— Ты меня невероятно утешаешь. А я больше всего именно ассоциаций и надеялась избежать.
— А почему она, собственно говоря, паслась на обочине?
— Да не столько на обочине, сколько в самом сердце ипподрома, хотя немного сзади… Ну ладно, хорошо, пусть на обочине, хотя бы потому, что дальше уже нет конюшен, сплошной пленэр. А паслась она там потому, что ей это нравится, так Моника говорит, и Вонгровская с ней согласна. Флоренции просто не нравится слишком долго сидеть взаперти в конюшне, она проявляет недовольство. Ржёт и пытается высунуть голову в окно. Поэтому лужайка каждый день в её распоряжении, особенно когда она выигрывает. А у Езерняка потому, что там вокруг страшные ямы и овраги и громадная трава за барьерчиком. Любые барьерчики Флоренция трактует как повод попрыгать, но ей нравится, когда при прыжке перед ней открытое пространство, и не прыгает, если этого пространства нет. Там его нет.
— И не прыгает?
— Нет. Трава на лужайке ей нравится, лопает её с превеликим удовольствием, а травища за барьером — всего лишь сверхъестественных размеров полынь, а к полыни не тянет, потому как горькая.
— Как я понимаю, она там не в первый раз паслась?
— Ну конечно же, нет! Езерняк — человек порядочный и разумный. Понимает и лошадей, и ситуацию. Согласился на обмен: Флоренция пасётся у него, а его лошади в случае необходимости — у Вонгровской на полянке.
Майор несколько минут думал. Я таращилась на него как баран на новые ворота, и во взгляде моем отражались страх и удовольствие одновременно, потому что его внешний вид вполне удовлетворял моим эстетическим требованиям.
— А после скачек она там быстрее успокаивается, — добавила я. — Других лошадей раньше рассёдлывают и чистят, остаются только те, что участвовали в последней скачке, и людей на конюшне к этому времени тоже остаётся немного. Никому же не приходит в голову, что такие вот моральные ничтожества ухватятся за кошмарную идею выпороть лошадь.., до сей поры негодяи действовали по большей части медицинскими, так сказать, методами… Укол снотворного перед скачкой и все тут, а в это время за Флоренцией следят, как за зеницей ока. Я все ещё не могу примириться с тем, что произошло, и во мне кипит бешенство. Я понятия не имею, как эти наши кретинские законы отнесутся к лошади, которая едва не убила дерьмо в человеческом облике, и поэтому я подумала, что лучше его убрать с глаз долой. Может быть, мы и вправду оставили его уж слишком близко от ипподрома…
— Ну конечно! Надо было вывезти его на Жолибож. Но и так, по-моему, никто не отгадает всей правды, потому что инцидент нетипичный. А жаль.
— Что жаль?
— Что не отгадают.
— А почему это жаль?
— Потому что тогда, может быть, мафиозные гешефты и впрямь вылезли бы на свет Божий. А чем туг так здорово пахнет? Что-то жарится?
Я вылетела из кресла, потому что успела забыть, как сунула сковородку с сосисками и грудинкой в духовку. После возвращения со скачек я всегда была дико голодная, а переживания сегодняшнего вечера только усилили мой аппетит, и я сделала горячий ужин. Януш очень вовремя обратил внимание на запах, аккурат все подрумянилось, а ещё минута — и сгорело бы!
— Не знаю, как врать, — сказала я, ставя сковороду на деревянную доску. — Говорить, что я что-то знаю, или говорить, что не знаю ничего. Кого там будут допрашивать?
— Пока что понятия не имею. Я бы оставил в покое сторожей и начал бы с тренеров, которые должны знать, кто из работников оставался после работы в конюшнях, а потом поискал бы этих работников. Я деликатно порасспрашивал бы, кто что видел и слышал.
— И все тебе ответили бы, что какая-то лошадь заржала и перепугала остальных. А снаружи, когда поглядели, все оказалось спокойно. И что?
— Паспортные данные побитого. Кто его знал, кто с ним встречался.
— Никто. Морда незнакомая.
— И как же он попал на территорию ипподрома?
— Как люди, пешком. После последней скачки сторожа у ворот уже нет. Кроме того, кто сказал, что он был на территории? Нашли-то его за воротами.
— Тогда откуда на нем следы копыт?
— А ведь этого никто знать не обязан, а? Вредный бандюга колотил его палкой с подковой, чтобы следы запутать.
Януш запил горячую сосиску холодным пивом и задумался.
— Тогда я сразу могу тебе сказать, что обычное следствие ничего тут не даст. Конечно, можно многое узнать путём неофициального трёпа с глазу на глаз, но похоже на то, что официально все будут открещиваться от всего, что знают. Разумеется, тогда их будут проверять. Ещё существует такая возможность, что побитый скажет правду.
— Ты что, в Деда Мороза веришь?
— К примеру, он может настаивать, что совершенно спокойно проходил себе мимо, а какая-то лошадь ни с того ни с сего на него бросилась…
— Лошадь — это тебе не голодный тигр. И куда это лошадь бросилась? Лошади без привязи не гуляют. И вообще это будет не правда.
Мы расследовали дело, пока не доели сосиски с грудинкой. Я все больше убеждалась, что моя идея была гениальной. Все следы оказались запутаны.
— Но именно благодаря тебе русская мафия останется в тени, — заметил Януш. — Ну ничего, я попробую что-нибудь разузнать и в случае необходимости подсунуть людям какую-нибудь идею. Предварительно переговорив с тобой.
Это я одобрила. Самым важным было скрыть участие Флоренции, потому что не каждый прокурор любит животных, некоторые, неизвестно почему, настаивают, что человек важнее. Человек… Ну, разве что иногда. А тут замешан как раз мерзкий выродок, а не человек!
— В любом случае узнай, что с ним сталось, — попросила я. — Не исключено, что все это дело обойдётся без передачи дела в суд, а частным образом он жаловаться не станет, потому как некому.
Я узнала продолжение дела на следующий день. Флоренция на совесть постаралась, у пакостника и впрямь была в двух местах сломана рука, ушиблено бедро, сломана грудная кость и треснули два ребра. Кроме того, было очень много страшных синяков, преимущественно в виде лошадиного копыта. Жизни этого скота ничто не угрожало, но лечение должно было затянуться куда дольше, чем на какие-нибудь три недели. Однако жаловаться он никуда не собирался, польско-русским языком признался, что был под мухой и не помнит, кто его побил. Полиция особенным рвением не отличилась, потому как пострадавший при себе имел очень много денег, а говорил о них весьма туманно и невразумительно. Появились подозрения, что он торговал оружием и именно на этом так обогатился. Застрахован не был, но у него нашлось чем заплатить за больницу.
