Дверь неслышно отворилась. На пороге оказался сэр Роджер... э-э, нет - уже граф Эверард собственной персоной.
   - Дамы и господа, - преисполненным достоинства и тихой печали голосом негромко обратился он. - Мой батюшка желает видеть всех вас.
   Дальнейшие слова или разъяснения были излишни. Первой в дверь вошла бледная и словно придавленная незримой горой леди Эвелинн - без пяти минут графиня Эверард. За нею бесшумной текучей походкой последовала задумчивая Весини, которой нынче днём загнанный посыльный доставил просьбу старого графа почтить своим присутствием его последние минуты. Далее нестройной пёстрой толпой потянулись феечки и остальные. Барон Зелле едва не оконфузился, не заметив полупрозрачной Веллини - но тут же с великолепным светским поклоном извинился и пропустил даму вперёд.
   Не было лишь молодого бастарда - следопыта и воина Айлекса. Чуть раньше сэр Роджер негромко распорядился, чтобы призвали и его. Но феечки принесли из притихшего под неверной луной леса известие, что парень серьёзно ранен, и сейчас у волшебного ручья его самолично пользует седой от древности Прадуб. И новый граф понимающе, коротко кивнул - негоже беспокоить усталого и израненного воина. Знать, судьба такая.
   Малышка Мэйдэй сидела на своём привычном и почти законном месте - на резной вычурной раме стенного зеркала. Только, сейчас прозрачная глубина под нею вся была затянута траурным крепом - учитывая, что некоторые демоны словно нюхом чуют поживу и не прочь пробраться в дом именно таким путём и в такое время, предосторожность совсем не лишняя. Только, феечка сегодня опять утратила свою обычную весёлую язвительность. Сидела, оперев голову на маленький кулачок и думала - отчего ж ей так погано и муторно.
   Она невидяще смотрела на бесшумно входящих в графскую опочивальню людей и дриад, своих на удивление тихих и смирных подруг, и что-то мокрое и мутное застило её взор. Эх, вот как оно бывает, если привязалась к кому-то всей душою, а к дракошке ещё и телом. А что самой сердечной приязни и заслуживает старый граф, который сейчас из последних сил растягивал последние минуты своего земного бытия, ни у кого не было ни малейшего сомнения - перед закатом в замок прибыл даже паладин святой церкви с демонстративно отсутствующим в ножнах оружием и с почтительным поклоном заверил, что несмотря на все разногласия, матерь-церковь нынче повременит с воинскими забавами, дабы не омрачить столь печального для всего пограничья события.
   Граф возлежал в широкой постели, на удивление худощавый, совсем седой - и словно излучал изнутри прозрачный свет, заметный даже в сиянии многих дюжин свечей. Его ясные глаза, утонувшие почти внутрь под самые брови, обвели собравшихся почтить его последние мгновения. Странным образом взгляд вельможи обежал каждого - и нашёл что ему или ей сказать.
   - Спасибо, друзья мои. Спасибо, что пришли навестить меня, - говорил он с трудом, едва сдерживаясь чтобы не сорваться на хрипящий старческий шёпот. - А теперь выслушайте сестру Мирдль - это важно.
   Его сын, мрачно стоящий у изголовья по правую руку от отца, нахмурился бы ещё больше, если бы это было возможно. Но он не то, что не возразил против столь вопиющих нарушений традиций и приличий, но даже не шелохнулся. Много было предков в славном и доблестном роду. Если попустят боги, не меньше будет и дальше. Но великий граф Эверард, Горный Дракон, один - вот он, подводит нынче последние итоги и платит по последним счетам.
   Как ни удивительно было требование старого графа, но Мирдль своими речами удивила всех куда больше. Она днём долго подбирала слова, пытаясь выстроить будущую речь в соответствии с раз и навсегда утверждёнными канонами и правилами, но потом махнула натруженной от повседневных работ рукой и положилась на вдохновение.
