Страница:
Отец, много лет проработавший в правительстве, согласился:
— Настоящие турки говорили бы только по-русски.
— Или по-армянски, — сказал Николай.
— Турки по-армянски не говорят, — возразила мать, и была права, поскольку настоящие турки не удостаивали этот язык изучения, а жители тюркских стран, говорящие по-армянски, настоящими турками не являлись по определению, и им бы ни за что не доверили такое ответственное задание, как похищение гениального стратега.
— Так кто же это сделал? — спросил отец. — Провокаторы, желающие вызвать войну?
— Я думаю, армянское правительство, — сказал Николай. — Поставить ее во главе своего военного ведомства.
— Зачем, если они могли назначить ее открыто?
— Взять ее из школы открыто, — объяснил Николай, — значило бы объявить о военных намерениях Армении. То есть могло бы спровоцировать превентивные действия Турции или Азербайджана.
Поверхностное правдоподобие в словах Николая было, но Боб смотрел глубже. Такую возможность он предвидел уже тогда, когда дети с военным даром были еще в космосе. В то время главная опасность исходила от Полемарха, и Боб написал анонимное письмо двум лидерам общественного мнения, Локи и Демосфену, убеждая их использовать свое влияние для возвращения детей Боевой школы обратно на Землю, чтобы их не могли убить или захватить силы Полемарха в войне Лиги. Предупреждение помогло, но война Лиги закончилась, и почти все правительства повели себя так, будто наступил действительно мир, а не временное прекращение огня. Однако первоначальный анализ Боба сохранял силу. За попыткой переворота Полемарха в войне Лиги стояла Россия, и очень похоже было бы на Россию похитить Петру Арканян.
Но у него не было твердых доказательств, и он знал, что их никак не добыть — только в учреждениях самого Флота можно было получить доступ к военным компьютерным системам. Поэтому Боб оставил свои сомнения при себе, а отделался шуткой.
— Не знаю, Николай, — сказал он. — Поскольку инсценировка похищения вносит куда больший хаос, чем открытое назначение, то выходит, будто армянское правительство действительно настолько тупое, что им без Петры не обойтись.
— Пусть оно не тупое, — сказал отец. — Тогда кто это сделал?
— Люди, настроенные воевать и побеждать, и достаточно сообразительные, чтобы понять: для этого нужен талантливый стратег. И еще: страна достаточно большая, или достаточно незаметная, или достаточно далекая от Армении, чтобы ее не волновали последствия похищения. А вообще-то я бы предположил, что тому, кто это сделал, очень будет на руку заваруха на Кавказе.
— Тогда получается, что это какое-то большое и сильное государство близко от Армении? — спросил отец прямо. Потому что вблизи Армении было только одно большое и сильное государство.
— Возможно, но точно сказать нельзя, — ответил Боб. — Те, кому нужен полководец, подобный Петре, явно хотят устроить в мире бучу. Такую бучу, в которой легко выплыть наверх. Чтобы было много игроков, играющих друг против друга.
Говоря это, Боб сам поверил своим словам. Пусть Россия и была самой агрессивной страной мира до войны Лиги, но это не значит, что другие государства не захотят поиграть в ту же игру.
— Если мир будет ввергнут в хаос, — сказал Николай, — победит армия, у которой лучше полководец.
— Если хотите найти похитителя, ищите страну, которая больше всех говорит о мире и согласии. — Боб мыслил вслух.
— Слишком ты циничен, — недовольно возразил Николай. — Некоторые из тех, кто говорит о мире и согласии, хотят именно мира и согласия.
— А ты сам подумай. Страны, предлагающие себя в арбитры, — это те, которые считают, что должны править миром, и такое предложение есть всего лишь ход в игре.
— Не перегибай, — засмеялся отец. — В основном те страны, что предлагают себя в арбитры, хотят вернуть утраченный статус, а не обрести новый. Франция, Америка, Япония — они всегда вмешиваются, поскольку привыкли иметь за спиной силу, подкрепляющую такое вмешательство, и никак не могут привыкнуть, что этой силы уже нет.
— Да, папа, тут не угадаешь, — улыбнулся Боб. — Но сам факт, что ты отвергаешь возможность, будто за похищением стоят они, заставляет меня их считать более вероятными кандидатами.
Николай согласился с ним, смеясь.
— Вот почему тяжело иметь в доме двух выпускников Боевой школы, — вздохнул отец. — Вы думаете, что раз вы владеете военным мышлением, то политическое тоже вам доступно.
— А это одно и то же. Надо маневрировать и уклоняться от боя, пока не получишь подавляющего преимущества, — ответил Боб.
— Есть еще вопрос воли к власти, — возразил отец. — И даже если у отдельных людей в Америке, Франции и Японии такая воля есть, у народа в целом ее нет. Лидерам никогда не поднять эти нации на войну. Смотреть надо на страны зарождающиеся. На агрессивные народы, считающие себя обиженными, недооцененными. Воинственные и злобные.
— Целый народ людей воинственных и злобных? — спросил Николай.
— Что-то вроде Афин, — заметил Боб.
— Государство, относящееся к другим государствам именно так, — сказал отец. — Несколько самонадеянных исламских стран вполне могли бы разыграть такую пьесу, но они никогда бы не похитили христианскую девушку, чтобы поставить ее во главе своей армии.
— Могли похитить, чтобы ею не воспользовалась другая страна, — сказал Николай. — Что опять-таки возвращает нас к Армении и ее соседям.
— Интересная загадочка, — произнес Боб, — которую будем разгадывать там, куда отсюда смоемся.
Отец и Николай посмотрели на него как на тронутого. — Смоемся? — спросил отец. Первой поняла мать. — Похищают выпускников Боевой школы. И начали не просто с выпускников, а похитили члена группы Эндера, участницу настоящих боев. — И одну из лучших, — уточнил Боб.
Отец скептически поморщился:
— Один случай — еще не система.
— Не стоит ждать и смотреть, кто будет следующим, — сказала мать. — Пусть я лучше буду потом стыдиться из-за излишних предосторожностей, чем горевать из-за недостаточных.
— Подождем пару дней, — предложил отец. — И увидите, что ничего не случится.
