Страница:
И еще. Оказывается, вокруг меня шла война. Война между теми, кто вкусил прелести тайной власти над людьми, и теми, кто пытался не допустить, чтобы эпидемия компьютерного диктата расползлась по всему миру… Эта война была скрытой, но не менее жестокой, чем обычные войны. Никто, кроме сражающихся сторон, не знал о том, что люди в городе погибают не из-за автомобильных катастроф и не из-за убийств на так называемой «бытовой почве», а в результате боевых действий. И поэтому сейчас я испытывал те же ощущения и чувства, какие должен испытывать человек, заснувший глубоким сном в поле на травке, под мирным небом, но пробудившийся от воя мин и свиста пуль над головой, разрывов снарядов и стонов раненых в рукопашном бою и осознавший, что спал он, оказывается, на нейтральной полосе, между двумя линиями окопов…
Еще в моей квартире Клур поставил передо мной проблему выбора: или наплевать на все, постараться забыть все, что я видел и слышал в последние дни, и продолжать жить, как ни в чем не бывало, – или же вступить в невидимое сражение на стороне тех, кто не хочет быть марионетками. Тогда я еще колебался, потому что многого не знал. И то, что я сейчас был с Клуром, еще ничего не значило: в любой момент я имел право попросить его остановить машину и уйти от него. Однако теперь я не мог так поступить – не потому, что он недавно спас меня от пожизненного заключения, а моих родителей – от пожизненного позора, а потому, что отныне мне было ради чего сражаться и за что мстить геймерам…
– Ну, что задумался, приятель Рик? – вдруг заорал над моим ухом Клур, фамильярно хлопнув меня по колену. – Страшно стало?.. Не бойся, прорвемся! Нам бы только ночь простоять да день продержаться! Зато нас теперь двое, а значит, наши шансы на победу возрастают вдвое… «Мы спина к спине у мачты – против тысячи вдвое-ем», – пропел он, изрядно фальшивя.
Штурвал управления «тандерболтом» вновь был у него в руках.
– А мне другой стишок приходит в голову, – сказал я. – Только детский: «Вдоль реки бежал Аким. Был Аким совсем сухим. Побежал он поперек – весь до ниточки промок»1 …
Он с подозрением покосился на меня.
– Промок, говоришь? – спросил он. – По-моему, ты на что-то гнусно намекаешь, Рик. Боишься последствий, что ли?
– Ничего я не намекаю, – сказал я и отвернулся к боковому стеклу.
Судя по улицам, которые мы проезжали, Клур избрал простую, но эффективную тактику, благодаря которой нас пока никто не преследовал и не пытался остановить. Лезть в центр города, где по ночам дежурят усиленные полицейские патрули, было бы рискованно: машину, «позаимствованную» моим новым соратником по борьбе, наверняка уже разыскивали. С другой стороны, приближаться к городской черте было бы тоже неразумно – именно на окраинах в последнее время творилось больше всего бесчинств по ночам. Значит, там хозяйничали геймеры. Поэтому мы кружили в промежуточных, между центром и окраинами, районам.
– Мы всю ночь так и будем совершать автомобильную экскурсию? – не выдержал я.
– Есть другие предложения, стажер? – осведомился Клур.
– Предложений нет. Есть вопросы…
– Если они не касаются устройства Вселенной, то я постараюсь ответить.
– Ты виделся с женой Слана?
Клур достал из кармана большой носовой платок и с остервенением высморкался в него.
– Послушай, Рик, – сказал он. – В наших делах ты пока еще ни хрена ни смыслишь. И тебе наверняка в дальнейшем покажутся … ну, кощунственными, что ли… некоторые вещи, которые для «контролеров» – так называют в Интерполе сотрудников нашего отдела – являются само собой разумеющимися… Тебе наверняка кажется, что я обязан был побывать на похоронах твоего приятеля, навестить убитую горем супругу и дочь и выразить им от имени всей нашей Конторы соболезнование… Так, да? А теперь запомни: ничего из этого не будет, потому что меня это не интересует, понял? Не ин-те-ре-су-ет! И точка!.. И если ты считаешь иначе, значит, ты еще не до конца уяснил особенности наших действий. Дело в том, Рик, что мы, оперативники, должны во что бы то ни стало выполнить главную задачу, а все остальное – потом, если, разумеется, останемся в живых…
– Значит, тебя не интересует, кто убил Слана? – осторожно спросил я.
Он хмыкнул:
– Скажем так: это меня не касается, Рик. Я с самого начала не собирался искать убийцу, допрашивать и сдавать его в полицию, предварительно смазав пару раз по физиономии!.. Я знал, что геймеры использовали «игрушку», а особенность «игрушек» заключается в том, что они ничего не знают о своих невидимых хозяевах.
– Ну, а чисто по-человечески тебе не хотелось бы узнать, кто?..
Клур выругался сквозь зубы и сплюнул в полуоткрытое окно машины.
– Да мне на это насрать, дурачок! – почти ласково сказал он. – Пусть даже это ты грохнул своего дружка!
– Тебе что – в самом деле все равно? – не своим голосом спросил я.
– Ну что ты, ей-Богу, такой наивный, Рик? – сказал Адриан. –Естественно, что мы допускали возможность гибели Этенко… Единственное, чего мы не могли предотвратить – что Шлемист выйдет на него быстрее нас. Проморгали, прошляпили мы Слана, Рик, вот какая петрушка получается…
– «Прошляпили», – с горечью повторил я. – Ты так говоришь, будто вы с геймерами в футбол играли и из-за разини-вратаря пропустили гол в свои ворота… Но ведь это не футбол, Адриан!
– Я тоже так считаю, – охотно согласился Клур, резко выворачивая штурвал вправо. – И именно поэтому меня сейчас интересует другое – как подобраться к Шлемисту. Есть еще вопросы?
– Конечно! Например, долго ли нам с тобой еще кружить на машине, находящейся в розыске?
– Ну ты и зануда, Рик, – констатировал Клур. – Ладно, объясняю в последний раз для самых бестолковых… Мы с тобой наконец напали на след Шлемиста. Следующий этап – попытаться расшифровать словечко «UTY-REHJD». И, пока ты тут отдыхал на мягком сиденье после нокаута, я успел переправить файл Слана в Центр, где сейчас над ним трудятся в поте лица самые опытные дешифраторы и самые совершенные комп-декодеры. А мы с тобой находимся в режиме ожидания. Как только результат дешифровки до нас с тобой доведут, мы перейдем к заключительному этапу главной задачи. Между прочим, при благоприятном раскладе все может закончиться еще этой ночью, Рик!..
