Страница:
Вадим Занозин уже выходил из управления — и зашел-то сегодня случайно, думал, что оставил у себя в кабинете книгу Фрейда. Приятель, который дал ее почитать, страшно переживал за книгу, звонил чуть ли не каждый день и пел по телефону — мол, издание антикварное, такого сейчас не найдешь. Он так достал Вадима своим Фрейдом, что Занозин решил вернуть ему раритет, даже не дочитав, но обнаружил, что не может его найти. Не иначе Карапетян взял без спросу. Вообще в этой конторе ничего не найдешь — все тащат из-под рук, причем не из корысти или злого умысла, а так, от разгильдяйства. Кто-то взял на минуту, а вернуть забыл или не посчитал важным. Своя чашка разбилась — возьмем стакан у соседей. Из кабинета Занозина регулярно пропадали ручки, ножи, зажигалки. «Колхоз», — вздохнул Вадим. Надо было придумывать, чем оправдываться перед владельцем Фрейда.
Занозин шел по мрачному, покрашенному в неопределенно-грязный цвет коридору и размышлял, почему во всех управлениях внутренних дел стены выкрашены в грязный цвет, вся обстановка тоскливая, мебель казенная и ни одной человеческой вещи, ни одной человеческой детали не найдешь. Чтобы пойманные преступники, попав сюда, сразу же впадали в тоску и понимали, что им светит в ближайшие годы, если они не станут сотрудничать со следствием? Ну хорошо, а каково им, сотрудникам-сыщикам, видеть эту безрадостную обстановку каждый день? Да нет, наверное, никто из хозяйственников не задумывается — красят, чем есть, мол, учреждение казенное, а милиционеры — не кисейные барышни и комфорт им ни к чему, а то разбалуются.
В мрачных размышлениях по поводу не найденного Фрейда Занозин уже собрался выйти на улицу, когда его перехватил дежурный у входа:
— Вадим! Тебя по телефону разыскивают!
— Кто еще там?
— Не знаю. Женщина…
Вадим подошел к телефону, не ожидая ничего хорошего. Наверное, жена или подруга какого-нибудь подозреваемого сейчас будет канючить, что «Вася не виноват, ну отпустите вы его, пожалуйста», а Вася сел на десять суток до предъявления обвинения и рад, что не видит физиономии своей благоверной и голоса ее скрипучего не слышит…
— Вадим? Это вы? Это Регина Никитина.
Вот это сюрприз. Приятный женский голос в субботу утром. Голос Регины Никитиной.
— Что случилось, Регина Евгеньевна?
— Вадим, не подумайте, что я сумасшедшая… Мне очень не хотелось вас беспокоить. Но мне страшно, мне надо с кем-то посоветоваться. Мне кажется, меня кто-то преследует. Вернее, я просто в этом уверена. Я не знаю, что делать.
— Где вы?
— Я сейчас в кондитерской в зале Чайковского.
Вадим задумался, опустив трубку телефона.
— Але! Але! Вадим!
Занозин снова заговорил:
— Сделаем так: сейчас полдвенадцатого. Ровно в двенадцать выходите из кондитерской, остановитесь на мгновение в дверях и оглядитесь. Я вас засеку. Вы где живете? Кажется, на Остоженке?
— Откуда вы знаете? Впрочем, неважно. Да, на Остоженке, рядом с «Кропоткинской».
— Идите домой пешком по Тверской, потом по бульварам. Идите спокойно, не оборачивайтесь, не пытайтесь искать меня глазами. Можете куда-нибудь зайти, если вам надо…
— Я зайду в Сбербанк — в тот, что рядом с Пушкинской площадью.
— Хорошо. Ваш муж сейчас дома?
— Нет. Он ушел на работу. Он иногда работает по субботам.
— Когда доберетесь до дома, никуда пока больше не ходите и ждите моего звонка. Да, и вот еще что: не доходя до станции метро «Кропоткинская», сойдите с бульвара вправо и идите к переходу там, где на углу булочная и напротив памятник Энгельсу. Вы поняли?
