Мотор баржи работал с тяжким придыханием. Ветер относил струю дыма далеко за корму. Кричали чайки, выхватывая из воды оглушённых винтом рыбок. Старый капитан, широко расставив ноги, работал штурвалом. «Таёжница», кренясь на поворотах, обходила острова. Холодные брызги летели в лицо.
Когда судно водой выдавливало из главного русла и несло к скалам, Федор Иванович кричал в переговорную трубку: «Нина, полный вперёд». И сразу же тяжкое придыхание двигателя сменялось клокочущим рёвом. Дрожа корпусом, баржа снова входила в главное русло. Ошалело кудахтал в курятнике петух.
— Вижу пороги, — закричала сверху Любка.
— Малый ход, — приказал Федор Иванович.
Палуба перестала дрожать. Петька увидел пороги.
Словно живые шевелились на порогах сугробы белой пены. Бешеный рёв воды содрогал берега. Посредине реки Петька заметил узкий проран. Вода в нём клокотала, как в котле. Туда и направил Федор Иванович свой старый корабль.
— Держись, Любка!
— …жусь, — донеслось сверху.
Баржа закивала носом. Затем встала боком к течению реки. Ладони у Петьки вспотели. Но напрасно беспокоился младший матрос Жмыхин. Тяжёлый холм воды ударил баржу по левой скуле и развернул её носом вперёд. Она ринулась в проран и понеслась на скалу. Федор Иванович прокрутил штурвал в левую сторону до отказа.
— Рынду — три удара, — приказал капитан.
Петька не понял. Тогда дед Федор положил Петькины руки на штурвал:
— Так держать! — и выскочил из рубки.
Деревянное колесо Петька придавил всем телом. Бум-бум-бум! — послышался за стенкой колокольный звон. Здесь, в узкой горловине реки, сигнал подавался обязательно, чтоб вылетевшая из-за поворота моторная лодка не врезалась в судно. Бум-бум! Будь осторожен!
Горловину прошли удачно. Теперь река изменилась — стала широкой и спокойной. И отражала закатное солнце, как ровное зеркало.
— Вперёдсмотрящий, Любка, доложи обстановку! — приказал капитан.
— Фарватер чист. Скоро будет распадок Крестовый.
— Любка, доложи глубину! — Федор Иванович подмигнул Петьке.
— Глубину ты сам знаешь, — донеслось сверху.
— Отвечай по уставу, когда спрашивает капитан!
Любка что-то проворчала и, наклонившись, крикнула в самое окно:
— Глубина, товарищ капитан, таз!
Петька не понял, почему глубина обозначается словом «таз». Федор Иванович лукаво улыбнулся:
— Спросишь потом у Любки.
— Петька, — попросила тётя Нина, когда он спустился к машине, — нам с Таней наверх надо сбегать. А ты, если скомандуют «Стоп, машина!», рычаг потянешь на себя до отказа. Смотри сюда! — Тётя Нина тряпочкой протёрла медную планку с надписями’ «малый ход», «средний ход» и «холостой ход».
— Понятно, — сказал Петька. — В Краснокардонске на учебном танке я такое видел…
Но тётя Нина была уже на палубе и вытягивала Таню за руку.
Оставшись один, Петька сел на ящик с запасными гребными винтами и задумался. Скверно получается. Федор Иванович поверил, что их прислал Гарновский, а в тайге у Бирских порогов обязательно выяснится, что никто их не посылал. Как тогда смотреть в глаза Любке, тёте Нине, Федору Ивановичу? А если ещё окажется…
— Малый ход! — раздался голос капитана. Петька вскочил с ящика, медленно перевёл ручку к надписи на пластинке. Мотор сбавил обороты и лениво затарахтел.
С палубы спустилась Любка.
— Тебе не скучно? А почему ты серьёзный?
— Боюсь, приедем в экспедицию, а Гарновский скажет, что он нас не звал. Если честно сказать, Люба, он действительно не звал.
— Хе, — сказала Любка, — нашёл о чём думать.
Там, кроме Гарновского, есть начальник Колёсников, например, Вячеслав Валентинович. Никого в обиду не даст, и Васька Жухов, и Бурмаков, и Букырин Иван Иванович. Ништяк, обойдётся! Гарновского сейчас там и нету, дедушка сказал мамке, что он опять шастать по академиям уехал.
— Средний ход, — донеслось из капитанской рубки.
Петька передвинул ручку.
— А что такое «таз»? — спросил он.
Любка засмеялась и рассказала, что в прошлом году они стояли на ремонте. Любка сидела на курятнике и нечаянно столкнула в реку большой медный таз: Он вошёл в воду ребром и сразу же затонул.
— Вытащили? — спросил Петька.
— Он опупышем кверху упал, и дедушка не смог зацепить багром. Мамка магнит на верёвке опускала, тоже бесполезно. Магнит к меди не липнет. До сих пор таз лежит там. Сегодня видела — сияет, как ясное солнце. Если у дедушки хорошее настроение, он завсегда спросит глубину на том месте. Я ему и отвечаю — таз!
— Стоп, машина. Можете подняться наверх!
Баржу несло течением. С правого борта открылся широкий распадок. Склоны — в ярких фиолетовых пятнах: цвёл багульник. У скалы Таня заметила небольшой домик. Дыма над трубой не было.
— Не ждёт нас Казимир, спит, наверное, — сказал Федор Иванович и велел Любке ударить в рынду. «Таёжница» уже поравнялась с распадком, когда из домика вышел тощий старик в длинной рубахе. Из-под ладони посмотрел на реку. Увидел баржу, что-то прокричал и бросился бежать к церквушке. Мелькали босые подошвы. Старик исчез в темноте церковного портала и через секунду появился на башне схватился за верёвку. Загудел старый колокол. Старик бросился к другому, третьему. Верховой ветер раздувал его седые космы, пузырилась на спине рубаха. Старик метался по колокольне. Удары сливались в торжественный гул. В горечах старик вскочил на каменный зубец и, потрясая над головой костлявыми руками, закричал:
— Победа над супостатами! Федор! Наша взяла! По-бе-да!