С этими словами он на полной скорости, едва не сбив прозрачный колпак комп-терминала на тротуаре, свернул на Одиннадцатую улицу и тут же сбросил скорость почти до нуля.
На тротуаре за углом стоял человек в пижаме и туфлях на босу ногу. Волосы его были взлохмачены так, будто его только что подняли с постели и прогнали бегом по всему проспекту. Увидев нашу машину, он поднял вверх левую руку, подпер ее правой, как прилежный ученик в школе, и три раза покачал из стороны в сторону.
– Проклятье!.. – вдруг ни с того, ни с сего ругнулся Клур. – Нам с тобой дьявольски не везет, Рик!..
– Что случилось? – осведомился я.
– Закон Диллери номер два гласит так, – объявил Клур. – Если тебе не везет, если у тебя скверное настроение, если тебе на голову испражнилась птичка, вспомни какой-нибудь отличный анекдот… Рик, ты знаешь анекдот про то, как полисмен останавливает одну старушку за превышение скорости, а она, не сбавляя скорости, несется дальше?
– Знаю, – сказал я. – Кстати, его сочинил Авер Гунибский. «Мадам, – спрашивает полицейский, когда ему удается все-таки настигнуть прыткую старушку, – вы знаете, что означает моя поднятая рука?» – «Как же мне не знать, – отвечает старушка, – если я всю жизнь проработала учительницей в школе!»…
– А кто такой Гунибский? – спросил Клур. – Какой-нибудь классик прошлого века?
– Нет, это хозяин того бара, в котором мы с тобой познакомились, – сказал, невольно улыбнувшись, я. – Он сочиняет анекдоты сам, но, по-моему, до классики ему еще далеко… Странный способ «голосовать» выбрал тот тип, тебе не кажется?
– А он вовсе не «голосовал», – меланхолично сообщил Адриан. – Он передал мне сообщение Центра о том, что файл Сигнальщика расшифровать не удалось. Представляешь? С их-то техникой и возможностями!.. Что же это за шифр выбрал твой приятель, а?
– «UTYREHD», – задумчиво повторил я. – А, может быть, это на каком-нибудь древнем языке? Санскрите, например?
– Едва ли, – возразил Клур. – Наши в первую очередь проверили бы лексикон всех сегодняшних и мертвых языков – благо, у нас собственный информаторий, в том числе и по лингвистике… Да и разве Слан был похож на полиглота?
В этом он был прав. В университете Слану с трудом давалась даже латынь, и подозревать его в знании суахили или санскрита было бы, по меньшей мере, неразумно.
– И что теперь? – спросил я.
Клур с досадой ударил обеими ладонями по штурвалу и вскричал:
– Да что ты заладил сегодня, как попугай – «Что теперь?», «Что теперь?»!.. Если бы мне самому кто-нибудь это подсказал !
– Подумаешь, – сказал я. – Спросить, что ли, нельзя?
Он смягчился:
– Ладно, извини, дружище… У меня ведь тоже нервы не железные.
– На первый раз прощаю вас, капитан, – надменно сказал я.
– Наверное, вот что мы сейчас сделаем, – сказал Клур. – Прежде всего надо покинуть машину, она становится слишком опасной.
– Пересядем на другую?
– Нет, не стоит. Иначе, рано или поздно, мы привлечем к себе внимание противника. Где гарантия, что геймеры сейчас не контролируют водителей всех машин в городе?
– Это сколько же их тогда должно быть? – удивился я. – Полмиллиона, что ли?
– Да нет, конечно, гораздо меньше, просто каждый из них может вести до десяти игрушек одновременно – в режиме замедленного времени… Все равно, пора нам спешиться и забраться глубоко на дно. Отсидимся – а завтра видно будет… Для начала внешность поменяем… Тебя вот, например, под девушку замаскируем!
– Еще чего! – возмутился я, уже потом догадавшись, что Клур шутит.
И в этот момент, словно разгадав наши намерения, нас перехватили.
Длинный серый «парабелл», обогнавший нас на огромной скорости, развернулся в полусотне метров впереди нас поперек улицы, и из его боковых люков, крышки которых втянулись в корпус, бойко выскочили трое самой заурядной внешности. Однако от обычных мирных граждан их отличали компакт-автоматы в руках. Парни приняли положение для стрельбы стоя, как в тире, только в роли мишеней они явно видели нас. Один из парней, с косым чубом и усиками, повел стволом вправо, приказывая нам остановиться.
Клур сбросил скорость и стал прижиматься к правой обочине. Мне показалось, что он собирается последовать повелительному жесту усатого.
– Ты что, Адриан? – успел лишь спросить я. – Они же нас…
– Держись, парень, – пробурчал он сквозь зубы, лицо у него было серое, как пыльная бумага, и в тот же миг меня ударило головой о дверцу, потому что наша машина встала на два колеса, выписывая немыслимо крутой вираж.
Сначала я принял странный, надрывный звук за гул в голове от удара о дверцу, потом – за визжание шин при развороте на сто восемьдесят градусов, и только когда наша правая задняя дверь вдавилась в салон, а стекло с вакуумной прослойкой разлетелось осколками по заднему сиденью, я понял, что в нас стреляют.
Потом та же участь постигла задний люк. Наш «тандерболт» набирал скорость, но мне показалось, что он ползет, как улитка.
– Откуда у них оружие? – тупо спросил я, словно момент был самым подходящим, чтобы выяснять такие детали.
Клур молчал, бешено вращая штурвалом из стороны в сторону. Машина прыгала перепуганным зайцем по всей ширине проезжей части, и перекресток был уже близок, остается только свернуть за угол – и мы окажемся в недосягаемой для пуль зоне.
Но за угол нас не пустили. Прямо на нас вывернула огромная туша пустого двухэтажного автобуса, и водитель его повторил маневр тех парней из «парабелла», ударившись бортом о столб уличного освещения, но зато перекрыв нам не только дорогу, но и тротуар. Мы оказались в ловушке, и Адриану не оставалось ничего другого, кроме как применить экстренное торможение.
Машину занесло, а потом зашипели пробитые пулями шины, и наш «тандерболт», перекосившись, будто пьяный инвалид, застыл посередине дороги, метрах в пяти от автодинозавра. Еще немного – и мы бы на полной скорости воткнулись в борт автобуса.
– Выскакивай и сразу падай на асфальт, – приказал мне Клур.
