Ишков Михаил. Валтасар (Падение Вавилона)

   С тех пор многое изменилось, и эти тонкости теперь мало занимали Нур-Сина. Необходимость проходить все ступени храмовой иерархии тоже отпала, так как место эконома издревле принадлежало роду Ашурбанапала, а он в настоящее время являлся главой самой многочисленной и знатной ветви его потомков.
   Мучило другое! Не давали покоя слова Балату, предрекавшего ему страшный момент, когда царствующий сумасброд попытается изгнать из сердца имя Бога и заменить его на оттиск с имени другого божества, древнего Нанна*, которому поклонялись ещё две тысячи лет назад. Сколько с той поры воды утекло, а эта мерзкая рогатая рожа по-прежнему требовала человеческих жертвоприношений! Теперь ему и его сердце и печень понадобились! Вот это испытание так испытание! Что значит официальное письмо с выражением благодарности за проявленную щедрость. Да ничего, просто тьфу! Он давно повзрослел, набрался опыта, чтобы недрогнувшей рукой выдавить на сырой глине (так требовал этикет) ровные клинышки, россыпь которых засвидетельствует его верноподданнические чувства.
   Ночами он упорно вчитывался в переведенные Луринду тексты, приписываемые мудрецам племени иври. История варваров его интересовала постольку, поскольку без этих описаний трудно было связать воедино богодухновенные свитки. Куда более захватывали места, где описывалось явление Господа, откровения, пророчества, угрозы. Одолев подобный кусок, он подолгу пребывал в оцепенении, потом, очнувшись, набрасывался на деяния пророков. Перепиленный пополам деревянной пилой Исайя несколько ночей являлся ему во сне, грозил пальцем. Так и рисовался верхней половиной туловища. Нур-Син тогда обливался слезами.
   "Слово, которое было в видении Исайи, сына Амосова, об Иудее и Иерусалиме...
   ...О, дом Иакова! Придите и будем ходить во свете Господнем".
   "Увы, народ грешный, народ, обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! Оставили Господа, презрели Святого Израилева, повернулись назад.
   Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах и все сердце исчахло.
   Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими".
   "Наполнилась земля ваша идолами: поклоняетесь вы делу рук своих, тому, что сделали персты ваши".
   "Вот Господь, Господь Саваоф, отнимет у Иерусалима посох и трость, всякое подкрепление хлебом и всякое подкрепление водой
   И сказал Господь: за то, что дочери Сиона надменны и ходят, подняв шею и обольщая взоры, и выступают величавой поступью, и гремят цепочками на ногах, оголит Господь темя дочерей Сиона и обнажит Господь срамоту их.
   И будет вместо благовония зловоние, и вместо пояса веревка, и вместо завитых волос - плешь, и вместо широкой епанчи - узкое вретище, вместо красоты - клеймо.
   Мужи твои падут от меча, и храбрые твои - на войне".
   "Сойди и сядь на прах, дочь Вавилона; сиди на земле: престола нет, дочь Халдеев, и вперед не будут называть тебя нежною и роскошною.
   Откроется нагота твоя, и даже будет виден будет стыд твой. Совершу мщение и не пощажу никого.
   Я прогневался на народ мой, уничтожил наследие мое и предал их в руки твои; а ты не оказала им милосердия, на старца налагала тяжкое иго твое.
   И ты говорила "вечно буду госпожою", а не представляла того в уме своем, не помышляла, что будет после.
   Ты утомлена множеством советов твоих; пусть же выступят наблюдатели небес и звездочеты и предвещатели по новолуниям и спасут тебя от того, что должно приключиться тебе.
   Вот они, как солома; огонь сожег их; не избавили души своей от пламени; не осталось угля, чтобы погреться, ни огня, чтобы посидеть перед ним".
   Здесь он отбросил свиток, прикрыл глаза рукой, сидел молча, долго. Боялся шевельнуться. Было тяжко раздвинуть веки, оторвать руки, но век в темноте не просидишь. Принялся читать дальше. Чего ждать, где спасение?
   "Итак сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит сына, и нарекут ему Имя: Еммануил"*.
   "Так многие народы приведет Он в изумление; цари закроют перед ним уста свои, ибо они увидят то, о чем не было говорено, и узнают то, чего не слыхали.
   ...Он взял на себя наши немощи и понес наши болезни, а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом.