«Таёжница» ответила рындой. Команда махала старику руками. Федор Иванович поставил баржу под острым углом к течению, и её быстро снесло в заливчик, к крутому берегу. Тётя Нина прыгнула вниз, в момент обмотала твёрдый канат вокруг сухой сосны. С кормы тоже был брошен конец. Его схватил прибежавший старик, ловко, как заправский шкипер, набросал верёвку кольцами на пенёк, затянул морской узел. Таня, Петька и тётя Нина спустили на берег трап.
— Привет, Казимир, — закричал Федор Иванович и побежал на берег.
Друзья обнялись и трижды поцеловались. У Казимира на глазах выступили слезы.
— Ну вот, Федор, и победа долгожданная. Я же всегда говорил — земли русской лучше не трогать. Фашисты проклятые! Сколько сирот мытарится сейчас в неизвестностях… — Федор Иванович сжал локоть Казимиру и как-то испуганно подмигнул. Старик, взглянув на Таню с Петькой, осёкся и сразу переменил разговор: — А ну, братья, пойдёмте со мной в овражек, я там смолья принёс, сейчас костёр соорудим.
Заблестела первая звезда. Она походила на дыру в голубом небосводе. Команда «Таёжницы» в полном составе сидела у костра. Пили чай, заваренный душистой чагой, и ели ватрушки из уватовского вещевого мешка.
Старик Казимир рассказывал Петьке и Тане о своём житьё.
— Начальником речной обстановки я здесь приписан до конца дней моих. Маяки, створы, указатели, бакены — одним словом, вся обстановка реки — моё хозяйстве. Работа хлопотная, но время свободное есть. Травку лечебную собираю, корешки заготавливаю для аптек… А река, внучата, меня манит. Манит она, потому что тайну в себе имеет… — Старик посмотрел на небо и вдруг встал: — Поеду огонь на «гусаре» зажигать. Маяк главный «гусаром» речники прозвали, потому что лучи у него в обе стороны бьют, а издали на узкие усы походят.
— Я с вами съезжу, — сказала тётя Нина.
От реки потянуло холодком. Дед Казимир поёжился и пошёл к маленькому амбарчику, брякнул щеколдой и принёс оттуда круглый, пузатый фонарь и кастрюльку на железных ножках с дырчатой крышкой. Фонарь поставил у костра, а в кастрюльку нагрёб раскалённых углей, закрыл крышку.
— Не зажигалка, — он кивнул на кастрюлю, — одна благодать, еду и греюсь, как дед Мазай, и фонари от неё зажигаю.
Тётя Нина вынесла из амбарчика крашеные весла:
— Ты, дедушка, набрось-ка что-нибудь на себя, а то прохватит ветерком.
Казимир смутился:
— Телогрейку у меня росомаха, будь она, зверюга, проклята, намедни в клочья порвала. Правда, я сам виноват, на земле её оставил. Но ничего, я привыкший, три дня назад здесь такой колотун был…
Они садились в лодку, когда Петька с шинелью в руках прибежал с баржи. Он взял тётю Нину за руку и отвёл от берега. Вполголоса они о чём-то разговаривали. Тётя Нина взяла у Петьки шинель и спустилась к лодке.
— В Сибири, говорят, от подарков не принято отказываться, правильно, дедушка?
Старик Казимир бросил взгляд на шинель и догадался о Петькином намерении.
— Правильно говоришь, Нинуля, от подарков не отказываются, но и последнее не берут.
Старик вставил весла в уключины, приготовился грести.
Петька подскочил к лодке:
— Возьмите, не дорос я до неё, а вам она для службы нужна.
Старик согласился:
— Спасибо, внучек, угодил ты мне, а то холод меня порой до тряски доводит. Он встал и, покачиваясь вместе с лодкой, надел шинель.
В корму прыгнула тётя Нина. Федор Иванович оттолкнул лодку. Заскрипели уключины.
Люба обняла Таню, и они, перешёптываясь, поднялись на баржу. Вскоре окна большой каюты перестали светиться, девочки легли спать.
Федор Иванович поправлял в костре головешки, смотрел за полётом искр. Он боялся, чтоб они не попали на баржу. Но ветерок дул в другую сторону, да и до баржи было далековато. Сегодня капитан нарушал инструкцию судоходства. На мачте нужно во время стоянки зажигать топ-фонарь, чтоб проходящие судна видели: место занято, будь осторожен. Федор Иванович, даже если бы его сейчас приговорили к самому тяжкому наказанию, огня бы не зажёг. Только он один знал, какой груз везла «Таёжница». Достаточно малейшей искры или резкого удара, и баржа разлетелась бы в щепки, потому что трюмы её были забиты ящиками с динамитом, аммоналом, толом, а в капитанской каюте был завернут в суконное одеяло промасленный мешок с коробками детонаторов. На свой страх и риск, из-за жалости, а вовсе не потому, что просил Гарновский, он там, в Большереченске, взял на борт Таню и Петьку. Взял, потому что почувствовал их безвыходное положение. Поверил он только тому, что ребята в больнице видели Гарновского, но, что начальник партии знал о секретном рейсе, этому капитан не поверил. Ещё в начале рейса, там, у Байкала, где в небольшой бухточке находится скрытый склад взрывчатых веществ, Федор Иванович расписался о неразглашении названия груза, рейс этот был специальным, неплановым, во избежание… мало ли чего.
— Федор Иванович, почему дед Казимир сказал: «Река меня манит, потому что тайну имеет»? — спросил Петька.
Старый капитан зачерпнул из ведра кружку душистого чая, отхлебнул, крякнул, ещё отхлебнул.
— Правильно он сказал, Петька. Ты думаешь, он… того? Нет, Петька, он умнейший человек. Много лет потратил, чтоб разгадать эту «самую тайну реки». Все деньги свои ухлопал, привозил сюда водолазов. А документов, сколько перерыл в архивах. Но тайна остаётся тайной.
Петька заёрзал на месте:
— Федор Иванович, а про тайну, если, конечно, можно, мне скажите.
