Страница:
Очевидно, что ожидания избирателей кардинально расходятся с ожиданиями Грефа (а также Чубайса, Ясина и других правых). Согласно опросам ВЦИОМ, за время правления В.В.Путина антилиберальные установки населения даже усилились. Вот данные опроса 9-13 января 2004 г. (опрошено 1584 человека), а в скобках — данные января 2000 г. На вопрос «Что, в первую очередь, Вы ждете от Президента, за которого Вы могли бы проголосовать?» люди ответили так: «Вернуть России статус великой державы» — 58% (55); «Обеспечить справедливое распределение доходов в интересах простых людей» — 48% (43); «Вернуть простым людям средства, которые были ими утеряны в ходе реформ» — 41% (38); «Усилить роль государства в экономике» — 39% (37).
Надо подчеркнуть, что первое по числу ответивших ожидание людей есть, с точки зрения либералов, один из самых тяжких грехов России. Вот «Российский либеральный манифест» — Программа политической партии «Союз правых сил» (М., 2002). Его второй раздел так и называется: «Вызов великодержавия» (имеется в виду вызов правым силам). В нем говорится: «Многими соотечественниками наша страна все еще воспринимается как „обломок“ прежней великой державы — СССР. „Комплекс проигравших“, тоска по великодержавию оборачиваются искушением вновь противопоставить себя демократическому миру» (с. 8).
Ближайшие годы покажут, кто был прав в своих ожиданиях — Греф или избиратели. Предстоящий этап «укрепления или исчерпания надежд» совершенно необходим в политическом развитии нашего общества. Последовательная утрата надежд на «бога, царя и героя» — ступени становления гражданского общества, перепрыгивать их нельзя. Либеральной революции февраля 1917 г. не могло бы произойти без того, чтобы свою попытку «заморозить кризис» в полной мере произвел Столыпин, а советская революция не могла бы произойти без того, чтобы народ разобрался в программе кадетов, которые получили власть в феврале.
Сегодня население определенно выразило свою «программу» для В.В.Путина — и будет ожидать столь же определенных знаков, что он ее принял или отверг. Прошлый срок общество отпустило на то, чтобы президент мог утрясти свои отношения с «семьей» и слишком прыткими олигархами. Более того, у нас происходит совершенно незнакомое Западу явление — стихийно президенту навешивают ярлык «левого политика», на который он никогда не претендовал. 28 декабря 2003 г. радио «Эхо Москвы» задало слушателям вопрос: «Как Вам кажется, В.Путин скорее „правый“ или скорее „левый“ политик?» По телефону ответили 3482 человека, из них 20% посчитали В.В.Путина «скорее правым политиком», а 80% — «скорее левым».
Сразу надо сказать, что люди при этом исходят из того понимания «левых и правых» политиков, которое сложилось именно в России. Левый у нас тот, кто в социальном конфликте стоит на стороне угнетенного и эксплуатируемого большинства, а правый — на стороне угнетателей и эксплуататоров. Если совсем примитивно, то левый на стороне бедных, а правый на стороне богатых.
Никаких реальных оснований для того, чтобы назвать В.В.Путина «левым», нет ни в его декларациях, ни в его практической кадровой, экономической и социальной политике, ни в его оценках со стороны его близкого окружения. Четко выразился А.Чубайс: «Реальный внутриполитический курс Путина — правый. А внешнеполитический — так просто слов нет! Мы развернулись за два года на 180 градусов! В НАТО практически вступили. В ВТО в моем понимании вступим не позже чем через полтора года. Американцы — наши военные союзники».
Как же объяснить такие диаметрально противоположные оценки? Ведь с обеих сторон — разумные люди. Налицо явная, хотя на индивидуальном уровне и неосознаваемая попытка населения «повязать» президента предлагаемой снизу ролью. Это — очень трудное для него испытание, но такую ситуацию создала сама власть, постоянно уходя от рассудительного диалога с обществом.
Конечно, в общих интересах было бы устранить расщепление сознания и представить обществу адекватную «карту» политических сил и настроений. Маски и чужая военная форма всегда таят в себе угрозу и опасны для их обладателей. Но не в наших силах отменить маскарад, ибо он — продукт кризиса, а не каприза отдельных личностей. Мы можем, однако, рассуждать о тех угрозах, которые любая власть обязана отвести — независимо от того правый или левый политик стоит в данный момент у руля. Исходя из «презумпции невиновности», что в отношении власти является презумпцией добросовестности, можно, в принципе, обсудить подходы к разрешению всех назревших в обществе противоречий, пройти по всему списку.
При таком подходе можно утверждать, что на ряде направлений предыдущие действия правительства не отвечают принципам ни правой, ни левой политики. Они — продукт утопического мышления. Иногда у нас называют их следствием либеральной доктрины. Это неверно, основоположник этой доктрины Адам Смит отвергал «подлую максиму хозяев», которая гласит: «Все для нас и ничего для других». Во многих отношениях социальная программа Грефа не укладывается в нормы даже того «дикого капитализма», который оправдывали первоначальным накоплением. У наших же «хозяев», получивших капитал готовеньким и на ходу, нет оправданий.
В.В.Путин, одобряя «программу Грефа», исходит из сильного тезиса: «Политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна… У нас нет другого выхода, кроме как сокращать избыточные социальные обязательства и строго исполнять те, которые мы сохраним».
Этот тезис вне дилеммы правый-левый, он просто неадекватен реальности. Социальные обязательства, которые до сих пор несло государство, не были избыточными, они были в высшей мере недостаточными. Население держится на пределе возможностей, отступая шаг за шагом к «цивилизации трущоб», к архаическим укладам хозяйства и быта. С другой стороны, государственный патернализм всегда экономически возможен — он определяется не величиной казны, а критериями, из которых исходит власть.