— Да.
Регина немного помолчала, потом заговорила снова:
— Вадим, спасибо вам. Я что-то растерялась. Я думала, вы мои слова всерьез не воспримете. А теперь у меня будто камень с души упал. А уж как вы начали командовать, я сразу почувствовала себя лучше (смешок).
Занозин усмехнулся и положил трубку — Регина не смогла без шпильки. Впрочем, если шутит, значит, действительно почувствовала себя лучше, в первые секунды разговора голосок у нее был совсем не бодрый.
Занозин быстро взбежал в свой кабинет и достал из сейфа пистолет, скинул куртку, пристроил кобуру, снова оделся и направился вниз.
Ровно в двенадцать Регина вышла из кондитерской и, постояв несколько секунд, двинулась под колоннами на угол Тверской. Вадим ее узнал, но разглядывал теперь с удивлением: Регина была совсем другая, не та, которую он видел в конторе Губина. Не та уверенная в себе, независимая и изящная женщина — руководительница отдела прозы. Сейчас она казалась совсем невысокой и щупленькой. Ну, конечно, там она была на каблуках… В голубых джинсах, кроссовках, ветровке с капюшоном и красным рюкзачком за спиной она выглядела почти девчонкой — да, она еще и не накрашена сегодня.
Регина, оглядевшись на углу по сторонам, повернула к Пушкинской площади, Занозин последовал за ней на значительном удалении, а около Театра Станиславского перешел на другую сторону улицы, чтобы ему было удобнее за ней наблюдать. Он очень скоро убедился, что Регина не ошиблась — за ней действительно следили. Молодой парень в куртке и кепке не спеша двигался за ней в утренней толпе на Тверской — толпа будет густеть час от часу, и к вечеру столпотворение здесь достигнет пика. Когда Регина зашла в отделение Сбербанка, парень остановился на троллейбусной остановке. Но дождался не троллейбуса, а Регину и снова пошел за ней как приклеенный.
Занозин вдруг опомнился — он стоял при входе на Пушкинскую площадь, здесь поле обзора резко расширялось, и была не просто толпа, а настоящий людской водоворот. Регина и парень вот-вот растворятся в потоке людей, идущем снизу от «Макдоналдса»…
Чтобы продолжать наблюдение, ему надо было срочно перебираться на другую сторону. Он, натыкаясь на прохожих, кинулся в подземный переход. Внизу был обычный сумасшедший дом. Там сталкивались идущие с разных сторон человеческие потоки, людей выплевывали двери метро, по длинному переходу с другой стороны площади напирали какие-то оторванные рокеры, перед киоском, торгующим кассетами и дисками, как обычно, топтался клуб любителей контрафактной продукции, бесцельно фланировали праздношатающиеся молодые люди восточного типа, у ларьков толклись зомбированные видом товаров покупатели, торговки с рук висли у всех на ушах. Занозин, распихивая окружающих, пробивался к выходу.
Рядом возникла какая-то тетка с вопросом: «Молодой человек! Вам свадебные платья не нужны?»
«Рано еще!» — рявкнул на нее Занозин. "Господи!
Неужели я похож на жениха?" — ужаснулся он про себя мимоходом. Перепрыгивая через ступеньку и постоянно врезаясь в чьи-то животы, он пробкой выскочил на тротуар и оглянулся. Его опасения оправдывались — Регины и ее «хвоста» нигде не было видно. Вадим топтался в толпе на углу — там, где когда-то располагался универсальный магазин «Наташа», непреходящая мечта советских модниц — и крутил головой как сумасшедший. Он очень надеялся, что Регина не вздумала спускаться к «Макдоналдсу» и дальше на Бронную. Он посмотрел в том направлении. Безнадежно — сплошные головы, люди толкутся, как рыбы во время нереста.