Из распадка вдруг донёсся хриплый лай. Сидящие у костра насторожились. Хрип повторился совсем близко, послышался стук копыт о камни. И Петька, и Федор Иванович улыбнулись — горный козёл подзывал своих подруг.
— Скажу я тебе, Петька, но только между нами. Железная дорога, для которой сейчас ищут трассу, поперёк горла многим нашим недругам. Они не хотят, чтоб железная дорога опоясала Сибирь. Им, понятно, не выгодно, чтоб крепла наша страна. Они хотели бы видеть Сибирь-матушку замороженной и пустой, чтоб, в случае чего, легче было её к рукам прибрать. На чужой каравай ртов много. А цари-то наши в своё время ушами прохлопали. И получается, что мы сейчас второй раз народные деньги тратим.
— Почему второй раз?
— А потому, что теперешняя экспедиция вторая, а не первая, отправленная в эти места при царе тридцать лет назад, прошла всю трассу, собрала данные, но погибла, и документы пропали. А будь они сейчас, не пришлось бы нам тратить большие деньги на изыскания. Наши бы инженеры внесли в те документы поправки на современную технику, и можно было бы быстрей начать строить туннели, отсыпать насыпи, класть шпалы и рельсы.
Петька, подрагивая от нервного возбуждения, сел ближе к костру.
— Экспедиция царская от болезни погибла или замёрзла?
— Какие болезни! Шпион её загубил, а свидетель только Самоволин. Он видел, как документы в реку летели…
Со стороны реки послышался всплеск воды и скрип уключин.
— Самоволин сейчас живой?
— Слава богу, живой. Но я, Петенька, не об этом сейчас. Я хочу предупредить — там будьте осторожными. Никому ни слова. Не так работа засекречена, как цель экспедиции. А цель одна: мосты, туннели, трасса для будущей железнодорожной магистрали.
Федор Иванович встал:
— Вот и сам свидетель живой прибыл, Казимир Самоволин.
Лодку вытащили на берег. Самоволии отнёс весла в сарай, вернулся к костру:
— Шинель, Пётр, твоя добрая, ехал как король, сам закутался, и ноги босые спрятал, сижу в лодке и блаженствую.
На барже в курятнике закричал петух. Дед Казимир вздрогнул:
— Вот лихоманка, никак не привыкну, орёт оглашённый, как Гитлер с балкона.
Петушиный крик чётко отразили скалы. Луна, словно ожидавшая сигнала, выглянула из-за скалы. Стало светло. Жёлтые дорожки заструились по реке.
Дед Казимир пожал руку Петьке, Федору Ивановичу:
— Идите на покой, а я пойду почитаю. Книгу мне шкипер с «Баргузина» дал, прочитать надо, завтра обратно пойдёт, заберёт. А книга нужная для меня, «Гидравлика и подводные исследования рек и озёр».
Федор Иванович обнял Казимира и по-дружески спросил:
— Надеешься найти?
— Надеюсь, Федор. Эксперимент недавно провёл и расчёты сделал. Теперь бы мне только водолаза, и я бы бочку нашёл. По моим расчётам её на 10-15 километров отнести могло от баржи, не дальше. — Он вдруг повернулся: — Прощайте, не забывайте меня, — и пошёл в глубь распадка к своему домику. Длинная шинель немного волоклась по земле, полы цеплялись за сухие веточки багульника.
Федор Иванович взял ведро, спустился к реке, зачерпнул воды. Петька собрал посуду в сумку. Потом они тщательно залили костёр и пошли на баржу.
— Какую бочку он собирается искать в реке? — спросил Петька.
— Бочку с документами. Её шпион сбросил. Тебе надо было самого Казимира расспросить. Он, бедняга, до сих пор боится, что бочку шпионы перехватят и завладеют документами.
— А зачем теперешним шпионам старинные документы?
— Как зачем? Во-первых, знать, где у нас будут мосты, туннели и всякие другие инженерные сооружения, которые можно потом взорвать. Во-вторых, украденные документы они наверняка предложат нам выкупить за миллионы рублей золотом. Такое уже было.
Стараясь не шуметь, капитан и младший матрос Жмыхин спустились в каюту. Внизу у трапа Федор Иванович нащупал пробковый узкий матрац, уложил Петьку, накрыл телогрейкой, прошёл за ящик с посудой и лёг сам.
Петька долго лежал с открытыми глазами. В квадратном окне каюты плавно покачивалось небо. Петька вспомнил мягкую улыбку врача Лариной, добрые слова бойца Уватова, всплыли в памяти лица друзей — Тимки Булахова и Шурки Подметкина.
Сон не приходил. Заснуть мешало непонятное волнение. Петька стал считать: один, два, три, четыре… Счёт перевалил уже за триста, а волнение не проходило. Тогда Петька встал, тихо поднялся по трапу на палубу. В окне у Самоволина все ещё горел огонёк. Река курилась туманом. Петька прислушался к таёжной тишине и понял: встревожила его история пропавшей экспедиции. Он на цыпочках прошёл по палубе к борту, спустился на берег и помчался к избушке Казимира Самоволина, единственного живого свидетеля гибели экспедиции.
В каюту Петька вернулся перед рассветом. Увесистую картонную папку, полученную от деда Казимира, сунул в уватовский вещевой мешок, пробрался к своему месту, и лёг.
В картонной толстой папке были: архивные справки и документы, собранные Казимиром Самоволиным, деловая переписка начальника погибшей экспедиции с Москвой и Петербургом. Телеграммы и письма вражеских пособников. Из писем видно, как тщательно продумывался путь внедрения шпиона в экспедицию. Были здесь и газетные материалы, рассказывающие о первых поисках утопленной бочки (в ней была упакована документация экспедиции и образцы горных пород).
Позднее появилось три мнения. Первое: бочки, о которой заявил органам ГПУ Самоволии, не существовало. Второе: за прошедшие годы её (хотя она была загружена до потери плавучести) унесло, может, даже в океан. Или где-то в реке она попала в яму, и её навечно затянуло толстым слоем ила. И третье мнение: в годы гражданской войны бочку выловили вражеские лазутчики.
