Холт Виктория. Голос призрака

   - Бедная миссис Трент лишилась рассудка!
   - Это ужасно. Что за глупышка! Девушки и раньше имели внебрачных детей.
   - Гарри Фаррингдон проявил себя с плохой стороны.
   Дикон пожал плечами:
   - Такие вещи случаются. Она должна была знать, что этот брак едва ли возможен.
   - Думаю, он обещал жениться на ней.
   - Ей следовало убедиться в этом. Ты очень бесчувственный.
   - Нет... я понимаю.
   Я просто думаю, она была глупа, вот и все. Если бы она пришла к твоей матери, та помогла бы ей, и ты бы, несомненно, тоже помогла.
   - Неужели ты не понимаешь, как чувствует себя девушка в таком положении? И ее бабушка, ты хорошо ее знаешь... Ты должен понять, как она хотела внучке добра и всего того, что сама не получила от жизни.
   Он кивнул.
   - Мы должны помочь ей, - сказала я.
   - Обращаться к старому Мэннингу бесполезно.
   - Я знаю, но есть другие пути.
   - Какие?
   - У нас есть свое собственное кладбище, в Эверсли.
   Я имею в виду семейное кладбище.
   - Да.
   - Я хочу, чтобы Эви похоронили там.
   - Среди наших предков?!
   - Дикон, - сказала я, - неужели Эви не одна из нас?
   Он не выказал и тени удивления:
   Ты, должно быть, имеешь в виду небольшую связь между мной и ее бабушкой Эвелиной в далеком прошлом?
   - Да.
   - Хм.
   Это было.
   Тогда Эви - твоя внучка.
   Возможно.
   Эвелина была несколько сварлива.
   - Если Ричард Мэйфер твой сын.., тогда Эви имеет право лежать в нашей земле.
   Я увидела улыбку на его лице.
   - Ты мне нравишься, Клодина, - сказал он. - Ты похожа на свою маму.
   - Дикон, ты разрешишь?
   - Ты знаешь, как мне всегда было сложно отказать молодой красивой девушке в любой просьбе.
   - Дикон, спасибо.
   Большое спасибо.
   Я заплакала. Он снисходительно посмотрел на меня. Вошла мама.
   - Что вы здесь делаете? - спросила она.
   - Твоя дочь только что сделала предложение, которое я принял.
   - Предложение... и она плачет.
   Почему ты плачешь, Клодина? Это не похоже на тебя.
   Я подошла и поцеловала ее:
   - Дикон только что осчастливил меня.
   - О? - сказала она в удивлении, глядя то на одного, то на другого.
   - Этот старый лицемер Мэннинг, - сказал Дикон, - хотел положить Эви Мэйфер в могилу для самоубийц. Требование церкви!
   Старый ханжа!
   - И... - начала мама.
   - Дикон обещал мне похоронить ее на нашей земле.., в Эверсли. О, я так счастлива! Я хочу сообщить миссис Трент сейчас же.
   Мама улыбалась.
   - О, Дикон, - сказала она. - Спасибо. Ты так великодушен!
   Не теряя времени, я отправилась в Грассленд. Меня немедленно провели к миссис Трент, на которой все еще была серая мрачная одежда.
   - Не беспокойтесь, миссис Трент. Все будет в порядке, - сказала я.
   - Ты видела его... этого викария?
   - Не беспокойтесь о нем. Я говорила с отчимом. Эви будет похоронена в Эверсли.
   - Освященная земля Эверсли! - воскликнула она, удивление отразилось на ее опустошенном лице.
   - Да, - подтвердила я. - Он обещал это.
   - О, спасибо, миссис Френшоу. О таком я и не мечтала.
   - Хорошо, этот маленький инцидент закончен.
   Она кивнула.
   - Спасибо, спасибо, - сказала она. Она замолчала на несколько секунд и затем продолжила:
   - Я беспокоюсь.., я так беспокоюсь о Долли.
   - С Долли все будет в порядке, - заверила я ее.
   - Если со мной что-либо случится, что станет с ней? Я считала, что, когда Эви выйдет замуж, Долли будет жить с ней.
   Все изменилось сейчас.