Вот, В.В.Путину по телефону задали вопрос о росте цен на хлеб, и он отвечает: «Цены [на зерно] выросли. Они выросли на мировых рынках. И, разумеется, предприниматели, работающие в области сельского хозяйства, стараются извлечь максимальную прибыль». Под «предпринимателями» понимаются торговцы, а не крестьяне.
Это суждение — не правое и не либеральное. И правые, и либералы Запада были научены тысячами хлебных бунтов, вызванных ростом цен на хлеб из-за экспортных спекуляций зерном. Такими бунтами начиналась и Французская революция. Поэтому уже два века экспорт зерна нигде не «разумеется» как свободное предприятие, следующее принципу максимальной прибыли, — он находится под строгим контролем государства.
Это частность, но дело в том, что такими частностями насыщены и заявления, и дела власти. Приведут ли выборы к изменению этих установок, мы узнаем очень скоро.
Февраль 2004г.
Входим в зону ускорения
Сухие корни административной реформы
Надо подчеркнуть, что первое по числу ответивших ожидание людей есть, с точки зрения либералов, один из самых тяжких грехов России. Вот «Российский либеральный манифест» — Программа политической партии «Союз правых сил» (М., 2002). Его второй раздел так и называется: «Вызов великодержавия» (имеется в виду вызов правым силам). В нем говорится: «Многими соотечественниками наша страна все еще воспринимается как „обломок“ прежней великой державы — СССР. „Комплекс проигравших“, тоска по великодержавию оборачиваются искушением вновь противопоставить себя демократическому миру» (с. 8).
Ближайшие годы покажут, кто был прав в своих ожиданиях — Греф или избиратели. Предстоящий этап «укрепления или исчерпания надежд» совершенно необходим в политическом развитии нашего общества. Последовательная утрата надежд на «бога, царя и героя» — ступени становления гражданского общества, перепрыгивать их нельзя. Либеральной революции февраля 1917 г. не могло бы произойти без того, чтобы свою попытку «заморозить кризис» в полной мере произвел Столыпин, а советская революция не могла бы произойти без того, чтобы народ разобрался в программе кадетов, которые получили власть в феврале.
Сегодня население определенно выразило свою «программу» для В.В.Путина — и будет ожидать столь же определенных знаков, что он ее принял или отверг. Прошлый срок общество отпустило на то, чтобы президент мог утрясти свои отношения с «семьей» и слишком прыткими олигархами. Более того, у нас происходит совершенно незнакомое Западу явление — стихийно президенту навешивают ярлык «левого политика», на который он никогда не претендовал. 28 декабря 2003 г. радио «Эхо Москвы» задало слушателям вопрос: «Как Вам кажется, В.Путин скорее „правый“ или скорее „левый“ политик?» По телефону ответили 3482 человека, из них 20% посчитали В.В.Путина «скорее правым политиком», а 80% — «скорее левым».
Сразу надо сказать, что люди при этом исходят из того понимания «левых и правых» политиков, которое сложилось именно в России. Левый у нас тот, кто в социальном конфликте стоит на стороне угнетенного и эксплуатируемого большинства, а правый — на стороне угнетателей и эксплуататоров. Если совсем примитивно, то левый на стороне бедных, а правый на стороне богатых.
Никаких реальных оснований для того, чтобы назвать В.В.Путина «левым», нет ни в его декларациях, ни в его практической кадровой, экономической и социальной политике, ни в его оценках со стороны его близкого окружения. Четко выразился А.Чубайс: «Реальный внутриполитический курс Путина — правый. А внешнеполитический — так просто слов нет! Мы развернулись за два года на 180 градусов! В НАТО практически вступили. В ВТО в моем понимании вступим не позже чем через полтора года. Американцы — наши военные союзники».
Как же объяснить такие диаметрально противоположные оценки? Ведь с обеих сторон — разумные люди. Налицо явная, хотя на индивидуальном уровне и неосознаваемая попытка населения «повязать» президента предлагаемой снизу ролью. Это — очень трудное для него испытание, но такую ситуацию создала сама власть, постоянно уходя от рассудительного диалога с обществом.
Конечно, в общих интересах было бы устранить расщепление сознания и представить обществу адекватную «карту» политических сил и настроений. Маски и чужая военная форма всегда таят в себе угрозу и опасны для их обладателей. Но не в наших силах отменить маскарад, ибо он — продукт кризиса, а не каприза отдельных личностей. Мы можем, однако, рассуждать о тех угрозах, которые любая власть обязана отвести — независимо от того правый или левый политик стоит в данный момент у руля. Исходя из «презумпции невиновности», что в отношении власти является презумпцией добросовестности, можно, в принципе, обсудить подходы к разрешению всех назревших в обществе противоречий, пройти по всему списку.
При таком подходе можно утверждать, что на ряде направлений предыдущие действия правительства не отвечают принципам ни правой, ни левой политики. Они — продукт утопического мышления. Иногда у нас называют их следствием либеральной доктрины. Это неверно, основоположник этой доктрины Адам Смит отвергал «подлую максиму хозяев», которая гласит: «Все для нас и ничего для других». Во многих отношениях социальная программа Грефа не укладывается в нормы даже того «дикого капитализма», который оправдывали первоначальным накоплением. У наших же «хозяев», получивших капитал готовеньким и на ходу, нет оправданий.
В.В.Путин, одобряя «программу Грефа», исходит из сильного тезиса: «Политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна… У нас нет другого выхода, кроме как сокращать избыточные социальные обязательства и строго исполнять те, которые мы сохраним».
Этот тезис вне дилеммы правый-левый, он просто неадекватен реальности. Социальные обязательства, которые до сих пор несло государство, не были избыточными, они были в высшей мере недостаточными. Население держится на пределе возможностей, отступая шаг за шагом к «цивилизации трущоб», к архаическим укладам хозяйства и быта. С другой стороны, государственный патернализм всегда экономически возможен — он определяется не величиной казны, а критериями, из которых исходит власть.