Я немного успокоилась и на всякий случай велела Янушу держать руку на пульсе…
— Жаль, что тебя вчера не было, — сказала я с ехидным злорадством. — Может быть, теперь, когда ты узнаешь, что потеряла, перестанешь ходить на всякие дурацкие свадьбы, крестины, юбилеи и прочие недостойные мероприятия. Но с другой стороны, я очень довольна, что тебя при этом не было, потому что ты наверняка принялась бы проявлять свой маниакальный гуманизм.
— А что было?
— На скачках расскажу, потому что в телефоне что-то трещит и фыркает. Запиши только, каких лошадей сняли. Во второй двойка, в пятой — четвёрка. Не опаздывай сильно, тогда все узнаешь. Даже очевидца я тебе приведу. А вообще такой цирк был — хо-хо!
В итоге я до такой степени вывела Марию из равновесия, что она отказалась от мысли заразить очередную крысу таинственной хворобой, приехала необыкновенно рано для неё и даже успела поставить на всех лошадей до начала скачек. В последний, правда, момент, но все-таки…
Метя значительно её опередил.
— Слушай, что тут творится? — спросил он очень взволнованно, столкнувшись со мной, когда я возвращалась от кассы. — Какие-то страшные слухи ходят, вроде как Флоренция ранена, нельзя её тренировать, неизвестно, вернутся ли к ней силы до классификационных призов.., ты что-нибудь знаешь?
— Балда ты! Конечно, знаю. А ты откуда знаешь, что я знаю?
— Потому что нашлись люди, которые утверждают, что при этом была та чокнутая писательница, которая всех грязью поливает. Ты что, знаешь кого-нибудь ещё подходящего, кроме себя?
— Во-первых, вовсе я никого грязью не поливаю. Врублевский обиделся, потому что плохо понял текст. Я же ясно писала, что эти мошенничества ему не нравились. Что он в принципе был против. А что, он уже сменил мнение и теперь «за»?
— Наоборот, он против. Не морочь мне голову своим Врублевским, что случилось и что творится сейчас?!
— Интересно, кто же это меня видел. Ну, конечно, может быть, пара-тройка людей… Так вот, могу тебе сказать, что Флоренция здорова как две лошади, а не как одна. Классификационные призы, ха-ха! Она через три недели должна ещё скакать перед дерби. Только один раз в неё эта сволочь попала, но это, Метя, тайна страшная, я тебя умоляю — никому ни слова. Официально ничего ни с кем не случилось, просто лошадки себе поржали чуть-чуть.
— На то и лошади, чтобы ржали, — с большим облегчением согласился Метя. — Так что же было на самом деле?
Именно в этот момент влетела Мария. Она бросила на кресло две сумки, из одной выдрала программку и портмоне.
— Погоди, ничего не рассказывай, я сперва поставлю. Потому что потом у меня все перепутается в голове. Сейчас вернусь… Метя, Болек сегодня скачет?
— Противопоказаний нет.
— Отлично, остальное меня не касается. Может, ещё успею…
— Может быть, начнёшь, потом повторишь, я охотно послушаю ещё раз, — предложил Метя, но из этого ничего не вышло. Меня насторожили сведения о Болеке. Если никто не заплатил ему, чтобы он придержал лошадь, и если он не влопался в какие-нибудь тёмные дела, он мог выиграть все, что угодно. А я про него забыла, но сейчас ещё можно было исправить оплошность. Заполняя купон на бегу, я нагнала Марию у самой кассы. Она поставила и для меня.
Мы с ней вернулись вместе в тот момент, когда дали старт. Метя сердито бормотал под нос какие-то упрёки.
— После скачки! — жёстко перебила я его.
— После какой скачки, ты посмотри, где лошади! Пока они дойдут, воскресную газету прочитать успеешь!
Действительно, лошади припозднились и только ещё подходили к боксам. Поэтому я стала конспиративным шёпотом рассказывать свою историю. Прежде чем скачка стартовала, я успела рассказать вступление, после чего мой рассказ захромал, потому что в кресло Юрека, который по средам не приходил, уселся пан Здись.
— Проше панства, выигрывает Сарацин! — громко крикнул он.
— Тоже мне открытие, — сердито фыркнула Мария. — Фаворит ипподрома!
— Как это фаворит?
— Да обыкновенно, — немилосердно объяснила я. — Высшая группа, облегчённый вес, потому что скачет мальчик, вот все и бросились. Из паддока он тоже выехал как надо. В этой скачке весь свет на Сарацина поставил.
— Весь свет поставил на Чаровницу! Ну ладно, полсвета… А Гоморра?
— О Гоморру руки никто пачкать не собирается…
— За исключением меня, — грустно открылась нам пани Ада. — Я на неё поставила, без особой, правда, надежды, по велению долга, можно сказать, но я тоже уверена, что выиграет Сарацин.
Пан Здись слегка нахохлился, но большие надежды его никогда не покидали. Сарацин, разумеется, выиграл, и я смогла вернуться к рассказу, который шептала чуть ли не на ухо Марии. Метя слушал с бешеным любопытством, а Мария — с ужасом.
— Ты права, если бы я там оказалась, я бы ничего подобного не допустила. Я бы с вами подралась.
— Скорее мы бы тебя связали и рот кляпом заткнули, — поправила я решительно. — Никто не согласился бы пожертвовать Флоренцией, да и ты тоже, если подумать.
— Ну, я бы выволокла его оттуда в травм-пункт…
— И пришлось бы тебе удирать, иначе все раскрылось бы, — встрял Метя.
— Ну, естественно! Гуманность гуманностью, но там есть врачи, так что мне там оставаться было бы уже не обязательно!
— Я знаю, какие у него травмы, ничего с ним не будет, — продолжала я. — Ворощака Осика напоил в доску, в стельку, в чернозём и до положения риз, оставив в его собственном доме, а наутро Ворощак даже опоздал на работу, и, что удивительно, никто этого не заметил и плохого слова ему не сказал! Мне почему-то кажется, что в тех случаях, когда речь идёт о лошади, все солидарны, а русскую мафию не любит никто.
— Что факт, то факт, — поддакнул Метя. — Я вам тоже сейчас кой-чего расскажу.
— Погоди, дай ей закончить. И что дальше оказалось? Что дали ваши преступные уловки?
— А как ты думаешь? Кроме следов копыт, никаких связей с ипподромом! Нет никаких доказательств, что он вообще тут был. А башка у этой гниды каким-то чудом оказалась цела, поэтому он не стал признаваться, что вообще тут был. Получил по рёбрам в пьяном виде, и есть тому основательная причина, ибо бандиты отечественного производства могут не хотеть конкуренции в лице русской мафии. Эх, если бы я могла обратить на это внимание наших родных бандитов…
— Отличная идея! — похвалил Метя. — Надо бы это как-нибудь организовать. Ещё не знаю как, но небольшие шансы у меня есть.
— А теперь ты говори, что знаешь! — велела Мария. — Только как следует и без выкрутасов!
