Страница:
Не откажитесь помочь мне. Думаю, для Вас не составит труда получить через своих подчиненных в Вигате сведения о политических взглядах Дженуарди. Можете ли Вы для меня это сделать? Я, со своей стороны, постараюсь навести справки об этом субъекте у карабинеров.
Заранее благодарный, просит принять уверение в искренней дружбе и преданности Вам
Витторио Марашанно.
P.S. При Вашем тонком уме и проницательности Вы, конечно, обратили внимание на то, что для своего письма я не стал пользоваться бланком Королевской Префектуры. Прошу Вас, если соберетесь мне ответить, прибегнуть к аналогичной мере предосторожности.
Командору Коррадо Парринелло.
Бульвар Капуцинов, № 23.
Монтелуза.
Монтелуза, 15 октября 1891 г.
Высокочтимый Командор,
Мой незаменимый предшественник, покойный Гранд-офицер Эмануэле Филиберто Барбери-Скваротти, вверяя мне бразды правления Королевской Квестурой Монтелузы, превозносил Вас в приватной беседе со мной как человека, достойного всяческого доверия и неизменно готового к тесному сотрудничеству с нашим ведомством в высших интересах Страны.
По счастью, до вчерашнего дня у меня не было ни малейшей необходимости обращаться к Вам, злоупотреблять Вашей щедрой готовностью действовать сообща. Но сегодня я вынужден посвятить Вас — разумеется, по секрету — в дело исключительной тонкости, в котором мне не обойтись без Вашего мудрого совета.
Я получил от Префекта Монтелузы Витторио Марашанно, Вашего непосредственного начальника, личное доверительное письмо с приложением трех писем, направленных ему неким Дженуарди Филиппо из Вигаты.
В этих трех письмах Его Превосходительство усмотрел насмешку, оскорбление и тайную угрозу.
Откровенно говоря, я, со своей стороны, не нашел в упомянутых письмах ничего подобного.
Между тем тон письма самого Его Превосходительства весьма меня насторожил: чувствуется, что оно написано, я бы сказал, в возбужденном состоянии и свидетельствует о далеко не безобидной склонности облекать в плоть собственные фантазии.
Вы понимаете, сколь серьезную опасность, чреватую непредсказуемыми последствиями, может в столь деликатный политический момент являть собой не совсем уравновешенный, не вполне отвечающий за себя и за свои поступки представитель Власти. А посему Вам следует встретиться со мной для разговора на эту тему. Это Ваш долг!
Из предусмотрительности отправляю письмо по домашнему адресу.
Жду Вас в самое ближайшее время.
С высочайшим уважением
Арриго Монтерки.
Монтелузы.
Монтелуза, 18 октября 1891 г.
Предмет: Дженуарди Филиппо
ДЖЕНУАРДИ ФИЛИППО (Пиппо), сын Дженуарди Джакомо Паоло и Позакане Эдельмиры, родился 3 сентября1860 года в Вигате и проживает там же, в доме матери, по улице Кавура, № 20.
В течение долгого времени не имел определенных занятий, жил за счет матери-вдовы, последние три года торгует лесом.
Пять лет назад женился. Жена — Гаетана (Танинэ) Скилиро, единственная дочь Эмануэле (дона Нэнэ) Скилиро, торговца серой, владельца рудника в Тальякоццо (провинция Кальтаниссетта) и серного завода, который находится в Вигате, ул. Нововокзальная.
Эмануэле Скилиро по праву считается самым богатым человеком в Вигате. Овдовев, он шесть лет назад женился вторым браком на Калоджере (Лиллине) Ло Ре, тридцати лет, дочери торговца серой из Фелы. Брак между шестидесятидвухлетним и тридцатилетней, заключенный, вне всякого сомнения, по расчету, породил в городе ехидные разговоры, которым очень быстро положило конец безукоризненное поведение молодой женщины. Скилиро изо всех сил противился помолвке единственной дочери с таким неудачником, как Дженуарди, но вынужден был отступить перед тупым упрямством дочки, попытавшейся даже покончить с собой — утопиться в море. Приданое жены позволило Дженуарди вести расточительный образ жизни и открыть лесоторговый склад. Отношения между Скилиро и зятем сводятся к обязательным взаимным визитам. Следует, правда, добавить, что госпоже Дженуарди нередко приходится просить отца выручить их с мужем, коммерция которого не всегда развивается успешно.
Иными словами, если бы не помощь тестя, Дженуарди давно бы разорился.
Некоторое время после женитьбы Дженуарди не отказывал себе в любовных связях на стороне, когда более, когда менее продолжительных. Доподлинно, например, известно, что в первую брачную ночь, проведя несколько часов с женой, он сел в карету и отправился в гостиницу «Джеллия» в Монтелузу, где до утра предавался плотским утехам с танцовщицей варьете. Следует, однако, признать, что вот уже по меньшей мере два года как Дженуарди, похоже, одумался, остепенился и живет вполне безгрешно, не заводит женщин, больше не позволяет себе даже мимолетных свиданий. О его прежних похождениях жена ничего не знала и не знает. Кстати, у нее прекрасные отношения со второй женой отца, с которой они почти ровесницы. Если раньше Дженуарди связывала тесная дружба с Розарио (Сасой) Ла Ферлитой, непременным организатором всех дебошей, позором уважаемой семьи, то в последнее время Дженуарди от него отдалился. Кстати, Джакомо Ла Ферлита по прозвищу Спотычка, полученному по причине легкого заикания, состоит в должности в Королевской Префектуре Монтелузы, где он на хорошем счету.
Тесть Дженуарди, сомневаясь, должно быть, в истинности происшедшей с зятем перемены, настоял на том, чтобы на складе зятя работал верный ему, Скилиро, человек — некий Калоджеро Яконо по прозвищу Калуццэ Недовертыш, который Скилиро обо всем докладывает.
В полицейской картотеке за Дженуарди ничего не числится. К суду не привлекался.
Имеется информация, что 5 марта сего года Дженуарди наехал в Инфискерне на пастуха Локоло Ансельмо по прозвищу Сесэ Тихоброд, вследствие чего у Локоло произошел перелом левой руки и он лишился двух овец из отары. Однако с помощью щедрого вознаграждения, спешно предложенного Эмануэле Скилиро потерпевшему, того удалось убедить не заявлять о наезде. Дженуарди управлял самобежным экипажем марки «Панар и Левассор», купленным в Париже за огромные деньги (уникальная модель). Еще он купил в Париже, куда ездил с женой по случаю Всемирной выставки 1889 года, фонограф Эдисона с восковым валиком, позволяющим слушать музыку, если поднести к уху специальную трубу.