   - Я присмотрю, чтобы все было хорошо, миссис Трент.
   Не беспокойтесь о Долли.
   - Как в одной семье, - сказала она.
   Я чувствовала себя почти счастливой. Как замечательно было дать ей хоть немного радости.
   ***
   Настал день похорон Эви. Влажный и жаркий воздух был неподвижен, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Стояла гнетущая тишина, и даже люди переговаривались шепотом.
   Дикон обещал прийти в часовню попозже, и мы с Дэвидом и мамой отправились вместе. Я была уверена, что это обрадует миссис Трент.
   Утром к нам пришел посетитель. Я собирала розы в саду, чтобы положить их на могилу Эви. У меня забилось сердце. Я подбежала к нему.
   - Ты не должен был приходить! - воскликнула я. Это было странное приветствие. Он выглядел бледным и обезумевшим.
   - Я узнал... - сказал он, - Я был так поражен.
   - Неудивительно.
   Я ненавидела Гарри Фаррингдона, несмотря на его раскаяние. Я не могла забыть, что, если бы не он, Эви была бы сейчас жива.
   - Я не мог не прийти, - сказал он.
   - Было бы лучше, если бы ты не приходил.
   - Но я любил ее.
   - Это обернулось несчастьем для нее.
   - Я не могу поверить, что я...
   - Гарри, - сказала я, - не заходи в дом.
   Думаю, будет лучше, если тебя никто не увидит. Уходи сейчас же. Я не знаю, что будет, если бабушка Эви увидит тебя.
   Уверена, что она попытается убить тебя.
   - Я плохо поступил.
   - Конечно.
   - Но это правда... что я слышал о ребенке?
   - Да, - сказала я. - Это правда. Эви была на третьем месяце и не могла пережить позор.
   - Ты веришь, что я... был этому причиной? Я сердито посмотрела на него.
   - Нет, нет! Это не правда, Клодина. Клянусь тебе. Я не мог.
   Между нами ничего подобного не было.., никакой близости.
   Ты думаешь, этому кто-нибудь поверит?
   - Да, потому что это правда.
   - Мы все знали, что ты увлечен ею.
   - Да.
   Она мне очень нравилась.
   - Настолько, что бросил.
   - Мы встречались очень часто.
   Ты не любил ее. Ты заставил ее поверить, что твои чувства сильны... и потом это свершилось.
   - Уже несколько месяцев я не видел ее. Это не мой ребенок, Клодина.
   - Она была такой чистой, нежной девушкой. Пожалуйста, не пытайся очернить ее, Гарри.
   - Я бы сделал для нее все, что мог.
   - Не очень ценное признание, если учесть, что она больше не нуждается в твоей помощи.
   - О, Клодина! Ты обвиняешь меня!
   Конечно, я обвиняла его! Мы не слышали, чтобы у нее был другой возлюбленный и сразу же узнали бы, если бы он появился. Кто же это мог быть еще? Я представила Гарри, тайно приезжавшего в Грассленд, их тайные встречи, уговоры стать его любовницей, без сомнения, с обещанием жениться. Это обычная история.
   - Гарри, ради Бога, не показывайся здесь.
   Дело сделано.
   Ничто не вернет ее к жизни.
   - Но я любил ее, - начал он.
   Я с негодованием посмотрела на него:
   - Гарри, уходи. Тебя не должны видеть здесь. Тебя разорвут на части озлобленные люди. Зачем раздражать людей? Не хватало еще скандала на похоронах.
   Это было бы последней каплей.
   - Я хочу, чтобы ты поверила мне, - сказал он. - Клодина, клянусь всем самым святым для меня, что это не мой ребенок.
   - Хорошо, Гарри, но уходи. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел тебя здесь. Хорошо еще, что ты не зашел в дом.
   - Эти розы для Эви? - спросил он. Я кивнула.
   - О, Клодина, как жаль, что я не смог ей помочь!
   - Поздно говорить об этом, Гарри.
   Пожалуйста, уходи.
   Он пошел прочь, и, когда я смотрела на его удаляющуюся фигуру, мои руки дрожали.
