Калина Саша. Лилит

   Но лучше бы повезло еще больше и мне не пришлось бы убегать.
   Я повесила сумочку на плечо и вышла из машины.
   Двери подъезда были раскрыты, и я осторожно прошла их. Пока что никто на меня не набросился, никто не накинул на голову мешок.
   Я вызвала лифт, подождала, пока он подойдет, когда двери раскрылись, я, не заходя в него, нажала на кнопку последнего этажа. Двери закрылись, и лифт поехал вверх пустой. А я, настороженно и прислушиваясь, так крадется, наверное, волчица, подбираясь к загону с овцами, и прислушивается, нет ли поблизости собак, стала подниматься по лестнице на пятый этаж, где была квартира Галины.
   По дороге мне никто не попался, но это еще ничего не значило.
   Я подошла к двери Галины и позвонила.
   — Кто там? — услышала я из-за двери ее голос.
   — Галя, это Маша, — ответила я.
   Щелкнул замок, и дверь приоткрылась.
   — Здравствуйте, — сказала я, увидев ее, рассматривающую меня.
   — Здравствуйте, проходите, — ответила она, открывая дверь шире и пропуская меня.
   Я вошла.
   Кажется, она чуть улыбнулась. Я стала смелее.
   — Проходите, проходите, — стала приглашать меня дальше Галина, закрыв за мной дверь.
   — Вы одна? — спросила я.
   — Я? А почему вы спрашиваете? Да, одна.
   А вот теперь мне совсем не понравилось, как она ответила. Так сильно не понравилось, что я чуть не повернулась и не стала открывать замок на двери, потому что мне снова показалось, что она говорит не правду. А может, я просто слишком боялась и нервничала и мне теперь все казалось подозрительным. Нет, если так дальше пойдет, то мне можно будет с Галиной на пару закрываться в ее квартире и сидеть в темноте. Не со свечками.
   Но и не бояться было трудно, потому что сама обстановка в этой квартире такая. Здесь было так, как я и ожидала увидеть: закрытые окна, полумрак, свеча в руке Галины, а еще две — на стенах, но эти были не настоящие, это была имитация свечей, но такая, что сразу и не скажешь, что это электрические лампочки, потому что они даже чуть мерцали, как настоящие свечи. И было тихо.
   Нет, не совсем так, как я это представляла, но, может быть, потому, что остального я и не пыталась себе представить. Даже квартира Мишель, которую можно было без натяжки назвать роскошной, была по сравнению с Галининой достаточно скромной, это бросалось в глаза сразу, даже здесь, в огромном холле. Подробно рассказывать не стану, слишком много времени займет один только этот холл, где мы сейчас стояли. Скажу только, что я в такой согласилась бы пожить, если, конечно, открыть все окна, хоть и мою квартиру тоже не назовешь слишком скромной.
   Но полумрак и тишина этой квартиры слишком давили, здесь почему-то не было слышно даже звуков, какие обычно доносятся с улицы, может быть, она вообще заложила окна кирпичами?
   Тишина была такой, какой не бывает даже ночью на даче, далеко от города. Тишина казалась какой-то искусственной.
   — Пойдемте в комнату, — сказала Галина и направилась к одной из дверей, она была открыта, и там свет тоже, скорее, чувствовался, чем был виден.
   «Если меня здесь ждут, то, значит, я попалась, — подумала я, идя следом за Галиной, — потому что теперь мне не убежать отсюда».
   В комнате никого не было.
   — Присаживайтесь, — указала Галина мне на кресло.
   Я села в кресло и вдруг подумала: а какой бы, интересно, Галина была, если бы не ее страхи, не ее болезнь? Владислав ей наверняка был бы нужен не для того, чтобы покупать у него картины, а чтобы он делал ее как можно моложе и красивее, и в «голубого» Вадика она не была бы влюблена, а нравился бы ей кто-то вроде Вени, красивый, нагловатый и который может убивать людей прямо на улице, на глазах у всех, и, конечно, она не была бы такой тихой и вежливой, как монашка с тридцатилетним стажем.