— Первый раз мы ждали шесть месяцев, — возразил Боб. — Если похитители терпеливы, они еще полгода не будут действовать. Но если нет, то они уже действуют. И тогда мы с Николаем еще не в мешке только потому, что сорвали им планы, уехав на каникулы.
— Или же, — сказал Николай, — находясь на этом острове, мы им предоставляем идеальную возможность.
— Отец, — сказала мать, — позвонил бы ты да попросил защиту?
Отец заколебался, и Боб понимал почему. Политические игры — дело тонкое, и все, что отец сделает, обязательно отразится на его карьере.
— Ты же не просишь для себя привилегий, — сказал Боб. — Мы с Николаем — национальное достояние, как неоднократно и публично заявлял премьер. Сообщить в Афины, где мы, и попросить защитить нас и вывезти — я думаю, это хорошая мысль.
Отец достал мобильный телефон,
И получил только сигнал «система занята».
— Вот и оно, — сказал Боб. — Чтобы здесь, на Итаке, телефон был перегружен? Нам нужна лодка.
— Самолет, — предложила мать.
— Лодка, — сказал Николай. — И не из прокатных. Они наверняка ждут, что мы придем на пристань прямо к ним в руки и даже борьбы не будет.
— В соседних домах есть лодки, — сказал отец, — но мы этих людей не знаем.
— Они знают нас, — ответил Николай. — Боба в особенности. Мы же герои войны.
— Но в любом из этих домов могут быть как раз те, кто за нами наблюдает, — сказал отец. — Если за нами наблюдают. Мы никому доверять не можем.
— Давайте переоденемся для купания, — предложил Боб, — и пойдем на берег. Уйдем подальше, а там свернем к домам и найдем кого-нибудь, у кого лодка есть.
План был претворен в жизнь немедленно, поскольку лучшего никто не предложил. Через две минуты семья вышла из дому, без сумок и бумажников, хотя отец и мать сунули под одежду несколько удостоверений и кредитных карт. Боб и Николай резвились и смеялись, как обычно, а мать с отцом держались за руки, улыбаясь сыновьям — как обычно. Никаких признаков тревоги. Ничего, что заставило бы наблюдателей действовать немедленно.
Они успели отойти всего на четверть мили, как раздался взрыв — громкий, поблизости, и ударная волна качнула землю. Мать упала. Отец помог ей подняться, а Боб с Николаем оглянулись.
— Может, это и не наш дом, — сказал Николай.
— Возвращаться и проверять не будем, — отозвался Боб. Семья побежала, приноравливаясь к скорости матери, которая чуть прихрамывала из-за ободранного колена.
— Бегите вперед! — потребовала она.
— Мам, — ответил Николай. — Если тебя схватят — это то же самое, как схватить нас, потому что мы согласимся на все, чтобы тебя спасти.
— Они не будут нас захватывать, — сказал Боб. — Петру они хотели использовать. Меня они хотят убить.
— Нет! — ахнула мать.
— Он прав, — сказал отец. — Никто не взрывает дом, чтобы похитить его обитателей.
— Но мы не знаем, наш ли это был дом! — настаивала мать.
— Мама, — объяснил ей Боб, — это же основы стратегии. Любой ресурс, которым ты не можешь воспользоваться, следует уничтожить, чтобы им не воспользовался противник.
— Какой еще противник? — спросила мать. — У Греции нет врагов!
— Когда кто-то стремится к мировому господству, — сказал Николай, — для него все противники.
— Побежали быстрее, — велела мать.
Они побежали.
На бегу Боб думал о том, что сказала мать. Конечно, Николай был прав, но Боб не мог избавиться от мысли: «Может, у Греции врагов и нет, но у меня есть. Где-то в этом мире живет Ахилл. Допустим, он в тюрьме или под стражей, потому что он душевнобольной, потому что он убивал и убивал. Графф пообещал мне, что он не выйдет на свободу. Но Графф был судим военным трибуналом. Его оправдали, но уволили из армии. Он теперь министр колонизации — это не тот пост, на котором он может сдержать свое обещание насчет Ахилла. А если Ахилл чего-то в этом мире хочет, так это моей смерти».
Похитить Петру — это было бы вполне в духе Ахилла. И если у него есть возможность сделать такое — если к нему прислушивается какое-то правительство или влиятельная группа, — то ему очень просто подослать к Бобу убийц.
А не должен был Ахилл захотеть лично присутствовать?
Вряд ли. Он не садист. Он убивал собственными руками, когда был вынужден, но никогда не стал бы рисковать. Скорее всего он предпочтет убивать на расстоянии. Чужими руками.
Кто еще хочет смерти Боба? Любой другой противник попытался бы захватить его живым. После суда над Граффом его отметки по тестам Боевой школы стали достоянием гласности. Военные ведомства всех стран знали, что этот мальчишка по некоторым параметрам превосходит самого Эндера. За ним бы гонялись как за призом. За него и боялись бы больше других, чтобы он не оказался на противной стороне. Его могли бы убить, но сначала обязательно попытались бы захватить. Только Ахилл в любом случае предпочел бы видеть его мертвым.
Ничего этого Боб своей семье не сказал. Страхи насчет Ахилла прозвучали бы как мания преследования. Он сам не был уверен, что это не так. И все же, спеша по берегу вместе с семьей, Боб все более и более убеждался, что похитители Петры действовали под каким-то влиянием Ахилла.
Послышался звук вертолетных моторов, хотя самих машин еще не было видно, и Николай среагировал мгновенно.
— Уходим с пляжа! — крикнул он, и все бросились к ближайшей деревянной лестнице, ведущей вверх по обрыву.
Они поднялись только до половины, когда показались вертолеты. Пытаться скрыться не имело смысла. Один вертолет сел внизу на пляже, другой — наверху обрыва.
— Вниз легче, чем вверх, — сказал отец. — А на вертолетах эмблема греческой армии.
Боб не стал говорить — все и так знали, что Греция — член Нового Варшавского пакта, и вполне возможно, что ее военные вертолеты действуют по приказам России.
Семья молча спустилась вниз, колеблясь меж надеждой, отчаянием и страхом.
Выскочившие из вертолета солдаты были одеты в греческие мундиры.
— По крайней мере они не притворяются турками, — заметил Николай.
— Но откуда греческая армия узнала, что нас надо спасать? — спросила мать. — Взрыв был только несколько минут назад.
