Страница:
Но я отвлеклась.
Итак, Виталий принёс мне огромный букет цветов, забрал мой адрес и сердце и отправился со справкой из электростанции о благонадежности в город на Волге Кострому продолжать прерванную учёбу.
Я снова осталась одна.
Но всё уже было иначе, я не могла больше беззаботно бегать на танцы.
Мир был серым и скучным… На работе в окружении сумасшедших.
После работы тоже не было ничего радостного.
Что делать?
Начали приходить письма от Виталия, но даже это не спасало.
Однако жизнь всегда идёт полосочками, за темной полоской следует светлая.
Я получила отпуск и…о, чудо! — Путёвку в Крым.
Письма между Черновцами и Костромой зациркулировали более оживлённо. Было решено, что по пути в Крым я на один день остановлюсь в Киеве, где меня должен был по поручению Виталия встретить и проводить его друг Беня.
Каждый из нас получил письменный портрет другого, чтобы не разминуться в вокзальной суете.
Поезд плавно подкатил к перрону и самым красивым молодым человеком на нём (на перроне) оказался Беня.
Не думаю, что я была самой красивой девушкой в поезде, но тем не менее, Беня тоже сразу же меня узнал.
Он был чудный парень! Водил меня целый день по Киеву и показывал этот южный чудо — город.
К вечеру мы были влюблены друг в друга и в Киев, укутанный белыми кружевами цветущих каштанов.
Беня повёз меня к себе домой и познакомил со своими родителями.
С его мамой мы были тезками, и она смотрела на меня добрыми, ласкающими глазами.
За две минуты до отхода поезда Беня засунул меня в вагон, и крикнул вдогонку, чтобы я писала Виталию тоже, как будто между нами что-то уже есть или будет.
Я ни о чём не думала и не мечтала (а жаль!) Я была счастлива, что, наконец-то и у меня есть друзья, где всё просто и красиво и никто не тянет меня в постель.
Отдых в Крыму (на фоне таких событий) не оставил никаких воспоминаний.
Перед отъездом я получила из Киева телеграмму, где значилось, что я должна по пути домой остановиться в Киеве.
Под телеграммой красовалась Бенина подпись.
Я была несколько озадачена.
Стоя на подножке, подъезжающего вагона, я увидела сияющего Виталия и почти на ходу спрыгнула в его подставленные руки.
Он устроил мне сюрприз, подписавшись Беней.
Но в отличие от Бени, с родителями не познакомил, сказав, что они особые.(Увы, я в этом позже убедилась.)
Он устроил меня жить к одной знакомой девушке. Тогда это мне показалось не столь важным.
Теперь я знаю, что могла действительно стать счастливой, выбери я тогда Беню.
Но я на такие подвиги не способна!
Если я влюбляюсь, то надолго теряю голову и способность соображать.
Я становлюсь такой счастливой, что возношусь к небесам, становясь почти святой и совсем блаженной.
Чувства без ума!
И все же! Господи, какие это были три дня в летнем Киеве!
Почему-то описывать счастье трудно, а читать неинтересно.
Горе оно объёмно весомо и выпирает. От него трудно избавиться или укрыться, оно преследует и настигает.
А счастье нереально… Кажется, что сегодня ощутил прикосновение его крыльев, а завтра оно уже улетучилось.
Вздохи, ахи да восклицательные знаки, как ещё описать почему гуляние по городу может переполнить душу счастьем.
Не тогда ли превратится СЧАСТЬЕ из миража в реальность, когда человечество научится описывать и понимать это состояние, свое и чужое, также хорошо, как описывает и понимает ужасы.
К счастью, у Виталия был фотоаппарат и на память остались Киев, я и платье в полосочку.
На всё это я теперь с удовольствием взираю.
Три счастливых дня — как мгновение!
И снова осень, да психбольница!
Но я теперь не так одинока.
Я пишу и получаю письма. Я живу почти реальными надеждами.
Каждый день, а иногда два раза в день, бегаю я на главпочтамт, куда приходят письма.
Это драма, это поэма, это роман в письмах!
Мне не нужны танцы, мне не интересны «кавалеры», мне никто нужен!
Я пишу и жду письма!
Его письма перечитываю по много раз, а свои пишу на черновике, и затем старательно переписываю.
Но это не всё. Свершилось, наконец.
Я всерьёз приступила к учёбе для поступления в институт.
