Мы могли размножаться таким же образом; никакой закон нам в этом не препятствовал. Так что любой из нас мог иметь сына или дочь, идентичных любому из родителей или же получивших гены от обоих родителей. Особенно если, как в случае Терезы и Эми, какие-нибудь мелкие биологические особенности делали нормальное деторождение невозможным.
   Но главная идея состояла в том, чтобы в массовом количестве продолжать стихийное соединение генов. На всякий случай, если бы что-нибудь с их совершенствованием пошло не так. Мы были их страховым полисом.
   Люди начали прибывать на Средний Палец сразу же после окончания Вечной войны. Поселившихся здесь ветеранов, иммиграция которых из-за релятивистских эффектов растянулась на несколько веков, насчитывалось на сегодня тысячи две, что составляло, видимо, процентов десять от всего населения планеты. Мы старались держаться вместе в маленьких городах наподобие Пакстона. Мы привыкли иметь дело друг с другом.
   Чарли закурил сигарету с травкой и предложил мне; я отказался.
   — Я думаю, что мы могли бы пережить их, — сказал я, — если они позволят нам выжить.
   — Они нуждаются в нас. В нас, лабораторных крысах.
   — Нет, они нуждаются только в наших гаметах. Которые они вполне могут заморозить в жидком гелии и хранить сколько угодно времени.
   — Да, понимаю. Ты считаешь, что «после получения спермы и яйцеклеток экспериментальные животные будут забиты», как это написали бы в научном отчете. Уильям, как бы ты ни думал о них, они не жестокие и не глупые.
   Человек вышла из дому, взяла в машине руководство и ушла с ним обратно в кухню. Конечно, они все были похожи один на другого, но чем старше становились, тем больше у каждого появлялось индивидуальных черт. Все красивые, высокие, смуглые, черноволосые, с широкими подбородками и лбами. Эта где-то лишилась мизинца на левой руке и по каким-то причинам не стала выращивать его заново. Вероятно, решила, что это дело не стоит времени и боли. Многие из нас, ветеранов, помнили, какую пытку представляет собой выращивание заново утраченных конечностей и органов.
   — Они не станут уничтожать нас, — продолжил я разговор, когда она скрылась из виду, — да им это и не понадобится. Как только у них наберется достаточно генетического материала, они смогут изолировать нас и стерилизовать. Тогда этот эксперимент сам собой сойдет на нет: просто одна естественная смерть за другой на протяжении вполне представимого промежутка времени.
   — Какой ты сегодня веселый!
   — Я всего лишь пыль на ветру. — Чарли медленно кивнул. Я родился на шесть сотен лет раньше, чем он, и мы пользовались совершенно разными идиомами. — Но это может случиться, если они увидят в нас политическую угрозу. У них теперь прекрасные отношения с тельцианами, ну, а мы — это джокер, который может объявить себя какой угодно картой. И притом не имеем группового сознания, с которым можно было бы общаться.
   — Ну, и что ты хочешь делать? Может быть, драться с ними? Так мы теперь уже не летние цыплята.
   — Надо говорить «весенние цыплята».
   — Я знаю, Уильям. Ну а мы даже не летние цыплята Я чокнулся с ним своей чашкой.
   — Твоя правда. И все равно мы еще не слишком стары для того, чтобы сражаться.
   — И чем же? Твоими переметами и моими подпорками для помидоров?
   — Они тоже не так уж сильно вооружены. — Но уже говоря это, я почувствовал внезапный холод. Поскольку Чарли принялся перечислять то оружие, которым, насколько нам было известно, располагали Человеки, а мне пришло в голову, что мы пребывали в переломном историческом периоде: последний раз в человеческой истории имелось достаточно ветеранов Вечной войны, еще не слишком постаревших для того, чтобы драться.
   А коллективный разум Человека наверняка сделал тот же самый вывод.
   Суз принесла нам еще чаю и вернулась, чтобы сообщить остальным, что наше небольшое озеро грязи накрепко заморозилось. Так что времени для паранойи больше не оставалось. Но семя было посеяно.
   Мы развернули два листа теплоизоляционной прокладки, а затем приступили к работе уже по собственно возведению сарая.