Не сочтите меня за сплетника: если я сообщаю Вам это, то с единственной целью обратить Ваше внимание на поступки Дженуарди, в большинстве которых склонен усматривать всего лишь проявление чудачества.
Политические убеждения у Дженуарди отсутствуют. Голосует по подсказке своего законопослушного тестя.
Никогда не высказывал на людях никаких суждений.
Честь имею подписаться.
Начальник Управления ОБ Вигаты
(Антонио Спинозо).
Говорят (1)
— Затем что сюда, в старый архив префектуры, ни одна живая душа не заглядывает. И никто нас здесь не увидит. Поймите, синьор Дженуарди, я не желаю иметь с вами дела. Разве мой брат Саса недостаточно внятно вам это объяснил?
— Недостаточно внятно? Я бы не сказал. Ваш братец умеет объяснять.
— Тогда какого рожна вы ко мне лезете? Еще и в префектуру заявились! Честное имя мое подмочить хотите?
— Могу я поинтересоваться, чем я не потрафил префектуре и вам лично? Какая муха вас всех укусила? Я что, мимо горшка поссал?
— Вам лучше знать, что вы натворили! А выражения выбирайте: не люблю, когда при мне сквернословят.
— Что я натворил?! Да ничего особенного! Задал вопрос префекту — три письма написал, так ему это не понравилось.
— Не думаю, чтоб дело было только в этом. Мне показалось, что командор Парринелло весьма обеспокоен.
— А пошел бы он в жопу, ваш командор, вместе с его превосходительством префектом!
— Послушайте, я же вам сказал, что сквернословие...
— Ладно, извините. Объясняю, что меня сюда привело. Я не ради себя пришел, синьор Джакомино. Я пришел ради вашего брата Сасы.
— Оставьте моего брата в покое.
— И рад бы оставить, да не могу. Друзей в беде не бросают.
— Послушайте...
— Нет, это вы послушайте. Я должен предупредить вашего брата и моего друга, что кое-кто его ищет, чтоб шкуру с него спустить.
— Спустить шкуру? За что?
— Не прикидывайтесь. Будто не ведаете, что ваш братец Саса кучу людей понагрел! Вам известно, что он должен деньги половине Сицилии?
— Конечно, известно. Но он регулярно выплачивает долги. Так что пусть люди, про которых вы говорите, запасутся терпением: рано или поздно они получат свои денежки.
— Не смешите меня, а то я лопну со смеху. Разве вы не знаете, что, постоянно залезая в долги и не думая при этом, сумеет ли когда-нибудь их вернуть, Саса задолжал две тысячи лир Нино Лонгитано, брату командора дона Лолло?
— Ни хера себе!
— Ну вот, теперь и вы выражаетесь. Я не ослышался?
— Умный у вас дружок, ничего не скажешь! Нашел кому задолжать две тысячи — брату дона Лолло Лонгитано! Эх, Саса, Саса! Неужто не понимал, что играешь с огнем?
— Его не переделаешь — уж так он устроен. А ведь ни для кого не секрет, что с командором Лонгитано шутки плохи и он своего брата Нино в обиду не даст. У меня есть старый палермский адрес Сасы, на улице Данте, новый он мне еще не успел прислать. Боюсь, что когда пришлет, будет уже слишком поздно.
— Пресвятая Дева! Слишком поздно для чего?
— Сами понимаете, для чего. Командор Лонгитано не одну шкуру с вашего брата спустит, а целых три! Так что жизнь Сасы в ваших руках, дорогой синьор Ла Ферлита, на сей счет не может быть двух мнений. Вы со мной согласны?
— Хорошо, сегодня же ему напишу.
— Что сделаете?
— Письмо напишу.
— Где ваши мозги? Сядете за стол и напишете письмо? Но, во-первых, неизвестно, сколько оно будет идти из Вигаты в Палермо. Может, неделю целую. И значит, опоздает. Во-вторых, когда худшее случится и объявятся карабинеры, при осмотре места преступления они обнаружат ваше предостерегающее письмецо. Думаете, после этого вас не вышибут из префектуры? А вот если вместо того, чтобы бумагу марать, вы скажете мне, где живет Саса, я сяду в поезд и поеду к нему. Обратите внимание, синьор Ла Ферлита: помогая вашему брату, я рискую собственной жизнью. Уверяю вас.
— Ладно. Розарио живет в том же Палермо. На проспекте Тюкери, номер пятнадцать, в доме Бордоне.
— Давно бы так! Где тут у вас выход из этого хунявого лабиринта?
— Это мой долг, господин квестор.
— Перехожу сразу к делу. Не скрою от вас, меня весьма удивило письмо его превосходительства префекта Марашанно. Вот оно, ознакомьтесь сами.
— Я с ним знаком. Господин префект дает мне читать все, что пишет. Даже собственные стихи.
— Как? Он сочиняет стихи?
— Вот именно. Он их покойной жене посвящает.
— Первой?
— Прошу прощения, что значит «первой»?
— Первой жене, разве не понятно? Той, что умерла. Вторая-то с одним типом сбежала.
— Извините, господин квестор, я что-то не понимаю. Насколько мне известно, его превосходительство был женат один раз. А теперь он вдовец.
— Но ведь он мне сам написал! Вы читали это треклятое письмо или нет?
— Дозвольте взглянуть. Нет, этого письма он мне не показывал. Выходит, он написал одно письмо, а отправил другое.
— Погодите, давайте разберемся. По-вашему, история со второй женой и ее бегством — чистой воды выдумка?
— Думаю, да. Во всяком случае, мне он всегда говорил, что как овдовел, так и живет с той поры вдовцом.
— Ладно, не будем сейчас копаться в его семейных проблемах. Я прикажу выяснить, что там на самом деле. В этой выдумке с изменницей женой есть что-то подозрительное.
— Вот именно.
— А как он держит себя в присутствии?
— Что вам сказать? Два-три дня ведет себя нормально, а потом вдруг раз — и будто подменили. Совсем другой человек.
— Другой человек?
— Ну да. Ни с того ни с сего начинает буквально выкидывать номера. Иной раз разговаривает со мной без слов.
— То есть пользуется жестами, мимикой?
— Нет, господин квестор. Он пользуется каббалой. А понимать его мне помогает бесценная книга кавалера Де Кристаллиниса, отпечатанная в Неаполе лет двадцать назад.
— Господи! А посетители? Те, кому непременно нужно поговорить с префектом. Неужели они ничего не замечают?