   — Я знаю, почему вы мне позвонили, — сказала она, поставив подсвечник на стол и тоже усаживаясь в кресло.
   Она не спросила, откуда я узнала ее телефон, и меня это порадовало, не нужно было что-то выдумывать и обманывать.
   — Вам нужен тот художник, о котором мы говорили, и вы не знаете, где его искать, — проявила она свои способности в чтении чужих мыслей.
   — Да, я хочу его найти, вот только не очень пока представляю как.
   — Я тоже. Хоть мне он нужен не меньше, чем вам, даже больше, гораздо больше.
   Но вот тут-то она ошиблась, мне он нужен был никак не меньше, чем ей, хоть она и считала, что чуть ли не ее жизнь зависит от Сережки.
   — Вы в прошлый раз говорили о каком-то загородном особняке. Помните? — спросила я. — У вас это как-то связано с художником и с той женщиной?
   — Да. Но я думала уже об этом. Мишель не могла быть той женщиной, у нее нет никакого загородного дома.
   — Но хоть что-то об этой женщине вы слышали? Случайное что-то от Вадика или Владислава?
   — Вадик. У меня такое чувство, что и с Вадиком случилось какое-то несчастье, они же всегда вместе с Владиславом. Он не появляется. Меня это мучает, очень мучает. Я ему постоянно звоню и никак не могу дозвониться. Но, знаете, мне здесь, дома, намного легче, я имею в виду, что не так мучаюсь от того, что Вадика нет рядом. Там, у Владислава, когда его долго не было, у меня совсем пропадали всякие желания. Вы не видели Вадика, не встречали его?
   — Нет. — А что я могла еще сказать? — Я не знаю, где он. А те люди, которые вас привезли сюда, домой, вы их потом видели?
   — Конечно. Сегодня утром ко мне приезжал Женя. Он так ужасно выглядит.
   — Как он выглядит? — спросила я, потому что это мне было интересно.
   — Вы его знаете?
   — Немного.
   — Он был спортсменом, он мне сам это рассказал. И ему сломали переносицу, он и так выглядел не очень привлекательно, а тут ему кто-то снова ударил по этому же месту. Вы не представляете, что сейчас с его лицом.
   — Очень интересно было бы посмотреть, — сказала я, хотела добавить, что желательно, когда я буду смотреть на него, чтобы нас разделяло пуленепробиваемое стекло, но не стала говорить этого.
   — А эти, которые вас привезли? Они ничего не говорили, такого?
   — Нет. Ничего. А они разве имеют какое-то отношение к художникам, к живописи?
   — Не знаю, но все может быть.
   — Мне они очень понравились. Впрочем, Веню ведь я и раньше знала.
   — Знали Веню?
   — Да. Он был знаком еще с моим мужем.
   — Понятно. Значит, они с вами хорошо обращались?
   — Да, я же вам говорю, очень приятные молодые люди.
   — Да, я с вами согласна, особенно Женя. Он когда обещал к вам снова прийти?
   — Сегодня вечером после двенадцати. Я собиралась с ним сходить в магазин, купить продуктов, я одна больше чем за сто шагов не могу отходить от подъезда.
   — Почему?
   — Я не могу этого объяснить. Страх, и все тело начинает неметь. Но когда рядом знакомый человек, тогда я начинаю чувствовать себя увереннее.
   — Ничего, что я спрашиваю об этом?
   — Наоборот. Мне нужно об этом говорить, когда я рассказываю о своей болезни кому-то, меня это успокаивает, становится легче.
   — Понятно. Но мне все-таки хотелось бы поговорить немного и о том художнике.
   — И это тоже на меня хорошо действует. Пока я не начинаю понимать, что он куда-то пропал, что его прячут от меня.
   — Я постараюсь его найти. Но мне хоть что-то нужно знать. Вы никогда не слышали такое имя — Лилит.
   — Лилит? — переспросила Галина.
   А я в это время услышала рядом, за чуть приоткрытой дверью комнаты, какой-то шорох.