   - Да будет почтенным собравшимся известно - из ныне живущих я единственная, кто прошла посвящение и отцу нашему небесному - Хранителю, и полный обряд на алтарях Силы Жизни, - это известие громом поразило одних и заставило крепко призадуматься иных других. А робкий и неуверенный голосок Мирдль набрал силу и странным образом разлетелся грохочущим океанским прибоем по всему замку, замершему в подлунных горах.
   - Сегодня днём я робко доверила свой дух могучим и никогда не утихающим ветрам. И верные братья Хранителя вознесли меня в такие горние выси, что я смогла оттуда внимать истине, а теперь и исполнить возложенное на меня поручение.
   - Сэр Вильям, которого мы привыкли и ещё долго будем называть графом, - мягко и в то же время торжественно обратилась она к старому вельможе, называя его на "ты" - пред ликом вечности все равны. - Ты прожил долгую и столь славную жизнь, что тебе как одному из очень и очень немногих, дано право выбора.
   Она глубоко и неслышно глотнула воздуха. Перевела дух и тут же продолжила, не позволяя тишине опять выползти из углов.
   - Ты можешь пойти обычною Тропой Воина - вечный бой и охота в Вальхалле, когда каждый рассвет ты будешь просыпаться обновлённый, чтобы вновь предаться забавам и пирам. Но открыт для тебя и другой путь... смутный и полный нешуточных опасностей.
   Мирдль зябко поёжилась под льняной робой и храбро продолжила вещать неслыханное доселе.
   - В благословенных небесных садах тебя давно ждёт голубоглазая красавица. Та самая, что до сих пор не даёт равнодушно биться твоему храброму и горячему сердцу...
   - Анна... - голос заблиставшего очами и даже сделавшего усилие приподняться вельможи на миг прозвучал прежней молодостью.
   - Да - Анна, - мягко кивнула Мирдль, не давая себе заплакать от обжигающего душу незримого пламени. - И ты можешь предстать перед нею вечно молодым и полным сил, и быть всегда с нею, если...
   Как сердце старика не выскочило из груди от этих слов, не знал и он сам. Но старый граф сдержался, впившись в молодую женщину блистающим взором.
   - Но для того тебе придётся рискнуть всем - даже бессмертием своей души, - жрица едва удерживала сознание на краю душной пропасти забытья - только тут можно полнее постичь и изведать помысел божий. - В тёмных и мрачных безднах вновь зашевелились могучие демоны, и первый из рода, Эверард, нынче опять скликает воинов своего десятка под знамёна Хранителя. И ты можешь занять место простого солдата - в небесном воинстве.
   Собравшиеся молчали, потрясённые столь грозными откровениями. А Мирдль выдержала паузу, давая всем осознать новость и чувствуя как часто и гулко колотится её сердце, а затем собралась с силами и продолжила.
   - Битвы с падшими никогда не были лёгкими, а победы бескровными. Победитель получает всё, - чуть более жёстко, чем намеревалась, произнесла она. - Но проигравший или погибший в том сражении также теряет всё - и навсегда попадает во власть тёмного бога подземных бездн.
   Тишина воцарилась такая, что за чёрными окнами замер даже свет Селены. Казалось, весь мир сжался, затаив дыхание, в трусливом ожидании - на что же решится этот костлявый, пропитанный неведомым ядом старик?
   Сухой смешок, едва не сменившийся кашлем, прозвучал из уст откинувшегося на атласные простыни человека. Он смеялся, озорно как раньше прищурив глаза, и в уголках выцветших ресниц даже блеснула алмазным блеском слезинка. И на удивление тихо и бесцветно прошелестел голос:
   - Плохо же вы меня знаете, если сомневаетесь в моём выборе...
   - Я лично не сомневаюсь, отец, - леди Эвелинн опомнилась первой. Она пожала плечами, отчего её рюши тихо зашуршали. - Но как я поняла - необходимо... озвучить?
