Иванова Вероника Евгеньевна. Раскрыть ладони

   — Любезная dyesi, разумеется, права. Но позвольте заметить, случаются минуты, когда мужчине требуется от женщины совсем иное…
   Крупная дрожь вздыбила плохо выведенные волоски на лапе Карин, и я предпочел проследить, как волна томления уходит по предплечью вверх, под сень широкого короткого рукава, нежели наблюдать за отупением, захватывающим в плен выражение круглого толстощекого лица.
   А вот не надо было лишний раз злить. Потому что у меня хорошая память, и я не забыл, как еще при первой встрече купчиха, уверенная в неотразимости своих прелестей, попыталась склонить молодого мага к… Склонение было настойчивым и наверняка завершилось бы успехом, потому что справиться с огромной тушей мне было бы трудновато, но, благодарение богам, в те дни я был по уши увлечен Келли, и хватило единственного равнодушного взгляда, чтобы меня оставили в покое. Правда, и после того ни одно посещение мной хрустальной лавки без соответствующих намеков не обходилось: видимо, наученная прежним опытом, Карин полагала, что маг, имеющий личный интерес к хозяйке, будет работать за меньшую сумму, довольствуясь вместо звона монет другими дарами. Собственно, даже сейчас, захоти я получить место в обширной купеческой постели, препятствий бы не возникло. Кроме одного. Мне нужны деньги, а не плотские утехи. Хотя, без Келли станет тоскливо… Ничего, какое-то время перебьюсь, а потом решу, как быть.
   — М-м-м… Минуты, говорите, любезный?
   — А иной раз и часы, и целые дни…
   Зачем продолжаю? Из зловредного удовольствия видеть странное и непривычное для самоуверенной женщины смущение. Впрочем, когда-то она тоже была юной, робкой и доверчивой, а те времена легко воскресить, стоит только… Конечно, чувствую себя сволочью. Но приятность присутствует, и немаленькая, стало быть, совесть немножко помолчит.
   — Любезный dyen говорит о…
   — Однако мне пора приступить к делам, не так ли?
   Она хлопнула густо начерненными ресницами, словно стараясь сбросить оцепенение:
   — Да, к делам… Но этот разговор…
   — Мы непременно продолжим, любезная dyesi. Непременно.
   Карин послушно кивнула и, все еще зачарованная собственным разыгравшимся воображением, а также, в немалой степени, моими стараниями, медленно двинулась по коридору в сторону своей комнаты, подметая тяжелым подолом юбки паркетные доски.
   Нет, она вовсе не такая уж уродина: при желании можно было бы закрыть глаза и… М-да, закрыть глаза. В этом-то для меня и кроется смертельная опасность, потому что, расставаясь с возможностью видеть, я начинаю… ощущатьслишком четко и подробно. И в смысле ощущений купчиха мне совсем не нравится.
   — Не узнаю старину Маллета! Никак, сменил гнев на милость? — коротко хохотнули у меня за спиной.
   — Уж и пошутить нельзя!
   — Карин шуток не понимает, так что ты… поосторожнее.
   Хороший совет, можно сказать, к любому случаю подойдет. Но не теми устами произнесен, ох не теми, чтобы я испытывал искреннюю благодарность. Потому что от Харти мне просто так ничего и никогда не доставалось.
   Наши семьи жили рядом, но не скажу, чтобы мальчишками мы водили дружбу: у меня было слишком много занятий, и времени на игры не хватало, Харти тоже обычно большую часть дня помогал своему отцу — писарю Регистровой службы. Встречались иногда на улице, по праздникам, на ярмарочных гуляниях, здоровались, присылали подарки по случаю дней рождения… В общем, были хорошими соседями, не более. И я весьма удивился, когда именно заслугами приятеля детства получил заказ от купчихи. Правда, как потом стало понятно, двигало моим старым знакомым не желание помочь, а стремление почувствовать свое превосходство. Крошечное, но все же существующее, потому что в отличие от меня, мой погодок жил безбедно, занимая должность помощника Карин по любым поручениям, в том числе, и щекотливым. Правда, мечтой Харти всегда было оказаться на месте отца, в Регистровой службе, но связей не хватило, и юноше отказали. До будущих времен и некоторого, надо сказать, немаленького количества монет.