   Я вскочила с кресла, почувствовала, что плечо тяжело оттягивает ремень сумочки, вспомнила, что там у меня пистолет. Но прошло еще немало секунд, прежде чем я сообразила, что из него можно стрелять. Я открыла сумочку, сунула в нее руку.
   И в это время я увидела того, кто был там, за дверью, потому что дверь тихо открылась.
   Это была Оля!
   Она стояла на пороге комнаты и рассматривала меня, потом сказала своим обычным вялым голосом (может, она от природы была такая заторможенная, но скорее всего она и сейчас была под действием наркотиков).
   — Я слышала, о чем вы говорите, — сказала она.
   — А кто еще, кроме тебя, слышал и сейчас слышит нас? — спросила я, все еще нервничая.
   — Больше никто, я одна.
   — А вы сказали, — посмотрела я на Галину, — что в квартире, кроме вас, никого нет.
   — Оля не хотела, чтобы кто-то знал, что она здесь, — ответила она.
   Оля прошла в комнату, подошла к креслу, которое стояло рядом с моим, и села. Только не в кресло, а на пол рядом с ним, на толстый мягкий ковер.
   — Я тебя, кажется, где-то уже видела, — сказала она.
   — Я тебя тоже, и целых два раза.
   — Только я не очень помню где.
   — Первый раз… — я хотела сказать, что в мастерской Сергея, но решила при Галине не говорить этого, она ведь не знает, что я знакома с Сережкой (если это можно назвать знакомством).
   Мне нужно было поговорить с Олей без Галины.
   Но только как это сделать? И тогда я решилась на наглость, из-за которой провалилась бы сквозь землю, если б речь не шла о таких вещах, как Сережкина жизнь и моя собственная.
   — Галя, — попросила я, — не могла бы я поговорить с Олей в другой комнате, здесь так душно. Можно где-нибудь открыть окно?
   — В моей комнате, — ответила вместо Галины Оля. — Там окно открыто.
   — Галя, вы извините нас, что мы ненадолго оставим вас одну?
   — Идите, — сказала Галина, — Ольга не любит быть со мной.
   Мы пошли с Олей в другую комнату. Как только мы вошли туда, мне сразу стало легче, здесь большое окно не было зашторено, и казалось, что даже легче дышать. Правда, что касалось порядка в этой комнате, то, чтобы убрать ее, привести в порядок, потребовалось бы не меньше часов двух-трех.
   — Так кто твоя мама, Мишель или Галина? — спросила я, когда Оля забралась на диван, обхватив колени руками и прижав их к груди. Я села в кресло.
   — Обе.
   — Ну, не обе же вместе они тебя родили? Они же не сиамские близнецы.
   — Нет, конечно, если так, то Галина.
   — А жила ты у Мишель?
   — Когда у кого, то у Мишель, то у Галины, у меня ключи от обеих квартир. У Мишель мне больше нравилось, только не нравилось, что к ней приходят мужчины. Мне мужчины совсем не нужны. Я совсем ничего не чувствую, даже неприятно, когда и было. Мишель смеялась и говорила, что не знает, завидовать мне или жалеть меня, но, конечно, шутила, потому что, конечно, не завидовала.
   — А Вадик и Владислав у нее часто были?
   — Вадик и Владислав? Эти двое вообще противные, но Вадик иногда был нужен Мишель, у нее были такие знакомые, которые любили сразу и мужчин, и женщин, Вадику тоже платили.
   — А откуда она их знала?
   — Вадика и Владислава? С Вадиком она познакомилась через Владислава, он следил за ее внешностью.
   — А Феликса ты знаешь? Он никогда не приходил к Мишель?
   — Феликс? Да, он иногда был у нее, он никогда не приглашал ее никуда, ни в рестораны, ни куда-то еще, он жалел денег. Мишель не очень хотела, чтобы он приходил к ней, но тот раз в месяц обязательно к ней напрашивался.
   — Ты знаешь кого-нибудь из подруг Мишель?
   — Подруг у Мишель почти не было. Но одна была. Только Мишель ее не любила. Ей нравилось спать за деньги, хоть у нее их хватало и без этого. Наверное, ей не деньги были нужны, а нравилось, что ей за это платят.