   И старый граф, который хоть и передал титул и земли сыну, но по-прежнему оставался первым дворянином пограничья, дал клятву перед лицами присутствующих и незримыми взглядами задумчивых богов. Да такую, что даже в озарённой свечами опочивальне чувствовалось, как демоны в аду трусливо скорчились от сжигающего их страха и бессильной ярости. Вот уж - кому дана такая сила здесь, тот будет некротим телом и духом и там...
   Людей и лесных существ разметало по просторной опочивальне словно бесшумным ударом молнии. Души обожгло сухим жаром яростной, грешной и святой человеческой души. И не было сейчас силы, способной сравниться с сиянием истины.
   На ногах удержалась лишь грустно-задумчивая Веллини. Она склонилась к ложу старого графа, всмотрелась в стекленеющий взор. Бережно, бесконечно нежно погладила разметавшиеся по подушкам седые волосы - и в тот миг, когда освободившаяся от земных оков сущность рванулась прочь из бренного тела, дриада прильнула к бледным устам и приняла в себя последний выдох великого человека.
   Храбрая лесная дева замерцала нестерпимым блеском. Содрогнулась, застонала еле слышно, выгнулась волной в руках подхватившихся и поддержавших её Весини и леди Эвелинн. Бесшумный шторм страстей человеческих бушевал в столь хрупком сосуде, с яростным рёвом бьясь в пределы нового вместилища и наполняя всё существо новым светом - и новым смыслом.
   А с другой стороны широкого ложа поднялся бледный и зажмурившийся сэр Роджер. Он рванул неверной рукою ворот. Брызнули пуговицы - а может, то отлетели прочь последние страхи и сомненья? Неслышным жаром окутался он, вздрогнул. И когда всё утихло, изумлённые взгляды, вперившиеся в него, сменились улыбками. Таинство свершилось! Вот оно, то самое, непонятное никому и всё же явное - произошло прямо на глазах и при засвидетельствовании многих.
   Будь ты хоть трижды благородного рода, но если твой отец не благословил тебя на власть, ничего путного из дальнейшего не выйдет. И даже потомки ощутят такую потерю. Когда ещё накопится заслуг и доблести... но тут всё прошло гладко.
   Сэр Роджер, отныне полноправный граф Эверард соизволением богов, обвёл собравшихся горящим, давящим как тяжёлая рыцарская десница взглядом - и только потом умерил его, совладал с новой силой.
   Граф Эверард умер - да здравствует граф Эверард!
   Однако, ночь на том не закончилась. Печальный и не сдерживающий слёз седой Заник, что не смог сдерживать слёз, стоял наверху самой высокой, сторожевой башни замка. Рядом с ветераном на бешеном ветру бился гордый и славный стяг, словно в вечном споре с ним.
   Старый капитан протянул ладони - и разорвал ткань. Две половинки снова рванулись было, затрепетали как раньше, но тут же грустно поникли. Даже ветер проявил сочувствие и уважение. Старый граф закончил земные дела, и только с рассветом над башней вместо прежнего, изорванного, поднимут стяг нового графа Эверарда.
   Заник отвернулся от невыносимого зрелища, шагнул к каменному зубцу и опёрся на него, ощущая застрявший в горле комок. Затем смахнул из глаз слёзы и, чуть свесившись за край, стал со своей высоты наблюдать церемонию внизу.
   Из ворот донжона высыпали солдаты, выстроились в две смутно блистающие шеренги. И их оружие с лёгким звоном скрестилось над оставленным проходом, в последний раз салютуя и словно защищая последний путь своего повелителя и господина. Затем яркими цветами высыпали дамы и родственники - старый граф настоял, чтобы никакого траура и мрачности. Как жил, так и ушёл - с лёгкой улыбкой дважды обманув самую смерть.