Вот, В.В.Путину по телефону задали вопрос о росте цен на хлеб, и он отвечает: «Цены [на зерно] выросли. Они выросли на мировых рынках. И, разумеется, предприниматели, работающие в области сельского хозяйства, стараются извлечь максимальную прибыль». Под «предпринимателями» понимаются торговцы, а не крестьяне.
Это суждение — не правое и не либеральное. И правые, и либералы Запада были научены тысячами хлебных бунтов, вызванных ростом цен на хлеб из-за экспортных спекуляций зерном. Такими бунтами начиналась и Французская революция. Поэтому уже два века экспорт зерна нигде не «разумеется» как свободное предприятие, следующее принципу максимальной прибыли, — он находится под строгим контролем государства.
Это частность, но дело в том, что такими частностями насыщены и заявления, и дела власти. Приведут ли выборы к изменению этих установок, мы узнаем очень скоро.
Февраль 2004г.
Входим в зону ускорения
Выборная кампания — это как медицинское обследование общества и государства, выявляет нарушения и патологии жизненно важных систем. Не всех, но многих — зрения и слуха, нервной системы и психики, пищеварения и опорно-двигательного аппарата.
Выборы в Госдуму 2003 г. показали, что болезнь нашего общества и, конкретнее, нашей культуры перешла в открытую форму. Истощение, деградация и омертвление тканей происходят в неожиданно быстром темпе, и прогноз становится не просто неопределенным, но и неблагоприятным. Я не говорю здесь о результатах выборов, политической конфигурации новой Госдумы и перспектив власти справиться с кризисом при такой политической конфигурации. Это особая тема, а здесь — именно о том, как отразилось культурное состояние общества в выборной кампании.
Симптомы болезни проявились давно и накапливались постепенно. Уже «шестидесятники» начали отход от важнейших устоев русской культуры и норм Просвещения, а затем и совершили радикальный разрыв с этими устоями и нормами. Совершенно неважно, что видимым объектом их «грызущей критики» нам представлялись идеалы и нормы советского строя. Эти идеалы и нормы были лишь исторически данной ипостасью культурного ядра российской цивилизации периода Нового времени, периода вынужденно ускоренной модернизации.
В момент культурного стресса и мировоззренческой ломки, вызванной чрезвычайно быстрой урбанизацией, элитарная интеллигенция, тяготившаяся советским строем, обратилась к новому городскому «среднему классу» и к послевоенной молодежи с разрушительной программой. Разрушительность ее была в том, что в качестве политического оружия были использованы соблазн и растление — идеологи взывали к антигуманному началу в человеке, к инстинкту хищника.
Именно тогда на интеллигентских кухнях стала вызревать та скрытая до поры до времени русофобия, которая в середине 80-х годов стала зрелой официальной концепцией — Россия как «тысячелетняя раба», русские как народ-люмпен, народ-иждевенец и т.д. Тогда в мышление элиты вошли представления самого махрового социал-дарвинизма, с делением людей на «сильных» и «слабых», с прославлением безработицы и конкуренции, с утверждением права только «сильных» на собственность.
Именно тогда началась интенсивная поэтизация и легитимация уголовного мировоззрения. Использовав как таран Высоцкого, эта программа завершилась почти полным захватом эстрады уголовной лирикой и введением уголовной лексики и логики в язык «политического класса». Соответственно языку эволюционировала и практика господствующего меньшинства — ведь образ мысли и образ действий связаны неразрывно. Общественная жизнь пропиталась коррупцией и преступностью, их мертвенное сияние почти ощутимо исходит из облика нынешних «хозяев жизни».
Самым фундаментальным следствием этого культурного поворота нашей элитарной интеллигенции стала постепенная, но быстрая эрозия главных достижений Просвещения — рационального мышления и гуманистических идеалов. В России они, соединившись с православным представлением о человеке и общинным крестьянским мироощущением, породили «советский проект». Антисоветская субкультура, взявшись подорвать, осмеять и опорочить главные смыслы этого проекта, неминуемо подрывала, осмеивала и порочила устои Просвещения. Выборная кампания 2003 г. — зрелый плод этой деятельности. И плод этот, на мой взгляд, поистине страшен, как глумливое отпевание российской демократической интеллигенции, совершившей историческое самоубийство.
Когда торжествующий Жириновский, опираясь на теневые гарантии безнаказанности и на предоставленные ему ресурсы телевидения, изгалялся буквально над всеми организованными политическими партиями, над всеми наболевшими проблемами страны, над всеми историческими выборами ее судьбы, он, как мерзкий шут на оргии властителя, был аллегорией того порядка, к которому логично привели эти политические силы. Та смесь правды и лжи, справедливых обвинений и низкой клеветы, что он извергал в экстазе, была гротеском, но этот гротеск верно отражал то шизофреническое и грязное состояние, в которое приведено за последние 15 лет сознание «политического класса» и «элиты общества». Как с горечью выразился один обозреватель, в этой кампании наконец-то «произошла ЛДПРизация всех партий».
К несчастью, этот процесс сильно затронул не только политиков, но уже и все слои общества, притерпевшегося к нашему шизофреническому кризису. Интеллектуальная деградация верхушки пришла в соответствие с огрублением и упрощением того языка, в котором осмысливает реальность масса избирателей, и на момент между ними возникла гармония — гармония антимодерна, общего озлобления и общего угасания творческого импульса.