Поиск бочки прекратили. Казимир Самоволин все три мнения отвергал. В картонной папке были лично им составленные схемы изменения русла, таблицы скорости течения и глубины и материалы личного эксперимента. Самоволин соорудил примерно такую же бочку, загрузил её и сбросил в том месте, где когда-то падала бочка с документами. Целый год бакенщик следил за рекой и по данным своего эксперимента определил примерно участок реки, где могла осесть бочка экспедиции. Но заниматься призрачной бочкой уже никто не хотел, в расчёты деда Казимира не верили. Он обижался.
Петька разжалобил старика, и тот под честное слово передал ему толстую папку.
ГЛАВА 4
Когда судно водой выдавливало из главного русла и несло к скалам, Федор Иванович кричал в переговорную трубку: «Нина, полный вперёд». И сразу же тяжкое придыхание двигателя сменялось клокочущим рёвом. Дрожа корпусом, баржа снова входила в главное русло. Ошалело кудахтал в курятнике петух.
— Вижу пороги, — закричала сверху Любка.
— Малый ход, — приказал Федор Иванович.
Палуба перестала дрожать. Петька увидел пороги.
Словно живые шевелились на порогах сугробы белой пены. Бешеный рёв воды содрогал берега. Посредине реки Петька заметил узкий проран. Вода в нём клокотала, как в котле. Туда и направил Федор Иванович свой старый корабль.
— Держись, Любка!
— …жусь, — донеслось сверху.
Баржа закивала носом. Затем встала боком к течению реки. Ладони у Петьки вспотели. Но напрасно беспокоился младший матрос Жмыхин. Тяжёлый холм воды ударил баржу по левой скуле и развернул её носом вперёд. Она ринулась в проран и понеслась на скалу. Федор Иванович прокрутил штурвал в левую сторону до отказа.
— Рынду — три удара, — приказал капитан.
Петька не понял. Тогда дед Федор положил Петькины руки на штурвал:
— Так держать! — и выскочил из рубки.
Деревянное колесо Петька придавил всем телом. Бум-бум-бум! — послышался за стенкой колокольный звон. Здесь, в узкой горловине реки, сигнал подавался обязательно, чтоб вылетевшая из-за поворота моторная лодка не врезалась в судно. Бум-бум! Будь осторожен!
Горловину прошли удачно. Теперь река изменилась — стала широкой и спокойной. И отражала закатное солнце, как ровное зеркало.
— Вперёдсмотрящий, Любка, доложи обстановку! — приказал капитан.
— Фарватер чист. Скоро будет распадок Крестовый.
— Любка, доложи глубину! — Федор Иванович подмигнул Петьке.
— Глубину ты сам знаешь, — донеслось сверху.
— Отвечай по уставу, когда спрашивает капитан!
Любка что-то проворчала и, наклонившись, крикнула в самое окно:
— Глубина, товарищ капитан, таз!
Петька не понял, почему глубина обозначается словом «таз». Федор Иванович лукаво улыбнулся:
— Спросишь потом у Любки.
— Петька, — попросила тётя Нина, когда он спустился к машине, — нам с Таней наверх надо сбегать. А ты, если скомандуют «Стоп, машина!», рычаг потянешь на себя до отказа. Смотри сюда! — Тётя Нина тряпочкой протёрла медную планку с надписями’ «малый ход», «средний ход» и «холостой ход».
— Понятно, — сказал Петька. — В Краснокардонске на учебном танке я такое видел…
Но тётя Нина была уже на палубе и вытягивала Таню за руку.
Оставшись один, Петька сел на ящик с запасными гребными винтами и задумался. Скверно получается. Федор Иванович поверил, что их прислал Гарновский, а в тайге у Бирских порогов обязательно выяснится, что никто их не посылал. Как тогда смотреть в глаза Любке, тёте Нине, Федору Ивановичу? А если ещё окажется…
— Малый ход! — раздался голос капитана. Петька вскочил с ящика, медленно перевёл ручку к надписи на пластинке. Мотор сбавил обороты и лениво затарахтел.
С палубы спустилась Любка.
— Тебе не скучно? А почему ты серьёзный?
— Боюсь, приедем в экспедицию, а Гарновский скажет, что он нас не звал. Если честно сказать, Люба, он действительно не звал.
— Хе, — сказала Любка, — нашёл о чём думать.
Там, кроме Гарновского, есть начальник Колёсников, например, Вячеслав Валентинович. Никого в обиду не даст, и Васька Жухов, и Бурмаков, и Букырин Иван Иванович. Ништяк, обойдётся! Гарновского сейчас там и нету, дедушка сказал мамке, что он опять шастать по академиям уехал.
— Средний ход, — донеслось из капитанской рубки.
Петька передвинул ручку.
— А что такое «таз»? — спросил он.
Любка засмеялась и рассказала, что в прошлом году они стояли на ремонте. Любка сидела на курятнике и нечаянно столкнула в реку большой медный таз: Он вошёл в воду ребром и сразу же затонул.
— Вытащили? — спросил Петька.
— Он опупышем кверху упал, и дедушка не смог зацепить багром. Мамка магнит на верёвке опускала, тоже бесполезно. Магнит к меди не липнет. До сих пор таз лежит там. Сегодня видела — сияет, как ясное солнце. Если у дедушки хорошее настроение, он завсегда спросит глубину на том месте. Я ему и отвечаю — таз!
— Стоп, машина. Можете подняться наверх!
Баржу несло течением. С правого борта открылся широкий распадок. Склоны — в ярких фиолетовых пятнах: цвёл багульник. У скалы Таня заметила небольшой домик. Дыма над трубой не было.
— Не ждёт нас Казимир, спит, наверное, — сказал Федор Иванович и велел Любке ударить в рынду. «Таёжница» уже поравнялась с распадком, когда из домика вышел тощий старик в длинной рубахе. Из-под ладони посмотрел на реку. Увидел баржу, что-то прокричал и бросился бежать к церквушке. Мелькали босые подошвы. Старик исчез в темноте церковного портала и через секунду появился на башне схватился за верёвку. Загудел старый колокол. Старик бросился к другому, третьему. Верховой ветер раздувал его седые космы, пузырилась на спине рубаха. Старик метался по колокольне. Удары сливались в торжественный гул. В горечах старик вскочил на каменный зубец и, потрясая над головой костлявыми руками, закричал:
— Победа над супостатами! Федор! Наша взяла! По-бе-да!