   Настилать пол было совсем нетрудно: он состоял из прямоугольных пеностальных плит, каждая из которых весила примерно килограммов восемьдесят. Так что их было нетрудно укладывать вчетвером, а то и вдвоем. Плиты были пронумерованы от 1 до 40, и нам оставалось лишь поднимать да опускать их, выравнивая по разметке, которую мы, агностики, сделали до появления прихожан из церкви.
   Эта часть работы оказалась несколько хаотической, так как все тридцать человек хотели работать одновременно. Но в конечном счете нам все же удалось организовать их.
   Потом мы все уселись и смотрели, как заливали мастику. Опалубка, в которой замораживали глину, служила формой и для нее. По и Элой Каси при помощи длинных, похожих на метлы штук, разравнивали серую массу, выливавшуюся из грузовика. Она и сама выровнялась бы, но мы знали по опыту, что могли сэкономить час-другой, участвуя в процессе. Когда набрался слой сантиметров в двадцать и выровнялся, Человек щелкнула выключателем, и мастика превратилась в подобие мрамора.
   Теперь-то и началась тяжелая работа. При помощи подъемного крана и погрузчика это было бы сделать совсем несложно, но Человек гордился тем, что эти комплекты были разработаны именно для ручного совместного труда, и потому с ними никогда, за исключением, пожалуй, критических ситуаций, не поставлялась тяжелая техника.
   (Наша ситуация была вообще-то полностью противоположна критической. В этом году Ларсонам было почти нечего хранить в новом сарае: урожай винограда был чуть ли не полностью загублен проливными дождями.)
   Каждая четвертая плита имела со всех четырех углов квадратные пазы для установки стоек. Нужно было взять две стойки, соединить между собой горизонтальной потолочной балкой, не жалея залить клей в пазы и поднять П-образную конструкцию в вертикальное положение. А потом включается силовое поле, и сборка точно устанавливается на место.
   После того, как первый фрагмент занял свое место, работа пошла гораздо легче, так как теперь можно было поднимать следующие пролеты при помощи веревок, переброшенных через первую конструкцию.
   Затем на первые роли вышли проворные молодые люди, лишенные страха высоты. Наши Билл с Сарой, Мэтт Андерсон и Кэри Талое взобрались по стойкам — это было не так уж трудно, благодаря специальным опорам, — и, стоя на горизонтальных балках, стали принимать снизу и собирать треугольные стропила. Они поливали места стыковки клеем, складывали балки в треугольники, а затем поднимали полученные фермы до тех пор, пока силовое поле не подхватывало их и не устанавливало на место. Покончив с этим, они принялись за более легкую работу: раскладывали и склеивали между собой кровельные листы. Тем временем мы все, оставшиеся внизу, делали то же самое с листами обшивки стен, а затем раскатывали толстую теплоизоляционную прокладку и укладывали ее изнутри на место. Кое-какие сложности были с установкой оконных блоков, но Мэригей и Кэт, работая в паре, — одна внутри, а другая снаружи — быстро справились с ними.
   Внутренние работы почти не потребовали времени: конструкция была модульной до мельчайших деталей; в полу, стенах, потолочных балках были отверстия, предназначенные для закрепления точно вымеренных элементов отделки и планировки: столов, различных емкостей для хранения тех или иных припасов, стеллажей, полок. Я даже немного заревновал, ведь наша хозяйственная постройка представляла собой всего лишь кое-как сляпанную лачугу.
   Элой Каси, любивший возиться с деревяшками, приволок стеллаж, рассчитанный на сотню бутылок, так что у Ларсонов появилась возможность каждый удачный год запасать впрок часть своей продукции. Почти все захватили кое-что для вечеринки; я принес три десятка размороженных и выпотрошенных рыб. Жареные, с пряным соусом они были не так уж плохи, и Бертрамы сразу же притащили свою уличную жаровню и несколько охапок дров. Они разожгли костер, когда мы приступили к внутренним работам, и к тому времени, когда покончили с ними, в жаровне были прекрасные жаркие уголья. Помимо нашей рыбы имелись цыплята, кролик и крупные местные грибы.
   Я был слишком грязным и усталым для того, чтобы чувствовать себя так, как принято на вечеринках. Но в доме была теплая вода для умывания; к тому же Эми извлекла несколько литров самогона, который она несколько месяцев настаивала на ягодах, чтобы смягчить вкус. Напиток просто обжигал нутро и изрядно взбодрил меня.