Каждый день я остаюсь после работы и, закрывшись в ординаторской, «долблю науку». Теперь только поступление в институт может изменить мою судьбу!
Итак, что я имела:
1) Необходимый для поступления пятилетний стаж работы.
2) Образование — 7 классов + медучилище.
3) Порочащая еврейская национальность.
4)Предстоящий летний отпуск в размере 45 рабочих дней, который можно использовать, чтобы поехать и попробовать сдать вступительные экзамены.
5) Любовь — как двигатель внутреннего сгорания, толкающий меня на подвиги, т.е. на учёбу в ординаторской после работы, когда я спать хочу!
Чего я не имела:
1) Папы, готового позаботиться и помочь в решении моих проблем.
2)Денег, чтобы нанять репетиторов.
3) Квартиры, где можно нормально и спокойно заниматься.
4) Информации и системы для подготовки в институт.
5) Возможности выучить самостоятельно за несколько месяцев иностранный язык, который в семилетней школе тогда вообще не учили, но требовалось сдать экзамен для поступления в институт.
6) Возможности прочесть за короткое время необходимую литературу и критику, чтобы вложить это в Прокрустово ложе экзаменационного сочинения, которое, якобы, каждый пишет сам, но на деле надо либо выучить его наизусть, либо подготовить гармошки-шпаргалки, запрятать их в самые интимные места, чтобы пронести на экзамен, а потом, воровато косясь по сторонам, добросовестно списать.
Эти два пункта — иностранный язык и русская литература — могли стать для меня непреодолимым препятствием на пути к любви — транзитом через институт!
Но для чего же существовала такая важная спица в советском «колесе истории» как, уже упоминавшийся, мой дорогой любимчик Никита Хрущёв, лучший из советских вождей!
Что о нём помнят?
На родине про кукурузу, про первое повышение цен, про первое исчезновение белого хлеба и как первого свергнутого коммунистического вождя.
Здесь, за границей — только о том, что он хлопал «туфлёй» по трибуне ООН.
Никто не знает, что если бы не он, я бы не стала врачом и не вышла бы замуж по любви, чтобы потом через 30 лет расстаться.
Никита придумал великую вещь!
Только за это ему надо простить все ошибки. (Конечно, если учесть не только моё удачное замужество, но и то, что многие из его поисков и экспериментов имели положительное значение для миллионов советских граждан, да и всего мира, потому, что это он дал понять, что ПЕРЕСТРОЙКА возможна, даже если после него придёт плебей, который отложит её на двадцать лет.)
Никита открыл производственникам дорогу в институт.
Они не должны были при поступлении сдавать иностранный язык и получали, как сказал бы мой сын, на халяву пять баллов за, не сдаваемый экзамен. Хотя, по логике, как можно сдавать, то, что не учил? Но опять же, кто до Никиты искал логику в советских законах, тем более, что она не всегда присутствует даже в законах более демократичных государств.
Пять баллов за иностранный язык!? Это круто меняло дело и сильно приближало меня к любимому, а также к диплому.
Что касается сочинения по русской литературе, то подготовкой к нему, вероятно, следует считать ещё то время в Пихтовке, когда я начала читать художественную литературу задолго до того, как пошла в школу.
Поэтому моего запаса прочитанной литературы должно было хватить для того, чтобы написать что-нибудь типа : «Луч света в тёмном царстве» драматурга…Островского или показать «Как закалялась сталь» в одноимённом произведении коммуниста …Островского.
Главное было не написать то, что я, лично, думаю о прочитанной литературе, а написать то, что было на много лет вперёд заготовлено для нескольких поколений абитуриентов, в виде готовых мыслительных полуфабрикатов.
Это было трудно, но возможно, т.к. от радио уши не заткнёшь и поэтому примерное представление как надо мыслить и трактовать то или иное произведение знал каждый школьник ещё до того, как прочтёт его.
Чаще всего в чтении вообще не было необходимости, чтобы уметь сложить «сочинение» из заготовок, как из кубиков.
Забегая вперёд, скажу, что мне не повезло, т.к. я планировала писать сочинение на свободную тему, где можно обойтись без шпаргалок, пользоваться которыми я всё равно не умею.
