Хокинс Карен. Ее властелин и повелитель

   – Ривс?
   – Да, милорд.
   – Когда я предложил ничего не говорить попечителям, я не имел намерения обидеть Пруденс.
   – Конечно, нет, милорд. Я уверен, что вы этого не хотели. Но эти слова, должно быть, показались ей довольно... обидными.
   Тристан потер лоб.
   – Я извинюсь перед ней. Я хочу, чтобы она была в моей жизни.
   – Позвольте спросить почему, милорд.
   Почему? Потому что он не мог представить себе жизни без нее? Потому что его счастье полностью зависело от нее? Почему-то нужные слова не приходили в голову. Тристан взглянул на нетронутый завтрак:
   – Я не люблю завтракать в одиночестве.
   Ривс проследил за взглядом Тристана.
   – Понятно, милорд. Завтракать одному весьма неприятно. Это дилемма, милорд.
   – Черт возьми, я это знаю!
   – Да, милорд. Если вы сделаете предложение миссис Тистлуэйт сейчас, то рискуете потерять деньги. Но если вы сделаете предложение только после отъезда попечителей, это может выглядеть так, словно вам нужна не столько она, сколько деньги. Однако я уверен, что вы что-нибудь придумаете, – сказал дворецкий и вышел за дверь.
   «Тысяча чертей! – пробормотал Тристан. – Зачем иметь дворецкого, если он ничего не может придумать?»
   Тристан уставился на огонь, чувствуя себя растерянным и одиноким. Боже милосердный, он сам все испортил. Что же ему теперь делать?

* * *

   В библиотеке громко тикали часы. Тристан этого не замечал. Поднос с завтраком убрали, его сменил поднос с ленчем, за которым несколько часов спустя последовал поднос с обедом. Тристан не прикоснулся к пище, предпочитая подкрепляться бренди.
   Алкоголь не решит его проблем. Он это понимал. Но бренди приглушало боль, давая возможность думать. Тристан поднялся на ноги и торопливо схватился за трость. Все тело у него болело после ночного приключения.
   Поморщившись, он взял свой стакан и подошел к сервировочному столику, но обнаружил, что графин, в котором было бренди, пуст.
   – Тысяча чертей! Стивенс!
   Не получив ответа, Тристан громко выругался и, подойдя к двери, выглянул в коридор.
   – Черт бы тебя побрал, Стивенс! Где ты?
   Ответа не было.
   – Ривс! – взревел Тристан.
   Почти сразу же послышались приближающиеся размеренные шаги. В коридоре появился Ривс и остановился, увидев Тристана.
   – Что вам угодно, милорд?
   – Мне нужно еще бренди, а Стивенс неизвестно куда исчез.
   – Он и еще несколько человек находятся на кухне, где чинят по просьбе повара ножку стола. – Ривс вошел в комнату и взял пустой графин. – Что-нибудь еще, милорд?
   Да. Этот вышколенный дворецкий мог бы привести к нему Пруденс. Вот было бы здорово! Но это было невозможно. Тристан знал, как упряма Пруденс.
   – Нет. Только принеси это проклятое бренди.
   – Да, милорд. – Ривс с достоинством поклонился и стал удаляться по коридору.
   Тристан смотрел ему вслед, испытывая какое-то чувство вины. Он был в скверном настроении и знал это. Надо было что-то сделать, чтобы оправдаться перед Пруденс. Тяжело вздохнув, он вернулся в библиотеку. Войдя в комнату, он сделал два шага и остановился как вкопанный. Там сидел перед камином, вытянув к огню обутые в сапоги ноги, Кристиан.
   Заметив изумление на лице Тристана, он усмехнулся.
   – Добрый вечер, брат.
   Тристан взглянул на дверь, ведущую на террасу.
   – Как, черт возьми, ты попал сюда? Дверь была заперта.
   – Я ее открыл.
   – Каким образом?
   – А вот этого я тебе не скажу, потому что не хочу нарушать клятву, данную разбойничьему братству.