   Те же любители, что и всегда, принесли музыкальные инструменты, и они довольно хорошо звучали в большом пустом сарае. Несколько человек, у которых осталось достаточно энергии, принялись танцевать на новом мраморном полу. Я ел рыбу, грибы, жареный лук и выпил столько самогона, что готов был и сам начать танцевать.
   Человек вежливо отказалась от нашего угощения, измерила нагрузку в нескольких узловых точках и объявила сарай безопасным. А затем она отправилась домой, чтобы заниматься там… Бог весть, чем они там занимаются.
   Чарли и Диана присоединились ко мне возле жаровни я снимал с нее рыбу, а они раскладывали куски цыплят.
   — Значит, ты хочешь драться с ними? — негромко сказала она Я знал, что Чарли обязательно обсудит с нею наш разговор. — А зачем? Если даже ты убьешь их всех, что это даст?
   — О, я не хочу убивать ни одного из них. Они люди, что бы там они о себе ни говорили. Но я работаю над одной штукой. Я расскажу о ней на собрании, когда мы подчистим недоделки.
   — Мы? Ты и Мэригей?
   — Конечно. — На самом деле я еще не обсуждал этого с нею, так как сама мысль только что — между мастикой и стойками — пришла мне в голову. — Один за всех и все за одного.
   — Странные вещи вы говорили в старину.
   — Мы были странными людьми. — Я осторожно снял с решетки жареную рыбину и положил ее на теплую тарелку. — Но мы делали дела.
 
   Мы с Мэригей долго разговаривали этой ночью и ранним утром. Она, почти так же, как и я, была сыта по горло Человеком и нашей односторонней «договоренностью», согласно которой мы являлись племенным стадом, пастбищем которого была эта никчемная арктическая планета. Такое положение позволяло нам выжить, но и только. Мы должны сделать больше, пока еще достаточно молоды.
   Поначалу она просто загорелась моей идеей, но затем заколебалась из-за детей. Я был почти полностью уверен, что смогу уговорить их присоединиться к нашему плану. По крайней мере, Сару, думал я про себя.
   Мэригей согласилась, что нам следует проработать некоторые детали и только потом рассказать о наших мыслях на собрании. И ничего не говорить детям, пока мы не обсудим все с другими ветеранами.
   Я не спал почти до рассвета; в крови пела революция. В течение нескольких недель мы пытались жить нормально, но то и дело бросали все занятия, чтобы взять из тайника записную книжку и внести в нее очередные мысли.
   Оглядываясь назад, я думаю, что мы должны были больше доверять Биллу с Сарой и подключить их к этому делу с самого начала. Возможно, тогда наши мысли на этот счет были несколько помрачены острым ощущением тайны и предвкушением удовольствия от того впечатления, которое она произведет, когда будет обнародована: разорвавшейся бомбы.

ГЛАВА 3

   К закату дождь со снегом сменился мягким снежком, так что мы позволили Биллу отправиться прямо на свой волейбол, а сами пошли к Чарли пешком. Селена, спутник СП, была в полной фазе и светила сквозь тучи мягким опалесцирующим светом, так что можно было идти без фонаря.
   Чарли и Диана жили приблизительно в километре от озера, среди рощи вечнозеленых деревьев, поразительно напоминавших земные пальмы. Широкие листья деревьев обвисли под тяжестью снега, покрывавшего Средний Палец.
   Нам попеняли, что мы явились слишком рано. Я помог Диане поставить самовары и заварить чай, а Мэригей вместе с Чарли принялась возиться на кухне.
   (У нас с Дианой была тайная сексуальная история, о которой, впрочем, она сама даже не знала. По обычаю своего времени она перед тем, как попасть сюда, была лесбиянкой, ну а во время нашей кампании на Сад-138 однажды напилась и пришла ко мне специально для того, чтобы познакомиться с ощущениями от старомодного секса. Правда, она отключилась, успев только сообщить мне о своих намерениях, а наутро не помнила ничего о том, что произошло.)
   Я взял металлический чайник с кипятком и залил им листья в двух горшках. Чай был одной из тех культур, которые хорошо прижились на этой планете. Кофе здесь был не лучше, чем армейская соя. Просто тут не было ни единого достаточно теплого места, где кофе можно было бы выращивать в естественных условиях.