— Некоторые, увы, замечают, хотя я изо всех сил стараюсь оградить его превосходительство от приема посетителей. Когда вижу, что мне это не удастся, отменяю в этот день все встречи. Но иной раз с отменой ничего не выходит. Например, я не смог помешать его разговору с генералом Данте Ливио Буше и с кавалером Пипией, председателем нашего суда.
— В таком случае эти люди должны были обратить внимание... Разве нет?
— Вот именно, что нет. Видите ли, если взять председателя суда, то тут можно не беспокоиться. Дело в том, что с его превосходительством Марашанно кавалер Пипия встречался в четыре часа пополудни.
— Ну и что из этого?
— Разве вы не знаете председателя Пипию?
— Знаю, видел два раза.
— Прошу прощения, в котором часу?
— Дайте подумать. В обоих случаях утром. Но какая разница?
— Огромная. Председатель Пипия за обедом бутыль вина выхлестывает. Теперь понятно?
— Не очень.
— Пьет он, вот и весь сказ. Как говорится, закладывает за воротник.
— Спасибо, что суд заседает по утрам.
— Не всегда. В прошлом году один процесс проходил после обеда, так кавалер Пипия намеревался приговорить человека, укравшего три картофелины (подчеркиваю: три), к тремстам годам тюрьмы. По сто лет за картофелину.
— И чем кончилась эта история?
— Смехом. Все сделали вид, будто приняли его предложение за шутку, — и прокурор, и адвокаты.
— Остается генерал Буше.
— Вы с ним знакомы?
— Меня ему представили в прошлом году во время военного смотра. Мы обменялись парой слов, не более того.
— Прошу прощения, но этого не может быть. Наверно, вы говорили, а генерал что-то бормотал. Генерал не говорит, а бормочет, по-здешнему — бормолит. И знаете, почему?
— Понятия не имею.
— Да потому что он глухой. Ни черта не слышит. Впрочем, тем лучше для него. Генерал спросил префекта о положении в районе. Его превосходительство ответил: «43», что значит напряженное, неспокойное. Генералу, должно, послышалось «богатыри» или что-то в этом роде, и он, глухая тетеря, с довольным видом подкрутил усы.
— Что же делать, командор?
— Лично я, увы, могу только развести руками.
— А я и этой возможности лишен по той простой причине, что они у меня опустились. Сделаем так: дадим себе несколько дней на размышление, а потом решим. И все это время будем поддерживать связь.
— К вашим услугам, господин квестор.
— Приветствуем, Калуццэ!
— Извиняйте за беспокойство. Может, я помешал? Может, ваше степенство заняты?
— В данную минуту я свободен. Что-то случилось?
— Ну да.
— И чем же на сей раз отличился мой зять Пиппо?
— Не, в этот раз дон Пиппо Дженуарди ничем таким не отличились. Но потому как вы велели доглядывать, что на складе вашего зятя делается, я пришел сказать, что дон Пиппо получили письмо из Монтелузы, из префектуры.
— Тебе удалось его прочитать?
— А то нет! Дон Пиппо уехали в Фелу, так я и полюбопытничал, про что там написано. Без малого неделю разбирал.
— И о чем письмо?
— Там сказано, что дону Филиппе, заместо того чтоб в префектуру, на почту-телеграф надобно было писать. Короче, ошибку ваш зять сделали.
— А на кой хрен моему зятю почта-телеграф?
— Хочут, чтоб линию телефонную им провели.
— Ты уверен? Может, ты неправильно прочитал?
— Вот вам крест!
— Но для чего этому греховоднику телефон? С кем он собирается разговаривать?
— В письме про то ничего не было.
— Тут дело нечистое. Не спускай с него глаз, Калуццэ. В оба смотри. И мне обо всем докладывай, о каждой мелочи.
— Не извольте сумневаться, ваше степенство.
— Вот, возьми, Калуццэ.
— Зачем это вы?
— Бери, бери, Калуццэ. И помни, что я сказал: в оба смотри.
— Сперва поужинай, Пиппо. Смотри, что я приготовила. Пальчики оближешь. Твоя любимая печеная треска с маринованной цветной капусткой.
— Извини, Танинэ, совсем есть не хочется. Кусок в горло не полезет.
— Что с тобой? Ты заболел? Простудился? У тебя давление? Не пугай меня, Пиппо!
— Кабы простудился, кабы давление, было бы еще полбеды. Душа у меня болит. Пойду лягу.
— Все-таки покушал бы. Хоть немного, самую малость.
— Сказал, нет! Сколько можно повторять?
— Ну, хорошо. Хочешь поговорить, давай поговорим.
— Танинэ, мне помощь нужна.
— Я тебя слушаю.
— Ты должна поговорить с отцом.
— Что я должна ему сказать?
— Что нам деньги нужны.
— Нет, Пиппо, уволь, я про деньги с отцом говорить не стану. Одному Богу известно, чего мне стоило выпросить у него на самобежный экипаж, который тебе взбрело в голову купить. Знаешь, что мне тогда папа сказал? «Это последний раз, так и передай своему нечестивцу, своему бездельнику мужу».
— Нечестивцу? Бездельнику? А кто с утра до ночи потроха себе надрывает на этом говеном складе? Да, да, говеном! Видела бы ты склад братьев Тантерра в Феле. Вот это я понимаю! Трое конторщиков и пять продавцов! Лес из Канады приходит, из Швеции. А я должен довольствоваться парой местных досок и аховым работничком вроде Калуццэ Недовертыша! Я задыхаюсь! Расширяться надо! Мне размах нужен! Для этого ты должна поговорить с отцом!
— Дудки! Не стану я с ним говорить! Знаешь, что он мне ответит? «Если Пиппо деньги нужны, пусть продаст свой самокат. Авось кто-нибудь да купит, — не может быть, чтоб не нашлось второго такого идиота, как он».
— Да вы в своем уме — ты и твой папаша? Мой самокат солидность дает, престиж. Знаешь, что было в Феле, когда я туда на нем приехал? Столпотворение! Фурор! Народу набежало видимо-невидимо! Братья Тантерра, и те на улицу выскочили, рты поразевали! Если я свой самокат продам, скажут, что я без пяти минут банкрот, что я пузыри пускаю.
— А почему бы тебе кредит в банке не взять?
— Уже взял, теперь отдавать надо. Все, Танина, поговорили! Пойду лягу — может, заснуть удастся. А ты как, собираешься ложиться?
— Со стола уберу, помоюсь, помолюсь и приду. Дожидайся меня, не спи.
— Ой мамочки ой мамочки ой хорошо ой мамочки ой как сладко еще еще еще ой мамочки вот так вот так вот так ой умираю умираю ой сейчас умру только не останавливайся умоляю не останавливайся ой мамочки что ты делаешь Пиппо почему остановился?