   Тристан дохромал до кресла, стоящего рядом с Кристианом.
   – Разбойничье братство? Очень мило. – Он тяжело опустился в кресло. – Я предложил бы тебе бренди, но в данный момент у меня его нет.
   Кристиан сунул руку в карман и извлек фляжку. Он взял с сервировочного столика пустой стакан Тристана, отвинтил крышку фляжки и налил в стакан щедрую порцию.
   – Держи. Думаю, что этот напиток лучше, чем тот, что имеется у тебя.
   Тристан отхлебнул глоток. Бренди было душистое и попахивало дымком.
   – Где ты это взял?
   – А это одно из преимуществ членства в разбойничьем братстве, – сказал Кристиан и, отхлебнув из фляжки, удовлетворенно вздохнул. – Вот и ладно, а то, знаешь ли, чертовски холодно.
   – Да, – согласился Тристан, вновь мысленно возвращаясь к ситуации с Пруденс.
   В комнате на какое-то время воцарилось молчание. Наконец Кристиан, вздохнув, сказал:
   – Здесь, конечно, очень уютно, но я должен спросить: зачем ты посылал за мной?
   – Я не посылал.
   – Но я получил записку. В ней говорилось, что я тебе нужен.
   – Ох уж этот Ривс, – сердито пробормотал Тристан. – Вечно во все вмешивается.
   – Кристиан приподнял брови.
   – Значит, я тебе не нужен?
   – Со своими проблемами я справлюсь сам.
   – Гм-м, – произнес Кристиан, окидывая взглядом его довольно неопрятную одежду. – О каких проблемах идет речь?
   – Пруденс.
   – Понятно, – сказал Кристиан и взял пустой стакан Тристана. – Боюсь, что в этом от меня мало толку. Но я, по крайней мере, могу разделить твою печаль. – Он налил еще немного бренди в стакан и протянул его Тристану. – Что произошло?
   – Я все испортил. Я попросил ее выйти за меня замуж.
   – О Господи, я и не подозревал, что все так серьезно.
   – Да, все серьезно. По крайней мере, я так думал. Но когда я предложил ей выйти за меня замуж, она отказалась.
   – Она объяснила тебе причину отказа?
   – Думаю, что нет.
   – Она не сказала ни слова? Даже не намекнула? Вообще никак не отреагировала?
   У Тристана вспыхнуло лицо.
   – Нет. Я сказал, что хочу жениться на ней, но только после отъезда попечителей.
   Кристиан взял флягу и завинтил крышку.
   – Что ты делаешь? – удивился Тристан.
   – Я не делюсь своим бренди с болванами.
   – Но она согласилась со мной. Она сама сказала, что попечители не одобрили бы наш брак. Ее муж умер в разгар скандала, и она покинула Лондон, оказавшись в эпицентре слухов. Тогда были затронуты интересы некоторых из попечителей, которые отнеслись к ней недоброжелательно.
   – Мне кажется, слово «доброжелательный» едва ли применимо в качестве характеристики друзей отца. Что ты ответил на все это?
   – Что нам не обязательно рассказывать что-нибудь попечителям. Что мы могли бы сохранить это в тайне.
   – Боже милосердный! – воскликнул Кристиан, поставив фляжку на пол подальше от Тристана. – Я больше до конца жизни не принесу тебе ни капельки этого первоклассного бренди.
   – Ну и не приноси! – огрызнулся Тристан.
   – Ты хотя бы сказал, что любишь ее? Что не можешь и дня прожить без нее? Что глаза ее – словно звезды в ночи, а ветерок нежно ласкает ее шелковистые волосы?
   – Что за чушь! – сердито пробормотал Тристан.
   – Это поэзия, – высокомерно заявил Кристиан.
   – У меня не было возможности высказаться подробнее, а если бы была, то Пруденс рассмеялась бы мне в лицо и выставила вон. Правда, она все равно меня прогнала.
   Кристиан печально покачал головой.
   – И это говорит мой родной брат! Как ты можешь быть таким глупцом, когда речь идет о женщинах?