   — Твоей руке лучше, — заметила Диана, когда я поставил тяжелый чайник на место. После того как я потянул руку, работая на крыше, ей пришлось наложить мне эластичную повязку и дать какие-то пилюли.
   — Не поднимал ничего тяжелее, чем кусочек мела. Она стукнула по кнопке таймера для чая.
   — Ты пользуешься мелом?
   — Когда мне не требуется голография. Это просто очаровывает детей. — Я преподавал высшую физику в средней школе и введение в математическую физику в колледже.
   — Ну и как, есть в этом поколении гении?
   — Есть один в колледже, Мэтью Андерсон. Мальчик Леоны. Конечно, в средней школе он у меня не учился. — Одаренные школьники занимались в классах, где занятия вели Человеки. Сейчас у них учился мой сын Билл. — А вообще-то большинство из них очень способные. Я лишь стараюсь разбудить их.
   Чарли и Мэригей принесли на подносах сыр и фрукты, и Чарли вышел прихватить еще несколько поленьев для камина.
   Их дом был спланирован куда лучше, чем наш и вообще большинство подобных жилищ. Внизу находилась одна большая круглая комната, в отдельном алькове помещалась кухня. Здание представляло собой металлический купол — половину топливного бака тельцианского военного корабля — с прорезанными дверями и окнами, а его индустриальное назначение полностью маскировалось внутри деревянными панелями и занавесками. Наверху располагались спальни и библиотека, к которым вела винтовая лестница. Там же находился небольшой кабинет и лаборатория Дианы, но в основном она вела свою работу в городе, в больнице и университетской клинике.
   Камин представлял собой приподнятый над полом между серединой комнаты и стеной кирпичный круг, над которым нависал широкий раструб дымохода. Так что огонь в нем походил на лагерный костер; это было самое подходящее место для совещания старейшин.
   Именно ими и являлись наши собрания, хотя возраст участников очень сильно разнился: от тысячи с лишним лет до какой-нибудь сотни, в зависимости от того, в какое время они включились в Вечную войну. А их физический возраст колебался от сорока плюс-минус два-три года до пятидесяти с небольшим, конечно, в земных годах. Здешние годы были в три раза длиннее. Возможно, люди в конце концов определят возраст для поступления в школу в два года, наступления половой зрелости — около четырех, совершеннолетия — шесть. Но не мое поколение.
   Когда я попал сюда, физически мне было тридцать два года, хотя, если вы отнимете от нынешней даты дату моего рождения и не станете учитывать релятивистское расширение времени и прыжки через коллапсары, то узнаете, что в земных годах мне тысяча сто шестьдесят восемь лет. Так что теперь мне было пятьдесят четыре — или «тридцать два плюс шесть», как говорили некоторые, пытаясь совместить обе системы летосчисления.
   Парами и по четыре начали собираться ветераны. Обычно являлось около пятидесяти человек; из них примерно треть обитала на расстоянии пешей прогулки. Среди них была женщина-наблюдатель с голографической камерой; она приехала из столицы, Центруса. Наша группа ветеранов не имела никакого названия, не подчинялась никакой реальной центральной организации, но в архиве хранились записи этих неофициальных встреч, каждая размером со стеклянный шарик времен моего детства.
   Одна копия записи хранилась в безопасном месте, а вторая находилась в кармане женщины с камерой. Каждая из них должна была самоуничтожиться в случае прикосновения кого-нибудь из Человеков или тельциан: снаружи шарики были покрыты пленкой, распознающей структуру дезоксирибонуклеиновой кислоты.
   Дело было не в том, что здесь тайно обсуждались подрывные акции. Человек знал о настроениях большинства ветеранов, но, похоже, не обращал на них внимания. Что мы могли сделать?
   По той же самой причине на каждую встречу теперь приходило все меньше и меньше ветеранов, причем многие из них являлись лишь для того, чтобы повидаться с друзьями. Какой прок мог быть от жалоб? Все равно ничего нельзя было изменить. К тому же даже не все были убеждены в необходимости перемен.