— А когда я с выкрутасами говорил?! — обиделся Метя. — Давай, Витаминка!
— Какая ещё Витаминка? — удивилась пани Ада. — Нет тут такой лошади!
— Это я собирательно. Лимончик скачет, Клубничка, Баклажан, Трюфель…
Невольно я поглядела на программу скачек и вскочила на ноги.
— Пресвятая Богородица! Яжиняк вместо Дульки! Я, идиотка, не посмотрела на замены жокеев! Тут выиграет Ветеран, а у меня совсем другие ставки. Метя, я тебя убью, если ты хоть словечко скажешь, пока меня нет! Я мигом — только последовательности поставлю заново, если успею…
— Я тоже бегу! — поддержала меня Мария. — Сам себе он рассказывать не станет.
Я успела в кассу в последнюю минуту. Не успев как следует подумать, я продиктовала какие-то невообразимые глупости, но во всех моих комбинациях фигурировал Ветеран. Мария поступила точно так же, но, когда она вернулась в кресло, оказалось, что по ошибке она продиктовала не Ветерана, а Белотку. На Белотке скакал Болек Куявский, так что се ошибка, может быть, имела смысл.
— Мы можем с тобой играть сообща, если хочешь, — предложила я сочувственно. — У меня глупости с Ветераном, а у тебя с Белоткой. Ты почём играешь?
— Не помню, сейчас посмотрю… По тридцать тысяч.
— Я тоже. Можем поделиться любым выигрышем без расчётов.
— Ну и отлично. Смотри, уже старт! Где Метя?
Метя куда-то пропал, но с рассказом и так пришлось бы подождать до конца скачки. Пан Здись тоже упрямо поставил на Ветерана, что меня очень обеспокоило. Но я ставила и на других лошадей, так что в любом случае должна хоть что-нибудь выиграть. Лидировал Трюфель, идущий под номером один, вести скачку было его обязанностью, так что на это никто не обращал внимания. На прямой вперёд вышел Ветеран и рванул к финишу. Пан Здись едва не выбил стекла, после чего, в последний момент, Белотка опередила Ветерана на полголовы.
— Ну и пожалуйста! — обрадовался Метя, неожиданно возникнув рядом. — Давай, Болек!
— Да чтоб тебе треснуть! — рассердилась Мария. — И на кой я ставила на Ветерана… У меня всюду был Болек! Ну ладно, последовательность у меня есть, может, что-нибудь я ещё и получу…
— Хочу обратить твоё внимание на то, что на Ветерана ты вовсе даже и не ставила. Ты со мной в складчину за полцены.
— А ведь верно… Ну ладно, пусть не треснет…
— Это же целое состояние! — пламенно утверждал пан Здись. — Последовательность с Ветераном — это же сто тысяч!
— Миллион двести! — разозлилась я. — Я хочу вам сказать, пан Здислав, что, ежели вы ещё раз сорвётесь с кресла, когда лошади на финишной прямой, и все мне заслоните, я вам что-нибудь нехорошее сделаю! Вам что, сидя плохо видно?! Не можете вскакивать после финиша?! Каждый раз вы мне совершенно закрываете вид! Богом клянусь, я вас точно убью, вот только времени у меня в обрез!
Пан Здись, став миллиардером, потому что на Ветерана с Белоткой он поставил в тройном размере, галантно выразил своё сожаление и обещал, что больше так не будет. За последовательность заплатили очень прилично, целых тридцать две тысячи. Я ставила двойную ставку, поэтому ко мне, по крайней мере, вернулись те деньги, которые я дополнительно поставила в такой спешке. Болек Куявский начал нам квинту, но меня и так замучила совесть.
— Зря я тебя уговорила со мной вместе поставить на Ветерана. Ты зря потеряла пятнадцать тысяч.
— Ты совсем меня не уговаривала, я сама так захотела.
— В третьей скачке я все ставки сделала, ничего больше ставить не буду. Метя, ты где? А, вот и ты. Садись. Так о чем ты вообще хотел нам сказать?
— О тайнах великих, кровь в жилах леденящих, — торжественно объявил Метя. — Ты куда это опять собралась?
— Никуда я не собралась, — огрызнулась Мария. — Теперь я целую сумку потеряла… А, нет, она тут. Дай открывалку, я просто жутко испугалась.
И она принялась вытаскивать сумку из-под кресла пана Рыся. С минуту казалось, что это невыполнимо, потому что пан Рысь, желая ей помочь, тянул сумку с другой стороны на себя, но в конце концов они поладили. Я нашла открывалку и проследила, чтобы Мария не налила бы мне снова пива в сумку. К счастью, в трех стаканах содержимое бутылки уместилось лучше, чем в двух.
— Ну, говори же! — подбодрила Мария Метю, суя ему стакан в руку.
— За здоровье Флоренции! — провозгласил Метя и сразу сменил голос на таинственно-конспиративный. — Тут начинают цвести финансовые вымогательства нового поколения. Следят за теми, кто выиграл, и предлагают им делёж денег, правда, довольно справедливый. Тебе честь, нам деньги. В случае протеста применяется энергичный метод убеждения.
— Так ведь ещё в начале сезона я заметила нечто подобное… — отозвалась я.
— И кто это делает? — одновременно спросила Мария.
— Русская мафия. Известно, что она функционирует в количестве трех штук, но с последнего воскресенья, если я правильно понял, в рабочем состоянии осталось только две штуки. С нашими бандюгами у них уговор, но только с некоторыми. Потому как те, что получше, не хотят с ними общаться, но с ними ничего плохого не делается, потому что их кто-то охраняет. Какая-то гнида получает страшные взятки.
— Перестань! — прошипела Мария. — Я же , просила, чтобы мы о политике не разговаривали!
— А ты что-нибудь конкретное знаешь? — поинтересовалась я. — Потому что слухи-то об этом распространяют все.
— Я знаю одного пострадавшего, который, болезненно побагровев, выдавил из себя, что на него напали в автомобиле, когда он отсюда выезжал. Он открыл двери, и тут, говорю вам, Господь его покарал, потому что он куркульская свинья, никогда и никого отсюда не подвозил, один предпочитал ездить. Тут оказалось, что у него весьма многочисленная компания. Сразу трое молодых людей пожелали ехать с ним вместе, и пожелание было доведено до его сведения при помощи дубинки. Прямо тут, на нашей стоянке это было, и никто ничего не заметил.
— А он и молчал как пень? — презрительно сказала Мария.