Установился общий, понятный и узаконенный язык общественных дебатов, который «втянул» в себя весь процесс рассуждений и убеждения. «Фашисты, предатели, „шестерки“, проститутки, колхозники, свинья, животное» — вот как квалифицировали друг друга лидеры политических партий перед лицом всего мира. И все это заглушал рев Жириновского: «Всех повесить!» А ведь он — образованный и дисциплинированный человек, никогда ни на йоту не отступающий от инструкций начальства. И при этом — лидер либерально-демократической (!) партии. Какого парламентаризма можно ждать от депутатов, которые в ходе предвыборных дебатов так грязно обзывали друг друга! Вот тут уж уместен уголовный термин — все они в этой кампании были «опущены».
Можно сказать, что после прихода к власти в России в конце 80-х годов тех сил, что сорок лет назад начали свой крестовый поход против советского строя как одного из главных проектов Просвещения, к настоящему моменту в политической сфере выработан и внедрен язык, вообще исключающий противостояние мнений и программ. Остались шокирующие публику личные оскорбления и «осквернение духовного пространства». Вот в чем выражается сегодня тоталитаризм созданного «демократами» политического порядка, а вовсе не в полицейских репрессиях.
В этом порядке просто невозможно говорить о реальном историческом выборе, перед которым стоит страна, о причинах и глубине кризиса, об альтернативах и компромиссах. Нет форума для такого разговора, выхолощена даже проходящая раз в четыре года выборная кампания. Человека, который начал бы такой разговор, не услышали бы, а все политики боятся показаться белой вороной. Программные установки пытались изложить левые партии, но и их вынудили огрызаться.
Тоталитаризм виден и в том, что происходящий на наших глазах интеллектуальный распад вовсе не является стихийным процессом. Его матрица задана верховной властью, его коридор выстроен финансовыми инструментами, теневыми соглашениями и установками СМИ. Уход и Президента, и «его» партии от ясного изложения программных установок является принципиальным. Более того, непрестанное повторение лозунга «курс реформ не будет изменен» находится в настолько вопиющем противоречии со столь же непрестанными сообщениями об остром кризисе главных систем жизнеобеспечения страны, что уже одно это создает ощущение абсурда. Обещания чудес вроде «удвоения ВВП» нисколько не ослабляют этого ощущения, реальные процессы и чудеса движутся в разных плоскостях и никакого конфликта в сознании людей не создают.
Появление «партии власти», во многих своих внешних чертах напоминающей КПСС, но начисто лишенной идеологии и проекта («мы — партия президента»), есть явление глубокого регресса. Можно ли представить себе официозную партию в стране, переживающей кризис, которая во время выборной кампании отказалась бы от участия в дебатах? Ведь это не только означает ее полную уверенность в мощности «административного ресурса», но и отсутствие всякой потребности в завоевании легитимности, уважения. Да, выборы дадут такой партии легальные депутатские мандаты, но не дадут идейного авторитета. Ведь из обрывочных и туманных высказываний Грызлова и Слиски связного представления о доктрине этой партии люди получить никак не могут — а возможность общественного диалога эта партия отвергает. Это «партия власти», которая держится только благодаря слабости оппозиции. Какой уж тут выход из кризиса.
Те «внешние эффекты» выборной кампании, о которых сказано выше, скрывают, маскируют тяжелое состояние общества и власти — исчерпание идейного, программного ресурса сложившихся политических сил и увядание ростков гражданского общества. Т.н. «консолидация» общества вокруг В.В.Путина и послушное голосование за «его» партию не несут в себе ни идеи, ни воли прорыва из нынешней патовой ситуации («исторической ловушки»), в которой находится страна.
Сейчас, когда от парламентской трибуны удалены СПС и Яблоко, а также сильно «придушена» КПРФ, проблема выбора, обсуждение (пусть и вязкое, туманное) альтернативных векторов исторического пути России вообще устраняются из политического пространства. Все теперь будет сводиться к «принятию решений», но и этот процесс перестает теперь быть проблематичным и принципиального обсуждения вызывать не будет.
«Революция гунна» входит в свою завершающую стадию.
Декабрь 2003г.
Выборы в Госдуму 2003 г. показали, что болезнь нашего общества и, конкретнее, нашей культуры перешла в открытую форму. Истощение, деградация и омертвление тканей происходят в неожиданно быстром темпе, и прогноз становится не просто неопределенным, но и неблагоприятным. Я не говорю здесь о результатах выборов, политической конфигурации новой Госдумы и перспектив власти справиться с кризисом при такой политической конфигурации. Это особая тема, а здесь — именно о том, как отразилось культурное состояние общества в выборной кампании.
Симптомы болезни проявились давно и накапливались постепенно. Уже «шестидесятники» начали отход от важнейших устоев русской культуры и норм Просвещения, а затем и совершили радикальный разрыв с этими устоями и нормами. Совершенно неважно, что видимым объектом их «грызущей критики» нам представлялись идеалы и нормы советского строя. Эти идеалы и нормы были лишь исторически данной ипостасью культурного ядра российской цивилизации периода Нового времени, периода вынужденно ускоренной модернизации.
В момент культурного стресса и мировоззренческой ломки, вызванной чрезвычайно быстрой урбанизацией, элитарная интеллигенция, тяготившаяся советским строем, обратилась к новому городскому «среднему классу» и к послевоенной молодежи с разрушительной программой. Разрушительность ее была в том, что в качестве политического оружия были использованы соблазн и растление — идеологи взывали к антигуманному началу в человеке, к инстинкту хищника.
Именно тогда на интеллигентских кухнях стала вызревать та скрытая до поры до времени русофобия, которая в середине 80-х годов стала зрелой официальной концепцией — Россия как «тысячелетняя раба», русские как народ-люмпен, народ-иждевенец и т.д. Тогда в мышление элиты вошли представления самого махрового социал-дарвинизма, с делением людей на «сильных» и «слабых», с прославлением безработицы и конкуренции, с утверждением права только «сильных» на собственность.
