"В конце концов, двое суток — все равно условный срок, — подумал он. — Мне придется провести здесь столько времени, сколько я выдержу. Главное —.продержаться как можно дольше. Я ведь даже не имею права сесть — в этом старик был совершенно прав. И придется запретить себе спать. А также отправлять «крупные» естественные надобности — хотя они могут и не возникнуть ввиду пустоты в желудке.
   Какая же чепуха лезет в голову, боже мой!
   Интересно, перед казнью люди тоже думают о каких-нибудь глупостях? Например, о том, что на них — носки с дырявыми пятками.
   Наверное, смерть для того и существует, чтобы люди могли хотя бы раз в жизни подумать о чем-нибудь важном. Но они все равно не используют эту возможность. Да и что такое — важное? Что может быть для человека важнее жизни? А жизнь — сплошная трата времени на пустяки. Вечный поход к горизонту, который не дано перейти, потому что если даже его перейдешь, то за ним будут лишь пустота смерти и понимание тщетности своих стараний".
   Гарс не знал, сколько времени он провел в одиночестве. Временами на него накатывало неудержимое желание отпустить Кнопку и уйти куда глаза глядят — пусть этот мир катится в пропасть без него, — но что-то удерживало его возле «конуса».
   А потом его одиночество было вновь нарушено, и при виде того человека, который явился в пещеру, Гарс не смог скрыть своего изумления.
   Потому что это был когнитор Джанком Тарраф. Старший когнитор. Повелитель марионеток. Экспериментатор над игрушками.
   Первое, что Тарраф сделал, — это поздравил Гарса с победой.
   — Ты здорово разыграл эту партию, Гарс, — сказал он. — Не зря мы делали ставку именно на тебя. Ты был так искренен и убедителен — просто-таки древнегреческий герой, ставящий ультиматум «богам», чтобы они прекратили свои небесные раздоры! Впрочем, ты ведь и сам верил в то, что говорил.
   Потом он открыл ошеломленному Гарсу всю подоплеку происходящего. Оказывается, трюк с Кнопкой был давным-давно задуман Когницией, которой уже надоело ждать, пока какая-то из воюющих сторон одержит победу. Надо было заставить и превенторов, и экстроперов не только перестать воевать, но и, образно выражаясь, покинуть поле брани. Создание декорации для шантажа было делом техники — где и как соорудить макет Кнопки, как распустить дезинформирующие легенды о том, что ее якобы установили еще Пришельцы, кого подобрать на роль исполнителя… С последним пунктом сначала существовали определенные затруднения, поскольку Когниция понимала, что ее представителям не поверят ни превенторы, ни экстроперы. На эту роль требовался совершенно посторонний и не посвященный в коварный замысел человек, который горел бы жаждой мщения и стремлением положить конец войне.
   И тут, как бог из машины, появляется Гарс — человек, движимый, стремлением освободить людей от плена Горизонтов, но при этом готовый сам переступить любую запретную черту. Модель его личности была построена довольно быстро, а потом… потом его стали вынуждать поступать так, как было выгодно ког-ниторам. Они все просчитали с математической точностью, эти люди с добрыми глазами детской няни и холодным разумом патологоанатома.
   И теперь они победили. Благодаря ему, роботу в человеческом обличье. Главному действующему лицу в операции под каким-нибудь громким названием, непременно позаимствованным из древней мифологии. «Троянский конь», например.
   Когнитор сделал шаг к Гарсу, чтобы пожать ему руку или похлопать его по плечу, но Гарс воскликнул:
   — Не подходите! Иначе я нажму Кнопку! Тарраф ласково сощурился.
   — Ну разумеется, Гарс! — сказал он. — Только, по-моему, ты слишком вошел в свой образ. Не бойся, нас с тобой сейчас никто не видит и не слышит — это я гарантирую. Да оторвись ты от этой дурацкой бутафории, успеешь еще насладиться мнимым всемогуществом!
   Он сделал второй шаг.
   — Последний раз предупреждаю, — сквозь зубы угрюмо пробурчал Гарс и сделал вид, что легонько нажимает на гладкий и горячий бугорок, как живое существо перекатывавшийся под его ладонью. — Я сделаю это!
   — Впрочем, я тебя понимаю, — сообщил Тарраф, послушно останавливаясь в нескольких шагах от Гарса. — Не следует ни на секунду выходить из роли, иначе можно в решающий момент утратить достоверность, а этого допустить никак нельзя… Что ж, желаю тебе успеха. — Он повернулся, собираясь направиться к выходу из подземелья.