   Ну, здесь ничего странного, какой женщине это не понравится? Вопрос только в том, как все обставить.
   — Больше всего она любила спать с двумя мужчинами сразу, а еще больше так, чтобы один был с ней, а другой в это же время с этим мужчиной делал то же самое, что этот делает с ней. Поэтому ей нравилось быть с Вадиком и Владиславом.
   Это самое мне Галина говорила о Лилит.
   — А ты не знаешь такую — Лилит? — спросила я.
   — А эту и звали Лилит, которая любила сразу с двоими, которые в это время друг с другом.
   — Как ее найти?
   — Ты же сама сказала — Лилит.
   — Я настоящее имя спрашиваю, — уточнила я.
   — Не знаю.
   — А у Мишель не было ее адреса, телефона? — Наверное, был.
   — Кто она такая, эта Лилит?
   — Не знаю. Но Вадик и Владислав ее боялись и ругали всегда.
   — А Феликс?
   — И Феликс тоже боялся, но не ругал.
   — Почему они ее боялись?
   — Не знаю. Кажется, она знала много таких людей, которых другие боятся.
   — Как ты познакомилась с Сергеем?
   — С каким Сергеем?
   — С художником. Ты говорила, ты знаешь его.
   — Сережу? Да, знаю. Он один раз заходил к Мишель. Он не такой, как другие.
   — Он что, тоже спал с Мишель?
   — Нет.
   — Откуда ты знаешь?
   — Я все время была с ними в комнате.
   — Зачем он заходил?
   — Мишель хотела помочь Галине, когда она стала думать, что ее может вылечить художник.
   — Ей Владислав эту идею подбросил?
   — Не знаю. Но она очень в это верила. А Мишель не очень, и она сказала, что она хочет сначала посмотреть, что он за художник.
   — А зачем ей на него смотреть?
   — Ну, она думала, может, это какой обманщик.
   — Ну и что решила, когда увидела?
   — Он ей понравился.
   — Мишель это тебе сама сказала?
   — Нет, она говорила с Лилит. А я слышала.
   — А о чем они еще говорили?
   — Лилит стала злиться и говорить, что Мишель хочет, чтобы Сережа спал с ней.
   — Ты же сказала, что он у Мишель только один раз был?
   — Да. Но Лилит все равно сразу стала ревновать. Наверное, потому что Мишель вела себя так. Она могла это делать специально, чтобы позлить Лилит.
   — А Мишель что говорила?
   — Ничего. Смеялась. Ей нравилось злить Лилит. А Мишель всегда смеялась, когда хотела кого-то позлить.
   — Значит, с Галиной Мишель его так и не познакомила?
   — Нет. Но потом она передала через Владислава Сережину картину Галине.
   — И что?
   — Ничего. Галина сразу стала просить, чтобы ее познакомили с этим художником.
   — Но почему же тогда Мишель не познакомила их?
   — Галина куда-то пропала. Никто не знал, где она.
   — Ее искали?
   — Да, только не нашли. А потом оказалось, что ее прячет у себя Владислав.
   — А Сережу ты хорошо знаешь?
   — Не очень, но он мне очень нравится. Он не такой, как все остальные.
   — Ты это уже говорила. А почему не такой, только из-за того, что не спал с Мишель?
   — И из-за этого тоже.
   — Может, у него просто денег на нее не было? — Я знаю, что можно подумать о человеке, задавшем подобный вопрос, но только покажите мне такого, кто не спрашивал чего-либо похожего, хотя бы не вслух, в каждом есть чуточка подлого ехидства.
   — Нет. Мишель он по-другому понравился.
   — Так сразу с первого взгляда и понравился?
   — А что такого, мне он тоже сразу понравился. А потом, они же долго разговаривали. Я хорошо знаю Мишель, я видела, что она с ним и так бы стала встречаться без денег, без подарков. И Мишель не жадная, она сама могла бы ему делать подарки.
   — Сделать его своим альфонсом.
   — При чем здесь это? Она даже поругалась с Лилит из-за него.