Он быстро перешел к скверу с фонтаном и попытался разглядеть Регину там. «Будем рассуждать логически, — призвал себя к порядку Занозин. — Я ей что сказал? Идти бульварами. Будем исходить из того, что она так и сделала». Рассуждения эти были не очень убедительными. Занозин знал по опыту, что от женщин неизвестно чего ждать — мало ли о чем они договорились… У Занозина была одна такая знакомая, которую невозможно было оставить на одном месте и найти там же через пять минут. Он говорил:
«Жди меня здесь, никуда не ходи, я вернусь через секунду» — и, конечно, когда он возвращался, ее там уже не было. Она обязательно шла куда-нибудь его искать, Занозин в конце концов набредал на нее в километре от того места, где они договаривались встретиться. При этом она обычно оправдывалась следующим образом: «Мне почему-то показалось, что ты пойдешь туда…» Она была неисправима. Но Занозину тогда казалось, что это лишь добавляет ей очарования.
Но сейчас выбора не было — он кинулся вниз по скверу к дорожке, которая наискосок выводила прохожих на Тверской бульвар. Пока Занозин топтался, пережидая поток машин, несущихся с Пушкинской, там, на аллее между тополями — правда, уже довольно далеко от себя — заметил мелькнувший красный рюкзачок. Регина Никитина как заинька старательно шла бульваром.
«Ай, умница!» — не мог не восхититься Занозин.
Теперь он был уверен, что и дальше Регина все сделает как надо. Он решил не перебираться на бульвар, а пошел по улице вниз, к Театру Пушкина. Прибавил шагу. Красный рюкзак — хороший ориентир. Вадим вгляделся в фигуру Регины — спина напряжена, голова наклонена вперед, смотрит под ноги, нервничает…
Регинин прилипала обнаружился очень скоро — он тоже двигался бульваром, но держал дистанцию и шагал не по центральной, а по боковой песчаной дорожке. Пока все по плану.
Не доходя до «Кропоткинской», Регина сошла по лесенке с бульвара на правую сторону улицы и направилась дальше, к переходу на углу. Вадим ускорил шаг (теперь он почти нагнал парня в кепке и чуть не упирался ему в спину) и приготовился. Когда они поравнялись с подворотней, Занозин резко, от души толкнул парня вперед и вбок направо, так что тот оказался внутри подворотни и с размаху шмякнулся грудью о кирпичную стенку. Занозин навалился ему на спину, прижав левой рукой поперек лопаток к кирпичам. Парень был на полголовы выше и тяжелее, поэтому пока он не опомнился, следовало действовать очень жестко. Вадим быстро обшарил его левой рукой, правой упирая под ребра ствол.
— Поворачивайся, только медленно, — скомандовал Вадим.
Парень медленно повернулся. Кепка с головы его слетела, на щеке красовались свежие царапины — «поцеловался» со стеной. Занозин обшарил его спереди. Оружия у парня не было. Он посмотрел ему в лицо — ничего особенного. Лет тридцати, мордатый, обычная нынче стрижка почти под ноль, бритый высокий затылок, маленькие серые глаза. Удивило то, что парень не только не испугался — а девять из десяти человек, знал Занозин наверняка, в такой ситуации испугались бы, но даже, кажется, и не опешил.
«Нехорошо», — подумал Занозин.
— Ты что, мужик? Охренел?
Вопрос задан нарочито грубо и фамильярно — именно так у мужчин определенного социального слоя, даже если они видят друг друга впервые в жизни, принято общаться между собой. По крайней мере, в России.
— Не дергайся. Быстро отвечай, кто ты такой, — сквозь зубы процедил Занозин. Его тон тоже был далек от любезного. Он не забывал чувствительно тыкать парня под ребра стволом.
— С какой стати я должен тебе что-то отвечать?