Разочарование заключалось в том, что я впервые в жизни приехала в Ленинград, а свободная тема называлась: «Люблю тебя, Петра (первого) творенье!»(Петроград)
Пришлось писать на тему «Комсомол в Великой Отечественной Войне»
Я собрала всех героев газет и советской военной классики, объединила их готовыми пропагандистками лозунгами, позаботилась, чтобы в каждом предложении были подлежащее и сказуемое и поменьше запятых, с которыми у меня проблемы в связи с семилетним образованием и подобрала такой набор слов, где точно не могло быть ошибок и получила законных пять баллов в добавление к тем пяти, которые мне презентовал любимый вождь.
Почти всю зиму я провела не выходя за ворота психбольничного забора, работала, учила, писала письма и в промежутках спала.
Однажды, придя, домой после ночного дежурства, я почувствовала себя плохо.
В течении двух часов состояние резко ухудшалось.
Температура доходила до критической, и меня госпитализировали в инфекционную больницу с диагнозом грипп в тяжёлой форме.
Я была в бреду. Это напоминало то, что я испытывала, когда однажды в больнице мне ввели морфий: что-то среднее между тем и этим светом.
Я испугалась, что могу умереть, не испытав многого, что можно испытать.
Теперь, когда я думаю о смерти, то мне просто не хочется уходить, не хочется оставлять тех, кому, я знаю, будет без меня хуже.
Но, в общем, я готова, так как знаю все, что было и примерно догадываюсь, что будет дальше.
Теперь вопрос идёт о качестве, а не о количестве.
Немного больше, немного меньше…
Хотя, конечно, хочется как можно больше…
Но тогда я испугалась, что все оборвется на самом интересном месте, и решила, что если останусь, то буду жить так, как будто каждый день — последний!
Первым делом, думала я, если останусь на этом свете, то сэкономлю немного денег, куплю билет до Костромы и обратно, и таким образом куплю себе на Новый год несколько счастливых дней.
И когда я выздоровела, то выполнила решение, принятое в бреду.
Эти дни действительно были счастливыми.
Я узнала лучшую сторону студенческой жизни, которая отличалась от замкнутого мирка провинциального города, какими были тогда Черновцы.
Кострома тоже не была центром мировой цивилизации. Но жизнь в каждом городе и даже деревне имеет свой особый колорит, где кипят свои большие и маленькие страсти.
Чаще всего не имеет значения, какой это город, важнее в какую попадёшь среду.
В студенческую среду я тогда попала впервые и она мне показалась легкой, интересной и весёлой.
Столовая самообслуживания, которая резко отличалась от исторического ресторана на Кобылянской, поразила меня большим количеством девушек и парней, которые обедали вместе и были запанибрата.
Студенты и студентки зубрили, рассказывали анекдоты, веселились и никто особенно не был озабочен замужеством или женитьбой.
Секс еще не отпочковался от любви в отдельное понятие, а входил в любовь как ее составная часть.
После этой поездки все человечество для меня стало делиться на две части — на тех, кто уже поступил в институт, и на тех, кто, как я,должен поступать.
В Костроме была настоящая зима.
В новогоднюю ночь мы были на студенческом маскараде, потом катались на саночках с горки, стояли на берегу Волги.
Потом я испытала всё, что так боялась не успеть….и убедилась, что это не такое уж плохое мероприятие.
Правда я не в обиде на зануду— девственницу, которая так долго держала меня в «ежовых рукавицах», не давая насладиться значительно раньше этим «лакомством».
Что позволило мне никогда не отделять любовь от секса и не заниматься ими по отдельности, так как в совокупности они приносят такое состояние счастья, которое я ни с чем сравнить не могу.
Эта неделя в Костроме была как награда.
В бреду иногда приходят бесценные идеи!
Когда прощаешься с жизнью, то яснее видно, что в ней суета, а что важно.
Если думать о жизни и смерти как об одном понятии, то открывается много неожиданного. Много позже, когда я училась на третьем или четвертом курсе института, мы проходили практику по патологической анатомии, т.е. мы присутствовали целую неделю на вскрытии свежих трупов.
Студенты к 3-4 курсу привыкают к трупам и смертям и свободно едят в анатомке пирожки.
Однако лично я свободно воспринимаю трупы физические, но не могу, видя труп, не думать о его судьбе, когда он еще был человеком. Я мысленно возмущалась: «Подумать только, мы жрём пирожки, а для кого-то наступил конец света»!
В ту неделю недостатка в трупах не было, и наш учитель небрежно бросил: «Ну все, пошли висельники!» Оказывается, в этом тоже есть система.