— Ещё хуже, по сравнению с ним пень — громогласный мегафон. Он страшно испугался, потому что в их распоряжении были и другие средства убеждения, весьма бесшумные. Он сел и поехал, свернул вправо, надеялся, что их кто-нибудь увидит, потому что там людей побольше, но не тут-то было: велели ему свернуть влево. А там совершенно пусто. Дальше его загнали совсем в пустынные места, в самый пригород, велели остановиться и говорят: «Деньги давай!» Отдал им, что у него при себе было, а потом чуть не сдох от бешенства сам по себе, без всякой помощи, потому что потом они велели ему развернуться и ехать обратно на стоянку ипподрома. К горлу приставили нож, бритву, шило и вроде даже ещё отвёртку. Он послушно выполнил распоряжение, бандиты вышли, а один сказал: «Большое спасибо, господин хороший!» А мужик потом побил все рекорды скорости до собственного дома и молился, чтобы они не заметили его номера и потом не вычислили бы адреса, потому что вроде как по номеру машины можно за деньги и адрес выяснить.
— Не всегда, — заметила я, помня собственный опыт. — Марию спроси.
— Правильно, я вот езжу на машине одного человека, который живёт в Радоме, — хладнокровно подтвердила Мария. — А он может ездить на машине кого-нибудь из Люблина.
— Почему аккурат из Люблина? — удивился Метя.
— Ну, не хочешь Люблин — пусть будет Гданьск.
— Он по случайности на собственной машине ездит…
— Но не каждый ездит на собственной машине, и мафия уже должна об этом знать, — нетерпеливо сказала я. — Мне интересно, выиграл ли этот мужик в тот раз.
— Выиграл. И весьма неплохо. А к тому же у него ещё деньги были. Нагрели его тогда основательно. Что его страшно удивило, так это то, что он брал деньги в кассе в полном безлюдье, никого рядом не было.
— Может, кто-то издалека подсматривал, — предположила Мария.
— Издалека трудно оценить, кто деньги в кассу отдаёт, а кто получает.
— Может, трепался с кем-то, показывал купоны, хвастался, что выиграл.
— Вот эту глупость он как раз сделал. Сейчас-то он поклялся, что никому, ни за что и никогда больше ни слова не скажет, хоть бы даже одну квинту выиграв. И упёрся на этом как бык. То есть настроился не на активную, а на пассивную оборону и на гробовое молчание, потому что те гады ещё успели ему по дороге сказать, что за словечко, сказанное полиции, будет секир башка.
— Холера, — мрачно ругнулась я. — Хоть бы он их кому-нибудь описал!
— Он бы и описал, но не знает, как это сделать, чтобы не узнали, что это он. К тому же всякие слухи ходят, я слышал, что и жокеев не жалеют. Ровкович вроде как от ломжинцев взял деньги, а сразу после скачки должен был отдать, но подробностей не знаю. Говорилось-то все бормотандо-шептандо.
Вой громкоговорителя сделал дальнейший разговор невозможным. Во время скачек нереально разговаривать на посторонние темы.
В конечном итоге после всех дополнительных ставок и наших комбинаций Мария получила полтора триплета с Белоткой, а я половину от её ставки. Я решила, что это награда за моё благородство, потому что я от чистого сердца предлагала ей половину выигрыша с Ветераном, если бы он пришёл.
Страшное продолжение истории Мети я услышала на следующий день в собственном доме…
— Какая-нибудь из касс всегда не работает, — ответила я, сразу заинтересовавшись. — А что? Именно эта имеет какое-нибудь особенное значение?
— Наверное, да. Кассир мёртв.
— Господи, почему?.. Ну да, конечно, понимаю, умер.., минутку, это который же? Мужчин там маловато, преимущественно бабы работают. Такой довольно молодой симпатичный блондин, гладко прилизанный? И что с ним случилось?
— Его убили.
Я была здорово потрясена и молчала, не зная, о чем спрашивать. Януш наверняка говорил мне это по какому-то поводу, сведения у него были, так сказать, с другой стороны, возможно, секретные, не для разглашения. Я бросила готовить ужин, потому что совершенно потеряла аппетит.
— Ты лучше мне расскажи сразу все, — предложила я. — К черту кухню, пошли отсюда. Открой-ка вино, я сегодня никуда ехать не собираюсь, если, конечно, тебе это почему-нибудь не потребуется…
— Да нет, не потребуется. И разумеется, я все тебе расскажу.
Сведения исходили от жены кассира. Вчера вечером к ним в дверь кто-то позвонил. Она была на кухне, готовила ужин, поэтому открывать пошёл муж. Жена кассира была занята, ни на что не обращала внимания, только ей послышался какой-то хлопок. Она как раз сливала воду с вареников, не могла бросить кастрюлю, к тому же не была уверена, что хлопнуло не в телевизоре. Женщина надеялась, что через минуту муж ей скажет, если что-то действительно хлопнуло или упало. Муж все не приходил, она слила воду и вышла посмотреть.
Дверь была захлопнута на замок, а муж её лежал на полу в прихожей совершенно неподвижно. Она бросилась к нему, увидела кровь на рубашке, закричала и перепугала детей и соседей. Муж оказался мёртв, он был застрелен единственным выстрелом в сердце. Больше она ничего не знает и вообще пережила страшный шок и только сегодня смогла продолжать разговор.
Выяснилось, что её муж уже долгое время был не в себе. У него были какие-то неприятности. Он не хотел говорить какие, у него только вырвалось несколько слов, и она поняла, что на скачках не все в порядке. Его к чему-то принуждают. Муж вообще брал заказы на дом и, кроме того, работал три раза в неделю в кассе на ипподроме. Сначала ему очень нравилось, а потом как раз начались эти неприятности. К чему и кто его принуждал, она понятия не имеет, а тот гад, что его убил, будет в аду гореть вечным пламенем…
— Вот как оно получается, когда мужик все держит в секрете от жены! — рассердилась я. — Если бы он поговорил с ней как с человеком, теперь все знали бы, в чем дело. А тут — фигу с маком!
— Как ты думаешь, к чему его могли принуждать? — перебил меня Януш. Я задумалась.
— Дело, конечно, не в деньгах, — сказала я сразу. — У кассиров денег нет, а расчёты делаются после каждой скачки, так что заём денег из кассы отпадает. Ну да, кассир может поставить на какую-то лошадь и выиграть, но это столь же наугад, как у остальных игроков, не может быть, чтобы он ежедневно выигрывал миллионы. Мне кажется, возможно только одно: у него требовали сведений о клиентах. Кто выиграл большие деньги. Люди там уже поумнели, из того, что я слышала, поняла, что люди берут свой выигрыш без шума и лишней рекламы, только кассиры об этом знают, вот из них-то могут пытаться выколачивать сведения для этой паршивой мафии. Каким образом, не представляю, но что-нибудь можно придумать. Надо порасспрашивать людей, только незаметно. Никаких официальных допросов, потому что, я уверена, никто ни в чем не признается. А сейчас будет ещё хуже, поскольку они все перепугаются до посинения. И я не знаю, может быть, этот кассир как раз отказывался им служить, за что его и застрелили. Такой вывод сам напрашивается.
— А почему она, собственно говоря, паслась на обочине?