— Устал.
— Что ты делаешь? Ты выходишь? Выходишь? Нет нет ради бога давай еще вот так глубже глубже ой мамочки вот так вот так весь весь еще еще ой мамочки...
— Поговоришь, сука, с отцом?
— Да да да поговорю поговорю называй называй меня сукой!
— Командор Лонгитано! Вот так удача! Я как раз вас искал.
— А я вас. Выходит, нам обоим повезло. В равной степени.
— Вы шутите, командор! Мне ли с вами равняться? Вы всегда будете выше меня. А Пиппо Дженуарди как был перед вами букашкой, так букашкой и останется.
— Сначала я говорю или вы?
— Сначала вы, командор. Мне первым говорить уважение не позволяет.
— Тогда слушайте. Адрес, который вы мне любезно сообщили в тот вечер в собрании, оказался верным. Я отправил в Палермо двух своих друзей, но они опоздали, должник моего брата больше не живет на площади Данте. В своем письме из Фелы вы меня предупредили, что он может переехать, вот он и переехал. Никто из соседей не смог сказать моим друзьям, в какую щель забилась эта помойная крыса. Ничего не поделаешь. В любом случае хочу вас поблагодарить... Кстати, вы получили ответ из префектуры?
— Да, командор.
— А что это вы улыбаетесь? Может, изволите объяснить? Терпеть не могу, когда ни с того ни с сего мне в лицо смеются.
— Прошу прощения, командор. Извините.
— Хочу вам сказать, что если мои друзья не нашли дорогого синьора Ла Ферлиту, это вовсе не означает, что он может спать спокойно. Я никому не позволю водить себя за нос, ясно? И своего любимого брата Нино тоже. Его нос все равно что мой. Ясно?
— Яснее ясного.
— Дело не в жалких двух тысячах лир моего брата, которые прикарманил Саса Ла Ферлита, а в принципе. Вы меня понимаете?
— Еще бы! С полуслова.
— Вот и хорошо. Следственно, если вам случайно станет известно, куда этот сукин сын переехал, вы мне немедленно сообщите.
— Само собой разумеется. Так что зря меня обижаете, командор. А почему я только что улыбался? Да потому, что вы не спросили, зачем я вас искал.
— Зачем же? Объясните.
— Объясняю. Синьор Розарио Ла Ферлита. Дом Бордоне. Проспект Тюкери. Номер пятнадцать. Палермо.
— Вы уверены?
— Богом клянусь!
— В таком случае запомните: вы меня не видели, я вас не видел. А если так, вы ни при чем.
— Прошу прощения, командор, у меня к вам вопрос. Вы часом не знаете кого-нибудь из начальства в Палермском Почтово-телеграфном округе? Видите ли, дней десять назад я отправил прошение...
Пишут (2)
Монтелузы.
Вигата, 24 октября 1891 г.
Предмет: Прозвища
Вы поручили сообщить Вам сведения о Дженуарди Филиппо из Вигаты, что я незамедлительно и сделал, вызвав в результате недовольство с Вашей стороны и упрек в бессмысленности моего доклада, а именно того места в нем, где приводились прозвища упомянутых мною лиц.
Признавая свою вину и обещая впредь точно придерживаться Ваших указаний, считаю тем не менее своим долгом объяснить смысл данных, приведенных в моем докладе.
Многих сицилианцев, должным образом записанных в метрические книги под фамилией и именем, полученным при крещении, с самого рождения называют другими именами.
Допустим, живет на свете некто Филиппо Нуара. Думаете, кто-нибудь так его называет? Для всех, начиная с родителей и родственников, он будет Никола Нуара. Это ненастоящее имя, в свою очередь, превратится в уменьшительное Кола Нуара. Сие означает, что отныне вместо одного человека получится два: первый из них, Филиппо Нуара, будет существовать исключительно в документах, второй, Кола Нуара, — в жизни. Общим у того и другого будет только фамилия.
Однако Колу Нуару очень скоро наградят тем, что Вы называете прозвищем, а мы — кличкой, не вкладывая в это слово обидного содержания. К примеру, если наш Кола Нуара немного хромает, его обязательно переименуют, и перед нами уже появится «Кола Хромец», «Кола Тик-так» или «Кола Бортовая Качка» и так далее, — все зависит от изобретательности сочинителей прозвищ
Теперь представьте себе посыльного из Монтелузского суда — человека, который должен вручить Коле Нуаре повестку и при этом ведать не ведает, что Кола Нуара и «Кола Хромец» — одно и то же лицо.
Мне известны десятки случаев неявки людей в суд не по их вине: вызываемых трудно, а то и вовсе невозможно было отыскать.
Школьный учитель Паскуалино Дзорбо, например, только на пороге смерти (а он скончался на девяносто четвертом году жизни), к своему великому удивлению, узнал, что в метрической книге он значится под именем Аннибале.
Мой коллега Антонио Кутрера, которого мы все ценим за глубокий ум и которого дружеское отношение честь для меня, однажды в беседе со мной попробовал объяснить обычай, столь распространенный на нашем острове. По его мнению, использование имени, отличного от полученного при крещении, с добавлением прозвища (клички), известного (известной) исключительно в пределах одного населенного пункта, преследует две прямо противоположные цели. Первая — маскировка в случае опасности: при двойном (или тройном) имени легче принять одного человека за другого, легче допустить ошибку, которая окажется на руку разыскиваемому, кем бы он ни был. Вторая цель — добиться того, чтобы в случае необходимости твоя личность была точно установлена и, таким образом, тебя не приняли за другого человека.
Прошу извинить за столь пространные разъяснения.
Всегда к Вашим услугам.
Начальник Управления ОБ Вигаты
(Антонио Спинозо).
Префекту
Монтелузы.
Вигата, 2 ноября 1891 г.
Предмет: Дженуарди Филиппо
В ответ на полученный запрос, Вигатская Часть Королевских Карабинеров считает своим долгом сообщить нижеследующее об интересующем Вас лице:
Дженуарди Филиппо, сын Дженуарди Джакомо Паоло и Позакане Эдельмиры, родившийся 1860 года сентября месяца 3 дня в Вигате (провинция Монтелуза) и проживающий там же по улице Кавура, № 20, лесоторговец, суду не предавался. Законом не преследовался.
Несмотря на это, Дженуарди уже давно находится под нашим пристальным наблюдением.
Заранее благодарный, просит принять уверение в искренней дружбе и преданности Вам
Витторио Марашанно.
P.S. При Вашем тонком уме и проницательности Вы, конечно, обратили внимание на то, что для своего письма я не стал пользоваться бланком Королевской Префектуры. Прошу Вас, если соберетесь мне ответить, прибегнуть к аналогичной мере предосторожности.