Наступает какой-то период и «клиентами» патанатомической лаборатории становятся в основном вешающиеся.
О причинах, побудивших разных людей к этому, можно было только догадываться.
Одна женщина, например, имела одну грудь, другая была ампутирована много лет назад. Когда мы вскрыли грудную клетку, то все легкие были поражены метастазами рака.
Возможно, она каким-то образом узнала об этом и решила повеситься, не дожидаясь мучительной смерти.
Как — будто повеситься легче !
Хотя может быть она повесилась совсем по другой причине и совсем не знала, что зря поспешила, так как ей в любом случае уже были отсчитаны дни.
К нам доставили труп мужчины, вероятно, он утром позавтракал, попрощался с женой и отправился на работу. Не исключено, что она попросила его по пути домой купить хлеба, но ему не суждено было вернуться домой……
Он шел по тротуару, как до него и после него шли тысячи. Но именно в тот момент, когда проходил он, с крыши сорвалась решетка и, упав, размозжила ему голову.
Не дойдя до работы, он поступил на стол, где мы практиковались вскрывать трупы.
Для меня это была тяжелая неделя. Я не очень много научилась патологической анатомии, но приняла для себя одно решение. Я надеюсь, что судьба позволит мне сдержать его.
Меня убивала мысль, что смерть для нас стала обыденной. Кто-то принимал страшное решение прервать свою жизнь.
Что испытывал он или она в этот миг?
Кого он оставлял, какая беда довела его до такого отчаяния, чтобы головой в петлю и самому затянуть её, дернувшись всей силой или выбив стул ногой?
А мы спокойно пишем в протоколе, пожирая пирожки: «На трупе белые поношенные трусики, на правой груди родимое пятно величиной с горошинку»
Господи! Избавь меня от такого, — сказала я себе.
Никогда! Никогда, что бы ни случилось, я не уйду, пока не придёт мой час.
При самых трагических ситуациях, при самых больших крушениях, всегда остаётся одна возможность: оставить всё и начать сначала.
Даже если узнаёшь, что дни сочтены, то всегда есть что-то такое, что не успел за всю жизнь, чему можно посвятить оставшиеся дни.
И помоги мне Боже, не нарушить этого решения и не пошли мне таких испытаний, способных вызвать желание смерти!
Но неделя практики в патологической лаборатории была значительно позже, сейчас же речь идёт о счастливой неделе в Костроме, по окончании которой, моё желание поступить в институт превратилось в великую мечту.
Я поняла, что если поступлю в институт, то не только буду вместе с Виталием, это значит, что я уеду из ставших вдруг душными Черновиц и перестану быть барышней с главной жизненной целью, ограниченной рамками замужества.
У меня будет другая жизнь и другие цели.
Я твердила себе, что должна выучить всё, что можно выучить!
Мне предстояло научиться решать задачи по физике и химии.
Я, окончившая только семь классов, должна одолеть за несколько месяцев то, что изучается в 8-9-10 классах, продолжая работать в психбольнице, и не помешаться самой.
После работы надо было бороться с усталостью и сном, решать задачи, много учить, писать сочинения и самой их проверять.
Но было и нечто приятное. Письма!……
Поэма о любви в письмах. Господи! С каким нетерпением бегала я каждый день на почту и с каким наслаждением писала ему!
Меня больше не интересовали танцы и не волновали случайные домогатели.
Со мной была моя любовь.
Я должна была поступить в институт!
Мы решили, что я буду поступать в Ленинграде, куда он тоже переведётся в случае моей удачи.
Но всё мероприятие, в условиях Советского Союза, было до идиотизма смелое и практически невыполнимое.
Еврейка с семью классами образования, несколькими рублями в кармане, взяв очередной отпуск в психбольнице, едет поступать в столичный вуз!
Как говорится в одном анекдоте — уделаться можно! Но, как утверждает народная мудрость — риск благородное дело.
Мы разработали в письмах следующий вариант:
Он прибывает в Ленинград на день раньше меня, получает от меня на главпочтамте телеграмму с указанием времени прибытия, встречает меня, мы подаём мои документы в институт и я, как абитуриент, получаю общежитие. Он поселяется в комнате ребят, (нелегально) помогает мне готовиться к экзаменам по физике и химии.
Я успешно сдаю все экзамены и ОК!!" Дуня в Европе".
Всё было не так.