   – Не понимаю, почему мои действия показались ей такими ужасными? Она знает, что если я сделал ей предложение, то это означает, что она мне небезразлична. Зачем бы еще я стал это делать?
   – Тристан, поставь на мгновение себя на ее место. Вот приходит мужчина, чтобы предложить тебе выйти за него замуж. Однако вместо того чтобы сказать, что любит тебя, он объясняет, что хочет жениться на тебе, но пока не может, потому что боится мести со стороны тех самых людей, из-за которых тебе пришлось уехать из Лондона. И поэтому, если ты не возражаешь, он спрячет тебя в шкафу, пока не уедут попечители. А потом, когда минует опасность вызвать гнев попечителей, он достанет тебя из шкафа, стряхнет пыль и примется строить планы относительно брачной церемонии.
   Тристан вздохнул.
   – В твоем изложении это звучит еще хуже, чем было, – сказал он и за один глоток допил бренди. – Я не хотел, чтобы все выглядело так некрасиво. Просто подумал, что мог бы и деньги получить, и Пруденс сохранить при себе. Похоже, ей кажется, что я буду сожалеть о том, что женился на ней. Я, конечно, сожалеть не буду, но она так думает.
   – Это потому, что ты не сказал, что любишь ее, глупец ты этакий. – Кристиан склонил набок голову и, прищурив глаза, посмотрел на брата. – А ты действительно любишь ее, не так ли? – тихо спросил он.
   – Да. – Моментально ответил Тристан, как будто ждал этого вопроса. – Я люблю ее безумно. Было время, когда я думал, что никогда больше не буду счастлив без моря. Но теперь, когда я узнал Пруденс... Кристиан, что-то во мне изменилось. Мне всегда будет не хватать моря, но если бы у меня была возможность плавать, но не было бы Пруденс, меня бы это не удовлетворило. Однако если у меня будет Пруденс, но не будет моря... – Тристан пожал плечами, – я буду счастливейшим из смертных.
   – Почему ты не сказал ей все это?
   – Я не думал, что это имеет значение. Я считал, что женюсь на ней, а потом уж расскажу о своих чувствах.
   Кристиан вздохнул:
   – Уж эти мне мужчины!
   – Притормози. Ведь ты сам мужчина.
   – Да, но в отличие от тебя, который провел всю жизнь в море исключительно в мужском обществе, я окружал себя женщинами. Это открыло мне глаза намногие вещи.
   – Временами ты вызываешь у меня беспокойство, – нахмурился Тристан.
   – Тебе повезло, что я здесь. Мы должны вместе обмозговать эту проблему и найти выход.
   – Хотел бы я, чтобы нам это удалось. Кристиан, ведь если я сделаю ей предложение сейчас, то потеряю деньги, необходимые для моих людей. А если не сделаю, то она никогда до конца не поверит, что интересует меня больше, чем деньги, хотя на самом деле это так. Без нее не нужны мне никакие деньги.
   – Положение действительно трудное, – сказал Кристиан. – Но будем делать все по порядку. Ты должен увидеться с ней и извиниться.
   – Я уже пытался.
   – Попытайся еще раз. И еще. И еще. В конце концов, она тебя примет.
   – Для того лишь, чтобы ответить мне отказом. Она не из тех женщин, которые легко прощают. Клянусь, я не хотел ее обидеть, хотя... теперь я, кажется, понял, что в моих словах было плохого. И даже ужасного.
   Кристиан кивнул.
   – Еще будучи ребенком, ты никогда не умел как следует выразить свои мысли. Но я пришел сюда, чтобы помочь тебе. Женщины в моей жизни сильно отличаются от твоей Пруденс. Плохие не желают уходить, а хорошие не желают оставаться. Обычно они хотят стабильности отношений. Ишь, чего придумали! Разве они не знают, что я сын герцога? Откуда взяться стабильности отношений?
   Тристан рассеянно улыбнулся.