* * *
(Личное, доверительное)Командору Коррадо Парринелло.
Бульвар Капуцинов, № 23.
Монтелуза.
Монтелуза, 15 октября 1891 г.
Высокочтимый Командор,
Мой незаменимый предшественник, покойный Гранд-офицер Эмануэле Филиберто Барбери-Скваротти, вверяя мне бразды правления Королевской Квестурой Монтелузы, превозносил Вас в приватной беседе со мной как человека, достойного всяческого доверия и неизменно готового к тесному сотрудничеству с нашим ведомством в высших интересах Страны.
По счастью, до вчерашнего дня у меня не было ни малейшей необходимости обращаться к Вам, злоупотреблять Вашей щедрой готовностью действовать сообща. Но сегодня я вынужден посвятить Вас — разумеется, по секрету — в дело исключительной тонкости, в котором мне не обойтись без Вашего мудрого совета.
Я получил от Префекта Монтелузы Витторио Марашанно, Вашего непосредственного начальника, личное доверительное письмо с приложением трех писем, направленных ему неким Дженуарди Филиппо из Вигаты.
В этих трех письмах Его Превосходительство усмотрел насмешку, оскорбление и тайную угрозу.
Откровенно говоря, я, со своей стороны, не нашел в упомянутых письмах ничего подобного.
Между тем тон письма самого Его Превосходительства весьма меня насторожил: чувствуется, что оно написано, я бы сказал, в возбужденном состоянии и свидетельствует о далеко не безобидной склонности облекать в плоть собственные фантазии.
Вы понимаете, сколь серьезную опасность, чреватую непредсказуемыми последствиями, может в столь деликатный политический момент являть собой не совсем уравновешенный, не вполне отвечающий за себя и за свои поступки представитель Власти. А посему Вам следует встретиться со мной для разговора на эту тему. Это Ваш долг!
Из предусмотрительности отправляю письмо по домашнему адресу.
Жду Вас в самое ближайшее время.
С высочайшим уважением
Арриго Монтерки.
УПРАВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ВИГАТЫ
Господину КвесторуМонтелузы.
Монтелуза, 18 октября 1891 г.
Предмет: Дженуарди Филиппо
ДЖЕНУАРДИ ФИЛИППО (Пиппо), сын Дженуарди Джакомо Паоло и Позакане Эдельмиры, родился 3 сентября1860 года в Вигате и проживает там же, в доме матери, по улице Кавура, № 20.
В течение долгого времени не имел определенных занятий, жил за счет матери-вдовы, последние три года торгует лесом.
Пять лет назад женился. Жена — Гаетана (Танинэ) Скилиро, единственная дочь Эмануэле (дона Нэнэ) Скилиро, торговца серой, владельца рудника в Тальякоццо (провинция Кальтаниссетта) и серного завода, который находится в Вигате, ул. Нововокзальная.
Эмануэле Скилиро по праву считается самым богатым человеком в Вигате. Овдовев, он шесть лет назад женился вторым браком на Калоджере (Лиллине) Ло Ре, тридцати лет, дочери торговца серой из Фелы. Брак между шестидесятидвухлетним и тридцатилетней, заключенный, вне всякого сомнения, по расчету, породил в городе ехидные разговоры, которым очень быстро положило конец безукоризненное поведение молодой женщины. Скилиро изо всех сил противился помолвке единственной дочери с таким неудачником, как Дженуарди, но вынужден был отступить перед тупым упрямством дочки, попытавшейся даже покончить с собой — утопиться в море. Приданое жены позволило Дженуарди вести расточительный образ жизни и открыть лесоторговый склад. Отношения между Скилиро и зятем сводятся к обязательным взаимным визитам. Следует, правда, добавить, что госпоже Дженуарди нередко приходится просить отца выручить их с мужем, коммерция которого не всегда развивается успешно.
Иными словами, если бы не помощь тестя, Дженуарди давно бы разорился.
Некоторое время после женитьбы Дженуарди не отказывал себе в любовных связях на стороне, когда более, когда менее продолжительных. Доподлинно, например, известно, что в первую брачную ночь, проведя несколько часов с женой, он сел в карету и отправился в гостиницу «Джеллия» в Монтелузу, где до утра предавался плотским утехам с танцовщицей варьете. Следует, однако, признать, что вот уже по меньшей мере два года как Дженуарди, похоже, одумался, остепенился и живет вполне безгрешно, не заводит женщин, больше не позволяет себе даже мимолетных свиданий. О его прежних похождениях жена ничего не знала и не знает. Кстати, у нее прекрасные отношения со второй женой отца, с которой они почти ровесницы. Если раньше Дженуарди связывала тесная дружба с Розарио (Сасой) Ла Ферлитой, непременным организатором всех дебошей, позором уважаемой семьи, то в последнее время Дженуарди от него отдалился. Кстати, Джакомо Ла Ферлита по прозвищу Спотычка, полученному по причине легкого заикания, состоит в должности в Королевской Префектуре Монтелузы, где он на хорошем счету.
Тесть Дженуарди, сомневаясь, должно быть, в истинности происшедшей с зятем перемены, настоял на том, чтобы на складе зятя работал верный ему, Скилиро, человек — некий Калоджеро Яконо по прозвищу Калуццэ Недовертыш, который Скилиро обо всем докладывает.
В полицейской картотеке за Дженуарди ничего не числится. К суду не привлекался.
Имеется информация, что 5 марта сего года Дженуарди наехал в Инфискерне на пастуха Локоло Ансельмо по прозвищу Сесэ Тихоброд, вследствие чего у Локоло произошел перелом левой руки и он лишился двух овец из отары. Однако с помощью щедрого вознаграждения, спешно предложенного Эмануэле Скилиро потерпевшему, того удалось убедить не заявлять о наезде. Дженуарди управлял самобежным экипажем марки «Панар и Левассор», купленным в Париже за огромные деньги (уникальная модель). Еще он купил в Париже, куда ездил с женой по случаю Всемирной выставки 1889 года, фонограф Эдисона с восковым валиком, позволяющим слушать музыку, если поднести к уху специальную трубу.
Не сочтите меня за сплетника: если я сообщаю Вам это, то с единственной целью обратить Ваше внимание на поступки Дженуарди, в большинстве которых склонен усматривать всего лишь проявление чудачества.
Политические убеждения у Дженуарди отсутствуют. Голосует по подсказке своего законопослушного тестя.
Никогда не высказывал на людях никаких суждений.
Честь имею подписаться.
Начальник Управления ОБ Вигаты
(Антонио Спинозо).
