеся. А сами живы-здоровы, и я их скоро встречу…
Эта мысль вернула мне силы и решимость. Я набрала повод. Флоренция подчинилась мне довольно легко, наверное, уже достаточно набегалась, поэтому соглашалась пойти на уступки. Кроме того, тренировка как раз в том и состоит, что какое-то время лошадь идёт галопом, а потом — шагом, и Флоренция должна была уже к этому привыкнуть. Мягкий шаг, совсем без подскоков, позволил мне собрать обрывки мыслей более или менее воедино.
Я решила, что на всякий случай не поеду по прямой. Пусть они там все делают, что хотят, я сверну у лесочка, доберусь до дороги на Лип-ков, а потом кружным путём подъеду с другой стороны и направлюсь прямо на задворки к знакомым Моники. Дом с левадой узнаю издалека.
Я выполнила свой дьявольский замысел. Заплутала я только два раза. Флоренция мне подчинялась, все время послушно шла шагом и не настаивала на том, чтобы перепрыгивать все, что встречается по пути. Хотя препятствий на дороге было много, можно сказать, она и состояла из сплошных препятствий. Может быть, лошади не нравилось то, что эти препятствия окружало, слишком мало оставалось пространства для приземления, а в тесноте она прыгать не любила. Ветки деревьев хлестали меня по лицу, запутывались в волосах и пытались выколоть глаза. Мне казалось, что все это длится уже день, неделю, полгода, целую вечность… Но на часы я не смотрела, потому что была уверена: стоит мне увидеть, который час, как я упаду с лошади. А вот на то, чтобы идти пешком, я уже совершенно неспособна. И долго ещё не смогу ходить…
Дорогу на Липков я не узнала, в отчаянии и на всякий случай просто повела лошадь направо и не могу описать облегчение, которое заполнило всю мою душу, когда я увидела домик с крышей, похожей на туристическую палатку.
Моя идея воплотилась в жизнь. Ещё три километра, и я окажусь в безопасном месте, скорее всего, бездыханной, но это уже все равно…
А эта зараза все шла себе и шла широким шагом и снова выражала желание пробежаться галопом! Машина, а не лошадь!
Зигмусь Осика сидел на траве у дороги с какой-то палкой в руке, с забинтованной ногой и заплаканный. При виде нас он вскочил как ужаленный, упал, подпёрся палкой, хромая, выбежал на середину дороги и раскрыл объятия. Издаваемых им воплей я совсем не могла разобрать. Флоренция немного ускорила шаг, добровольно остановилась возле него и положила ему голову на плечо. Я продолжала на ней сидеть.
К Зигмусю не сразу вернулся дар человеческой речи.
— Иисусе!.. Ты тут, любимушка моя!.. Вы её?.. О черт! С места не могу двинуться, я уж думал… Боже мой!.. До самой смерти…
Руками я ещё владела, поэтому вяло и с трудом выгребла из кармана горсть сахара и протянула Зигмусю.
— Вот, дай ей. Я уже не могу.
Зигмусь вырвал у меня из рук сахар и сунул своей обожаемой. Флоренция сняла с его плеча голову и жадно схрумкала сахар. А он гладил её, целовал, похлопывал, осматривал. Под влиянием невероятного облегчения и счастья ко мне быстро возвращалась способность думать.
— Вы на ней подъедете?.. Я не смогу её вести, ногу подвернул. Ничего, дня через три пройдёт. Она и так пойдёт, сама… Эта палка может ей не понравиться, а мне приходится на неё опираться, так что я сзади останусь…
— Где Гжесь? — спросила я слабым голосом.
— С ментами вопросы решает. Панна Моника уже сюда едет, мы ей позвонили, может, она уже и приехала…
Я доехала к дому приятелей Моники, и этот последний отрезок пути потребовал от меня всех сил. Эмоции угасли, осталось только все прочее. Моника в этот момент в страшной спешке выходила из машины, знакомые её выскочили из дому, Зигмусь, подскакивая на одной ноге, почти догонял нас. Я могла наконец сложить с себя ответственность.
И тогда оказалось, что я не в состоянии слезть с этой чёртовой лошади. Я закаменела, как булыжник, и ноги у меня напрочь онемели.
Не только ноги, но и ребра, позвоночник и прочие анатомические подробности. Я в ужасе подумала, что так навеки и останусь, разве что лошадь ляжет, но и это будет не слишком здорово, потому что она придавит мою ногу. Так или иначе, мне конец.