   — Почему?
   — Я же тебе сказала, потому что он и Лилит нравился.
   — Что они все-таки говорили друг другу?
   — Ну, Лилит говорила, чтобы Мишель никогда не подходила к нему. А Мишель смеялась и говорила, что это не ее дело. И еще говорила, что если та не успокоится, то она позаботится, чтобы ее успокоил ее муж.
   — Чей муж?
   — Муж Лилит, наверное.
   — У нее есть муж?
   — Не знаю. Но если Мишель так сказала, значит, наверное, есть.
   — А как ты оказалась у Сергея в мастерской?
   — Когда?
   — Ты там была не один раз?
   — Два.
   — А когда спала там совсем голая.
   — Я спала там голая?
   — Ты не помнишь?
   — Нет. Не помню. Может, это когда Лилит дала мне дозу, я укололась и сразу отключилась. Кажется, это вообще было что-то другое.
   «Может быть, то же самое, что вколол мне и Владислав», — подумала я.
   — Хорошо, что не на всегда отключилась. Она тебе в вену сделала укол?
   — Она даже мне не делала, она мне только дала, а я сделала сама. Мне кажется, что она и хотела, чтобы я не очнулась, только немного не хватило.
   — А раньше ты часто была у Сергея в мастерской?
   — Я же говорю — два раза. А про который ты говоришь, это я не помню.
   — Зачем ты была в мастерской два раза?
   — Просто мне хотелось.
   — Что?
   — Видеть его.
   Надо же, понятия не имела, что у Сережки такая популярность среди наркоманок и проституток.
   — Он тебе нужен был как мужчина? — не удержалась я.
   — Наверное, и это тоже.
   — Тебе же не нужны мужчины.
   — Это совсем другое. Ты что, не понимаешь? Это не просто секс, это совсем другое. А потом, если бы я была с ним, тогда я, может быть, смогла бы бросить колоться, хотя бы попробовала.
   — А он это знал?
   — Нет, я ему этого не говорила. Он вообще не знал, что нравится мне.
   — Значит, ты его любила, — сказала я.
   — Да.
   — А что у него было с Лилит?
   — Ничего. Она из-за этого сильно злилась.
   Ну еще бы, я бы тоже из-за этого сильно злилась. Но все-таки я спросила:
   — А откуда ты это знаешь?
   — Я приехала к нему, это был второй раз, когда я к нему приезжала. Он чем-то занимался, рисовал. Он только сказал мне, чтобы я сидела тихо и не мешала ему. Я и сидела, и не мешала. Кто-то ему позвонил. Он стал разговаривать по телефону, я слышала, что он говорит, было понятно, что это женщина. Он говорил ей, что не надо к нему приезжать, что он занят. Но кажется, она не обращала внимания на это, а все равно хотела приехать. Тогда он мне сказал, что скоро придет, и ушел. Я думала, что он придет один, и спряталась, там у него есть комнатка такая маленькая, просто хотела пошутить — он придет, а меня нет. Но он пришел, и она была с ним — Лилит. Я не стала сразу выходить, она мне не нравится, я думала, она скоро уйдет. А она стала к нему приставать. Потом даже начала плакать. Он сначала не обращал внимания, потом стал успокаивать ее. А я тогда взяла и вышла. Она плакать перестала и стала ругаться. Потом сказала, что он пожалеет, и ушла.
   — А на тебя она не ругалась, только на него?
   — На меня нет. А я вообще всегда делаю вид, что не знаю ее, всегда веду себя так, как будто вижу ее в первый раз.
   — Почему?
   — Потому что я не люблю ее.
   — Ладно, это мы проехали. Скажи, Оля, — я знала, что задаю идиотский вопрос, но что-то меня дергало за язык. — Оля, Мишель умерла. Это ты ее убила?
   — Нет, ты что?!
   — Но только ты была дома. Я заходила, ты не помнишь?
   — Помню, только плохо. Тогда я тебя и видела. Да?
   — И точно помнишь, что не ты?
   — Это она.
   — Кто?
   — Лилит.