Говорят (1)
А
(Джакомо Ла Ферлита — Пиппо)
— Зачем вы меня сюда привели, синьор Ла Ферлита?— Затем что сюда, в старый архив префектуры, ни одна живая душа не заглядывает. И никто нас здесь не увидит. Поймите, синьор Дженуарди, я не желаю иметь с вами дела. Разве мой брат Саса недостаточно внятно вам это объяснил?
— Недостаточно внятно? Я бы не сказал. Ваш братец умеет объяснять.
— Тогда какого рожна вы ко мне лезете? Еще и в префектуру заявились! Честное имя мое подмочить хотите?
— Могу я поинтересоваться, чем я не потрафил префектуре и вам лично? Какая муха вас всех укусила? Я что, мимо горшка поссал?
— Вам лучше знать, что вы натворили! А выражения выбирайте: не люблю, когда при мне сквернословят.
— Что я натворил?! Да ничего особенного! Задал вопрос префекту — три письма написал, так ему это не понравилось.
— Не думаю, чтоб дело было только в этом. Мне показалось, что командор Парринелло весьма обеспокоен.
— А пошел бы он в жопу, ваш командор, вместе с его превосходительством префектом!
— Послушайте, я же вам сказал, что сквернословие...
— Ладно, извините. Объясняю, что меня сюда привело. Я не ради себя пришел, синьор Джакомино. Я пришел ради вашего брата Сасы.
— Оставьте моего брата в покое.
— И рад бы оставить, да не могу. Друзей в беде не бросают.
— Послушайте...
— Нет, это вы послушайте. Я должен предупредить вашего брата и моего друга, что кое-кто его ищет, чтоб шкуру с него спустить.
— Спустить шкуру? За что?
— Не прикидывайтесь. Будто не ведаете, что ваш братец Саса кучу людей понагрел! Вам известно, что он должен деньги половине Сицилии?
— Конечно, известно. Но он регулярно выплачивает долги. Так что пусть люди, про которых вы говорите, запасутся терпением: рано или поздно они получат свои денежки.
— Не смешите меня, а то я лопну со смеху. Разве вы не знаете, что, постоянно залезая в долги и не думая при этом, сумеет ли когда-нибудь их вернуть, Саса задолжал две тысячи лир Нино Лонгитано, брату командора дона Лолло?
— Ни хера себе!
— Ну вот, теперь и вы выражаетесь. Я не ослышался?
— Умный у вас дружок, ничего не скажешь! Нашел кому задолжать две тысячи — брату дона Лолло Лонгитано! Эх, Саса, Саса! Неужто не понимал, что играешь с огнем?
— Его не переделаешь — уж так он устроен. А ведь ни для кого не секрет, что с командором Лонгитано шутки плохи и он своего брата Нино в обиду не даст. У меня есть старый палермский адрес Сасы, на улице Данте, новый он мне еще не успел прислать. Боюсь, что когда пришлет, будет уже слишком поздно.
— Пресвятая Дева! Слишком поздно для чего?
— Сами понимаете, для чего. Командор Лонгитано не одну шкуру с вашего брата спустит, а целых три! Так что жизнь Сасы в ваших руках, дорогой синьор Ла Ферлита, на сей счет не может быть двух мнений. Вы со мной согласны?
— Хорошо, сегодня же ему напишу.
— Что сделаете?
— Письмо напишу.
— Где ваши мозги? Сядете за стол и напишете письмо? Но, во-первых, неизвестно, сколько оно будет идти из Вигаты в Палермо. Может, неделю целую. И значит, опоздает. Во-вторых, когда худшее случится и объявятся карабинеры, при осмотре места преступления они обнаружат ваше предостерегающее письмецо. Думаете, после этого вас не вышибут из префектуры? А вот если вместо того, чтобы бумагу марать, вы скажете мне, где живет Саса, я сяду в поезд и поеду к нему. Обратите внимание, синьор Ла Ферлита: помогая вашему брату, я рискую собственной жизнью. Уверяю вас.
— Ладно. Розарио живет в том же Палермо. На проспекте Тюкери, номер пятнадцать, в доме Бордоне.
— Давно бы так! Где тут у вас выход из этого хунявого лабиринта?
Б
(Квестор — командор Парринелло)
— Спасибо, дорогой командор Парринелло, что поспешили откликнуться на мое приглашение.— Это мой долг, господин квестор.
— Перехожу сразу к делу. Не скрою от вас, меня весьма удивило письмо его превосходительства префекта Марашанно. Вот оно, ознакомьтесь сами.
— Я с ним знаком. Господин префект дает мне читать все, что пишет. Даже собственные стихи.
— Как? Он сочиняет стихи?
— Вот именно. Он их покойной жене посвящает.
— Первой?
— Прошу прощения, что значит «первой»?
— Первой жене, разве не понятно? Той, что умерла. Вторая-то с одним типом сбежала.
— Извините, господин квестор, я что-то не понимаю. Насколько мне известно, его превосходительство был женат один раз. А теперь он вдовец.
— Но ведь он мне сам написал! Вы читали это треклятое письмо или нет?
— Дозвольте взглянуть. Нет, этого письма он мне не показывал. Выходит, он написал одно письмо, а отправил другое.
— Погодите, давайте разберемся. По-вашему, история со второй женой и ее бегством — чистой воды выдумка?
— Думаю, да. Во всяком случае, мне он всегда говорил, что как овдовел, так и живет с той поры вдовцом.
— Ладно, не будем сейчас копаться в его семейных проблемах. Я прикажу выяснить, что там на самом деле. В этой выдумке с изменницей женой есть что-то подозрительное.
— Вот именно.
— А как он держит себя в присутствии?
— Что вам сказать? Два-три дня ведет себя нормально, а потом вдруг раз — и будто подменили. Совсем другой человек.
— Другой человек?
— Ну да. Ни с того ни с сего начинает буквально выкидывать номера. Иной раз разговаривает со мной без слов.
— То есть пользуется жестами, мимикой?
— Нет, господин квестор. Он пользуется каббалой. А понимать его мне помогает бесценная книга кавалера Де Кристаллиниса, отпечатанная в Неаполе лет двадцать назад.
— Господи! А посетители? Те, кому непременно нужно поговорить с префектом. Неужели они ничего не замечают?
— Некоторые, увы, замечают, хотя я изо всех сил стараюсь оградить его превосходительство от приема посетителей. Когда вижу, что мне это не удастся, отменяю в этот день все встречи. Но иной раз с отменой ничего не выходит. Например, я не смог помешать его разговору с генералом Данте Ливио Буше и с кавалером Пипией, председателем нашего суда.
