Страница:
Диалог-допрос Пуфика:
– Переживаете?
– С чего вы взяли, детектив? Мне просто холодно и жарко.
– Боитесь, что я стану обвинять вас во всех нераскрытых преступлениях за этот год?
– Именно. Но заявляю искренне, я никого ни разу не убил.
– Даже в мыслях?
– А в них – тем более!
– Весьма похвально, чтобы быть правдой… Много пьёте по ночам?
– Обычно выпиваю днём и вечером. Не всегда во время работы. И не часто в одиночку.
– Мечтаете о любви и популярности среди людей будущего?
– Рассчитываю на скромный процент планетарной памяти, если смогу совершить что-нибудь неординарное, необычное, чёткое…
– То есть – поубивать во сне сотню-другую человеков?
– Вовсе нет, детектив! Чтобы войти в мировую историю, я бы хотел стать знаменитейшим актёром виртуального кино, сниматься с очень красивыми партнёршами, высоко скакать на батуте, пить только алко-кефир без мяты…
– А ещё тренировать будущих чемпионов по мутациям мозга… Мне понятен ваш распорядок жизни. Теперь можете идти и позвать сюда одного из следующих, если они ещё не разбежались.
Диалог-допрос Катеньки Единицы:
– Вы сегодня вечером ничем эротичным не заняты?
– Возможно, что нет. А вам бы хотелось меня развлечь чем-то?
– Я с удовольствием развлеку вас вопросом про смерть, убийства во снах и выбор шампанского для приватных встреч. Так кто же из участников представления является убийцей, тем самым Смерчем? Наверное, вы?
– О, да, конечно. Это именно я убиваю всех подряд, когда делать нечего. Или если совсем скучно смотреть на своё отражение в зеркале над шёлковой кроватью посреди разгара любовной веселухи… Детектив, вы считаете меня душевноотсталой идиоткой?
– Я просто проверял вашу непогрешимость. Продолжим разговор. Вы любите буфеты после весны при цветах?
– Ещё бы! В них я чувствую свободу настоящей укротительницы сердец. Вы засмущались, глядя на меня?
– Я слишком многое видел, чтобы вот так засмущаться. Мне приятно иметь вас в качестве подозреваемой, это правда, да. Но где происходило пятое по счёту убийство? Вы не знаете? Или не желаете знать?
– Действительно, не знаю и помнить не хочу. Мне больше интересен завтрашний день премьеры и безудержный разгул среди тропических чудес. Чем вы сами собираетесь оправдать блестяще-затяжную поимку маньяка-кошмарщика?
– Отличнейший вопрос, красотка… Я думаю, что меня наградят деньгами. И вышлют в жаркий отпуск. А после всех заслуженных развлечений я куплю сухопутную яхту, билет в ваш нейро-театр, своенравную гитару-стул и пива… Вот такая оправдательная программа… С вами у нас пока всё. Будьте роскошны позвать последнего для беседы.
Диалог-допрос Ильи Лиссова:
– Значит, вы, по меньшей мере, лучший актёр этого храма вирт-кино? Собой гордитесь, верно?
– Но не до такой степени, чтоб убивать беззащитных спящих. Я самый обычный парень, которого иногда узнают на улицах…
– Ясно. А вот эта изумляющая журналистка из «Телескопа мозга» вам кем приходится? Однофамилицей? Или тайной сестрой?
– Вы, вероятно, удивитесь, но она со мной даже не знакома. Я сам видел её только на фотографиях в Сети. Вот и всё.
– Ладно. Вернёмся к делу о серийных убийствах… Вы верите в другие измерения, как в окна оживающей смерти?
– Скорее да, чем нет. Всегда приятно думать, будто смерть подсознательно жива. Удивлены моим ответом, детектив?
– Практически шокирован… А как часто вам необходима зарплатная премия, чтобы выбросить мусор?
– Довольно-таки никогда. Стараюсь тратить премии на более развлекательные поступки. Ска́жите, что я – безответственный человек в костюме летучей мыши-супергероя?
– Если честно, то я так не считаю. Однако, вы производите довольно сильное впечатление. Угостите меня автографом для моего помощника из службы обзора?
– Похоже, это был самый главный вопрос в нашей постижимой беседе… Секунду… Вот, возьмите.
– «С пожеланием жизни, от подозреваемого по делу Смерча, основного актёра труппы «Психотеатра», Ильи Лиссова»… У вас интересная подпись. И весьма странный почерк.
– Спасибо. Здесь я ещё не слишком старался.
– Тогда – благодарю. Был рад знакомству с вами и вашими коллегами по творческой работе. Можете вернуться к репетиции.
– С безумной радостью. До свидания, детектив.
Клим Гидра покинул «Психотеатр». Здание снаружи словно смеялось над ним. Новая версия, что маньяк – один из участников нейро-труппы, треснула от напряга и развалилась на диване усталых кусочков смертельной мозаики.
Старший сыщик туманно-мрачно закурил лилово-жёлтую из пачки «Взрыва», муторно пошёл куда-то по улице. Он уже сравнил свои ощущения с таблицей показателей детектора словесной правды (карманная мини-модель для подобных допросов), который был то ли сломан, то ли объявил робо-забастовку.
Ничего конкретного… С таким же успехом убийцей мог быть сам детектив, все из труппы поочерёдно или вообще никто. Расследование снова накренилось в сторону чёрной дыры непонимания истины. Надо будет ещё понаблюдать за этим «Психотеатром», надо… Кто-нибудь из них всё-таки способен оказаться серийным убийцей. Очень даже. Придётся окончательно закудрявить извилины. И понадеяться на чудеса возможностей человеческого мозга. Иначе раскрыть дело маньяка, похоже, вообще не получится.
Приятно уставшие после репетиционного дня, актёры «Психотеатра» (без главного режиссёра Дюйма, который решил отдохнуть дома, в компании бутылки коньяка) собрались в баре «Трап», чтобы хорошенько расслабить свои души, растревоженные визитом детектива Гидры.
Сидя за привычным столиком в форме лунной рыбы у думных окон, ребята обсуждали: сегодняшнее «безумие следствия», их общие шансы поймать маньяка собственноручно, модные шмотки в разгар полиомиелита, сутулость снайперов, красоту встроенных масок, высоту штативов для тренировок по футхоку, трудоголизм завязавших алкоголиков осенью и завтрашний спектакль по мотивам фильмов про Бэтмена…
– Да Илюха замечательно сыграет! Как всегда, впрочем. Я в нём уверен, как в собственном трупе, – Макс лихо допил бутыль пива «Холод», а затем начал жевать шашлык.
Белая блондинка-снег Севередова, потягивая сквозь трубочку коктейльчик, сказала нежным пафосом:
– Из-за того, что мы стали подозреваемыми – завтра на сцене устроим такое супер-представление, о котором напишут в обзорах только хорошее.