Ответ пришел быстро, как только семья Боба и Николая спустилась на пляж. Подошел полковник, которого отец немного знал, и отдал им честь. Нет, честь он отдал Бобу, со всем уважением, подобающим ветерану войны с жукерами.
— Вам привет от генерала Таркоса, — доложил полковник. — Он не прилетел лично, потому что нельзя было терять времени, как только мы получили предупреждение.
— Полковник Деканос, мы думаем, что нашим сыновьям грозит опасность, — сказал отец.
— Мы это поняли в тот самый момент, как пришла весть о похищении Петры Арканян. Но вас не было дома, и мы смогли вас найти только через несколько часов.
— Мы слышали взрыв, — сказала мать.
— Если бы вы были дома, — ответил ей полковник, — то погибли бы вместе с обитателями соседних домов. Место взрыва оцеплено солдатами. Пятнадцать вертолетов выслали искать вас — мы надеялись, что найдем вас живыми, — или преступников, если бы вы были убиты. Я уже доложил в Афины, что вы целы и невредимы.
— Они заблокировали телефонную связь, — сказал отец.
— Кто бы ни стоял за этим, организация у них блестящая, — сообщил полковник, — Оказывается, что в течение нескольких часов после похищения Петры Арканян пропали еще девять детей.
— Кто? — спросил Боб.
— Я пока не знаю имен. Мне сообщили только число.
— Среди них не было убитых?
— Нет, — ответил Деканос. — По крайней мере мне об этом не известно.
— Зачем они взорвали наш дом? — спросила мать.
— Знали бы мы «зачем», знали бы и «кто». И наоборот.
Мальчиков и родителей пристегнули к сиденьям. Вертолет взлетел с пляжа, но не очень высоко, а остальные выстроились сверху и вокруг. Как почетный эскорт.
— Наземные войска продолжают поиск преступников, — сказал полковник. — Но главной задачей было вывезти вас живыми.
— Мы за это очень благодарны, — искренне ответила мать.
Но Боб совсем не был так уж безоговорочно благодарен. Конечно, греческая армия поместит их в укрытие и будет тщательно защищать. Но при этом, как бы она ни старалась, скрыть его местонахождение от греческого правительства она не сможет. А греческое правительство уже много поколений назад, еще до войны с жукерами, стало сателлитом России в рамках Варшавского пакта. Значит, Ахилл — если это Ахилл и если он работает на Россию, если, если, если — но он сможет найти, где скрывается Боб. Тогда Боб окажется в смертельной опасности. Нет, он должен скрыться по-настоящему, где его не найдет ни одно правительство, где только он сам будет знать, кто он такой.
Трудность была не только в том, что он был по-прежнему ребенком — он был ребенком знаменитым. Оба эти качества делали практически невозможным передвигаться незаметно. Нужна будет помощь. Значит, придется какое-то время остаться под прикрытием военных и надеяться, что он успеет выбраться раньше, чем Ахилл — до него добраться. Если это Ахилл.
3
— Настоящие турки говорили бы только по-русски.
— Или по-армянски, — сказал Николай.
— Турки по-армянски не говорят, — возразила мать, и была права, поскольку настоящие турки не удостаивали этот язык изучения, а жители тюркских стран, говорящие по-армянски, настоящими турками не являлись по определению, и им бы ни за что не доверили такое ответственное задание, как похищение гениального стратега.
— Так кто же это сделал? — спросил отец. — Провокаторы, желающие вызвать войну?
— Я думаю, армянское правительство, — сказал Николай. — Поставить ее во главе своего военного ведомства.
— Зачем, если они могли назначить ее открыто?
— Взять ее из школы открыто, — объяснил Николай, — значило бы объявить о военных намерениях Армении. То есть могло бы спровоцировать превентивные действия Турции или Азербайджана.
Поверхностное правдоподобие в словах Николая было, но Боб смотрел глубже. Такую возможность он предвидел уже тогда, когда дети с военным даром были еще в космосе. В то время главная опасность исходила от Полемарха, и Боб написал анонимное письмо двум лидерам общественного мнения, Локи и Демосфену, убеждая их использовать свое влияние для возвращения детей Боевой школы обратно на Землю, чтобы их не могли убить или захватить силы Полемарха в войне Лиги. Предупреждение помогло, но война Лиги закончилась, и почти все правительства повели себя так, будто наступил действительно мир, а не временное прекращение огня. Однако первоначальный анализ Боба сохранял силу. За попыткой переворота Полемарха в войне Лиги стояла Россия, и очень похоже было бы на Россию похитить Петру Арканян.
Но у него не было твердых доказательств, и он знал, что их никак не добыть — только в учреждениях самого Флота можно было получить доступ к военным компьютерным системам. Поэтому Боб оставил свои сомнения при себе, а отделался шуткой.
— Не знаю, Николай, — сказал он. — Поскольку инсценировка похищения вносит куда больший хаос, чем открытое назначение, то выходит, будто армянское правительство действительно настолько тупое, что им без Петры не обойтись.
— Пусть оно не тупое, — сказал отец. — Тогда кто это сделал?
— Люди, настроенные воевать и побеждать, и достаточно сообразительные, чтобы понять: для этого нужен талантливый стратег. И еще: страна достаточно большая, или достаточно незаметная, или достаточно далекая от Армении, чтобы ее не волновали последствия похищения. А вообще-то я бы предположил, что тому, кто это сделал, очень будет на руку заваруха на Кавказе.
— Тогда получается, что это какое-то большое и сильное государство близко от Армении? — спросил отец прямо. Потому что вблизи Армении было только одно большое и сильное государство.
— Возможно, но точно сказать нельзя, — ответил Боб. — Те, кому нужен полководец, подобный Петре, явно хотят устроить в мире бучу. Такую бучу, в которой легко выплыть наверх. Чтобы было много игроков, играющих друг против друга.
Говоря это, Боб сам поверил своим словам. Пусть Россия и была самой агрессивной страной мира до войны Лиги, но это не значит, что другие государства не захотят поиграть в ту же игру.
— Если мир будет ввергнут в хаос, — сказал Николай, — победит армия, у которой лучше полководец.
— Если хотите найти похитителя, ищите страну, которая больше всех говорит о мире и согласии. — Боб мыслил вслух.
