— Подумал. Все будет так, как вы желаете. Димыч либо выйдет из изолятора, либо — переселится на кладбище.
   Хозяин удовлетворенно качнул зализанной головой.
   — Завтра, максимум — послезавтра, ожидаю информации… Кстати, не забудьте пообещать вашему другу Ромину за наводку десять тысяч баксов. Он стоит этих денег не только за услугу, которую окажет, но и за перспективное сотрудничество…
   Возвратившись к себе я залпом выпил один за другим два стакана воды. Разложил на столе бумаги и принялся рисовать… чертенят. Ошибаешься, бандит, все решится не завтра — сегодня, ибо после обеда наступит время приемов, пожалуют в офис твои дружки, заработает в вентиляционном отверстии мой радиомагнитофончик.». Проанализируем записи вместе со Славкой — придет конец и тебе и твоей «музыкальной» мастерской.
   А Сергеева я все же подставлю. Завтра же утром. К вечеру Димыч отойдет в царство теней — Ромин сделает это со свойственной ему дотошностью, даже могилку оборудует, даже крест поставит над пустым гробом.
   Все продумано и решено.
   Жалко только, что с убийством Севастьянова порвалась путеводная ниточка, которая должна была привести меня в логово покровителей и вдохновителей преступного беспредела. Рыба гниет с головы — как верно сказано!
   Впрочем, почему порвалась ниточка? На другом её конце — помощник депутата Никаноров, работник хозяйственного управления Фомин. Вот завершу срочные дела с бандой Волина — переключусь на них. Тем более, что, как мне кажется, и у «музыкальной» команды, и у депутатской братии имеется одна и та же икона, перед которой они отбивают поклоны. Зовется эта «икона» жаждой обогащения, которую невозможно погасить, ибо она не имеет пределов. На этом и нужно сыграть задуманную «мелодию»…
   От раздумий оторвал шум шагов в коридоре. «Аналитический» кабинетик находится всего в нескольких шагах от хозяйского, поэтому посетителям не миновать моих дверей. Раньше они проходили мимо почти на цыпочках, сейчас, видимо, убедились в покровительстве, оказываемом скромному аналитику всесильным хозяином, считают своим долгом заглянуть, подобострастно поздороваться.
   Противно и… полезно.
   В дверь вежливо постучали. Получив разрешение, заглянул Богомол. Ни следа прежней ехидной улыбочки — светится дружелюбием. После того, как я поиграл на его цыплячьем горлышке, Листик превратился в лучшего друга. Привязанность к бывшему сыщику он то и дело подчеркивает ласковыми слрвечками и умильным выражением лица.
   — Добрый день, Константин Сергеевич, — прокудахтал он.
   — Не такой уж он добрый, — кивнул я на окно, за которым прыгал по лужам премерзкий дождик. — Впечатление — на улице не весна, а ранняя осень… Как дела, Евгений Степанович?
   Листик поморщился, будто я насильно засунул ему в рот таблетку хинина.
   — Какие там дела — они у вас, у меня — мелкие делишки, которых хватает разве на скудное пропитание… Помогли бы мне, а?
   — Чем же я могу помочь преуспевающему бизнесмену?
   Богомол опасливо посмотрел в сторону страшного кабинета Волина. Ему и хочется продолжить разговор с удачливым знакомым, и одолевает боязнь. Как бы не подслушали непростую беседу с бывшим врагом, а нынче — лучшим другом.
   Не сомневаюсь, что аптечный бизнесмен в удобную минуту с наслаждением всадит нож в спину «лучшему другу». Такова уж специфика уголовщиков, не знающих любви и дружбы, не признающих приятельских отношений. Все заслоняет жажда наживы.
   Листик переборол боязнь и решился на крохи откровенности.
   — Посоветуйте Семену Аркадьевичу уменьшить плату… Ведь обдирает почище рэкетиров…
   — Подумаю, — равнодушно обронил я.