   Они не имели ничего против того, чтобы быть частью «евгенической базы» (которую я называл человеческим зверинцем). Когда один Человек умирал, на смену ему путем клонирования сразу же создавали другого. Их генетический код никогда не менялся — зачем от лучшего искать хорошего? А наша обязанность состояла в том, чтобы продолжать делать младенцев старомодным способом, основывающимся на случайных мутациях и эволюции. Предполагаю, что, если бы у нас получилось что-нибудь получше, чем Человек, они начали бы использовать наш генетический материал вместо своего. Хотя, возможно, сочли бы нас опасными конкурентами и уничтожили.
   Но, несмотря ни на что, мы были «свободны». Человек помог нам запустить цивилизацию на этой планете и помогал поддерживать контакт с другими населенными мирами, включая и Землю. Любой из нас мог даже поселиться на Земле после выхода в отставку, если, конечно, был готов пройти стерилизацию — такую цену нужно было заплатить, чтобы стать одним из них.
   Многие из ветеранов так и поступили, но меня Земля совершенно не манила. Один огромный город, полный Человеками и тельцианами. Чтобы избавиться от их общества, я был согласен терпеть эти бесконечные зимы.
   Большинство людей более или менее смирилось с такой жизнью. Сегодня вечером я надеялся изменить это отношение Мы с Мэригей набросали план, и я намеревался вынести его на обсуждение.
   Примерно через полчаса вокруг огня собралось человек сорок, и я предположил, что остальные, испугавшись погоды, остались дома. Диана призвала всех к вниманию, постучав вилкой по стакану, и представила женщину из Центруса.
   Ее звали Лори, и говорила она с отчетливым акцентом Человека, который отличал большинство центранцев. (Все мы, ветераны, говорили по-английски — это был универсальный язык участников Вечной войны, которые родились в разные столетия на разных континентах или даже планетах. Некоторые из нас говорили на нем только на таких вот встречах, и это сказывалось на произношении и манере речи.)
   Она была маленькой и стройной, а из-под ее футболки выглядывала искусно сделанная татуировка: змея с яблоком во рту.
   — Я могу сообщить вам очень немного кроме того, что было в новостях, — сказала она. — В день встреч на планету высадилось и осталось здесь множество тельциан, видимо, какая-то делегация. Но они так и не показывались публично.
   — Вот и прекрасно, — заявил Макс Вестон. — Я совершенно не расстроюсь, если никогда больше не увижу ни одного из этих ублюдков.
   — Тогда не ездите в Центрус. Я ежедневно вижу там одного или двоих в их пузырях.
   — Это очень смело, — признал Макс. — Рано или поздно кто-нибудь выстрелит в них.
   — Может быть, у них как раз такая цель, — вмешался я. — Приманка, жертвенные ягнята. Чтобы выяснить, у кого есть оружие и хватает злости.
   — Очень может быть, — сказала Лори. — Похоже, что они ничего не делают, а просто прогуливаются.
   — Туристы, — бросил Мухаммед Тен. — Даже тельциане могут быть туристами.
   — Трое живут там постоянно, — заметила Кэт. — Один мой друг устанавливал теплообменник в их квартире в Управлении межпланетных коммуникаций.
   — Во всяком случае, — продолжала Лори, — эти тельциане приезжали всего на день, их посадили в затемненный флотер, который пригнали из Дворца Законов, там они провели четыре часа, а затем вернулись на челнок и отбыли. Их видела пара кладовщиков; если бы не это, люди могли вообще ничего не узнать.
   — Интересно, зачем нужно устраивать всю эту таинственность9 — сказал я. — Ведь и прежде здесь бывали их делегации.
   — Я не знаю. Странной была и краткость визита, и то, что гостей было четверо. Зачем групповому сознанию понадобилось посылать больше чем одного представителя?
   — Перестраховка, — предположил Чарли. — Будь их меньше, Макс мог бы столкнуться с ними и убить троих голыми руками
   Насколько нам было известно, «коллективное сознание» тельциан было ничуть не более таинственным, чем у Человеков. Никакой телепатии или чего-нибудь подобного; индивидуумы регулярно передавали свой опыт в общую память и сами приобщались к общим знаниям. Если индивидуум умирает прежде, чем подключится к Дереву Памяти, новая информация пропадает.
   Это казалось жутковатым, так как все они физиологически были близнецами. Но и мы тоже смогли бы делать то же самое, если бы решились просверлить дырки в черепах и воткнуть туда розетки. Премного благодарен, но лучше не надо. Мне хватает и своего собственного разума.