   Но Он изъявлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нем, и ранами Его мы исцелились".
   И чем же все закончится? В чем итог?
   "И будет в последние дни - гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы.
   И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас своим путям, и будем ходить по стезям его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне - из Иерусалима.
   И будет он судить народы и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои - на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать"*.
   Удивительно, но ранее обращаясь к подобным текстам, Нур-Син относился к ним снисходительно. Перегруженный мудростью Бел-Ибни и прежних магдим*, он посмеивался над догадкой нищих иври, узревших в ночном небе, среди неисчислимого обилия звезд единственное око, наблюдающее за нами, чей взор радовался, глядя на нас, печалился за нас, грозил нам. Рождал слезу, когда его создания предавались разгулу и поклонению камням, кускам дерева, ложным кумирам и жестоким надуманным идолам, в раскаленное чрево которых обезумевшие творения Божии швыряли своих первенцев. Никогда Нур-Син не мог сказать определенно - верую, Господи, спаси и сохрани. Научи, Господи, зажги свет в ночи, обереги от скрежета зубовного. Казалось, к чему это ему, знатному, ученому, в меру доброму, в меру хитрому? У них, гордился Нур-Син, у жителей Вавилона полным-полно своей мудрости, на все есть ответы в древних книгах, и писания пророков можно объяснить тем, что они жили в Вавилонии, нахватались здесь миропонимания, предощущений. На свой лад переписали то, что за две тысячи лет добыли сангу, эну, пасису, бару, макку, магдим и колдуны.
   Ведь вот же - Нур-Син лихорадочно собирал с полок таблички, принадлежавшие палочкам Син-лике-уннинни. Знаменитый писец древности давным-давно рассказал о приключениях Утнапиштима, пережившего потоп и возродившего на земле род людской, о деяниях и страданиях могучего Гильгамеша, царя Урука. Герой, потерявший друга Энкиду, сражен был видом смерти, задумался он:
   "И я не так ли умру, как Энкиду?
   Тоска в утробу мою проникла,
   Смерти страшусь и бегу в пустыню..."
   "Устрашился я смерти, не найти мне жизни:
   Мысль о герое не дает мне покоя!
   Мысль об Энкиду, герое, не дает мне покоя
   Дальним путем скитаюсь я в пустыне..."*
   Нашел таблички, на которых рассказывалось, как царю-предку удалось добраться до Утнапиштима, добыть цветок бессмертия, но - плачьте, люди! змея украла волшебный дар.
   Так отрекись, восклицал Нур-Син! В чем беда, зачем томления!.. Живи своей исконной мудростью, в которой и Сину есть место и сотням других небожителей, прочно заселивших звезды, просторно.
   Вот тут-то и нападало отчаяние, хотелось хорошенько стукнуться головой о стенку. Поможет ли?
   Не так ли бывает со всяким "все видавшим до края мира, познавшем моря, перешедшем все горы, врагов покорившем вместе с другом, постигшим мудрость, все проницавшем"?
   Затем Нур-Син вновь брал в руки свитки старых иври. Особенный ужас, до замирания сердца и охлаждения печени, внушали слова Иеремии, обращенные к нему, Нур-Сину, к сотням других Нур-Синов, к тысячам Нуров и миллионам Синов.
   "Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены".
   Отрекись! Забудь!.. Поклонись луне. А далее?
   "И ныне Я отдаю все земли сии в руку Навуходоносора, царя Вавилонского, раба моего, и даже зверей полевых отдаю ему на служение.
   И все народы будут служить ему и сыну его и сыну сына его, доколе не придет время его земле и ему самому..."
   "Слово, которое изрек Господь о Вавилоне и о земле Халдейской через Иеремию пророка:
   Возвестите и разгласите между народами, и поднимите знамя, объявите, не скрывайте, говорите: "Вавилон взят, Вил* посрамлен, Меродах сокрушен, истуканы его посрамлены, идолы его сокрушены.
   ...Я подниму и приведу на Вавилон сборище великих народов от земли северной, и расположатся против него, и он будет взят...
   Я расставил сети для тебя, и ты пойман, Вавилон, не предвидя того; ты найден и схвачен потому что восстал против Господа".
   Все так, взмолился Нур-Син, но мне-то как быть? Господи, как мне быть? Как избежать ответа? Как отвратить беду от семейства, раз уж страна объята твоим гневом, твоей местью? В чем найти утешение? Где Спаситель?