   — А я уж отблагодарю вас… Не пожалеете… Значит, завтра навещу?
   — Не знаю, как сложится день.
   Отказать в услуге — проще всего, оказать её — намного сложней и… опасней. Черт его знает, как поведет себя непредсказуемый босс, услышав неожиданное «ходатайство». Авторитеты, воры в законе, короли всех мастей терпеть не могут, когда их шестерки дружат между собой, им значительно приятней и поэтому — безопасней всяческие разборки, ненависть, неприязнь.
   Не ожидая более конкретного согласия, Листик тихо прикрыл дверь и пошел по коридору. Походка стала более уверенной, полусогнутая спина выпрямлена.
   Включить маг? А что нового я услышу? Только зря истрачу дефицитную пленку… И все же, более машинально, чем продумано, я нажал клавишу дистанционного переключателя. Микронаушников не приготовил — они предназначены для более серьезных посетителей.
   Через полчаса после посещения Листика, пол в коридоре задрожал под тяжелыми шагами двух человек. Если, конечно, обитателей волинского зверинца можно называть людьми. Второва сопровождал охранник. Банкир — более значительная личность, нежели аптечный предприниматель, только что покинувший хозяйский кабинет.
   Занятно!
   — Добрый день, родственник, — без стука заглянул ко мне Второв. — С племяшкой не помирился?
   — Идут переговоры, — улыбнулся я. — Имеются кой-какие надежды…
   — Слава Богу… Как настроение у босса?
   — То улыбается, то морщится. Ничего особенного.
   После ухода банкира я сменил кассету. Все ранее записанное — прелюдия, вряд ли несущая в себе стоящую информацию. Сейчас заявится Пантелеймонов, его беседа с Волиным — решающая.
   Так и есть — идет. Почему-то один, без сопровождения. Или все охранники в разгоне, или — свой человек, изучивший все ходы и выходы. Скорее всего — второе.
   — Привет, изменник! — с явно наигранной веселостью прокричал генеральный директор Росбетона, настежь распахнув дверь. — Возвратиться в родные пенаты нет желания?
   Шикарный голубого цвета плащ распахнут, из под него выглядывает полотнище белого шарфа. Пижон, а не глава прсцветающей фирмы, связанной с едучим цементом, вязким бетоном, маслянными смазками для форм и опалубок.
   Но я подметил — настроение у бывшего босса далеко не праздничное, белый шарф напоминает просьбу о помиловании.
   — Разбитого не склеить, Вацлав Егорович, — с грустным сожалением ответил я. — Да и зачем? Где бы не служил — всегда к вашим услугам.
   — Запомню и при случае воспользуюсь…Возникнет необходимость — обращайся, помогу…
   — Вы — соответственно…
   Обменявшись с отставным начальником пожарно-сторожевой службы щедрыми обещаниями, генеральный, не прощаясь, потопал дальше.
   Услышав скрип двери хозяйского кабинета, я поспешно включил маг. Нельзя, ни в коем случае нельзя упустить хотя бы одно слово из перспективной для меня беседы. Вставил в ухо микронаушник и… ничего не услышал. Зарубежное дерьмо! Придется подождать до «расшифровки» кассет.
   Пока работает подслушивающее устройство мне предстоит не менее важный разговор по телефону. Важный не только для меня, но и для «слухачей» Волина, которые, небось, напряглись и подключили для верности свои магнитофоны.
   Ради Бога, ребятки, старайтесь, зарабатывайте кусок хлеба с ветчиной и черно-красной икоркой, мне не жалко. Ибо то, что вы сейчас услышите — отрепетировано, продумано и прштамповано не только капитаном Роминым, но и руководителями московской уголовки, с удовольствием согласившихся включиться во многообещающую игру.
