Страница:
Он подобрал вещи, спрятал камень поглубже в карман и двинулся вниз по тропинке. Шагая, Митя размышлял о том, какой странной гипнотической силой обладает его находка. Он засунул руку в карман и нежно погладил камень пальцем. Такой маленький, хрупкий на вид и такой сильный! Сейчас же в голову пришла мысль о том, что камень — идеальное средство для отвода глаз противнику. Надо только сунуть ему в руки эту игрушку и попросить посмотреть в нее — только и всего. Дальше делай со своим врагом все, что хочешь: сопротивления не последует. Но как только эта мысль сформулировалась, стала очевидна ее абсурдность. Митя понял, что делать того, о чем он подумал, не следует ни в коем случае. И что самое интересное, он понял: запрет исходит от самого камня. А это доказывало, что камень обладает не только гипнотическими, но и телепатическими свойствами. Это уже вообще ни в какие ворота не лезло. Поэтому Митя перестал думать о камне. Что-то ему подсказывало, что тот сам напомнит о себе, когда придет время.
Спустившись, он вышел на дорогу. Вдали уже виднелась знакомая деревенька. Было жарко, Митя устало передвигал ноги, мечтая о холодной ванне и завтраке в постели. Невысокое солнце слепило глаза, пришлось низко надвинуть на лицо козырек. Когда в зоне видимости появились чьи-то голые до колен ноги в сандалиях, он поднял голову, чтобы посмотреть на их владельца. То, что он увидел, было очень похоже на острый приступ deja vu: вчерашний мираж снова предстал перед ним во всей красе. Только на этот раз не Митя, а двойник раскрыл рот от изумления, так что Митя даже подивился его запоздалой реакции. А через четверть минуты он услышал приглушенный пылью грохот и чертыханье. Обернувшись, он увидел престранную картину: мираж растянулся на дороге, споткнувшись о здоровый булыжник, а сверху на нем лежал этюдник. Митя понаблюдал за его неуклюжими действиями, раздумывая, стоит ли подойти, но решив, что предложение помощи будет лишним, двинулся дальше.
Деревня встретила его вчерашним петухом, важно разгуливающим поперек дороги под аккомпанемент громких, не совсем трезвых голосов.
— Ты, Клим, ненаучно рассуждаешь. Зачем тебе в это прошлое! Да мало ль зачем. Ну хоть твоей Нюрки хахалю заезжему рыло начистить вовремя, чтоб неповадно было жен чужих отбояривать. А не успел ты ему физию причесать — ищи теперь ветра в поле и Нюрку свою там же. Но это я для примеру говорю. Машина времени не для таких глупостей. Тут, Клим, научный интерес, понимаешь…
— А ты, Иван, не зарывайся слишком. Я тебе не дозволяю Нюрку мою глупостью обзывать, слышь, Иван! А самовар этому гаду я еще начищу. Уговорил ты меня! Спишу трактор на научно-общественные нужды. Дай я тебя расцелую, душа Иван!..
Из-за забора послышалось звонкое троекратное чмоканье.
— Ну… ты, Клим… уж того… совсем не того… отстань, Клим!
Без сомнения, идея путешествий во времени оказалась настолько животрепещущей и отвечающей деревенским нуждам, что нешуточно раззадорила и воодушевила мужиков, демонстрировавших полное пренебрежение к течению времени и смене дней и ночей. Диалог «за и против» продолжался, его завершения ничто не предвещало, и время не имело никакого значения, коль скоро оно будет укрощено и поставлено на службу человечеству.
По выбеленному солнцем двору слонялся без дела Сережа-дурачок — слабоумный парень лет пятнадцати, живший на первом этаже с матерью, Аделаидой Ивановной, дамой исполинских габаритов, оправдывавшей постулат о том, что хорошей бабы должно быть много.
— Дядя Митя! — закричал Сережа и галопом подбежал поближе. Десяток лет разницы в возрасте и пожалуйста — ты уже дядя! — Дядя Митя! Ты не видел мой сачок для бабочек? — он с надеждой посмотрел на Митю.
— Не видел.
Сережа сразу погрустнел и засопел, но через секунду принялся посвящать Митю в дворовые дела. У него в запасе всегда имелись сведения обо всех жильцах дома, и он делился ими с каждым встречным.
— Матвей сегодня ночью опять спал в кустах, а недавно пошел домой. Дядя Егор сказал, скоро опять будет демон… срация… — Слово далось Сереже с трудом. — Он делает новые плакаты, а старые милиция поломала в прошлый раз. К Илюшке опять пришла та… краси-и-вая! — мечтательно протянул он и спохватился: — Забыл самое главное. Эдик сегодня будет автомобиль покупать! Ой, а ты же куда-то поехал сегодня. Вот эта штука для рисования? — Он осторожно потрогал сумку с этюдником. — Почему так быстро вернулся?
— Ты ошибаешься, я уехал вчера, — сказал Митя, открывая дверь в подъезд. — Извини, мне надо идти.
— Мне тоже надо, — кивнул Сережа и сообщил, сделав страшные глаза: — Я устраиваю тараканьи бега! Не говори никому!
Дома Митя с наслаждением принял душ, ополовинил холодильник и, наконец, блаженно растянулся на кушетке. Заснул почти моментально. И во сне ему привиделся кошмар. Ему снились гримасничающие тараканы, толпами и по одиночке, потом он стал одним из них, самым забитым и ничтожным. Он должен был бежать с ними наперегонки, не имея никаких шансов на победу. Раздался рев толпы на трибунах, и он рванулся вперед. Но здесь картинка внезапно поменялась, все исчезло, остался только он сам, куда-то и зачем-то бегущий. И вдруг он понял, зачем бежит: за ним летел клетчатый чемодан, хищно клацающий замками. Митя припустил изо всех сил, но чемодан все равно его догнал, злорадно опустился ему на голову и раздавил как маленькую козявку.
Погибнув, Митя проснулся и долго лежал неподвижно. На часах было послеобеденное время. Стряхнув оцепенение и опять поплескавшись в ванной, Митя немного побродил по квартире. Потом, сам не зная зачем, достал злосчастный чемодан и снова начал разбирать его содержимое.
Зарывшись с головой в ворох изобличительной бумаги, он не услышал, как открылась квартирная дверь и в комнате появился еще кто-то. Знакомый голос вывел его из исследовательского транса.
— О! А я думал, тебя долго не будет. А ты вдруг вернулся, — посреди комнаты стоял Матвей, недоуменно озиравший раскиданные по полу пачки бумаг.
