Ишков Михаил. Валтасар (Падение Вавилона)

   - Стоит короне перейти к этому недоноску, - делился он с чужаком, - и поднимутся все наши племена. Что тогда ждет Мидию?
   Нур-Син уклончиво пожал плечами.
   - То-то и оно, - проворчал Даиферн. - Стал бы я с тобой дружить, если бы в Экбатанах не запахло жареным.
   Он радушно похлопал посла по спине, потом весело добавил.
   - Стал бы я возиться с тобой, если бы не помощь Вавилона, которая поможет нам, кадусиям, устоять в кровавой междоусобице.
   Нур-Син, сумевший сохранить хладнокровие, тоже засмеялся.
   - Это ты верно заметил. За моим царем не пропадет. Он ценит друзей. Он никогда не бросит их в беде.
   Глава 3
   В семистенные Экбатаны вавилонский посол прибыл, уже в достаточной степени разбираясь в хитросплетениях внутренней жизни мидийского двора, в глухой и плохо скрываемой вражде, которую испытывали друг к другу племенная знать и партия жрецов-магов, ратовавших за введение в стране единообразного культа поклонения огню. Эта вражда прорывалась в бесконечных диспутах, проходивших в присутствии царя, в спорах о первенстве в той или иной церемонии, которые проводились в столице Мидии. Религиозные страсти кипели и среди низов. На базарах нередко вспыхивали стычки между непримиримыми сторонниками Спитама и теми, кто, как и прежде, склонял голову и перед священным огнем Атаром, и перед богом солнца Митрой, и перед богиней плодородия Анахитой, местной Иштар, чьи алтари и обряды не отличались от вавилонского культа, и перед благим духом воды Апам-Напатом, а также не забывал отсыпать горсть просяной каши, отложить луковицу дэвам и даже самому Ангро-Майнью. Подобная нетерпимость, проявляемая по большей части поклонниками "истинного пути, указанного Заратуштрой", казалась вавилонянам странной и отвратительной - в Вавилоне было около полсотни крупных святилищ и более трехсот мелких капищ, и если приверженцы того или иного великого бога начнут ссориться между собой, от города ничего не останется. Никому в голову не приходило запрещать молиться выбранному покровителю.
   Понятно, что в таких условиях Нур-Син и его спутники должны были вести себя крайне осторожно. При заранее недоброжелательном отношении царя к посланцу Набонида осквернение святого огня или оскорбление каких-либо иных святынь - земли, воды, коровы и растений - могло быть достаточным поводом для высылки посла или его убийства. Нур-Син всю дорогу объяснял своим офицерам, что самым тяжким грехом в Мидии считается нарушение ритуальной чистоты. Наиболее отвратительными проступками последователи Заратуштры, которых было большинство в столице, полагали сожжение трупа умершего, употребление в пищу падали и противоестественное удовлетворение похоти.
   - Так что, - предупреждал Нур-Син спутников, - не вздумайте пнуть корову, которая загородит вам дорогу или наделает лепешек вам на сапоги. Если придется резать овцу, смотрите, чтобы ни капли крови не пролилось на грунт. Не сплевывайте на землю и не вздумайте справлять естественные надобности прилюдно - это считается здесь постыдным делом. Доведется договориться с девкой, ложитесь на неё сверху, по-людски.
   Офицеры и слуги покатывались со смеху. Улыбался и Нур-Син, однако на сердце был тревожно, и это несмотря на то, что свою главную задачу посольство, считай, выполнило: со дня отъезда из Вавилона прошло уже четыре месяца, близился новый год, а они все ещё никак не могли добраться до столицы. Было непонятно, почему мидийский царь с таким безразличием относился к запоздалому прибытию посольства? Может, задавался вопросом Нур-Син, Астиагу вовсе не хотелось иметь дело с посланцами "узурпатора", как называли в Экбатанах Набонида? Может, в царском дворце, который назывался "верхним замком", уже все было решено, и появление Нур-Сина являлось ненужной помехой для Астиага, соринкой в глазу, от которой следовало побыстрее избавиться?