   – Если тебе надоест быть виконтом, ты всегда можешь попытать удачи на театральных подмостках. Ты всегда был... – Не закончив фразы, он замолчал, кое о чем вспомнив. Интересно, нет ли возможности как-нибудь показать Пруденс, насколько сильно он ее любит? Мысль стала обретать форму плана. Но сможет ли он? Тристан отодвинул от себя стакан. Ему потребуется все обдумать на свежую голову. Он взглянул на брата. – Кристиан, – сказал он, впервые за весь вечер радостно улыбнувшись, – мне потребуется твоя помощь. Я знаю, что надо делать.
   Кристиан замер, не донеся до рта флягу.
   – Приказывайте, братец капитан. Я полностью в вашем распоряжении. Но помните одно: если план не сработает, мне будет предоставлено право самому добиваться расположения прелестной вдовы.
   Улыбка сползла с физиономии Тристана.
   – Никогда! А теперь брось свое позерство, шут гороховый. Нам предстоит работа.

Глава 20

   Мне нередко приходилось слышать, что, мол, «не хлебом единым жив человек». Я полностью с этим согласен. В конце концов, много ли значит хлеб, если его не запить глотком вина?

Ричард Роберт Ривс. Искусство быть образцовым дворецким

   Пруденс откинула одеяло и нетерпеливо сбросила ногой простыню. Она уже целую неделю не виделась с Тристаном. Он приходил каждый день и просил разрешения поговорить с ней, но она отказывалась его принять. Она убеждала себя, что поступает правильно, потому что это дает ей возможность мерить шагами комнату, размышляя над последними словами Тристана.
   А устав сновать по комнате, она, стараясь не замечать жалостливых взглядов матери и ее глубоких вздохов, ложилась в постель и притворялась спящей. Как сейчас.
   – Если я не прекращу все это, меня упекут в психушку, – вслух сказала Пруденс. Вздохнув, она поднялась и, накинув на плечи шаль, бесцельно направилась к окну. Было еще слишком рано, чтобы ложиться спать. Но она в течение четырех часов выслушивала предположения матери относительно того, зачем сегодня приходил герцог, и почему дочь не приняла его, и чаша ее терпения, в конце концов, переполнилась.
   Разумеется, заснуть было невозможно. И не только потому, что было слишком рано. С тех пор как они последний раз виделись с Тристаном, она, кажется, не спала более двух часов подряд.
   Она раздвинула шторы и выглянула в окно, положив локти на подоконник. Заходящее солнце уже скрылось за горизонтом. На небе появилась луна, и ветви деревьев рельефно выделялись в ее свете.
   Она прислонилась лбом к стеклу, глядя в окно невидящим взглядом. Как там Тристан? Сегодня его должны были посетить попечители. Пруденс надеялась, что он не забудет, как надо вести себя, как обращаться к каждому из попечителей, как встретить их в своей библиотеке – то есть все то, что будет характеризовать его как джентльмена в глазах попечителей.
   Конечно, они никогда не увидят настоящего Тристана, который заботится о своих людях, хотя постоянно орет на них. Того, чьи глаза темнели от боли, когда он говорил о своей матери. Того, который смотрел на нее с такой нежностью...
   Она беспокойно поежилась. Зачем она думает о Тристане? У их отношений нет будущего. Он предложил ей выйти за него замуж из чувства долга, а не по какой-либо другой причине. Более того, если попечители узнают об их связи, они вполне способны урезать его доход.
   Она вздохнула, плотнее закутавшись в шаль. Лампы она не зажигала, а вокруг было темно и тихо. Только тиканье каминных часов нарушало тишину.
   Тонкий серп луны освещал сад, и Пруденс рассеянно наблюдала, как раскачиваются на ветру деревья. Неожиданно она заметила, как медленно открылась калитка...
   Она поморгала, подумав, что ей это показалось. Но нет. В калитку, пятясь, входил закутанный в плащ человек, таща за собой что-то на веревке. Пруденс наклонилась вперед, напряженно вглядываясь в фигуру человека, и охнула. На веревке вели овцу!