   — Ты же едва держалась на ногах, ты все время говорила, что по квартире ходят мертвецы.
   — Тебе говорила?
   — И мне тоже. Может, ты, конечно, и с ними общалась, не знаю.
   — Это Лилит.
   — И как она это сделала?
   — Она была вместе с Владиславом. Они пришли и стали угрожать Мишель, они не хотели, чтобы она что-то кому-то сказала. А Мишель только смеялась, чтобы еще больше позлить Лилит. Лилит и стала совсем злая, и стала еще сильнее ругаться, а потом побежала на кухню и вернулась с ножом.
   А Мишель еще больше начала над ней смеяться. Тогда Лилит стала ножом бить Мишель. А Владислав сел на стул, наклонился и закрыл лицо руками. Потом они вспомнили обо мне. Лилит сначала пошла ко мне с ножом, а потом бросила его и спросила меня, хочу ли я уколоться. У нее было с собой. Она сначала сама хотела сделать мне укол, но не смогла, только кровью всю измазала, у нее все руки были в крови, тогда Владислав сделал, только у него сильно дрожали руки, и он тоже не сразу смог сделать укол. А потом они ушли.
   — А куда ты делась, когда я тебя вытащила из квартиры?
   — Может быть, спряталась под лавочку. Я там проснулась.
   — Под лавочкой? — Как же я не догадалась заглянуть туда? — И сразу поехала к Галине?
   — Да.
   — Значит, ты не знаешь, где сейчас Сережка?
   — Мишель знала. Они за это ее и убили. Мишель говорила, что Лилит ненормальная. И еще говорила, что она Сережину девушку ненавидит и хочет ей как-то отомстить.
   — Она тебе это говорила?
   — Нет, Мишель говорила это ей, Лилит, когда они ругались.
   — А за что Лилит хотела ей отомстить? — Мне это было очень интересно, потому что я не знаю человека, который бы был настолько зол на меня, что убил бы из-за этого столько других людей.
   — Не знаю. Наверное, за то, что Сережа отказался от нее, а от той нет.
   Действительно, подумала я, а то из-за чего еще?
   Но Оля исправила эту мою убежденность.
   — А еще из-за того, что она всех любила.
   — Что значит всех? — и не поняла я, и очень удивилась такой всеобщей любви.
   — Я один раз видела, — стала объяснять Оля, — как она плакала. И она тогда разговаривала сама с собой.
   — И что она сама себе говорила? — стало интересно мне.
   — Ну, я же говорю, что она всех любит. Она говорила — за что ей это? Почему ей так больно, почему она всех любит: и Сережу, и его девушку, и мужа? И так мучается из-за этого. А еще ненавидит их всех из-за этого, потому что мучается из-за них.
   Да здесь целая компания сумасшедших, поняла я. В этой квартире можно больницу открывать, уже полностью укомплектованную пациентами.
   И тут вдруг у меня появилась жуткая мысль: почему бы у сумасшедшей матери не быть и дочери сумасшедшей, да если она еще в придачу и наркоманка? А не может такого быть, что Оля-то считает себя Олей, а то превращается в Лилит?
   — Значит, ты хорошо знаешь Лилит? — спросила я.
   — Нет, — ответила Оля.
   — Но может быть, ты все-таки знаешь, где ее можно найти?
   — Нет. Я уже говорила тебе, что не знаю, — сказала она.
   — Но хоть что-то ты о ней знаешь?
   — Совсем ничего.
   Все понятно.
   — Твоя мама говорила, что Сережку могут прятать в каком-то доме, где-то недалеко от Москвы.
   — Это Галина говорила? — уточнила Оля, какая именно из ее матерей говорила мне это.
   — Да. Ты не знаешь ничего об этом?
   — Нет, а ты спроси у нее.
   — Уже спрашивала, она не знает, где этот дом. А Мишель не могла знать?
   — Может, знала.
   — Оль, ты говоришь, у тебя есть ключи от квартиры Мишель. Мы не могли бы с тобой туда съездить?
   — Зачем? Мишель ведь уже нет.