Мне удалось расстаться с Флоренцией только при усиленной помощи друзей. Я вспомнила, как оно бывало при первых весенних поездках на мотоцикле, тяжело вздохнула, полежала на животе минут пятнадцать и отважилась на героическое усилие. Я встала на ноги. Моника подвезла меня к моей машине, которая спокойно стояла там, где я её оставила. Её не украли и не попортили, что я посчитала очередным чудом. Зато листья подорожника потерялись.
О том, что за это время произошло, мне начали сообщать немедленно, только немного бессвязно. Ни один из трех нападавших не ушёл безнаказанным, но в то же время никто из них не получил телесных повреждений, грозящих уголовным делом. У одного оказалась вывихнута рука, но зато у Зигмуся была вывихнута нога, значит, они были квиты. Правда, Зигмусь вывихнул ногу уже после драки, случайно провалившись в кротовую нору, но никто не собирался вдаваться в такие подробности. Тех троих обвинили в разбойном нападении на человека, а Гжесь стал свидетелем. Их задержали, правда, ненадолго, но все-таки и это служило некоторым утешением.
Моника занималась лошадью. Она вытирала её, поила, осматривала её копыта, вытаскивала веточки из гривы.
— Почти шесть часов, — сказала она потрясённо, с благоговейным ужасом. — И ведь выдержала такое и даже не взмокла, совсем свеженькая, и уже отдохнула! Где вы с ней были?!
— Везде, — мрачно ответила я, крутя головой и удивляясь, почему у меня болит даже шея. — Идти я не могла, поэтому мне пришлось на ней ехать. Вернулись мы кружным путём, потому что я боялась бандитов. Это русские были?
— Один русский и два наших, — сообщил Зигмусь, который стоял рядом, опираясь на палку. — Как все произошло? Как вы сумели с ней справиться?
— Она меня любит, — напомнила я им и рассказала все, как было. Они слушали меня с пылающими щеками. Я без малейших претензий смирилась с тем, что они совершенно не оценили моих героических усилий и умилялись исключительно тому, что делала Флоренция.
— Так ведь это почти двадцать километров! — воскликнула Моника. — Господи, какая кобыла! И ей это совсем не повредило, каким чудом?..
— Если бы она не была дочкой Дьявола… — начал Зигмусь с набожным восхищением и осёкся.
Я с трудом повернула к нему голову. Моника недоумевающе посмотрела на него поверх крупа лошади.
— Что? — удивлённо спросила она. Зигмусь словно лишился языка. Он страшно покраснел, замер на месте, пробормотал что-то себе под нос. Потом затравленно огляделся по сторонам, словно искал путь к бегству. Он был страшно смущён и взволнован, казалось, даже просто напуган.
— Дочь Дьявола… — пробормотал он тихонько.
Мы смотрели на него в остолбенелом молчании.
* * *
— И сколько это будет продолжаться?! — рычала я в бешенстве, которое только усиливалось от моего плачевного физического состояния. — Что же это такое, чтобы закон был настолько бессилен?! Для чего наша родная исполнительная власть?! Они что, до Страшного Суда будут по нашим головам ходить?! Когда это кончится?!— Могу тебе искренне сказать: не знаю, — признался удручённый Януш. — Их подержали сорок восемь часов исключительно по нашей частной просьбе, потому что других поводов не было. Мужики подрались, подумаешь! Не удалось подвести даже под нарушение общественного порядка, потому что единственной общественностью там была ты. Ну и сама цель — конокрадство. Если бы они её действительно украли…
— Придурок!! — заорала я на него.
— Я хочу сказать, что тогда их можно было бы обвинить в краже. А намерения доказать невозможно. Этот единственный русский, который был тут с нашими, к имеющимся у нас отпечаткам пальцев не подходит, оружия у него при себе не было…
— Какое счастье!
— Для него тоже. А мы-то уже надеялись… Как ты сегодня себя чувствуешь?
Я только скрипнула зубами. В общем и целом именно так должен себя чувствовать сноп пшеницы после молотилки. Я радовалась, что на скачках перерыв и мне не надо туда ехать, потому что не могло быть и речи о том, чтобы спуститься по лестнице. Я головой ручалась бы, что у меня все кости поломаны. К тому же при попытке надеть туфли я сталкивалась с непреодолимыми трудностями, ведь пальцы только-только начинали заживать. Первый раз в жизни я радовалась, что живу не в огромном дворце.