Я нажал кнопку на дверце. К счастью, ее не заклинило от динамических перегрузок, и я вывалился в приоткрывшийся проем. Сверху на меня рухнул Клур, ребра мои затрещали от его тяжести, но он тут же откатился в сторону.
– Ты быстро бегаешь, Рик? – спросил он, сипя и задыхаясь, словно сам только что пробежал стометровку на время.
– Только во сне, – ответил я.
– Тогда на счет «три» постарайся как можно быстрее проползти под автобусом, и рви изо всех сил!..
– Куда? – глупо спросил я. – А ты?
– Слишком много вопросов задаешь, стажер, – прохрипел он. – Встретимся еще, мир тесен, а нет…
Он не договорил и махнул рукой.
Повернув голову, я увидел, что со стороны водительской кабины автобуса к нам приближается по асфальту чья-то тень.
В тот же миг Адриан, будто превратившись в пантеру, взметнулся навстречу подходившему громиле, сжимавшему в правой руке длинную стальную дубинку – не то ломик, не то монтировку. Громила замахнулся на Клура, но интерполовец блокировал руку с железякой – при этом он выкрикнул громко: «И-раз» – сместился вправо и ударил нападавшего левой ногой под мышку захваченной руки, а кулаком нанес быстрый удар в лицо («И-два!»). Водитель автобуса, по-детски ойкнув, влип спиной в борт автобуса, стал сползать вниз, но Клур в прыжке добавил ему другой ногой – теперь уже в висок. Как на этот отреагировал громила, я не знаю, потому что в этот момент Клур заорал: «Три-и-и!», и я понял, что это относится ко мне.
Прижимаясь к шершавому горячему асфальту, я уподобился ящерице, протискиваясь под титановосплавным брюхом автобуса (оно оказалось почему-то длинным и низким, и я испугался, что вот-вот застряну под ним), а вылез с другой стороны, то вскочил и бросился бежать за угол перекрестка.
Со стороны центра города, приближаясь, истерично выла сирена полицейского патруля, и мне очень захотелось поверить в то, что Клур сумеет продержаться и уцелеть до его прибытия. Но надежды на это не было никакой, и, свернув в какой-то закоулок, я прислонился к стене и, задыхаясь, закрыл глаза. С бьющимся подобно паровому молоту сердцем прислушался. Там, откуда я бежал, раздались автоматные очереди, похожие на свист реактивных турбин, и это могло означать только одно… Каким-то внутренним зрением я отчетливо увидел, как Клур медленно-медленно падает на асфальт, как кровь фонтанчиками хлещет из его изрешеченной груди и изо рта, и как трое с автоматами неторопливо садятся в «парабелл»…
Теперь я мог рассчитывать только на свои силы.
Глава 10
Еще в моей квартире Клур поставил передо мной проблему выбора: или наплевать на все, постараться забыть все, что я видел и слышал в последние дни, и продолжать жить, как ни в чем не бывало, – или же вступить в невидимое сражение на стороне тех, кто не хочет быть марионетками. Тогда я еще колебался, потому что многого не знал. И то, что я сейчас был с Клуром, еще ничего не значило: в любой момент я имел право попросить его остановить машину и уйти от него. Однако теперь я не мог так поступить – не потому, что он недавно спас меня от пожизненного заключения, а моих родителей – от пожизненного позора, а потому, что отныне мне было ради чего сражаться и за что мстить геймерам…
– Ну, что задумался, приятель Рик? – вдруг заорал над моим ухом Клур, фамильярно хлопнув меня по колену. – Страшно стало?.. Не бойся, прорвемся! Нам бы только ночь простоять да день продержаться! Зато нас теперь двое, а значит, наши шансы на победу возрастают вдвое… «Мы спина к спине у мачты – против тысячи вдвое-ем», – пропел он, изрядно фальшивя.
Штурвал управления «тандерболтом» вновь был у него в руках.
– А мне другой стишок приходит в голову, – сказал я. – Только детский: «Вдоль реки бежал Аким. Был Аким совсем сухим. Побежал он поперек – весь до ниточки промок»1 …
Он с подозрением покосился на меня.
– Промок, говоришь? – спросил он. – По-моему, ты на что-то гнусно намекаешь, Рик. Боишься последствий, что ли?
– Ничего я не намекаю, – сказал я и отвернулся к боковому стеклу.
Судя по улицам, которые мы проезжали, Клур избрал простую, но эффективную тактику, благодаря которой нас пока никто не преследовал и не пытался остановить. Лезть в центр города, где по ночам дежурят усиленные полицейские патрули, было бы рискованно: машину, «позаимствованную» моим новым соратником по борьбе, наверняка уже разыскивали. С другой стороны, приближаться к городской черте было бы тоже неразумно – именно на окраинах в последнее время творилось больше всего бесчинств по ночам. Значит, там хозяйничали геймеры. Поэтому мы кружили в промежуточных, между центром и окраинами, районам.
– Мы всю ночь так и будем совершать автомобильную экскурсию? – не выдержал я.
– Есть другие предложения, стажер? – осведомился Клур.
– Предложений нет. Есть вопросы…
– Если они не касаются устройства Вселенной, то я постараюсь ответить.
– Ты виделся с женой Слана?
Клур достал из кармана большой носовой платок и с остервенением высморкался в него.
– Послушай, Рик, – сказал он. – В наших делах ты пока еще ни хрена ни смыслишь. И тебе наверняка в дальнейшем покажутся … ну, кощунственными, что ли… некоторые вещи, которые для «контролеров» – так называют в Интерполе сотрудников нашего отдела – являются само собой разумеющимися… Тебе наверняка кажется, что я обязан был побывать на похоронах твоего приятеля, навестить убитую горем супругу и дочь и выразить им от имени всей нашей Конторы соболезнование… Так, да? А теперь запомни: ничего из этого не будет, потому что меня это не интересует, понял? Не ин-те-ре-су-ет! И точка!.. И если ты считаешь иначе, значит, ты еще не до конца уяснил особенности наших действий. Дело в том, Рик, что мы, оперативники, должны во что бы то ни стало выполнить главную задачу, а все остальное – потом, если, разумеется, останемся в живых…
– Значит, тебя не интересует, кто убил Слана? – осторожно спросил я.
Он хмыкнул:
– Скажем так: это меня не касается, Рик. Я с самого начала не собирался искать убийцу, допрашивать и сдавать его в полицию, предварительно смазав пару раз по физиономии!.. Я знал, что геймеры использовали «игрушку», а особенность «игрушек» заключается в том, что они ничего не знают о своих невидимых хозяевах.