«Таёжница» ответила рындой. Команда махала старику руками. Федор Иванович поставил баржу под острым углом к течению, и её быстро снесло в заливчик, к крутому берегу. Тётя Нина прыгнула вниз, в момент обмотала твёрдый канат вокруг сухой сосны. С кормы тоже был брошен конец. Его схватил прибежавший старик, ловко, как заправский шкипер, набросал верёвку кольцами на пенёк, затянул морской узел. Таня, Петька и тётя Нина спустили на берег трап.
— Привет, Казимир, — закричал Федор Иванович и побежал на берег.
Друзья обнялись и трижды поцеловались. У Казимира на глазах выступили слезы.
— Ну вот, Федор, и победа долгожданная. Я же всегда говорил — земли русской лучше не трогать. Фашисты проклятые! Сколько сирот мытарится сейчас в неизвестностях… — Федор Иванович сжал локоть Казимиру и как-то испуганно подмигнул. Старик, взглянув на Таню с Петькой, осёкся и сразу переменил разговор: — А ну, братья, пойдёмте со мной в овражек, я там смолья принёс, сейчас костёр соорудим.
Заблестела первая звезда. Она походила на дыру в голубом небосводе. Команда «Таёжницы» в полном составе сидела у костра. Пили чай, заваренный душистой чагой, и ели ватрушки из уватовского вещевого мешка.
Старик Казимир рассказывал Петьке и Тане о своём житьё.
— Начальником речной обстановки я здесь приписан до конца дней моих. Маяки, створы, указатели, бакены — одним словом, вся обстановка реки — моё хозяйстве. Работа хлопотная, но время свободное есть. Травку лечебную собираю, корешки заготавливаю для аптек… А река, внучата, меня манит. Манит она, потому что тайну в себе имеет… — Старик посмотрел на небо и вдруг встал: — Поеду огонь на «гусаре» зажигать. Маяк главный «гусаром» речники прозвали, потому что лучи у него в обе стороны бьют, а издали на узкие усы походят.
— Я с вами съезжу, — сказала тётя Нина.
От реки потянуло холодком. Дед Казимир поёжился и пошёл к маленькому амбарчику, брякнул щеколдой и принёс оттуда круглый, пузатый фонарь и кастрюльку на железных ножках с дырчатой крышкой. Фонарь поставил у костра, а в кастрюльку нагрёб раскалённых углей, закрыл крышку.
— Не зажигалка, — он кивнул на кастрюлю, — одна благодать, еду и греюсь, как дед Мазай, и фонари от неё зажигаю.
Тётя Нина вынесла из амбарчика крашеные весла:
— Ты, дедушка, набрось-ка что-нибудь на себя, а то прохватит ветерком.
Казимир смутился:
— Телогрейку у меня росомаха, будь она, зверюга, проклята, намедни в клочья порвала. Правда, я сам виноват, на земле её оставил. Но ничего, я привыкший, три дня назад здесь такой колотун был…
Они садились в лодку, когда Петька с шинелью в руках прибежал с баржи. Он взял тётю Нину за руку и отвёл от берега. Вполголоса они о чём-то разговаривали. Тётя Нина взяла у Петьки шинель и спустилась к лодке.
— В Сибири, говорят, от подарков не принято отказываться, правильно, дедушка?
Старик Казимир бросил взгляд на шинель и догадался о Петькином намерении.
— Правильно говоришь, Нинуля, от подарков не отказываются, но и последнее не берут.
Старик вставил весла в уключины, приготовился грести.
Петька подскочил к лодке:
— Возьмите, не дорос я до неё, а вам она для службы нужна.
Старик согласился:
— Спасибо, внучек, угодил ты мне, а то холод меня порой до тряски доводит. Он встал и, покачиваясь вместе с лодкой, надел шинель.
В корму прыгнула тётя Нина. Федор Иванович оттолкнул лодку. Заскрипели уключины.
Люба обняла Таню, и они, перешёптываясь, поднялись на баржу. Вскоре окна большой каюты перестали светиться, девочки легли спать.
Федор Иванович поправлял в костре головешки, смотрел за полётом искр. Он боялся, чтоб они не попали на баржу. Но ветерок дул в другую сторону, да и до баржи было далековато. Сегодня капитан нарушал инструкцию судоходства. На мачте нужно во время стоянки зажигать топ-фонарь, чтоб проходящие судна видели: место занято, будь осторожен. Федор Иванович, даже если бы его сейчас приговорили к самому тяжкому наказанию, огня бы не зажёг. Только он один знал, какой груз везла «Таёжница». Достаточно малейшей искры или резкого удара, и баржа разлетелась бы в щепки, потому что трюмы её были забиты ящиками с динамитом, аммоналом, толом, а в капитанской каюте был завернут в суконное одеяло промасленный мешок с коробками детонаторов. На свой страх и риск, из-за жалости, а вовсе не потому, что просил Гарновский, он там, в Большереченске, взял на борт Таню и Петьку. Взял, потому что почувствовал их безвыходное положение. Поверил он только тому, что ребята в больнице видели Гарновского, но, что начальник партии знал о секретном рейсе, этому капитан не поверил. Ещё в начале рейса, там, у Байкала, где в небольшой бухточке находится скрытый склад взрывчатых веществ, Федор Иванович расписался о неразглашении названия груза, рейс этот был специальным, неплановым, во избежание… мало ли чего.
— Федор Иванович, почему дед Казимир сказал: «Река меня манит, потому что тайну имеет»? — спросил Петька.
Старый капитан зачерпнул из ведра кружку душистого чая, отхлебнул, крякнул, ещё отхлебнул.
— Правильно он сказал, Петька. Ты думаешь, он… того? Нет, Петька, он умнейший человек. Много лет потратил, чтоб разгадать эту «самую тайну реки». Все деньги свои ухлопал, привозил сюда водолазов. А документов, сколько перерыл в архивах. Но тайна остаётся тайной.