Она подарила Котяре хмельную улыбку, тот весело сверкнул глазами.
– Кстати, об обзорах… Вон там, у стойки, это же та самая журналистка чёртова, – Кот указал, куда все стали сразу елозить глазами.
В том направлении базировалась барная стойка. А за ней красиво сидела Полина, наслаждаясь непастеризованным пивом из нестеклянного стакана со льдом и мягкой музыкой в стиле хард-кор.
Нейро-актёры охерительно обомлели. Каждый участник коллектива по-своему желал зла этой паршиво-мерзкой журналисточке (возможно, лучшей газетчице города). Никто даже подумать не мог, что она оказалась здесь очень специально.
– Так, ладно… Вы её подержите, а я ей метко врежу, – Единица напоминала смертельно опасного хоккеиста на пенсии.
– Да пошла она, писака-погань, – пьяный Максим пенно открыл новую бутылку, свернув крышке голову жёстким движением жёсткого парня. Тут же послышался пухлый полушёпот Пуфика:
– А если с ней подружиться? Может, тогда она станет добрее к нам относиться…
– И сразу начнёт кричать во всех статьях, какие мы хорошие таланты. Ну конечно, – саркастический спич Котяры заставил Пуфика тучно заткнуться, прижаться к своей кружке и обиженно давиться горьким пивком.
Расслабленный Лиссов молча поднялся из-за стола и, под взгляды «изумлённой публики», направил себя прямиком к Полине.
– Неужели такая милая красавица может придумывать настолько мерзкие обзоры для самой читаемой газеты, что ими вполне можно изгонять демонов и доводить до безумия адвокатов?
Полина ярко обернулась к говорящему, а когда поняла, кто он – заметно вооружилась кокетливой серьёзностью.
– Так вот как ты выглядишь в обычной жизни. Вне сцены, так сказать. Нейро-образы вам больше к лицу, – девушка чернично ухмыльнулась, нагло поглядывая в глаза Илье. – Вирт-костюмы плюс грим всех делают такими героями.
– А журналистика превращает любого кретина женского рода в гениальную акулу пера, – Лиссов привинтил немалую злобу к весёлому тону своего ласкового голоса. Полина жёстко упёрлась взглядом в стакан.
– Если я угощу тебя самой дешёвой выпивкой, что имеется у них здесь, ты перестанешь сочинять высосанные из покалеченного работой мозга статейки?
– Ты настоящий кавалер. Такой галантный, щедрый. Весь из себя театр-звезда… – брюнетная красавица вызывающе смотрела на Лиссова. Ей почему-то вдруг понравились его многоцветные глаза, напоминавшие любой сезон года, любое время дня, секс-сумасшедшую ночь с ясно сияющей луной…
Нейро-актёр внимательно сказал:
– Ты, видимо, думаешь, будто все наши зрители видят постановки также, как ты? Наивная, красивая глупышка, – Илья снисходительно улыбнулся. – Открою тебе маленький секретик… Твои статьи популярны лишь потому, что ты талантливо и бесподобно пишешь. Только тебе одной наши спектакли кажутся такими бездарными, дурацкими, тупыми. В них ты подсознательно глядишь на себя… Я догадался об этом почти сразу. Не нравится тебе или очень не нравится, но это – единственное объяснение.
Лиссов победно умолк, наслаждаясь моментом психологической мести, пастеризованным пивом из жестяной кружки без льда и нежной музыкой в стиле хеви-метал.
Для растерянной Полины его безжалостные слова стали чем-то уникальным в плане раскрытия правды. Девушка боялась признаться себе самой, но безусловно чувствовала, что этот чёртов парень прав. Она сама всё понимала…
Довольный собой (как никогда), Илья неожиданно увидел, что эта черноволосая сволочная идиотка-газетчица плачет почти навзрыд, совершенно не стесняясь нахлынувших чувств солёной обиды. Нейро-звезда заметно опешил. Ему стало стыдно и мучительно жаль девушку (беззащитно ревущую искристыми слезами, абсолютно красивую, такую притягательную необъяснимо).
– Извини, конечно. Я не думал, что так получится… Может, перестанешь всхлипывать на весь бар, пожалуйста… Я прошу прощения, – Илья мягко волновался, смотря за реакцией зарёванной Полины.
– А ты считал, что я, как все мои статьи? Бессердечная сволочь и тварь?
– Это ты меня сейчас так назвала? – Лиссов слегка пошутил, стараясь улучшить девушке настроение.
– Это я тебя сейчас просто спросила… – улыбнувшись, Полина принялась вытирать слёзы барной салфеткой.
– Что-то много у меня сегодня вопросов, – сообщил парень, желая занять собеседницу разговором на отвлечённо-нейтральную тему. – Утром в театр приходил детектив и строго учинил допрос всему коллективу. Искал в одном из нас серийного убийцу. Подумал, что я – Смерч. Весело, правда?
– Да уж. Очень.
– Всё, успокоилась? Снова реветь не начнёшь?
– Пока нет. Хотя, если ты опять меня доведёшь до слёз, выбора другого не будет, – снова уверенно-красивая, Полина очаровательно провела пальчиками по черноте своей чёлки. Илья осчастливленно улыбнулся от всего сердца.
Девушка стойко поставила пустой стакан на стойку, моментально допив остатки, после чего произнесла:
– А я ведь сюда не случайно пришла… Я веду частно-журналистское расследование.
– Только не говори, что по делу Смерча, – Лиссов подарил Полине удивлённо-смутный взгляд. – Раскрыть это гиблое безумие, наверное, ни у кого не получится. Зря время потеряешь.
– Не будь таким категоричным… Ещё посмотрим – рассекречу я маньяка или нет, – девушка дала почувствовать свою решимость.
Илья глянул в сторону столика, где напивались его коллеги (Максим стабильно задремал; Пуфик робко пробовал заигрывать с Катей, которая почти уже слушала его вялые комплименты; бледно-белая Севередова кокетничала с веселейшим Котярой; шутливо-пьяный Кот веселил кокетливую Любу).
Лиссов вернул внимание своей сверх-интересной собеседнице и сказал:
– А ведь мы официально не познакомились. Меня зовут Илья. И, как я понимаю, мы с тобой наделены одинаковыми фамилиями…
Лиссова красиво увидела себя в его объятиях. Девушка стиснула торжествующую улыбку, прикрыв её статичной краснотой помады, а дальше – назвала своё имя (с чувством необычной теплоты внутри):
– Меня зовут Полина. Фамилия такая же, как у тебя, ты знаешь сам.
Он снова улыбнулся:
– Это явно чудо какое-то, не так ли? Есть мысль, которая повергнет нас обоих в крайнюю радость. Хочешь заплакать от счастья? Увидеть рождение поэта? Стать чуть красивее душой без одежды? Или просто посмотреть изнутри на мою скромную квартиру?
