И… раз.
   И… два.
   И… три.
   И… Уф! Тяжело. Очень тяжело. До черноты в глазах. До боли в сердце. Молодой отмахал бы все эти упражнения не заметив. А теперь… Спарринг. Самое гадкое. Потому что один или даже два здоровых молодых лба не выше капитанов в звании молотят не очень молодого, уже слегка с замедленной реакцией полковника-пенсионера.
   — Работаем полный контакт!
   Удар!
   Увернуться. Уйти.
   Опять увернуться. Попытаться провести встречный боковой. Удар!
   Мимо.
   И тут же навстречу — удар, удар, удар!..
   Отойти, чтобы прийти в себя. Отдохнуть хоть пару секунд.
   Нет, не дает противник. Нагоняет, достает, молотит длинными, как ножки циркуля, ногами. Выбрасывает вперед чугунно-тяжелые перчатки. Жмет в угол.
   Удар!
   Удар!
   Удар!!
   Черные круги перед глазами, быстро приближающийся к глазам пол. Удар лицом о пол.
   И тут же, сквозь засунутую в уши вату, глухой, ведущий отсчет голос: раз… два… три… Надо встать. Надо попробовать встать… Собрать в кулак волю и встать!
   Пять… шесть… Надо! Надо найти силы… Семь… восемь… Нокаут! Чистый проигрыш.
   Холодные брызги на лицо и грудь. Холод, нагоняемый вращающимся полотенцем. Голос спарринг-партнера, обращенный к кому-то за канатами ринга.
   — Крепкий старичок! Девять минут держался! Три раза меня достал. А по виду не скажешь. По виду — развалина.
   Кто развалина?
   Ах, он развалина? Ну да, конечно. Не юноша.
   Открыл глаза.
   — Вы в порядке?
   — В полном!
   — Будем продолжать?
   — Обязательно! Через три минуты. Только умоюсь схожу.
   — Ты смотри, другой бы на его месте — в кусты… — услышал полковник обрывок разговора, вернувшись.
   — Ну что, работаем?
   — Как скажете.
   — Тогда — работаем. Полный контакт работаем.
   — Полный? Вы же только что… — Полный!
   Удар!
   Удар!
   Черная, застилающая глаза пелена. Нокдаун!
   И зачем ему это надо? Зачем пытаться отыграть очки у тех, у кого отыграть их невозможно? Кто моложе и сильнее его.
   — Раз… два… Можно продолжать… — Нет. Все. На сегодня, ребята, все. И так чуть не убили.
   — Но вы же сами говорили, полный контакт… В душе, стоя под сильной струей холодной воды, полковник приходил в себя. Через полчаса его ждал тир… — Что это у вас? — удивленно спросил инструктор по стрелковой подготовке. Потому что утром «этого» не было.
   — Где?
   — Вот здесь. Под правым глазом.
   — Ах это? Это память о спарринге.
   — Понятно. Вы готовы?
   — Готов.
   — Тогда прошу!
   Протянул винтовку. Раскрыл свежую пачку патронов.
   — Сегодня мишени будут нестандартные, — предупредил инструктор.
   — А какие?
   — Вон, взгляните.
   Полковник повернулся к мишеням. Действительно, нестандартные. Вместо мишеней на стене были закреплены какие-то картинки.
   Полковник поднял винтовку и взглянул в приблизивший дальнюю стену тира к самым глазам оптический прицел.
   — Ах, даже так!..
   Мишени заменили цветными фотографиями. С качественно исполненными портретами людей. С очень знакомыми портретами.
   — Ну Федоров! Что удумал!
   С фотопортретов на полковника смотрели хорошо известные ему лица. Так или иначе причастные к истории с военным аэродромом Валуево. Заместитель главы администрации. Командир в/ч. Один из видных городских криминальных авторитетов, извечно противостоявший покойному Боровицкому… А этот-то при чем?
   — Приготовиться!