Именно тогда началась интенсивная поэтизация и легитимация уголовного мировоззрения. Использовав как таран Высоцкого, эта программа завершилась почти полным захватом эстрады уголовной лирикой и введением уголовной лексики и логики в язык «политического класса». Соответственно языку эволюционировала и практика господствующего меньшинства — ведь образ мысли и образ действий связаны неразрывно. Общественная жизнь пропиталась коррупцией и преступностью, их мертвенное сияние почти ощутимо исходит из облика нынешних «хозяев жизни».
Самым фундаментальным следствием этого культурного поворота нашей элитарной интеллигенции стала постепенная, но быстрая эрозия главных достижений Просвещения — рационального мышления и гуманистических идеалов. В России они, соединившись с православным представлением о человеке и общинным крестьянским мироощущением, породили «советский проект». Антисоветская субкультура, взявшись подорвать, осмеять и опорочить главные смыслы этого проекта, неминуемо подрывала, осмеивала и порочила устои Просвещения. Выборная кампания 2003 г. — зрелый плод этой деятельности. И плод этот, на мой взгляд, поистине страшен, как глумливое отпевание российской демократической интеллигенции, совершившей историческое самоубийство.
Когда торжествующий Жириновский, опираясь на теневые гарантии безнаказанности и на предоставленные ему ресурсы телевидения, изгалялся буквально над всеми организованными политическими партиями, над всеми наболевшими проблемами страны, над всеми историческими выборами ее судьбы, он, как мерзкий шут на оргии властителя, был аллегорией того порядка, к которому логично привели эти политические силы. Та смесь правды и лжи, справедливых обвинений и низкой клеветы, что он извергал в экстазе, была гротеском, но этот гротеск верно отражал то шизофреническое и грязное состояние, в которое приведено за последние 15 лет сознание «политического класса» и «элиты общества». Как с горечью выразился один обозреватель, в этой кампании наконец-то «произошла ЛДПРизация всех партий».
К несчастью, этот процесс сильно затронул не только политиков, но уже и все слои общества, притерпевшегося к нашему шизофреническому кризису. Интеллектуальная деградация верхушки пришла в соответствие с огрублением и упрощением того языка, в котором осмысливает реальность масса избирателей, и на момент между ними возникла гармония — гармония антимодерна, общего озлобления и общего угасания творческого импульса.
Установился общий, понятный и узаконенный язык общественных дебатов, который «втянул» в себя весь процесс рассуждений и убеждения. «Фашисты, предатели, „шестерки“, проститутки, колхозники, свинья, животное» — вот как квалифицировали друг друга лидеры политических партий перед лицом всего мира. И все это заглушал рев Жириновского: «Всех повесить!» А ведь он — образованный и дисциплинированный человек, никогда ни на йоту не отступающий от инструкций начальства. И при этом — лидер либерально-демократической (!) партии. Какого парламентаризма можно ждать от депутатов, которые в ходе предвыборных дебатов так грязно обзывали друг друга! Вот тут уж уместен уголовный термин — все они в этой кампании были «опущены».
Можно сказать, что после прихода к власти в России в конце 80-х годов тех сил, что сорок лет назад начали свой крестовый поход против советского строя как одного из главных проектов Просвещения, к настоящему моменту в политической сфере выработан и внедрен язык, вообще исключающий противостояние мнений и программ. Остались шокирующие публику личные оскорбления и «осквернение духовного пространства». Вот в чем выражается сегодня тоталитаризм созданного «демократами» политического порядка, а вовсе не в полицейских репрессиях.
В этом порядке просто невозможно говорить о реальном историческом выборе, перед которым стоит страна, о причинах и глубине кризиса, об альтернативах и компромиссах. Нет форума для такого разговора, выхолощена даже проходящая раз в четыре года выборная кампания. Человека, который начал бы такой разговор, не услышали бы, а все политики боятся показаться белой вороной. Программные установки пытались изложить левые партии, но и их вынудили огрызаться.
Тоталитаризм виден и в том, что происходящий на наших глазах интеллектуальный распад вовсе не является стихийным процессом. Его матрица задана верховной властью, его коридор выстроен финансовыми инструментами, теневыми соглашениями и установками СМИ. Уход и Президента, и «его» партии от ясного изложения программных установок является принципиальным. Более того, непрестанное повторение лозунга «курс реформ не будет изменен» находится в настолько вопиющем противоречии со столь же непрестанными сообщениями об остром кризисе главных систем жизнеобеспечения страны, что уже одно это создает ощущение абсурда. Обещания чудес вроде «удвоения ВВП» нисколько не ослабляют этого ощущения, реальные процессы и чудеса движутся в разных плоскостях и никакого конфликта в сознании людей не создают.
Появление «партии власти», во многих своих внешних чертах напоминающей КПСС, но начисто лишенной идеологии и проекта («мы — партия президента»), есть явление глубокого регресса. Можно ли представить себе официозную партию в стране, переживающей кризис, которая во время выборной кампании отказалась бы от участия в дебатах? Ведь это не только означает ее полную уверенность в мощности «административного ресурса», но и отсутствие всякой потребности в завоевании легитимности, уважения. Да, выборы дадут такой партии легальные депутатские мандаты, но не дадут идейного авторитета. Ведь из обрывочных и туманных высказываний Грызлова и Слиски связного представления о доктрине этой партии люди получить никак не могут — а возможность общественного диалога эта партия отвергает. Это «партия власти», которая держится только благодаря слабости оппозиции. Какой уж тут выход из кризиса.
Те «внешние эффекты» выборной кампании, о которых сказано выше, скрывают, маскируют тяжелое состояние общества и власти — исчерпание идейного, программного ресурса сложившихся политических сил и увядание ростков гражданского общества. Т.н. «консолидация» общества вокруг В.В.Путина и послушное голосование за «его» партию не несут в себе ни идеи, ни воли прорыва из нынешней патовой ситуации («исторической ловушки»), в которой находится страна.