   Сергеев ожидает моего звонка в МУРе. «Слухачи» — не полные идиоты, они прежде всего зафиксируют по какому номеру я звоню и доложат об этом любопытному хозяину. Поэтому ни комната, снятая в башне напротив мастерской, ни, тем более, любое другое жилье не годится — только один МУР.
   — Здорово!
   — Здравствуйте.
   — С тобой уже говорили?
   — Да, говорили.
   — Ну, и как ты смотришь на возможность заработать баксы, много баксов?
   — Хорошо смотрю, положительно… Только и опасность велика… Разговор — не телефонный, повидаться бы.
   — С удовольствием. Тот, кто тебе передал мое предложение, подскажет где меня найти и когда… Время не терпит, поэтому лучше сегодня же вечером.
   — Согласен…
   Беседа — на границе между полной деградацией мозговых извилин и легкой тупостью. Все окупается невероятной жадностью, которую мастерски изобразил Иван, и сохранением в тайне имен и фамилий. Именно эти две особенности должны покорить Волина, поверить в мою старательность и невероятную тягу к обогащению Сергеева.
   Представил себе, как удовлетворенно переглянулись «слухачи», как зашевелились их жадные пальцы, предчувствуя очередную немалую подачку хозяина, и ехидно заулыбался. Все идет по смазанным рельсам, движется по накатанной дорожке, близок час окончательной расплаты за все: и за убийства, и за покушения, и за похищения…
   Видели, как убегает собака, стащившая у хозяина кусок мяса? Так вот, я бежал значительно быстрей. Подгоняло желание добраться до своей квартиры, прослушать доверительные беседы между хозяином и его «дружанами». Во внутреннем кармане пиджака нетерпеливо «шевелились» миниатюрные кассетки. И, конечно, их родная мамаша — минимагнитофон. Но с начала предстоит повидаться с Иваном. Встреча с ним назначена на шесть вечера. Я торопился — подпирало время. На душе неспокойно, извлеченный из вентиляционной отдушины приборчик, кажется, прожигает ткань внутреннего кармана. Операция вступает в завершающую фазу. Один-два дня и я из бывшего заплеванного зека могу превратиться в достойного сотрудника уголовного розыска и в законного мужа самой красивой на свете женщины. А мои «дружаны» займут положенные им места за решеткой.
   Дай— то Бог!
   Вышел на станции «Речной вокзал», поднялся наверх. Оконченный рабочий день согнал к автобусам уйму людей. Как правило, стоят они молча, уставшие, поникшие. Женщины — с сумками, набитыми продуктами, мужчины с пустыми руками. Детей не видно — они под надзором бдительных бабушек ожидают родителей дома.
   Так было в царские времена, при разных видах социализма, так и сейчас в реформируемой России. Особенно сейчас, когда общество раскололось на две неравные части: рабы и господа. Первые пользуются общественным транспортом, обессиленные, высосанные до предела, вторые раскатывают на иномарках, изнеженные и богатые, жадные до развлечений и увеличения своих вкладов в отечественных и зарубежных банках.
   Сергеев, как условленно, стоял возле крайнего от выхода из метро остановочного павильона, вместе с другими ожидал редкого автобуса. Вместо того, чтобы сразу подойти к нему, я неприметно оглядел пассажиров, прошелся взглядом по окнам ближайших домов, проверил припаркованные к тротуару легковушки.
   Не может быть, чтобы никому не доверяющий Волин не отрядил за мной своих шестерок. Тем более, когда должно состояться столь ответственное свидание. Где же затаились волинские топтуны? Разве вычислишь? Среди пассажиров — вряд ли, не то «образование», не тот опыт… Скорей всего, сидят, как вши в складках одежды, за занавеской одного из окон, направив на меня бинокль и, возможно, хитроумный, подслушивающий на солидном расстоянии аппарат. Во времена моей работы в уголовном розыске таких не существовало, но всезнающий Костяк не раз твердил: действуют, завезены из-за рубежа, поэтому, дружан, будь на-чеку, берегись.