Не опуская пистолета, Занозин вынул левой рукой из внутреннего кармана куртки удостоверение — левой рукой из левого кармана делать это было неудобно, корочки застряли. Вадим напрягся и досадовал. Наконец он выдернул книжечку и раскрыл ее перед носом сероглазого.
— Управление внутренних дел… — прочитал тот. — А в чем дело?
И улыбнулся собственному невольному каламбуру. Он держался довольно спокойно, лишь слегка настороженно.
— Документы. — Занозин не ответил на его вопрос — еще чего не хватало. — Только медленно.
Парень полез в карман куртки и вынул оттуда паспорт.
— Мигура Юрий Степанович, — полистал паспорт Вадим. — Зачем вы преследовали женщину с красным рюкзаком?
— Ты чего? Никого я не преследовал, — усмехнулся парень. Было видно, что он заметно расслабился. — Иду, никого не трогаю…
— Починяю примус, — закончил за него Занозин.
— ..няю примус, — парень рассмеялся — последние слова они произнесли одновременно, в унисон.
— Смотри-ка, начитанный, — жестко проговорил Занозин. После того, как они хором повторили слова Бегемота, он почувствовал симпатию к этому парню, и Вадиму это опять не понравилось. К противникам чувствовать симпатию опасно.
— Слушай сюда, — продолжил Вадим. — Не валяй дурака, иначе я вызываю наряд и мы поедем разбираться с тобой по полной программе уже в отделение.
Еще раз: зачем ты шел за женщиной с красным рюкзаком?
— Ладно, ладно, — с досадой сказал тот. — Опусти «пушку», не бойся, мне неприятности не нужны.
Он помолчал несколько мгновений, повернув голову вбок и глядя задумчиво в проем подворотни в сторону бульвара. Потом нехотя снова обернулся к Занозину.
— Зачем, зачем? Что за идиотские вопросы? — с вызовом проговорил он. — Ты что, не мужик, что ли?
Не понимаешь? Понравилась. Познакомиться мечтаю.
Дальше сероглазого будто прорвало. Он заговорил оживленно, пытаясь вызвать в Занозине сочувствие и стараясь поймать его взгляд:
— Я давно ее приметил. Я тут живу недалеко. Ее каждый день здесь у метро можно встретить. Я как ее увидел, так просто отпал — посмотрела на меня будто вскользь, а глаза такие завлекающие, приглашающие… Но из тех, к которым так просто не подъедешь, сразу видно. Хоть и знаки глазами подает, а любит поиграть, недотрогу строит из себя, чтобы за ней походили. Идет как королева. Я понял тогда, что ей понравился… Что тут такого? Сам, что ли, в молодости за бабами не ходил?
Вадим недоверчиво слушал эту ахинею. Весь этот бред ему совсем не нравился. «Псих, что ли?» — подумал он, однако обратил внимание, что бред бредом, но выглядит парень как супернормальный и в высшей степени контролирующий себя человек. Смотрел он спокойно, держался уверенно, говорил складно и, что совсем неприятно, — умело вызывал в Занозине сочувствие.
— Хватит, — прервал его Вадим. — Говоришь, живешь рядом. А судя по паспорту (он снова полистал книжицу) живешь ты на далекой окраине… А, что скажешь?
Но парня вопрос отнюдь не поставил в тупик.
— Это я прописан на далекой окраине — у жены.
Но мы с ней разъехались, я теперь квартиру в центре снимаю, вот здесь, на Пречистенке.
В его тоне уже звучало чуть ли не снисхождение.
Вадим подумал, что выжал из этой сцены максимум возможного и пора ее завершать.
— Значит, так. Чтобы я тебя больше рядом с этой женщиной не видел. Твою фамилию я запомнил — в случае чего найду без вопросов. Понял?
— Вполне, — спокойно улыбнулся тот. — Больше не увидишь, хранитель женской чести. Как бы баба ни нравилась, а если из-за нее столько возни, то и даром не надо. Оставляю ее в твоем распоряжении.