   Первым на крыльцо вышел сэр Роджер, как по привычке ещё называли его обитатели замка и соседи. Сын никому не уступил права подставить плечо под сегодняшнюю скорбную ношу - и появился на удивление спокойный, хоть и мрачный. И с ним ещё трое родственников на скрещённых копьях с прибитыми к ним щитами вынесли завёрнутое в знамя тело Горного Дракона. Медленно ставя на камень негромко клацающие подошвы, они сошли на плиты двора и прошли меж двух затаивших дыхание рядов стали.
   В каждом замке есть усыпальница для отпрысков благородного рода. Только напрасно стали бы вы искать на старых и не очень камнях выбитые витиеватым старинным письмом имена повелителей. Хозяин замка по прямой линии рода даже после кончины не оставлял здесь своего тела.
   Так произошло и на этот раз - но с одним очень странным и романтичным отличием. Едва толпа расчувствовавшихся женщин и сурово поджавших губы мужчин обступила возложенное на низкий широкий алтарь тело старого повелителя, как оно начало истаивать белым, устремляющимся в выси светом.
   Но тихая на удивление всем Мэйдэй, которая огромными безумными глазами не отрываясь смотрела на своего дракончика, что застыл на левом предплечье прежнего повелителя Семигорья, вдруг заискрилась словно фейерверк алхимика. С разгону, маленькой ракетой она метнулась вперёд. И не успел никто даже ахнуть - а не то чтобы и рта раскрыть - ветреная и безутешная цветочная фея уже впечаталась в левое предплечье старого графа, застыла там яркой отметиной рядом с родовым знаком.
   И медленно растаяла вместе с властителем своих дум и мечтаний.
   Звездочёты говорят, чо именно в ту ночь в одном созвездии и зажглась новая звезда - Глаз Дракона. Вон она, видите - яркая, всё время мерцающая и меняющая свой цвет драгоценной капелькой. И хотя она смотрится среди своих подруг как золотая монета в куче даже не серебрушек - пятаков, отныне лукаво подмигивающий небесный дракон, судя по всему, оказался вовсе не в претензии. А старый бард из замка барона Вейдера, когда ему рассказали подоплёку происшествия, долго качал умудрённой сединами головой и поглядывал в небеса. Но потом взял, да и сложил обессмертившую заодно и его имя песню.
   Да-да, ту самую балладу - о серебряном драконе и радужной фее, при звуках которой во всём мире так любят разводить сырость мечтающие о великой любви девицы, да и их сопливые младшие сёстры тоже.
* * *
   Но никто из людей - да и из лесных существ тоже - не знал, что ночь не закончилась и на том. Ибо в тот час, когда Селена, позёвывая, уже осматривалась - за какую бы из спящих на полуденном восходе горушек закатиться, на вершине одной из них объявилась странная гостья.
   Одетая и обласканная до холодного онемения лишь ветром да лунным светом, Мирдль ступила на голую каменную макушку. Осмотрелась вокруг, не обращая вдаль ровным счётом никакого внимания, выбрала участок поровнее, и удовлетворённо кивнула.
   В правой руке её тёмно и загадочно мерцала шпага, а в левой истекал светом усталый и избитый клинок. Листвяной узор потемнел, замер на его выщербленном лезвии - уж рубить доботно выкованные и на совесть освящённые доспехи церковного воинства это работёнка, скажу вам, ещё та... но молодую женщину это, похоже, нимало не обеспокоило. Она присела и легко словно в масло, до половины, косо вонзила мрачный клинок шпаги в освещённый лунным светом камень - под углом.
   А рядом, словно перечёркивая, под другим углом со скрежетом вдвинула в тугую неподатливость горной породы светлый меч своего избранника, что сейчас беспокойно задремал у корней Прадуба. Затаив дыхание, расслабила ладонь, отпустила рукоять.
   И в тот миг, когда две столь разные сущности с лёгким позвякиванием соприкоснулись, диковинное перекрестие озарилось радужными сполохами, рождёнными из неслыханного мезальянса Света и Тьмы.