– Ну, а чисто по-человечески тебе не хотелось бы узнать, кто?..
Клур выругался сквозь зубы и сплюнул в полуоткрытое окно машины.
– Да мне на это насрать, дурачок! – почти ласково сказал он. – Пусть даже это ты грохнул своего дружка!
– Тебе что – в самом деле все равно? – не своим голосом спросил я.
– Ну что ты, ей-Богу, такой наивный, Рик? – сказал Адриан. –Естественно, что мы допускали возможность гибели Этенко… Единственное, чего мы не могли предотвратить – что Шлемист выйдет на него быстрее нас. Проморгали, прошляпили мы Слана, Рик, вот какая петрушка получается…
– «Прошляпили», – с горечью повторил я. – Ты так говоришь, будто вы с геймерами в футбол играли и из-за разини-вратаря пропустили гол в свои ворота… Но ведь это не футбол, Адриан!
– Я тоже так считаю, – охотно согласился Клур, резко выворачивая штурвал вправо. – И именно поэтому меня сейчас интересует другое – как подобраться к Шлемисту. Есть еще вопросы?
– Конечно! Например, долго ли нам с тобой еще кружить на машине, находящейся в розыске?
– Ну ты и зануда, Рик, – констатировал Клур. – Ладно, объясняю в последний раз для самых бестолковых… Мы с тобой наконец напали на след Шлемиста. Следующий этап – попытаться расшифровать словечко «UTY-REHJD». И, пока ты тут отдыхал на мягком сиденье после нокаута, я успел переправить файл Слана в Центр, где сейчас над ним трудятся в поте лица самые опытные дешифраторы и самые совершенные комп-декодеры. А мы с тобой находимся в режиме ожидания. Как только результат дешифровки до нас с тобой доведут, мы перейдем к заключительному этапу главной задачи. Между прочим, при благоприятном раскладе все может закончиться еще этой ночью, Рик!..
С этими словами он на полной скорости, едва не сбив прозрачный колпак комп-терминала на тротуаре, свернул на Одиннадцатую улицу и тут же сбросил скорость почти до нуля.
На тротуаре за углом стоял человек в пижаме и туфлях на босу ногу. Волосы его были взлохмачены так, будто его только что подняли с постели и прогнали бегом по всему проспекту. Увидев нашу машину, он поднял вверх левую руку, подпер ее правой, как прилежный ученик в школе, и три раза покачал из стороны в сторону.
– Проклятье!.. – вдруг ни с того, ни с сего ругнулся Клур. – Нам с тобой дьявольски не везет, Рик!..
– Что случилось? – осведомился я.
– Закон Диллери номер два гласит так, – объявил Клур. – Если тебе не везет, если у тебя скверное настроение, если тебе на голову испражнилась птичка, вспомни какой-нибудь отличный анекдот… Рик, ты знаешь анекдот про то, как полисмен останавливает одну старушку за превышение скорости, а она, не сбавляя скорости, несется дальше?
– Знаю, – сказал я. – Кстати, его сочинил Авер Гунибский. «Мадам, – спрашивает полицейский, когда ему удается все-таки настигнуть прыткую старушку, – вы знаете, что означает моя поднятая рука?» – «Как же мне не знать, – отвечает старушка, – если я всю жизнь проработала учительницей в школе!»…
– А кто такой Гунибский? – спросил Клур. – Какой-нибудь классик прошлого века?
– Нет, это хозяин того бара, в котором мы с тобой познакомились, – сказал, невольно улыбнувшись, я. – Он сочиняет анекдоты сам, но, по-моему, до классики ему еще далеко… Странный способ «голосовать» выбрал тот тип, тебе не кажется?
– А он вовсе не «голосовал», – меланхолично сообщил Адриан. – Он передал мне сообщение Центра о том, что файл Сигнальщика расшифровать не удалось. Представляешь? С их-то техникой и возможностями!.. Что же это за шифр выбрал твой приятель, а?
– «UTYREHD», – задумчиво повторил я. – А, может быть, это на каком-нибудь древнем языке? Санскрите, например?
– Едва ли, – возразил Клур. – Наши в первую очередь проверили бы лексикон всех сегодняшних и мертвых языков – благо, у нас собственный информаторий, в том числе и по лингвистике… Да и разве Слан был похож на полиглота?
В этом он был прав. В университете Слану с трудом давалась даже латынь, и подозревать его в знании суахили или санскрита было бы, по меньшей мере, неразумно.
– И что теперь? – спросил я.
Клур с досадой ударил обеими ладонями по штурвалу и вскричал:
– Да что ты заладил сегодня, как попугай – «Что теперь?», «Что теперь?»!.. Если бы мне самому кто-нибудь это подсказал !
– Подумаешь, – сказал я. – Спросить, что ли, нельзя?
Он смягчился:
– Ладно, извини, дружище… У меня ведь тоже нервы не железные.
– На первый раз прощаю вас, капитан, – надменно сказал я.
– Наверное, вот что мы сейчас сделаем, – сказал Клур. – Прежде всего надо покинуть машину, она становится слишком опасной.
– Пересядем на другую?
– Нет, не стоит. Иначе, рано или поздно, мы привлечем к себе внимание противника. Где гарантия, что геймеры сейчас не контролируют водителей всех машин в городе?
– Это сколько же их тогда должно быть? – удивился я. – Полмиллиона, что ли?
– Да нет, конечно, гораздо меньше, просто каждый из них может вести до десяти игрушек одновременно – в режиме замедленного времени… Все равно, пора нам спешиться и забраться глубоко на дно. Отсидимся – а завтра видно будет… Для начала внешность поменяем… Тебя вот, например, под девушку замаскируем!
– Еще чего! – возмутился я, уже потом догадавшись, что Клур шутит.
И в этот момент, словно разгадав наши намерения, нас перехватили.
Длинный серый «парабелл», обогнавший нас на огромной скорости, развернулся в полусотне метров впереди нас поперек улицы, и из его боковых люков, крышки которых втянулись в корпус, бойко выскочили трое самой заурядной внешности. Однако от обычных мирных граждан их отличали компакт-автоматы в руках. Парни приняли положение для стрельбы стоя, как в тире, только в роли мишеней они явно видели нас. Один из парней, с косым чубом и усиками, повел стволом вправо, приказывая нам остановиться.
Клур сбросил скорость и стал прижиматься к правой обочине. Мне показалось, что он собирается последовать повелительному жесту усатого.