Петька заёрзал на месте:
— Федор Иванович, а про тайну, если, конечно, можно, мне скажите.
Из распадка вдруг донёсся хриплый лай. Сидящие у костра насторожились. Хрип повторился совсем близко, послышался стук копыт о камни. И Петька, и Федор Иванович улыбнулись — горный козёл подзывал своих подруг.
— Скажу я тебе, Петька, но только между нами. Железная дорога, для которой сейчас ищут трассу, поперёк горла многим нашим недругам. Они не хотят, чтоб железная дорога опоясала Сибирь. Им, понятно, не выгодно, чтоб крепла наша страна. Они хотели бы видеть Сибирь-матушку замороженной и пустой, чтоб, в случае чего, легче было её к рукам прибрать. На чужой каравай ртов много. А цари-то наши в своё время ушами прохлопали. И получается, что мы сейчас второй раз народные деньги тратим.
— Почему второй раз?
— А потому, что теперешняя экспедиция вторая, а не первая, отправленная в эти места при царе тридцать лет назад, прошла всю трассу, собрала данные, но погибла, и документы пропали. А будь они сейчас, не пришлось бы нам тратить большие деньги на изыскания. Наши бы инженеры внесли в те документы поправки на современную технику, и можно было бы быстрей начать строить туннели, отсыпать насыпи, класть шпалы и рельсы.
Петька, подрагивая от нервного возбуждения, сел ближе к костру.
— Экспедиция царская от болезни погибла или замёрзла?
— Какие болезни! Шпион её загубил, а свидетель только Самоволин. Он видел, как документы в реку летели…
Со стороны реки послышался всплеск воды и скрип уключин.
— Самоволин сейчас живой?
— Слава богу, живой. Но я, Петенька, не об этом сейчас. Я хочу предупредить — там будьте осторожными. Никому ни слова. Не так работа засекречена, как цель экспедиции. А цель одна: мосты, туннели, трасса для будущей железнодорожной магистрали.
Токио. Авдееву— Эй, берег! — раздалось в темноте. — Прими чалку.
Попытайтесь выяснить, кто лично в лицо или по фотографиям знает резидента группы «Аква», Ещё раз проверьте: попадают ли данные экспедиции в японский разведсектор. Приложите усилия в выяснении словесного пароля «Аквы». От всего этого зависит дальнейший успех нашей запланированной операции.
Вершинин
Федор Иванович встал:
— Вот и сам свидетель живой прибыл, Казимир Самоволин.
Лодку вытащили на берег. Самоволии отнёс весла в сарай, вернулся к костру:
— Шинель, Пётр, твоя добрая, ехал как король, сам закутался, и ноги босые спрятал, сижу в лодке и блаженствую.
На барже в курятнике закричал петух. Дед Казимир вздрогнул:
— Вот лихоманка, никак не привыкну, орёт оглашённый, как Гитлер с балкона.
Петушиный крик чётко отразили скалы. Луна, словно ожидавшая сигнала, выглянула из-за скалы. Стало светло. Жёлтые дорожки заструились по реке.
Дед Казимир пожал руку Петьке, Федору Ивановичу:
— Идите на покой, а я пойду почитаю. Книгу мне шкипер с «Баргузина» дал, прочитать надо, завтра обратно пойдёт, заберёт. А книга нужная для меня, «Гидравлика и подводные исследования рек и озёр».
Федор Иванович обнял Казимира и по-дружески спросил:
— Надеешься найти?
— Надеюсь, Федор. Эксперимент недавно провёл и расчёты сделал. Теперь бы мне только водолаза, и я бы бочку нашёл. По моим расчётам её на 10-15 километров отнести могло от баржи, не дальше. — Он вдруг повернулся: — Прощайте, не забывайте меня, — и пошёл в глубь распадка к своему домику. Длинная шинель немного волоклась по земле, полы цеплялись за сухие веточки багульника.
Федор Иванович взял ведро, спустился к реке, зачерпнул воды. Петька собрал посуду в сумку. Потом они тщательно залили костёр и пошли на баржу.
— Какую бочку он собирается искать в реке? — спросил Петька.
— Бочку с документами. Её шпион сбросил. Тебе надо было самого Казимира расспросить. Он, бедняга, до сих пор боится, что бочку шпионы перехватят и завладеют документами.
— А зачем теперешним шпионам старинные документы?
— Как зачем? Во-первых, знать, где у нас будут мосты, туннели и всякие другие инженерные сооружения, которые можно потом взорвать. Во-вторых, украденные документы они наверняка предложат нам выкупить за миллионы рублей золотом. Такое уже было.
Стараясь не шуметь, капитан и младший матрос Жмыхин спустились в каюту. Внизу у трапа Федор Иванович нащупал пробковый узкий матрац, уложил Петьку, накрыл телогрейкой, прошёл за ящик с посудой и лёг сам.
Петька долго лежал с открытыми глазами. В квадратном окне каюты плавно покачивалось небо. Петька вспомнил мягкую улыбку врача Лариной, добрые слова бойца Уватова, всплыли в памяти лица друзей — Тимки Булахова и Шурки Подметкина.
Сон не приходил. Заснуть мешало непонятное волнение. Петька стал считать: один, два, три, четыре… Счёт перевалил уже за триста, а волнение не проходило. Тогда Петька встал, тихо поднялся по трапу на палубу. В окне у Самоволина все ещё горел огонёк. Река курилась туманом. Петька прислушался к таёжной тишине и понял: встревожила его история пропавшей экспедиции. Он на цыпочках прошёл по палубе к борту, спустился на берег и помчался к избушке Казимира Самоволина, единственного живого свидетеля гибели экспедиции.
В каюту Петька вернулся перед рассветом. Увесистую картонную папку, полученную от деда Казимира, сунул в уватовский вещевой мешок, пробрался к своему месту, и лёг.