   И когда лунная тень упала на камень, с трудом глотнувшая свежего воздуха Мирдль поспешила положить точно в её перекрестие потрёпанную книгу, что принесла с собой и доселе сжимала подмышкой. Полистала торопливо, раскрыла на вырванном месте дрожащими от возбуждения ладонями. Почувствовав присутствие в ночном воздухе незримой силы, молодая женщина распрямилась и шагнула назад.
   Книга прямо на глазах менялась. Исчезли потёртости, огненными искорками взвились и сгорели поправки. А на месте отрыва из нереальности медленно проступили недостающие страницы...
   Старательно не поднимая глаз, Мирдль медленно и внимательно читала тринадцатую главу. Волосы на голове шевелились - но не от умершего где-то ночного ветерка.
   От ужаса.
   Вот она, величайшая из тайн бытия. Страшный грех Хранителя, канувший в безвестность одним движением чьей-то вырвавшей бумагу руки. Проклятие, в гневе брошенное бессмертным воином в лицо всему тому, что было ему дорого...
   Мирдль снова почувствовала, как в глазах темнеет. Надо же - обычно мы не замечаем своего дыхания. Но стоит тому хоть ненадолго прерваться от волнения или нехватки воздуха, как сразу становится весьма неуютно.
   Женщина старательно вздохнула, задышала часто и глубоко. Вот и последняя страница. Вот и весь сказ. О том, как некогда, в те незапамятные и великие давние времена, Хранитель совершил неслыханное злодеяние, одним гневным словом перечеркнув всё то великое, что совершил сам и его подвижники.
   Оттого и нет в нашем мире совершенства. Правят им казнокрады и тираны, поощряемые жадностью и гордыней. Оттого великие поэты погибают на дуэли, а в пламени тесной железной печурки перед безумным взором горят рукописи...
   Медленно, словно страшась ошибиться, она шепнула известные теперь ей тайные слова, и они неслышными посланцами разлетелись окрест. Всё. Назад пути нет. Мир уже никогда не будет таким, как прежде. И затем, будто боясь обжечься, Мирдль подняла взгляд от великой и мерзкой одновременно книги. Перед нею, из затопившей низины тьмы, вырос упирающийся бесформенной башкой в самые звёзды могучий сгусток тьмы, света и древнего ужаса. Вот она, первородная сила. Вот она власть, перед которой в страхе дрогнут и, если успеют, разбегутся светлые и тёмные боги!
   От одних только звуков этого голоса задрожала до самых корней немаленькая каменная гора. Воспринимался он не ухом - всем телом женщина услыхала громовые слова.
   - Приказывай, хозяйка. Всё, что захочешь и всегда, когда захочешь. Но прежде, умоляю, дай своему рабу имя - чтобы я смог закрепиться в этой реальности и потом откликаться на каждое твоё желание.
   Молчала Мирдль, запрокинув голову вверх и глядя примерно в то место, где у начала и конца всего сущего должны были бы быть глаза. И уловив невысказанное и даже неоформившееся подспудное желание, глаза объявились там, где и предполагалось. И тут же впились в маленькую одинокую женщину двумя жгущими сгустками тёмного света.
   - Имя!
   Она капризно улыбнулась.
   - Имя? Тут подумать надо... оно должно точно соответствовать. Ведь имя - это серьёзно. И навсегда.
   - Ого! - вселенная затряслась и заходила ходуном от этого хохота. - Это мне нравится! Для того, кого ты называешь Хранителем, я был только мерзкой тварью. И всего лишь подчинялся. Но тебе буду служить даже с радостью. Убить его?
   Из чудовищной глыбы мрака соткалась исполинская рука. Ещё миг, и кого-то положат на ладонь да прихлопнут как муху...
   - Не спеши. Успеется, - Мирдль поудобнее уселась на возникший под нею гладкий и тёплый каменный трон, опёрлась на подлокотники руками и даже закинула ногу на ногу. А сама пытливо всматривалась в эту грозную, непобедимую и всё же готовую лизать ей пяточки силу, что со страхом и ожиданием глядела в ответ.