   Схватив из гардероба домашнее платье, Пруденс быстро переоделась и выбежала из комнаты, встретившись на лестнице с миссис Филдингс.
   – Куда это вы? – подозрительно спросила экономка.
   – Кто-то проник в наш сад!
   Экономка последовала за ней.
   – Я только что вычистила ваш плащ. Он висит на вешалке возле входной двери.
   – Мне не нужен плащ. Я намерена выяснить раз и навсегда, кто приводит овцу в наш сад!
   – Мудр тот человек, который, услышав шипение змеи, проявляет осторожность, – поучительно заявила экономка.
   – Похоже, эта змея носит плащ.
   Миссис Филдингс хмыкнула.
   – Насколько я знаю, воры не носят плащей.
   Остановившись у входной двери, Пруденс сняла с вешалки свой плащ и бросила на столик шаль.
   – Эта змея носит не просто плащ, но плащ с отделкой.
   Миссис Филдингс окинула Пруденс настороженным взглядом.
   – Вы сказали, что плащ с отделкой? С какой?
   – Я видела его всего в течение нескольких секунд из окна своей комнаты, но мне показалось, что он отделан по краю капюшона... – Пруденс взглянула на вешалку. Плаща матери там не было. Красного. С отделкой из меха горностая.
   Пруденс взглянула на миссис Филдингс, лицо которой приобрело какой-то странный багровый оттенок.
   – Вам что-нибудь об этом известно?
   Сухопарая экономка сложила на груди руки.
   – Благоразумный человек держит свои знания под замком, чтобы не растерять их по мелочам.
   У Пруденс не было времени выслушивать назидания.
   – Как видно, мне придется все выяснить самой, – сказала она и взялась за ручку двери, но миссис Филдингс ее опередила и загородила дверь собственным телом.
   – Дайте пройти!
   – Сердце разгневанного человека...
   – Миссис Филдингс, вы видите мой кулак? Тот, на котором сейчас надета перчатка?
   У экономки округлились глаза.
   – Вы мне угрожаете?
   – Да! – заявила Пруденс.
   Это, кажется, привело экономку в полное замешательство. Пока она лихорадочно подыскивала подходящую назидательную фразу, Пруденс протянула руку за спиной женщины и открыла дверь. Получив при этом увесистый удар в зад филенкой двери, экономка охнула и мгновенно отошла в сторону. Пруденс, игнорируя ее протесты, вышла в сад. Подойдя к калитке, она остановилась, сложив на груди руки.
   – Добрый вечер, мама, – спокойно сказала она.
   Мать, охнув от неожиданности, обернулась.
   – Боже мой! Ты напугала меня до смерти!
   – Я напугала тебя? Разве это я украдкой привожу овцу в сад?
   Мать оглянулась через плечо. К веревке, которую она держала в руке, была привязана очень толстая, очень медлительная и абсолютно равнодушная к происходящему овца.
   – Узнаю эту овцу, – сказала Пруденс.
   Похоже, овца поняла, что говорят о ней, потому что открыла рот, обнажив крупные желтые зубы, и издала громкое блеяние.
   Пруденс покачала головой:
   – Так это ты все время приводила овцу капитана в наш сад? Зачем ты это делала, мама?
   Мать беспомощно развела руками.
   – Понимаю, что это выглядит некрасиво, – сказала она, – но я... я никогда не думала... я ведь совсем не хотела...
   Пруденс подняла руку.
   – Давай войдем в дом, пока мы не замерзли до смерти. Может быть, там ты сможешь сказать что-нибудь более связное.
   – Хорошо. Но сначала мне нужно покормить Гортензию.
   Пруденс удивленно вскинула брови.
   – Гортензию?
   – Нашу овечку. То есть овечку герцога. – У матери хватило такта, чтобы признать, что она виновата. – Я всегда ее подкармливаю, когда она появляется. Только так я могу заставить ее следовать за мной. Обычно я только открываю калитку, и она входит. Но сегодня она почему-то упрямится. – Мать взглянула на овцу, которая стояла у калитки, ощипывая листочки с кустарника. – Думаю, она на меня обиделась. Я последнее время не приводила ее в гости, а она очень обидчивая.