Она согласилась.
Смерть жива. Как и раньше.
Я вижу её, мне опять хорошо.
Только так я свободна (свободен). Когда убиваю.
Всё может разбиться о небо, я знаю, я помню… Вмерщвлённый ветер теряет мой слух на лету. Сырая серость запаха серы.
Мягкий яд огня струится металлическим соком, испаряется всё.
Мрачные кратеры мозга бликуют под свергнутым солнцем. Смерть стара. Но я убиваю и дальше. Кино обо мне.
Нейро-картины невидимых глаз, моя маска, их много, а я – лишь один (лишь одна). Спрессованные души трупов глядят в никуда уже без надежды. Смиренье для мёртвых.
Мои отраженья вживаются кру́гом, проникая повсюду, срывая реальность, монтируя время по звёздам, которые видят грехи.
Мутные тучи играют дождями. Со мной стонет песок, замывая кровавые капли. Долгая тень падает в небо. Шаткий слой уродства копится, крутится с ветром затменья. Всё – выше.
Смерть сильна.
Я искалечил(а) принцип исканий. Страдать не пришлось. В никогда лишь останусь. Но это не долго, не страшно…
Убийство – стандартное средство любви к измененью. Безважная вещь. Инструмент психопатки (безумца).
Мистерия смерти во тьме, чернильные выстрелы ночи. Меня теперь не найти, никому. Только маска в зеркальном лице под усмешкой.
Сон сыгран. И я победила (убил).
Но сколько ещё это делать придётся для счастья? Смерть нежна.
Она обнимает, разделённо, статично, без злобы, печально, навечно… Я ей интересна (люби́м), иначе меня бы сюда не пустили, я чувствую это всей кожей будущего. Я вижу всегда её отраженья.
Она меня укрывает от своей ненависти, контроля и скорби.
Исчезновение улиц, стихия, захват темноты, перепады иллюзий, туманные пряди вечных. Спутанный сумрак, раздробленный мной. Закопанный внутрь смиренной рубашки. Кивающий в тень на стене без краёв, без уступов и трещин.
Пламенный выкрик луны во все окна. Сгорающий космос беззвучья.
Смерть вечна.
Вспыльчивый лёд осыпается по розе ветров, я проникаю повсюду, за мной крутится время пришествий. Расход белизны на снегах. Пустые портреты океанских глубин.
Страшная улыбчивость любых моих отражений, предел горизонта событий, где расщепляется маска, становится мной, я появляюсь…
Во взглядах скомканы мечты о пустоте перворожденья. Я прекращаю это.
Остановила (перекрыл) их жизней сток, что стало чем-то жутким, но прекрасным. Уже нельзя забыть безумства сновидений. Уже меня остановить нельзя. Смерть молодая. И смотрится моложе общих лет…
Спадая в память, прорывая мраком холод, она вылизывает языком огня гротеск сердец.
Прикрыв моё лицо структурой зеркала для переноса снов, она сверяется с двоичностью ущерба всех расчётов, древних уравнений.
Мне раскрывается другое измерение силового поля, которое гораздо ближе к темноте. Моя покровительница сверкает стальными косами волос, её улыбка – вечна.
Пустынный голос говорит «Смерч – это круто!», звук ужаса заигрывает с эхом. Кошмар заклинило на полувздохе. Закат опять разменян на рассвет, а всё другое – только воздух.
Прокручивая кадры сновидений, иногда можешь увидеть галлюцинации призраков, которые не знают о себе вообще.
Смерть крута. Я собираюсь выплавить для неё несколько весёлых событий, чтобы никому не было скучно. Узнаем, чем всё закончится.
Хотя, конца, конечно же, она не дождётся, я понимаю – её легко увлекут иные миры новейших сознаний, чужие пространства, другие игрушки…
Все мои маски смеются её чернотой. Я плачу в радость сквозь их смех. Мне так приятно с ней теперь, она искривлена, стихийна, непременна.
Я рада (счастлив), привычно изумлён (восхищена). Она великолепна в завершении, но ей совсем не важен результат. Ей нужен я (нужна), и больше никогда никто. Все остальные – сталь раздвинутых искажений, раздвоенных силуэтов, невидимых образов.
Вот именно теперь я чувствую, что снова начинается внезрительная явь преображения, когда из тканей тела вырываются зеркальные штыри, растут из позвоночника, точно ночью, разрезавшей плоть светового дня.
Крови нет, как всегда. Зато зеркала, торчащие из меня острыми иглами величиною с гвоздь для гроба (местами – больше и объёмней), похожи на клыки акулы. Опасной, древней, хищной.
Иглы моего тела бликуют, но я закрыт (невидима) тьмой. В пустоте. Одна лишь смерть – наслаждение. Я живу ради смерти…
Многое будет существовать почти бесконечно. Что-то исчезнет легко, насовсем. Быстро уйдёт в Небытиё.
Только смерть останется, будет всегда, будит всех в сон.
Зеркальные гвозди, торчащие из моего затылка, смотрят за этим процессом каждым своим (моим) остриём… Мёртвая поступь, глухие шаги, смятое небо над миром.
Одиночество разбросано кровавой завесой, неброский контроль развеян по ветру шумной тишиной.
Смерть одинока.
Иногда у неё случаюсь лишь я. Хоть это – отрада уродства.
А ведь она не бывает красива, не так ли?
Бывает, но редко. И не при всех, не со всеми.
Тьма крутится вихрем. Торнадо сметает перекрёстную память. Кресты Забытья. Дыры в разрытой земле, могильный ход в будущее, прозрачное время. Жаркие кости на чёрном снегу, быстрые молнии мёртвых.
Я гляжу в глубины пространства, смещаю беременность мыслей, которые до́роги ей, как всегда… Смерть важна.
Её жизненный цикл почти совершенен. Скучно ей не бывает, ни разу.
Она мне рада всегда, мной любима.
Извивается время вокруг, всё становится чёрным, размытым. Горбятся страхи холмов под дождём.
Ураганы истории покоятся в пирамидах. Белёсые звёзды сверкают не ярко. Исчёрканный горизонт слоится огнями разваленных зданий, таких роскошных своею разрухой и гнилью…
Человечество давно закопано внутрь собственных тел. А смерть никогда не тоскует об этом.
Она просто почистила дно моих масок, каждую похвалила. Пока что их оказалось 16, но скоро число убийств разрастётся, я знаю.
Края гвоздей у меня из локтей режут воздух в полёте. Смерч мчится безумной спиралью, прорывает пространство сна, измерений уже не хватает. Земля прекращает вращаться.