   Подтверждала его догадку и унизительная встреча посольства в Экбатанах. К Астиагу их не допустили, распорядитель приказал разместить посланцев Набонида на одном из самых захудалых постоялых дворов. Более того, два дня их держали практически взаперти, в пределах караван-сарая и только утром третьего дня разрешили выходить в город. После такого приема Нур-Син связывал свои надежды исключительно с соотечественниками, проживавшими в Экбатанах - купцами, ремесленниками и их слугами, а также с теми из заговорщиков, кому надоело жить на чужих хлебах. Нур-Син имел долгую и трудную беседу с Акилем и, в конце концов, сумел настоять на том, чтобы тот, не привлекая внимания соглядатаев, встретился с беглецами из Вавилона и выяснил, кто из них не прочь вернуться на родину. Если таковые найдутся, луббутум должен выяснить все, что они знают о взаимоотношениях внутри царской семьи и двора. Пусть расскажут в деталях, как царь Мидии относится к новому вавилонскому царю, его старому знакомому, ведь в прежние дни они были даже дружны. Во время войны с Лидией именно Набонид по поручению Навуходоносора сумел примирить Киаксара и Креза*.
   - Тащи сюда, - добавил посол, обращаясь к Акилю, - все, что узнаешь. Забудь, кто из них приходится тебе сородичем, обещай прощение, грози карами для всех родственников. Одним словом, постарайся увлечь их на нашу сторону. По крайней мере, вбей между ними клин.
   Как-то на постоялый двор явился бедно одетый, в штопанном коротком хитоне и кожаных, в обтяжку штанах-аксиридах, босоногий юнец, гордо объявивший себя "другом персидского царя Кира". Он с невозмутимым видом передал Нур-Сину привет и добрые пожелания от своего господина. Парнишка сообщил, что Кир "испытывает дружеские чувства к такому известному, много повидавшему человеку, каким является посол Вавилона". Кир спрашивал, нет ли в составе экспедиции искусного врача, который мог бы облегчить страдания его матери Манданы, испытывавшей сильные боли в области живота. Местные лекари, а также маги, совершившие не одно ритуальное изгнание злых дэвов, ничем не могли помочь страдающей женщине.
   Нур-Син согласился и в сопровождение босого "друга" отправился в в столичное предместье, где располагалось родовое подворье потомков Ахемена, первого царя персов. Это строение, как, впрочем, и гнезда других сановников, представляло собой подобие укрепленного замка, куда не было доступа никому, кроме людей, близких персидскому царю.
   Область Парс лежала на юг от Экбатан и на восток от номинально подвластного Вавилону Элама. Народ там, по аккадским понятиям, был совсем дикий, необузданный, не владевший какими-либо хитроумными полезными ремеслами, например ювелирным делом, строительством, золотошвейным искусством. Это были пастухи и землепашцы, старавшиеся не допускать чужестранцев в свои пределы. Более сотни лет назад мидийцы прошлись по их земле, с тех пор они платили дань Мидии и воевали на стороне хозяина Экбатан. Разгуливали персы в кожаных штанах и таких же жилетах, надетых на короткие, обычно белые, шерстяные хитоны с особо вшитыми мешками для рук, называемыми рукавами. Все мужчины поголовно носили усы, бороды не завивали. Женщины их были также свободны, как и мужчины-воины. Подобного черноволосого усатого красавца, каких послу доводилось встречать на рынках Вавилона, Нур-Син ожидал увидеть перед собой.
   Кир оказался на удивление спокойным, даже холодным юношей. Он был среднего роста, худощав. Длинные, ниже плеч волосы были цвета темного пива, то есть чуть заметно отливали сизоватым налетом, каким славились самые лучшие сливы, выращиваемые в Вавилоне. В отличие от пышно разодетых мидийцев, одет скромно и чисто. На рубахе не видно следов жира, который отметинами выделялся на облачении знатных мидийцев после обильных угощений. По-видимому, Кир предпочитал мыть руки, а не обтирать их о свой наряд.