Какая у нас, оказывается, ментовка шустрая…
— Придержи язык, урод, — напутствовал его Занозин, протягивая паспорт.
Парень выдернул из руки Занозина паспорт, убрал его в карман, поднял с земли свою кепку, хлопнул ее о колено и, насвистывая, вышел из подворотни. Судя по последней реплике и свисту, Вадиму все-таки удалось подпортить ему настроение. Он постоял немного в тени подворотни, потом спрятал пистолет в кобуру под мышкой, одернул куртку, расчесал пятерней волосы и как ни в чем не бывало вышел на свет. Подумав, направился к метро — там рядом с входом должны быть телефоны-автоматы. Надо было позвонить Регине Никитиной. «Регине Евгеньевне…» — повторил про себя Занозин.
— Алло! Регина Евгеньевна?
— Вадим! Это вы? Где вы? Все в порядке?
Голос у Регины Никитиной был заметно обеспокоенный и нервный.
— Да, это я. Все в порядке. Я надеюсь, за вами больше не будут ходить.
— Где вы?
Занозин не спешил отвечать, но потом все-таки сказал:
— Да здесь, у метро «Кропоткинская».
— Вадим, пожалуйста, поднимитесь ко мне, расскажите подробности. Да и чаем я вас хотя бы должна напоить…
Занозин мгновение подумал — идти, не идти? Когда терзают сомнения, делать что-либо или не делать, то лучше не делать, знал он по опыту. И…
— Лучше кофе… — проговорил он наконец медленно. «Успокойся, — убеждал он себя, — ты идешь по делу. В конце концов, на тебе висит это дело об убийстве Губиной. Это обычная работа. Все равно так или иначе с ней придется встретиться и кое о чем еще расспросить. Что за интеллигентские метания?»
Регина ждала его на лестнице у открытой двери.
У ее ног переминался оживленный бассет.
— Это Троша, — представила собаку Регина. — Он очень любит гостей.
Бассет из кожи вон лез, чтобы подтвердить слова хозяйки. Он прыгал вокруг Занозина, виляя не только хвостом, но и всем телом.
Регинина квартира когда-то была большой коммуналкой. Постепенно соседи — почти все они были одинокие пенсионеры — разъехались, расселились.
А когда наступил рынок, Никитины помогли выбить новые квартиры остающимся старушкам, а сами выкупили все комнаты, приватизировали жилье и сделали ремонт. Теперь это было большое лабиринтообразное пространство с высокими потолками и тяжелыми старыми деревянными дверями. В квартире из-за разросшихся за окном деревьев всегда стоял полумрак и ощущалась прохлада. Мебель была не новая, и пошлым евроремонтом даже не пахло.
Бывшая коммунальная кухня была большой, уютной и самодостаточной — как прикинул Вадим, в ней спокойно можно было жить как в отдельной квартире. Здесь стоял диван, телевизор, под рукой располагался холодильник (а там, предположим, пиво). Занозин сел на диван, утонув в пружинах, и представил, как классно здесь, должно быть, сидя на диване с пледом и мягкими подушками, смотреть футбол. На диван прыгнул бассет и пристроился рядом, касаясь Занозина теплым боком.
Регина поставила перед ним чашку горячего кофе, а сама села напротив, опершись на руку. Сейчас она не казалась особенно красивой — волосы растрепаны после прогулки под дождем, ресницы совсем бесцветные, губы бледные, лицо издерганное. Зато теперь она выглядела милой, понятной, трогательной, домашней, хотя и было видно, что сегодня она нанервничалась.
— Вам что-нибудь говорит имя Мигура Юрий Степанович?
— Абсолютно ничего, — отозвалась Регина. — Это его так зовут?
— Да. Он сказал, что вы ему просто понравились и он хотел с вами познакомиться.
— Бред! — фыркнула Регина. — Тоже мне мальчик резвый..
— Давно вы заметили слежку?
— Нет, только сегодня.