   – Нет у овец никаких чувств, – сказала Пруденс. – Объясни мне лучше, что все это значит. А я попрошу миссис Филдингс приготовить нам чаю. – С этими словами Пруденс вошла в дом. Экономка с мрачным видом стояла в прихожей.
   – Я предупреждала хозяйку, что вес это плохо кончится.
   – Вы знали, что мама приводит овцу к нам в сад?
   – Я не сразу об этом узнала. Она все делала скрытно. Но когда я заметила, что ее плащ промок, я поняла, что она выходила из дома. – Миссис Филдингс улыбнулась, очень довольная своей догадливостью. – А потом уж мне нетрудно было догадаться, откуда ветер дует.
   – Не приготовите ли чай, миссис Филдингс? Нам с мамой надо поговорить.
   – Чай уже готов. Я догадалась, что вам захочется чаю, чтобы успокоить нервы. И камин в гостиной я разожгла. Можете поговорить там, но только никаких криков! Я подам чай и снова лягу в постель.
   Сделав это предупреждение, миссис Филдингс удалилась на кухню, а Пруденс направилась в гостиную. Ее родная мать... Как она могла пойти на такое?
   Пруденс припомнила все случаи, когда она, пылая гневом, являлась к капитану и отчитывала его за поведение овцы. Боже, что он, должно быть, думал о ней тогда! И что, должно быть, думает сейчас... Она закрыла глаза, чувствуя, что вот-вот расплачется.
   Мать, снимая на ходу плащ, вошла в комнату. Подол ее платья промок, к рукаву пристали соломинки.
   – Пруденс, я не знаю, что и сказать.
   – Просто объясни, с какой целью ты все это затеяла.
   – Боже мой! – запричитала мать, ломая руки. – Не смотри на меня так! Я не хотела никому причинить зла. Поверь, я это делала из самых лучших побуждений!
   – Ты обманула меня.
   – Совсем немножко. В первый раз я не заметила Гортензию, она явилась сама.
   Пруденс приподняла брови.
   – Не смотри на меня так, как будто думаешь, что я лгу! Я говорю правду! – Взяв Пруденс за руку, мать повела ее к дивану. – Пруденс, ты должна понять.
   – Думаю, что я понимаю.
   – Нет, не понимаешь. – Мать села на диван и заставила Пруденс сесть рядом. – Когда мы переехали сюда, до меня вдруг дошло, что если для меня это начало нового дела, то для тебя – нечто вроде ссылки.
   – Меня вполне устраивает моя судьба, – сказала Пруденс. Вернее, устраивала, пока она не испытала магическое воздействие объятий Тристана. Объятий, которые ей больше никогда не суждено почувствовать. У нее комок встал в горле.
   – Пруденс, – тихо сказала мать, потрепав ее по руке. – Я понимала, что мы переезжаем в глухомань, но когда мы приехали, мне показалось, что мы отрезаны от всего мира. Не этого я хотела для тебя. А потом я увидела герцога – в то время он был, конечно, не герцогом, но показался мне идеально подходящим для тебя мужчиной.
   – Идеально подходящим? Он вел себя грубо и нагло и не желал иметь с нами ничего общего!
   – Ну, не считая этого, он идеально подходил для тебя, – торопливо внесла поправку мать. – У него, должно быть, нелегкий характер. Но, судя по всему, он добр, потому что позволяет всем этим раненым морякам жить в своем доме. Сразу видно, что он честен и храбр, и есть в нем еще что-то такое... – Мать беспомощно пожала плечами.
   Пруденс знала, что делает Тристана одним-единственным человеком, на которого можно опереться, оказавшись в безвыходном положении. Он был надежен и добр и не проходил мимо чужой беды. И она любила его всем сердцем.
   Мать вздохнула.