— Флоренция возвращается, — сказала я сердито. — Не знаю, зачем тащить её в этом фургончике, она пешком прошла бы с песней на устах… Но теперь, черт вас побери, может быть, там будет дополнительно караулить её кто-нибудь, а? Как следует караулить! Когда-то уже поджигали конюшню…
— Дополнительную охрану я тебе могу гарантировать. Но все остальное не ахти…
С остальным Флоренция справилась собственными силами.
Я не вникала в подробности, мне тошно было при одном воспоминании о возможностях негодяев и бессилии закона.
В первый же день после перерыва я пришла и выложила все, что думаю, готовая организовать почти что собственную антимафию. Со мной горячо согласились все.
— Одна лишь есть проблема, — заметил пан Рысь. — Свободного времени много только у пенсионеров постарше, а кто помоложе — те работают. Не знаю, как у них получится битва с бандитами…
— Они могут стрелять, — подсказал Метя.
— А если у них руки трясутся?
— Коварно знакомиться с ними и подсыпать в водку отраву, — посоветовала аристократической внешности пожилая дама, которая сидела за нашими спинами. — Хулигану все равно, кто ему поставит водку — старикан, из которого песок сыплется, или сопляк.
— Это тоже неплохо, — согласился полковник. — Но может быть, этим лучше занялся бы сейм?
— Отравлением негодяев?!
— Нет, изменениями в законе.
— Сейм не может, — сухо сказал кто-то за барьерчиком. — У них куда более важные дела. Должны ли у орла в гербе быть когти, разрешить ли аборты, можно ли расклеивать в городе рекламные плакаты, какую зарплату установить парламентариям, то есть самим себе…
Долго ещё нельзя было ничего разобрать, потому что все говорили одновременно, пытаясь перекричать Друг друга. Соревнование это выиграл Метя, не столько потому, что у него был самый громкий голос, сколько из-за смысла того, что он говорил.
— ..Флоренция не выиграет!
— Почему это не выиграет? — смертельно оскорбилась пани Ада.
Законы и сейм немедленно были забыты. Метя стал центром всеобщего интереса. Он повернулся ко мне.
— Ты сама говоришь! Лошадь после переезда не любит приходить первой, сколько раз я от тебя это слышал, а она что? Только что путешествовала.
— И куда она ездила? — подозрительно спросил тот же голос за барьерчиком. Обладатель голоса сунул морду между цветочными горшками. — Это почему же?
— Если я пришла в себя, так она — тем более, — ответила я ядовито. — На тысячу четыреста скачет, а если бы скакала на десять километров, я тем более была бы уверена в победе. Ей не повредил бы даже уик-энд в Австралии.
— Нет, сомнительно, весьма сомнительно, — поддержал Метю Вальдемар. — Я кое-что слышал от Болека. Говорят, это единственная лошадь, которая куда-то переезжала за время перерыва в сезоне, и ей пришлось почему-то страшно напрягаться, неизвестно, успела ли она отдохнуть.., словом, такие ходят разговоры.
— Иоанне пришлось ещё больше напрягаться, и посмотри, как она замечательно выглядит! — перебила его Мария.
Вальдемар окинул меня критическим взглядом.
— Кажется, на лестнице она все ещё постанывает…
— А какое это имеет отношение к делу? — удивился пан Рысь. — Пани Иоанна, в чем дело?
— Не скажу, — решительно ответила я. — Ни за что. Я на ней ездила.
— Как это, вам позволили?!..
— Да кому там было позволять?! Не злите меня! Там ни одной живой души не было, потому что её преступники решили украсть. Она вернулась в конюшню свеженькая, как жаворонок на небесах, обо мне же лучше не говорить!
Я отказалась сообщить подробности, потому что меня охватывал ужас при одном воспоминании страшных переживаний. Каким чудом я вышла из этого кошмара без стойких травм, я сама не понимала. Наверное, Флоренция как раз отмечала День дружбы с людьми. Зато я потребовала объяснений от Мети: кто это болтал об усталости Флоренции и почему первым должен прийти кто-то, кроме неё?
— Да я вовсе не, говорю, что она не победит, — пошёл Метя на попятный. — Я только говорю, что есть сомнения…
— Это не ты говорил, а Вальдемар!