Митя вдруг занервничал и стал быстро засовывать все в чемодан.
— Здравствуй, Матвей. Тебя не учили в детстве стучаться в чужую дверь? — Застигнутый врасплох он был хмур и неприветлив.
— Так ты ж уехал. На эти, как их… этюды? И вроде бы здоровались мы сегодня. — В его голосе сквозило явное непонимание происходящего.
— Ты пьян? Это было вчера.
— Ей-богу, как с тобой расстался — ни капли. Трезв как стеклышко. — Матвей с достоинством подобрался и принял гордый, уязвленный вид.
— Извини. — Митя наконец убрал чемодан с глаз долой и немного подобрел. — Почему ты сказал, что мы сегодня уже виделись? Я только утром вернулся.
Матвей выкатил глаза.
— Вернулся? Утром? Н-не понял. Было сказано — могу прийти, когда буду трезвым. Я пришел. По субботам показывают «Русскую одиссею». А тут ты. Я не знал… Ну, я пойду, тогда? — Матвей грустно-вопросительно смотрел на Митю.
— Постой. Ты сказал, по субботам? Но сегодня воскресенье.
— Никак нет, — твердо сказал Матвей. — Суббота, восемнадцатое.
— Да нет же, воскресенье, девятнадцатое, — настаивал Митя.
— Митрий, — в голосе Матвея послышались торжественные нотки, — я проводил тебя несколько часов назад. Это было в субботу, даю тебе в этом клятву Гиппократа. — Он ударил себя кулаком в грудь.
— Ладно, уговорил. — Спор с Матвеем всегда оказывался тяжким делом. — Но сейчас тебе правда лучше уйти, что-то мне нехорошо, голова раскалывается.
— Понимаю. Сочувствую, — тяжело вздохнул Матвей. — Что, старые дела покою не дают? — Он многозначительно посмотрел на ящик комода, куда Митя убрал чемодан.
— Да какие там дела, — уклончиво отмахнулся Митя. — Барахло, никак не соберусь сжечь.
— Зачем жечь! — воодушевился Матвей. — Можно во вторсырье сдать. Там деньги дают. Давай я отнесу, — предложил он.
Такой вариант Мите в голову не приходил. Секунду поколебавшись, он отказался от такого исхода событий.
— Нет, сам разберусь. Сожгу или…ну, в общем, ты, Матвей, иди, а?
— Понимаем, как не понять. — Матвей задумчиво, с отрешенностью во взгляде почесал в затылке, глубоко сопереживая судьбе ценной вторсырьевой бумаги, и пошел к выходу. — Ну, будь здоров, хозяин. Если что — заходи.
— Непременно, — пообещал Митя и спохватился: — Погоди, а как ты вошел? Ключи-то у меня.
Матвей виновато замялся.
— Ты, Митя, не сердись. Только твою дверь и ногтем открыть можно. — Взглянул исподлобья, повернулся и ушел.
Странный получился разговор. Какая-то заноза осталась после него. А ведь Сережа-дурачок тоже говорил, что Митя уехал сегодня, и спросил, почему он вдруг вернулся.
С беспокойством (не сошел ли он с ума?!) Митя снял телефонную трубку и набрал номер справочной.
— Здрасьте, девушка, скажите, какой сегодня день недели?
— Уже и в календарь лень посмотреть? — с недовольством ответили ему.
— А я и числа не знаю, — сознался Митя. — Календарь здесь бессилен.
Голос в трубке озвучил глубокое женское разочарование в жизни:
— Все вы, мужики, одинаковые. Пьянь да дрянь. — И потеплел немного: — Суббота сегодня. Восемнадцатое.
Митя повесил трубку.
Он совершенно отчетливо помнил, что в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня находился в пятидесяти минутах ходьбы от города, пережевывал бутерброд с колбасой, запивая его чаем из термоса, и разглядывал далекие холмы на горизонте. Сейчас, тоже в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня он находится у себя дома, остолбенело глядит в окно и пытается сообразить, в какой же именно момент он раздвоился и почему теперь живет за двоих — сначала за себя, потом за… тоже себя. Но ведь это происходит одновременно, в один день, как же он может оперировать этими категориями последовательности — «сначала» и «потом»?
А тот мираж на дороге в действительности не был миражом…
В диком возбуждении Митя напялил ботинки, захлопнул дверь и ссыпался по лестнице вниз на улицу.
3
Спустившись, он вышел на дорогу. Вдали уже виднелась знакомая деревенька. Было жарко, Митя устало передвигал ноги, мечтая о холодной ванне и завтраке в постели. Невысокое солнце слепило глаза, пришлось низко надвинуть на лицо козырек. Когда в зоне видимости появились чьи-то голые до колен ноги в сандалиях, он поднял голову, чтобы посмотреть на их владельца. То, что он увидел, было очень похоже на острый приступ deja vu: вчерашний мираж снова предстал перед ним во всей красе. Только на этот раз не Митя, а двойник раскрыл рот от изумления, так что Митя даже подивился его запоздалой реакции. А через четверть минуты он услышал приглушенный пылью грохот и чертыханье. Обернувшись, он увидел престранную картину: мираж растянулся на дороге, споткнувшись о здоровый булыжник, а сверху на нем лежал этюдник. Митя понаблюдал за его неуклюжими действиями, раздумывая, стоит ли подойти, но решив, что предложение помощи будет лишним, двинулся дальше.
Деревня встретила его вчерашним петухом, важно разгуливающим поперек дороги под аккомпанемент громких, не совсем трезвых голосов.
— Ты, Клим, ненаучно рассуждаешь. Зачем тебе в это прошлое! Да мало ль зачем. Ну хоть твоей Нюрки хахалю заезжему рыло начистить вовремя, чтоб неповадно было жен чужих отбояривать. А не успел ты ему физию причесать — ищи теперь ветра в поле и Нюрку свою там же. Но это я для примеру говорю. Машина времени не для таких глупостей. Тут, Клим, научный интерес, понимаешь…
— А ты, Иван, не зарывайся слишком. Я тебе не дозволяю Нюрку мою глупостью обзывать, слышь, Иван! А самовар этому гаду я еще начищу. Уговорил ты меня! Спишу трактор на научно-общественные нужды. Дай я тебя расцелую, душа Иван!..
Из-за забора послышалось звонкое троекратное чмоканье.
— Ну… ты, Клим… уж того… совсем не того… отстань, Клим!