— Слишком ты циничен, — недовольно возразил Николай. — Некоторые из тех, кто говорит о мире и согласии, хотят именно мира и согласия.
— А ты сам подумай. Страны, предлагающие себя в арбитры, — это те, которые считают, что должны править миром, и такое предложение есть всего лишь ход в игре.
— Не перегибай, — засмеялся отец. — В основном те страны, что предлагают себя в арбитры, хотят вернуть утраченный статус, а не обрести новый. Франция, Америка, Япония — они всегда вмешиваются, поскольку привыкли иметь за спиной силу, подкрепляющую такое вмешательство, и никак не могут привыкнуть, что этой силы уже нет.
— Да, папа, тут не угадаешь, — улыбнулся Боб. — Но сам факт, что ты отвергаешь возможность, будто за похищением стоят они, заставляет меня их считать более вероятными кандидатами.
Николай согласился с ним, смеясь.
— Вот почему тяжело иметь в доме двух выпускников Боевой школы, — вздохнул отец. — Вы думаете, что раз вы владеете военным мышлением, то политическое тоже вам доступно.
— А это одно и то же. Надо маневрировать и уклоняться от боя, пока не получишь подавляющего преимущества, — ответил Боб.
— Есть еще вопрос воли к власти, — возразил отец. — И даже если у отдельных людей в Америке, Франции и Японии такая воля есть, у народа в целом ее нет. Лидерам никогда не поднять эти нации на войну. Смотреть надо на страны зарождающиеся. На агрессивные народы, считающие себя обиженными, недооцененными. Воинственные и злобные.
— Целый народ людей воинственных и злобных? — спросил Николай.
— Что-то вроде Афин, — заметил Боб.
— Государство, относящееся к другим государствам именно так, — сказал отец. — Несколько самонадеянных исламских стран вполне могли бы разыграть такую пьесу, но они никогда бы не похитили христианскую девушку, чтобы поставить ее во главе своей армии.
— Могли похитить, чтобы ею не воспользовалась другая страна, — сказал Николай. — Что опять-таки возвращает нас к Армении и ее соседям.
— Интересная загадочка, — произнес Боб, — которую будем разгадывать там, куда отсюда смоемся.
Отец и Николай посмотрели на него как на тронутого. — Смоемся? — спросил отец. Первой поняла мать. — Похищают выпускников Боевой школы. И начали не просто с выпускников, а похитили члена группы Эндера, участницу настоящих боев. — И одну из лучших, — уточнил Боб.
Отец скептически поморщился:
— Один случай — еще не система.
— Не стоит ждать и смотреть, кто будет следующим, — сказала мать. — Пусть я лучше буду потом стыдиться из-за излишних предосторожностей, чем горевать из-за недостаточных.
— Подождем пару дней, — предложил отец. — И увидите, что ничего не случится.
— Первый раз мы ждали шесть месяцев, — возразил Боб. — Если похитители терпеливы, они еще полгода не будут действовать. Но если нет, то они уже действуют. И тогда мы с Николаем еще не в мешке только потому, что сорвали им планы, уехав на каникулы.
— Или же, — сказал Николай, — находясь на этом острове, мы им предоставляем идеальную возможность.
— Отец, — сказала мать, — позвонил бы ты да попросил защиту?
Отец заколебался, и Боб понимал почему. Политические игры — дело тонкое, и все, что отец сделает, обязательно отразится на его карьере.
— Ты же не просишь для себя привилегий, — сказал Боб. — Мы с Николаем — национальное достояние, как неоднократно и публично заявлял премьер. Сообщить в Афины, где мы, и попросить защитить нас и вывезти — я думаю, это хорошая мысль.
Отец достал мобильный телефон,
И получил только сигнал «система занята».
— Вот и оно, — сказал Боб. — Чтобы здесь, на Итаке, телефон был перегружен? Нам нужна лодка.
— Самолет, — предложила мать.
— Лодка, — сказал Николай. — И не из прокатных. Они наверняка ждут, что мы придем на пристань прямо к ним в руки и даже борьбы не будет.
— В соседних домах есть лодки, — сказал отец, — но мы этих людей не знаем.
— Они знают нас, — ответил Николай. — Боба в особенности. Мы же герои войны.
— Но в любом из этих домов могут быть как раз те, кто за нами наблюдает, — сказал отец. — Если за нами наблюдают. Мы никому доверять не можем.
— Давайте переоденемся для купания, — предложил Боб, — и пойдем на берег. Уйдем подальше, а там свернем к домам и найдем кого-нибудь, у кого лодка есть.
План был претворен в жизнь немедленно, поскольку лучшего никто не предложил. Через две минуты семья вышла из дому, без сумок и бумажников, хотя отец и мать сунули под одежду несколько удостоверений и кредитных карт. Боб и Николай резвились и смеялись, как обычно, а мать с отцом держались за руки, улыбаясь сыновьям — как обычно. Никаких признаков тревоги. Ничего, что заставило бы наблюдателей действовать немедленно.
Они успели отойти всего на четверть мили, как раздался взрыв — громкий, поблизости, и ударная волна качнула землю. Мать упала. Отец помог ей подняться, а Боб с Николаем оглянулись.
— Может, это и не наш дом, — сказал Николай.
— Возвращаться и проверять не будем, — отозвался Боб. Семья побежала, приноравливаясь к скорости матери, которая чуть прихрамывала из-за ободранного колена.
— Бегите вперед! — потребовала она.
— Мам, — ответил Николай. — Если тебя схватят — это то же самое, как схватить нас, потому что мы согласимся на все, чтобы тебя спасти.
— Они не будут нас захватывать, — сказал Боб. — Петру они хотели использовать. Меня они хотят убить.
— Нет! — ахнула мать.
— Он прав, — сказал отец. — Никто не взрывает дом, чтобы похитить его обитателей.
— Но мы не знаем, наш ли это был дом! — настаивала мать.
— Мама, — объяснил ей Боб, — это же основы стратегии. Любой ресурс, которым ты не можешь воспользоваться, следует уничтожить, чтобы им не воспользовался противник.
— Какой еще противник? — спросила мать. — У Греции нет врагов!
— Когда кто-то стремится к мировому господству, — сказал Николай, — для него все противники.
— Побежали быстрее, — велела мать.
Они побежали.