   Полковник взял винтовку, привычно вогнал в нее обойму, плотно прижал к плечу приклад, прикоснулся указательным пальцем к прохладному металлу спускового крючка, устремил взгляд в прицел. Увидел в круге окуляра довольное, улыбающееся лицо зама главы.
   Подумал: воспитывает его Федоров. Вырабатывает привычку стрелять в живые мишени. Как какого-нибудь сопливого допризывника, который ни разу в своей жизни чужой крови не видел. Которого, заставляя стрелять в фотографии, приучают спокойно нажимать на спуск, видя в прицеле человеческое лицо. Вырабатывают условный рефлекс. Рефлекс убийства.
   — Я готов.
   Инструктор припал к направленной на мишень подзорной трубе.
   — Я тоже.
   Полковник подвел паутинный крест прицела к переносью портрета, где шариковой ручкой была написана цифра десять. Девятка!
   Выдохнул воздух. Нажал на спусковой крючок. Хлопнул негромкий выстрел. Фотобумага между глаз зама главы лопнула, залохматилась зубчиками.
   — Десятка, — объявил инструктор. Полковник перевел винтовку на правый глаз. Выстрел!
   — Девятка.
   Другой глаз. Близкий. И совершенно не страшный, хотя и похожий на настоящий. Выстрел!
   — Еще девятка! Вы сегодня в отличной форме. Полковник нащупал прицелом соседний портрет. Глаз. Снова глаз. Ладно, пусть будет глаз. Выстрел!
   — Девятка. Теперь лоб. Выстрел!
   — Семерка.
   Еще… Клацнул затвор. Все. Патроны кончились.
   — Держи! — подал инструктор снаряженную обойму.
   Полковник вогнал ее в винтовку. И снова, ловя в окуляр прицела знакомые ему лица, нажимал на спуск.
   — Девятка!
   — Еще девятка!
   — Десятка!
   — Восьмерка.
   — Восьмерка… До полного излохмачивания мишеней. Бывших на самом деле человеческими лицами.
   — Десятка!
   — Девятка… В тир тихо вошел генерал Федоров. Несколько минут стоял у входа, наблюдая за стрельбой.
   — Пристрелялся? — спросил он.
   — Что? — не расслышал полковник.
   — Я спрашиваю, пристрелялся? К своим приятелям?
   — Натаскиваешь меня на убийство?
   — Проверяю твою психологическую подготовку.
   — Ты думаешь, я не стрелял в живых людей?
   — Я не думаю, я знаю — что стрелял.
   — Зачем же тогда эти фотографии?
   — Чтобы ты лучше изучил своих клиентов. Инструктор принес снятые со щитов мишени.
   — Вот эта лучшая, — показал он. — На кандидата в мастера потянет Вы могли бы достичь неплохих результатов. Если вам хорошо потренироваться.
   — Нет, спасибо, — вежливо отказался полковник. — Мне вполне достаточно двух тренировок в день.
   — Жаль.
   — Ну-ка, дай сюда ту мишень, которая лучшая. Сейчас мы узнаем, кого он не любит больше всего. Раз лучше всего в него стреляет.
   Инструктор протянул мишень.
   — Стылый? Уважаемый в городе авторитет? Чем он тебе не угодил?
   — Только тем, что удобно располагался. Прямо против меня.
   — Да? Но тем не менее ты выбрал правильно. Отсчет начнется с него. Именно с него.
   — Почему с него?
   — Его смерть вызовет наименьшие подозрения. У него очень много врагов, и в первую очередь подумают на них. И в последнюю на нас. Тем более что мы позаботимся об этом.
   — А кто тогда будет вторым?
   — Еще одни твои знакомые. Братья Заикины.
   — Кто?!
   — Да, именно они. Братья. Я же говорил, что предоставлю тебе возможность отомстить всем своим врагам. Я не стал вывешивать их портреты, так как посчитал, что их лица в твоем прицеле трястись не будут.
   — А их зачем?