   Я всегда чувствовала в нем какую-то слабость. Он никогда не был способен к решительным поступкам. Что бы он не говорил, я все же считала, что Эви забеременела от него. А теперь его мучили угрызения совести. Так и должно было быть.
   Какое счастье, что я увидела его! Все могло случиться, если бы он появился на кладбище.
   После скромного отпевания в нашей часовне тело Эви отвезли на катафалке из Эверсли на кладбище, где мы и похоронили ее.
   Мы молча стояли вокруг могилы, слушая, как земля падает на крышку гроба. Когда я положила розы, собранные в то утро, то заметила, как миссис Трент взяла Долли за руку и крепко ее сжала.
   Покидая кладбище, я увидела за кустами мужскую фигуру. Я узнала Гарри Фаррингдона. Значит, он все-таки не смог не прийти.
   ПЯТОЕ НОЯБРЯ Наступил август. Со дня похорон Эви прошло уже несколько недель. Я часто ходила на ее могилу и приносила цветы. Я обратила внимание, что кто-то посадил там розы, интересно, кто?
   Я вполне могла понять, что сломило ее. Кому, как не мне, были доступны ее переживания? Я часто задумывалась, как жестока жизнь к одним людям и снисходительна к другим. Я совершила более тяжкий грех, чем Эви, - изменила мужу, а между тем пострадала она, а я осталась безнаказанной, если не считать угрызений совести.
   "Как несправедлива жизнь! - думала я. - Если бы только Эви доверилась мне, я сумела бы ей помочь! Быть может, я и для себя нашла бы в этом утешение. Какие душевные муки должен испытывать человек, чтобы решиться покончить с собой, не видя иного выхода!"
   Миссис Трент почти все время находилась дома, и я редко виделась с ней. Несколько раз я заходила к ней, но, думаю, встречи со мной особенно живо напоминали ей об Эви, и решила не беспокоить ее.
   Тетушку Софи потрясло случившееся. Она вообще всегда сочувствовала чужому несчастью и переживала чужое горе как свое собственное. Жанна говорила, что она беспрестанно заводит речь о смерти Эви и о безнравственности мужчин, которые предают женщин.
   Малышка Долли проводила с ней очень много времени.
   - Бедное дитя! - говорила Жанна. - Для нее это ужасный удар. Она обожала сестру. Долли стала более замкнутой, чем раньше. Но они с мадемуазель находят радость в общении друг с другом.
   - Со временем все уляжется, - сказала я. - Так всегда бывает.
   Жанна согласилась со мной.
   - Со временем, - повторила она, - даже в случае с мадемуазель и малышкой Долли.., все уляжется.
   В воздухе носился дух перемен. События шли своей чередой, и было ясно, что происходящее на континенте обязательно коснется нашей жизни. Англия действительно была глубоко втянута в противостояние.
   В июне в Темпле скончался юный дофин. Ему было двенадцать лет от роду. Теперь короля Франции не существовало. Я часто задумывалась об этом мальчике. Какой печальной была его жизнь! И как, должно быть, он страдал, разлученный со своей матерью, вынужденный выдвигать против нее жестокие и даже непристойные обвинения. А затем.., умереть. Как он умер? Мы точно не знали этого.
   О, каким жестоким стал этот мир!
   Кое-где в нашей стране происходили волнения, вызванные высокими ценами на продовольствие. "Не приложил ли руку к смуте Леон Бланшар? - спрашивала я себя. - Джонатан был прав. Подстрекателей необходимо уничтожать - даже таких молодых людей, как Альберик".
   Когда Испания заключила мир с Францией, возникли опасения, что все наши союзники оставляют нас, так как понимают, что Франция во главе с этим корсиканским авантюристом Наполеоном Бонапартом, как бы ни была истерзана революцией, представляет собой силу, с которой следует считаться.
   Была середина дня. Возвращаясь из сада, я увидела на лужайке Грейс Сопер с малышками. Джессике был уже год. Амарилис - чуть меньше. Они повсюду ползали и даже могли сделать несколько неуверенных шагов. Скоро они должны были начать вовсю бегать.