– Ты что, Адриан? – успел лишь спросить я. – Они же нас…
– Держись, парень, – пробурчал он сквозь зубы, лицо у него было серое, как пыльная бумага, и в тот же миг меня ударило головой о дверцу, потому что наша машина встала на два колеса, выписывая немыслимо крутой вираж.
Сначала я принял странный, надрывный звук за гул в голове от удара о дверцу, потом – за визжание шин при развороте на сто восемьдесят градусов, и только когда наша правая задняя дверь вдавилась в салон, а стекло с вакуумной прослойкой разлетелось осколками по заднему сиденью, я понял, что в нас стреляют.
Потом та же участь постигла задний люк. Наш «тандерболт» набирал скорость, но мне показалось, что он ползет, как улитка.
– Откуда у них оружие? – тупо спросил я, словно момент был самым подходящим, чтобы выяснять такие детали.
Клур молчал, бешено вращая штурвалом из стороны в сторону. Машина прыгала перепуганным зайцем по всей ширине проезжей части, и перекресток был уже близок, остается только свернуть за угол – и мы окажемся в недосягаемой для пуль зоне.
Но за угол нас не пустили. Прямо на нас вывернула огромная туша пустого двухэтажного автобуса, и водитель его повторил маневр тех парней из «парабелла», ударившись бортом о столб уличного освещения, но зато перекрыв нам не только дорогу, но и тротуар. Мы оказались в ловушке, и Адриану не оставалось ничего другого, кроме как применить экстренное торможение.
Машину занесло, а потом зашипели пробитые пулями шины, и наш «тандерболт», перекосившись, будто пьяный инвалид, застыл посередине дороги, метрах в пяти от автодинозавра. Еще немного – и мы бы на полной скорости воткнулись в борт автобуса.
– Выскакивай и сразу падай на асфальт, – приказал мне Клур.
Я нажал кнопку на дверце. К счастью, ее не заклинило от динамических перегрузок, и я вывалился в приоткрывшийся проем. Сверху на меня рухнул Клур, ребра мои затрещали от его тяжести, но он тут же откатился в сторону.
– Ты быстро бегаешь, Рик? – спросил он, сипя и задыхаясь, словно сам только что пробежал стометровку на время.
– Только во сне, – ответил я.
– Тогда на счет «три» постарайся как можно быстрее проползти под автобусом, и рви изо всех сил!..
– Куда? – глупо спросил я. – А ты?
– Слишком много вопросов задаешь, стажер, – прохрипел он. – Встретимся еще, мир тесен, а нет…
Он не договорил и махнул рукой.
Повернув голову, я увидел, что со стороны водительской кабины автобуса к нам приближается по асфальту чья-то тень.
В тот же миг Адриан, будто превратившись в пантеру, взметнулся навстречу подходившему громиле, сжимавшему в правой руке длинную стальную дубинку – не то ломик, не то монтировку. Громила замахнулся на Клура, но интерполовец блокировал руку с железякой – при этом он выкрикнул громко: «И-раз» – сместился вправо и ударил нападавшего левой ногой под мышку захваченной руки, а кулаком нанес быстрый удар в лицо («И-два!»). Водитель автобуса, по-детски ойкнув, влип спиной в борт автобуса, стал сползать вниз, но Клур в прыжке добавил ему другой ногой – теперь уже в висок. Как на этот отреагировал громила, я не знаю, потому что в этот момент Клур заорал: «Три-и-и!», и я понял, что это относится ко мне.
Прижимаясь к шершавому горячему асфальту, я уподобился ящерице, протискиваясь под титановосплавным брюхом автобуса (оно оказалось почему-то длинным и низким, и я испугался, что вот-вот застряну под ним), а вылез с другой стороны, то вскочил и бросился бежать за угол перекрестка.
Со стороны центра города, приближаясь, истерично выла сирена полицейского патруля, и мне очень захотелось поверить в то, что Клур сумеет продержаться и уцелеть до его прибытия. Но надежды на это не было никакой, и, свернув в какой-то закоулок, я прислонился к стене и, задыхаясь, закрыл глаза. С бьющимся подобно паровому молоту сердцем прислушался. Там, откуда я бежал, раздались автоматные очереди, похожие на свист реактивных турбин, и это могло означать только одно… Каким-то внутренним зрением я отчетливо увидел, как Клур медленно-медленно падает на асфальт, как кровь фонтанчиками хлещет из его изрешеченной груди и изо рта, и как трое с автоматами неторопливо садятся в «парабелл»…
Теперь я мог рассчитывать только на свои силы.
Глава 10
Свет бьет прямо в глаза ярко-белым, безжалостным потоком. Лампа, не дающая теней, мне очень знакома, но я не могу припомнить, где видел ее раньше. Из-за того, что свет буквально заливает мои глаза, не видно больше ничего.
Ладно, сомкнем пока веки, чтобы, во-первых, окончательно не ослепнуть, и во-вторых – чтобы выиграть время, а сами сосредоточимся на других ощущениях.
Слух: где-то поблизости – металлическое звяканье, жужжание каких-то электроприборов и булькание льющейся воды. Бурчание тихих, неразборчивых голосов.
Положение тела – горизонтальное. Следовательно, я лежу. И между прочим, лежу на чем-то жестком, гладком и холодном. Следовательно, я лежу голышом, раз всей кожей чувствую холод своего ложа. Попытаемся пошевелить пальцами руки. Бесполезно. Ногами… То же самое. Другими частями тела… Такое впечатление, будто меня парализовало. Или от меня осталась только одна голова, домысливающая всякую чепуху насчет несуществующего тела. Как у профессора Доуэля…
Обоняние: в комнате витает отчетливый запах лекарств.
Теперь до меня доходит, где я уже видел эти огромные лампы со множеством граней, дающие такой яркий свет. Они применяются в операционных.
Значит, я – на операционном столе. Возможно, меня накачали какой-нибудь дрянью, а , может, просто-напросто прикрутили руки и ноги специальными зажимами, опасаясь, что, очнувшись, я начну буйствовать.
Успокойтесь, граждане врачи, я вовсе не собираюсь бить вас по мордам. Я – тихий пациент…
Интересно, что за операцию они замышляют? Удаление печени или трепанацию черепа? А что, если я вообще не в больнице, а в морге, где меня собирается вскрывать небритый и пьяный тип в резиновом фартуке, чтобы всласть покопаться в моих внутренностях? Как гласит чья-то мрачная шутка: «Вскрытие показало, что труп был еще жив»… Нет, нет, приятель, вместо того, чтобы паниковать, тебе лучше подать признаки жизни. Например, застонать…
Приоткрываю глаза, и на фоне яркого света появляется белое пятно. Жду, пока зрение придет в норму, и убеждаюсь, что пятно является довольно миловидным женским лицом, обрамленным медицинской шапочкой.