У меня был билет на 30-е число. Не обратив внимания, что месяц имеет 31 день, я дала телеграмму, что прибуду первого.
Но он, парень с головой, (был тогда) сделал скидку на женскую логику, на мою влюблённость и импульсивность и решил приехать на день раньше и встречать меня два дня подряд.
Когда я, сияющая свалилась с подножки вагона ему на шею, то крайне удивилась, услышав от него первый вопрос: «Какое сегодня число?»
Недовольная, что вместо объятий и поцелуев меня отвлекают посторонними вопросами, я небрежно ответила: «Первое июля!»
Если бы он не был тогда столь дальновидным, мы могли бы разминуться в Ленинграде и неизвестно как повернулись бы события.
Но если бы он был таким же дальновидным последующие 30 лет, то мы бы отмечали сегодня эту круглую дату вместе, как говорят, в кругу семьи.
Однако мы встречаем её не в одном городе, не в одном доме, и даже не в одном государстве, а кроме всего, мы больше не одна семья.
Но тогда он был и дальновидным и влюблённым, и поэтому мы смогли встретиться, даже спутав дату встречи.
Убедившись в этом, мы приступили, наконец, к объятиям, поцелуям и ликованию.
Дальнейшие события ещё больше уклонялись от предполагаемого идеального варианта.
Неясно было где мы будем ночевать. Вопрос о гостинице даже не возникал.
Не обременённые ни багажом, ни деньгами, мы прямо направились в Первый Медицинский.
Я лихо устремилась в приёмную комиссию, а он остался ждать меня в скверике.
После тщательного изучения документов, меня направили прямиком на медицинскую комиссию, где велели раздеться, не оставив даже трусиков, после чего написали своё заключение, ознакомившись с которым в приёмной комиссии, мне вернули мои бумажки и сказали, что я им не подхожу.
Я стояла как столбняком поражённая, и незаметно было, что я собираюсь уходить.
Поэтому мне простым доступным языком дали исчерпывающие разъяснения, что они готовят участковых врачей, для которых важнее всего ноги, чтобы топать по этажам, делая в день по 20-25 визитов к больным на дому.
Голова, конечно, тоже неплохое приложение к ногам, но не столь важное.
Но так как у меня мол с ножками ой-ой, то извините, до свидания, их ждут другие абитуриенты, поэтому просьба не задерживаться.
Когда я появилась в скверике, то первый раз в жизни со мной случилась истерика.
Я столько готовилась, я столько страдала, я так много ждала, я была готова ко многому, но что всё кончится ещё до того как начнётся!?
Это было выше моих сил и выше моего понимания.
Я билась в истерике у него в руках и причитала: «Оставь меня, брось меня, я гадкий утёнок, я никому не нужна, я не хочу жить!!!»
А он нежно гладил меня, обнимал и говорил такие слова, которые я помнила потом все тридцать лет.
Из благодарности, что он пережил вместе со мной этот момент и говорил эти слова я готова была многое ему простить и терпела то, что мне пришлось терпеть тридцать лет.
Он говорил: «Ты самая красивая и самая умная, ты лучше всех. Я тебя люблю и женюсь на тебе независимо от того поступишь ты в институт или нет. Но ты все равно поступишь и мы все равно будем вместе!»
В связи с этими волшебными словами, истерика кончилась довольно быстро и благополучно.
Каждая женщина перенесёт любую беду, был бы только рядом мужчина, готовый уверять, что любит её!
Кроме того, лучший исход непогоды — это гроза.
Она как очищение, после которого снова ярко светит солнце.
Мне бережно вытерли носовым платком слёзы и нос, мы пожевали, захваченные из дома бутерброды и с новыми силами и надеждами направились в Ленинградский Педиатрический.
Оттуда меня отправили по той же причине, после чего я погрузилась в тихое отчаяние.
Дальше мы поплелись во Второй Медицинский Санитарно-Гигиенический институт имени Мечникова.
Виталий развлекал меня деланными бодрыми шуточками, оттягивая время, т.к. это был последний из медицинских институтов в Ленинграде, и больше надеяться было не на что.
В приемную комиссию он зашёл вместе со мной, но меня снова первым делом отправили к медикам. Ему оставалось только ждать у дверей решения нашей судьбы.
Представ перед коллегами в белых халатах, я почувствовала холодный острый скальпель у горла и затравленно ожидала, когда он плавно меня доконает.