Без сомнения, идея путешествий во времени оказалась настолько животрепещущей и отвечающей деревенским нуждам, что нешуточно раззадорила и воодушевила мужиков, демонстрировавших полное пренебрежение к течению времени и смене дней и ночей. Диалог «за и против» продолжался, его завершения ничто не предвещало, и время не имело никакого значения, коль скоро оно будет укрощено и поставлено на службу человечеству.
По выбеленному солнцем двору слонялся без дела Сережа-дурачок — слабоумный парень лет пятнадцати, живший на первом этаже с матерью, Аделаидой Ивановной, дамой исполинских габаритов, оправдывавшей постулат о том, что хорошей бабы должно быть много.
— Дядя Митя! — закричал Сережа и галопом подбежал поближе. Десяток лет разницы в возрасте и пожалуйста — ты уже дядя! — Дядя Митя! Ты не видел мой сачок для бабочек? — он с надеждой посмотрел на Митю.
— Не видел.
Сережа сразу погрустнел и засопел, но через секунду принялся посвящать Митю в дворовые дела. У него в запасе всегда имелись сведения обо всех жильцах дома, и он делился ими с каждым встречным.
— Матвей сегодня ночью опять спал в кустах, а недавно пошел домой. Дядя Егор сказал, скоро опять будет демон… срация… — Слово далось Сереже с трудом. — Он делает новые плакаты, а старые милиция поломала в прошлый раз. К Илюшке опять пришла та… краси-и-вая! — мечтательно протянул он и спохватился: — Забыл самое главное. Эдик сегодня будет автомобиль покупать! Ой, а ты же куда-то поехал сегодня. Вот эта штука для рисования? — Он осторожно потрогал сумку с этюдником. — Почему так быстро вернулся?
— Ты ошибаешься, я уехал вчера, — сказал Митя, открывая дверь в подъезд. — Извини, мне надо идти.
— Мне тоже надо, — кивнул Сережа и сообщил, сделав страшные глаза: — Я устраиваю тараканьи бега! Не говори никому!
Дома Митя с наслаждением принял душ, ополовинил холодильник и, наконец, блаженно растянулся на кушетке. Заснул почти моментально. И во сне ему привиделся кошмар. Ему снились гримасничающие тараканы, толпами и по одиночке, потом он стал одним из них, самым забитым и ничтожным. Он должен был бежать с ними наперегонки, не имея никаких шансов на победу. Раздался рев толпы на трибунах, и он рванулся вперед. Но здесь картинка внезапно поменялась, все исчезло, остался только он сам, куда-то и зачем-то бегущий. И вдруг он понял, зачем бежит: за ним летел клетчатый чемодан, хищно клацающий замками. Митя припустил изо всех сил, но чемодан все равно его догнал, злорадно опустился ему на голову и раздавил как маленькую козявку.
Погибнув, Митя проснулся и долго лежал неподвижно. На часах было послеобеденное время. Стряхнув оцепенение и опять поплескавшись в ванной, Митя немного побродил по квартире. Потом, сам не зная зачем, достал злосчастный чемодан и снова начал разбирать его содержимое.
Зарывшись с головой в ворох изобличительной бумаги, он не услышал, как открылась квартирная дверь и в комнате появился еще кто-то. Знакомый голос вывел его из исследовательского транса.
— О! А я думал, тебя долго не будет. А ты вдруг вернулся, — посреди комнаты стоял Матвей, недоуменно озиравший раскиданные по полу пачки бумаг.
Митя вдруг занервничал и стал быстро засовывать все в чемодан.
— Здравствуй, Матвей. Тебя не учили в детстве стучаться в чужую дверь? — Застигнутый врасплох он был хмур и неприветлив.
— Так ты ж уехал. На эти, как их… этюды? И вроде бы здоровались мы сегодня. — В его голосе сквозило явное непонимание происходящего.
— Ты пьян? Это было вчера.
— Ей-богу, как с тобой расстался — ни капли. Трезв как стеклышко. — Матвей с достоинством подобрался и принял гордый, уязвленный вид.
— Извини. — Митя наконец убрал чемодан с глаз долой и немного подобрел. — Почему ты сказал, что мы сегодня уже виделись? Я только утром вернулся.
Матвей выкатил глаза.
— Вернулся? Утром? Н-не понял. Было сказано — могу прийти, когда буду трезвым. Я пришел. По субботам показывают «Русскую одиссею». А тут ты. Я не знал… Ну, я пойду, тогда? — Матвей грустно-вопросительно смотрел на Митю.
— Постой. Ты сказал, по субботам? Но сегодня воскресенье.
— Никак нет, — твердо сказал Матвей. — Суббота, восемнадцатое.
— Да нет же, воскресенье, девятнадцатое, — настаивал Митя.
— Митрий, — в голосе Матвея послышались торжественные нотки, — я проводил тебя несколько часов назад. Это было в субботу, даю тебе в этом клятву Гиппократа. — Он ударил себя кулаком в грудь.
— Ладно, уговорил. — Спор с Матвеем всегда оказывался тяжким делом. — Но сейчас тебе правда лучше уйти, что-то мне нехорошо, голова раскалывается.
— Понимаю. Сочувствую, — тяжело вздохнул Матвей. — Что, старые дела покою не дают? — Он многозначительно посмотрел на ящик комода, куда Митя убрал чемодан.
— Да какие там дела, — уклончиво отмахнулся Митя. — Барахло, никак не соберусь сжечь.
— Зачем жечь! — воодушевился Матвей. — Можно во вторсырье сдать. Там деньги дают. Давай я отнесу, — предложил он.
Такой вариант Мите в голову не приходил. Секунду поколебавшись, он отказался от такого исхода событий.
— Нет, сам разберусь. Сожгу или…ну, в общем, ты, Матвей, иди, а?
— Понимаем, как не понять. — Матвей задумчиво, с отрешенностью во взгляде почесал в затылке, глубоко сопереживая судьбе ценной вторсырьевой бумаги, и пошел к выходу. — Ну, будь здоров, хозяин. Если что — заходи.
— Непременно, — пообещал Митя и спохватился: — Погоди, а как ты вошел? Ключи-то у меня.
Матвей виновато замялся.
— Ты, Митя, не сердись. Только твою дверь и ногтем открыть можно. — Взглянул исподлобья, повернулся и ушел.
Странный получился разговор. Какая-то заноза осталась после него. А ведь Сережа-дурачок тоже говорил, что Митя уехал сегодня, и спросил, почему он вдруг вернулся.
С беспокойством (не сошел ли он с ума?!) Митя снял телефонную трубку и набрал номер справочной.