Женщина озабоченно вглядывается в меня, а потом переводит взгляд куда-то вбок и вверх – видимо, там располагается экран монитора, на который подаются данные о моем самочувствии. Не стоит смотреть, сестра: самочувствие у меня – хуже некуда!..
– Он пришел в себя, – говорит она кому-то в сторону, и рядом с ней тут же возникает другое лицо, тоже в белой шапочке с красным крестиком на лбу, но на этот раз – мужское.
– Как вы себя чувствуете, господин Клур? – спрашивает мужчина таким озабоченным тоном, что можно подумать, будто его в самом деле беспокоит мое здоровье.
– Где я? – пытаюсь спросить я, но из горла вырывается лишь нечленораздельный хрип.
Медсестра осторожно протирает кожу вокруг моего рта ваткой, смоченной в какой-то спиртосодержащей жидкости, хотя я предпочел бы сейчас глоток этой жидкости вовнутрь.
Повторяю свой вопрос, и на этот раз моя дикция становится намного лучше.
– Вам не стоит беспокоиться, – говорит мужчина. – Вы находитесь в частной хирургической клинике. Я – доктор Сэм Бейтс. К сожалению, вынужден сообщить вам, что сердечко ваше ни к черту не годится… Болезнь века, знаете ли, многие страдают от этого. Гиподинамия, ожирение, жаркий климат всегда только усугубляют сердечный недуг…
Он говорит мягко, но в то же время пристально наблюдая за моей реакцией. Уж не ждет ли он, что я буду возражать ему, особенно насчет гиподинамии? Мне-то грех жаловаться на малоподвижный образ жизни, если буквально перед тем, как попасть сюда, пришлось заняться самыми энергоемкими физическими упражнениями – сохранением своей драгоценной шкуры…
– Вы помните, что с вами произошло, господин Клур? – вкрадчиво осведомляется хирург. – Один мой хороший знакомый обнаружил вас лежащим без сознания на тротуаре в три часа ночи, позвонил мне, и я сразу же распорядился доставить вас в клинику – благо, он был на машине…
Конечно, я все помню, доктор, несмотря на то, что вы по уши налили меня наркотическими препаратами, отшибающими волю и разум.
… Сначала все было не так уж и плохо. Я разделался с шофером автобуса, чтобы дать возможность Любарскому уйти, но тут сзади подоспели люди из «парабелла», которые с трех сторон взяли меня на прицел своих почти игрушечных автоматов. Я предполагал, что они не собираются меня отправлять на тот свет, но, признаться, адреналина в моей крови от этого не убавилось: все-таки неуютно чувствуешь себя, когда еще пахнущий порохом ствол упирается тебе в затылок… Руки одного из этих типов обшарили меня в поисках чего-то необычного, но, видимо, результаты обыска показались ему недостаточными, и мне приказали раздеваться… «До пояса?», язвительно осведомился я. «Догола», мрачно сказали в спину. «Да побыстрее». Они явно торопились, впрочем, на их месте торопился бы любой: было слышно за версту, что к нам по ночным улицам мчится полицейский патруль. Мое внимание тогда было сосредоточено на другом занятии – я как раз прикидывал, как бы половчее избавиться от этих молодчиков, – а поэтому мой интеллектуальный коэффициент был равен почти нулю. Иначе чем объяснить мой ляп? Ведь невооруженным глазом было заметно, что парни с «компактами» действовали не очень-то логично и разумно: если бы они боялись полиции, то проще было бы запихнуть меня в «парабелл» и дать деру, чтобы где-нибудь в более подходящем месте обыскать меня как следует… с раздвиганием ягодиц и просвечиванием рентгеновскими лучами. Видимо, задумка Шлемиста как раз и заключалась в том, чтобы усыпить мою бдительность, и парни играли роль этакого отвлекающего фактора, не более…
Вообще, я не очень-то любил оружие. Некоторые оперативники не могут обойтись без увесистого «форда», из которого никто, кроме законного владельца, выстрелить не сможет: сработает механизм блокировки затвора… Другим подавай подмышечный компакт-пулемет с пулями, самонаводящимися на людей. Третьи уверяют, что в решающий момент нет ничего надежнее, чем какая-нибудь огнестрельная штуковина, замаскированная под зажигалку или спрятанная в оправе экран-очков. Но лично я всегда придерживался мнения, что любое оружие абсолютно бесполезно для самообороны. Потому что его еще нужно успеть вытащить, приготовить к бою и постараться не промахнуться в противника. Что же касается применения оружия в целях угрозы и запугивания для добывания каких-либо сведений, то и в этом случае, рассуждая логически, пистолет бесполезен. Ведь тот, кому угрожают, если он не окончательный идиот, рано или поздно, придет к выводу, что он гораздо больше нужен человеку с оружием живым, чем окоченевшим трупом. Другое дело, когда завязывается перестрелка. Но «контролер», угодивший в перестрелку с противником, может спокойно подавать рапорт об увольнении по профнепригодности. Потому что это означает, что он нарушил главное правило Контроля – убей противника прежде, чем он воспользуется оружием… В целом, оружие – скверный заменитель силы и рефлексов. Человек, постоянно таскающий за поясом или под мышкой кусок стали, оставшись без оружия, чувствует себя примерно так же, как голый среди бела дня в центре Нью-Йорка. Зато безоружность дает несомненное психологическое преимущество – особенно, если об этом знает противник. Твоя безоружность обезоруживает противника, и он невольно перестает опасаться тебя (и напрасно, потому что в ближнем бою существует сотня способов убить человека голыми руками)….
Именно этот психологический фактор я и решил использовать, когда приступил к раздеванию. Никому из троих не могло прийти в голову, что я решусь на что-либо существенное под прицелом трех стволов сразу. Однако, прежде чем приступить к выполнению намеченного плана, я, расстегивая пиджак, незаметно расстегнул цепочку своей «заглушки», а потом столь же аккуратно вытряхнул ее через рукав в прорези канализационной решетки.
Потом я стянул с себя пиджак.