Регина задумалась, нахмурившись. Потом немного поколебалась и все-таки задала беспокоивший ее вопрос:
— Вадим, что это было, по-вашему?
— Не знаю. Пока не могу сказать. Я, в отличие от вас, вполне допускаю, что вы могли кому-то сильно понравиться…
Вадим пошутил специально, чтобы развеселить Регину, а то она, кажется, уже была готова впасть в уныние. Ему самому эта ситуация со слежкой была в высшей степени не по душе. Главное, никто не знал причин происходящего и настоящих намерений преследователей. И не мог узнать, пока они не предпримут решающих шагов. Ну, проверил он документы у того мордатого — все. Парень ничего не нарушал — по улицам у нас ходить не запрещено. А кто же он все-таки? Сексуальный маньяк? Охотник за женщинами Сергея Губина? Какой-нибудь уже забытый Губиным друг детства или юности, которому тот когда-то перебежал дорожку, отбил любимую девочку, первую любовь? Или, предположим, любимая девочка этого бывшего друга погибла в далекой юности по вине Губина? Теперь он мстит и подсылает к возлюбленным нашего издательского магната убийц и преследователей. Но в этом нет никакого смысла.
«А что, в убийстве алкашом пятидесятилетнего почтенного отца семейства за то, что тот, встреченный им случайно на улице, не дал пятерку на опохмелку, в этом больше смысла? А когда вырезают семью из пяти человек с малолетними детьми, чтобы скрыть преступление — кражу ста рублей из тумбочки, в этом больше смысла? У нас сейчас вообще эпоха бессмысленной и безмозглой преступности».
Регина ответила Занозину коротким смешком — шутку оценила. Слава богу, что мыслей его она не слышала.
— Вы просто хотите меня успокоить, — сказала она. Встала, подошла к окну и замерла, скрестив руки на груди. Но, как ему показалось, вела себя уже гораздо спокойнее.
— Не знаю, — продолжил Вадим уже серьезно. — Пока надеюсь, больше он за вами ходить не станет.
Если все продолжится, проверим его по полной программе. Но я думаю, вам лучше на время куда-нибудь уехать.
Регина обернулась и посмотрела Занозину прямо в глаза. «Ведь вы все знаете. Куда я сейчас уеду от Губина? Как я объясню свой отъезд мужу? А ведь я еще отвечаю за ребенка и за Трошу…» — прочитал он в этом откровенном взгляде. Но вслух Регина не сказала ничего подобного. Она повернулась спиной к окну и встала, привалившись к подоконнику.
— Спасибо вам, Вадим. Я не знаю, что бы я делала…
— Перестаньте меня благодарить. Я заинтересован в раскрытии убийства Губиной, а вы сами подали мне мысль, что все это может быть через Губина связано и с вами..
Регина подняла голову и вопросительно взглянула на него.
— Ну, что истинной целью покушения была не Кира Губина, а ее муж, — пояснил Занозин. — Что ее убийство — это предупреждение ему.
В эту теорию Занозин не очень верил. На его взгляд, врагам Губина — конкурентам или кредиторам — было бы гораздо логичней убить его самого, а не его жену и («Типун мне на язык!» — про себя оговорился Занозин) любовницу.
— А кстати, вы сказали Губину о слежке?
Регина отрицательно покачала головой. И глядя в окно, проговорила:
— Нет, ему сейчас и так достается…
Вадим усмехнулся — Губин здоровый мужик, имеющий собственное рисковое дело, а она оберегает его от душевных перегрузок. Безотчетно считает себя сильнее, уверена, что сама способна вынести большее… Что за странная манера у хрупких женщин!
Впрочем, его слегка кольнула зависть — его бы кто так щадил, это было бы забавно, во всяком случае внове.