   В разговоре скоро выяснилось, что всему на свете он предпочитает страсть к познанию нового. Проще говоря, отчаянное любопытство било из него ключом. Окружающий мир был интересен для Кира не сокровищами, не проявлением воли богов, не ареной борьбы добра со злом, хотя он, поклонник бога солнца Митры и священного огня, почтительно относился и к проповедям Заратуштры, изложенным в священной книге "Авесте" - но, прежде всего, как многоликий и необъятный простор, заселенный неведомыми народами, переполненный редкими и неисчислимыми диковинками и тайнами. Эта страсть естественным образом соединялась с любовью к свободе, к разумному своеволию в утолении страсти к необычному и диковинному. В познании нового обуздать его было невозможно - об этом говорили все, кто был знаком с Киром. Всякие попытки ущемление его права поступать по-своему, не говоря уже о посягательствах на его царские права, вызывало в нем не гнев или вспышку ярости, но язвительную, страшную скрытой, ледяной и непрощающей ненавистью, насмешку над глупостью тех, кто пытался накинуть на него узду.
   Удивительно, но при этом Кир оставался доступен в обращении со всеми, с кем ему приходилось встречаться. Если в отношении особы, наделенной царственностью, можно употребить слова "бесхитростность" и "доброжелательность", то это было именно те черты, которые были свойственны ему в общении с другими людьми.
   Прежде всего, Нур-Сина провели к матери юного царя. Вавилонский посол поговорил с ней, осмотрел и предписал пить особый настой из семи трав и успокоил, объяснив, что хворь не так страшна, как это казалось немолодой, но все ещё красивой и статной женщине. Затем хозяин дома пригласил гостя в просторную гостиную. Здесь, оставшись один на один, он поблагодарил его за добрые слова и помощь матери. Далее царь неожиданно перевел разговор на земли, лежавших на закат от Экбатан и на полночь от Вавилона.
   - То есть, - уточнил Нур-Син, - тебя, государь, интересуют земли, где проживают кадусии и их вождь Даиферн?
   - Нет, я имею в виду земли к северу от Харрана? Даиферн написал мне, что тебе дважды довелось побывать в горах Тавра.
   - Да, государь, - подтвердил Нур-Син. - Тебя верно известили. В первый раз я посетил Хуме и Пиринду, когда направлялся в Сарды к царю Крезу. Во второй - во время похода твоего зятя Нериглиссара. Те края во многом напоминают ваши горы, но вершины Тавра и выше, и живописнее. Страна к северу от Киликийских ворот представляется взору подобием целебного сада, о котором с тоской вспоминала твоя тетка Амтиду и который был построен в Вавилоне, на равнине. Вот что удивительно, при таком изобилии естественных красот народ там живет бедно и, я бы сказал, дико. Горцы - храбрые воины, но им не хватает знаний, как набирать войско, как готовить его к походу, как, сообразуясь с местностью, выстраивать боевой порядок, какими качествами должен обладать полководец, чтобы воины всегда и во всем подчинялись ему. Ответь, государь, кого в первую очередь должен награждать разумный военачальник: храброго или соблюдающего дисциплину?
   - Они оба достойны награды! - воскликнул Кир. Щеки у него уже заалели. - Но, конечно, щедрость к храбрым - священная обязанность царя.
   - Ты ошибаешься, государь, - ответил вавилонянин. - До той поры, пока не получат награду дисциплинированные, и не будут наказаны нарушившие приказ, ни о какой награде храбрым и речи быть не может. Давай рассудим здраво, что такое храбрость и что такое приверженность к порядку.
   - Давай! - согласился Кир и потер руки.