   - Вот тогда за ними нужен будет глаз да глаз, - сказала Грейс Сопер. Честное слово, эта мисс Джессика прямо-таки маленькая дама. Подайте ей то, подайте это, и вот что я вам скажу, миссис Френшоу, она не успокоится, пока не получит то, что ей захотелось. А мисс Амарилис - такая хорошая девочка.
   Моя мать так же гордилась своенравием Джессики, как я - послушанием Амарилис; в наших глазах они обе были совершенством.
   Я заглянула в маленькую коляску, в которой они рядышком спали. Джессика, с ее темными волосами, длинными пушистыми ресницами и легким румянцем на щеках, была поразительно красива. "Она может стать похожей на мою мать, - подумала я, - за тем исключением, что у нее были темные глаза, а у моей матушки - ярко-голубые".
   - Должно быть, они у нее от кого-нибудь из ее пылких французских предков, - сказала моя мать.
   - Эверсли тоже иногда могут быть пылкими, - ответила я.
   С этим она согласилась.
   - Амарилис выглядит, как маленький ангел, - сказала она.
   Так оно и было - светлые волосики, голубые глаза и некоторая хрупкость в облике, которая иногда беспокоила меня. Но Грейс Сопер говорила, что причиной тому тонкая кость и что здоровье у моей Амарилис такое же прекрасное, как и у крепышки Джессики.
   Должно быть, прошло около получаса, когда я услышала пронзительные крики, доносившиеся из сада. Я поспешила вниз и увидела Грейс Сопер и свою мать: обе были в смятении. Матушка только и смогла произнести:
   - Этого не может быть... Как такое случилось? Что это значит?
   Грейс так дрожала, что едва могла говорить:
   - Малышки...
   Моя мать заплакала:
   - Джессика...
   Ее там нет...
   Я заглянула в коляску. Меня охватило огромное облегчение, так как Амарилис была на месте и крепко спала. Но затем до меня дошел весь ужас случившегося: Джессики не было.
   - Как это случилось?! - закричала я.
   - Они спали, - запинаясь, пробормотала Грейс. - Я зашла в дом. Меня не было всего лишь пять минут...
   - Она где-нибудь поблизости, - сказала матушка.
   - Она могла сама выбраться из коляски? Грейс покачала головой:
   - Они были привязаны лямками. Я всегда слежу за этим.
   - О, Господи, помоги нам! - взмолилась я. - Кто-то выкрал Джессику.
   К счастью, Дикон был дома и в своей спокойной манере взялся за поиски.
   - Лямка могла ослабнуть, и Джессика развязала ее.
   - Даже в этом случае ей было бы нелегко выбраться, - возразила мама. Кто-то взял ее. О, Дикон.., кто?
   Кто?
   Мы должны найти ее.
   - Мы ее найдем, - сказал Дикон. - Сейчас же нам, прежде всего, нужно тщательно обыскать сад и все вокруг. Возможно, она сама выбралась. Она могла заползти куда-нибудь в кусты. Там мы ее найдем. Не будем больше терять времени.
   Из дома тем временем выбежали слуги. Все были глубоко потрясены случившимся. Начались поиски; однако, хотя сад тщательно прочесали, никаких следов Джессики не нашли.
   Я взяла Амарилис на руки, чтобы она была поближе ко мне. Бедняжка Грейс Сопер совсем пала духом, она во всем винила себя, а мы убеждали ее, что это не так. Она была великолепной няней и с усердием ухаживала за малышками. Она всего лишь только на пять минут оставила их спящими в коляске.
   Осмотр лямок ничего не дал. Они были в полном порядке, и это привело нас к единственному выводу: Джессику похитили.
   Дикон сказал, что, скорее всего, теперь у нас потребуют выкуп.
   - Если бы так, - причитала матушка. - Если бы так... поскорее... все, что угодно, лишь бы вернуть мою крошку.
   Дикон лично возглавил поиски и опросил всех в имении.
   Не знаю, как мы дожили до конца этого дня. Мама была вне себя, да, думаю, и все мы тоже. Это случилось так неожиданно.
   Дикон немедленно распорядился повесить в городе афиши с объявлением награды за любые сведения о его дочери. Он разослал гонцов во все соседние города и порты.