   Не знаю, так это или не так, но придется держать ушки на макушке и хвост трубой… Ага, вот где затаились топтуны! В припаркованной неподалеку от остановочного павильона иномарке — двое парней. Делают вид — увлечены беседой, но время от времени фиксируют меня настороженными взглядами
   Кажется, Ванька тоже заметил соглядатаев — повернулся к ним в полоборота и многозначительно подмигнул мне. Дескать, твой выход, дружище, разыгрывай мелодраму всерьез, без ошибок и накладок.
   И я разыграл.
   — Здравствуй, Ваня.
   — Привет, коли не шутите… Я вас не знаю, наверно, вы ошиблись адресом.
   — Меня направил наш общий друг. Это я разговаривал час тому назад с тобой по телефону…
   Сергеев опасливо оглядел пассажиров, припаркованные легковушки, окна домов. Парней-топтунов обошел взглядом. Ничего опасного — обычные «новые русские», ожидают либо дружка, либо подружку.
   — И как зовут нашего «общего друга»?
   — Вячеслав… Слава…
   Ваня демонстративно колебался. Соглашаться сразу — не резон, можно подставиться сыскарям из службы внутренней безопасности. С легкой руки министра они следят за всеми, без исключения, начиная с рядовых гаишников, обдирающих автолюбителей, и кончая важными генералами, которые оперируют несоизмеримыми суммами взяток.
   — И что хочет от меня ваш Слава?
   Я вкратце изложил задание, не раз и не два втиснутое в мою дурную башку Волиным.
   Не прекращая маловразумительной беседы, мы медленно двинулись в сторону от остановки, по направлению, параллельному стоящей иномарки с топтунами. Остановились с расчетом на тонкий слух бандюг — надеяться на какое-нибудь устройство — глупо и ненадежно.
   — Принимай, дружище, задаток, — «незаметно» я положил в карман Ванькиной ветровки врученный мне Волиным конверт с зелеными бумажками. — И вот ещё — надежное средство, которое поможет тебе получить остальные баксы, — рядом с конвертом удобно улеглась крохотная пробирка. — Двух зернышек хватит…
   Иван дрожащими руками заколол карман английской булавкой. Он так талантливо играл трудную свою роль, что я на какое-то мгновение поверил в жадность и трусость молоденького лейтенанта. Поверил и ужаснулся: а если это не игра?
   — Когда увидишь парня?
   — Сговорился с одним вертухаем… Сегодня вечером… Часов в девять…
   — Все ясно. Утром позвони. Не позже семи — в половине восьмого выхожу из дому на службу… И не трусь, дружище, не трепыхай нервы — они не восстанавливаются…
   Сергеев ответил «вымученной» улыбкой и, не прощаясь, поплелся к входу в метро. Я выждал минут десять, проследил от»езд бандитской иномарки, экипаж которой торопился доложить хозяину о подсмотренном и подслушанном. Потом весело сбежал на перрон, вскочил в предпоследний вагон поезда и помчался домой. Успокоившийся во время разговора с Ваней минимагнитофон снова ожил и принялся тревожно подталкивать хозяина. Дескать, не тяни, беги в свою однокомнатную берлогу, доставай из карманов кассеты, заряжай меня и слушай, слушай внимательно, придавая каждому слову второе-пятое значение.
   И я изо всех сил старался «не тянуть» — перескакивал с одного вида транспорта на другой, словно воздушный акробат с трапеции на трапецию. В под»езд дома влетел пулей, не ожидаясь лифта, побежал по лестнице…
   Из кухни доносилась неторопливая беседа мужчины и женщины. Ромин разговаривал с моей квартирной хозяйкой. Речь шла, конечно же, обо мне.
   — Не досаждает вам постоялец? — заботливо осведомлялся Славка. — Не устраивает ли пьянок, не водит сюда проституток?