На бегу Боб думал о том, что сказала мать. Конечно, Николай был прав, но Боб не мог избавиться от мысли: «Может, у Греции врагов и нет, но у меня есть. Где-то в этом мире живет Ахилл. Допустим, он в тюрьме или под стражей, потому что он душевнобольной, потому что он убивал и убивал. Графф пообещал мне, что он не выйдет на свободу. Но Графф был судим военным трибуналом. Его оправдали, но уволили из армии. Он теперь министр колонизации — это не тот пост, на котором он может сдержать свое обещание насчет Ахилла. А если Ахилл чего-то в этом мире хочет, так это моей смерти».
Похитить Петру — это было бы вполне в духе Ахилла. И если у него есть возможность сделать такое — если к нему прислушивается какое-то правительство или влиятельная группа, — то ему очень просто подослать к Бобу убийц.
А не должен был Ахилл захотеть лично присутствовать?
Вряд ли. Он не садист. Он убивал собственными руками, когда был вынужден, но никогда не стал бы рисковать. Скорее всего он предпочтет убивать на расстоянии. Чужими руками.
Кто еще хочет смерти Боба? Любой другой противник попытался бы захватить его живым. После суда над Граффом его отметки по тестам Боевой школы стали достоянием гласности. Военные ведомства всех стран знали, что этот мальчишка по некоторым параметрам превосходит самого Эндера. За ним бы гонялись как за призом. За него и боялись бы больше других, чтобы он не оказался на противной стороне. Его могли бы убить, но сначала обязательно попытались бы захватить. Только Ахилл в любом случае предпочел бы видеть его мертвым.
Ничего этого Боб своей семье не сказал. Страхи насчет Ахилла прозвучали бы как мания преследования. Он сам не был уверен, что это не так. И все же, спеша по берегу вместе с семьей, Боб все более и более убеждался, что похитители Петры действовали под каким-то влиянием Ахилла.
Послышался звук вертолетных моторов, хотя самих машин еще не было видно, и Николай среагировал мгновенно.
— Уходим с пляжа! — крикнул он, и все бросились к ближайшей деревянной лестнице, ведущей вверх по обрыву.
Они поднялись только до половины, когда показались вертолеты. Пытаться скрыться не имело смысла. Один вертолет сел внизу на пляже, другой — наверху обрыва.
— Вниз легче, чем вверх, — сказал отец. — А на вертолетах эмблема греческой армии.
Боб не стал говорить — все и так знали, что Греция — член Нового Варшавского пакта, и вполне возможно, что ее военные вертолеты действуют по приказам России.
Семья молча спустилась вниз, колеблясь меж надеждой, отчаянием и страхом.
Выскочившие из вертолета солдаты были одеты в греческие мундиры.
— По крайней мере они не притворяются турками, — заметил Николай.
— Но откуда греческая армия узнала, что нас надо спасать? — спросила мать. — Взрыв был только несколько минут назад.
Ответ пришел быстро, как только семья Боба и Николая спустилась на пляж. Подошел полковник, которого отец немного знал, и отдал им честь. Нет, честь он отдал Бобу, со всем уважением, подобающим ветерану войны с жукерами.
— Вам привет от генерала Таркоса, — доложил полковник. — Он не прилетел лично, потому что нельзя было терять времени, как только мы получили предупреждение.
— Полковник Деканос, мы думаем, что нашим сыновьям грозит опасность, — сказал отец.
— Мы это поняли в тот самый момент, как пришла весть о похищении Петры Арканян. Но вас не было дома, и мы смогли вас найти только через несколько часов.
— Мы слышали взрыв, — сказала мать.
— Если бы вы были дома, — ответил ей полковник, — то погибли бы вместе с обитателями соседних домов. Место взрыва оцеплено солдатами. Пятнадцать вертолетов выслали искать вас — мы надеялись, что найдем вас живыми, — или преступников, если бы вы были убиты. Я уже доложил в Афины, что вы целы и невредимы.
— Они заблокировали телефонную связь, — сказал отец.
— Кто бы ни стоял за этим, организация у них блестящая, — сообщил полковник, — Оказывается, что в течение нескольких часов после похищения Петры Арканян пропали еще девять детей.
— Кто? — спросил Боб.
— Я пока не знаю имен. Мне сообщили только число.
— Среди них не было убитых?
— Нет, — ответил Деканос. — По крайней мере мне об этом не известно.
— Зачем они взорвали наш дом? — спросила мать.
— Знали бы мы «зачем», знали бы и «кто». И наоборот.
Мальчиков и родителей пристегнули к сиденьям. Вертолет взлетел с пляжа, но не очень высоко, а остальные выстроились сверху и вокруг. Как почетный эскорт.
— Наземные войска продолжают поиск преступников, — сказал полковник. — Но главной задачей было вывезти вас живыми.
— Мы за это очень благодарны, — искренне ответила мать.
Но Боб совсем не был так уж безоговорочно благодарен. Конечно, греческая армия поместит их в укрытие и будет тщательно защищать. Но при этом, как бы она ни старалась, скрыть его местонахождение от греческого правительства она не сможет. А греческое правительство уже много поколений назад, еще до войны с жукерами, стало сателлитом России в рамках Варшавского пакта. Значит, Ахилл — если это Ахилл и если он работает на Россию, если, если, если — но он сможет найти, где скрывается Боб. Тогда Боб окажется в смертельной опасности. Нет, он должен скрыться по-настоящему, где его не найдет ни одно правительство, где только он сам будет знать, кто он такой.
Трудность была не только в том, что он был по-прежнему ребенком — он был ребенком знаменитым. Оба эти качества делали практически невозможным передвигаться незаметно. Нужна будет помощь. Значит, придется какое-то время остаться под прикрытием военных и надеяться, что он успеет выбраться раньше, чем Ахилл — до него добраться. Если это Ахилл.
3
ПОСЛАНИЕ В БУТЫЛКЕ
Кому: Carlotta % agape @ vatican. net / orders / sisters / ind
От: Graff % pilgrimage @ colmin. com
Тема: Опасность
Неужто они считают ее полной дурой?