   — Хорошо, не буду больше заводить такие разговоры.
   — Ну, если ты серьезно настроен, почему бы и нет? — Харти пожал плечами, неприятно напомнив телодвижения жука-соломняка.
   Сколько помню, парень всегда был нескладным. В детстве слишком тощий и угловатый, в юности голенастый, во взрослом возрасте — иссушенный: всего двадцать семь лет, а выглядит чуть ли не вдвое старше. И к простым лекарям ходил, и к магам, но все только разводили руками. Мол, ничего не поправишь, слабое здоровье досталось по наследству. Я мог бы чуть улучшить положение приятеля детства, но когда увидел в тусклых, слегка выкаченных глазах неприкрытую зависть, отбросил все мысли о предложении помощи. Потому что не понимаю, чему во мне можно завидовать. Внешности? Глупо. Не так уж я и красив. И красивее встречаются. Сильному телу? Это правда, болею редко, но есть недуг, который не вытравишь никакими снадобьями, зельями и чарами. По крайней мере, лекарь, умелый и опытный, старый друг моего отца, честно признался в своем бессилии. И Харти мне еще завидует? Вот дурак…
   — Я не настроен. Просто все надоело.
   — А-а-а… — протянул он, делая вид, что понял причину моего раздражения.
   — Много на сегодня надо сделать?
   — Не больше, чем обычно. А почему спрашиваешь?
   — У меня готово только две дюжины.
   Потому что часть беглянок вернуть в «шкатулку» не удалось: успели удрать в открытое окно. Или впитались в чердачную утварь, стены, крышу и все прочее. А мне ведь еще требовалось поработать над оружием, так что пришлось урезать заказ купчихи до последнего возможного предела.
   — Ничего, хватит, привезли всего десяток.
   — Это хорошо… Начнем?
   Харти распахнул дверь в торговую комнату и насмешливым жестом пригласил меня пройти вперед.
   С первым же шагом через порог фитильки светильников, развешанных по стенам, вспыхнули ярко-желтыми огоньками, и глаза на мгновение ослепли от тысяч бликов, отраженных прозрачными, полупрозрачными и искусно разрисованными гранями хрусталя. Он был повсюду: изящные подвески для нежных женских ушей и шеек, роскошные бокалы всех возможных размеров — для руки от детской до великанской, подсвечники, шкатулочки, статуэтки, изображающие все, начиная от зверюшек и заканчивая ликами богов… В Саэнне любят хрусталь и покупают, охотно переплачивая втрое от исходной цены. А моя задача — делать так, чтобы ни один предмет, выставленный в лавке, не покинул ее пределов без оплаты.
   Хотя, вру, основное сделано до меня и за меня. Небольшая печатка с изображением птицы: мне видится, что это курица, Карин утверждает, что орел — вот и все приспособления. Маг, которому было поручено придумать способ защиты от воров, думал недолго и не слишком хорошо, стряпая заклинание, зато обеспечил меня невеликим, но постоянным доходом. Потому что печатка только задавала контур заклинания, а для его воплощения требовалась определенная заготовка.
   — И где новинки?
   — Вот. Только осторожно, они хрупкие до ужаса!
   Да уж, хрупкие, вижу. И как стеклодувам удается делать такие тоненькие стенки? Кажется, что ничего и нет, один воздух, лишь еле заметно мерцающий мелкими пылинками. Красиво. А если в такой светильник поместить феечку, и вовсе глаз будет не оторвать… Впрочем, все эти красоты не для меня. Слишком дорого. Мое дело работать, а не любоваться.