— Здрасьте, девушка, скажите, какой сегодня день недели?
— Уже и в календарь лень посмотреть? — с недовольством ответили ему.
— А я и числа не знаю, — сознался Митя. — Календарь здесь бессилен.
Голос в трубке озвучил глубокое женское разочарование в жизни:
— Все вы, мужики, одинаковые. Пьянь да дрянь. — И потеплел немного: — Суббота сегодня. Восемнадцатое.
Митя повесил трубку.
Он совершенно отчетливо помнил, что в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня находился в пятидесяти минутах ходьбы от города, пережевывал бутерброд с колбасой, запивая его чаем из термоса, и разглядывал далекие холмы на горизонте. Сейчас, тоже в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня он находится у себя дома, остолбенело глядит в окно и пытается сообразить, в какой же именно момент он раздвоился и почему теперь живет за двоих — сначала за себя, потом за… тоже себя. Но ведь это происходит одновременно, в один день, как же он может оперировать этими категориями последовательности — «сначала» и «потом»?
А тот мираж на дороге в действительности не был миражом…
В диком возбуждении Митя напялил ботинки, захлопнул дверь и ссыпался по лестнице вниз на улицу.
3
Улочка была не то чтобы малолюдна, а как-то совсем пустынна. Кроме Мити на ней никого не было — да еще какой-то особенной, негородской тишины. И вдруг это ч
удное безмолвие оказалось нарушено непонятным глухим гулом. Казалось, он шел отовсюду, земля под ногами сотрясалась от грохота. Митя остановился, пытаясь определить источник и природу странного звука, а когда понял, что он идет сзади и быстро приближается, резко обернулся. Но было поздно. Прямо на него несся стремительный, словно смерч судьбы, табун взбесившихся лошадей. За одну секунду дикие мустанги преодолели два десятка метров и накрыли Митю своими исполинскими торсами.
Не выдержав вихревого натиска, он упал, сбитый с ног могучей силой. Он оказался на земле, в самом центре этого бурного, несущегося вскачь потока. Митя почти оглох от гулкого топота копыт и только остолбенело смотрел, как на него опускаются мощные, крепкие ноги первобытных степных кочевников. Но скоро он понял, что несмотря на свое плачевное положение, непонятно почему все еще жив. Табун, накрывший его, не причинял ему никакого вреда. Копыта, способные, наверное, убить и слона, не оставляли на его теле ни следа. Он даже не чувствовал их безусловно смертельных ударов, хотя земля под ним явственно сотрясалась. Зрелище было не для слабых нервов. Мите казалось, что конца этому бурлящему потоку не будет, но подняться с земли или хотя бы отползти в сторону он не решался. Он оказался в плену этого нескончаемого бега, окружившего его плотным призрачным кольцом.
Прошла целая вечность, прежде чем он снова оказался на городской улице, а не в центре бесноватого табуна лошадей. Еще не веря в свое счастливое избавление, он с сомнением принялся ощупывать себя, пытаясь сообразить, почему его не убили эти свирепые мустанги.
— Боже, вы целы! — услышал он вдруг. — Что это было? Я думал, от вас мокрого места не останется!
К нему подбежал человек в шляпе пирожком и с портфелем и, схватив в охапку, принялся поднимать с асфальта. Митя вежливо отстранил его и поднялся сам.
— Это безумие. Дикие лошади! Надо звонить в милицию, поднимать военных. Как они вас не растоптали? Что же такое творится?…
Митя знаком остановил его причитания, указав пальцем в том направлении, куда ускакал табун. Улица тянулась вперед еще далеко, но там ничего уже не было, бешеный поток исчез так же внезапно, как и появился, пропал и гул от ударов копыт. Асфальт больше не сотрясался от яростного топота. Человек с портфелем замер, открыв рот и широко распахнув изумленные глаза. Митя же заметил еще кое-что. Точнее, кое-кого: это был молодой парень, почти подросток, одетый в черное. Он стоял на углу двухэтажного дома неподалеку от них и, сложив руки на груди, в почти ритуальной позе смотрел куда-то вперед.
— Не знаю, что это было, — глухо сказал Митя, — но зато я знаю теперь, как выглядит собственная смерть.
Он коротко пожал руку своему неудавшемуся спасителю, все еще не пришедшему в себя, и зашагал прочь. Сам он уже полностью оправился от кошмара, только немного дрожали руки и в голове раздавался дребезжащий гул. Он быстро свернул за ближайший угол, испытывая только одно желание — уйти подальше с этой улицы. Очевидно, она пролегала на месте древнего степного кочевья диких табунов. Иначе объяснить произошедшее он был не в состоянии. Призраки отживших времен не меняют своих обычаев и не сворачивают с привычных путей…
Проходя мимо дома, где видел черного парня, Митя поискал его глазами, но не нашел — тот испарился без следа так же, как табун лошадей.
Через полчаса, уняв противную дрожь в руках, он обнаружил, что находится уже в городском парке. Перед ним горела яркая зовущая вывеска, украшавшая вход в маленький одноэтажный домик: «Комната смеха».
Митя решил, что не мешает немного расслабиться, и вошел внутрь. За дверью сидел смотритель, собиравший плату за вход. Седой старик казался ненатурально древним, хотя Митя не смог определить, что именно в нем наводило на мысль о ветхозаветности. Возможно, этому мешала детская панамка на голове старика.
Он заплатил за вход и прошел дальше — в маленькое помещение с большими зеркалами.
Там было несколько человек, увлеченно рассматривающих свои кривые отражения.
Митя тоже принялся разглядывать себя в зеркалах. Его голова то оказывалась посажена на высокие ходули ног, то вытягивалась почти до самого пола, в третьем зеркале он увидел гримасу, какой мог бы позавидовать Квазимодо, в четвертом голова отъехала куда-то в сторону на тоненькой ниточке шеи. Следующее зеркало встретило его видом изможденного живого скелета в обносках. Еще одно превратило его в шарообразное существо, напоминавшее бочку с крошечной головой вместо затычки.
Мите внезапно захотелось переколотить эти глумливые стекла. Почему они смеются над ним, как над забавным насекомым?
И вдруг он наткнулся на необычное, даже удивительное зрелище. Он стоял между двумя противоположными зеркалами, отражавшимися друг в друге бессчетное число раз. И в этом коридоре перед ним выстроилась цепочка его двойников, через одного повернутых к нему спиной. Чем большее число отраженных зеркал отделяло его от собственных копий, тем большему искажению подвергались эти дубликаы. Митя повернул голову назад и в другом зеркале увидел тот же бесконечный коридор, только там двойники через одного смотрели на него из-за спины.