Петре и получаса не потребовалось, чтобы понять: эти люди не турки. В языках она не была специалистом, но в говоре этих людей то и дело проскальзывали русские слова. Русского Петра тоже не знала, только несколько заимствованных слов в армянском, и в азербайджанском, конечно, тоже такие слова есть, но штука в том, что если произносишь заимствованное русское слово в армянской речи, оно у тебя и прозвучит по-армянски. А эти шуты переодетые, когда доходили до такого слова, переключались на русское произношение. Это надо быть отстающим учеником школы для дебилов, чтобы не понять, чего стоит их турецкая маскировка.
Решив, что узнала уже достаточно, Петра заговорила на общем:
— Мы уже переехали Кавказ? Когда мне дадут пописать? Кто-то ответил бранным словом.
— Да нет, пописать, — настаивала Петра. Она открыла глаза и заморгала. Оказалось, что она лежит на полу большой наземной машины. Петра попыталась сесть.
Один из мужчин сапогом толкнул ее обратно.
— Придумали, умники. По бетонке вы меня провезете тихо, но как вы меня посадите в самолет, чтобы никто не видел? Вам же надо, чтобы я тихо вышла, не поднимая шума?
— Ты сделаешь, как тебе скажут, или мы тебя убьем, — объявил ей мужчина с тяжелым сапогом.
— Если бы вам было разрешено меня убить, вы бы это сделали еще в Маралике. — Петра снова попыталась встать, и снова ее придавил сапог.
— Слушай внимательно! — потребовала она. — Меня похитили, потому что я кому-то нужна для планирования войны. А значит, я буду говорить с важными шишками. Они не дураки и понимают, что без моей доброй воли ничего не добьются. Потому-то вам не разрешили убивать мою мать. Так вот, если я им скажу, что готова на все, если мне поднесут твои яйца в бумажном кулечке, как ты думаешь, долго они будут решать, что им нужнее — мои мозги или твои яйца?
— Нам разрешено тебя убить.
Всего миг понадобился Петре, чтобы сообразить, зачем такое право было предоставлено подобным дебилам.
— Только если меня будут освобождать, а помешать этому вы не сможете. Тогда пусть меня убьют, лишь бы я не работала ни на кого другого. Посмотрим, создадите ли вы такие условия в аэропорту Гюнири.
Новое ругательство.
Кто-то быстро бросил какую-то русскую фразу, и по интонации и злобному смешку после слов Петра поняла смысл. «Тебе же говорили, что эта писюха гений».
Гений, как же. Если она такая умная, как она не сообразила, что кто-то попытается прибрать к рукам детей, выигравших войну? И наверняка именно детей, а не только ее, потому что она слишком низко в списке, чтобы кто-то далеко за пределами Армении выбрал ее одну из всех. Увидев запертую дверь, надо было бежать в полицию, а не лезть через черный ход. В России наверняка двери запирают, это считается обычным. Они плохо подготовились, хотя сейчас Петре было от этого не легче. Разве что она теперь знала, что они работают халтурно и не слишком умны. Похитить человека, который ничего не опасается, может каждый.
— Так что, Россия решила побороться за мировое господство? — спросила Петра.
Заткнись, — сказал сидящий перед ней мужчина.
— Я русского не знаю и учить его не собираюсь.
— И не придется, — сказала женщина.
— А правда, смешно выходит? Русские хотят захватить весь мир, но для этого им приходится говорить по-английски.
Нога на животе Петры надавила сильнее,
— Забыл про яйца в кулечке? — спросила Петра. Нога после секундного колебания убралась.
Петра села, и на этот раз никто не стал ее опрокидывать обратно.
— Развяжите меня, чтобы я села на сиденье. Ну, быстро! А то у меня руки болят. Ничему не научились со времен КГБ? Людям без сознания циркуляцию крови прерывать нельзя. А здоровенные русские гориллы как-нибудь справятся с четырнадцатилетней армянской девочкой.
Ленту сняли, и Петра уселась на сиденье рядом с Тяжелым Сапогом и еще каким-то типом, который старался на нее не смотреть — глядел то в левое окно, то в правое, потом опять в левое.
— Значит, это аэропорт Гюнири?
— А что, не узнаешь?
— Я здесь никогда не бывала. Когда бы я могла? На самолете я летала два раза — из Еревана, когда мне было пять лет, и обратно через девять лет.
— Она знает, что Гюнири — ближайший аэропорт, где нет коммерческих рейсов, — сказала женщина. Говорила она без какой-либо интонации — ни презрения, ни уважения. Совершенно ровный голос.
— А чья это гениальная идея? Никто не подумал, что пленные генералы не так уж хороши как стратеги?
— Во-первых, кто бы нам это сказал? — ответила женщина. — Во-вторых, может быть, ты заткнешься и узнаешь все в свое время?
— Это не по мне. Я — жизнерадостный разговорчивый экстраверт, который любит заводить дружбу с людьми.
— Ты самодовольный и пронырливый интроверт, который любит доставать людей до печенок.
— Хм, так вы что-то выяснили обо мне заранее?
— Нет, только в ходе непосредственных наблюдений. — Значит, у этой тетки есть чувство юмора. Вроде бы.
— Вы лучше молитесь, чтобы перелететь через Кавказский хребет и не попасться армянским ВВС.
Тяжелый Сапог презрительно фыркнул, показав, что он юмора не понимает.
— Мы, конечно, полетим на маленьком самолете и над Черным морем. А значит, спутники МКФ будут точно знать, где я.
— Ты больше не служишь в МКФ, — сказала женщина.
— То есть им на тебя наплевать, — пояснил Тяжелый Сапог.
Машина остановилась возле маленького самолета.
— Реактивный, смотри ты, — сказала Петра. — А вооружение у него есть? Или только взрывное устройство, на случай, если армянские ВВС начнут вас сажать, и тогда вы взорвете самолет вместе со мной?
— Тебя снова связать? — спросила женщина.
— Людям на вышке это очень понравится.
— Выводите ее, — скомандовала женщина.
У мужчин, сидевших по обе стороны от нее, хватило глупости открыть обе дверцы и выйти, предоставив ей выбор. Она выбрала Тяжелого Сапога — о нем она знала, что он дурак, а о втором не знала ничего. И он в самом деле был дурак, потому что взял ее за руку ниже плеча, а другой рукой стал закрывать дверь. Поэтому Петра отшатнулась в сторону, будто оступилась, мужчина покачнулся вместе с ней, а Петра, используя его хватку для опоры, нанесла двойной удар ногой — в пах и в колено. Оба раза она попала точно и сильно, и мужчина очень любезно ее отпустил перед тем, как упасть на землю, корчась и одной рукой зажимая пах, а второй пытаясь дотянуться до колена и поставить чашечку на место.