   — Кто ж его знает? — с тревогой в голосе отвечала Клавдия Петровна. — Ныняшняя молодежь — сами знаете какая… Навроде все в порядке, мебель не побитая, бельишко чистое… Спасибочко, хорошего мужичка порекомендовали… Ежели и водит каких бабочек — парнишка молодой, горячий, грех осуждать…
   Сенцова жила этажем ниже у дочери, видимо, ежедневно наведывалась ко мне, проверяя чистоту и порядок. Ромин не исключал возможности «авторства» квартирной хозяйки в установке подслушивающих устройств, но, как говорится, непойманный — не вор.
   Цилиндрики под настольной лампой, в телефоне и на карнизе были включены и исправно информировапли волинских «слухачей». Ромин знал об этом, держался соответственно.
   — А как — с пьянками? — увеличивая волнительную заботу, жидкой кашкой расплывался капитан. — Пьет?
   — А кто нынче не пьет? Мой покойный мужик говаривал: водку не потребляет один телеграфный столб — изолятороры поставлены вниз горлышком, водочка вытекает, не держится.
   Славка внимательно выслушал древнюю байку, умудрился ни разу не улыбнуться.
   — А вот и наш гулена! — радостно вскричал он, когда я появился на пороге кухни. — Приглашает в гости, а сам на службе задерживается. Дескать, приходи, когда меня нет дома… Звоню, стучу — никого. Вот и пришлось побеспокоить добрейшую Клавдию Петровну. Хорошо еще, что она имеет запасные ключи, без этого впору возвращаться не солоно хлебавши… Небось, срочная работа? — сочувственно обратился ко мне Ромин. — Все исполнил?
   — Все, — устало вздохнул я. — Ты сегодня освободился раньше времени — не приболел ли, не дай Бог?
   — Ни одного вируса не заглотнул, — рассмеялся Славка. — Температура — семьдесят два градуса, с женой пополам.
   Сенцова поняла — она лишняя, друзья давно не виделись, им хочется пообщаться без свидетелей. Пора уходить. Поднялась, оправила юбку.
   — Ну, я пошла. Дочка поручила постирать, погладить, ей недосуг, ныне в банке ох какие строгости, не отлучиться, не вздохнуть…
   После ухода квартирной хозяйки я заперся на все три замка. Постарался сделать это с максимальным скрипом и шумом — пусть «слухачи» убедятся.
   — Тебе просили передать десять тысяч баксов…
   — За что? — удивился Ромин.
   — За выход на лейтенанта и — в счет будущих услуг.
   — Многовато, — артистически заколебался капитан. — Моя «цена», вроде, поменьше. Да и не сделал ничего особенного, так, по малости…
   — Прибедняешься, дружище? Не волнуйя, все — впереди, успеешь наработать. К тому же, Сергеев — дорогой подарочек.
   Во время обмена короткими словами и фразами мы отключили «жучек» на карнизе, уничтожили второй в телефонном аппарате. Оставили под настольной лампой, которую я «неловким движением» столкнул со стола. Видела бы Сенцова, как вдребезги разлетелся плафон — инфаркт обеспечен. Цилиндрик не пострадал.
   — Гляди, Костя, — жучек? Это кто ж тебе подсунул? Неужели наши сыщики сработали? Если так, я под колпаком…
   — Какой там колпак, — передразнил я трусливого капитана. — Давай поищем — может быть и в других местах присобачили. Выбросим на помойку — все дела… Ну, и артисты в МУРе, позавидуешь, на ходу подметки отдирают, подковки приделывают… Как думаешь, не лейтенант ли старается?
   — Сергеев? Грешишь, Костя, парняга не то, чтобы слишком верный, нет, просто повязанный. В прошлом месяце получил небольшую взятку за передачу подследственному какой-то бумажки. Станет известным — может крупно погореть. Поэтому я и порекомендовал его — замаранный…
   — Откуда тогда «жучки»?