   — А вы не боитесь, — сказал ему в спину Гарс, — что я действительно взорву Землю? Помните, как когда-то Птолемей просил дать ему точку опоры? Что, если такая точка все-таки существует и она находится у меня под рукой?
   Когнитор замер на полушаге, и спина его неуловимо отвердела. Однако он сумел быстро овладеть собой.
   — М-да, — сказал он, вновь поворачиваясь к Гарсу своим бледным лицом. — Мне остается лишь констатировать — и с превеликим сожалением, поверь, — что ты оказался гораздо менее здравомыслящим, чем твоя модель. Во всяком случае, нам и в голову не могло прийти, что ты так подвержен самовнушению. Впрочем, для дела это не вредно. Это даже хорошо. Ведь идиот, слепо верящий в свою силу, выглядит гораздо убедительнее любого актера. Кстати, про точку опоры говорил не Птолемей, а Архимед.
   — А если актер не я, а вы? — осведомился Гарс, по-прежнему не отпуская Кнопку. — Почему бы мне не допустить, что ваша болтовня — не более чем сказка? Может быть, вы просто-напросто пытаетесь извлечь выгоду из сложившегося положения и придумали славную историю о глупеньком Гарсе, который превратился в слепое орудие Когниции? Ведь тем самым вы убили бы сразу двух зайцев: во-первых, смогли бы властвовать над всей планетой. А во-вторых, получили бы возможность извлечь и исследовать адское устройство Пришельцев.
   — Чушь! — хрипло сказал старший когнитор, усмехаясь краем рта. — Несусветная белиберда!
   — Чушь? — переспросил Гарс. — Почему же вы тогда остановились, стоило мне припугнуть вас? Допустим, что вы рассказали правду о планах Когниции. Но ведь существует хотя и ничтожно малая, но вполне допустимая вероятность того, что могла быть и настоящая Кнопка, подключенная к настоящей бомбе, и превенторам действительно удалось обнаружить ее. Вы согласны с этим?
   — Что ж, — после паузы произнес Тарраф. — Согласно стохастике, такая вероятность действительно имеется. Но если бы настоящая Кнопка и была, то никак не здесь — уж это я вам гарантирую на все сто процентов, без всяких там десятых или сотых долей!..
   — А давайте проверим, — с вызовом перебил своего собеседника Гарс. — Попробуйте подойти ко мне, а я попробую нажать Кнопку. И мы сразу увидим, кто из нас прав! Что же вы застыли, Джанком Олегович?
   Бывший наставник Гарса не шелохнулся, только лицо его почернело, словно обугливаясь от ожога.
   — Ты сошел с ума, Гарс! — пробормотал он. — С такими, как ты, бессмысленно разговаривать разумно.
   Не договорив, он резко повернулся и стремительно полувышел-полувыбежал из пещеры.

Глава 6

   Как-то в юности Гарс прочитал один старый рассказ, автора и название которого, как это с ним частенько бывало, тут же прочно забыл. Однако суть рассказа почему-то застряла в его памяти так, будто все это произошло с ним самим. Он потом даже сны видел на эту тему.
   Это была история о том, как некто, пребывавший длительное время без работы, наткнулся в газете на объявление с предложением работы за довольно высокое вознаграждение. Условие ставилось одно: обладать терпением и выдержкой. Недолго думая, безработный звонит по указанному в объявлении телефону, а затем и является на прием к работодателю. Тут выясняется, что речь идет об очень богатом человеке, общественное положение которого сводилось к странному авторскому определению «олигарх».
   Дальше начинает сгущаться таинственная атмосфера. Работодатель утверждает, что готов взять новоиспеченного кандидата и платить ему немалые деньги, но (тут он делает многозначительную паузу) дело в том, что работа предстоит весьма трудная и ее якобы выдерживает не каждый. Поэтому оплата будет производиться им лишь раз в полгода, причем никаких авансов, только за отработанное время.
   Безработному начинает мерещиться смутная перспектива в духе фильмов ужасов: импровизированная пыточная камера в подвалах особняка хозяина, ухаживание за какими-нибудь домашними монстрами или ежедневное и многократное удовлетворение супруги работодателя, страдающей бешенством матки. Тем не менее он соглашается, мысленно признавшись, что за такие деньги, которые обещает миллионер, можно пойти на любые жертвы и муки.