   — Затем же, зачем остальных. После смерти твоего бывшего шефа Боровицкого они вступили в сговор с теми, кто его убрал. И теперь в этом деле занимают не последние позиции.
   Их смерть тоже не вызовет паники. У них тоже много врагов. Даже больше, чем у Стылого. И много недоброжелателей, которые обрадуются такому исходу, не копаясь в причинах их смерти.
   Поэтому они будут вторыми.
   — А последним? Последним тогда зам. главы?
   — Опять верно. Он будет последним. Потому что, когда погибнет он, все станет очевидным. С него начинать нельзя. Им надо завершать.
   — Вы, я гляжу, все очень хорошо продумали.
   — Конечно. Мы ведь не любители.
   — А если они догадаются раньше? И исчезнут?
   — Не догадаются. И не исчезнут. Даже если догадаются. У них там кормушка. А от кормушки никто не уходит. До последнего.
   — И все же если предположить худшее?
   — Пусть уходят. Нам без разницы, уйдут они или… совсем уйдут. Главное, чтобы ушли. Нам не нужны лишние трупы. Нам нужен результат.
   — Как, вы предполагаете, я должен действовать?
   — Мы не предполагаем. Мы знаем. Пошли. Генерал прошел к двери.
   — Ну ты чего, пошли. Тебе это будет интересно.
   — Что интересно?
   — Новые технологии. Специально, чтобы тебя порадовать.
   — Ну тогда пошли.
   Вышли из тира. Поднялись на второй этаж, где были классы.
   — Заходи.
   Открыл дверь, пропуская вперед Зубанова.
   — У нас здесь компьютерный центр. Садись. Вот сюда.
   Полковник сел напротив двадцатидюймового монитора.
   — Ну что, начнем?
   Генерал включил компьютер. Загрузил картинку.
   — Узнаешь?
   — Погоди, погоди… Это же… Это же аэродром.
   — Да, — генерал сместил картинку. — И город.
   — Аэрофотосъемка?
   — Нет, спутник. Фотографии предоставлены космической разведкой.
   Генерал изменил масштаб и разрешение. План приблизился. Отдельные, слитые до этого в единые пятна объекты разделились, приобрели самостоятельную форму. Фотография стала напоминать план.
   — Площадь? — узнал полковник.
   — Да, площадь. Вот административное здание. Двор. Вот место, где убили Боровицкого. Теперь давай посмотрим в динамике.
   По плану, вдоль обозначенных на плане дорог, забегали квадратики и прямоугольники, оставляя за собой цветные линии.
   — Что это?
   — Маршруты передвижения твоих клиентов. Квадраты и прямоугольники — легковые машины. Красный цвет — Стылый. Синий — братья Заикины. Желтый — зам. главы… Желтых линий на плане было больше всего. Наверное, из-за специфики административно-командной работы.
   Меньше всего — красных. Тоже из-за специфики. И отсутствия работы.
   Генерал набрал на клавиатуре команду.
   Квадраты машин остановились. Часть цветных линий исчезла. Оставшиеся выделились на плане более ярким цветом.
   — А это к чему?
   — На экране остались самые характерные для объектов маршруты. Дом — работа — наиболее часто посещаемые по работе объекты. А также работа — дом. Дом — стадион и прочие развлечения. И даже работа — дом — девочки. Вот девочки.
   — Это что, тоже с помощью спутника?
   — Нет. С помощью ног. Я загнал в город отделение «наружки». Они проследили. Возможно, что-то упустили. Но главные маршруты — вот они.
   Генерал набрал новую команду.
   — Будешь поражать дальше?
   — Буду.
   На синих, желтых, красных и прочих линях зажглись темные кружки. Много кружков. Десятка два.
   — Наиболее удобные для проведения акции места засад. Для тебя удобные.
   Черным кружком был он, полковник.
   — Запоминай, как надо пользоваться. Набираешь тестовую команду, например «засада», ставишь порядковый номер, например 3. — На экране укрупнился один из кружков. — И смотришь, где что располагается. Нумерация идет слева направо, сверху вниз.