— А я его поддерживаю! Нет такого закона, что нельзя его поддерживать! А если придёт не она, то Магнолия Капуляса, они все варианты просчитали! Магнолия первая, Флоренция будет второй, Альмина третья, а четвёртый — Марлин Езерняка…
— Одни кобылы? Марлин — самый лучший жеребец!
— Вот он и будет четвёртым…
Когда появились Моника с Гжесем и беззаботно уселись в кресла, громкоговоритель выл, знаменуя старт. Я заволновалась.
— Кто остался в конюшне? — спросила я, перегнувшись за спиной Марии.
— Все, — успокоила меня Моника. — Там Агата, Зигмусь, Марыся. Гжесь хочет вам что-то сказать.
Я бросила взгляд на улыбающегося Гжеся и повернулась к окну.
— Все разговоры после скачки! — категорически ответила я.
В этой первой скачке ничего необыкновенного или подозрительного не произошло. Разумеется, я проиграла, потому что исключительно из личных чувств выбросила из игры лошадь Глебовского. Гжесь в перерыве пересел на место аристократичной пани, которая отправилась в кассы.
— Ну?..
Он наклонился ко мне и зашептал.
— Я должен ввести вас в курс дела, потому что вы можете сделать правильные выводы или разузнать побольше. Мы наверняка знаем, что с одним ломжинцем разговаривал Геннадий…
— Это что за штука такая — Геннадий?
— Русский, как бы вам объяснить.., а, ведь вы же знаете! Муж той девчонки, которая уехала в Германию…
— Как это, он до сих пор за ней не поехал?
— Он не может. Его подкарауливают. Он до смерти напуган. Это правда, что они присвоили выигранные мафией деньги. Они уже с самого начала сезона это вытворяют. Не отсылают деньги шефам, оставляют себе, а теперь шеф приехал и ведёт собственное следствие. Не ради справедливости, а чтобы вернуть себе деньги. Главным образом подозрения падают на дружка этого Геннадия, а не на него самого, хотя именно Геннадий и провернул всю операцию. Добровольно он в своей вине не признается, но боится панически. А дружок мало что знает, но его все время мафиози допрашивает и за горло держит, так что вот-вот мафия сделает правильные выводы. Геннадий и отправился за помощью к ломжинцам. Они хотят устроить пару мошеннических скачек и забрать выигрыш побольше, чтобы реабилитироваться в глазах шефа. Насколько я понял, Геннадий делает вид, что всю прибыль он вложил в надёжные ценности и вот-вот получит их обратно. А фактически ему взять неоткуда. Большую часть денег он отдал жене, она вывезла. У него осталось кот наплакал, надо теперь побольше выиграть…
— Старая песня, — заметила я с отвращением. — Других источников у него нет?
— А они неспособны ничего больше придумать. Кроме того, шеф подозревает собственных людей в заговоре. Чувствует, что власть ускользает у него из рук, что его люди сами сговариваются с жокеями ему во вред и так далее. После неудачного похищения Флоренции он немного отвлёкся от лошадей. Мечется во все стороны, но с людьми он все-таки лучше справляется, так что снова на них перекинулся.
— А это откуда известно?
— По пьянке Геннадий признавался ломжинцам, а у меня с одним хорошие отношения…
— И чего конкретно этот Геннадий от ломжинцев хочет?
— Чтобы ему помогли подкупить жокеев и подстроить скачку. Во Флоренции и сама Вонгровская не уверена, она не знает, как отразилась на лошади такая нагрузка. Русско-ломжинская мафия должна была исходить из предположения, что Флоренция придёт второй, они так и поставили в кассах. Если Флоренция не придёт первой, то выплатят целое состояние. Они вчера смотрели на Флоренцию на тренировке…
В этом месте в разговор вмешалась Моника.
— Флоренция не хотела скакать, — сказала она удивительно спокойно и без малейшей тревоги. — Она держалась на тренировке за Гитарой. Зигмусь на ней скакал, он посылал её изо всех сил, но она не хотела, а эти типы стояли и все видели. И убедились, что она не выиграет.
— Как раз сам Геннадий и смотрел, — вмешался Гжесь. — Он помчался с этим открытием к ломжинцам.
— Ну хорошо, а в чем дело? — нетерпеливо спросила я, потому что Флоренция интересовала меня больше, чем все мафии мира. — Почему она не хотела выходить вперёд? И почему это вас совершенно не беспокоит?