Смерть жива, стара, сильна, нежна, вечна, молодая, крута, одинока, важна…
Гвозди лезут повсюду. Из шестнадцати трупов исчезла вся кровь, вытекая наружу через сквозняк измерения, она послушно струилась на лицо моей маски, а я наслаждалась (был счастлив), выедая их души, меняя любую судьбу пустотой.
Опять хорошо разбиться о небо сырая испаряется солнцем невидимых глаз без надежды для мёртвых срывая грехи кровавые капли падает слой затменья исканий не страшно любви психопатки во тьме выстрелы ночи усмешкой убил для счастья нежна́ обнимает печально меня будущего отраженья своей ненависти перепады вечных без краёв луны беззвучья повсюду пришествий расход глубин отражений во взглядах перворожденья стало жутким безумства моложе лет в холод сердец лицо переноса древних раскрывается к темноте сверкает косами голос ужаса с эхом на полувздохе сновидений призраков знают смерть событий не было конца сознаний маски приятно теперь в завершении никто искажений образов снова явь тела зеркала для гроба похожи тьмой исчезнет всегда за каждым миром кровавой завесой развеян вихрем в разрытой молнии мыслей вокруг размытым дождём в пирамидах разваленных зданий роскошных давно не тоскует но скоро разрастётся в полёте спиралью сна…
Смерть мертва.
Как и раньше.
Часть вторая
– Переживаете?
– С чего вы взяли, детектив? Мне просто холодно и жарко.
– Боитесь, что я стану обвинять вас во всех нераскрытых преступлениях за этот год?
– Именно. Но заявляю искренне, я никого ни разу не убил.
– Даже в мыслях?
– А в них – тем более!
– Весьма похвально, чтобы быть правдой… Много пьёте по ночам?
– Обычно выпиваю днём и вечером. Не всегда во время работы. И не часто в одиночку.
– Мечтаете о любви и популярности среди людей будущего?
– Рассчитываю на скромный процент планетарной памяти, если смогу совершить что-нибудь неординарное, необычное, чёткое…
– То есть – поубивать во сне сотню-другую человеков?
– Вовсе нет, детектив! Чтобы войти в мировую историю, я бы хотел стать знаменитейшим актёром виртуального кино, сниматься с очень красивыми партнёршами, высоко скакать на батуте, пить только алко-кефир без мяты…
– А ещё тренировать будущих чемпионов по мутациям мозга… Мне понятен ваш распорядок жизни. Теперь можете идти и позвать сюда одного из следующих, если они ещё не разбежались.
Диалог-допрос Катеньки Единицы:
– Вы сегодня вечером ничем эротичным не заняты?
– Возможно, что нет. А вам бы хотелось меня развлечь чем-то?
– Я с удовольствием развлеку вас вопросом про смерть, убийства во снах и выбор шампанского для приватных встреч. Так кто же из участников представления является убийцей, тем самым Смерчем? Наверное, вы?
– О, да, конечно. Это именно я убиваю всех подряд, когда делать нечего. Или если совсем скучно смотреть на своё отражение в зеркале над шёлковой кроватью посреди разгара любовной веселухи… Детектив, вы считаете меня душевноотсталой идиоткой?
– Я просто проверял вашу непогрешимость. Продолжим разговор. Вы любите буфеты после весны при цветах?
– Ещё бы! В них я чувствую свободу настоящей укротительницы сердец. Вы засмущались, глядя на меня?
– Я слишком многое видел, чтобы вот так засмущаться. Мне приятно иметь вас в качестве подозреваемой, это правда, да. Но где происходило пятое по счёту убийство? Вы не знаете? Или не желаете знать?
– Действительно, не знаю и помнить не хочу. Мне больше интересен завтрашний день премьеры и безудержный разгул среди тропических чудес. Чем вы сами собираетесь оправдать блестяще-затяжную поимку маньяка-кошмарщика?
– Отличнейший вопрос, красотка… Я думаю, что меня наградят деньгами. И вышлют в жаркий отпуск. А после всех заслуженных развлечений я куплю сухопутную яхту, билет в ваш нейро-театр, своенравную гитару-стул и пива… Вот такая оправдательная программа… С вами у нас пока всё. Будьте роскошны позвать последнего для беседы.
Диалог-допрос Ильи Лиссова:
– Значит, вы, по меньшей мере, лучший актёр этого храма вирт-кино? Собой гордитесь, верно?
– Но не до такой степени, чтоб убивать беззащитных спящих. Я самый обычный парень, которого иногда узнают на улицах…
– Ясно. А вот эта изумляющая журналистка из «Телескопа мозга» вам кем приходится? Однофамилицей? Или тайной сестрой?
– Вы, вероятно, удивитесь, но она со мной даже не знакома. Я сам видел её только на фотографиях в Сети. Вот и всё.
– Ладно. Вернёмся к делу о серийных убийствах… Вы верите в другие измерения, как в окна оживающей смерти?
– Скорее да, чем нет. Всегда приятно думать, будто смерть подсознательно жива. Удивлены моим ответом, детектив?
– Практически шокирован… А как часто вам необходима зарплатная премия, чтобы выбросить мусор?
– Довольно-таки никогда. Стараюсь тратить премии на более развлекательные поступки. Ска́жите, что я – безответственный человек в костюме летучей мыши-супергероя?
– Если честно, то я так не считаю. Однако, вы производите довольно сильное впечатление. Угостите меня автографом для моего помощника из службы обзора?
– Похоже, это был самый главный вопрос в нашей постижимой беседе… Секунду… Вот, возьмите.
– «С пожеланием жизни, от подозреваемого по делу Смерча, основного актёра труппы «Психотеатра», Ильи Лиссова»… У вас интересная подпись. И весьма странный почерк.
– Спасибо. Здесь я ещё не слишком старался.
– Тогда – благодарю. Был рад знакомству с вами и вашими коллегами по творческой работе. Можете вернуться к репетиции.
– С безумной радостью. До свидания, детектив.
Клим Гидра покинул «Психотеатр». Здание снаружи словно смеялось над ним. Новая версия, что маньяк – один из участников нейро-труппы, треснула от напряга и развалилась на диване усталых кусочков смертельной мозаики.
Старший сыщик туманно-мрачно закурил лилово-жёлтую из пачки «Взрыва», муторно пошёл куда-то по улице. Он уже сравнил свои ощущения с таблицей показателей детектора словесной правды (карманная мини-модель для подобных допросов), который был то ли сломан, то ли объявил робо-забастовку.
Ничего конкретного… С таким же успехом убийцей мог быть сам детектив, все из труппы поочерёдно или вообще никто. Расследование снова накренилось в сторону чёрной дыры непонимания истины. Надо будет ещё понаблюдать за этим «Психотеатром», надо… Кто-нибудь из них всё-таки способен оказаться серийным убийцей. Очень даже. Придётся окончательно закудрявить извилины. И понадеяться на чудеса возможностей человеческого мозга. Иначе раскрыть дело маньяка, похоже, вообще не получится.