   - Храбрость есть природное состояние, данное человеку от рождения. Человек рождается либо трусом, либо смельчаком. Следовательно, награждать человека за то, что дано ему от рождения, по меньшей мере, странно. Его гордый нрав все равно возьмет верх, и в других сражениях он с прежней отвагой бросится в схватку. С другой стороны, стремление к порядку, умение повиноваться и в точности выполнять приказы - качество приобретенное то ли воспитанием, то ли угрозой наказания. Человек вынужден всякий раз, когда слышит непонятное или злодейское, по его мнению, повеление, вынужден решать - выполнять его или нет. Поэтому, с точки зрения правителя, в точности исполненный долг есть победа человека над самим собой и за это его следует поощрить. Но...
   Нур-Син в этом месте поднял палец и сделал паузу. Замер и Кир, затаил дыхание.
   - Но, - повторил посол, - если каждый, исполнивший приказ должен быть награжден в меру, храбреца, совершившего подвиг, непременно следует отметить со всей щедростью. Об этом обязательно следует оповещать все войско, всех подданных, при этом полезно вручить храбрецу какой-нибудь отличительный знак, например лавровый венок, как это делают греки, живущие в крепостях на побережье Верхнего моря, или присудить его роду какое-нибудь славное имя, как поступают у нас, в Вавилоне. На мой взгляд, последнее отличие более правильно, так как побуждает потомков прославившегося воина проявлять такую же доблесть, как и предок. Войны, государь, выигрывают не храбрые, а умные, знающие и дисциплинированные, но без храбрых никак нельзя рассчитывать на победу. Награда и есть средство, с помощью которого уравновешиваются все эти доблести.
   - Я согласен, посол, что умение и желание исполнять приказы составляет главную добродетель для всякого подданного, тогда как храбрость в одних случаях - вещь полезная, а в других - опасная. Теперь скажи, как быть, когда один приказ противоречит другому или, что ещё хуже, нарушает общественное согласие или идет вразрез с заветами предков. Как быть в таком случае?
   - Здесь не может быть какого-нибудь единого подхода, и всякий мудрец, утверждающий, что он может точно объяснить, как нужно поступать в подобных обстоятельствах, либо глупец, либо философ, каких много пасется в городах эллинов, что лежат на побережье Верхнего моря. Очень важно угадать волю богов и, конечно, оценить свои силы, а это, государь, дело глубоко личное. Особенно когда в такие условия поставлен царь, свободный от обязательств перед нижестоящими и ответственный только перед богами. В таких делах ни храбрость, ни умение подчиняться не играют никакой роли. Здесь важна дерзость и точный расчет. Если первое - есть свойство характера, то второе опять же зависит от воспитания.
   - Это понятно, но разве можно все предусмотреть заранее. Это под силу только Ахурамазде. Это во власти светоносного Митры.
   - Конечно, государь, - согласился Нур-Син, - но разве ты не замечал, что в тот момент, когда человек стоит перед выбором и ждет ответа от богов, они, в свою очередь, внимательно прислушиваются, к чему стремится сам человек. Знамения, государь, даются тому, кто сам стремится их увидеть. Рок влечет нас, невзирая на наши пожелания, однако порой Набу-судьба склонен прислушиваться к нашим мольбам. Особенно если они подкреплены делами. В неумолимости судьбы есть своя внутренняя необходимость - только идущий добирается до цели. Или вот ещё - всякое зло рано или поздно будет наказано. Таков порядок, установленный богами.
   Нур-Син неожиданно прервал речь, бросил взгляд через узкое и высокое, грубо врезанное в стену окно, через которое свет попадал в комнату. Они заговорились, в помещении заметно потемнело. Видно, наступил вечер, как всегда мимолетный в горах. Скоро нагрянет мрак, укутает Экбатаны по самый "верхний замок", усыплет небо звездами. Их здесь удивительно много. Ни с того ни с сего припомнилась крупноглазая хищная сова - возможно потому, что только этой птице достаточно света звезд, чтобы выбрать верное направление. Беседуют они долго, но главное ещё не сказано. Готов ли Кир к тому, чтобы объяснить, что творится в Экбатанах? Он - славный юноша, впечатлительный и хорошо запоминающий. Нам бы такого в Вавилон?..