   Однако в первый же «рабочий» день суть его новой работы выясняется сама собой. Она заключается в том, "что нужно ежедневно отсиживать в пустой комнате восемь часов (с получасовым перерывом на обед) ничего не делая. Абсолютно ничего. Заниматься какой-либо целенаправленной деятельностью строго запрещается. Нельзя даже смотреть в окно — впрочем, оно находится под самым потолком, так что до него при всем желании не достать. Нельзя читать. Нельзя писать. Нельзя слушать музыку и выходить из комнаты (удобства имеются тут же). Нельзя ковырять в носу и приводить в порядок ногти. Можно немногое. Например, сидеть (но не спать!) в мягком, удобном кресле и смотреть на пустую белую стену перед собой. Думать, правда, тоже не запрещается — о чем угодно и сколько угодно.
   Первоначально безработный приятно удивлен. Мысленно потирая руки, он предвкушает, как изо дня в день будет комфортно и с пользой отсиживать так называемое «рабочее» время, мечтая о том о сем, мысленно решая шахматные этюды и сочиняя стихи. Да мало ли какой еще умственной работой можно заниматься! И за все это получать бешеные деньги!
   Однако проходит день, другой, неделя, и человек, принятый на должность бездельника, начинает ощущать какое-то смутное беспокойство. Словно чего-то ему не хватает на новом месте. Через две недели он уже не может ни о чем думать, сидя в этом проклятом кресле. Через месяц его попеременно начинают мучить то бессонница, то кошмарные сны. Через два месяца оп лачиваемое ничегонеделание превращается для него в изощренную пытку, оно чуть ли не физически причиняет ему боль, тем более тяжкую, что восемь часов тянутся медленно-медленно, а иногда человеку кажется, что время и вовсе останавливается.
   И тогда он понимает, в чем заключается глубинный смысл его странного бездействия. Наверное, олигарх одержим манией величия и ему нравится играть с людьми. Вот он и устроил подобие тюремной камеры у себя на дому. Ведь то, на что обречен человек, сидящий в пустой комнате, является самым обычным лишением свободы. Правда, с добровольного согласия самого узника. Правда, за деньги. Правда, нет здесь ни зверствующих надзирателей, ни придурков-сокамерников. Да и заключение это носит непостоянный и в принципе ненасильственный характер: хочешь — сиди, не хочешь — никто тебя не держит, иди на все четыре стороны… Но это все равно — несвобода. Тюрьма. Заключение. Причем такое, что ты сам определяешь, сколько тебе еще сидеть и зачем.
   До первой «зарплаты» герой рассказа так и не дотянул. Однажды он явился к своему хозяину, чтобы известить его о своем увольнении. И чтобы задать мучивший его вопрос: ради чего же он подвергал себя ежедневному тюремному заключению?
   Тут выясняется, что миллионер поспорил с кем-то из своих приятелей на извечную философскую тему: является ли деятельность врожденным, как бы инстинктивным свойством человека — или же человек вполне может обойтись без этого, а значит, вполне в состоянии праздно провести свою жизнь? Для этого олигарх и решил поставить практический «эксперимент» на добровольцах — тем более что отбоя от желающих не было…
   Концовка рассказа была автором как-то смазана и не запечатлелась в памяти Гарса. Не то уволившийся человек, помыкавшись некоторое время в безуспешных поисках работы, в конце концов возвращается к своему странному работодателю, умоляя его принять обратно. Не то он обретает должность клерка в какой-то захудалой конторке, где вынужден изо дня в день исполнять очень скучные, занудные, но весьма важные обязанности — однако вскоре с ужасом обнаруживает, что просто не в состоянии сосредоточиться на работе и его безудержно тянет откинуться на спинку кресла и часами тупо смотреть в стену перед собой.
   И теперь, оказавшись по собственной воле пленником пещеры и Кнопки, Гарс то и дело вспоминал этот рассказ безвестного автора.
   Теперь он мог сам испытать, как это тяжело — быть в плену у самого себя.
   Он давно потерял счет времени, и порой ему казалось, что уже прошло, по крайней мере, несколько тысячелетий с того момента, как он предъявил воюющим свой безумный ультиматум. Если бы он мог видеть себя в зеркало, то ужаснулся бы, увидев там отражение исхудалого, с заросшим жесткой щетиной лицом существа, лишь отдаленно напоминающего человека. Но зеркал в пещере не было, а Кнопка, хоть и была блестящей, почему-то ничего не отражала своей поверхностью.