— Да не столько на обочине, сколько в самом сердце ипподрома, хотя немного сзади… Ну ладно, хорошо, пусть на обочине, хотя бы потому, что дальше уже нет конюшен, сплошной пленэр. А паслась она там потому, что ей это нравится, так Моника говорит, и Вонгровская с ней согласна. Флоренции просто не нравится слишком долго сидеть взаперти в конюшне, она проявляет недовольство. Ржёт и пытается высунуть голову в окно. Поэтому лужайка каждый день в её распоряжении, особенно когда она выигрывает. А у Езерняка потому, что там вокруг страшные ямы и овраги и громадная трава за барьерчиком. Любые барьерчики Флоренция трактует как повод попрыгать, но ей нравится, когда при прыжке перед ней открытое пространство, и не прыгает, если этого пространства нет. Там его нет.
— И не прыгает?
— Нет. Трава на лужайке ей нравится, лопает её с превеликим удовольствием, а травища за барьером — всего лишь сверхъестественных размеров полынь, а к полыни не тянет, потому как горькая.
— Как я понимаю, она там не в первый раз паслась?
— Ну конечно же, нет! Езерняк — человек порядочный и разумный. Понимает и лошадей, и ситуацию. Согласился на обмен: Флоренция пасётся у него, а его лошади в случае необходимости — у Вонгровской на полянке.
Майор несколько минут думал. Я таращилась на него как баран на новые ворота, и во взгляде моем отражались страх и удовольствие одновременно, потому что его внешний вид вполне удовлетворял моим эстетическим требованиям.
— А после скачек она там быстрее успокаивается, — добавила я. — Других лошадей раньше рассёдлывают и чистят, остаются только те, что участвовали в последней скачке, и людей на конюшне к этому времени тоже остаётся немного. Никому же не приходит в голову, что такие вот моральные ничтожества ухватятся за кошмарную идею выпороть лошадь.., до сей поры негодяи действовали по большей части медицинскими, так сказать, методами… Укол снотворного перед скачкой и все тут, а в это время за Флоренцией следят, как за зеницей ока. Я все ещё не могу примириться с тем, что произошло, и во мне кипит бешенство. Я понятия не имею, как эти наши кретинские законы отнесутся к лошади, которая едва не убила дерьмо в человеческом облике, и поэтому я подумала, что лучше его убрать с глаз долой. Может быть, мы и вправду оставили его уж слишком близко от ипподрома…
— Ну конечно! Надо было вывезти его на Жолибож. Но и так, по-моему, никто не отгадает всей правды, потому что инцидент нетипичный. А жаль.
— Что жаль?
— Что не отгадают.
— А почему это жаль?
— Потому что тогда, может быть, мафиозные гешефты и впрямь вылезли бы на свет Божий. А чем туг так здорово пахнет? Что-то жарится?
Я вылетела из кресла, потому что успела забыть, как сунула сковородку с сосисками и грудинкой в духовку. После возвращения со скачек я всегда была дико голодная, а переживания сегодняшнего вечера только усилили мой аппетит, и я сделала горячий ужин. Януш очень вовремя обратил внимание на запах, аккурат все подрумянилось, а ещё минута — и сгорело бы!
— Не знаю, как врать, — сказала я, ставя сковороду на деревянную доску. — Говорить, что я что-то знаю, или говорить, что не знаю ничего. Кого там будут допрашивать?
— Пока что понятия не имею. Я бы оставил в покое сторожей и начал бы с тренеров, которые должны знать, кто из работников оставался после работы в конюшнях, а потом поискал бы этих работников. Я деликатно порасспрашивал бы, кто что видел и слышал.
— И все тебе ответили бы, что какая-то лошадь заржала и перепугала остальных. А снаружи, когда поглядели, все оказалось спокойно. И что?
— Паспортные данные побитого. Кто его знал, кто с ним встречался.
— Никто. Морда незнакомая.
— И как же он попал на территорию ипподрома?
— Как люди, пешком. После последней скачки сторожа у ворот уже нет. Кроме того, кто сказал, что он был на территории? Нашли-то его за воротами.
— Тогда откуда на нем следы копыт?
— А ведь этого никто знать не обязан, а? Вредный бандюга колотил его палкой с подковой, чтобы следы запутать.
Януш запил горячую сосиску холодным пивом и задумался.
— Тогда я сразу могу тебе сказать, что обычное следствие ничего тут не даст. Конечно, можно многое узнать путём неофициального трёпа с глазу на глаз, но похоже на то, что официально все будут открещиваться от всего, что знают. Разумеется, тогда их будут проверять. Ещё существует такая возможность, что побитый скажет правду.
— Ты что, в Деда Мороза веришь?
— К примеру, он может настаивать, что совершенно спокойно проходил себе мимо, а какая-то лошадь ни с того ни с сего на него бросилась…
— Лошадь — это тебе не голодный тигр. И куда это лошадь бросилась? Лошади без привязи не гуляют. И вообще это будет не правда.
Мы расследовали дело, пока не доели сосиски с грудинкой. Я все больше убеждалась, что моя идея была гениальной. Все следы оказались запутаны.
— Но именно благодаря тебе русская мафия останется в тени, — заметил Януш. — Ну ничего, я попробую что-нибудь разузнать и в случае необходимости подсунуть людям какую-нибудь идею. Предварительно переговорив с тобой.
Это я одобрила. Самым важным было скрыть участие Флоренции, потому что не каждый прокурор любит животных, некоторые, неизвестно почему, настаивают, что человек важнее. Человек… Ну, разве что иногда. А тут замешан как раз мерзкий выродок, а не человек!
— В любом случае узнай, что с ним сталось, — попросила я. — Не исключено, что все это дело обойдётся без передачи дела в суд, а частным образом он жаловаться не станет, потому как некому.
Я узнала продолжение дела на следующий день. Флоренция на совесть постаралась, у пакостника и впрямь была в двух местах сломана рука, ушиблено бедро, сломана грудная кость и треснули два ребра. Кроме того, было очень много страшных синяков, преимущественно в виде лошадиного копыта. Жизни этого скота ничто не угрожало, но лечение должно было затянуться куда дольше, чем на какие-нибудь три недели. Однако жаловаться он никуда не собирался, польско-русским языком признался, что был под мухой и не помнит, кто его побил. Полиция особенным рвением не отличилась, потому как пострадавший при себе имел очень много денег, а говорил о них весьма туманно и невразумительно. Появились подозрения, что он торговал оружием и именно на этом так обогатился. Застрахован не был, но у него нашлось чем заплатить за больницу.
Я немного успокоилась и на всякий случай велела Янушу держать руку на пульсе…
* * *
Мария приехала исключительно рано, потому что я переполошила её своим звонком на работу.— Жаль, что тебя вчера не было, — сказала я с ехидным злорадством. — Может быть, теперь, когда ты узнаешь, что потеряла, перестанешь ходить на всякие дурацкие свадьбы, крестины, юбилеи и прочие недостойные мероприятия. Но с другой стороны, я очень довольна, что тебя при этом не было, потому что ты наверняка принялась бы проявлять свой маниакальный гуманизм.