   — А зачем мне знать нумерацию?
   — Затем, что с этой программой ты будешь работать сам. Не могу же я постоянно находиться при тебе. Я не сиделка. У меня своя работа есть.
   Значит, повторяю порядок действий. Включаешь компьютер, видишь заставку… — Ты что думаешь, я компьютера не видел? Цифры складываю на пальцах и расписываюсь крестиком?
   — Извини. Как-то не подумал.
   — Перезагрузи компьютер. Я сам попробую, — попросил полковник.
   Сел в кресло, стащил клавиатуру на колени. Набрал нужную команду.
   На экране появилась карта.
   Увеличил масштаб. Вызвал цветные линии маршрутов. Выделил наиболее типичные. Увеличил одну из точек засад.
   — Правильно?
   — Правильно.
   — И это все? С таким же успехом я мог использовать поквартальный план города.
   — Нет. Не все.
   Генерал показал комбинацию клавиш, позволяющую выйти на новый уровень программы. Программы, облегчающей убийство людей, помеченных разноцветными линиями.
   — Масштабируешься до просмотра.
   На экране двадцатидюймового монитора появилась снятая на видеокамеру панорама улицы. Сдвинулась, заскользила по экрану вкруговую, замедляя ход на проулках, проходных дворах, остановках городского транспорта. Остановилась в точке, где стоял оператор.
   Далее камера двинулась к стоящему невдалеке дому. Слегка подрагивая в руках оператора, показала крыльцо, открытую входную дверь, стены и углы лестничной площадки первого этажа, лестницу, лифт, лестничную площадку пятого этажа с подробной панорамой дверей, поднялась выше, вплоть до последней лестничной площадки, остановилась на двери, ведущей на чердак, отдельно на замке… — Кадры можно замедлять, останавливать, увеличивать, — сказал генерал. — Давай посмотрим вариант номер два, — дотянувшись, нажал клавиши.
   Снова панорама улицы. Подробно показанный путь, ведущий на чердак здания. Слуховое окно. Вид из окна. Медленное увеличение и остановка на одном из окон противоположного дома. И даже, используя специальные светофильтры, показ обстановки квартиры — софа, телевизор и кресло перед телевизором.
   — Он будет в кресле?
   — Да. Это его любимое кресло. Он всегда сидит в нем, когда смотрит новости. И в тот день тоже будет сидеть.
   Кроме этого, есть еще восемь вариантов подхода к нему. Два из них снайперские, но с других позиций.
   — В чем тогда состоит моя задача? Если все подходы уже отработаны?
   — Выбрать из всех вариантов наиболее надежный, устраивающий тебя. Определить время и способ. Разработать сценарий действия, исходя из местных условий. Решить, где будешь ты, где будут твои помощники. Определить пути эвакуации тебя и помощников. Представить список требуемого снаряжения.
   — А потом?
   — Мы утвердим предложенный тобой сценарий. Или не утвердим и тогда начнем все сначала.
   — Тогда не утвердите. Я не могу сделать работу, не побывав на месте и основываясь только на этой вот компьютерной «бродилке»!
   — Ты сможешь побывать на месте и осмотреть все вживую. Но только один раз. Слетаешь самолетом и тут же обратно. Твое лицо не должно мелькать в городе. Я думаю, ты в этом тоже заинтересован.
   — Это все?
   — Нет. Здесь же, в программе, время приходов-уходов за последнее время. Прогноз на будущее.
   Отдельно, на этих вот кассетах, видеозаписи проходок объектов. Откуда они подъезжают, по какой стороне двора идут, как заходят в подъезд, как и как долго открывают дверь в квартиру… Но не всех. Только троих. Остальных снять пока не удалось. Но надеюсь, что в ближайшее время удастся.