   Только, никому не советую долго смотреть в глаза красивой и умной женщине. Кто бы ты ни был, а начнёшь постепенно терять себя, растворяться в глубине прекрасного взгляда. Так и первородный ужас, некоторое время пялясь в чарующие зелёные глаза, вдруг дёрнулся и почувствовал себя ощутимо неуютно - хотя играючись мог вершить судьбы богов и рушить вселенные. А тут... словно кристаллик соли попал в пересыщенный раствор и начал перестраивать всё вокруг по своему образу и подобию.
   - Дай мне имя! - этот рычащий вопль взлетел выше звёзд.
   Мирдль мило улыбнулась, и губки её решительно раскрылись.
   - Имя тебе? Да перебьёшься. Исчезни, сгинь!.. - она чуть не добавила "мерзость" - но вовремя спохватилась. Это ведь тоже имя?
   От разочарованного вопля заныли зубы, задрожали горы и вскипело горное озеро где-то внизу. Исполинский сгусток мрака запрокинулся, задрожал, и медленно упал навзничь в тьму меж гор. Заполнил её собою, а потом втянулся тонкой струйкой чёрного дыма в по-прежнему открытую книгу.
   Дурачок, на что он надеялся?
   Всё исчезло, всё стало как было, лишь потрескивал вокруг нагретый за день и теперь остывающий камень. Да задумавшаяся Мирдль склонила лицо, выбросив из головы всякую чушь. Вот она, истина, лежит себе смирнёхонько, притворившись обычной книгой. Только кому она нужна... такая? Кому станет легче от этой истины?
   От шаловливой улыбки молодой красавицы сжавшийся в испуганный комочек мир осторожно раскрыл один глаз и робко осмотрелся. Затем другой. Несмело шевельнулся в горних высях ветер, на пробу ухнул филин где-то далеко внизу. Осыпались камушки на склоне, и им вторили звёзды, от испуга сыпанувшие вниз росчерком искр. Ладно уж, мир - живи себе, как прежде... Мирдль встала с сиротливо и невесть зачем оставшегося на вершине изящного каменного трона, танцующей и опьяняющей походкой дриады и женщины скользнула к раскрытой книге. Тень уходила, и следовало торопиться.
   Зелёная змейка с запястья зашипела сердито и недовольно, осознав беззвучный приказ. Но ослушаться не осмелилась, и на том спасибо. Склонила с женской ладони изящную головку, слизнула ядовитым язычком одно-единственное слово со страницы. А затем покорно распрямилась и затвердела прямой заострённой палочкой.
   - Хм-м, новое имя... - Мирдль на миг задумалась. А затем фыркнула смешливо и, наобум выхватив из головы неудобоваримое сочетание букв, тут же принялась вписывать на освободившееся место.
   - И-е-г-о-в-а, - от усердия она даже высунула кончик язычка. - Ну, я учудила... Надо ж такую ерунду выдумать!
   Женщина быстро выхватила из перекрестия радужных теней книгу, положила на сгиб встревоженно блеснувшего глазками Змеёныша. С ненавистью плюнула на страницы, и с силой захлопнула. Затем выхватила неистово и испуганно затрепетавшую чёрную шпагу - и с лёгкостью, насквозь пронзила ею Книгу Бытия. Подумав, сообразила, что к Тьме для вящего Хаоса не худо бы добавить и Свет. И тут же пришпилила истекающую ядовитым дымком и так и норовящую открыться книгу ещё и светящимся клинком. Отшвырнула в сторону подрагивающее от брезгливости оружие.
   - Вот так! А ты, Змей, сопровождай, - молодая женщина усмехнулась. И с силой, которую никто и заподозрить бы не смог в столь изящном теле, запустила старый и бесконечно уставший фолиант в полёт.