   К концу дня все мы были в изнеможении от тревоги. Наступила ночь, и по-прежнему никаких признаков ребенка. Мы знали, что ничего не можем поделать, и, безмолвные и отчаявшиеся, сидели в пуншевой.
   Грейс Сопер была наверху, в детской. Она ни за что не пожелала идти спать и несла вахту у постели Амарилис. Дикон сказал:
   - Можете не сомневаться, что утром все прояснится. Они тянут время, чтобы измотать нас. Я знаю этих людей. Вот увидите, они известят нас.
   Мы просидели так всю ночь. Матушка, прижавшись к Дикону, неподвижно смотрела прямо перед собой. Время от времени, пытаясь утешить ее, он шептал:
   - Вот увидишь, мы что-нибудь услышим утром. Я знаю, как поступают такие люди.
   - Но что они с ней сделают... с моей крошкой? Она ведь проголодается...
   - Нет, нет. Они позаботятся о ней. Вот увидишь. Утром...
   Узнаем ли мы что-нибудь утром? Меня одолевали сомнения.
   Дэвид обнял меня одной рукой. Он знал, что я боюсь за Амарилис.
   ***
   Мы прождали весь следующий день. Никаких новостей не поступило. Пошли обычные слухи, так как вся округа знала об исчезновении Джессики. Кто-то видел незнакомку с младенцем, которая торопливо шла по главной улице города. Дикон и Дэвид бросились наводить справки, а когда эту женщину отыскали, оказалось, что она навещала в городе родственников, естественно, что многие ее знали.
   Я никогда не забуду выражения безнадежности в глазах матушки, когда он вернулся.
   Мне кажется, что в таких обстоятельствах труднее всего переносить чувство безысходности, полнейшей беспомощности из-за незнания, что делать.
   - Как можно быть настолько жестокими, чтобы так поступать? - в который раз произнесла я. - Разве они не думают о матерях...
   Дэвид утешал меня.
   - Дикон прав. Им нужны деньги. Они потребуют выкуп.
   - Мы заплатим, и они вернут ее. Ты действительно так думаешь?
   - Они знают, что отец - богатый человек. Никакой другой причины быть не может. И какой может быть смысл плохо обращаться с Джессикой?
   Я покачала головой:
   - Не понимаю, почему люди хотят мучать других.., без причины?
   - Причина всегда есть. В данном случае это деньги. Вот увидишь, Дикон заплатит. Он что угодно отдаст ради семьи.., и в особенности ради твоей матери.
   Я знала, что это так. Но это ожидание.., и тревога.., кошмарный страх неизвестности.., как тяжко было их переносить!
   Матушка была похожа на привидение. Казалось, из нее высосали все соки. Я попыталась убедить ее отдохнуть, и мне-таки удалось заставить ее ненадолго прилечь. Я села у ее кровати, но слова, которые могли бы утешить ее, не приходили в голову. Она тихо лежала, неподвижно глядя перед собой, а затем встала, сказав, что не может больше ничего делать, хотя что еще мы могли предпринять?
   Я пошла в детскую, чтобы поиграть с Амарилис. Мне было так радостно, что она в безопасности. Однако сам вид ее еще острее напоминал об ужасной утрате.
   Бедняжка Грейс Сопер продолжала винить себя. Она нуждалась в утешении. Она говорила, что кто-то должен присматривать за Амарилис днем и ночью и что она позаботится о том, чтобы никто не добрался до нашей дорогой крошки.
   Долгое утро закончилось, и начался не менее долгий, тягостный день.
   Новостей не было. "Скорее бы что-нибудь произошло! - молилась я, - Мы так долго не выдержим".
   Дикона и Дэвида не было весь день. Они обшарили все, где, как им казалось, она могла бы быть; они встречались со всеми, кто хоть чем-то мог помочь им, а когда они возвратились, то даже Дикон был удручен. Его предположение о том, что у нас потребуют выкуп, не сбылось.
   В эту ночь мы сделали вид, что отправляемся спать, но всем нам было не до отдыха.