   — Ну а кроме этого, — закончила Лори, — в Центрусе мало что происходило. Предложение о силовом поле снова провалили, так что нам придется еще год разгребать снег лопатами.
   Кое-кто из наших рассмеялся: Центрус с населением в какие-нибудь десять тысяч был недостаточно большим городом, чтобы позволить себе расход энергии для поддержания силового поля на протяжении всей зимы. Но, тем не менее он был столицей планеты, и некоторые его жители желали иметь силовое поле, причем не столько для удобства, сколько в качестве символа своего положения в обществе. Они считали, что единственный на планете космопорт и посещения иноземных гостей еще недостаточно обособляли их от всех остальных.
   Насколько мне было известно, здесь, в Пакстоне, тельциан не было. Находиться здесь было для них просто опасно: среди наших многочисленных ветеранов было много непримиримых, таких, как Макс. Лично я не верил в их враждебные намерения. Вечная война была колоссальным недоразумением, и, возможно, мы заблуждались сильнее, чем они.
   Конечно, они были все такими же уродливыми, и противно пахли, и убили многих моих друзей. Но не тельциане приговорили нас к пожизненному заключению на этом айсберге. Это была идея Человека. И, несмотря на то, что Человек состоял из нескольких миллиардов близнецов, все они были людьми по своей биологической природе.
   Значительную часть времени на этих встречах занимал раздраженный пересказ тех жалоб, которые уже были отправлены по официальным каналам. Энергетическая система была ненадежна, и чтобы людям не грозила гибель, ее было необходимо реконструировать до наступления глубокой зимы, а единственным откликом из Центруса был перечень технических приоритетов муниципалитета, в котором мы стояли на одном из последних мест, далеко позади населенных пунктов, находившихся ближе к столице. (Мы жили, пожалуй, дальше всех — своего рода Аляска или Сибирь, если пользоваться сравнениями, которые сейчас почти ни для кого не имели смысла)
   Конечно, главной причиной этих секретных встреч было то, что Центрус на самом деле не оправдывал наших надежд и не обслуживал наши потребности. Правительство было человеческим, представители туда избирались пропорционально численности населения и профессионального состава. Но за реальными делами управления Человек постоянно надзирал и имел в них право вето.
   А приоритеты у Человека были совсем не такими, как у нас. Они вовсе не ограничивались делами города и страны, хотя подчас вмешивались и в них. Я называл такую политику «преднамеренное видообразование».
   Примерно половина всех Человеков планеты жила в Центрусе, а большая часть тех из них, кого направляли в дыры, наподобие нашего Пакстона, обычно проводили там один длинный год, а затем возвращались обратно. Таким образом, все полезное, что делал Центрус, приносило пользу Человеку. И одновременно косвенным образом ослабляло нас, жителей провинций.
   Мне, конечно, приходилось работать с учителями-Человеками и несколько раз иметь дело с администраторами. И я долго не мог привыкнуть к тому, что они чрезвычайно похожи внешне и на первый взгляд одинаково ведут себя. Всегда спокойные, разумные, серьезные и ласковые. С капелькой жалости к нам.
   Мы говорили о проблеме энергосистемы, о школьных проблемах, о фосфатной шахте, которую намеревались построить слишком близко к Пакстону (правда, ее строительство потребовало бы построить и грузовую монорельсовую дорогу, которая была нам нужна) и о других, более мелких вопросах. А потом я бросил свою бомбу.
   — У меня есть скромное предложение. — Мэригей посмотрела на меня и улыбнулась. — Мы с Мэригей думаем, что все мы должны помочь Человеку и нашим тельцианским братьям в их благородном эксперименте.
   Вслед за этими словами наступила полная тишина; лишь огонь потрескивал в очаге. Я понял, что фраза «скромное предложение» для большинства из них, рожденных через тысячу лет после Свифта, ничего не значила.
   — Ладно, — прервал паузу Чарли. — Что вы придумали?
   — Они хотят изолировать людскую популяцию для того, чтобы иметь генетическую базу. Давайте используем эту изоляцию для мести. Я предлагаю захватить «Машину времени». Но мы не станем болтаться между Мицаром и Алькором. Мы заберемся как можно дальше, а затем благополучно возвратимся.