Приятно уставшие после репетиционного дня, актёры «Психотеатра» (без главного режиссёра Дюйма, который решил отдохнуть дома, в компании бутылки коньяка) собрались в баре «Трап», чтобы хорошенько расслабить свои души, растревоженные визитом детектива Гидры.
Сидя за привычным столиком в форме лунной рыбы у думных окон, ребята обсуждали: сегодняшнее «безумие следствия», их общие шансы поймать маньяка собственноручно, модные шмотки в разгар полиомиелита, сутулость снайперов, красоту встроенных масок, высоту штативов для тренировок по футхоку, трудоголизм завязавших алкоголиков осенью и завтрашний спектакль по мотивам фильмов про Бэтмена…
– Да Илюха замечательно сыграет! Как всегда, впрочем. Я в нём уверен, как в собственном трупе, – Макс лихо допил бутыль пива «Холод», а затем начал жевать шашлык.
Белая блондинка-снег Севередова, потягивая сквозь трубочку коктейльчик, сказала нежным пафосом:
– Из-за того, что мы стали подозреваемыми – завтра на сцене устроим такое супер-представление, о котором напишут в обзорах только хорошее.
Она подарила Котяре хмельную улыбку, тот весело сверкнул глазами.
– Кстати, об обзорах… Вон там, у стойки, это же та самая журналистка чёртова, – Кот указал, куда все стали сразу елозить глазами.
В том направлении базировалась барная стойка. А за ней красиво сидела Полина, наслаждаясь непастеризованным пивом из нестеклянного стакана со льдом и мягкой музыкой в стиле хард-кор.
Нейро-актёры охерительно обомлели. Каждый участник коллектива по-своему желал зла этой паршиво-мерзкой журналисточке (возможно, лучшей газетчице города). Никто даже подумать не мог, что она оказалась здесь очень специально.
– Так, ладно… Вы её подержите, а я ей метко врежу, – Единица напоминала смертельно опасного хоккеиста на пенсии.
– Да пошла она, писака-погань, – пьяный Максим пенно открыл новую бутылку, свернув крышке голову жёстким движением жёсткого парня. Тут же послышался пухлый полушёпот Пуфика:
– А если с ней подружиться? Может, тогда она станет добрее к нам относиться…
– И сразу начнёт кричать во всех статьях, какие мы хорошие таланты. Ну конечно, – саркастический спич Котяры заставил Пуфика тучно заткнуться, прижаться к своей кружке и обиженно давиться горьким пивком.
Расслабленный Лиссов молча поднялся из-за стола и, под взгляды «изумлённой публики», направил себя прямиком к Полине.
– Неужели такая милая красавица может придумывать настолько мерзкие обзоры для самой читаемой газеты, что ими вполне можно изгонять демонов и доводить до безумия адвокатов?
Полина ярко обернулась к говорящему, а когда поняла, кто он – заметно вооружилась кокетливой серьёзностью.
– Так вот как ты выглядишь в обычной жизни. Вне сцены, так сказать. Нейро-образы вам больше к лицу, – девушка чернично ухмыльнулась, нагло поглядывая в глаза Илье. – Вирт-костюмы плюс грим всех делают такими героями.
– А журналистика превращает любого кретина женского рода в гениальную акулу пера, – Лиссов привинтил немалую злобу к весёлому тону своего ласкового голоса. Полина жёстко упёрлась взглядом в стакан.
– Если я угощу тебя самой дешёвой выпивкой, что имеется у них здесь, ты перестанешь сочинять высосанные из покалеченного работой мозга статейки?
– Ты настоящий кавалер. Такой галантный, щедрый. Весь из себя театр-звезда… – брюнетная красавица вызывающе смотрела на Лиссова. Ей почему-то вдруг понравились его многоцветные глаза, напоминавшие любой сезон года, любое время дня, секс-сумасшедшую ночь с ясно сияющей луной…
Нейро-актёр внимательно сказал:
– Ты, видимо, думаешь, будто все наши зрители видят постановки также, как ты? Наивная, красивая глупышка, – Илья снисходительно улыбнулся. – Открою тебе маленький секретик… Твои статьи популярны лишь потому, что ты талантливо и бесподобно пишешь. Только тебе одной наши спектакли кажутся такими бездарными, дурацкими, тупыми. В них ты подсознательно глядишь на себя… Я догадался об этом почти сразу. Не нравится тебе или очень не нравится, но это – единственное объяснение.
Лиссов победно умолк, наслаждаясь моментом психологической мести, пастеризованным пивом из жестяной кружки без льда и нежной музыкой в стиле хеви-метал.
Для растерянной Полины его безжалостные слова стали чем-то уникальным в плане раскрытия правды. Девушка боялась признаться себе самой, но безусловно чувствовала, что этот чёртов парень прав. Она сама всё понимала…
Довольный собой (как никогда), Илья неожиданно увидел, что эта черноволосая сволочная идиотка-газетчица плачет почти навзрыд, совершенно не стесняясь нахлынувших чувств солёной обиды. Нейро-звезда заметно опешил. Ему стало стыдно и мучительно жаль девушку (беззащитно ревущую искристыми слезами, абсолютно красивую, такую притягательную необъяснимо).
– Извини, конечно. Я не думал, что так получится… Может, перестанешь всхлипывать на весь бар, пожалуйста… Я прошу прощения, – Илья мягко волновался, смотря за реакцией зарёванной Полины.
– А ты считал, что я, как все мои статьи? Бессердечная сволочь и тварь?
– Это ты меня сейчас так назвала? – Лиссов слегка пошутил, стараясь улучшить девушке настроение.
– Это я тебя сейчас просто спросила… – улыбнувшись, Полина принялась вытирать слёзы барной салфеткой.
– Что-то много у меня сегодня вопросов, – сообщил парень, желая занять собеседницу разговором на отвлечённо-нейтральную тему. – Утром в театр приходил детектив и строго учинил допрос всему коллективу. Искал в одном из нас серийного убийцу. Подумал, что я – Смерч. Весело, правда?
– Да уж. Очень.
– Всё, успокоилась? Снова реветь не начнёшь?
– Пока нет. Хотя, если ты опять меня доведёшь до слёз, выбора другого не будет, – снова уверенно-красивая, Полина очаровательно провела пальчиками по черноте своей чёлки. Илья осчастливленно улыбнулся от всего сердца.
Девушка стойко поставила пустой стакан на стойку, моментально допив остатки, после чего произнесла:
– А я ведь сюда не случайно пришла… Я веду частно-журналистское расследование.
– Только не говори, что по делу Смерча, – Лиссов подарил Полине удивлённо-смутный взгляд. – Раскрыть это гиблое безумие, наверное, ни у кого не получится. Зря время потеряешь.