Неискушенному человеку и в голову не может прийти, что на миг пиджак способен превратиться если не в оружие, то, по крайней мере, в подручное средство… Эти, во всяком случае, явно не знали, и я восполнил их пробел в образовании, с силой швырнув пиджак в лицо молодчику с усиками. Его замешательство усилилось, когда я нанес ему удар в пах коленом, и он согнулся пополам, вскрикнув от боли и выронив оружие. Второго я поймал за ногу и нагнувшись, чтобы увернуться от очереди, пущенной мне в голову третьим парнем, резким движением не только свалил его с ног, но и сломал коленный сустав. Третий тип попятился от меня и вновь открыл огонь, но, по-моему, он больше стремился напугать меня, чем убить или ранить, потому что его очередь только слегка обожгла мне лопатку и вонзилась в борт автобуса. Вторую очередь он пустить уже не успел, потому что из-за автобуса прогремела серия пистолетных выстрелов, и он, постояв еще немного с таким видом, будто ничего не случилось и он просто задумался, обрушился на асфальт. Полицейский офицер, стрелявший в парня, неторопливо спрятал пистолет в кобуру и подошел ко мне.
– С вами все в порядке? – осведомился он. Его коллеги, подоспевшие вслед за ним, надевали наручники на парней, которых я отключил, и бесцеремонно волокли их в машину.
– Да, вполне, – сказал я, надевая пиджак. – Боюсь, правда, что этим субчикам повезло меньше. Одному из них я сломал ногу, а другого, кажется, вообще отправил на тот свет. – С этими словами я кивнул на громилу, распростертого возле автобуса.
Полицейский наклонился и приподнял у лежащего одно веко.
– Так ему, собаке, и надо, – сказал он после паузы. – Я надеюсь, вы проедете вместе с нами в управление, чтобы заполнить протокол?
– С большой охотой, – сказал я. – Кстати, вы знаете, как будет «собака» по-арабски?
Контроль использует достаточно примитивный, но надежный пароль для того, чтобы наши люди могли опознать друг друга. Просто нужно употребить слово «собака» – неважно, в каком контексте или значении. Однако слово это может прозвучать в разговоре и случайно. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что данное слово действительно означает: «Я – свой», слушающий должен попросить собеседника перевести на какой-нибудь достаточно экзотический язык. Разумеется, с учетом возможных лингвистических познаний партнера. Любой оперативник Контроля знает наизусть примерно сотню эквивалентов перевода этого слова на редкие языки, начиная от амхарского и кончая японским. В данном случае в деле фигурировал «арабский след», и, видимо, в голове у меня сработали какие-то подсознательные импульсы, раз я избрал арабский язык …
Ладно, сомкнем пока веки, чтобы, во-первых, окончательно не ослепнуть, и во-вторых – чтобы выиграть время, а сами сосредоточимся на других ощущениях.
Слух: где-то поблизости – металлическое звяканье, жужжание каких-то электроприборов и булькание льющейся воды. Бурчание тихих, неразборчивых голосов.
Положение тела – горизонтальное. Следовательно, я лежу. И между прочим, лежу на чем-то жестком, гладком и холодном. Следовательно, я лежу голышом, раз всей кожей чувствую холод своего ложа. Попытаемся пошевелить пальцами руки. Бесполезно. Ногами… То же самое. Другими частями тела… Такое впечатление, будто меня парализовало. Или от меня осталась только одна голова, домысливающая всякую чепуху насчет несуществующего тела. Как у профессора Доуэля…
Обоняние: в комнате витает отчетливый запах лекарств.
Теперь до меня доходит, где я уже видел эти огромные лампы со множеством граней, дающие такой яркий свет. Они применяются в операционных.
Значит, я – на операционном столе. Возможно, меня накачали какой-нибудь дрянью, а , может, просто-напросто прикрутили руки и ноги специальными зажимами, опасаясь, что, очнувшись, я начну буйствовать.
Успокойтесь, граждане врачи, я вовсе не собираюсь бить вас по мордам. Я – тихий пациент…
Интересно, что за операцию они замышляют? Удаление печени или трепанацию черепа? А что, если я вообще не в больнице, а в морге, где меня собирается вскрывать небритый и пьяный тип в резиновом фартуке, чтобы всласть покопаться в моих внутренностях? Как гласит чья-то мрачная шутка: «Вскрытие показало, что труп был еще жив»… Нет, нет, приятель, вместо того, чтобы паниковать, тебе лучше подать признаки жизни. Например, застонать…
Приоткрываю глаза, и на фоне яркого света появляется белое пятно. Жду, пока зрение придет в норму, и убеждаюсь, что пятно является довольно миловидным женским лицом, обрамленным медицинской шапочкой.
Женщина озабоченно вглядывается в меня, а потом переводит взгляд куда-то вбок и вверх – видимо, там располагается экран монитора, на который подаются данные о моем самочувствии. Не стоит смотреть, сестра: самочувствие у меня – хуже некуда!..
– Он пришел в себя, – говорит она кому-то в сторону, и рядом с ней тут же возникает другое лицо, тоже в белой шапочке с красным крестиком на лбу, но на этот раз – мужское.
– Как вы себя чувствуете, господин Клур? – спрашивает мужчина таким озабоченным тоном, что можно подумать, будто его в самом деле беспокоит мое здоровье.
– Где я? – пытаюсь спросить я, но из горла вырывается лишь нечленораздельный хрип.
Медсестра осторожно протирает кожу вокруг моего рта ваткой, смоченной в какой-то спиртосодержащей жидкости, хотя я предпочел бы сейчас глоток этой жидкости вовнутрь.
Повторяю свой вопрос, и на этот раз моя дикция становится намного лучше.
– Вам не стоит беспокоиться, – говорит мужчина. – Вы находитесь в частной хирургической клинике. Я – доктор Сэм Бейтс. К сожалению, вынужден сообщить вам, что сердечко ваше ни к черту не годится… Болезнь века, знаете ли, многие страдают от этого. Гиподинамия, ожирение, жаркий климат всегда только усугубляют сердечный недуг…
Он говорит мягко, но в то же время пристально наблюдая за моей реакцией. Уж не ждет ли он, что я буду возражать ему, особенно насчет гиподинамии? Мне-то грех жаловаться на малоподвижный образ жизни, если буквально перед тем, как попасть сюда, пришлось заняться самыми энергоемкими физическими упражнениями – сохранением своей драгоценной шкуры…
– Вы помните, что с вами произошло, господин Клур? – вкрадчиво осведомляется хирург. – Один мой хороший знакомый обнаружил вас лежащим без сознания на тротуаре в три часа ночи, позвонил мне, и я сразу же распорядился доставить вас в клинику – благо, он был на машине…
Конечно, я все помню, доктор, несмотря на то, что вы по уши налили меня наркотическими препаратами, отшибающими волю и разум.