   Отсюда - и в бесконечность. Промежуточные остановки в Никогда, Нигде и далее в Незачем. Короче, сами там разберётесь, не маленькие.

Глава 14

   "Те, кто утверждают, что наш мир прекрасен - мягко говоря, грешат против истины. Но верно и то, что вовсе неправы и те, кто уныло плачутся об окружающей их мерзости и тщете всего сущего. Мы сами приносим в мир всю грязь и суетность, раздвоенным и лживым языком - а пуще того отвратными помыслами и деяниями. Что ж удивляться да сетовать потом, что всё то возвращается к нам стократ, щедро выливаясь на голову ушатами житейских нечистот и тяжкими ударами роковых потерь? Как аукнется, вестимо, так и отрыгнётся.
   Ведь бог это не седой благообразный старикашка, что с нездоровым любопытством вуайериста подсматривает за нами из-за облаков. И не грозная воительница с огненным взором и карающим мечом в руке, как воображают себе некоторые не очень умные личности. И уж вестимо, не Небесная Кобылица немытых кочевников, скачущая в вечность и обращающая в новые миры комья летящей из-под копыт грязи.
   Оглянитесь вокруг и раскройте пошире глаза. Бог - это весь мир вокруг нас. От рождения и до ухода все мы обитаем на гигантском алтаре и творим священный обряд, именуемый жизнью. Всё, что мы сделали или не сделали, тончайшими нитями причин и следствий растекается повсюду, меняя бытиё наше, близких нам, а иной раз и весьма дальних и совсем незнакомых. Расцвечивает запутанным, пёстрым и ярким кружевом сумасшедшей вышивальщицы диковинный узор жизни на сером ничто слепого случая.
   Так было, так ныне и так вечно будет. В каждом из нас есть частица бога - и каждый из нас есть частица его. Так взыскуйте же сладость существования, не горечь подлости. Ибо всё нами содеянное к нам же и вернётся - в том или ином виде, а то и к тем кто нам близок и дорог.
   А теперь ступайте, сёстры и братья мои - и не грешите сверх меры..."
   - Аминь! - впечатлённая сестра Ювеналия, которая прибыла в замок Эверардов по весьма важной и необычной просьбе своего коллеги - здешнего жреца Солнца - демонстративно, несколько раз беззвучно приложила ладони одна к другой, в открытую демонстрируя спускающейся с амвона раскрасневшейся Мирдль свою поддержку и одобрение.
   - Еретичка, - с одобрительной ухмылкой кивнул сидящий на каменных ступенях алтаря священник Всех Ветров. - Но побольше б таких - глядишь, и мир куда чище стал бы.
   - Сестра, а новообращённых в свою веру принимаешь? - граф Эверард встал с широкого именного кресла, крытого вишнёвым бархатом с вышитым серебряной нитью гербом. Взял под руку супругу и сдержанно улыбнулся.
   Маленькая часовня горного замка гудела растревоженным ульем. Шутка ли - в один прекрасный вечер у всех вдруг открылись глаза. Да и уши тоже. А пуще того - распахнулись навстречу этому окружающему нас чудному божеству людские, и не только, души. Вон, феечки, угнездившиеся на подвешенной к потолку и потемневшей от времени бронзовой люстре, вообще рыдают от избытка чувств и маленькими кометами оставляют за собой длинные шлейфы серебристых искорок.
   Давно уж на памяти людской не бывало, чтобы ежевечерняя проповедь вызывала такой живой отклик в собравшихся. В самом начале даже пришлось разнимать свару меж тех, кто не поместились в часовню и с живой непосредственностью заглядывали в высокие стрельчатые окна. Кто-то зычным голосом второго десятника сзади начал скандировать, что дескать, люди не прозрачные и вообще, кое-кто запросто может получить боевым цепом промеж ушей. Пришлось их сиятельству даже выйти из часовни на паперть и сказать пару отнюдь не ласковых слов...