Они что, думали, будто она забыла все, чему ее учили по рукопашному бою? Она же его предупреждала, что получит его яйца в кульке?
Петра побежала со всех ног и очень радовалась быстроте, обретенной за месяцы тренировок в школе, а потом поняла, что они за ней не бегут. Значит, им это не надо.
Но она лишь успела это заметить, когда что-то острое вонзилось в спину над правой лопаткой. Петра успела замедлить бег, но не остановиться, когда свалилась наземь, снова лишившись сознания.
На этот раз ее держали под снотворным, пока не довезли до места, и поскольку Петра не видела никаких пейзажей, кроме стен чего-то вроде подземного бункера, она понятия не имела, где находится. Где-то в России — точнее неизвестно. По боли от ушибов на руках, на ногах и на шее, по царапинам на коленях, на ладонях и на носу Петра поняла, что обращались с ней не слишком бережно. Цена за то, чтобы быть самодовольным и пронырливым интровертом. А может, это было за доставание людей до печенок.
Петра лежала на койке. Вошла докторша и стала обрабатывать царапины чем-то вроде смеси спирта с кислотой без анестетика — по крайней мере так казалось.
— Это на тот случай, если недостаточно больно? — спросила Петра,
Докторша не ответила. Очевидно, та женщина предупредила ее, что бывает с теми, кто говорит с Петрой.
— А тому мужику, которого я двинула по яйцам, их ампутировали?
Снова молчание. Даже без всякого следа интереса. Может, это единственный образованный человек во всей России, который не говорит на общем?
Петре приносили еду, включался и выключался свет, но никто не приходил говорить с ней, и из комнаты ее не выпускали. Она слышала только звук тяжелых дверей, и было ясно, что ее решили наказать временным одиночным заключением за плохое поведение во время переезда.
От: Graff % pilgrimage @ colmin. com
Тема: Опасность
Я понятия не имею, где вы сейчас, и это хорошо, потому что вам грозит смертельная опасность, и чем труднее вас найти, тем лучше.
Поскольку я уже не служу в МКФ, я не в курсе того, что там происходит. Но сеть гудит сообщениями о похищении детей, которые служили в Командной школе вместе с Эндером. Это мог сделать кто угодно — всегда хватает стран и групп, чтобы задумать и выполнить такое дело. А вот чего вы, быть может, не знаете: попытки похитить одного из них не было. От одного своего друга я узнал, что пляжный дом на Итаке, где отдыхал Боб со своей семьей, был просто взорван — и с такой силой, что снесло все соседние дома и все их жильцы погибли. Боб и его семья уже успели покинуть этот дом и сейчас находятся под защитой греческих вооруженных сил. Предполагается, что об этом никто не знает, и убийцы сочтут, что выполнили свою задачу, но на самом деле в греческом правительстве — как, впрочем, в любом — дыр больше, чем в сыре, и убийцы наверняка уже знают больше меня о том, где сейчас Боб.
Есть только один человек на Земле, который предпочел бы захватить Боба мертвого, а не живого.
Это значит, что люди, укравшие Ахилла из больницы, не просто его используют — он у них принимает решения или по меньшей мере влияет на их принятие. Вам грозит серьезная опасность. Бобу — еще более серьезная. Он должен спрятаться очень глубоко, и в одиночку он этого сделать не сможет. Чтобы спасти жизнь ему и вам, я могу придумать только одно: вывезти вас обоих с планеты. В ближайшие месяцы мы отправляем наш первый конвой в колонии. Если я один буду знать, кто вы, мы сможем спрятать вас до вылета. Но мы должны как можно скорее добыть Боба из Греции. Вы со мной?
Не сообщайте мне, где вы. Как встретиться — придумаем.
Неужто они считают ее полной дурой?
Петре и получаса не потребовалось, чтобы понять: эти люди не турки. В языках она не была специалистом, но в говоре этих людей то и дело проскальзывали русские слова. Русского Петра тоже не знала, только несколько заимствованных слов в армянском, и в азербайджанском, конечно, тоже такие слова есть, но штука в том, что если произносишь заимствованное русское слово в армянской речи, оно у тебя и прозвучит по-армянски. А эти шуты переодетые, когда доходили до такого слова, переключались на русское произношение. Это надо быть отстающим учеником школы для дебилов, чтобы не понять, чего стоит их турецкая маскировка.
Решив, что узнала уже достаточно, Петра заговорила на общем:
— Мы уже переехали Кавказ? Когда мне дадут пописать? Кто-то ответил бранным словом.
— Да нет, пописать, — настаивала Петра. Она открыла глаза и заморгала. Оказалось, что она лежит на полу большой наземной машины. Петра попыталась сесть.
Один из мужчин сапогом толкнул ее обратно.
— Придумали, умники. По бетонке вы меня провезете тихо, но как вы меня посадите в самолет, чтобы никто не видел? Вам же надо, чтобы я тихо вышла, не поднимая шума?
— Ты сделаешь, как тебе скажут, или мы тебя убьем, — объявил ей мужчина с тяжелым сапогом.
— Если бы вам было разрешено меня убить, вы бы это сделали еще в Маралике. — Петра снова попыталась встать, и снова ее придавил сапог.
— Слушай внимательно! — потребовала она. — Меня похитили, потому что я кому-то нужна для планирования войны. А значит, я буду говорить с важными шишками. Они не дураки и понимают, что без моей доброй воли ничего не добьются. Потому-то вам не разрешили убивать мою мать. Так вот, если я им скажу, что готова на все, если мне поднесут твои яйца в бумажном кулечке, как ты думаешь, долго они будут решать, что им нужнее — мои мозги или твои яйца?
— Нам разрешено тебя убить.
Всего миг понадобился Петре, чтобы сообразить, зачем такое право было предоставлено подобным дебилам.
— Только если меня будут освобождать, а помешать этому вы не сможете. Тогда пусть меня убьют, лишь бы я не работала ни на кого другого. Посмотрим, создадите ли вы такие условия в аэропорту Гюнири.