— А что мне беспокоиться? Зигмусь тоже провёл следствие, потому что у него, слава Богу, нос не заложен. Оказалось, тот парень, что работал Гитару, собирал с самого раннего утра укропчик. Собирал и вязал в пучки. Его мать под Пырами живёт и выращивает всякую зелень на продажу. Парень ей помогал до последней секунды, а потом поехал на работу и немедленно сел на Гитару. Укропом от него так несло, что даже Зигмусь почуял, а Флоренция к укропчику относится точно так же, как к петрушке.
— Обманула всех на тренировке?! — изумлённо воскликнула я.
— И ещё как! Агата тоже в первый момент испугалась…
— Господи помилуй, проверьте, не собирал ли укропчик кто-нибудь в пятой скачке!
— Там участвуют только профессиональные жокеи, можете быть спокойны, никто укропчика не собирал.
— Так вот откуда все слухи поползли! Ни с того ни с сего появились сомнения, будет ли она первой!
Сообщение об укропчике я передала исключительно самым проверенным людям, чтобы они успели поставить как надо. Я заранее пригрозила им убийством за раскрытие этого секрета посторонним. Меня лично беспокоил Сарновский на Коллагене, что-то в этом было. Лошадь класса дерби, он должен соперничать с Флоренцией…
— Он едет в Вену, — коротко сообщил мне Метя. — Тут он скачет просто для разминки. В Вене у него шансы только как у фукса, и здесь Йонтек его не покажет!
Флоренция спокойно шагала по паддоку, потом внезапно рассердилась, заволновалась, стала ржать и попыталась удрать. Зигмусь злился и чуть не плакал. Он грозил кулаком своим коллегам, а те крутили пальцем у виска. Я не могла ничего, понять, пока по лестнице не взбежала Моника, готовая расплакаться.
— Вы себе представляете, что они сделали?! Нажрались мятных конфет! В весовой! Весь паддок ими смердит! Да нет, не специально, им ничего подобного в голову бы не пришло! Куявский их угощал, а он вполне порядочный парень! Случайность, но какая ужасная!
Она возмущённо добавила, что Гжесь минуту назад подслушал разговор возле колонн. Геннадий разговаривал с ломжинцем. Они показывали на Флоренцию и взаимно уверяли друг друга, что Флоренция сегодня не в форме. Прибыль им гарантирована, как в банке…
Я ещё больше разволновалась. Какая кошмарная лошадь! Со вчерашнего дня делает все, что может, чтобы вогнать в гроб меня и остальных игроков…
Перед стартовыми боксами Флоренция кружила несколько поодаль от остальных лошадей. Я надеялась, что эти мятные конфетки из жокеев выветрятся, ведь во время скачки они их не жрут, это уж точно. Однако выветрились они, видимо, не совсем, потому что в бокс Флоренция вошла крайне неохотно, да ещё и пыталась укусить помощника судьи: должно быть, Куявский угостил и его. Убью я этого Болека, Вальдемару скажу, чтобы убил его при первой же возможности, но не стану называть причину, потому что, не дай Бог, все узнают про мяту…
— Старт, — сказал рупор. — Ведёт Тартар, за ним Магнолия…
Флоренция, как обычно, выстрелила вперёд, но не пожелала присоединиться к основной группе. Она упрямо отказывалась с ними скакать, не из-за лошадей, конечно, а из-за этих мятных жокеев. Зигмусь её не принуждал, пустил по внешней дорожке. Он знал, что делает. Струя запаха тянется за табуном, а не впереди. Вокруг меня стоял рёв и визг, я не могла разобрать, что слышу, и вся окаменела.
Когда Флоренция вышла Из поворота, у неё было четвёртое место, а скакала она почти возле самой сетки ограждения. На прямой Зигмусь не пытался перейти на другую дорожку, оставил её на внешней, и только легко послал её вперёд движением корпуса и лёгким хлопком по шее. Погода была прекрасная, в бинокль я отлично видела каждую мелочь и даже успела вознести благодарственную молитву, что Флоренция не выкинула этот номер, когда на ней сидела я… Она и без того мчалась галопом, но вдруг в ней словно что-то взорвалось, она вытянулась и полетела над турфом, не касаясь земли копытами. Боже, какая же у неё скорость! Она пролетела мимо остальных лошадей, словно те стояли на месте, вот так же некогда скакала Флоренс в Копенгагене…