Безусловно, в этом зрелище было нечто мистическое, из зеркального коридора неясно сквозило туманной, почти экзистенциальной тайной. Все эти двойники были заперты каждый в своей зеркальной клетке, все стояли лицом к одному своему соседу и задом к другому, и в этой композиционной очередности был отблеск сумеречной трагедии их иллюзорного бытия.
— Да-да, все мы заперты в коридоре бесконечности. Что поделаешь!
Вздрогнув, Митя обернулся — около входа стоял старик-смотритель. Он угадал его мысли — и Мите почудилось в этом что-то потустороннее, с примесью шарлатанского ясновидения.
— Эта комната наводит на размышления. А вы, молодой человек, полагаю, любите вечные проблемы решать, а? — Старик хитро прищурился.
— От вас, кажется, ничего не скроешь, — признался Митя.
Он оглянулся: в комнате никого, кроме них, уже не было. Старик внимательно оглядывал его из-под своей дурацкой панамки и выглядел при этом древним анахронизмом и реликтом.
Внезапно старик подошел ближе и протянул руку:
— Думаю, нам надо познакомиться. Зовите меня Фаддей Фаддеич.
— Митя, — вяло ответил Митя и сунул в ответ ладонь.
— Так вы говорите, Митя, — сказал старик, — что видите там, — он показал на зеркало, — себя, разложенного на бесконечные ежесекундные «я»?
Митя снова вздрогнул. Ничего этого он не говорил. Но думал.
— Последовательность этих «я» и есть ваша жизнь, — продолжал Фаддей Фаддеич. — А эти комнаты в зеркальном коридоре — секунды, дни, годы. Ваше время. Впереди — будущее, сзади — прошлое. А между ними — настоящее, там, где вы сейчас находитесь.
Митя молчал, не понимая, к чему эта лекция.
— Так я вот о чем говорю: если вы сейчас отойдете в сторону, чтобы не отражаться в этом коридоре, что там останется?
— Коридор останется.
— Ну а если коридор останется — то чье это время, чье прошлое и будущее? — Старик назидательно поднял палец. — Это будет Время само по себе. Его бесконечность. Помните, как в мифологии — вначале был вечный, безграничный хаос. Из хаоса возникло время — упорядоченный космос. Время выстроило свой бесконечный коридор, и этот коридор стал космосом, вне которого ничего нет.
Мите вдруг стало жаль этого слегка тронувшегося умом старика, живущего в каком-то одному ему ведомом иллюзорном мире. С другой стороны, разве это не счастье — иметь целый собственный мир, в котором можно спрятаться от нелепостей общего для всех человеческого мира, похожего на гигантскую коммунальную квартиру?
— Кронос — великий бог, равных ему по силе почти нет, — хвастливо заявил вдруг старик.
— Почти? — переспросил Митя.
— Да, почти. Он не властен над смертью и тем, что после нее. Смерть — граница его компетенции.
— Вы верите в жизнь после смерти? — на всякий случай спросил Митя.
— Я верю только в то, что знаю. А знаю я побольше вас. Мне, например, известно, что само Время, к несчастью, смертно. Но, разумеется, существуют силы, несогласные с такой постановкой вопроса. Я, со своей стороны, приложу все усилия к сохранению статус кво.
Эк его понесло, думал Митя. Вслух же вежливо сказал:
— Простите?
— Не за что мне вас пока прощать, — проворковал Фаддей Фаддеич. — Если только вы не собираетесь стать убийцей Времени.
— А вы собираетесь стать его ангелом-хранителем?
— Чем угодно, только не ангелом, — недовольно поморщился старик. — Вы, я вижу, настроены скептически. Это понятно. Я бы на вашем месте тоже отбивался всеми конечностями как нормальный просвещенный материалист. Хотя, по секрету говоря, — старик шпионски понизил голос, — материализм сам себя-то не оправдывает, не говоря уже об оправдании более тонких материй… Гм… кажется, я скаламбурил. — Он вдруг весело хихикнул и тут же помрачнел, застыв в позе мыслителя: взгляд вперен в пол, одна рука держит подбородок, другая — ее за локоть. — А нехудо бы знать, куда запропастились камушки, — проговорил он словно в рассеянии.
Митя совершенно явственно увидел, как в глазах у него засветился желтый огонек.
— Что за камушки? — спросил Митя. А про себя подумал: «Эге!».
— Камушки… — задумчивым эхом отозвался Фаддей Фаддеич и потер подбородок. — Знаете, как это бывает: жизнь в игле, игла в яйце, яйцо в ларце… В Камнях заключена жизнь этого мира. Точнее, его время, сила времени. Когда-то они были известны на земле. Считались драгоценнее золота и алмазов. Их называли Звездными Камнями. По легенде, они упали с неба на землю, когда над ней пролетала расколовшаяся звезда. Их три. Они похожи на маленькие треугольные звезды. Три угла обозначали бессмертие, могущество, мудрость. Кто знает, одаривали они всем этим своих хозяев или это тоже легенда? Но одно известно точно — два из них когда-то хранились в Иерусалимском храме. Шестиконечная Звезда Давида, несомненно, связана с этими камнями. Позднейшая судьба их покрыта мраком. Меньше известна история третьего. Концы ее обрываются где-то в России. Третий камень принадлежал княжеской династии. Но Рюриковичи расплодились, а камень был один. Тот, к кому он попадал в руки, хранил его пуще живота своего, и часто — в тайне от сородичей. Так что проследить путь камня абсолютно невозможно. Следы его исчезают веке в двенадцатом… Если все три камня соберутся вместе…
— Что будет?
— Ничего не будет, — отрубил старик. — Я вынужден откланяться — ко мне пришли. Дела не ждут, вы уж извините.
Как он мог определить, что кто-то к нему пожаловал, осталось для Мити тайной — сам он ничего не слышал. Старик, оставив его, вернулся через минуту с двумя гостями. По виду один был большой босс, второй — не то секретарь, не то телохранитель. Его босс был тощ, суетлив и имел нездоровый цвет надменно-почтительного лица — в зависимости от обстоятельств в нем, очевидно, активизировались то те, то другие мышцы, позволявшие его обладателю быть очень разносторонним человеком. Перед стариком он явственно пресмыкался. Но в сторону Мити не счел нужным направить взор и спешно проследовал за хозяином в самый дальний угол комнаты. Там, к удивлению Мити, обнаружилась дверь, замаскированная зеркалом, ведущая в другое помещение.