— В таком случае эти люди должны были обратить внимание... Разве нет?
— Вот именно, что нет. Видите ли, если взять председателя суда, то тут можно не беспокоиться. Дело в том, что с его превосходительством Марашанно кавалер Пипия встречался в четыре часа пополудни.
— Ну и что из этого?
— Разве вы не знаете председателя Пипию?
— Знаю, видел два раза.
— Прошу прощения, в котором часу?
— Дайте подумать. В обоих случаях утром. Но какая разница?
— Огромная. Председатель Пипия за обедом бутыль вина выхлестывает. Теперь понятно?
— Не очень.
— Пьет он, вот и весь сказ. Как говорится, закладывает за воротник.
— Спасибо, что суд заседает по утрам.
— Не всегда. В прошлом году один процесс проходил после обеда, так кавалер Пипия намеревался приговорить человека, укравшего три картофелины (подчеркиваю: три), к тремстам годам тюрьмы. По сто лет за картофелину.
— И чем кончилась эта история?
— Смехом. Все сделали вид, будто приняли его предложение за шутку, — и прокурор, и адвокаты.
— Остается генерал Буше.
— Вы с ним знакомы?
— Меня ему представили в прошлом году во время военного смотра. Мы обменялись парой слов, не более того.
— Прошу прощения, но этого не может быть. Наверно, вы говорили, а генерал что-то бормотал. Генерал не говорит, а бормочет, по-здешнему — бормолит. И знаете, почему?
— Понятия не имею.
— Да потому что он глухой. Ни черта не слышит. Впрочем, тем лучше для него. Генерал спросил префекта о положении в районе. Его превосходительство ответил: «43», что значит напряженное, неспокойное. Генералу, должно, послышалось «богатыри» или что-то в этом роде, и он, глухая тетеря, с довольным видом подкрутил усы.
— Что же делать, командор?
— Лично я, увы, могу только развести руками.
— А я и этой возможности лишен по той простой причине, что они у меня опустились. Сделаем так: дадим себе несколько дней на размышление, а потом решим. И все это время будем поддерживать связь.
— К вашим услугам, господин квестор.
В
(Дон Нэнэ — Калуццэ)
— Мое почтение, дон Нэнэ, да благословит вас Господь!— Приветствуем, Калуццэ!
— Извиняйте за беспокойство. Может, я помешал? Может, ваше степенство заняты?
— В данную минуту я свободен. Что-то случилось?
— Ну да.
— И чем же на сей раз отличился мой зять Пиппо?
— Не, в этот раз дон Пиппо Дженуарди ничем таким не отличились. Но потому как вы велели доглядывать, что на складе вашего зятя делается, я пришел сказать, что дон Пиппо получили письмо из Монтелузы, из префектуры.
— Тебе удалось его прочитать?
— А то нет! Дон Пиппо уехали в Фелу, так я и полюбопытничал, про что там написано. Без малого неделю разбирал.
— И о чем письмо?
— Там сказано, что дону Филиппе, заместо того чтоб в префектуру, на почту-телеграф надобно было писать. Короче, ошибку ваш зять сделали.
— А на кой хрен моему зятю почта-телеграф?
— Хочут, чтоб линию телефонную им провели.
— Ты уверен? Может, ты неправильно прочитал?
— Вот вам крест!
— Но для чего этому греховоднику телефон? С кем он собирается разговаривать?
— В письме про то ничего не было.
— Тут дело нечистое. Не спускай с него глаз, Калуццэ. В оба смотри. И мне обо всем докладывай, о каждой мелочи.
— Не извольте сумневаться, ваше степенство.
— Вот, возьми, Калуццэ.
— Зачем это вы?
— Бери, бери, Калуццэ. И помни, что я сказал: в оба смотри.
Г
(Пиппо — Танинэ)
— Танинэ, нам нужно поговорить.— Сперва поужинай, Пиппо. Смотри, что я приготовила. Пальчики оближешь. Твоя любимая печеная треска с маринованной цветной капусткой.
— Извини, Танинэ, совсем есть не хочется. Кусок в горло не полезет.
— Что с тобой? Ты заболел? Простудился? У тебя давление? Не пугай меня, Пиппо!
— Кабы простудился, кабы давление, было бы еще полбеды. Душа у меня болит. Пойду лягу.
— Все-таки покушал бы. Хоть немного, самую малость.
— Сказал, нет! Сколько можно повторять?
— Ну, хорошо. Хочешь поговорить, давай поговорим.
— Танинэ, мне помощь нужна.
— Я тебя слушаю.
— Ты должна поговорить с отцом.
— Что я должна ему сказать?
— Что нам деньги нужны.
— Нет, Пиппо, уволь, я про деньги с отцом говорить не стану. Одному Богу известно, чего мне стоило выпросить у него на самобежный экипаж, который тебе взбрело в голову купить. Знаешь, что мне тогда папа сказал? «Это последний раз, так и передай своему нечестивцу, своему бездельнику мужу».
— Нечестивцу? Бездельнику? А кто с утра до ночи потроха себе надрывает на этом говеном складе? Да, да, говеном! Видела бы ты склад братьев Тантерра в Феле. Вот это я понимаю! Трое конторщиков и пять продавцов! Лес из Канады приходит, из Швеции. А я должен довольствоваться парой местных досок и аховым работничком вроде Калуццэ Недовертыша! Я задыхаюсь! Расширяться надо! Мне размах нужен! Для этого ты должна поговорить с отцом!
— Дудки! Не стану я с ним говорить! Знаешь, что он мне ответит? «Если Пиппо деньги нужны, пусть продаст свой самокат. Авось кто-нибудь да купит, — не может быть, чтоб не нашлось второго такого идиота, как он».
— Да вы в своем уме — ты и твой папаша? Мой самокат солидность дает, престиж. Знаешь, что было в Феле, когда я туда на нем приехал? Столпотворение! Фурор! Народу набежало видимо-невидимо! Братья Тантерра, и те на улицу выскочили, рты поразевали! Если я свой самокат продам, скажут, что я без пяти минут банкрот, что я пузыри пускаю.
— А почему бы тебе кредит в банке не взять?
— Уже взял, теперь отдавать надо. Все, Танина, поговорили! Пойду лягу — может, заснуть удастся. А ты как, собираешься ложиться?
— Со стола уберу, помоюсь, помолюсь и приду. Дожидайся меня, не спи.
— Ой мамочки ой мамочки ой хорошо ой мамочки ой как сладко еще еще еще ой мамочки вот так вот так вот так ой умираю умираю ой сейчас умру только не останавливайся умоляю не останавливайся ой мамочки что ты делаешь Пиппо почему остановился?