   Вот что ещё угнетало. Господи, ты только посмотри, кто опять вошел в силу, кто вертится возле Набонида! Кто громко славословит Сина, требует изготовить его изображение для храма в Харране побогаче, понаряднее!.. Потомки проходимца Басии - Шум-укин и Сили-бел, сыновья Бел-зебри и Кальба. Ростовщик Икишани, преследовавший заслуженного Рахима-Подставь спину теперь заправляет имуществом царя! Этот крокодил не постеснялся публично заявить о том, что впредь не намерен терпеть унижение, какое нанес ему небезызвестный Рахим-Подставь спину, нагло пристроивший к его стене свой поганый дом. Он намерен требовать компенсации через суд! В то же время сильные, дети сильных, внуки сильных в Вавилоне, а также мудрые, дети мудрых, внуки мудрых стали неугодны царю. Даже Хашдайя, сын Рахима, и Акиль, жертвовавшие своими жизнями в Экбатанах, остались без положенной награды. Было сказано они исполняли долг, а за него не платят.
   Нур-Син не мог вообразить, как он, потомок ассирийских царей будет бок о бок трудиться с Икишани - при одной только мысли об этом впадал в печаль. Требовал темного пива. Шума был тут как тут.
   Выпив кружку другую, успокаивался, начинал трезво оценивать возможность вновь вернуться на царскую службу. Согласие с Икишани найти можно, было бы ради чего терпеть этого крокодила, но отречься - ни за что! Значит, следует искать выход, суметь вывернуться.
   Припомнились времена Навуходоносора, когда каждому удивительным образом нашлось место в упряжке, каждый тянул свою бечеву, и вся страна неторопливо, со скрипом, а то и быстрокрыло, как бы по мановению руки, двигалась к процветанию и величию. Теперь же то ли цель затуманилась, то ли веревки поистерлись, то ли новые веяния, овладевшие тягловым людом, научали - плюнь и разотри, замкни уста, позаботься о своем кармане, он ближе к сердцу. Если так рассуждать, понятно, с какой стати взорлил Икишани.
   Что же делать? К чему приложить руки? Сидеть дома, время от времени посещать царский музей? Не отсидишься! В пророчествах ясно сказано - конец будет страшный. От одной только мысли, что их всех ждет, начинали неприятно и обильно потеть ладони.
   Затеять новый заговор? Подобные предприятия никогда не прельщали Нур-Сина. Ему слишком хорошо было известно, чем заканчивались подобные интриги в том случае, когда заговорщиков хватали до начала мятежа и когда они добивались успеха. Пример отца был перед глазами. На пользу ли заговор, когда мидийцы под боком?
   Проклинал мидийцев, Набонида, свору жадных до государственного имущества хищников, вмиг пригревшихся возле трона. Каялся и молил - научи, Создатель, дай знак, в какую сторону брести?
   Вот так, с обмельчавшей душой, испытывая гадливость после написания благодарственного письма Набониду с восхищениями по поводу небывалой, поистине царской щедрости правителя, он начал обхаживать престарелого дядю. К счастью, старый эконом оказался в здравом рассудке и ссориться с племянником, главой рода, не собирался. Старшей дочери, тоже метившей на эту должность, они оба - старик и Нур-Син - объяснили, что в этом случае ей как жрице нельзя будет иметь детей. Мужу придется брать наложницу. Кроме того, у неё ещё две сестры, и без помощи Нур-Сина ей будет очень трудно обеспечить их будущее. Зачем родственникам ссориться? Нур-Сина успокоил её - у меня все равно нет потомства, так что участвуй в церемониях, крутись на виду, излучай святость, может, придет твой черед.
   Уломали.
   Дядя обговорил в храме условия, осталось только получить негласное одобрение царя. Тот по закону не имел права вмешиваться в выборы высших должностных лиц храмовых коллегий, однако Нур-Сина был извещен, что согласие необходимо, ибо в противном случае царь обделит Эсагилу добычей, а вот этого допустить было никак нельзя.