   Он не знал, что сейчас происходит за стенами мрачного каменного мешка. Иногда ему приходило в голову, что никто и не собирался выполнять его требований и что на планете по-прежнему продолжается бессмысленная бойня. Временами, наоборот, ему казалось, что ультиматум все-таки возымел результат и что превенто-ры и экстроперы убрались с Земли, вот только предупредить его, Гарса, об этом забыли — в виде этакой изощренной мести за доставленное унижение. Но проверить ни то ни другое у него не было возможности. Так же, как не было возможности точно установить, действительно ли Когниция использовала его, как пешку, или только блефовала в тайной игре, исход которой зависел исключительно от его веры в свое предназначение.
   Его окружали только тускло освещенные стены. Теперь это был его Горизонт, и уйти за него на этот раз было никак нельзя. Это был его последний бой, и он предпочел бы скорее умереть, нежели проклясть все и сдаться, отказавшись от своего решения.
   Но чем больше времени проходило, тем все больше его душу разъедали сомнения. Он спрашивал самого себя, сможет ли нажать зловещую Кнопку в том случае, если потерпит поражение, и не мог найти в своей пронизанной болью душе ответа на этот вопрос. Если в самом начале, когда идея ультиматума только пришла ему в голову, он знал, что ни при каких обстоятельствах не расправится с миром так, как он этого, в сущности, заслуживает, то теперь он уже не был столь уверен в себе. Груз, который он на себя взвалил, оказался таким нечеловечески тяжелым, что какие-то невидимые стержни в нем хрустели и трещали, неумолимо надламываясь, и нельзя было поручиться, что однажды его воля и непреклонность не будут окончательно сломлены, и тогда…
   Он старался не думать об этом, чтобы отогнать предательские, деморализующие волю мысли, но они все равно упрямо лезли ему в голову.
   Порой он ловил себя на том, что и сам не верит, будто, нажав на Кнопку, сможет пустить весь этот мир в тартарары. Тогда его посещало неодолимое искушение проверить это самым простым способом, избавляющим и его,.и все человечество от ненужных мук, но, стиснув зубы, он перебарывал себя, потому что этот вариант означал бы позорное поражение, а ему ни в коем случае нельзя было проигрывать — ведь за его спиной стояли люди. Обычные люди. Слепые люди. Плохие и хорошие. Приятные и не очень. Много людей.
   Чтобы отвлечься, он вспоминал. Однако этб не только не помогало держаться, но, напротив, лишь ускоряло приближение рокового конца. Воспоминания вызывали галлюцинации, под влиянием которых он беседовал с призраками давно погибших людей и слышал чьи-то далекие голоса. Эти голоса и призраки в чем-то убеждали его, они занудно зудили на тысячу ладов каждый о своем, они насмехались над ним, они умоляли его, они сердито проклинали его, и требовались неимоверные усилия, чтобы заставить себя не слышать их.
   Это было тоже опасно. Чтобы выстоять возле Кнопки, нужно было забыть прошлое, вычеркнув его из своей памяти окончательно и бесповоротно.
   Потом начались короткие периоды беспамятства, и он понял, что силы оставляют его. Взгляд его упал на бесполезную груду оружия, оставленную его бывшими соратниками на полу пещеры. «Что ж, — спокойно подумал он, — это мы оставим на крайний случай. Это будет довольно просто: установить переключатель пульсатора на полную мощность и длинной очередью обрушить стены так, чтобы тяжелые базальтовые плиты надежно завалили пещеру и входной туннель. Конечно, рано или поздно завал раскопают и путь к Кнопке будет открыт заново, но большего для мира я сделать не могу».
   Но однажды, когда ему стало совсем худо, в окружающей его тишине наметился какой-то перелом, и, недоверчиво насторожившись, Гарс замер.
   Это были чьи-то шаги. Они явно приближались. Кто-то шел к нему по туннелю, и, судя по поступи, это мог быть только человек.
   Больше всего Гарс сейчас опасался, что эти шаги окажутся очередным наваждением, порожденным его измученным, как бы разбитым на тысячи осколков мозгом.
   Когда шаги приблизились настолько, что стали отчетливо слышны и Гарс окончательно убедился, что не стал жертвой очередной иллюзии, то, напрягая свой слух так, что, казалось, еще немного, и из ушей хлынет кровь, — он постарался определить, кем является человек, который вот-вот войдет под каменный купол пещеры, как он настроен и какую весть несет из Большого Мира…
   Но эти умственные усилий были явно напрасным занятием, и тогда Гарс перестал гадать и стал ждать появления пришельца.
   Просто ждать — ничего другого все равно не оставалось.
 
   г.Москва, май — ноябрь 1999 г.