   Он вздохнул, потом, понизив голос, почти шепотом добавил.
   - Я хотел бы взглянуть на Креза. Пришел ли его черед расплачиваться за зло, совершенное предком?
   - Объясни, уважаемый, что ты имеешь в виду? - также тихо, с затаенной настороженностью выговорил Кир.
   - Это давняя история, - уже шепотом произнес посол. Киру пришлось наклониться к нему. - Разговор на эту тему могут вести только цари из числа тех, кто готов дерзнуть, а также принадлежащие к царскому роду, кому в честь послужить дерзнувшему.
   - Ну-ка, ну-ка!.. - встрепенулся юноша. В сотканных вечерней мглой сумерках его голос прозвучал до озноба громко, вызывающе. - Я царского рода, а ты, насколько мне известно, сын Набузардана, друга нашего царя, потомок Ашурбанапала, царя Ассирии. Говори, я приказываю.
   - Власть в Сардах ранее принадлежала правителям из другой семьи. Как звали того древнего царя, о котором я хочу рассказать, не знаю, но все именовали его Кандавлом. Этот Кандавл был страстно влюблен в свою жену и испытывал гордость от обладания такой прекрасной женщиной. Как-то он поделился со своим другом Гигесом, служившим у него в телохранителях, что такую красивую женщину верхняя земля ещё не видывала. Затем похвалился ещё раз и еще. Наконец, ослепленный гордыней и некоторой холодностью друга, спросил его: "Ты, кажется, не веришь мне, ведь люди куда больше доверяют глазам, чем ушам. Так что попытайся увидать её обнаженной".
   К чести Гигеса надо сказать, что он был возмущен подобным предложением и ответил, что не дело слуги подглядывать за своей госпожой. Он охотно верит Кандавлу, но пусть каждый владеет своим. "Я готов признать, - добавил он, - что она прекраснее всех женщин, но прошу, не требуй от меня ничего, противного приличиям. Ведь в тот момент, когда женщина совлекает с себя хитон, она лишается подобающего ей уважения!"
   Кандавл возразил: "Будь спокоен, Гигес, и не бойся. Я сказал это не для того, чтобы испытать тебя, и моя жена не сумеет причинить тебе вреда. Я подстрою так, что она даже не заметит, что ты её увидал. Ты спрячешься в нашей спальне за открывающейся дверью и сможешь полюбоваться ею, когда она одно за другим начнет снимать с себя одеяния".
   Гигес, видя, что ему никак не уклониться от подобного предложения, так и поступил. Не знаю, Кир, так ли хороша была жена Кандавла, но то, что она заметила, что за ней подглядывают и кто осмелился на подобную дерзость, это известно наверняка.
   На следующий день она вызвала Гигеса и сказала ему: "Перед тобой два пути: либо ты разделаешься с Кандавлом, и, взяв меня в жены, станешь царем лидийцев, либо мои слуги немедленно лишат тебя жизни, чтобы ты более никогда не смог увидеть то, что тебе не подобает".
   Гигес сначала не знал, что ответить, потом принялся умолять царицу не принуждать его к такому страшному выбору, однако, видя, что вестник смерти Намтар уже стоит у него за спиной, согласился.
   На следующую ночь царица спрятала его за той же дверью и вручила кинжал. Путь Гигесу был отрезан: либо он убьет царя, либо погибнет сам. Так, принужденный женщиной, он поднял руку на царственность того, кто по закону был царем лидийцев. Когда Кандавл заснул, Гигес сразил его кинжалом.