   * * *
   Сразу после летнего солнцестояния и праздника Шамаша-Солнца в Вавилон пришло известие о том, что мидийцы перешли границу и осадили Харран. Перед самым выступлением войска в поход царь вызвал Нур-Сина. На этот раз хранителя провели в личные апартаменты царя. Нур-Син ступал по знакомым переходам и внутренне готовился к встрече с царем. Обращался с мольбой к Мардуку - спаси и сохрани. Едва слышно шептал - да поможет тебе в том имя Яхве, также нареченного Саваофом, Адонаи, Элохимом, Всемогущим, Всевышним, Господином нашим.
   - Я познакомился с твоим отчетом, Нур-Син, - объявил Набонид. - Ответь мне на главный вопрос и в зависимости от твоего ответа я дам или не дам согласие на избрание тебя на должность эконома Эсагилы.
   - Господин, я в твоей воле.
   - Кого ты считаешь своим покровителем в этой жизни? Кто помогает тебе переносить тяготы обыденного существования? Кто указывает тебе путь в ночи?
   Нур-Син помедлил, потом выговорил.
   - Мой покровитель - создатель всего сущего Мардук-Бел.
   - Так ли? - усмехнулся царь. - Говорят, в последние годы ты увлекся новомодными штучками, прислушиваешься к голосам чужих пророков, утверждающих, что Бог един и имя ему Яхве. Это правда?
   - Нет, господин. Имя ему Мардук-Бел. Именно ему я поклоняюсь, а также чту его ипостась, называемую Сином.
   - Син не ипостась! - резко выкрикнул Набонид. - Он - хранитель и оберегатель нашей земли. Только его осветляющая тьму щедрость не дает нам заблудиться в ночи. Его свет отражает Солнце-Шамаш, ибо днем и так светло, а ночью без света луны - мрак и ужас. Он тянет, как вол, работает, чтобы мир кружился по заданным направлениям, исполнял законы, полученные прадедами от богов. Каждый месяц он жертвует собой, чтобы умереть, и каждый раз возрождается для священного поприща. Какой другой бог способен погубить свою плоть, чтобы правда и свет торжествовала в мире?
   - А как же великий Бел-Мардук, наш Господь? - оторопело спросил Нур-Син.
   - Мардук, древние Ану, Эйа и Энлиль сделали свое дело...
   Он оборвал фразу, однако её завершение само собой беззвучно прозвучало в голове Нур-Сина.
   - Но, государь... - развел руками Нур-Син.
   Набонид вздохнул.
   - Я смотрю, при всем твоем уме тебе трудно сразу осознать замысел, который я столько лет вынашивал в тиши. Вот здесь! - он внезапно вскрикнул и ударил кулаком в левую часть груди. - Неужели непонятно, что государству необходим единый культ! Чтобы каждый подданный впадал в восторг при одном только упоминании имени верховного божества, освещающего путь в ночи. Эта была великая задумка Навуходоносора, именно ради неё он сотворил столько добра на верхней земле. Он верно метил, ошибся только в имени. Наш Господь - Син! Но об этом после. Вдумайся, Нур-Син, если каждый начнет молиться на особицу, верить и почитать своего кумира, как скрепить государство, чем насытить души людей, чему учить детей в эддубах?! Считать звезды в небесах? Это, конечно, важно, но прежде мы все должны слиться в единую общину... Ты понимаешь, о чем я?
   - Очень даже понимаю, государь... - тихо откликнулся Нур-Син. - О том же твердит и Астиаг.
   - А-а, вот ты куда клонишь, - разочарованно выговорил Набонид. - Что ж, я знакомился с учением Заратуштры, но, если ты подпал под власть его ложных пророчеств, должен огорчить тебя - мир един, и тот, кто отрывает день от ночи, свет от тьмы, заблуждается. Ищет не там, где следует.
   - С этим я полностью согласен, - ответил Нур-Син.
   - Он согласен! - криво усмехнулся царь. - Не согласие мне требуется, а единение. Если хочешь, я жду понимания и смирения. Готовности жизнь положить на поиск и утверждение истины. Ты всегда верно служил мне, неужели теперь, когда началась война, ты меня разочаруешь? Ведь страшны не мидийцы, страшен внутренний враг. Те, кто поселился рядом с нами и не признает наших богов, кто поклоняется в тиши и никто из нас - даже я, властитель четырех стран света, не знают, о чем они там в уголке шепчутся. Вот с кем нам скоро придется вступить в битву.
   "Все, откажет", - пронеслось в голове у Нур-Сина.
   Неожиданно Набонид вскинул руку, помахал ею перед собой.