   «Странно, — подумал Зубанов, — такие силы брошены на решение в общем-то не самого сложного дела. Спутники, компьютерные программы, видеозапись. Можно было просто поставить его в подъезд с пистолетом за пять минут до приезда объекта. И все дела!»
   — Чувствуешь, как мы тут развернулись? — спросил генерал Федоров, словно мысль собеседника прочитал. — Даже специальную программу компьютерную написали. Если бы использовали тебя как одноразовое пушечное мясо, то послали бы с пистолетом в подъезд. Без всякой подготовки. На авось. Согласен?
   "Нет», — подумал про себя полковник.
   — Да! — ответил вслух.
   — Ну тогда — работай.
   — Здесь?
   — Нет, мы оборудовали тебе отдельный кабинет. Чтобы никто не мешал. Пошли покажу.
   Прошли коридором до лестницы, поднялись на предпоследний этаж.
   — Вот твои хоромы, — открыв дверь, показал генерал.
   Комната напоминала гостиничный номер. Но с точно таким же, как в классе, компьютером и монитором.
   — Там — ванная комната и туалет. В холодильнике — еда. Компьютер. Телевизор и видеомагнитофон для просмотра кассет. Потребуется что-нибудь еще, набери на телефоне три тройки.
   — Местный?
   — Извини — местный. Все. Можешь отдохнуть, поесть. Можешь сразу приниматься за дело. Как хочешь. Не буду тебе мешать.
   Генерал вышел, тихо прикрыв дверь. И закрыв на ключ замок.
   Все-таки закрыв!
   Полковник осмотрелся и быстро нашел то, что искал — бронированное, без форточки стекло на внешней, выходящей на улицу, стороне окна и датчики сигнализации на внутреннем. В лампе — «жучок». В вентиляционной отдушине «глазок» миниатюрной телекамеры.
   Верно сказал генерал — никто беспокоить не будет. Незачем. И даже по номеру 333 звонить не обязательно. Вполне достаточно громко сказать: «Хочу молока», — чтобы заказ приняли.
   Страхуется генерал. Теперь, когда операции дан ход, уже страхуется. Бронестеклом, «жучками», телекамерой… И, наверное, правильно делает. Он, полковник, на его месте поступил бы точно так же. Потому что стал в этой затеянной генералом Федоровым игре центральной фигурой. Которую до завершения работ терять нельзя.
   Опять тюрьма. На этот раз самая приличная из всех — с ванной, унитазом, холодильником и чисто застеленной кроватью. Но все равно тюрьма. По сути, по назначению… Тюрьма!
   Полковник разделся до пояса, зашел в ванную, подставил голову и шею под струю холодной воды и держал до тех пор, пока по телу не побежали мурашки. Потом прошел в комнату и сел за компьютер. Потому что больше ему здесь заниматься было нечем… Три последующих дня полковник не отходил от компьютера. Он беспрерывно прослеживал маршруты передвижений объектов, открывал, отсматривал точки, обозначающие места засад, мысленно расставлял туда, где они должны были стоять, помощников и исполнителя. То есть себя. Представлял мгновение выстрела и путь отступления… Затем, когда все стало более-менее понятно, начал придумывать препятствующие делу обстоятельства. И способы их устранения. С трудом выбирался из нагороженных им же препятствий. Или не выбирался. Погибал под пулями оказавшихся проворнее телохранителей, попадал в милицию… Варианты, где он не мог выпутаться, отбрасывал.
   Сценарии отпадали один за другим. И так, постепенно, из нескольких десятков наработок покушений, осталось двенадцать. Двенадцать чистовых вариантов, которые следовало проверить на месте.
   — Я должен провести рекогносцировку, — сказал полковник генералу Федорову.
   — Когда ты готов выехать?
   — Хоть сейчас.
   — Тогда — завтра.
   С полковником вылетело четверо сопровождающих его охранников. Которые не должны были его охранять, должны были его пасти.