   — Внутренняя безопасность зарабатывает место под солнцем, — твердо заявил Ромин. — Вслепую забрасывают крючки, авось клюнет какая-нибудь плотвичка. Понесут её, бедолагу, торжественно положат на стол тому же министру. Вот, дескать, как мы отрабатываем доверие и… зарплату… Ничего страшного, выбрось из головы. Вначале я тоже, честно сказать, напугался, потом — поразмыслил… Пока «внутренники» нас с тобой не зацепили за жабры, можно спать спокойно. И не только спать, но и жить…
   По замыслу, «слухачи» должны убедиться — наивные друзья уверены в том, что жучки принадлежат уголовке, у них нет ни малейшего подозрения в причастности Волина.
   С час мы со Славкой ползали на коленках, простукивали пол, шевелили занавески, прощупывали обои, проверяли мебель. Так старатели на приисках разыскивают золотинки в породе, вот только наши «золотинки» совсем другого качества и назначения. В заключение отключили цилиндрик в настольной лампе.
   — Кажется, все, — старательно отряхнул пиджак и модные брюки Славка. — Можно говорить открытым текстом…Принес?
   На кухонный стол лег минимагнитофон, рядом — две кассеты.

23

   Как я и предполагал, беседа Волина с аптечным препринимателем ничего нового не содержала. Слезливые просьбы Листика сократить размер «налога» встречали откровенные насмешки главы «крыши». Ссылки на предстоящее банкротство — наглый смех. Единственный «пунктик» привлек внимание.
   «Почему-то Второв платит меньше моего, а у него — банк…»
   «Второв — особая статья, с ним не равняйся.»
   «А Пантелеймонов?»
   «Тем более. Не хочешь платить — пожалуйста, сниму своих парней — сам разбирайся с рэкетирами…»
   Заключение «дружеского диалога» заставило насторожиться.
   «К тому же, ты провинился, а любая провинность вызывает наказание.»
   «В чем? — голос „аптекаря“ испуганно завибрировал. — Всегда делал, как ты скажешь…»
   «Наезжать на завербованного мною сыскаря кто тебе велел? Я?»
   Небольшая пауза. Я представил себе, как побледневший бизнесмен ловит открытым от изумления ртом почему-то сгустившийся воздух, как таращатся его хитрые глазища.
   «Тут дело, можно сказать, семейное, Семен Аркадьич… Когда-то сыщик повязал меня… Пришлось отсидеть…»
   Волин несколько раз насмешливо помычал. На подобии коровы, в ясли которой вместо вкусной травы подсыпали песок.
   «Не темни, меня не запутать. За тот случай ты сполна расплатился — три года Сутин пробалдел на зоне.»
   В принципе я давно был уверен — покушение организовал Листик. Даже сейчас, когда мы «помирились», я физически ощущаю волну ненависти, исходящую от аптечного бизнесмена. Его беседа с Волиным — лишнее подтверждение. А вот почему у «крыши» на первом месте Пантелеймонов, на втором — Второв, и где-то на «запятках услужливый Листик. Сейчас это — вопрос вопросов.
   Прослушивание записи беседы с банкиром несколько развеяли туман. Оказывается, дядя Светки — подставное лицо, фактическим владельцем банка является Волин, отмывающий через него грязные, окровавленные деньги.
   В принципе, ничего удивительного: сращивание криминальных группировок с властными структурами и с банковским бизнесом — реалии нашего смутного времени. В данном случае банком руководит от имени и по поручению откровенного бандюги бывший партийный бонза, правоверный коммунист. Вот тебе и ещё одно «сращивание», ранее просто немыслимое. Бывший секретарь горкома партии — шестерка главаря бандитской группировки! Уму непостижимо! Для такого партбилет и номенклатурная должность всегда была непробивваемым щитом и надежной маскировкой. Лишившись этой защиты, Второв оказался голеньким, несчастненьким. Вот его и пригрел Семен Аркадьевич, внушил уверенность, помахал перед чутким носом баксами и использовал для своих целей. Зачем — тоже ясно: экссекретарь сохранил связи, которые необходимы новому хозяину.