Несколько дней булыгинские ребята бегали по моргам и больницам Москвы. Поиски ничего не давали. Элеонора с Кипра пока не объявлялась, и все решили, что это к лучшему. С братом Булыгина ездили на квартиру, тот примчался с запасной связкой ключей. Ничего интересного в жилище не обнаружили — никаких там следов борьбы, беспорядка и скелета в шкафу. Дня через три пришлось расширить зону поиска — уже пошли проверять по психиатрическим клиникам. Булыгин пил, конечно, но не до чертиков, рассуждал Сурнов, однако кто же его знает, что могло с ним случиться. Мало ли какой срыв…
Смерть и похороны Киры спутали Сурнову все карты — он и так ходил все дни подавленный из-за исчезновения Булыгина, а уж прибавившееся ко всем неприятностям известие о смерти Киры произвело на него прямо какое-то мистическое впечатление. Он втайне от Губина и прочих корешей зачастил в храм, по собственной воле начал неурочно поститься, по ночам читал «Откровение Иоанна Богослова», пытаясь вникнуть в таинственные и потому наводящие ужас пророчества. А днем продолжал гонять булыгинских ребят по больницам и моргам. Он решил не досаждать Губину рассказами о бесполезных поисках Булыгина — понимал, что тому не до Булыгина теперь.
Поздно вечером в субботу, на следующий день после похорон Киры, Сурнов, совершенно убитый, позвонил Губину домой. Губин со стаканом сидел перед телевизором, смотрел на экран застывшим, ничего не видящим взглядом — как раз шел финал чемпионата мира по футболу. Вопли болельщиков, их гуделки, трещалки, свистки судьи и слова комментатора мешали Губину расслышать, что толкует Дима. Он перешел в другую комнату, дверь, захлопнувшись, отрезала шум футбольного праздника, и Губин услышал:
— Сергей, Сергей… Мне только что звонил брат Булыгина. Извини, я понимаю, каково тебе… Но я должен сказать. Это какой-то ужас. Сначала Кира, теперь… Его нашли… в одном подмосковном морге.
Брат его уже опознал. Это точно он.
Губин, зажмурился и опустил руку с трубкой. За дни, прошедшие после смерти Киры, он забыл про Булыгина, про свою просьбу к Козлову. Он поначалу слушал Сурнова без всяких чувств и тупо думал:
«О чем он, какой брат?» Постепенно он стал понимать, о чем толкует Сурнов. Но стоял, слушал и не врубался, что это значит и как теперь на это надо реагировать, — все вдруг показалось таким ничтожным, мелким, далеким, диким. «Какое мне дело, — хотел сказать Губин. — Разбирайтесь сами».
— Встретимся завтра в конторе, — преодолевая комок в горле, хрипло проговорил он и отключил телефон.
В комнату заглянула Регина. Два дня Губин выслушивал по телефону соболезнования друзей и знакомых, но дома никого не принимал. Единственная, кого он хотел видеть, — это Регина. Все дни после смерти жены он хотел, чтобы она была рядом. Он понимал, что окружающие воспримут это как вызов и бесстыдство, но реакция людей была для него не самым главным. Он вдруг с ужасом осознал, что слаб, что не может вынести все один. Сын приехал только на похороны и прямо с поминок отправился обратно в аэропорт — Губин вынужден был признать, что за годы его учебы за границей эмоциональный контакт между ними был потерян. Сын любил мать, скорбел, но жил уже собственной, отдельной от Губина жизнью. Тогда на кладбище, когда хлестал дождь и звучали прощальные речи, Губин отыскал ее глазами… Регина все поняла и тоже не мучилась вопросом о том, что скажут люди, — просто приехала… Они были нужны друг другу, что бы кто ни думал об их нынешних встречах.
Увидев Губина, застывшего с телефонной трубкой в руке, Регина спросила:
— Что случилось?
— Мишку Булыгина убили, — ответил Губин механически и обернулся. Регина медленно прислонилась к косяку и застыла. А Губин мысленно прикусил язык и выругал себя: "Идиот, откуда ты знаешь, что его убили? Надо было сказать: «Мишку нашли мертвым».