Сейчас, когда от парламентской трибуны удалены СПС и Яблоко, а также сильно «придушена» КПРФ, проблема выбора, обсуждение (пусть и вязкое, туманное) альтернативных векторов исторического пути России вообще устраняются из политического пространства. Все теперь будет сводиться к «принятию решений», но и этот процесс перестает теперь быть проблематичным и принципиального обсуждения вызывать не будет.
«Революция гунна» входит в свою завершающую стадию.
Декабрь 2003г.
Сухие корни административной реформы
Реальная и публичная политика — разные вещи. Публичные заявления политиков призваны оправдать реальные действия — ссылками на волю Бога, народа, трудящихся, а в последнее время принципами демократии, рынка или иных подобных идолов. Как правило, власть стремится, однако, не допускать полного разрыва между ритуальными заявлениями и реальными целями — так, чтобы активная часть общества могла «читать между строк» и понимать смысл происходящего. Полное непонимание таит в себе много рисков.
Сейчас власть начала очередную “административную реформу”, и люди ломают голову: что за этим кроется? Ведь система управления государством — колоссальная и сложная машина, которая складывается исторически. Машина эта изучена плохо, всякая ее перестройка сопряжена с опасностью сломать что-то важное. На такую перестройку власть решается только в том случае, если она вызвана крайней необходимостью.
Почти всегда это необходимость такого рода, о которой нельзя сказать прямо и открыто. Причины, которые приводятся в оправдание реформы, удивительно однообразны, мы их слышим двадцать лет и они давно никого не трогают. Мол, машина управления перестраивается для придания ей большей эффективности, демократичности и прозрачности, а также якобы для сокращения разбухшего чиновничьего аппарата. Обычно перед такой реформой этот аппарат какое-то время поливается грязью в СМИ (мол, произвол, некомпетентность, коррупция и пр.).
За последние полвека мы видели две больших административных реформы. Первую пытался провести Н.С.Хрущев, и ее цель была понятна — сломать всю систему государственности “мобилизационного социализма” (“сталинизма”). Сопротивление этой программе ставило перед Хрущевым и вторую задачу — разрушить его базу в госаппарате. Видимо, эта вторая задача быстро стала главной, что и определило внешне нелогичный характер многих изменений в сфере управления (например, замены отраслевого управления хозяйством на территориальное или разделение партийных органов на городские и сельские). Подрыв государственной системы был остановлен снятием Хрущева с должности, но он успел сломать ряд важных механизмов управления и запустить гибельные процессы (в частности, образования местных и национальных номенклатурных кланов).
Более основательно повел дело М.С.Горбачев. Уже с 1987 г. все его действия в административной сфере представляли собой целостную программу разрушения советской государственности. Параллельный подрыв хозяйственной системы и мощная идеологическая программа парализовали всякую возможность сопротивления госаппарата. Мы видим, какую цену пришлось заплатить за ту административную реформу — развал СССР, паралич хозяйства, огосударствление мощного преступного мира, затяжные войны. Например, война в Чечне была “сконструирована” в ходе реформы власти и управления 1988-1991 гг.
Шаги той реформы казались необъяснимыми. Шли непрерывные слияния, расчленение и ликвидация ведомств. Один только КГБ испытал пять-шесть “перестроек”. Шли внешне бессмысленные кадровые перестановки. Управление хозяйством было парализовано: ради “упрощения” была ликвидирована иерархическая отраслевая структура, а ради “сокращения штатов” уволены 593 тыс. управленцев среднего звена. Это на время уничтожило всю информационную систему управления страны.
Уничтожению нашей “империи зла” помогло и то, что разрушение госаппарата заставило партийные органы отключиться от политики, пытаясь хоть в какой-то степени компенсировать паралич управления через связи с местными парторганизациями. Когда толпы восторженных энтузиастов шли в 1991 г. разгонять райкомы и горкомы, это пушечное мясо “демократии” даже не понимало, что сидящие там люди три года чудом связывали разорванные нити управления и спасали от полного краха системы жизнеобеспечения и охраны порядка.
В эпоху Ельцина это “реформирование” продолжилось, и к предыдущим причинам прибавилась одна очень весомая — на каждом этапе перехода к рынку стало так много прилипать к рукам реформаторов, что они были вынуждены создавать хаос просто в целях личной безопасности. Административная реформа — самый надежный способ спрятать концы в воду.
Перетасовка кадров достигла такой интенсивности, что один министр ухитрился за весь срок своих полномочий ни разу не ступить ногой во вверенное ему министерство (ходил такой миф). Начальниками главков становились люди, не имевшие ни малейшего представления о той отрасли, куда они попали. На совещаниях они высказывали самые странные суждения — хоть стой, хоть падай.
Но больше всего поражала во всей этой вакханалии живучесть государственного инстинкта в наших чиновниках. Вроде бы назначались проверенные, повязанные круговой порукой коррупции люди. Нет! Чуть-чуть войдут в курс дела, поговорят с людьми — просыпается в них какое-то смутное чувство, и начинают они сопротивляться реформе, ищут лазейки. Кто селу пытается помочь, кто транспорту, как-то перехитрить Чубайса и соглядатаев из МВФ.
Что же побудило начать очередную перетряску? Пока что на этот вопрос связного ответа нет. Даже околокремлевские политологи теряются в догадках, бормочут что-то невнятное. Надо устранить из аппарата людей, верных “семье”? Таких почти не осталось, да и не стоило из-за этого такой огород городить. Надо сломить сопротивление консерваторов, мешающих окончательному утверждению либеральных ценностей? Никто этим ценностям не мешает, ибо никто даже не знает, в чем они заключаются.