— А что было?
— На скачках расскажу, потому что в телефоне что-то трещит и фыркает. Запиши только, каких лошадей сняли. Во второй двойка, в пятой — четвёрка. Не опаздывай сильно, тогда все узнаешь. Даже очевидца я тебе приведу. А вообще такой цирк был — хо-хо!
В итоге я до такой степени вывела Марию из равновесия, что она отказалась от мысли заразить очередную крысу таинственной хворобой, приехала необыкновенно рано для неё и даже успела поставить на всех лошадей до начала скачек. В последний, правда, момент, но все-таки…
Метя значительно её опередил.
— Слушай, что тут творится? — спросил он очень взволнованно, столкнувшись со мной, когда я возвращалась от кассы. — Какие-то страшные слухи ходят, вроде как Флоренция ранена, нельзя её тренировать, неизвестно, вернутся ли к ней силы до классификационных призов.., ты что-нибудь знаешь?
— Балда ты! Конечно, знаю. А ты откуда знаешь, что я знаю?
— Потому что нашлись люди, которые утверждают, что при этом была та чокнутая писательница, которая всех грязью поливает. Ты что, знаешь кого-нибудь ещё подходящего, кроме себя?
— Во-первых, вовсе я никого грязью не поливаю. Врублевский обиделся, потому что плохо понял текст. Я же ясно писала, что эти мошенничества ему не нравились. Что он в принципе был против. А что, он уже сменил мнение и теперь «за»?
— Наоборот, он против. Не морочь мне голову своим Врублевским, что случилось и что творится сейчас?!
— Интересно, кто же это меня видел. Ну, конечно, может быть, пара-тройка людей… Так вот, могу тебе сказать, что Флоренция здорова как две лошади, а не как одна. Классификационные призы, ха-ха! Она через три недели должна ещё скакать перед дерби. Только один раз в неё эта сволочь попала, но это, Метя, тайна страшная, я тебя умоляю — никому ни слова. Официально ничего ни с кем не случилось, просто лошадки себе поржали чуть-чуть.
— На то и лошади, чтобы ржали, — с большим облегчением согласился Метя. — Так что же было на самом деле?
Именно в этот момент влетела Мария. Она бросила на кресло две сумки, из одной выдрала программку и портмоне.
— Погоди, ничего не рассказывай, я сперва поставлю. Потому что потом у меня все перепутается в голове. Сейчас вернусь… Метя, Болек сегодня скачет?
— Противопоказаний нет.
— Отлично, остальное меня не касается. Может, ещё успею…
— Может быть, начнёшь, потом повторишь, я охотно послушаю ещё раз, — предложил Метя, но из этого ничего не вышло. Меня насторожили сведения о Болеке. Если никто не заплатил ему, чтобы он придержал лошадь, и если он не влопался в какие-нибудь тёмные дела, он мог выиграть все, что угодно. А я про него забыла, но сейчас ещё можно было исправить оплошность. Заполняя купон на бегу, я нагнала Марию у самой кассы. Она поставила и для меня.
Мы с ней вернулись вместе в тот момент, когда дали старт. Метя сердито бормотал под нос какие-то упрёки.
— После скачки! — жёстко перебила я его.
— После какой скачки, ты посмотри, где лошади! Пока они дойдут, воскресную газету прочитать успеешь!
Действительно, лошади припозднились и только ещё подходили к боксам. Поэтому я стала конспиративным шёпотом рассказывать свою историю. Прежде чем скачка стартовала, я успела рассказать вступление, после чего мой рассказ захромал, потому что в кресло Юрека, который по средам не приходил, уселся пан Здись.
— Проше панства, выигрывает Сарацин! — громко крикнул он.
— Тоже мне открытие, — сердито фыркнула Мария. — Фаворит ипподрома!
— Как это фаворит?
— Да обыкновенно, — немилосердно объяснила я. — Высшая группа, облегчённый вес, потому что скачет мальчик, вот все и бросились. Из паддока он тоже выехал как надо. В этой скачке весь свет на Сарацина поставил.
— Весь свет поставил на Чаровницу! Ну ладно, полсвета… А Гоморра?
— О Гоморру руки никто пачкать не собирается…
— За исключением меня, — грустно открылась нам пани Ада. — Я на неё поставила, без особой, правда, надежды, по велению долга, можно сказать, но я тоже уверена, что выиграет Сарацин.
Пан Здись слегка нахохлился, но большие надежды его никогда не покидали. Сарацин, разумеется, выиграл, и я смогла вернуться к рассказу, который шептала чуть ли не на ухо Марии. Метя слушал с бешеным любопытством, а Мария — с ужасом.
— Ты права, если бы я там оказалась, я бы ничего подобного не допустила. Я бы с вами подралась.
— Скорее мы бы тебя связали и рот кляпом заткнули, — поправила я решительно. — Никто не согласился бы пожертвовать Флоренцией, да и ты тоже, если подумать.
— Ну, я бы выволокла его оттуда в травм-пункт…
— И пришлось бы тебе удирать, иначе все раскрылось бы, — встрял Метя.
— Ну, естественно! Гуманность гуманностью, но там есть врачи, так что мне там оставаться было бы уже не обязательно!
— Я знаю, какие у него травмы, ничего с ним не будет, — продолжала я. — Ворощака Осика напоил в доску, в стельку, в чернозём и до положения риз, оставив в его собственном доме, а наутро Ворощак даже опоздал на работу, и, что удивительно, никто этого не заметил и плохого слова ему не сказал! Мне почему-то кажется, что в тех случаях, когда речь идёт о лошади, все солидарны, а русскую мафию не любит никто.
— Что факт, то факт, — поддакнул Метя. — Я вам тоже сейчас кой-чего расскажу.
— Погоди, дай ей закончить. И что дальше оказалось? Что дали ваши преступные уловки?
— А как ты думаешь? Кроме следов копыт, никаких связей с ипподромом! Нет никаких доказательств, что он вообще тут был. А башка у этой гниды каким-то чудом оказалась цела, поэтому он не стал признаваться, что вообще тут был. Получил по рёбрам в пьяном виде, и есть тому основательная причина, ибо бандиты отечественного производства могут не хотеть конкуренции в лице русской мафии. Эх, если бы я могла обратить на это внимание наших родных бандитов…
— Отличная идея! — похвалил Метя. — Надо бы это как-нибудь организовать. Ещё не знаю как, но небольшие шансы у меня есть.
— А теперь ты говори, что знаешь! — велела Мария. — Только как следует и без выкрутасов!
— А когда я с выкрутасами говорил?! — обиделся Метя. — Давай, Витаминка!