В картонной толстой папке были: архивные справки и документы, собранные Казимиром Самоволиным, деловая переписка начальника погибшей экспедиции с Москвой и Петербургом. Телеграммы и письма вражеских пособников. Из писем видно, как тщательно продумывался путь внедрения шпиона в экспедицию. Были здесь и газетные материалы, рассказывающие о первых поисках утопленной бочки (в ней была упакована документация экспедиции и образцы горных пород).
Позднее появилось три мнения. Первое: бочки, о которой заявил органам ГПУ Самоволии, не существовало. Второе: за прошедшие годы её (хотя она была загружена до потери плавучести) унесло, может, даже в океан. Или где-то в реке она попала в яму, и её навечно затянуло толстым слоем ила. И третье мнение: в годы гражданской войны бочку выловили вражеские лазутчики.
Поиск бочки прекратили. Казимир Самоволин все три мнения отвергал. В картонной папке были лично им составленные схемы изменения русла, таблицы скорости течения и глубины и материалы личного эксперимента. Самоволин соорудил примерно такую же бочку, загрузил её и сбросил в том месте, где когда-то падала бочка с документами. Целый год бакенщик следил за рекой и по данным своего эксперимента определил примерно участок реки, где могла осесть бочка экспедиции. Но заниматься призрачной бочкой уже никто не хотел, в расчёты деда Казимира не верили. Он обижался.
Петька разжалобил старика, и тот под честное слово передал ему толстую папку.
ГЛАВА 4
Рейс «Таёжницы» продолжался. Старый капитан отмечал в судовом журнале пройденные километры и расход горючего. Чувствовалось приближение холодных широт. В глубоких скальных трещинах ещё виднелись прожилки тающего снега, а из распадков стекали в реку плоские струи мутной воды. С берегов доносило запахи первых цветов. В одном из таких мест баржа пришвартовалась на очередную ночёвку. Петька с Таней остались сторожить судно, а Федор Иванович, тётя Нина и Любка пошли за черемшой. Они знали какую-то свою тайную полянку, на которой черемша растёт не по дням, а по часам.
О пропавшей экспедиции Петька давно рассказал Тане, и сейчас, оставшись, наконец, одни, они решили прочитать записи и документы Самоволина. Петька принёс из кубрика старую картонную папку с наклеенным пожелтевшим ярлычком: «Копия пояснительной записки в Совнарком и карты, составленные К. Самоволиным». Все документы, схемы и карты были аккуратно проколоты и скреплены блестящей металлической полоской. Карты нарисованы цветными карандашами. За ними шли копии документов. Петька сел на крышку трюма рядом с Таней и стал читать.
Таня вздрогнула и не сразу сообразила, откуда долетел голос. Петька вскочил на ноги. Сунул картонную папку в вещевой мешок и бросился к борту. Федор Иванович, тётя Нина и Любка стояли па берегу и улыбались. Небольшую самодельную корзину, битком, набитую черемшой, Любка держала на голове и пробовала танцевать лезгинку.
Ужинала команда «Таёжницы» в сумерках. Ели нарезанную черемшу с мелко крошеными, сваренными вкрутую яйцами.
…Летняя ночь кончилась для Петьки как-то сразу. Он только чуточку прикрыл глаза, а когда открыл, было уже светло. Солнечные лучи били из-за хребта в небо, словно прожектора сверхдальнего действия. Федор Иванович разбудил Любку и Таню:
— Проснитесь, синицы! — Девочки, по-видимому, проснулись, потому что старый капитан прошептал: — Моторной частью нынче заведовать будете, а тётя Нина и Петька спать. Они ночью несли вахту.
«Синицы» выскочили из-под тёплой шубы, поднялись вместе с капитаном на палубу.
Петька не слышал, как затарахтел мотор, и «Таёжница», оставляя за кормой буруны, ходко пошла вперёд. Слева наклонной стеной потянулся старый хребет. Петьку разбудили удары колокола и выстрелы. Он вылетел на палубу и понял — конец пути. Приехали.
Баржа обогнула остров и пошла почти поперёк течения. Петькиному взору открылся ровный, как стекло, залив. Высокие сосны отражались в его воде. В конце залива Петька заметил бревенчатый причал. На нём стояли люди. У одного высокого в руках то ли ружьё, то ли палка.
Петька вспомнил про документы Самоволина и побежал в капитанскую рубку.
— Федор Иванович, — сказал Петька, — мне Самоволин документы дал про экспедицию, которая пропала.
— Ну и хорошо, дал, значит, доверил.
— Он мне дал прочитать, а потом, говорит, отдашь
Федору Ивановичу, а мы с Таней прочитать не успели, а нам интерес…
— Не горюй, Петька, читайте на здоровье, через полмесяца, ну, в крайнем случае, через месяц, я опять тут буду, а Казимира я предупрежу…
Бревенчатая пристань, плавно покачиваясь, приближалась.
— Стоп, машина, — крикнул Федор Иванович, — всем наверх, приготовиться к швартовке.
На пристани бородатые люди тоже заволновались. У высокого оказалась в руках не палка, а ружьё. Длинноствольная двустволка. Гарновского среди геологов не было. В стороне от пристани сидел на камне мужчина без бороды, и, не обращая внимания на баржу, играл на гитаре, и пел.
— Играет Васька Жухов, — прошептала Любка. — А на крыльце сидит Додоевна, сторожиха. Её старик в экспедиции конюхом числится. По нации они эвенки,
О пропавшей экспедиции Петька давно рассказал Тане, и сейчас, оставшись, наконец, одни, они решили прочитать записи и документы Самоволина. Петька принёс из кубрика старую картонную папку с наклеенным пожелтевшим ярлычком: «Копия пояснительной записки в Совнарком и карты, составленные К. Самоволиным». Все документы, схемы и карты были аккуратно проколоты и скреплены блестящей металлической полоской. Карты нарисованы цветными карандашами. За ними шли копии документов. Петька сел на крышку трюма рядом с Таней и стал читать.
Распоряжение по Русскому географическому обществу.Дальше графитным мягким карандашом шла приписка, или, как сейчас принято называть, комментарии Самоволина.
Без права снятия копии.