– Не будь таким категоричным… Ещё посмотрим – рассекречу я маньяка или нет, – девушка дала почувствовать свою решимость.
Илья глянул в сторону столика, где напивались его коллеги (Максим стабильно задремал; Пуфик робко пробовал заигрывать с Катей, которая почти уже слушала его вялые комплименты; бледно-белая Севередова кокетничала с веселейшим Котярой; шутливо-пьяный Кот веселил кокетливую Любу).
Лиссов вернул внимание своей сверх-интересной собеседнице и сказал:
– А ведь мы официально не познакомились. Меня зовут Илья. И, как я понимаю, мы с тобой наделены одинаковыми фамилиями…
Лиссова красиво увидела себя в его объятиях. Девушка стиснула торжествующую улыбку, прикрыв её статичной краснотой помады, а дальше – назвала своё имя (с чувством необычной теплоты внутри):
– Меня зовут Полина. Фамилия такая же, как у тебя, ты знаешь сам.
Он снова улыбнулся:
– Это явно чудо какое-то, не так ли? Есть мысль, которая повергнет нас обоих в крайнюю радость. Хочешь заплакать от счастья? Увидеть рождение поэта? Стать чуть красивее душой без одежды? Или просто посмотреть изнутри на мою скромную квартиру?
Она согласилась.
Смерть жива. Как и раньше.
Я вижу её, мне опять хорошо.
Только так я свободна (свободен). Когда убиваю.
Всё может разбиться о небо, я знаю, я помню… Вмерщвлённый ветер теряет мой слух на лету. Сырая серость запаха серы.
Мягкий яд огня струится металлическим соком, испаряется всё.
Мрачные кратеры мозга бликуют под свергнутым солнцем. Смерть стара. Но я убиваю и дальше. Кино обо мне.
Нейро-картины невидимых глаз, моя маска, их много, а я – лишь один (лишь одна). Спрессованные души трупов глядят в никуда уже без надежды. Смиренье для мёртвых.
Мои отраженья вживаются кру́гом, проникая повсюду, срывая реальность, монтируя время по звёздам, которые видят грехи.
Мутные тучи играют дождями. Со мной стонет песок, замывая кровавые капли. Долгая тень падает в небо. Шаткий слой уродства копится, крутится с ветром затменья. Всё – выше.
Смерть сильна.
Я искалечил(а) принцип исканий. Страдать не пришлось. В никогда лишь останусь. Но это не долго, не страшно…
Убийство – стандартное средство любви к измененью. Безважная вещь. Инструмент психопатки (безумца).
Мистерия смерти во тьме, чернильные выстрелы ночи. Меня теперь не найти, никому. Только маска в зеркальном лице под усмешкой.
Сон сыгран. И я победила (убил).
Но сколько ещё это делать придётся для счастья? Смерть нежна.
Она обнимает, разделённо, статично, без злобы, печально, навечно… Я ей интересна (люби́м), иначе меня бы сюда не пустили, я чувствую это всей кожей будущего. Я вижу всегда её отраженья.
Она меня укрывает от своей ненависти, контроля и скорби.
Исчезновение улиц, стихия, захват темноты, перепады иллюзий, туманные пряди вечных. Спутанный сумрак, раздробленный мной. Закопанный внутрь смиренной рубашки. Кивающий в тень на стене без краёв, без уступов и трещин.
Пламенный выкрик луны во все окна. Сгорающий космос беззвучья.
Смерть вечна.
Вспыльчивый лёд осыпается по розе ветров, я проникаю повсюду, за мной крутится время пришествий. Расход белизны на снегах. Пустые портреты океанских глубин.
Страшная улыбчивость любых моих отражений, предел горизонта событий, где расщепляется маска, становится мной, я появляюсь…
Во взглядах скомканы мечты о пустоте перворожденья. Я прекращаю это.
Остановила (перекрыл) их жизней сток, что стало чем-то жутким, но прекрасным. Уже нельзя забыть безумства сновидений. Уже меня остановить нельзя. Смерть молодая. И смотрится моложе общих лет…
Спадая в память, прорывая мраком холод, она вылизывает языком огня гротеск сердец.
Прикрыв моё лицо структурой зеркала для переноса снов, она сверяется с двоичностью ущерба всех расчётов, древних уравнений.
Мне раскрывается другое измерение силового поля, которое гораздо ближе к темноте. Моя покровительница сверкает стальными косами волос, её улыбка – вечна.
Пустынный голос говорит «Смерч – это круто!», звук ужаса заигрывает с эхом. Кошмар заклинило на полувздохе. Закат опять разменян на рассвет, а всё другое – только воздух.
Прокручивая кадры сновидений, иногда можешь увидеть галлюцинации призраков, которые не знают о себе вообще.
Смерть крута. Я собираюсь выплавить для неё несколько весёлых событий, чтобы никому не было скучно. Узнаем, чем всё закончится.
Хотя, конца, конечно же, она не дождётся, я понимаю – её легко увлекут иные миры новейших сознаний, чужие пространства, другие игрушки…
Все мои маски смеются её чернотой. Я плачу в радость сквозь их смех. Мне так приятно с ней теперь, она искривлена, стихийна, непременна.
Я рада (счастлив), привычно изумлён (восхищена). Она великолепна в завершении, но ей совсем не важен результат. Ей нужен я (нужна), и больше никогда никто. Все остальные – сталь раздвинутых искажений, раздвоенных силуэтов, невидимых образов.
Вот именно теперь я чувствую, что снова начинается внезрительная явь преображения, когда из тканей тела вырываются зеркальные штыри, растут из позвоночника, точно ночью, разрезавшей плоть светового дня.
Крови нет, как всегда. Зато зеркала, торчащие из меня острыми иглами величиною с гвоздь для гроба (местами – больше и объёмней), похожи на клыки акулы. Опасной, древней, хищной.
Иглы моего тела бликуют, но я закрыт (невидима) тьмой. В пустоте. Одна лишь смерть – наслаждение. Я живу ради смерти…
Многое будет существовать почти бесконечно. Что-то исчезнет легко, насовсем. Быстро уйдёт в Небытиё.
Только смерть останется, будет всегда, будит всех в сон.
Зеркальные гвозди, торчащие из моего затылка, смотрят за этим процессом каждым своим (моим) остриём… Мёртвая поступь, глухие шаги, смятое небо над миром.
Одиночество разбросано кровавой завесой, неброский контроль развеян по ветру шумной тишиной.
Смерть одинока.
Иногда у неё случаюсь лишь я. Хоть это – отрада уродства.
А ведь она не бывает красива, не так ли?
Бывает, но редко. И не при всех, не со всеми.