   Мягкие бока «бусинки» послушно расплющились в пальцах, превращающих шарик в лепешку, прилепились к основанию хрустального сосуда и приняли в себя оттиск печатки, а я, в который уже раз, но с прежним удовольствием отметил изменение ощущений. Только что ниточки заклинания были едва теплыми и совершенно гладкими, а теперь набрякли горячими и колючими узелками… Хорошо тем, кто способен это видеть! Наверное, красиво. Я могу всего лишь потрогать. Погладить. Щелкнуть пальцами… Мало? Да. Но мне хватает.
   Откуда-то из коридора донесся странный звук, похожий на стон. Приглушенный, но отчаянный и четко отдающий болью.
   — Кошку завели, что ли?
   Харти, одновременно со мной проводящий опись поступивших в лавку товаров, недоуменно поднял взгляд от бумаг:
   — Какую еще кошку?
   — А кто там воет?
   — Где?
   — Сам послушай!
   Он дождался повторения звука и скучно махнул рукой:
   — А, это хозяйкин гость. Болеет он.
   — Что за болезнь, если так стонет?
   — Да вроде ухо застудил… — неопределенно ответил Харти, возвращаясь к своим делам.
   Ухо? Плохо. Если вовремя не вылечить, можно и слуха лишиться, и разума. От боли.
   — А что лекаря не позвали?
   — Почему не позвали? Позвали. Только сам знаешь, как они не любят торопиться… Цену себе набивают.
   Это верно, чем дольше человек помучается, тем благодарнее будет исцелившему… Так думают лекари, а у меня другое мнение: обезумевший от страданий скорее прибьет припозднившегося целителя, нежели от всей души поблагодарит. К тому же…
   — Ты куда?
   — Посмотрю, в чем дело.
   — А-а-а… Как хочешь.
   Источник стонов обнаружился быстро: на нижней ступеньке лестницы, сжавшись в комок и обхватив голову руками так сильно, словно собирался раздавить, сидел юноша. Хм, одет добротно, почти богато, но не по-здешнему. Гость, говорите? Больше похоже, что сынок какого-то из подельников Карин за пределами Саэнны. Наверное, пока ехал в карете, его и просквозило. Не мое дело, конечно, не стоит вмешиваться, но все же… Не могу пройти мимо. С болью у меня давние счеты.
   — Давно болит?
   — М-м-м?
   Взглянувшие на меня мокрые от слез глаза оказались нежно-серыми, как жемчужинки.
   — Час, два?
   — С вечера еще… — выдавил несчастный сквозь зубы.
   — Надо было сразу посылать за лекарем.
   — Думали, само успокоится.
   Разумеется, думали. А еще жалко было деньги тратить. Знаю я этих купцов: удавятся за каждую монету.
   — Не надо было ждать. Но ничего, дело поправимое.
   — Вы… можете вылечить?
   Не хочется обнадеживать. А я и не буду!
   — Я попробую снять боль. Так быстро, как только смогу. Но к лекарю все равно нужно будет обратиться. Согласны?
   Он не ответил, но слов и не требовалось: глаза молили о помощи так отчаянно, что их крик почти оглушал.
   Я присел на корточки рядом с юношей и осторожно заменил его ладонь, накрывавшую больное ухо, своей. Так, что у нас тут? Обычное воспаление, это мы на два счета поправим. Конечно, целиком изъять недуг не смогу, но болеть будет гораздо меньше. А может быть, и вовсе перестанет.