   За один день полковник в толпе подгулявших, о чем-то оживленно беседующих приятелей обошел все адреса. Те, где обитали объекты, и те, откуда были видны окна их квартир и двери подъездов, в которые они должны были входить.
   Охрана не оставляла полковника ни на секунду. Даже когда он поднимался на чердаки, за ним карабкались по лестнице сопровождающие его лица. И после ходили за спиной, с глубоко засунутыми в карманы или за обшлага пиджаков ладонями, горячо дыша в затылок. Кроме одного, который всегда оставался на лестничной площадке под видом жэковского электрика, чтобы отгонять от чердачного люка любопытствующих жильцов.
   Возвращаться в точки, где полковник уже побывал, охрана не позволяла. Охрана точно выполняла приказ генерала Федорова.
   — Сколько еще?
   — Четыре адреса… Веселые приятели снова заходили в подъезды и карабкались на чердаки.
   — Сколько?
   — Последний… Дело было сделано. На каждый подлежащий зачистке объект остался один-единственный сценарий. Все, можно ехать в аэропорт. Но не сразу в аэропорт, а вначале, соблюдая правила конспирации, на поезде в ближайший город, где есть аэропорт… — Я сделал работу, — доложил результаты командировки полковник.
   — Не сделал, — покачал головой генерал Федоров. — Твоя работа впереди. Настоящая работа.
   — Когда?
   — Ты торопишься?
   — Я устал от неопределенности. Я хочу сделать работу. И… и пусть будет что будет! Когда?
   — Скоро. Возможно, очень скоро. Возможно, уже завтра.
   — Ну черт с ним! Завтра так завтра!..

Глава 43

   — Можно! — сказал один из бойцов, исполнявших функции телохранителя, прикрывавшего собой стрелка. — В подъезде чисто. Я дошел до последнего этажа.
   Полковник прошел через двор и зашел в подъезд. Вместе с ним два других, которые не примелькались, телохранителя. Шли они не торопясь, весело переговариваясь, размахивая руками. Раскованность не привлекает к себе внимания. В отличие от угрюмости. Или торопливости.
   Подошли к подъезду, открыли дверь, быстро поднялись до последнего этажа. Никто из жильцов не встретился.
   На верхнем этаже надели перчатки и, разойдясь в стороны, залепили пластырями «глазки» на квартирах, из которых была видна лестница, ведущая к чердачному люку. Приложили уши к дверям, прислушались. Нет, от двери никто не отошел.
   "Можно», — кивнули Полковнику.
   Зубанов взялся за перекладину металлической лестницы, поднялся к люку, снял заранее открытый замок, поднял головой крышку, осмотрелся.
   Чердак был пуст.
   Поднялся. Принял поданный ему «дипломат».
   Один из телохранителей вскарабкался по лестнице вслед за ним. Другой должен был снять с «глазков» пластырь, навесить на скобы муляж замка с гипсовой, легко ломаемой дужкой, убедиться, что все в порядке, и подняться через люк в соседнем подъезде.
   Бесшумно положили на место крышку. Увидели перенесенный несколько дней назад ближе к люку набитый мусором мешок. Накатили его па крышку. Теперь открыть ее снизу было невозможно.
   "Я пошел!» — показал полковник.
   Взял «дипломат» и двинулся к известному ему слуховому окну.
   Он прекрасно ориентировался в полумраке чердака, так как сто раз видел его до того на экране монитора и экране телевизора. Он знал этот чердак лучше, чем жители дома. Семь, кроме этого, слуховых окон. Справа в торце — пожарная лестница. С противоположной стороны в балку намертво вбита скоба, за которую можно прицепить карабин спускового устройства и, выбросив веревку, в минуту соскользнуть на тормозе вниз. Карабин и веревка у телохранителя в спортивной сумке. В дальнем углу искусственно созданный навал строительного мусора с оборудованной нишей, где можно, согнувшись в три погибели, спрятаться.