… Сначала все было не так уж и плохо. Я разделался с шофером автобуса, чтобы дать возможность Любарскому уйти, но тут сзади подоспели люди из «парабелла», которые с трех сторон взяли меня на прицел своих почти игрушечных автоматов. Я предполагал, что они не собираются меня отправлять на тот свет, но, признаться, адреналина в моей крови от этого не убавилось: все-таки неуютно чувствуешь себя, когда еще пахнущий порохом ствол упирается тебе в затылок… Руки одного из этих типов обшарили меня в поисках чего-то необычного, но, видимо, результаты обыска показались ему недостаточными, и мне приказали раздеваться… «До пояса?», язвительно осведомился я. «Догола», мрачно сказали в спину. «Да побыстрее». Они явно торопились, впрочем, на их месте торопился бы любой: было слышно за версту, что к нам по ночным улицам мчится полицейский патруль. Мое внимание тогда было сосредоточено на другом занятии – я как раз прикидывал, как бы половчее избавиться от этих молодчиков, – а поэтому мой интеллектуальный коэффициент был равен почти нулю. Иначе чем объяснить мой ляп? Ведь невооруженным глазом было заметно, что парни с «компактами» действовали не очень-то логично и разумно: если бы они боялись полиции, то проще было бы запихнуть меня в «парабелл» и дать деру, чтобы где-нибудь в более подходящем месте обыскать меня как следует… с раздвиганием ягодиц и просвечиванием рентгеновскими лучами. Видимо, задумка Шлемиста как раз и заключалась в том, чтобы усыпить мою бдительность, и парни играли роль этакого отвлекающего фактора, не более…
Вообще, я не очень-то любил оружие. Некоторые оперативники не могут обойтись без увесистого «форда», из которого никто, кроме законного владельца, выстрелить не сможет: сработает механизм блокировки затвора… Другим подавай подмышечный компакт-пулемет с пулями, самонаводящимися на людей. Третьи уверяют, что в решающий момент нет ничего надежнее, чем какая-нибудь огнестрельная штуковина, замаскированная под зажигалку или спрятанная в оправе экран-очков. Но лично я всегда придерживался мнения, что любое оружие абсолютно бесполезно для самообороны. Потому что его еще нужно успеть вытащить, приготовить к бою и постараться не промахнуться в противника. Что же касается применения оружия в целях угрозы и запугивания для добывания каких-либо сведений, то и в этом случае, рассуждая логически, пистолет бесполезен. Ведь тот, кому угрожают, если он не окончательный идиот, рано или поздно, придет к выводу, что он гораздо больше нужен человеку с оружием живым, чем окоченевшим трупом. Другое дело, когда завязывается перестрелка. Но «контролер», угодивший в перестрелку с противником, может спокойно подавать рапорт об увольнении по профнепригодности. Потому что это означает, что он нарушил главное правило Контроля – убей противника прежде, чем он воспользуется оружием… В целом, оружие – скверный заменитель силы и рефлексов. Человек, постоянно таскающий за поясом или под мышкой кусок стали, оставшись без оружия, чувствует себя примерно так же, как голый среди бела дня в центре Нью-Йорка. Зато безоружность дает несомненное психологическое преимущество – особенно, если об этом знает противник. Твоя безоружность обезоруживает противника, и он невольно перестает опасаться тебя (и напрасно, потому что в ближнем бою существует сотня способов убить человека голыми руками)….
Именно этот психологический фактор я и решил использовать, когда приступил к раздеванию. Никому из троих не могло прийти в голову, что я решусь на что-либо существенное под прицелом трех стволов сразу. Однако, прежде чем приступить к выполнению намеченного плана, я, расстегивая пиджак, незаметно расстегнул цепочку своей «заглушки», а потом столь же аккуратно вытряхнул ее через рукав в прорези канализационной решетки.
Потом я стянул с себя пиджак.
Неискушенному человеку и в голову не может прийти, что на миг пиджак способен превратиться если не в оружие, то, по крайней мере, в подручное средство… Эти, во всяком случае, явно не знали, и я восполнил их пробел в образовании, с силой швырнув пиджак в лицо молодчику с усиками. Его замешательство усилилось, когда я нанес ему удар в пах коленом, и он согнулся пополам, вскрикнув от боли и выронив оружие. Второго я поймал за ногу и нагнувшись, чтобы увернуться от очереди, пущенной мне в голову третьим парнем, резким движением не только свалил его с ног, но и сломал коленный сустав. Третий тип попятился от меня и вновь открыл огонь, но, по-моему, он больше стремился напугать меня, чем убить или ранить, потому что его очередь только слегка обожгла мне лопатку и вонзилась в борт автобуса. Вторую очередь он пустить уже не успел, потому что из-за автобуса прогремела серия пистолетных выстрелов, и он, постояв еще немного с таким видом, будто ничего не случилось и он просто задумался, обрушился на асфальт. Полицейский офицер, стрелявший в парня, неторопливо спрятал пистолет в кобуру и подошел ко мне.
– С вами все в порядке? – осведомился он. Его коллеги, подоспевшие вслед за ним, надевали наручники на парней, которых я отключил, и бесцеремонно волокли их в машину.
– Да, вполне, – сказал я, надевая пиджак. – Боюсь, правда, что этим субчикам повезло меньше. Одному из них я сломал ногу, а другого, кажется, вообще отправил на тот свет. – С этими словами я кивнул на громилу, распростертого возле автобуса.
Полицейский наклонился и приподнял у лежащего одно веко.
– Так ему, собаке, и надо, – сказал он после паузы. – Я надеюсь, вы проедете вместе с нами в управление, чтобы заполнить протокол?
– С большой охотой, – сказал я. – Кстати, вы знаете, как будет «собака» по-арабски?
Контроль использует достаточно примитивный, но надежный пароль для того, чтобы наши люди могли опознать друг друга. Просто нужно употребить слово «собака» – неважно, в каком контексте или значении. Однако слово это может прозвучать в разговоре и случайно. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что данное слово действительно означает: «Я – свой», слушающий должен попросить собеседника перевести на какой-нибудь достаточно экзотический язык. Разумеется, с учетом возможных лингвистических познаний партнера. Любой оперативник Контроля знает наизусть примерно сотню эквивалентов перевода этого слова на редкие языки, начиная от амхарского и кончая японским. В данном случае в деле фигурировал «арабский след», и, видимо, в голове у меня сработали какие-то подсознательные импульсы, раз я избрал арабский язык …