   Человек похож на куклу, сплетенную из соломы: каждая частичка живой плоти пронизана ниточками, полыми травинками, по которым течет Сила. На ощупь они шершавые, как грубо спряденная шерсть, но такие же теплые и уютные, пока не начинается беспорядок, и кончики соломинок не выбиваются наружу, раскаленными остриями вспарывая тело. Я могу вернуть их обратно, хотя бы ненадолго пригладить, успокоить, заправить в пучки…
 
   Хорошо было бы уметь добираться до истоков, но мои руки не настолько чувствительны. Все-таки, отцу надо было брать в жены другую женщину, глядишь, родился бы ребенок с полноценным Даром, а не с тем огрызком, что имеется у меня. Я бы понял. Постарался бы понять. Но отец почему-то не захотел обзаводиться нормальным наследником. Слишком любил супругу? А может быть, не хотел искать другого добра, когда под боком одно уже имеется? Ответа на этот вопрос я никогда не узнаю. Но сам приложу все силы, чтобы имя Нивьери не затерялось в людской памяти. И мой наследник станет сильным магом! Осталось найти только две вещи: женщину и деньги.
   — Потерпите еще чуть-чуть, пожалуйста!
   Он еле заметно кивнул, боясь разрушить волшебство прикосновения. Представляю, что именно чувствует юноша: тепло осеннего солнца, согревающее, но не способное обжечь, мягкое, чуть влажное, постепенно растекающееся по коже и под ней, растворяющее в себе боль без остатка… Да, примерно так Келли описала свои впечатления, когда я разминал уставшие мышцы моей любимой. Любимой… Все, хватит вспоминать. Ей будет лучше без меня, верно? Кто бы сомневался! И мне будет лучше. Без ее жалости.
   Топорщащиеся соломинки неохотно вернулись на свои места. Пройдет несколько часов, и они могут снова вырваться на свободу, потому что приложенных усилий недостаточно для закрепления. Но к тому времени, надеюсь, лекарь все же доберется до лавки Карин.
   — Вот и все. Пока болеть не будет. Но лекарь нужен обязательно!
   — И правда, не больно. Спасибо… — Юноша удивленно потрогал ухо. — Сколько я вам должен?
   — Нисколько.
   Поднимаюсь на ноги, пару раз сгибаю и разгибаю немного затекшие колени.
   — Но ваши услуги… Я не хочу быть неблагодарным.
   О, он еще и упрямец? Забавно. И слишком молод, чтобы догадаться: если с тебя не берут плату, значит, на то есть веская причина.
   — Я не возьму с вас денег.
   — А что возьмете?
   Все-таки, плохо происходить из торговой семьи и любое действо раскладывать на продажу и покупку. С одной стороны, это правильно, потому что всему на свете есть своя цена, но с другой… Я ведь просто не могу взять деньги. Как бы ни хотел.
   — Забудьте. Никаких расчетов.
   — Но…
   — Где же наш больной?
   А вот и целитель пришел. И кажется, я знаю этого проходимца: вылечить-то вылечит, но оценит свою работу не по затратам. Что хуже, он тоже меня знает. Кадеки, так его зовут. Немногим старше меня, зато важности и наглости хватило бы на троих, да еще и осталось бы.
   — Здесь. И хочет сказать, что вы не слишком торопились, господин лекарь.
   Ого, а парнишка-то кое-что умеет: такую холодность в голосе надо воспитывать не один год. Однако ответный удар оказался не менее ядовит:
   — Я прибыл, как только смог, любезный dyen, ведь не вы один нуждаетесь в исцелении. И кстати, что-то не вижу радости… В моих услугах уже нет необходимости?
   — Необходимость есть, — признал юноша.
   — Тогда к чему упреки?
   Кадеки сморщил свой смуглый длинный нос и деловито приступил к осмотру больного. Впрочем, действо продлилось меньше вдоха, по истечении которого лекарь возмущенно возопил:
   — Кто к вам прикасался?!
   И тут я горько пожалел, что не убрался восвояси раньше, потому что когда растерянный взгляд юноши указал на меня, началась настоящая буря:
   — Да по какому праву?! У тебя что, есть разрешение на целительство?
   — Нет.
   — Ты не должен был даже близко подходить к больному!
   — Знаю. Просто…
   — Ты мог все испортить!
   — Я всего лишь снял боль. Больше ничего не трогал. Уймись, пожалуйста!
   — Ты хоть понимаешь, что нарушил закон?