— Устал.
— Что ты делаешь? Ты выходишь? Выходишь? Нет нет ради бога давай еще вот так глубже глубже ой мамочки вот так вот так весь весь еще еще ой мамочки...
— Поговоришь, сука, с отцом?
— Да да да поговорю поговорю называй называй меня сукой!
Д
(Пиппо — командор Лонгитано)
— Могу я с вами поговорить?— Командор Лонгитано! Вот так удача! Я как раз вас искал.
— А я вас. Выходит, нам обоим повезло. В равной степени.
— Вы шутите, командор! Мне ли с вами равняться? Вы всегда будете выше меня. А Пиппо Дженуарди как был перед вами букашкой, так букашкой и останется.
— Сначала я говорю или вы?
— Сначала вы, командор. Мне первым говорить уважение не позволяет.
— Тогда слушайте. Адрес, который вы мне любезно сообщили в тот вечер в собрании, оказался верным. Я отправил в Палермо двух своих друзей, но они опоздали, должник моего брата больше не живет на площади Данте. В своем письме из Фелы вы меня предупредили, что он может переехать, вот он и переехал. Никто из соседей не смог сказать моим друзьям, в какую щель забилась эта помойная крыса. Ничего не поделаешь. В любом случае хочу вас поблагодарить... Кстати, вы получили ответ из префектуры?
— Да, командор.
— А что это вы улыбаетесь? Может, изволите объяснить? Терпеть не могу, когда ни с того ни с сего мне в лицо смеются.
— Прошу прощения, командор. Извините.
— Хочу вам сказать, что если мои друзья не нашли дорогого синьора Ла Ферлиту, это вовсе не означает, что он может спать спокойно. Я никому не позволю водить себя за нос, ясно? И своего любимого брата Нино тоже. Его нос все равно что мой. Ясно?
— Яснее ясного.
— Дело не в жалких двух тысячах лир моего брата, которые прикарманил Саса Ла Ферлита, а в принципе. Вы меня понимаете?
— Еще бы! С полуслова.
— Вот и хорошо. Следственно, если вам случайно станет известно, куда этот сукин сын переехал, вы мне немедленно сообщите.
— Само собой разумеется. Так что зря меня обижаете, командор. А почему я только что улыбался? Да потому, что вы не спросили, зачем я вас искал.
— Зачем же? Объясните.
— Объясняю. Синьор Розарио Ла Ферлита. Дом Бордоне. Проспект Тюкери. Номер пятнадцать. Палермо.
— Вы уверены?
— Богом клянусь!
— В таком случае запомните: вы меня не видели, я вас не видел. А если так, вы ни при чем.
— Прошу прощения, командор, у меня к вам вопрос. Вы часом не знаете кого-нибудь из начальства в Палермском Почтово-телеграфном округе? Видите ли, дней десять назад я отправил прошение...
Пишут (2)
УПРАВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ВИГАТЫ
Господину КвесторуМонтелузы.
Вигата, 24 октября 1891 г.
Предмет: Прозвища
Вы поручили сообщить Вам сведения о Дженуарди Филиппо из Вигаты, что я незамедлительно и сделал, вызвав в результате недовольство с Вашей стороны и упрек в бессмысленности моего доклада, а именно того места в нем, где приводились прозвища упомянутых мною лиц.
Признавая свою вину и обещая впредь точно придерживаться Ваших указаний, считаю тем не менее своим долгом объяснить смысл данных, приведенных в моем докладе.
Многих сицилианцев, должным образом записанных в метрические книги под фамилией и именем, полученным при крещении, с самого рождения называют другими именами.
Допустим, живет на свете некто Филиппо Нуара. Думаете, кто-нибудь так его называет? Для всех, начиная с родителей и родственников, он будет Никола Нуара. Это ненастоящее имя, в свою очередь, превратится в уменьшительное Кола Нуара. Сие означает, что отныне вместо одного человека получится два: первый из них, Филиппо Нуара, будет существовать исключительно в документах, второй, Кола Нуара, — в жизни. Общим у того и другого будет только фамилия.
Однако Колу Нуару очень скоро наградят тем, что Вы называете прозвищем, а мы — кличкой, не вкладывая в это слово обидного содержания. К примеру, если наш Кола Нуара немного хромает, его обязательно переименуют, и перед нами уже появится «Кола Хромец», «Кола Тик-так» или «Кола Бортовая Качка» и так далее, — все зависит от изобретательности сочинителей прозвищ
Теперь представьте себе посыльного из Монтелузского суда — человека, который должен вручить Коле Нуаре повестку и при этом ведать не ведает, что Кола Нуара и «Кола Хромец» — одно и то же лицо.
Мне известны десятки случаев неявки людей в суд не по их вине: вызываемых трудно, а то и вовсе невозможно было отыскать.
Школьный учитель Паскуалино Дзорбо, например, только на пороге смерти (а он скончался на девяносто четвертом году жизни), к своему великому удивлению, узнал, что в метрической книге он значится под именем Аннибале.
Мой коллега Антонио Кутрера, которого мы все ценим за глубокий ум и которого дружеское отношение честь для меня, однажды в беседе со мной попробовал объяснить обычай, столь распространенный на нашем острове. По его мнению, использование имени, отличного от полученного при крещении, с добавлением прозвища (клички), известного (известной) исключительно в пределах одного населенного пункта, преследует две прямо противоположные цели. Первая — маскировка в случае опасности: при двойном (или тройном) имени легче принять одного человека за другого, легче допустить ошибку, которая окажется на руку разыскиваемому, кем бы он ни был. Вторая цель — добиться того, чтобы в случае необходимости твоя личность была точно установлена и, таким образом, тебя не приняли за другого человека.
Прошу извинить за столь пространные разъяснения.
Всегда к Вашим услугам.
Начальник Управления ОБ Вигаты
(Антонио Спинозо).
ВИГАТСКАЯ ЧАСТЬ КОРОЛЕВСКИХ КАРАБИНЕРОВ
Его ПревосходительствуПрефекту
Монтелузы.
Вигата, 2 ноября 1891 г.
Предмет: Дженуарди Филиппо
В ответ на полученный запрос, Вигатская Часть Королевских Карабинеров считает своим долгом сообщить нижеследующее об интересующем Вас лице:
Дженуарди Филиппо, сын Дженуарди Джакомо Паоло и Позакане Эдельмиры, родившийся 1860 года сентября месяца 3 дня в Вигате (провинция Монтелуза) и проживающий там же по улице Кавура, № 20, лесоторговец, суду не предавался. Законом не преследовался.
Несмотря на это, Дженуарди уже давно находится под нашим пристальным наблюдением.