Некоторое время Митя гадал, какие могут быть дела у смотрителя аттракциона с воспарившим в высотах мерзавцем и какой властью обладает старик над этим пресмыкающимся павлином. И вдруг из-за зеркальной двери донесся визгливый и недовольный крик Фаддей Фаддеича.
— Как это не можете найти! Для чего у вас голова?! Мне нужны эти бумаги! Я не собираюсь выслушивать идиотские жалобы. Если так дальше пойдет, я буду вынужден принять меры в отношении вас… Да, вас! Лично. Мне не нужны кретины. Даю срок неделю, и чтобы через неделю архив был у меня.
Митя придвинулся ближе к двери.
Тощий господинчик отвечал обиженным голосом в таких же истеричных тонах:
— Фаддей Фаддеич, я делаю все, что в моих силах! Бумаги пропали вместе с Джигитом. Мои люди работают без отдыха. Но он как сквозь землю провалился! И на что вам вообще это старье? Легче собрать новые материалы. Мы это быстро устроим. Вы же знаете, Старый Перец в последний год сильно отстал от жизни. Почти не у дел был.
— Вы идиот!!! — еще сильнее взъярился Фаддей. — Можете засунуть себе в задницу ваши новые и старые материалы. Меня не интересуют ваши грязные подштанники. Мне нужна одна — слышите — одна маленькая, плюгавенькая папка из архива Переца. Старый Абрам был умнее и хитрее всех вас, вместе взятых. Он один мог заменить мне легион таких болванов, как вы, если бы только захотел. Перец занимался разысканиями древностей. Вы когда-нибудь слышали о краеуголном камне?… А о двух краеугольных камнях, ставших реликвиями храма? Ну так мотайте на свой хилый ум, остолоп: мне нужна одна-единственная папка, в которой Старый Перец хранил документы, касаемые храма и его святынь. О, почему я узнал об этом так поздно!.. Все остальное можете использовать по прямому назначению в сортире. Если по прошествии недели папки не будет у меня, можете заказывать себе красивый гроб.
Как только старик закончил гневную речь, из-за двери послышался глухой шум. Дверь-зеркало распахнулась, и оттуда опрометью выбежал секретарь-телохранитель. Он пронесся к выходу, и Митя осторожно заглянул в открытую дверь. Там на полу корчился в судорогах тощий господин. Изо рта у него хлопьями шла пена, а глаза были выпучены, как у вытащенной из воды рыбы. Над эпилептиком с брезгливым выражением лица склонился старик. Вернулся секретарь, бегавший за помощью. За ним шел человек с квадратным непроницаемым лицом. Предстоял вынос тела, и Митя предпочел избавить себя от траурного зрелища.
На асфальтовой дорожке около домика стояла темно-синяя «Ауди». Ее хозяина уже спускали с крыльца. Опытные хранители тела вставили ему в зубы короткую палку и несли осторожно, как музейную ценность. Митя отправился прочь от этого странного места, где безвредные на вид старички помыкают сильными мира сего и доводят их до приступов эпилепсии. В голове у него стояло эхо визгливого крика старика. Митя был уверен, что тот обладает гипнотическими способностями и может легко внушать чувство сильного страха и ужаса.
Он был рад, что ушел оттуда. Старик был совсем не тем, за кого себя выдавал. Было в нем что-то… необъяснимое. Будто нереальное. И, несмотря на панамку, — мефистофельское. Митя догадался, что старику нужен камень, который лежал у него, Мити, дома в потайном закоулке старого комода. Если верить словам инфернального старика, это тот самый камень, который принадлежал когда-то княжему дому Рюрика, а потом мирно почивал восемь веков в Мати-Сырой Земле. Он не дался в руки археологам, значит, ждал кого-то определенного, и не Митя им теперь владел, а камень владел Митей…
Тут он вспомнил, что находка лежит вовсе не дома в тайнике, а в кармане брюк. Митя достал камень и стал смотреть в его прозрачную глубину. Он увидел маленькую точку в центре треугольника, быстро растущую и заглатывающую его целиком. Подчинившись ее безграничной власти, Митя снова уплыл в безмятежное море забвения.
Не выдержав вихревого натиска, он упал, сбитый с ног могучей силой. Он оказался на земле, в самом центре этого бурного, несущегося вскачь потока. Митя почти оглох от гулкого топота копыт и только остолбенело смотрел, как на него опускаются мощные, крепкие ноги первобытных степных кочевников. Но скоро он понял, что несмотря на свое плачевное положение, непонятно почему все еще жив. Табун, накрывший его, не причинял ему никакого вреда. Копыта, способные, наверное, убить и слона, не оставляли на его теле ни следа. Он даже не чувствовал их безусловно смертельных ударов, хотя земля под ним явственно сотрясалась. Зрелище было не для слабых нервов. Мите казалось, что конца этому бурлящему потоку не будет, но подняться с земли или хотя бы отползти в сторону он не решался. Он оказался в плену этого нескончаемого бега, окружившего его плотным призрачным кольцом.
Прошла целая вечность, прежде чем он снова оказался на городской улице, а не в центре бесноватого табуна лошадей. Еще не веря в свое счастливое избавление, он с сомнением принялся ощупывать себя, пытаясь сообразить, почему его не убили эти свирепые мустанги.
— Боже, вы целы! — услышал он вдруг. — Что это было? Я думал, от вас мокрого места не останется!
К нему подбежал человек в шляпе пирожком и с портфелем и, схватив в охапку, принялся поднимать с асфальта. Митя вежливо отстранил его и поднялся сам.
— Это безумие. Дикие лошади! Надо звонить в милицию, поднимать военных. Как они вас не растоптали? Что же такое творится?…
Митя знаком остановил его причитания, указав пальцем в том направлении, куда ускакал табун. Улица тянулась вперед еще далеко, но там ничего уже не было, бешеный поток исчез так же внезапно, как и появился, пропал и гул от ударов копыт. Асфальт больше не сотрясался от яростного топота. Человек с портфелем замер, открыв рот и широко распахнув изумленные глаза. Митя же заметил еще кое-что. Точнее, кое-кого: это был молодой парень, почти подросток, одетый в черное. Он стоял на углу двухэтажного дома неподалеку от них и, сложив руки на груди, в почти ритуальной позе смотрел куда-то вперед.
— Не знаю, что это было, — глухо сказал Митя, — но зато я знаю теперь, как выглядит собственная смерть.