   Так-то Гигес овладел царством. Лидийцы, узнав о случившемся, взялись было за оружие, но сторонники Гигеса договорились с народом, что тот останется царем, если только пророчество жрецов подтвердит его право. Были посланы дары, запрошены жрецы-прорицатели. Ответ был положительный. Гигес стал царем, однако в оракуле было также сказано, что возмездие постигнет потомков Гигеса в пятом колене...
   В комнате уже совсем стало темно. В то же оконце заглянула звездочка, испытующе кольнула Нур-Сина - тот невольно сдвинулся в сторону. Огня и света просить не стал.
   Наконец смутно рисовавшийся во мраке царь персов подал голос.
   - Ты хочешь сказать, благородный, что Крез и есть этот потомок?
   - Да, государь.
   Кир не ответил, надолго задумался, потом вновь спросил.
   - Не хочешь ли ты сказать, что пробил час воздать Крезу по заслугам?
   - Почему бы и нет, ведь ваш господин именно об этом советовался с моим повелителем. Разве мы вдвоем не одолеем Креза, который до сих пор интригует против нас в горах Тавра. Вылазка Аппуашу - его рук дело.
   Кир не торопился с ответом. Он сидел неподвижно, его белеющее лицо было повернуто в сторону окна.
   - Я разделяю твою точку зрения, - наконец ответил Кир, - однако у Креза сорок тысяч конников, прекрасно обученных и вооруженных. Они способны разгромить любую армию. Ему подвластны приморские города, населенные греками, а те умеют воевать в пешем строю. Кроме того, он богат. Крез богаче любого царя на всех просторах от Верхнего до Нижнего моря...
   - Исключая Вавилон, - позволил себе перебить хозяина Нур-Син.
   - Нет, - отрицательно покачал головой юноша. - Ваш царь не может полноправно распоряжаться государственной казной. Когда же в случае войны он добьется этого права, может оказаться поздно. Я должен найти способ, с помощью которого наши войска смогут опрокинуть конницу лидийцев, иначе нет смысла ввязываться в войну.
   Нур-Син поразмышлял над уточнением, сделанным царем Парса. Он сказал не "мы", но "я должен найти способ". Неужели Астиаг решится доверить армию этому юнцу? Хотя рассуждает он более чем здраво и, не в пример не по уму горячему Лабаши, зрит в корень. Это была горькая мысль, но Нур-Син постарался ничем не выдать своих чувств.
   Кир тоже помалкивал. Нур-Син неожиданно почувствовал, что этот парнишка дает ему время опомниться, осознать сказанное в целом, сделать выводы, и эта расчетливая, неожиданная для такого юнца, неспешность вконец сразила Нур-Сина.
   Если бы Лабаши-Мардук хотя в самой малой степени обладал подобной выдержкой, покровитель Нур-Сина Набонид давным-давно был обмазан воском и покоился бы на собственном дворе в родовой гробнице. Неужели этот парень тот мoлодец, способный и отринуть традицию, и сохранить ее? Задача для сильных духом и разумом.
   Кир, видимо, почувствовал быстролетный оценивающий взгляд вавилонского посла и решил не затягивать паузу.
   - Что ж, - заявил он, - давай вернемся к описанию горцев, обитающих в горах Тавра. Ты уверен, что они не смогут оказать достойного сопротивления более опытному и многочисленному противнику?
   - Уверен, государь, хотя в начале они способны причинить немало бед тому, кто подвергнется их набегу. Вот почему мне хотелось бы известить родных в Вавилоне о том, чтобы они продали поместье, которым наша семья владеет в тех местах.
   - Зачем такая спешка, Нур-Син? - удивился Кир. - Или ты что-то слышал об угрозе, которая таится в горах Тавра?
   - Ходят разные слухи, - уклончиво ответил посол. - На базарах говорят одно, купцы другое, в верхнем замке третье. Говорят, что царь вовсе не собирается идти войной на Лидию. Утверждают, - здесь Нур-Син понизил голос, как бы призывая собеседника к взаимной откровенности, - твой господин метит совсем в другом направлении. Утверждают, что его вдруг потянуло на юг. Он вроде бы собирается кому-то мстить за незаконно занятый престол. Не знаю, верны ли эти слухи, но я не хотел бы терять собственность, расположенную неподалеку от Харрана.