…Создать экспедицию для тщательного изучения северного района Восточной Сибири на предмет поиска трассы для железной дороги. Экспедиции присвоить имя «Багульник». Начальником означенной экспедиции «Багульник» назначить офицера горной службы Ельникова Петра Андреевича. Врачом и ответственным за неразглашение тайн назначить Гросса Эдуарда Ивановича, военного советника Императорской канцелярии.
Начальником группы гидрологических исследований назначить Шубина Алексея Назаровича,
…Технический состав экспедиция «Багульник» должна набрать на месте комплектации (Большереченск) в количестве 50 человек.
Экспедиция обязана работать ускоренным методом и через 21 месяц предоставить все изыскательно-топографические материалы.
…Назначение экспедиции держать в режиме особой секретности…
Экспедицию «Багульник» создали ровно (день в день) за три года до начала первой мировой войны. Царскому правительству и в голову не приходило, что боевые действия развернутся уже через 780 дней. Военный пожар охватил 33 страны. Монарх дремал. И не приходило на ум, что почти во всех ведомствах давно внедрены шпионы. Они собирали военную информацию, экономическую, политическую. Интересно, что противники точно знали зерновой и продуктовый запас России на случай войны, а царское правительство о запасах своего провианта не имело никакого понятия. Германия, например, могла выдать любую точную справку о России. Количество паровозов, вагонов — пожалуйста; переправ, коней, пушек — это мог сказать любой штабной офицер Германии. Правда, у немцев был в руках важный козырь. «Бубновая дама» — агент номер один — российская царица. Она была германским резидентом, а по совместительству — женой царя и военным советником его. Все секретнейшие данные через час передавались «семейному боженьке», Григорию Распутину, а через него попадали в генеральный штаб немецкой армии.— Эй — раздался громовой голос — вахта, подавайте трап!
Копия «Распоряжения по Русскому географическому обществу» со штампом «без права снятия копии» обнаружена мною в Иркутске в тайнике бывшего особняка купца Хаменова. Осуществить экспедицию «Багульник» в строгой секретности царскому правительству не удалось. Привожу текст японского письма, найденного мною в том же тайнике купца Хаменова в 1921 году.
«…Господин многоуважаемый Хаменов, фирма „Таранака“ любезно просит вашей помощи. В город Иркутск прибывает руководство экспедиции „Багульник“. Лично на вас возлагается обязанность в экспедицию включить Вогула — он работает у вас скупщиком пушнины. Его задание: после того, как экспедиция „Багульник“ закончит работу, похитить любой ценой все документы и карты. Повторить подобную экспедицию времени у России больше не будет. Ваша любезная помощь будет большим вкладом в ту операцию, которая развернётся в недалёком будущем. Для усыпления бдительности начальника экспедиции Ельникова оказывайте „Багульнику“ всяческую помощь: лошади, продукты, лодки, одежда… Ваши расходы фирма „Таранака“ оплатила вперёд, как вы были оповещены. Русско-Азиатским банком в Иркутске. Ответственность за секретность Вогула несёте лично. Если Вогул внедрится благополучно, дайте в Петербург телеграмму нашему торговому представителю: „Закупка пушнины окончена“. Подпись не ставьте…»
Таня вздрогнула и не сразу сообразила, откуда долетел голос. Петька вскочил на ноги. Сунул картонную папку в вещевой мешок и бросился к борту. Федор Иванович, тётя Нина и Любка стояли па берегу и улыбались. Небольшую самодельную корзину, битком, набитую черемшой, Любка держала на голове и пробовала танцевать лезгинку.
Ужинала команда «Таёжницы» в сумерках. Ели нарезанную черемшу с мелко крошеными, сваренными вкрутую яйцами.
…Летняя ночь кончилась для Петьки как-то сразу. Он только чуточку прикрыл глаза, а когда открыл, было уже светло. Солнечные лучи били из-за хребта в небо, словно прожектора сверхдальнего действия. Федор Иванович разбудил Любку и Таню:
— Проснитесь, синицы! — Девочки, по-видимому, проснулись, потому что старый капитан прошептал: — Моторной частью нынче заведовать будете, а тётя Нина и Петька спать. Они ночью несли вахту.
«Синицы» выскочили из-под тёплой шубы, поднялись вместе с капитаном на палубу.
Петька не слышал, как затарахтел мотор, и «Таёжница», оставляя за кормой буруны, ходко пошла вперёд. Слева наклонной стеной потянулся старый хребет. Петьку разбудили удары колокола и выстрелы. Он вылетел на палубу и понял — конец пути. Приехали.
Баржа обогнула остров и пошла почти поперёк течения. Петькиному взору открылся ровный, как стекло, залив. Высокие сосны отражались в его воде. В конце залива Петька заметил бревенчатый причал. На нём стояли люди. У одного высокого в руках то ли ружьё, то ли палка.
Петька вспомнил про документы Самоволина и побежал в капитанскую рубку.
— Федор Иванович, — сказал Петька, — мне Самоволин документы дал про экспедицию, которая пропала.
— Ну и хорошо, дал, значит, доверил.
— Он мне дал прочитать, а потом, говорит, отдашь
Федору Ивановичу, а мы с Таней прочитать не успели, а нам интерес…
— Не горюй, Петька, читайте на здоровье, через полмесяца, ну, в крайнем случае, через месяц, я опять тут буду, а Казимира я предупрежу…
Бревенчатая пристань, плавно покачиваясь, приближалась.
— Стоп, машина, — крикнул Федор Иванович, — всем наверх, приготовиться к швартовке.
На пристани бородатые люди тоже заволновались. У высокого оказалась в руках не палка, а ружьё. Длинноствольная двустволка. Гарновского среди геологов не было. В стороне от пристани сидел на камне мужчина без бороды, и, не обращая внимания на баржу, играл на гитаре, и пел.
У домика на крыльце сидела нерусская старуха. Она чинила меховую шапку и в такт песне покачивалась, словно ехала на олене.
…А назавтра быстрые олени.
Унесут в неведомую даль.
Уезжала ты одна по Лене,
Увозила радость и печаль…
— Играет Васька Жухов, — прошептала Любка. — А на крыльце сидит Додоевна, сторожиха. Её старик в экспедиции конюхом числится. По нации они эвенки,