Он коротко пожал руку своему неудавшемуся спасителю, все еще не пришедшему в себя, и зашагал прочь. Сам он уже полностью оправился от кошмара, только немного дрожали руки и в голове раздавался дребезжащий гул. Он быстро свернул за ближайший угол, испытывая только одно желание — уйти подальше с этой улицы. Очевидно, она пролегала на месте древнего степного кочевья диких табунов. Иначе объяснить произошедшее он был не в состоянии. Призраки отживших времен не меняют своих обычаев и не сворачивают с привычных путей…
Проходя мимо дома, где видел черного парня, Митя поискал его глазами, но не нашел — тот испарился без следа так же, как табун лошадей.
Через полчаса, уняв противную дрожь в руках, он обнаружил, что находится уже в городском парке. Перед ним горела яркая зовущая вывеска, украшавшая вход в маленький одноэтажный домик: «Комната смеха».
Митя решил, что не мешает немного расслабиться, и вошел внутрь. За дверью сидел смотритель, собиравший плату за вход. Седой старик казался ненатурально древним, хотя Митя не смог определить, что именно в нем наводило на мысль о ветхозаветности. Возможно, этому мешала детская панамка на голове старика.
Он заплатил за вход и прошел дальше — в маленькое помещение с большими зеркалами.
Там было несколько человек, увлеченно рассматривающих свои кривые отражения.
Митя тоже принялся разглядывать себя в зеркалах. Его голова то оказывалась посажена на высокие ходули ног, то вытягивалась почти до самого пола, в третьем зеркале он увидел гримасу, какой мог бы позавидовать Квазимодо, в четвертом голова отъехала куда-то в сторону на тоненькой ниточке шеи. Следующее зеркало встретило его видом изможденного живого скелета в обносках. Еще одно превратило его в шарообразное существо, напоминавшее бочку с крошечной головой вместо затычки.
Мите внезапно захотелось переколотить эти глумливые стекла. Почему они смеются над ним, как над забавным насекомым?
И вдруг он наткнулся на необычное, даже удивительное зрелище. Он стоял между двумя противоположными зеркалами, отражавшимися друг в друге бессчетное число раз. И в этом коридоре перед ним выстроилась цепочка его двойников, через одного повернутых к нему спиной. Чем большее число отраженных зеркал отделяло его от собственных копий, тем большему искажению подвергались эти дубликаы. Митя повернул голову назад и в другом зеркале увидел тот же бесконечный коридор, только там двойники через одного смотрели на него из-за спины.
Безусловно, в этом зрелище было нечто мистическое, из зеркального коридора неясно сквозило туманной, почти экзистенциальной тайной. Все эти двойники были заперты каждый в своей зеркальной клетке, все стояли лицом к одному своему соседу и задом к другому, и в этой композиционной очередности был отблеск сумеречной трагедии их иллюзорного бытия.
— Да-да, все мы заперты в коридоре бесконечности. Что поделаешь!
Вздрогнув, Митя обернулся — около входа стоял старик-смотритель. Он угадал его мысли — и Мите почудилось в этом что-то потустороннее, с примесью шарлатанского ясновидения.
— Эта комната наводит на размышления. А вы, молодой человек, полагаю, любите вечные проблемы решать, а? — Старик хитро прищурился.
— От вас, кажется, ничего не скроешь, — признался Митя.
Он оглянулся: в комнате никого, кроме них, уже не было. Старик внимательно оглядывал его из-под своей дурацкой панамки и выглядел при этом древним анахронизмом и реликтом.
Внезапно старик подошел ближе и протянул руку:
— Думаю, нам надо познакомиться. Зовите меня Фаддей Фаддеич.
— Митя, — вяло ответил Митя и сунул в ответ ладонь.
— Так вы говорите, Митя, — сказал старик, — что видите там, — он показал на зеркало, — себя, разложенного на бесконечные ежесекундные «я»?
Митя снова вздрогнул. Ничего этого он не говорил. Но думал.
— Последовательность этих «я» и есть ваша жизнь, — продолжал Фаддей Фаддеич. — А эти комнаты в зеркальном коридоре — секунды, дни, годы. Ваше время. Впереди — будущее, сзади — прошлое. А между ними — настоящее, там, где вы сейчас находитесь.
Митя молчал, не понимая, к чему эта лекция.
— Так я вот о чем говорю: если вы сейчас отойдете в сторону, чтобы не отражаться в этом коридоре, что там останется?
— Коридор останется.
— Ну а если коридор останется — то чье это время, чье прошлое и будущее? — Старик назидательно поднял палец. — Это будет Время само по себе. Его бесконечность. Помните, как в мифологии — вначале был вечный, безграничный хаос. Из хаоса возникло время — упорядоченный космос. Время выстроило свой бесконечный коридор, и этот коридор стал космосом, вне которого ничего нет.
Мите вдруг стало жаль этого слегка тронувшегося умом старика, живущего в каком-то одному ему ведомом иллюзорном мире. С другой стороны, разве это не счастье — иметь целый собственный мир, в котором можно спрятаться от нелепостей общего для всех человеческого мира, похожего на гигантскую коммунальную квартиру?
— Кронос — великий бог, равных ему по силе почти нет, — хвастливо заявил вдруг старик.
— Почти? — переспросил Митя.
— Да, почти. Он не властен над смертью и тем, что после нее. Смерть — граница его компетенции.
— Вы верите в жизнь после смерти? — на всякий случай спросил Митя.
— Я верю только в то, что знаю. А знаю я побольше вас. Мне, например, известно, что само Время, к несчастью, смертно. Но, разумеется, существуют силы, несогласные с такой постановкой вопроса. Я, со своей стороны, приложу все усилия к сохранению статус кво.
Эк его понесло, думал Митя. Вслух же вежливо сказал:
— Простите?
— Не за что мне вас пока прощать, — проворковал Фаддей Фаддеич. — Если только вы не собираетесь стать убийцей Времени.
— А вы собираетесь стать его ангелом-хранителем?
— Чем угодно, только не ангелом, — недовольно поморщился старик. — Вы, я вижу, настроены скептически. Это понятно. Я бы на вашем месте тоже отбивался всеми конечностями как нормальный просвещенный материалист. Хотя, по секрету говоря, — старик шпионски понизил голос, — материализм сам себя-то не оправдывает, не говоря уже об оправдании более тонких материй… Гм… кажется, я скаламбурил. — Он вдруг весело хихикнул и тут же помрачнел, застыв в позе мыслителя: взгляд вперен в пол, одна рука держит подбородок, другая — ее за локоть. — А нехудо бы знать, куда запропастились камушки, — проговорил он словно в рассеянии.