Новое ругательство.
Кто-то быстро бросил какую-то русскую фразу, и по интонации и злобному смешку после слов Петра поняла смысл. «Тебе же говорили, что эта писюха гений».
Гений, как же. Если она такая умная, как она не сообразила, что кто-то попытается прибрать к рукам детей, выигравших войну? И наверняка именно детей, а не только ее, потому что она слишком низко в списке, чтобы кто-то далеко за пределами Армении выбрал ее одну из всех. Увидев запертую дверь, надо было бежать в полицию, а не лезть через черный ход. В России наверняка двери запирают, это считается обычным. Они плохо подготовились, хотя сейчас Петре было от этого не легче. Разве что она теперь знала, что они работают халтурно и не слишком умны. Похитить человека, который ничего не опасается, может каждый.
— Так что, Россия решила побороться за мировое господство? — спросила Петра.
Заткнись, — сказал сидящий перед ней мужчина.
— Я русского не знаю и учить его не собираюсь.
— И не придется, — сказала женщина.
— А правда, смешно выходит? Русские хотят захватить весь мир, но для этого им приходится говорить по-английски.
Нога на животе Петры надавила сильнее,
— Забыл про яйца в кулечке? — спросила Петра. Нога после секундного колебания убралась.
Петра села, и на этот раз никто не стал ее опрокидывать обратно.
— Развяжите меня, чтобы я села на сиденье. Ну, быстро! А то у меня руки болят. Ничему не научились со времен КГБ? Людям без сознания циркуляцию крови прерывать нельзя. А здоровенные русские гориллы как-нибудь справятся с четырнадцатилетней армянской девочкой.
Ленту сняли, и Петра уселась на сиденье рядом с Тяжелым Сапогом и еще каким-то типом, который старался на нее не смотреть — глядел то в левое окно, то в правое, потом опять в левое.
— Значит, это аэропорт Гюнири?
— А что, не узнаешь?
— Я здесь никогда не бывала. Когда бы я могла? На самолете я летала два раза — из Еревана, когда мне было пять лет, и обратно через девять лет.
— Она знает, что Гюнири — ближайший аэропорт, где нет коммерческих рейсов, — сказала женщина. Говорила она без какой-либо интонации — ни презрения, ни уважения. Совершенно ровный голос.
— А чья это гениальная идея? Никто не подумал, что пленные генералы не так уж хороши как стратеги?
— Во-первых, кто бы нам это сказал? — ответила женщина. — Во-вторых, может быть, ты заткнешься и узнаешь все в свое время?
— Это не по мне. Я — жизнерадостный разговорчивый экстраверт, который любит заводить дружбу с людьми.
— Ты самодовольный и пронырливый интроверт, который любит доставать людей до печенок.
— Хм, так вы что-то выяснили обо мне заранее?
— Нет, только в ходе непосредственных наблюдений. — Значит, у этой тетки есть чувство юмора. Вроде бы.
— Вы лучше молитесь, чтобы перелететь через Кавказский хребет и не попасться армянским ВВС.
Тяжелый Сапог презрительно фыркнул, показав, что он юмора не понимает.
— Мы, конечно, полетим на маленьком самолете и над Черным морем. А значит, спутники МКФ будут точно знать, где я.
— Ты больше не служишь в МКФ, — сказала женщина.
— То есть им на тебя наплевать, — пояснил Тяжелый Сапог.
Машина остановилась возле маленького самолета.
— Реактивный, смотри ты, — сказала Петра. — А вооружение у него есть? Или только взрывное устройство, на случай, если армянские ВВС начнут вас сажать, и тогда вы взорвете самолет вместе со мной?
— Тебя снова связать? — спросила женщина.
— Людям на вышке это очень понравится.
— Выводите ее, — скомандовала женщина.
У мужчин, сидевших по обе стороны от нее, хватило глупости открыть обе дверцы и выйти, предоставив ей выбор. Она выбрала Тяжелого Сапога — о нем она знала, что он дурак, а о втором не знала ничего. И он в самом деле был дурак, потому что взял ее за руку ниже плеча, а другой рукой стал закрывать дверь. Поэтому Петра отшатнулась в сторону, будто оступилась, мужчина покачнулся вместе с ней, а Петра, используя его хватку для опоры, нанесла двойной удар ногой — в пах и в колено. Оба раза она попала точно и сильно, и мужчина очень любезно ее отпустил перед тем, как упасть на землю, корчась и одной рукой зажимая пах, а второй пытаясь дотянуться до колена и поставить чашечку на место.
Они что, думали, будто она забыла все, чему ее учили по рукопашному бою? Она же его предупреждала, что получит его яйца в кульке?
Петра побежала со всех ног и очень радовалась быстроте, обретенной за месяцы тренировок в школе, а потом поняла, что они за ней не бегут. Значит, им это не надо.
Но она лишь успела это заметить, когда что-то острое вонзилось в спину над правой лопаткой. Петра успела замедлить бег, но не остановиться, когда свалилась наземь, снова лишившись сознания.
На этот раз ее держали под снотворным, пока не довезли до места, и поскольку Петра не видела никаких пейзажей, кроме стен чего-то вроде подземного бункера, она понятия не имела, где находится. Где-то в России — точнее неизвестно. По боли от ушибов на руках, на ногах и на шее, по царапинам на коленях, на ладонях и на носу Петра поняла, что обращались с ней не слишком бережно. Цена за то, чтобы быть самодовольным и пронырливым интровертом. А может, это было за доставание людей до печенок.
Петра лежала на койке. Вошла докторша и стала обрабатывать царапины чем-то вроде смеси спирта с кислотой без анестетика — по крайней мере так казалось.
— Это на тот случай, если недостаточно больно? — спросила Петра,
Докторша не ответила. Очевидно, та женщина предупредила ее, что бывает с теми, кто говорит с Петрой.
— А тому мужику, которого я двинула по яйцам, их ампутировали?
Снова молчание. Даже без всякого следа интереса. Может, это единственный образованный человек во всей России, который не говорит на общем?
Петре приносили еду, включался и выключался свет, но никто не приходил говорить с ней, и из комнаты ее не выпускали. Она слышала только звук тяжелых дверей, и было ясно, что ее решили наказать временным одиночным заключением за плохое поведение во время переезда.