— Какая ещё Витаминка? — удивилась пани Ада. — Нет тут такой лошади!
— Это я собирательно. Лимончик скачет, Клубничка, Баклажан, Трюфель…
Невольно я поглядела на программу скачек и вскочила на ноги.
— Пресвятая Богородица! Яжиняк вместо Дульки! Я, идиотка, не посмотрела на замены жокеев! Тут выиграет Ветеран, а у меня совсем другие ставки. Метя, я тебя убью, если ты хоть словечко скажешь, пока меня нет! Я мигом — только последовательности поставлю заново, если успею…
— Я тоже бегу! — поддержала меня Мария. — Сам себе он рассказывать не станет.
Я успела в кассу в последнюю минуту. Не успев как следует подумать, я продиктовала какие-то невообразимые глупости, но во всех моих комбинациях фигурировал Ветеран. Мария поступила точно так же, но, когда она вернулась в кресло, оказалось, что по ошибке она продиктовала не Ветерана, а Белотку. На Белотке скакал Болек Куявский, так что се ошибка, может быть, имела смысл.
— Мы можем с тобой играть сообща, если хочешь, — предложила я сочувственно. — У меня глупости с Ветераном, а у тебя с Белоткой. Ты почём играешь?
— Не помню, сейчас посмотрю… По тридцать тысяч.
— Я тоже. Можем поделиться любым выигрышем без расчётов.
— Ну и отлично. Смотри, уже старт! Где Метя?
Метя куда-то пропал, но с рассказом и так пришлось бы подождать до конца скачки. Пан Здись тоже упрямо поставил на Ветерана, что меня очень обеспокоило. Но я ставила и на других лошадей, так что в любом случае должна хоть что-нибудь выиграть. Лидировал Трюфель, идущий под номером один, вести скачку было его обязанностью, так что на это никто не обращал внимания. На прямой вперёд вышел Ветеран и рванул к финишу. Пан Здись едва не выбил стекла, после чего, в последний момент, Белотка опередила Ветерана на полголовы.
— Ну и пожалуйста! — обрадовался Метя, неожиданно возникнув рядом. — Давай, Болек!
— Да чтоб тебе треснуть! — рассердилась Мария. — И на кой я ставила на Ветерана… У меня всюду был Болек! Ну ладно, последовательность у меня есть, может, что-нибудь я ещё и получу…
— Хочу обратить твоё внимание на то, что на Ветерана ты вовсе даже и не ставила. Ты со мной в складчину за полцены.
— А ведь верно… Ну ладно, пусть не треснет…
— Это же целое состояние! — пламенно утверждал пан Здись. — Последовательность с Ветераном — это же сто тысяч!
— Миллион двести! — разозлилась я. — Я хочу вам сказать, пан Здислав, что, ежели вы ещё раз сорвётесь с кресла, когда лошади на финишной прямой, и все мне заслоните, я вам что-нибудь нехорошее сделаю! Вам что, сидя плохо видно?! Не можете вскакивать после финиша?! Каждый раз вы мне совершенно закрываете вид! Богом клянусь, я вас точно убью, вот только времени у меня в обрез!
Пан Здись, став миллиардером, потому что на Ветерана с Белоткой он поставил в тройном размере, галантно выразил своё сожаление и обещал, что больше так не будет. За последовательность заплатили очень прилично, целых тридцать две тысячи. Я ставила двойную ставку, поэтому ко мне, по крайней мере, вернулись те деньги, которые я дополнительно поставила в такой спешке. Болек Куявский начал нам квинту, но меня и так замучила совесть.
— Зря я тебя уговорила со мной вместе поставить на Ветерана. Ты зря потеряла пятнадцать тысяч.
— Ты совсем меня не уговаривала, я сама так захотела.
— В третьей скачке я все ставки сделала, ничего больше ставить не буду. Метя, ты где? А, вот и ты. Садись. Так о чем ты вообще хотел нам сказать?
— О тайнах великих, кровь в жилах леденящих, — торжественно объявил Метя. — Ты куда это опять собралась?
— Никуда я не собралась, — огрызнулась Мария. — Теперь я целую сумку потеряла… А, нет, она тут. Дай открывалку, я просто жутко испугалась.
И она принялась вытаскивать сумку из-под кресла пана Рыся. С минуту казалось, что это невыполнимо, потому что пан Рысь, желая ей помочь, тянул сумку с другой стороны на себя, но в конце концов они поладили. Я нашла открывалку и проследила, чтобы Мария не налила бы мне снова пива в сумку. К счастью, в трех стаканах содержимое бутылки уместилось лучше, чем в двух.
— Ну, говори же! — подбодрила Мария Метю, суя ему стакан в руку.
— За здоровье Флоренции! — провозгласил Метя и сразу сменил голос на таинственно-конспиративный. — Тут начинают цвести финансовые вымогательства нового поколения. Следят за теми, кто выиграл, и предлагают им делёж денег, правда, довольно справедливый. Тебе честь, нам деньги. В случае протеста применяется энергичный метод убеждения.
— Так ведь ещё в начале сезона я заметила нечто подобное… — отозвалась я.
— И кто это делает? — одновременно спросила Мария.
— Русская мафия. Известно, что она функционирует в количестве трех штук, но с последнего воскресенья, если я правильно понял, в рабочем состоянии осталось только две штуки. С нашими бандюгами у них уговор, но только с некоторыми. Потому как те, что получше, не хотят с ними общаться, но с ними ничего плохого не делается, потому что их кто-то охраняет. Какая-то гнида получает страшные взятки.
— Перестань! — прошипела Мария. — Я же , просила, чтобы мы о политике не разговаривали!
— А ты что-нибудь конкретное знаешь? — поинтересовалась я. — Потому что слухи-то об этом распространяют все.
— Я знаю одного пострадавшего, который, болезненно побагровев, выдавил из себя, что на него напали в автомобиле, когда он отсюда выезжал. Он открыл двери, и тут, говорю вам, Господь его покарал, потому что он куркульская свинья, никогда и никого отсюда не подвозил, один предпочитал ездить. Тут оказалось, что у него весьма многочисленная компания. Сразу трое молодых людей пожелали ехать с ним вместе, и пожелание было доведено до его сведения при помощи дубинки. Прямо тут, на нашей стоянке это было, и никто ничего не заметил.
— А он и молчал как пень? — презрительно сказала Мария.