   Все продумано до мелочей. Шесть вариантов отхода — через подъезды, по пожарной лестнице и на веревке. И еще несколько чисто аварийных, через балконы квартир и в любом месте по веревке, зацепленной за парапет ограждения.
   Полковник подошел к слуховому окну, но высовываться в него не стал, сел на подстеленную тряпку. В шифере, чуть ниже и чуть правее слухового окна, был выбит кусок. Ровно такой, чтобы дать возможность стрелку видеть окна противоположного дома.
   На совесть постаралась разведка. Все размеры соблюла.
   Зубанов раскрыл «дипломат», вытащил приклад, ложу, ствол… В минуту собрал винтовку. Укрепил оптический прицел… Готово!
   Уложил винтовку на сколоченную из трех неоструганных брусов треногу, направил стволом в дыру, взглянул в прицел.
   Нет, не то… Сдвинул треногу чуть левее.
   Еще.
   Нормально. Теперь нормально.
   Нашел два нужных ему окна.
   Кухня и комната. Нормальная кухня. И нормальная комната. Чистые. Без излишеств. Почти без мебели. Лаконичные, как камера-одиночка.
   Жилье Стылого.
   И даже в завершение ансамбля — решетки на окнах. Что несколько усложняет задачу. Потому что, если дуло винтовки дрогнет и сместится хотя бы на долю миллиметра, можно угодить в металлический прут.
   Неудобно. Но делать нечего. Снять решетку из-за того, что она мешает пристрелить хозяина квартиры, не попросишь.
   Полковник посмотрел на часы.
   Семнадцать минут. Через пять-семь минут Стылый вернется домой. Он всегда возвращается в это время, строго соблюдая режим. Режим питания. Стылый болел язвой. Давно болел. С первой ходки.
   Сегодня он имел шанс навсегда избавиться от своей болезни. Через пять-семь минут… Через пять минут Стылый не пришел.
   И через семь не пришел.
   И через пятнадцать… На чердаке было жарко. В носу свербило от поднятой ногами и постепенно оседающей вниз пыли. Под самым ухом гулькали голуби.
   Двадцать минут… Где же он?
   С дальнего края крыши потянуло табачным дымком. Занервничали охранники, закурили, пряча сигареты в кулак.
   Двадцать пять минут… Рация «наружки» молчит. Никаких новостей о передвижениях Стылого. Значит, не передвигается. Засел где-нибудь, наплевав на свою язву и на людей, которых заставляет ждать.
   Полчаса опоздания!
   Дольше ждать нельзя. Дольше ждать опасно. Не ровен час кто-нибудь из жителей надумает вылезти на крышу поправить антенну. Или пацаны — голубей погонять. Или кто-нибудь еще… Упрутся в закрытые крышки чердачных люков. Начнут звонить в жэк… Если бы это было одно-единственное покушение, можно было бы рискнуть. Но оно не одно, оно — первое. И поэтому должно пройти без сучка бес задоринки. И без излишнего риска.
   Нет, дольше ждать нельзя.
   Полчаса в таких делах — это много. Очень много. За полчаса черт знает что может случиться… — Мы уходим! — тихо сказал полковник в переносную рацию. — Как у тебя?
   — У меня чисто, — сказал охранник, оставленный в подъезде.
   Быстро разобрал винтовку, сложил части в «дипломат», отнес в сторону, положил до следующего раза в укромный уголок треногу.
   — Пошли!
   Телохранители оставили свои места, двинулись к люку снимать мешок с мусором.
   Радиостанция зазуммерила на прием.
   — Синица вызывает Голубя.
   — Голубь слушает.
   — Ястреб возвращается в гнездо. Будет через несколько минут. Как поняли меня?
   — Понял тебя, Синица. Ястреб будет через несколько минут. Отбой.
   "Он едет!» — показал полковник телохранителям. Почти бегом прошел на место и, торопясь, но заставляя себя работать медленно, собрал винтовку. Воткнул обойму. Потащил на место треногу. Попытался поставить, но у треноги отвалилась ножка!