   Кир ответил с той же прямотой, с какой бьют в лоб, ответил.
   - Эти слухи имеют под собой основания. Кое-кто во дворце спит и видит, как бы половчее столкнуть наши страны. Втянуть сильных в войну и одновременно развязать себе руки. Послушай, благородный Нур-Син, я не открою тебе тайну, если скажу, что мы, сильные, знатные, владеющие землями, царствами и племенами, дали слово великому царю, царю царей, потрясателю земли и воды, поддержать выбранного им наследника престола, если Астиаг поведет или пошлет нас в поход против Лидии. Не против Вавилона, подчеркнул Кир, - но против Креза, чья наглость начала граничить с бесстыдством. Он похваляется приручить нас и сесть государем в Экбатанах. Однако в последнее время великий государь, царь царей и потрясатель земли и воды, заговорил о том, что Лидией ему заниматься недосуг. Есть в государстве более неотложные дела, одним из которых, как ты правильно заметил, является сведение счетов кое с кем. Нам это не по душе. Тебе, должно быть, тоже, поэтому береги себя и своих людей. Соблюдай осторожность, так как нет более легкого способа спровоцировать войну, как разделаться с послом. Тебе все понятно?
   Нур-Син облизнул вмиг высохшие губы и кивнул. Потом добавил.
   - Да, государь. Благодарю за предупреждение, государь. Позволь мне заодно высказать просьбу. Это касается моей собственности, что возле Харрана. Мне бы все-таки хотелось бы предупредить жену, чтобы она заранее побеспокоилась о людях и о хозяйстве. Конечно, я мог бы отправить собственного гонца, но мне не хочется путать государственные дела с частными, тем более в таком тонком деле, как возможный набег горцев.
   - Хорошо, я помогу тебе. Я пошлю в Вавилон надежного человека, ты сможешь передать с ним все, что тебе угодно и кому угодно. Но за это ты расскажешь мне, кто самые умелые воины на свете, как воспитать таких воинов и как вести дела в государстве, чтобы таких воинов было побольше.
   * * *
   Кончалась зима, и над горным массивом, прикрывавшим столицу Мидии с севера, внезапно, за день разошлись тучи. Открылась присыпанная снегом вершина Эльвенда. Прекратились дожди, ударило солнце, вмиг повеяло весной, оживлением природы. По городу пополз животворящий, припахивающий прелью и сладковатой гнильцой дух. Зашевелились почки на деревьях, скоро дубовые рощи по склонам хребта окрасились зеленой дымкой.
   За это время Акиль успел несколько раз встретиться со своим родственником, бежавшим в Мидию, и добыть немало ценных сведений об образе мыслей, намерениях и настроениях, царивших среди высших кругов мидийского государства.
   Вольнолюбие и вольномыслие с одной стороны и удивительная для вавилонян патриархальная естественность, которую скорее можно назвать неотесанностью и варварской простотой в общении между собой, а также грубоватая прямота, с какой они отстаивали свои интересы, с другой, являлись характерными чертами мидийской знати. В пределах обязательств, которые владетельные князья имели перед царем, они повиновались Астиагу, однако всякое вмешательство в их личные и семейные дела, в отношения с подвластными соплеменниками, вызвали яростный отпор, выливавшийся в неприкрытую ругань, которую позволяли себе даже высшие сановники - такой, например, как родственник царя и полководец Гарпаг. Перед царем вельможи не кланялись, а только склоняли головы. Заводилой ссор обычно выступал Спитам. Это был властный, фанатично преданный борьбе со злом человек. Всякий ущерб святым для каждого мидянина предметам, непочтительно отношение к огню, земле, водам, корове и растениям, возводился им в степень государственного преступления.