Тьма крутится вихрем. Торнадо сметает перекрёстную память. Кресты Забытья. Дыры в разрытой земле, могильный ход в будущее, прозрачное время. Жаркие кости на чёрном снегу, быстрые молнии мёртвых.
Я гляжу в глубины пространства, смещаю беременность мыслей, которые до́роги ей, как всегда… Смерть важна.
Её жизненный цикл почти совершенен. Скучно ей не бывает, ни разу.
Она мне рада всегда, мной любима.
Извивается время вокруг, всё становится чёрным, размытым. Горбятся страхи холмов под дождём.
Ураганы истории покоятся в пирамидах. Белёсые звёзды сверкают не ярко. Исчёрканный горизонт слоится огнями разваленных зданий, таких роскошных своею разрухой и гнилью…
Человечество давно закопано внутрь собственных тел. А смерть никогда не тоскует об этом.
Она просто почистила дно моих масок, каждую похвалила. Пока что их оказалось 16, но скоро число убийств разрастётся, я знаю.
Края гвоздей у меня из локтей режут воздух в полёте. Смерч мчится безумной спиралью, прорывает пространство сна, измерений уже не хватает. Земля прекращает вращаться.
Смерть жива, стара, сильна, нежна, вечна, молодая, крута, одинока, важна…
Гвозди лезут повсюду. Из шестнадцати трупов исчезла вся кровь, вытекая наружу через сквозняк измерения, она послушно струилась на лицо моей маски, а я наслаждалась (был счастлив), выедая их души, меняя любую судьбу пустотой.
Опять хорошо разбиться о небо сырая испаряется солнцем невидимых глаз без надежды для мёртвых срывая грехи кровавые капли падает слой затменья исканий не страшно любви психопатки во тьме выстрелы ночи усмешкой убил для счастья нежна́ обнимает печально меня будущего отраженья своей ненависти перепады вечных без краёв луны беззвучья повсюду пришествий расход глубин отражений во взглядах перворожденья стало жутким безумства моложе лет в холод сердец лицо переноса древних раскрывается к темноте сверкает косами голос ужаса с эхом на полувздохе сновидений призраков знают смерть событий не было конца сознаний маски приятно теперь в завершении никто искажений образов снова явь тела зеркала для гроба похожи тьмой исчезнет всегда за каждым миром кровавой завесой развеян вихрем в разрытой молнии мыслей вокруг размытым дождём в пирамидах разваленных зданий роскошных давно не тоскует но скоро разрастётся в полёте спиралью сна…
Смерть мертва.
Как и раньше.
Часть вторая
Смерч – это круто!
Газета «Телескоп мозга». Статья «Бэтмен – никогда»:
Весьма оригинальный взгляд, подаренный нам труппой «Психотеатра», видит сказку-комикс про Бэтмена именно таким.
Нагловатый и слишком обольстительный миллиардер Брюс Уэйн, вернувшись из тропического рая (где он упорно веселился с толпой целых красоток, запивая их полуголую компанию газированным льдом вперемешку с виски), сразу же увольняет старушку-уборщицу крабов, после чего саморучно шьёт себе костюм гинеколога, который превращается в бэт-форму после первой же стирки.
Зазнавшемуся богачу-милашке сама судьба не оставляет иного выбора, как вести разгульно-сытый образ жизни успешного холостяка, а иногда ночью ещё и летать по крышам Готэм-сити, но не внутри личного самолёта, а исключительно на двух крылах костюма летучей мыши, который даже не жмёт.
По прошествии пары отличных ночей у супергероя появляется враг. Некий Двуликий. Спивающийся неудачник, ранее занимавший какую-то должность в суде. Он сменил имя в паспорте, изуродовал половину своего уродливого лица, когда брился при неблагоприятной погоде, затем надел пиджак с трико – и стал Двуликим, злобно улыбнувшись на парковке возле магазина дешёвых продуктов. Ему в подмогу проник Пингвин – высокий карлик, похожий на пиццу с мясом птицы.
Далее они оправляются пить в местный стрип-бар, где к ним прилипает танцовщица-шизофреничка по кличке Ядовитый Плющ, которая считает себя растением-вегетарианцем без выходного пособия.
Вся эта чудная компашка собирается учинить Бэтмену день гнева и слабости, но у них не хватает денег на такси (да и автобус тоже). Тогда Пингвин предлагает сложную схему продажи туалетной бумаги, которая позволяет их команде заработать 300 долларов.
В это же мрачное время Готэм-сити шокирован новой угрозой в костюме – простившись с наскучившим образом безобразной жизни, из конторы самонадеянных менеджеров увольняется Селина Кайл (будущая Женщина-кошка). А погодка в городе постепенно портится…
Двуликий, Плющ и Пингвин снимают квартиру на окраине, по ночам вынашивая план непонятно-спонтанной мести Бэтмену, а после – выбрасывая опустошённые бутылки водки, пива плюс портвейна. Но тут им на погибель (как бы) влетает через форточку Женщина-кошка. И сразу сообщает новость: бензин слегка подорожал.
Все не рады, не грустны́. Двуликий предлагает гостье выпить, та выпивает в доме всё спиртное и уходит.
Ядовитый Плющ флиртует с Пингвином, который нарядился в смелый смокинг, купленный на распродаже клуба патриотов. И всё бы продолжалось супер-долго, если бы главный режиссёр «Психотеатра» не рискнул сменить поток постановки, вбросив на нейро-сцену Джокера. Загадочный шулер, отсидевший за неуплату штрафа в кафетерии, появляется весьма стандартно для гениального злодея. Он приезжает на трамвае, не расплатившись за проезд. А затем – резко грабит старушку-уборщицу крабов, заботливо переведя её через проспект.
Бэтмен сразу берёт это дело себе на заметку. Погодка в городе постепенно портится ещё больше…
Начинается митинг небритых синоптиков, сметающий толпой всё на своём пути к льготам. Бэтмен героически спит у камина, не вмешиваясь.
Зато Двуликий знакомится с Джокером в очереди за бесплатным супом, приводит его к ним в притон, где Ядовитый Плющ и Пингвин бьются над разгадкой кроссворда. Джокер веселит себя глупыми шуточками про кошек редкой породы, с упоением рассказывает анекдоты. Теперь Бэтмену точно будет трудно совмещать романтические слюни с Селиной Кайл (скрытой Женщиной-кошкой) и разборки с налоговой службой.
Он собирается улететь в отпуск, потому что погодка в городе испортилась окончательно. Но Джокер почти препятствует этой задумке, случайно сдав своих собутыльников-друзей в трезвяк.
Пингвин, Двуликий, Ядовитый Плющ – попадают в психушку, где продолжают козни своей весёлой жизни, а Женщина-кошка решает открыть зоомагазин для слепых… Спектакль кончается тем, что на нейро-сцене появляется знак Бэтмена, направленный в тёмное небо Готэм-сити.