   — Я все понимаю. Но ведь ничего страшного не случилось? Давай забудем и мирно разойдемся по домам…
   — Не случилось?! А кто поручится за то, что произойдет потом?
   — Я оставил лечение на тебя. Целиком. Парню было очень больно, вот я и…
   — Небось, еще и деньги взял?
   Ага, вот мы и подобрались к главному вопросу. Боится, что остался без заработка?
   — Можешь спросить сам. Не брал.
   — Вы подтверждаете, dyen? — Кадеки сурово глянул на мало что понимающего в нашей склоке юношу.
   — Что подтверждаю?
   — Этот человек получил плату?
   — Нет. Я спрашивал, но он… Что все это значит?
   — А то и значит! — Лекарь зло скривил губы. — Он не имеет права заниматься целительством.
   — Но ведь у него получается! Почему же нельзя?
   — Потому что на все есть свои правила! — веско заявил Кадеки. — Прежде он должен доказать, что умеет справляться с недугами магическим способом и получить дозволение Анклава.
   Угу. Заплатив и за экзамен, и за виграмму. Для меня лекарское дело всегда будет непосильно. К тому же, как я смогу что-то доказать? Ведь мне обязательно нужно коснуться больного места, а это непозволительно при сдаче экзамена: исключений ради одного калеки делать не будут. Нет, хоть и заманчиво было бы получать деньги, облегчая чужую боль, даже мечтать не стоит.
   — А это была магия? — удивился юноша. — Он ведь только приложил руку.
   — И за это «приложение» еще ответит! — взвизгнул Кадеки.
   — Слушай… Ну ничего же дурного не произошло! Забудь, а?
   — И не подумаю! А ты, если сию же минуту не покинешь дом…
   — Ухожу, ухожу!
   Вот ведь привязался… Почти зубами вцепился. Могу понять: кому охота терять заработок? Но я же не лишал лекаря денег! Все равно получит свои монеты. Только еще и нажалуется… Ладно, как-нибудь все улажу.

* * *

   — Я вернусь поздно, Тай. Не стоит ждать.
   — Да сейчас уже поздно! Вон, за окнами совсем черно. И куда ты собрался посреди ночи?
   — Мне нужно отдать заказ.
   — А днем нельзя было?
   — Днем я был занят. И заказчик… тоже.
   Хотя, вряд ли у Тени ожидался насыщенный событиями день. Неудобное время для встречи было назначено скорее из желания надо мной посмеяться. А может быть, что-то выяснить или проверить. Не надо было настораживать убийцу, ох не надо было! Но теперь нет смысла жалеть: обратно реку времени не повернешь. Да и чего мне бояться? Ночной темноты? Шальных людей? Это все пустяки. Моя смерть ходит совсем в другой стороне.
    Я иду за тобой… Жди…
   Никогда не забуду ее голос. И лицо не забуду. Женское, тонкое, красивое, нежное и одновременно невыразимо ужасающее. Даже не смогу объяснить, чем оно пугало, но я боялся вдохнуть и выдохнуть, пока смерть смотрела на меня своими слепыми глазами…
   Бр-р-р! Не самые лучшие воспоминания для поднятия настроения. Нужно думать о хорошем. Например, о том, что я получу немного монет, за которые мне не придется отчитываться перед Анклавом, и значит, смогу выкупить еще одну из книг отца. Изучу еще несколько заклинаний. Найду на новые умения новых заказчиков. И заживу припеваючи. Вот как надо думать! А квартал Медных голов не так уж и далеко, всего-то полчаса ходьбы.