   - Ладно, я готов выслушать тебя, - выговорил он усталым голосом. - Я понимаю, что в таких делах, как выбор имени Бога, трудно сразу разобраться, что к чему. Расскажи мне о Кире. Это что за выскочка? Царского ли он рода? Кто такие, эти персы? Достанет ли у них силенок отвлечь Астиага от Харрана?
   Не дожидаясь ответа, он поднялся с кресла, опять же установленного на возвышении - это в собственном помещении для отдыха! - подошел к столу и пригласил Нур-Сина взглянуть на чертеж, на котором была изображена верхняя земля со всеми её морями, горами, пустынями, равнинами, странами, городами и торговыми путями.
   Владения Вавилона представляли собой подобие серпа или месяца, в вершине которого лежал Харран. Ниже и сбоку Вавилона, нарисованного красной краской, в подбрюшье серпа, располагалась Сирийская пустыня, южнее переходящая в пустыни Аравийского полуострова. Карта была исчеркана линиями караванных и торговых путей. Вверху перекрестье главнейших торговых путей замыкалось на Харране, внизу их частая сеть исчеркала север Аравии.
   - Взгляни, - начал царь. Истина очевидна - захватив Харран, Астиаг одним ударом отрежет Вавилонию от Заречья. Наша страна окажется разделенной надвое. Вступать в сражение с мидийцами рискованно, у них много конницы, а вот ударить Астиага изнутри и тем самым доказать, что мир един, что он не свет, а мы не тьма - это было бы в самый раз.
   Он сделал паузу, потом продолжил.
   - Это один из возможных ходов. Другой заключается в том, что если захватить караванные пути, проложенные через пустыни Сирии и Аравии, мы сохраним возможность беспрепятственно торговать с Заречьем, а также с городами на побережье Верхнего моря. Наше подбрюшье станет твердым как железо и любые невзгоды, обещанные лжепророками, растают как дым. Опираясь на Мидийскую стену, мы сможем десятилетиями вести войну с подступающими с востока варварами. Оборонительный рубеж на этом направлении был создан ещё Навуходоносором. Ресурсов у нас хватит. Это что касается внешней угрозы. Теперь о внутренних врагах. С ними необходимо разделаться быстро и решительно, восстановить истинное почитание Сина всего лишь одна из мер. Кроме нее, я намерен проверить верность исполнения ритуалов, подлинность изображений богов во всех храмах страны, устранить все ложное, наносное, чуждое духу Аккада и Ассирии. Разве это не великая цель, Нур-Син? Разве ради неё не стоит потрудиться?
   Я хотел оставить на тебя царство, пока мне придется отлучиться на выручку Харрана, но теперь вижу - ты не готов. То ли ты устал, то ли поддался чуждым веяния. В многознании много и печали, так, кажется, утверждал любезный твоему сердцу Соломон. Твоя илу хочет спать. Встряхнись, Нур-Син!
   Набонид похлопал по плечу высокого, все ещё худого после поездки в мидию Нур-Сина, потом заявил.
   - Что ж, я не против нового эконома Эсагилы. На досуге поразмышляй над тем, что я тебе здесь открыл. Спроси у своего сердца, как оно будет чувствовать себя, если наше войско потерпит поражение под Харраном? Если светлый лик Сина отвернется от нашего города? Если его хозяин погрузится в потемки и его собеседниками станут Ламашту и Лилу с Лилит*?
   - Этого не допустит великий Син! - пересилив себя, воскликнул сын Набузардана.
   Набонид пожал плечами.
   - Будем надеяться, - затем запросто, как о чем-то решенном сообщил. Придется оставить наместником Валтасара. Мальчик уже входит в зрелый возраст. Ты будешь при нем негласным советником. На всякий вопрос, который задаст тебе Валтасар, ты обязан будешь дать ответ и сообщить мне. Ты понял, Нур-Син. Если что-то будет не так, я спрошу с тебя.
   - Да, государь.
   - Пошли к Киру верных людей, оружия чуть-чуть, много съестных припасов, и подтолкни его на выступление. Это твоя главная задача. Запомни, даже в экономах заплесвенелой, затянутой паутиной, занесенной пылью веков Эсагилы, я буду считать тебя своим помощником. Не подведи.
   - Да, государь.