   — У нее это может быть где-то записано.
   — Если хочешь, давай съездим.

* * *

   …Мы поднялись на лифте на седьмой этаж, я подошла к двери квартиры, где раньше жила Мишель. Оля захлопнула дверь лифта и подошла ко мне.
   Мы некоторое время стояли, смотрели на бумажки с какими-то печатями, они были приклеены к двери и к боковой стойке рамы двери, соединяли их. Это называется, что дверь опломбирована, или опечатана, что правильнее, не знаю, и входить в квартиру нельзя.
   Я вставила ключ в замок, открыла его, толкнула двери?
   Бумажки порвались. Теперь дверь не была опломбирована, и входить теперь было можно.
   Мне нужно было то же самое, что я искала и у Феликса, но сейчас проще, сейчас со мной Оля, которая все здесь, в этой квартире, знает.
   — Вот, — сказала Оля, входя в одну из комнат и выдвигая ящик столика с зеркалом, на котором была разложена и расставлена косметика и парфюмерия.
   Записных книжек было две, одна совсем маленькая, такая, что умещалась на ладони, вторая побольше.
   Я взяла их и стала перелистывать. А Оля продолжала рыться в столе.
   — Еще одна была, — сказала она. — У нее была еще одна, электронная записная книжка, только сейчас ее нет.
   Меня это расстроило. Но ничего, подумала я, в этих тоже можно что-то найти.
   Целый час я просматривала эти две книжки, а Оля искала еще одну — электронную. Она, правда, не целый час искала ее. Скоро ей это надоело, и она сказала, что пойдет на кухню, потому что ей захотелось кофе и она решила сварить его.
   Но и сейчас мне повезло не больше, даже меньше, чем с записями Феликса. Обе книжки были полны телефонов, очень много таких, где вместо имени стояли только буквы, инициалы. Был в одной из книжек и номер Сережкиного телефона.
   Но одна вещь мне показалась здесь очень интересной — в обеих книжках листки с телефонами людей на букву "Л" были вырваны. Может, по этой же самой причине пропала и электронная книжка?
   И еще одна запись меня заинтересовала, потому что она была сделана на последней странице и была какой-то случайной, даже не запись, а всего одно слово: «Бронницы».
   Бронницы — это город в Московской области, кажется, по Рязанскому шоссе.
   Я положила книжки обратно в стол.
   Кто-то вырвал листы с именами на букву "Л", и мне кажется, нетрудно догадаться, кто это сделал. Вот только когда? Если дверь была с этими бумажками, то, значит, сюда никто не входил после милиции. Это могли сделать только перед тем, как я сюда пришла и нашла здесь Олю, которая была в таком состоянии, что ей не до того, чтобы вырывать листки из записных книжек.
   Тут мне пришла в голову одна идея. Я снова вынула книжки и открыла сначала на букву "Ж", посмотрела. Никакого Жеки здесь не было, даже обозначенного только одной этой самой буквой. Открыла на букву "В". Здесь были и Вадик, и Владислав, и был один Вениамин. Я взяла телефон и набрала номер этого Вениамина.
   — Да. Слушаю, — ответил мужской голос, и, кажется, совсем не тот, который мне был нужен.
   На всякий случай я решила уточнить.
   — Мне Веня нужен, — сказала я.
   — Я слушаю вас.
   — Это говорит Маша.
   — Маша? Какая? Фролова, это ты? Что у тебя с голосом?
   — А что у меня с ним? — удивилась я.
   — У тебя теперь сопрано вместо баритона. — И этот Веня расхохотался, радуясь своей шутке.
   Я положила трубку. Можно было бы объяснить этому Вениамину, кто он такой, если так шутит с женщинами, но я не захотела тратить на него время.
   Больше не было ни одного Вени, но были телефоны просто с инициалами, и если они на странице, где все мужчины начинаются на "В", то среди них вполне мог оказаться и Веня.
   Я набрала четвертый такой безымянный номер, и, когда мне ответил мужской голос, я почувствовала холодок в груди. Это был тот самый Веня, который мне и был нужен.