Митя совершенно явственно увидел, как в глазах у него засветился желтый огонек.
— Что за камушки? — спросил Митя. А про себя подумал: «Эге!».
— Камушки… — задумчивым эхом отозвался Фаддей Фаддеич и потер подбородок. — Знаете, как это бывает: жизнь в игле, игла в яйце, яйцо в ларце… В Камнях заключена жизнь этого мира. Точнее, его время, сила времени. Когда-то они были известны на земле. Считались драгоценнее золота и алмазов. Их называли Звездными Камнями. По легенде, они упали с неба на землю, когда над ней пролетала расколовшаяся звезда. Их три. Они похожи на маленькие треугольные звезды. Три угла обозначали бессмертие, могущество, мудрость. Кто знает, одаривали они всем этим своих хозяев или это тоже легенда? Но одно известно точно — два из них когда-то хранились в Иерусалимском храме. Шестиконечная Звезда Давида, несомненно, связана с этими камнями. Позднейшая судьба их покрыта мраком. Меньше известна история третьего. Концы ее обрываются где-то в России. Третий камень принадлежал княжеской династии. Но Рюриковичи расплодились, а камень был один. Тот, к кому он попадал в руки, хранил его пуще живота своего, и часто — в тайне от сородичей. Так что проследить путь камня абсолютно невозможно. Следы его исчезают веке в двенадцатом… Если все три камня соберутся вместе…
— Что будет?
— Ничего не будет, — отрубил старик. — Я вынужден откланяться — ко мне пришли. Дела не ждут, вы уж извините.
Как он мог определить, что кто-то к нему пожаловал, осталось для Мити тайной — сам он ничего не слышал. Старик, оставив его, вернулся через минуту с двумя гостями. По виду один был большой босс, второй — не то секретарь, не то телохранитель. Его босс был тощ, суетлив и имел нездоровый цвет надменно-почтительного лица — в зависимости от обстоятельств в нем, очевидно, активизировались то те, то другие мышцы, позволявшие его обладателю быть очень разносторонним человеком. Перед стариком он явственно пресмыкался. Но в сторону Мити не счел нужным направить взор и спешно проследовал за хозяином в самый дальний угол комнаты. Там, к удивлению Мити, обнаружилась дверь, замаскированная зеркалом, ведущая в другое помещение.
Некоторое время Митя гадал, какие могут быть дела у смотрителя аттракциона с воспарившим в высотах мерзавцем и какой властью обладает старик над этим пресмыкающимся павлином. И вдруг из-за зеркальной двери донесся визгливый и недовольный крик Фаддей Фаддеича.
— Как это не можете найти! Для чего у вас голова?! Мне нужны эти бумаги! Я не собираюсь выслушивать идиотские жалобы. Если так дальше пойдет, я буду вынужден принять меры в отношении вас… Да, вас! Лично. Мне не нужны кретины. Даю срок неделю, и чтобы через неделю архив был у меня.
Митя придвинулся ближе к двери.
Тощий господинчик отвечал обиженным голосом в таких же истеричных тонах:
— Фаддей Фаддеич, я делаю все, что в моих силах! Бумаги пропали вместе с Джигитом. Мои люди работают без отдыха. Но он как сквозь землю провалился! И на что вам вообще это старье? Легче собрать новые материалы. Мы это быстро устроим. Вы же знаете, Старый Перец в последний год сильно отстал от жизни. Почти не у дел был.
— Вы идиот!!! — еще сильнее взъярился Фаддей. — Можете засунуть себе в задницу ваши новые и старые материалы. Меня не интересуют ваши грязные подштанники. Мне нужна одна — слышите — одна маленькая, плюгавенькая папка из архива Переца. Старый Абрам был умнее и хитрее всех вас, вместе взятых. Он один мог заменить мне легион таких болванов, как вы, если бы только захотел. Перец занимался разысканиями древностей. Вы когда-нибудь слышали о краеуголном камне?… А о двух краеугольных камнях, ставших реликвиями храма? Ну так мотайте на свой хилый ум, остолоп: мне нужна одна-единственная папка, в которой Старый Перец хранил документы, касаемые храма и его святынь. О, почему я узнал об этом так поздно!.. Все остальное можете использовать по прямому назначению в сортире. Если по прошествии недели папки не будет у меня, можете заказывать себе красивый гроб.
Как только старик закончил гневную речь, из-за двери послышался глухой шум. Дверь-зеркало распахнулась, и оттуда опрометью выбежал секретарь-телохранитель. Он пронесся к выходу, и Митя осторожно заглянул в открытую дверь. Там на полу корчился в судорогах тощий господин. Изо рта у него хлопьями шла пена, а глаза были выпучены, как у вытащенной из воды рыбы. Над эпилептиком с брезгливым выражением лица склонился старик. Вернулся секретарь, бегавший за помощью. За ним шел человек с квадратным непроницаемым лицом. Предстоял вынос тела, и Митя предпочел избавить себя от траурного зрелища.
На асфальтовой дорожке около домика стояла темно-синяя «Ауди». Ее хозяина уже спускали с крыльца. Опытные хранители тела вставили ему в зубы короткую палку и несли осторожно, как музейную ценность. Митя отправился прочь от этого странного места, где безвредные на вид старички помыкают сильными мира сего и доводят их до приступов эпилепсии. В голове у него стояло эхо визгливого крика старика. Митя был уверен, что тот обладает гипнотическими способностями и может легко внушать чувство сильного страха и ужаса.
Он был рад, что ушел оттуда. Старик был совсем не тем, за кого себя выдавал. Было в нем что-то… необъяснимое. Будто нереальное. И, несмотря на панамку, — мефистофельское. Митя догадался, что старику нужен камень, который лежал у него, Мити, дома в потайном закоулке старого комода. Если верить словам инфернального старика, это тот самый камень, который принадлежал когда-то княжему дому Рюрика, а потом мирно почивал восемь веков в Мати-Сырой Земле. Он не дался в руки археологам, значит, ждал кого-то определенного, и не Митя им теперь владел, а камень владел Митей…
Тут он вспомнил, что находка лежит вовсе не дома в тайнике, а в кармане брюк. Митя достал камень и стал смотреть в его прозрачную глубину. Он увидел маленькую точку в центре треугольника, быстро растущую и заглатывающую его целиком. Подчинившись ее безграничной власти, Митя снова уплыл в безмятежное море забвения.