   – Я сожалею, что обманула тебя насчет овцы. Но я была обязана что-то предпринять. Герцог упрям и не желал по-соседски навестить нас. Но он был единственным мужчиной в округе, кроме доктора, конечно, который абсолютно для тебя не подходит...
   – Я думала, тебе нравится доктор.
   – Да, нравится. Но для тебя он слишком слабохарактерный. И часу не пройдет, как ты станешь верховодить в ваших отношениях, тем дело и кончится.
   – Мама! – с упреком воскликнула Пруденс.
   Мать смутилась.
   – Но это правда. Ты во многом похожа на меня, а у меня всегда была эта проблема. Хотя, если говорить честно, я никогда не была такой прямолинейной, как ты, но это лишь потому, что меня по-другому воспитывали.
   – Не понимаю, то ли ты меня хвалишь, то ли осуждаешь.
   – Хвалю. Только сильный характер одного из супругов не обязательно сулит удачный брак. Надо, чтобы партнер тоже обладал сильным характером.
   Пруденс не могла не улыбнуться:
   – Как папа?
   – Вот именно. Слава Богу, что он был таким, каким был, иначе из нашего брака ничего не получилось бы. – Мать вздохнула. – Знаешь, я ведь до сих пор по нему скучаю.
   Пруденс кивнула.
   – Иногда я тоже думаю о Филиппе... Но, мама, теперь все это не имеет значения. Мы с Тристаном – я хочу сказать, с герцогом – больше даже не разговариваем.
   – А вот когда капитан стал герцогом, я убедилась, что поступаю правильно!
   – Мама, мне безразлично, герцог он или нет.
   – Но мне это небезразлично. Ты заслуживаешь герцога. Даже королевского герцога. – Мать на мгновение задумалась. – Я даже могу представить тебя с принцем, хотя после того, как однажды в юности я увидела принца с близкого расстояния, и он вызвал у меня отвращение, потому что был чудовищно толст, я этого никому не пожелаю.
   Пруденс вздохнула.
   – И на том спасибо. Но я никогда не знала, что ты такая скрытная.
   – Раньше у меня не было причины держать что-либо в тайне. Поразительно, что может сделать мать ради своих детей. Сначала я чувствовала себя виноватой, хотя бедняжка Гортензия обычно бывает весьма послушной. От меня лишь требуется сунуть в карман кусочек яблока и позволить ей учуять его запах. Она, жадное создание, последует за тобой хоть на край света, лишь бы получить лакомый кусочек.
   Пруденс сжала руку матери.
   – Я уверена, что Гортензия хорошая овечка. А что касается герцога, то у наших с ним отношений нет будущего. Так что обещай мне, что больше не будешь ничего предпринимать.
   Мать хмыкнула.
   – Ты, я вижу, умыла руки. Но только не я.
   – Мама, одним из попечителей является лорд Уэр.
   Мать побледнела.
   – Тот, кто рассказал всем, что ты... – Мать сжала губы. Мгновение спустя, с трудом взяв себя в руки, она проговорила: – Хотела бы я сказать пару ласковых этому человеку.
   – Я уверена, что он сам не ведал, что говорит. Он потерял тогда почти триста тысяч фунтов на инвестиционном проекте Филиппа и был страшно зол. Однако он никогда не потерпит, чтобы у Тристана была связь со мной.
   – А что скажет об этом герцог?
   – Ничего. Я ему не позволю.
   – Ах, Пруденс. Тебе не следует...
   Открылась дверь. Это миссис Филдингс принесла поднос с чаем.
   – Ну что ж, никаких криков не было слышно. Как видно, вы урегулировали вопрос?
   Мать улыбнулась:
   – Почти. Спасибо за чай. Согреться нам не помешает...
   Раздался стук во входную дверь. Пруденс и мать обменялись удивленными взглядами.
   – Кто бы это мог прийти в столь поздний час? – пробормотала миссис Филдингс, выходя из комнаты. – Ни один добропорядочный христианин не отправится с визитом после наступления темноты.