А главное, невозможно понять, что и в какую сторону изменится оттого, что ведомство Швыдкого будет теперь называться не министерством, а агентством культуры. Он так же, как и раньше, увлечен телевизионным шоу-бизнесом и, наверное, так же, как раньше, мечтает сплавить за границу коллекцию Балдина.
Некоторым правдоподобием обладает предположение, будто нанесение очередного удара по госаппарату — это примирительный жест в сторону космополитической бизнес-элиты и ее покровителей. Они давно щелкают зубами на чиновников, которые, дескать, творят произвол и обирают бедных олигархов. Е.Ясин даже грозил В.В.Путину: “События вокруг ЮКОСа — это шаг к победе бюрократии над бизнесом… Это шаг от управляемой демократии к полицейскому государству… До недавнего времени казалось, что президент стоит над схваткой, что ему для равновесия нужны две стороны — либералы и государственники. Теперь стало ясно, что это не так, по крайней мере, в данный момент. И выбор его очевиден”.
В ненависти к государству и чиновнику заходится и А.Н.Яковлев: «Говорят, теперь у нас стабильность. Боюсь, что эта „стабильность“ — синоним „реставрации“. Как „укрепление государства“ — синоним „укрепления бюрократии“. Ведь очевидно, что чиновничество, всевластие которого было подорвано уже с началом перестройки, сегодня берет реванш, снова становится безраздельным хозяином положения. Мне кажется, ставка на бюрократию — большая ошибка президента Путина… Не знаю, может быть, Путин думает, что бюрократия — это надежная „партия“, верное воинство, так он заблуждается. Чиновник всегда был первый предатель, ему переметнуться в другой лагерь — что улицу перейти… Опыт и интуиция мне подсказывают: если кто и погубит все, что было сделано доброго за последние 15 лет, а в конечном счете и страну, так это наш чиновник».
Но версия, что на В.В.Путина давят олигархи и демократы, все же хилая. Кто-кто, а олигархи прекрасно уживаются и с бюрократами, и с коррупцией. От них больше страдает мелкая сошка, а ее интересы в этой реформе никак уж не просматриваются. Даже напротив — передача обязанности потрошить карманы среднего класса частным фирмам (вроде страховых компаний и новых ЖЭКов) обещает быть пострашнее произвола чиновников.
Возникает даже подозрение, что вся эта административная перетряска затеяна вообще без всякой сверхзадачи — просто из реформаторского рвения. За 15 лет изменение всего устоявшегося стало высшей ценностью. Человек, получив кабинет в Кремле, считает просто неприличным и даже опасным не предложить программу какой-нибудь глубокой перестройки.
Если так, можно было бы принять эту волну за сравнительно безобидный рецидив горбачевско-ельцинского похода против государства и пересидеть его. Однако методы реформы оснований для такого оптимизма не дают. Ведь нередко метод оказывается губительнее цели.
Доктрина нынешней власти предполагает резкое сокращение функций государства (уход от “государственного патернализма”). Эти функции якобы должен взять на себя частный бизнес и “гражданское общество” (то есть само население). Но ни бизнес, ни граждане рвения не проявили, и власть решила просто ликвидировать свои функции путем ликвидации структур. Нет структуры — нет проблемы!
Решили, например, сбросить с государства функцию заботы о ЖКХ — и ликвидируют все структуры управления, которые занимались этой сферой, от министерства до ДЕЗов. Неважно, что необходимая функция от этого никуда не делась, что такая реформа ЖКХ неминуемо ведет к огромным издержкам и массовым страданиям людей.
Сейчас власть начала очередную “административную реформу”, и люди ломают голову: что за этим кроется? Ведь система управления государством — колоссальная и сложная машина, которая складывается исторически. Машина эта изучена плохо, всякая ее перестройка сопряжена с опасностью сломать что-то важное. На такую перестройку власть решается только в том случае, если она вызвана крайней необходимостью.
Почти всегда это необходимость такого рода, о которой нельзя сказать прямо и открыто. Причины, которые приводятся в оправдание реформы, удивительно однообразны, мы их слышим двадцать лет и они давно никого не трогают. Мол, машина управления перестраивается для придания ей большей эффективности, демократичности и прозрачности, а также якобы для сокращения разбухшего чиновничьего аппарата. Обычно перед такой реформой этот аппарат какое-то время поливается грязью в СМИ (мол, произвол, некомпетентность, коррупция и пр.).
За последние полвека мы видели две больших административных реформы. Первую пытался провести Н.С.Хрущев, и ее цель была понятна — сломать всю систему государственности “мобилизационного социализма” (“сталинизма”). Сопротивление этой программе ставило перед Хрущевым и вторую задачу — разрушить его базу в госаппарате. Видимо, эта вторая задача быстро стала главной, что и определило внешне нелогичный характер многих изменений в сфере управления (например, замены отраслевого управления хозяйством на территориальное или разделение партийных органов на городские и сельские). Подрыв государственной системы был остановлен снятием Хрущева с должности, но он успел сломать ряд важных механизмов управления и запустить гибельные процессы (в частности, образования местных и национальных номенклатурных кланов).
Более основательно повел дело М.С.Горбачев. Уже с 1987 г. все его действия в административной сфере представляли собой целостную программу разрушения советской государственности. Параллельный подрыв хозяйственной системы и мощная идеологическая программа парализовали всякую возможность сопротивления госаппарата. Мы видим, какую цену пришлось заплатить за ту административную реформу — развал СССР, паралич хозяйства, огосударствление мощного преступного мира, затяжные войны. Например, война в Чечне была “сконструирована” в ходе реформы власти и управления 1988-1991 гг.
Шаги той реформы казались необъяснимыми. Шли непрерывные слияния, расчленение и ликвидация ведомств. Один только КГБ испытал пять-шесть “перестроек”. Шли внешне бессмысленные кадровые перестановки. Управление хозяйством было парализовано: ради “упрощения” была ликвидирована иерархическая отраслевая структура, а ради “сокращения штатов” уволены 593 тыс. управленцев среднего звена. Это на время уничтожило всю информационную систему управления страны.