   Эта запись как бы просветила Волина, подняла его на несколько ступенек вверх. Обычная «крыша» с примесью примитивной уголовщины превратилась в самую настоящую банду оголтелых преступников,, имеющую свой собственный банк, свою вооруженную «гвардию», своих аналитиков и контрразведчиков.
   Запись беседы Волина и Пантелеймонова вообще оглушила нас со Славкой.
   Маг долго шипел, в нем — невнятные шорохи, непонятные шумы. Я догадался: хозяин накрывает на стол, готовит угощения для дорогого «друга». Звон стекла — упала со столика бутылка или фужер. Многослойная матерщина. Странно, при общении со мной Волин всегда обходился без ругательств, а тут…
   «Тебе из железной кружки пить, паскуда, так тебя и перетак! Не умеешь вести себя в приличном обществе, отправляйся в бардак!»
   «Извини, случайно… Я заплачу… Куплю новую…»
   Молчание. Судя по звукам — «друзья» насыщаются, пьют.
   «Куда девался все-таки обещаный мне сертификат на акции Росбетона?»
   Я насторожился на подобии охотничьей собаки, почуявшей дичь. Машинально положил руку на плечо Ромина, крепко сжал его.
   «Я ведь уже говорил — выписан на Севастьянова…»
   «Слышал. Твой Севастьянов уже отчитывается перед Богом. Мне не он нужен — сертификат… Что сказала Слепцова?»
   «Сперва молчала. Только молила оставить живой. А вот когда отнесли её в ванну и принялись окунать в воду с головой, заговорила… Вартаньян заставил выписать сертификат. За это дал бабе стопку баксов…»
   «У тебя в Росбетоне кто командует: генеральный директор или дерьмовый экономист?»
   Виноватое молчание. Я, будто на яву, вижу бодрого, деятельного Пантелеймонова, опустившего голову, перебирающего тонкими пальцами пуговицы на пиджаке. Вот кто, оказывается, задушил пожилую женщину!
   «Почему молчишь, падла? Не вернешь мне украденное — сам знаешь, что я с тобой сделаю!»
   Поток самого гнусного мата, змеиное шипение, сменяющееся ревом зверя, жаждущего добычи.
   «Пощади, Семен Аркадьевич… Ведь я все сделал, что можно. Даже на убийство пошел — думал сертификат находятся в сейфе Сурена… Слепцову тоже…»
   Господи, сколько накручено было версий — ни одна не оправдалась. Кто мог подумать, что Вартаньяна убил генеральный директор? Привычка нумеровать версии у меня в крови… А эта какая по счету?… Последняя.
   «Называется подвиг совершил, безмозглая скотина! Подколол Вартаньяна, а что толку? Мои шестерки поджарили бы его на огоньке, отполировали брюхо утюгом — раскрылся бы, никуда не делся.»
   «Я его вначале добром просил, а он… Вот и пришлось… Не я его, так он бы меня… Подскажи, как теперь поступить?»
   «Аннулируй выданный Севастьянову сертификат, выпиши новый — на меня! И не тяни, не заставляй принимать другие меры!»
   «Но как это сделать?… Сертификат в сейфе то ли у Фомина, то ли у Никанорова… Не устраивать же налет на Думу…»
   «Твои проблемы, дерьмо вонючее! Я и без того слишком долго ожидал, больше не намерен… Понял или пояснить другими словами? Даю тебе, тварь, неделю сроку, не выполнишь — пожалеешь, что на свет народился.»
   «Выполню… Не знаю как, но — выполню.»
   «Вот это другой разговор, за него стоит и выпить и закусить…»
   Длительное молчание, слышны только горестные вздохи Пантелеймонова и громкое отрыгивание Волина. Изредка — бульканье наливаемого в рюмки коньяка.