   - У тебя, чувствую, есть ко мне просьба. Выкладывай, не стесняйся. Может, тебе кажется, что тебя обидели и награда и возмещение за поездку в Мидию слишком мала?
   - Да, государь, у меня есть просьба. Но она касается не щедрот, которые пролились на меня, недостойного. В последнее время уважаемый царский эконом Мардук-Икишани позволяет себе публичное порицание памяти славного Рахима-Подставь спину. Он бездоказательно обвиняет его в грубом насилии, пренебрежении обычаем и законами, установленными в Вавилоне. Грозится обратится в суд за возмещением ущерба за использование стены, к которой пристроен дом Рахима, перешедшей ныне к моему тестю Рибату. Мне кажется, что в этом деле давным-давно наведена ясность. Согласие на использование стены его дома Икишани дал добровольно, так что его слова можно истолковать как сомнение власти в благонадежности Рибата и моей тоже.
   - Ишь, как завернул! - воскликнул Набонид. - Сразу ярлыки, "неблагонадежность", "грубое насилие". Неужели ты всерьез полагаешь, что в этом деле у меня есть какой-то интерес. Я впервые слышу об этом. Конечно, к памяти Рахима и других славных героев, первым из которых был твой отец, Нур-Син, прикасаться никому не позволено. Этак мы далеко зайдем. Я приму меры. Теперь ступай и крепко поразмышляй над той разницей, какая существует между согласием и единением.
   Глава 7
   Утро припозднилось. За ночь ветер нагнал тучи, те начали сеять мелкий нудный дождик. Стало прохладно, и старик Нур-Син, озябший к рассвету, окликнул прислугу. Два молодца, прикупленные на рынке Шумой, быстро притащили жаровню с горящими углями. Постаревший, лысый, как гусиное яйцо, Шума поинтересовался у хозяина - может, сойти вниз. Ему уже и спальня нагрета, в ней, как в бане. А можно и настоящую баньку соорудить. Пусть господин погреет старые косточки, а то все молчит, вздыхает, задумывается о прежних днях. Зачем томиться духом, мучить своего илу, ушедших к Эрешкигаль не вернуть! Подумайте о племянниках, детях Хашдайи, меня не забудьте, напомнил Шума. Оставьте чуток на житье...
   - Заткнись! - коротко распорядился старик. - Сходи в дом Балату и пригласи его на вечер. Пусть захватит то, что успел написать.
   - Ох, господин, какое вам дело до этого иври! Молчу, молчу... заторопился Шума.
   Уже снизу, из сада - радости Луринду - донеслось недовольное ворчание управляющего домом.
   - Все ходи, ходи. Куда ходи, зачем ходи.
   Между тем дождь усилился, и старик был вынужден спуститься вниз в нагретую спальню. Дверной проем приказал оставить открытым, почаще менять угли в жаровнях, поменьше шуметь. Может, удастся вздремнуть.
   Не тут-то было! Прошлое гнало сон.
   Осенью второго года царствования Набонида (554 г. до н.э.) армия Аккада выступила в поход - двинулась вверх по Евфрату в сторону Харрана. В царском дворце разместился здоровяк Валтасар, не по годам крупный и плечистый молодой человек, и с той поры прежнее гнездо Навуходоносора красу и гордость Вавилона - в городе иначе как царевым трактиром не называли. Пировали едва ли не каждый день. Если же возлияния откладывались, устраивали представления, на которых перебывали актерки со всех концов верхнего мира. Красотки, словно мухи на мед, тучами слетались в Вавилон. Делами Валтасар занимался редко, ни разу за несколько недель не вызвал к себе Нур-Сина, а посланцы Кира томились в ожидании. Пришлось Нур-Сину выпрашивать аудиенцию через Рибата.
   Валтасар принял его через пару дней. Царевич болтал без умолку, вспомнил об охоте, на которую они когда-то в Борсиппе отправились втроем, предложил сопровождать его в предгорья, куда тот отправлялся, чтобы добыть крупных кошек, онагров и кабанов. Нур-Син отказался, сославшись на необходимость присутствовать на церемониях в храме Эсагилы, где он нес ответственность за все изыскания в области календаря и изучения хода звезд, солнца и в особенности луны.
   - Как знаешь, - Валтасар ничуть не обиделся, потом поинтересовался. Стрелять из лука не разучился?
   - Нет, господин, - с поклоном ответил эконом храма Эсагила.