   Мы с Дэвидом провели всю ночь в бессвязных разговорах. Джессика отсутствовала уже два дня, и мы начинали опасаться самого худшего.
   Мне пришла в голову жуткая мысль. Я ничего не сказала матери, но с Дэвидом все же поделилась ею, так как хотела, чтобы он разубедил меня, сказав, что это не так.
   - Дэвид, у твоего отца, должно быть, много врагов.
   Дэвид задумался.
   Я продолжала:
   - У человека с его положением они наверняка должны быть. Он богат, а богатым завидуют. Это может быть своего рода местью.
   Слова Дэвида повергли меня в ужас.
   - Я уже думал над этим, - сказал он. - Он связан со многими... и не только в нашей стране, но и за границей. И, должно быть, многие хотели бы тем или иным образом навредить ему.
   - Я знаю, что существуют всякие тайные дела, в которых участвуют они с Джонатаном.
   - Это так. Ты помнишь тех людей, которые пришли переночевать? Им было нужно что-то в его кабинете. Какой-то секретный документ. И они нашли его. Если живешь опасной жизнью, то необходимо быть готовым к тому, что враги нанесут удар там, где ты этого не ожидаешь.
   - Значит, кто-то выкрал Джессику... чтобы отомстить Дикону?
   Несколько секунд Дэвид хранил молчание. Я знала, что ему хочется успокоить меня, однако врожденная честность не позволяла ему солгать. Наконец, он сказал:
   - Это возможно.
   Но не стоит думать о худшем, скорее всего, они потребуют выкуп, и мы с этим, наверное, сможем справиться.
   - Но почему же похитители не требуют его? Чего они медлят?
   - Потому что хотят подержать нас в напряжении.
   - Ты думаешь, они заботятся о Джессике?
   - Да, обычно в таких случаях поступают именно так.
   Живой ребенок представляет для них большую ценность, чем мертвый.
   Так мы разговаривали, и, наконец, от крайнего утомления я задремала, но вскоре очнулась от страшного кошмара. Мне приснилось, что я прижимала Амарилис к себе, а кто-то пытался вырвать ее у меня.
   - Все хорошо, - донеслись до меня слова Дэвида. - Все хорошо.
   Я открыла глаза.
   - Думаю, лучше не спать, - сказала я.
   Мы смотрели, как наступает рассвет. "Еще один день! Еще одно тягостное бдение! Что оно принесет?" - спросила я себя и задрожала, пытаясь прогнать мысли, которые родились у меня в голове.
   Я ощутила внезапную потребность выйти из дома, пройтись по саду, поискать еще раз.
   - Я не могу здесь оставаться! - закричала я. - Пойдем в сад.
   - Хорошо, - произнес Дэвид. Он накинул мне на плечи плащ.
   - На улице холодно, - сказал он, - и трава сырая.
   Мы открыли дверь и вышли на крыльцо. Там что-то лежало. Мне показалось, что это сон. Затем меня охватила волна радости. Завернутая в одеяло, там лежала Джессика. Я подняла ее. Дэвид не отводил от нее глаз. Она открыла заспанные глазки, взглянула на меня, широко зевнула и снова закрыла их.
   - Это она! - закричала я. - Она!
   Я вбежала в переднюю с криком:
   - Ее вернули!
   Джессика здесь!
   Первой появилась моя мама. Она подбежала и выхватила у меня спящую Джессику. Затем подошли Дикон, Грейс Сопер и все слуги.
   - Она снова здесь! Она снова со мной! - кричала матушка, и я подумала, что от радости она лишится чувств.
   Дикон взял Джессику на руки.
   - Она хорошо выглядит, - сказал он.
   Мать вырвала ее у него.
   - Она здорова, - шептала она. - Ей не причинили вреда... О, моя крошка!
   Джессика открыла глаза, криво улыбнулась и, увидев свою мать, разразилась ревом.
   ***
   Когда радость от возвращения Джессики улеглась, нам стало немного не по себе. Мы спрашивали себя: "Кто мог сделать это? И с какой целью?"
   Было ясно, что за ребенком во время его отсутствия хорошо ухаживали, и, казалось, что она приняла свое возвращение в семью без особых проявлений восторга - хотя она и улыбалась, когда матушка прижимала ее к себе.