— Ещё хуже, по сравнению с ним пень — громогласный мегафон. Он страшно испугался, потому что в их распоряжении были и другие средства убеждения, весьма бесшумные. Он сел и поехал, свернул вправо, надеялся, что их кто-нибудь увидит, потому что там людей побольше, но не тут-то было: велели ему свернуть влево. А там совершенно пусто. Дальше его загнали совсем в пустынные места, в самый пригород, велели остановиться и говорят: «Деньги давай!» Отдал им, что у него при себе было, а потом чуть не сдох от бешенства сам по себе, без всякой помощи, потому что потом они велели ему развернуться и ехать обратно на стоянку ипподрома. К горлу приставили нож, бритву, шило и вроде даже ещё отвёртку. Он послушно выполнил распоряжение, бандиты вышли, а один сказал: «Большое спасибо, господин хороший!» А мужик потом побил все рекорды скорости до собственного дома и молился, чтобы они не заметили его номера и потом не вычислили бы адреса, потому что вроде как по номеру машины можно за деньги и адрес выяснить.
— Не всегда, — заметила я, помня собственный опыт. — Марию спроси.
— Правильно, я вот езжу на машине одного человека, который живёт в Радоме, — хладнокровно подтвердила Мария. — А он может ездить на машине кого-нибудь из Люблина.
— Почему аккурат из Люблина? — удивился Метя.
— Ну, не хочешь Люблин — пусть будет Гданьск.
— Он по случайности на собственной машине ездит…
— Но не каждый ездит на собственной машине, и мафия уже должна об этом знать, — нетерпеливо сказала я. — Мне интересно, выиграл ли этот мужик в тот раз.
— Выиграл. И весьма неплохо. А к тому же у него ещё деньги были. Нагрели его тогда основательно. Что его страшно удивило, так это то, что он брал деньги в кассе в полном безлюдье, никого рядом не было.
— Может, кто-то издалека подсматривал, — предположила Мария.
— Издалека трудно оценить, кто деньги в кассу отдаёт, а кто получает.
— Может, трепался с кем-то, показывал купоны, хвастался, что выиграл.
— Вот эту глупость он как раз сделал. Сейчас-то он поклялся, что никому, ни за что и никогда больше ни слова не скажет, хоть бы даже одну квинту выиграв. И упёрся на этом как бык. То есть настроился не на активную, а на пассивную оборону и на гробовое молчание, потому что те гады ещё успели ему по дороге сказать, что за словечко, сказанное полиции, будет секир башка.
— Холера, — мрачно ругнулась я. — Хоть бы он их кому-нибудь описал!
— Он бы и описал, но не знает, как это сделать, чтобы не узнали, что это он. К тому же всякие слухи ходят, я слышал, что и жокеев не жалеют. Ровкович вроде как от ломжинцев взял деньги, а сразу после скачки должен был отдать, но подробностей не знаю. Говорилось-то все бормотандо-шептандо.
Вой громкоговорителя сделал дальнейший разговор невозможным. Во время скачек нереально разговаривать на посторонние темы.
В конечном итоге после всех дополнительных ставок и наших комбинаций Мария получила полтора триплета с Белоткой, а я половину от её ставки. Я решила, что это награда за моё благородство, потому что я от чистого сердца предлагала ей половину выигрыша с Ветераном, если бы он пришёл.
Страшное продолжение истории Мети я услышала на следующий день в собственном доме…
* * *
— Одна из касс в субботу не будет работать, — сообщил мне Януш, облокотясь на мой кухонный буфет.— Какая-нибудь из касс всегда не работает, — ответила я, сразу заинтересовавшись. — А что? Именно эта имеет какое-нибудь особенное значение?
— Наверное, да. Кассир мёртв.
— Господи, почему?.. Ну да, конечно, понимаю, умер.., минутку, это который же? Мужчин там маловато, преимущественно бабы работают. Такой довольно молодой симпатичный блондин, гладко прилизанный? И что с ним случилось?
— Его убили.
Я была здорово потрясена и молчала, не зная, о чем спрашивать. Януш наверняка говорил мне это по какому-то поводу, сведения у него были, так сказать, с другой стороны, возможно, секретные, не для разглашения. Я бросила готовить ужин, потому что совершенно потеряла аппетит.
— Ты лучше мне расскажи сразу все, — предложила я. — К черту кухню, пошли отсюда. Открой-ка вино, я сегодня никуда ехать не собираюсь, если, конечно, тебе это почему-нибудь не потребуется…
— Да нет, не потребуется. И разумеется, я все тебе расскажу.
Сведения исходили от жены кассира. Вчера вечером к ним в дверь кто-то позвонил. Она была на кухне, готовила ужин, поэтому открывать пошёл муж. Жена кассира была занята, ни на что не обращала внимания, только ей послышался какой-то хлопок. Она как раз сливала воду с вареников, не могла бросить кастрюлю, к тому же не была уверена, что хлопнуло не в телевизоре. Женщина надеялась, что через минуту муж ей скажет, если что-то действительно хлопнуло или упало. Муж все не приходил, она слила воду и вышла посмотреть.
Дверь была захлопнута на замок, а муж её лежал на полу в прихожей совершенно неподвижно. Она бросилась к нему, увидела кровь на рубашке, закричала и перепугала детей и соседей. Муж оказался мёртв, он был застрелен единственным выстрелом в сердце. Больше она ничего не знает и вообще пережила страшный шок и только сегодня смогла продолжать разговор.
Выяснилось, что её муж уже долгое время был не в себе. У него были какие-то неприятности. Он не хотел говорить какие, у него только вырвалось несколько слов, и она поняла, что на скачках не все в порядке. Его к чему-то принуждают. Муж вообще брал заказы на дом и, кроме того, работал три раза в неделю в кассе на ипподроме. Сначала ему очень нравилось, а потом как раз начались эти неприятности. К чему и кто его принуждал, она понятия не имеет, а тот гад, что его убил, будет в аду гореть вечным пламенем…
— Вот как оно получается, когда мужик все держит в секрете от жены! — рассердилась я. — Если бы он поговорил с ней как с человеком, теперь все знали бы, в чем дело. А тут — фигу с маком!
— Как ты думаешь, к чему его могли принуждать? — перебил меня Януш. Я задумалась.
— Дело, конечно, не в деньгах, — сказала я сразу. — У кассиров денег нет, а расчёты делаются после каждой скачки, так что заём денег из кассы отпадает. Ну да, кассир может поставить на какую-то лошадь и выиграть, но это столь же наугад, как у остальных игроков, не может быть, чтобы он ежедневно выигрывал миллионы. Мне кажется, возможно только одно: у него требовали сведений о клиентах. Кто выиграл большие деньги. Люди там уже поумнели, из того, что я слышала, поняла, что люди берут свой выигрыш без шума и лишней рекламы, только кассиры об этом знают, вот из них-то могут пытаться выколачивать сведения для этой паршивой мафии. Каким образом, не представляю, но что-нибудь можно придумать. Надо порасспрашивать людей, только незаметно. Никаких официальных допросов, потому что, я уверена, никто ни в чем не признается. А сейчас будет ещё хуже, поскольку они все перепугаются до посинения. И я не знаю, может быть, этот кассир как раз отказывался им служить, за что его и застрелили. Такой вывод сам напрашивается.