Хочется сказать ещё лишь одно: пусть «Психотеатр» не всегда радует по-настоящему оригинальным подходом к репертуарным произведениям, но спектакль про Бэтмена (и его врагов) стал более чем интересным для зрителей. А замечательный актёр Илья Лиссов смотрелся в роли Бэтмена-Брюса Уэйна весьма убедительно, что тоже очень порадовало критиков и задумчивых знатоков.
На удивление уверенное «Браво!» всей труппе под руководством Александра Дюйма. Пусть таких нейро-картин будет много.
Автор статьи: Полина ЛисСова.
Видео с популярного Интернет-ресурса:
Довольно милая леди в халате зелёно-смачного пошива растерянно стоит на крыше темнейшего факультета по изучению живой природы.
Она слишком испугана, чтобы сдавать экзамен по животноводству даже за деньги. Эта увлекательная тётя шумно пытается отыскать выход с крыши, но быть его не может. Она во сне. Повсюду жестокая чернота неба над городом.
Словно с другой планеты измерений к ней летит что-то страшное, падает, точно адский коршун, на крышу, расправляет полы плаща и смотрит на бедняжку-жертву обстоятельств через прорези глаз маски Бэтмена, которая изуродована глубокими порезами донельзя.
Весьма оригинальный взгляд, подаренный нам труппой «Психотеатра», видит сказку-комикс про Бэтмена именно таким.
Нагловатый и слишком обольстительный миллиардер Брюс Уэйн, вернувшись из тропического рая (где он упорно веселился с толпой целых красоток, запивая их полуголую компанию газированным льдом вперемешку с виски), сразу же увольняет старушку-уборщицу крабов, после чего саморучно шьёт себе костюм гинеколога, который превращается в бэт-форму после первой же стирки.
Зазнавшемуся богачу-милашке сама судьба не оставляет иного выбора, как вести разгульно-сытый образ жизни успешного холостяка, а иногда ночью ещё и летать по крышам Готэм-сити, но не внутри личного самолёта, а исключительно на двух крылах костюма летучей мыши, который даже не жмёт.
По прошествии пары отличных ночей у супергероя появляется враг. Некий Двуликий. Спивающийся неудачник, ранее занимавший какую-то должность в суде. Он сменил имя в паспорте, изуродовал половину своего уродливого лица, когда брился при неблагоприятной погоде, затем надел пиджак с трико – и стал Двуликим, злобно улыбнувшись на парковке возле магазина дешёвых продуктов. Ему в подмогу проник Пингвин – высокий карлик, похожий на пиццу с мясом птицы.
Далее они оправляются пить в местный стрип-бар, где к ним прилипает танцовщица-шизофреничка по кличке Ядовитый Плющ, которая считает себя растением-вегетарианцем без выходного пособия.
Вся эта чудная компашка собирается учинить Бэтмену день гнева и слабости, но у них не хватает денег на такси (да и автобус тоже). Тогда Пингвин предлагает сложную схему продажи туалетной бумаги, которая позволяет их команде заработать 300 долларов.
В это же мрачное время Готэм-сити шокирован новой угрозой в костюме – простившись с наскучившим образом безобразной жизни, из конторы самонадеянных менеджеров увольняется Селина Кайл (будущая Женщина-кошка). А погодка в городе постепенно портится…
Двуликий, Плющ и Пингвин снимают квартиру на окраине, по ночам вынашивая план непонятно-спонтанной мести Бэтмену, а после – выбрасывая опустошённые бутылки водки, пива плюс портвейна. Но тут им на погибель (как бы) влетает через форточку Женщина-кошка. И сразу сообщает новость: бензин слегка подорожал.
Все не рады, не грустны́. Двуликий предлагает гостье выпить, та выпивает в доме всё спиртное и уходит.
Ядовитый Плющ флиртует с Пингвином, который нарядился в смелый смокинг, купленный на распродаже клуба патриотов. И всё бы продолжалось супер-долго, если бы главный режиссёр «Психотеатра» не рискнул сменить поток постановки, вбросив на нейро-сцену Джокера. Загадочный шулер, отсидевший за неуплату штрафа в кафетерии, появляется весьма стандартно для гениального злодея. Он приезжает на трамвае, не расплатившись за проезд. А затем – резко грабит старушку-уборщицу крабов, заботливо переведя её через проспект.
Бэтмен сразу берёт это дело себе на заметку. Погодка в городе постепенно портится ещё больше…
Начинается митинг небритых синоптиков, сметающий толпой всё на своём пути к льготам. Бэтмен героически спит у камина, не вмешиваясь.
Зато Двуликий знакомится с Джокером в очереди за бесплатным супом, приводит его к ним в притон, где Ядовитый Плющ и Пингвин бьются над разгадкой кроссворда. Джокер веселит себя глупыми шуточками про кошек редкой породы, с упоением рассказывает анекдоты. Теперь Бэтмену точно будет трудно совмещать романтические слюни с Селиной Кайл (скрытой Женщиной-кошкой) и разборки с налоговой службой.
Он собирается улететь в отпуск, потому что погодка в городе испортилась окончательно. Но Джокер почти препятствует этой задумке, случайно сдав своих собутыльников-друзей в трезвяк.
Пингвин, Двуликий, Ядовитый Плющ – попадают в психушку, где продолжают козни своей весёлой жизни, а Женщина-кошка решает открыть зоомагазин для слепых… Спектакль кончается тем, что на нейро-сцене появляется знак Бэтмена, направленный в тёмное небо Готэм-сити.
Хочется сказать ещё лишь одно: пусть «Психотеатр» не всегда радует по-настоящему оригинальным подходом к репертуарным произведениям, но спектакль про Бэтмена (и его врагов) стал более чем интересным для зрителей. А замечательный актёр Илья Лиссов смотрелся в роли Бэтмена-Брюса Уэйна весьма убедительно, что тоже очень порадовало критиков и задумчивых знатоков.
На удивление уверенное «Браво!» всей труппе под руководством Александра Дюйма. Пусть таких нейро-картин будет много.
Автор статьи: Полина ЛисСова.
Видео с популярного Интернет-ресурса:
Довольно милая леди в халате зелёно-смачного пошива растерянно стоит на крыше темнейшего факультета по изучению живой природы.
Она слишком испугана, чтобы сдавать экзамен по животноводству даже за деньги. Эта увлекательная тётя шумно пытается отыскать выход с крыши, но быть его не может. Она во сне. Повсюду жестокая чернота неба над городом.
Словно с другой планеты измерений к ней летит что-то страшное, падает, точно адский коршун, на крышу, расправляет полы плаща и смотрит на бедняжку-жертву обстоятельств через прорези глаз маски Бэтмена, которая изуродована глубокими порезами донельзя.