   Кто подверг нас этим, казалось бы, ненужным страданиям? Мы не могли об этом забыть, и эти воспоминания тяготели над нами, омрачая наши дни. Малышек ни на секунду не оставляли одних. По утрам мы с матерью первым делом спешили в детскую, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Грейс распорядилась, чтобы ее кровать перенесли в детскую спальню, и говорила, что во время сна у нее один глаз и одно ухо бодрствуют.
   Ее племянница, приятная девочка лет четырнадцати, была принята в няньки; ее комната находилась рядом с детской, так что она тоже была настороже.
   Но мы уже никогда больше не чувствовали себя в полной безопасности.
   В сентябре в Эверсли приехали Джонатан и Миллисент; они собирались остановиться в доме всего лишь на несколько дней, а затем возвратиться в Лондон, по дороге ненадолго посетив Петтигрю-холл.
   Вернулось беспокойство, которое я всегда испытывала, когда Джонатан находился со мной под одной крышей. Я пыталась найти изменения, произошедшие в нем со времени женитьбы. Мне это не удалось. Зато Миллисент изменилась: она стала более мягкой, более довольной жизнью, и я поняла, что она счастлива в браке.
   "Она, безусловно, будет находить в Джонатане дивного мужа, - подумала я, - до тех пор, пока не обнаружит его истинную натуру".
   Джонатан совсем не изменился: был дерзким, совершенно лишенным сдержанности, как всегда, отвергающим условности, когда ухитрялся оказаться со мной наедине.
   Малышки спали в саду в своей коляске, совсем как в тот день, когда исчезла Джессика. Возле коляски сидели, беседуя, матушка, Грейс Сопер и ее племянница.
   Я собирала осенние цветы. У меня в корзинке было несколько пурпурных астр и маргариток, и, когда я срезала их, Джонатан подошел и встал рядом со мной.
   - Какая радость снова видеть тебя, Клодина! - сказал он. - Я скучал по тебе.
   - Неужели? - спросила я, надрезая стебель маргаритки.
   - Конечно. Разве я стал бы так говорить, если бы это не было правдой?
   - Стал бы, - ответила я.
   - Тебе приятно видеть меня?
   - Маме нравится, когда вся семья собирается вместе под одной крышей.
   - Что за манера у тебя уходить от ответа? Тебе следовало бы быть в парламенте или на дипломатической службе.
   Клодина, ты ведь иногда скучаешь по мне? Ну же, скажи правду.
   - Не часто, - солгала я.
   - А себя ты тоже обманываешь, как и меня?
   - Довольно об этом! - резко оборвала я его. - Ты - женатый мужчина.
   Я - замужняя женщина, и мы не муж и жена.
   Он расхохотался, и моя мать подняла глаза и улыбнулась нам.
   - Я - это я, и ты - это ты, - сказал он. - И ничто, любовь моя, не может этого изменить.
   Я почти взмолилась в ответ:
   - Джонатан, с твоей стороны нехорошо так говорить - ведь ты недавно женился. Что, если Миллисент услышала бы тебя?
   Мне показалось, она выглядит такой счастливой.
   - Она счастлива. Разве она не замужем за мной? Я тебе говорю, Клодина: я - самый образцовый муж.
   - Это только так кажется со стороны, - сказала я. - Сейчас же ты далек от этого идеала.
   - И кто в этом виноват?
   - Ты.
   - Не совсем. Вина лежит на нас обоих.
   Я рассердилась. Я с таким трудом старалась забыть о том, что произошло, а ему было достаточно только взглянуть на меня, чтобы все вернулось. Я презирала проявленную мной в прошлом слабость, особенно потому, что так легко могла вновь поддаться искушению, и яростно обломала цветочный стебель.
   - Не вини маргаритки в том, что случилось, Клодина, - сказал он. Бедные цветочки... Не их вина в том, что мы с тобой были предназначены друг для друга и поняли это слишком поздно. Но ты должна быть признательна судьбе. Ты никогда не узнала бы, сколь совершенными могут быть отношения.., если бы не то время, что ты провела со мной.