Уничтожению нашей “империи зла” помогло и то, что разрушение госаппарата заставило партийные органы отключиться от политики, пытаясь хоть в какой-то степени компенсировать паралич управления через связи с местными парторганизациями. Когда толпы восторженных энтузиастов шли в 1991 г. разгонять райкомы и горкомы, это пушечное мясо “демократии” даже не понимало, что сидящие там люди три года чудом связывали разорванные нити управления и спасали от полного краха системы жизнеобеспечения и охраны порядка.
В эпоху Ельцина это “реформирование” продолжилось, и к предыдущим причинам прибавилась одна очень весомая — на каждом этапе перехода к рынку стало так много прилипать к рукам реформаторов, что они были вынуждены создавать хаос просто в целях личной безопасности. Административная реформа — самый надежный способ спрятать концы в воду.
Перетасовка кадров достигла такой интенсивности, что один министр ухитрился за весь срок своих полномочий ни разу не ступить ногой во вверенное ему министерство (ходил такой миф). Начальниками главков становились люди, не имевшие ни малейшего представления о той отрасли, куда они попали. На совещаниях они высказывали самые странные суждения — хоть стой, хоть падай.
Но больше всего поражала во всей этой вакханалии живучесть государственного инстинкта в наших чиновниках. Вроде бы назначались проверенные, повязанные круговой порукой коррупции люди. Нет! Чуть-чуть войдут в курс дела, поговорят с людьми — просыпается в них какое-то смутное чувство, и начинают они сопротивляться реформе, ищут лазейки. Кто селу пытается помочь, кто транспорту, как-то перехитрить Чубайса и соглядатаев из МВФ.
Что же побудило начать очередную перетряску? Пока что на этот вопрос связного ответа нет. Даже околокремлевские политологи теряются в догадках, бормочут что-то невнятное. Надо устранить из аппарата людей, верных “семье”? Таких почти не осталось, да и не стоило из-за этого такой огород городить. Надо сломить сопротивление консерваторов, мешающих окончательному утверждению либеральных ценностей? Никто этим ценностям не мешает, ибо никто даже не знает, в чем они заключаются.
А главное, невозможно понять, что и в какую сторону изменится оттого, что ведомство Швыдкого будет теперь называться не министерством, а агентством культуры. Он так же, как и раньше, увлечен телевизионным шоу-бизнесом и, наверное, так же, как раньше, мечтает сплавить за границу коллекцию Балдина.
Некоторым правдоподобием обладает предположение, будто нанесение очередного удара по госаппарату — это примирительный жест в сторону космополитической бизнес-элиты и ее покровителей. Они давно щелкают зубами на чиновников, которые, дескать, творят произвол и обирают бедных олигархов. Е.Ясин даже грозил В.В.Путину: “События вокруг ЮКОСа — это шаг к победе бюрократии над бизнесом… Это шаг от управляемой демократии к полицейскому государству… До недавнего времени казалось, что президент стоит над схваткой, что ему для равновесия нужны две стороны — либералы и государственники. Теперь стало ясно, что это не так, по крайней мере, в данный момент. И выбор его очевиден”.
В ненависти к государству и чиновнику заходится и А.Н.Яковлев: «Говорят, теперь у нас стабильность. Боюсь, что эта „стабильность“ — синоним „реставрации“. Как „укрепление государства“ — синоним „укрепления бюрократии“. Ведь очевидно, что чиновничество, всевластие которого было подорвано уже с началом перестройки, сегодня берет реванш, снова становится безраздельным хозяином положения. Мне кажется, ставка на бюрократию — большая ошибка президента Путина… Не знаю, может быть, Путин думает, что бюрократия — это надежная „партия“, верное воинство, так он заблуждается. Чиновник всегда был первый предатель, ему переметнуться в другой лагерь — что улицу перейти… Опыт и интуиция мне подсказывают: если кто и погубит все, что было сделано доброго за последние 15 лет, а в конечном счете и страну, так это наш чиновник».
Но версия, что на В.В.Путина давят олигархи и демократы, все же хилая. Кто-кто, а олигархи прекрасно уживаются и с бюрократами, и с коррупцией. От них больше страдает мелкая сошка, а ее интересы в этой реформе никак уж не просматриваются. Даже напротив — передача обязанности потрошить карманы среднего класса частным фирмам (вроде страховых компаний и новых ЖЭКов) обещает быть пострашнее произвола чиновников.
Возникает даже подозрение, что вся эта административная перетряска затеяна вообще без всякой сверхзадачи — просто из реформаторского рвения. За 15 лет изменение всего устоявшегося стало высшей ценностью. Человек, получив кабинет в Кремле, считает просто неприличным и даже опасным не предложить программу какой-нибудь глубокой перестройки.
Если так, можно было бы принять эту волну за сравнительно безобидный рецидив горбачевско-ельцинского похода против государства и пересидеть его. Однако методы реформы оснований для такого оптимизма не дают. Ведь нередко метод оказывается губительнее цели.
Доктрина нынешней власти предполагает резкое сокращение функций государства (уход от “государственного патернализма”). Эти функции якобы должен взять на себя частный бизнес и “гражданское общество” (то есть само население). Но ни бизнес, ни граждане рвения не проявили, и власть решила просто ликвидировать свои функции путем ликвидации структур. Нет структуры — нет проблемы!
Решили, например, сбросить с государства функцию заботы о ЖКХ — и ликвидируют все структуры управления, которые занимались этой сферой, от министерства до ДЕЗов. Неважно, что необходимая функция от этого никуда не делась, что такая реформа ЖКХ неминуемо ведет к огромным издержкам и массовым страданиям людей.