   Любопытно, что возникает в воображении людей, когда они слышал про Медные головы? Наверняка сразу же представляют, что горстка домов, причудливо рассеченная узкими переулками, получила свое название из-за проживающих там людей. Мол, медные, стало быть, тупые. Что ж, возможно, доля правды есть и в таком предположении, но в действительности все гораздо проще. По крышам квартала проведены водостоки, каждый из которых заканчивается звериной головой. Вроде бы, прежний владелец домов находил в подобных украшениях прелесть… А впрочем, не все ли равно? Сначала были одни только водостоки, ощерившиеся страшноватыми мордами, потом добавились еще и статуи, вызывающие в сумерках труднопреодолимое желание держаться ближе к середине улицы. В общем, ночная прогулка по кварталу Медных голов — развлечение еще то. Особенно принимая во внимание его теперешних обитателей: сплошь нелюдимых отставников воинской службы, про которых поговаривают, что их клинкам никак не найдется времени заржаветь в ножнах…
   Хм, надо было спросить точное место. Не бродить же мне по всему кварталу в поисках заказчика? Тяжесть сумки внушает некоторую уверенность в собственных силах, но сказать по правде, мне ни стрелы, ни кинжал пользы не принесут, если придется спасать свою жизнь. Только помешают. И немного обидно делать для других орудия убийства, но сознавать полную бесполезность отточенного острия и наложенных чар для самого себя. Но наверное, в этом и состоит главный смысл жизни, иначе зачем бы люди были нужны друг другу?
   Шурх. Шурх. Шурх. Надо же, он и не думает прятаться! Идет, как ни в чем не бывало, вразвалочку, только что не насвистывая какую-нибудь похабную песенку. Хотя… Так и стоит себя вести в по-настоящему опасных местах. Если делать вид, что ничего не боишься, тебя вполне могут принять за смельчака и тем самым совершат серьезную ошибку, ведь трус гораздо опаснее, чем храбрец. Потому что заботится об отражении атаки с любой стороны.
   — Что-то ты раньше времени!
   — Да и вы ждать не заставляете.
   Обмен любезностями, на ночь глядя. Глупо мы, наверное, выглядим… Но это трудности тех, кто подглядывает за нами. Если таковые вообще имеются.
   — Вот, подумал, что надо бы тебя встретить. Мало ли что.
   — Спасибо за столь… неожиданную заботу.
   Хочет сказать, волновался о моей безопасности? Раньше надо было начинать, еще когда назначал место и время.
   — Вот ваш заказ.
   Убийца спрятал футляр со стрелами под плащом, даже не проверяя содержимое, зато кинжал вытащил из ножен и крутанул в пальцах.
   — Зачаровал, значит? И насколько хорошо?
   — Попробуете — увидите.
   — Предлагаешь попробовать?
   Он сделал многозначительную паузу, намекающую, по всей видимости, на то, что в качестве пробы вполне могу быть использован именно я. Тоже мне, пугатель нашелся!
   — Ваше дело.
   Тусклый свет фонаря не позволял рассмотреть выражение глаз, зато рассыпал блики на маслянистом узоре, не прерывающем движения по лицу Тени.
   — Не боишься?
   — Чего?
   — Ты ведь никому не сказал, куда направляешься? Я угадал? И если не вернешься, и искать не будут знать, где.
   Устало вздыхаю.
   Вот за что не люблю оружие, так это за его волшебную способность внушать своему владельцу беспочвенную уверенность во всемогуществе и безнаказанности. Стоит любому сопляку заполучить остро отточенную железку, он начинает мнить себя древним героем, а потом выходит на проезжую дорогу с целью убедить в своих силах всех остальных. Кстати, у некоторых сие на удивление успешно получается. Но я предпочитаю общаться с теми, кто признает главенство за содержимым головы, а не железом, ее покрывающим.
   — Не боишься? — повторяет вопрос убийца.
   Скучно все это. Навевает тоску и уныние. Первая встреча застала меня врасплох, но теперь было время подготовить мысли и чувства к обороне. Бояться? Было бы, чего!
   — Вы не станете меня трогать.
   — И почему, скажи на милость?
   Опять начинает какую-то странную игру? Ему, определенно, что-то от меня нужно. А раз нужно, убивать не станет, уж точно.
   — Во-первых, моя работа стоит не так дорого, чтобы ее не оплачивать. Во-вторых, вы еще не знаете, насколько она хороша, а потому вряд ли будете торопиться от меня избавиться. В-третьих…
   — Есть еще и третья причина?
   Ехидничаешь? Ну-ну.
   — Есть, а как же! Раз уж я пришел в назначенное место, довольно опасное для жизни, то у меня должны иметься способы остаться в живых.
   Он ждал именно этого признания, потому что оживленно подхватил:
   — И как? Имеются?
   — Да. Но вам о них знать не обязательно.
   Убийца помолчал, прошелся взад и вперед мимо меня, потом заявил уже хорошо знакомое:
   — Совсем не трус. Но откуда о тебе пошел такой слух, а?
   — Надо спрашивать у того, кто его пустил.
   Лукавлю, конечно. Все гораздо проще. Я никогда ни в юности, ни уже после гибели отца не ввязывался в сомнительные дела в обход законов. Да и не дрался на улицах. А как называют парня, который избегает мордобоя и рискованных забав? Правильно, трусом и называют.
   — Тоже верно… — не слишком охотно согласился убийца. — Но свои деньги ты заслужил. Держи!
   Кошелек звякнул неожиданно громко, и я, запустив туда руку и пересчитав монеты, покачал головой:
   — Здесь слишком много.
   — Разве?
   — Мы договаривались о двух «орлах», а вы даете три.
   Убийца возмущенно фыркнул:
   — Ну, с головой у тебя точно, не все хорошо! Считай, третья монета за усердие. Пойдет?
   — Я всегда работаю одинаково.
   — Обиделся? Да я не хотел сказать, что ты можешь что-то делать, спустя рукава! Я просто хочу накинуть сверху от оговоренной цены. Желание у меня такое. Не имею права?
   — Имеете. Только если ваше желание возникло из-за жалости…
   Крюками пальцев он зацепил меня за плечо и притянул к себе:
   — Гордый, да? Нищий, но гордый? Так ты никогда в люди не выбьешься!
   — А я и не собираюсь. Мне не нужно место среди людей, которые лгут друг другу и воруют друг у друга.
   Шумный выдох прямо в лицо едва не сбил мне дыхание, а миг спустя Тень уже оказалась в нескольких шагах поодаль.
   — Дурак ты.
   В обращенных ко мне словах явственно слышалось сожаление, но происхождение его оставалось неясным: то ли были обмануты собственные ожидания, то ли заказчика удручала моя упертость.
   А тем не менее, все просто. Для меня. Стоит только уступить и взять деньги сверх договоренности, привыкнешь получать больше, чем заслуживаешь. И с каждым разом будешь требовать прибавки все настойчивее, забывая о том, что Дар нуждается в непрерывном совершенствовании… Пока не застынешь на одном месте, разучившись двигаться вперед.
   Жить богато? Заманчиво. Но мне пока еще хочется жить достойно. Не стыдясь своей работы. Не стыдясь самого себя.
   — Может, и дурак. Но лишнего все равно не возьму.
   Я метнул лишнюю монету в сторону убийцы и, судя по отсутствию звона, деньги благополучно вернулись в руку владельца. Ну и славно, можно возвращаться.
   — Эй, но еще заказ-то примешь, если понадобится? — задали вопрос моей спине.
   — Приму.
   — Лады! Тогда до встречи!
   Я не стал прощаться, зябко передернув плечами и ускорив шаг.
   Да, я обиделся. И что? Если бы мы оговаривали надбавку за срочность или другие услуги, я бы принял плату. Но просто так? Не люблю чувствовать себя обязанным, потому никогда не беру деньги вперед. И ненавижу подобное проявление жалости. Я могу заработать себе на жизнь, понятно? И мне хватает того, что у меня есть. Пока хватает. Вот перестанет хватать, тогда и… Буду чесаться о большем. Но не надо лезть ко мне с жалостью! Не надо!