Было хорошим предзнаменованием, что на этот раз мне, как залог удачи оставили трусики и не заставили приседать.
Слегка послушали моё громыхающее сердечко, которое каким-то чудом не плюхнулось им на стол и проверили зрение.
Как я уже отмечала раньше, санитарные врачи в Советском Союзе ходили с объёмистыми сумками, проверяли чужую работу и писали протоколы.
Для этого нужно железное сердце, которое никогда не дрогнет, и хорошее зрение.
Меня признали годной!
Но я хотела быть врачом. Я перевелась позже на лечебный факультет и таки делала по 20-25 визитов к больным своими несчастными ножками.
Но в тот момент я ошалела от счастья и как ненормальная выскочила в дверь, прямо к нему в объятия.
Таким трудным оказался путь уже на первом этапе.
Что же будет дальше?
Дальше всё пошло — покатилось…
Я получила общежитие, он нелегально поселился с ребятами и пытался помогать мне готовиться к экзаменам.
Но, Бог мой! Белые ночи в Ленинграде! Любовь после разлуки…
Открытие секса, которым, открыв его, мы занимались во всех укромных уголках Ленинградских парков, рискуя угодить в полицию за нарушение советских нравов, заклеймивших секс, как проявление буржуазной идеологии, чуждой высоконравственному советскому обществу.
Я поняла, что любовь и секс несовместимы с экзаменами и попросила его уехать в Киев, чтобы я могла отключить эмоции и включить мозги.
Тогда, если я справлюсь с этой задачей и сдам экзамены, он вернётся, чтобы перевестись из Костромы в Ленинград и мы, наконец, будем навеки вместе.
Если же я не поступлю, то он приедет, чтобы утешить меня и отправить назад работать в психбольницу, готовиться к следующей попытке и писать ему письма.
Таким образом, он уехал в Киев к родителям, а я осталась решать свою судьбу.
В критические периоды жизни хочется быть наедине с собой.
Когда приходит тяжёлая болезнь или смерть, нужны только сиделки и врачи.
Во время подготовки к экзаменам не нужен никто!
Условия у абитуриентов были неважные.
Не было даже специальной комнаты, где можно было заниматься.
Я учила по ночам в гладилке. Пила кофе, дремала и снова учила.
Я уже писала, как получила пять баллов за сочинение по русскому языку и пять баллов за иностранный язык.
Но для меня существовали ещё две преграды — это задачи по химии и физике.
Я выучила за несколько месяцев учебники, которые в школе проходили в течении трёх лет.
Но не смогла за такой короткий период обрести навыки в решении задач, потому что для этого требуется время и определённая тренировка.
Экзамен по химии прошёл нормально и я получила своих четыре балла.
Осталась физика. Я всю ночь до тошноты решала эти дурацкие задачи, чтобы, придя на экзамен и взяв трясущимися руками билет, убедиться, что готова всё ответить по билету, …….кроме задачи!
Господи! Что же будет, неужели весь этот марафон коту под хвост и опять шпулять уколы психам в ягодицы! (Прости меня, Господи!)
Я с ужасом смотрела на молодого еврея, принимавшего у меня экзамен.
— Ну, что? — бодреньким голосом спросил он.
— Нормально, — кисло промямлила я, и вдруг, отчаявшись, начала нагло и подробно отвечать всё, что я знала, решив так ему надоесть, чтобы до задачи дело не дошло.
Но не прошло. Юморист — еврей быстро разгадал мои «маленькие хитрости» и велел переходить к задаче.
С идиотски — скорбным выражением на лице я тупо водила карандашом по чистому листу бумаги.
— Да, всё правильно, молодец — забавлялся мой дорогой сородич, лучший из всех экзаменаторов мира и, как бы размышляя, диктовал мне решение задачи, которое я смышлено фиксировала на казённой бумаге, подлежащей хранению.
Итак, Виталий принёс мне огромный букет цветов, забрал мой адрес и сердце и отправился со справкой из электростанции о благонадежности в город на Волге Кострому продолжать прерванную учёбу.
Я снова осталась одна.
Но всё уже было иначе, я не могла больше беззаботно бегать на танцы.
Мир был серым и скучным… На работе в окружении сумасшедших.
После работы тоже не было ничего радостного.
Что делать?
Начали приходить письма от Виталия, но даже это не спасало.
Однако жизнь всегда идёт полосочками, за темной полоской следует светлая.
Я получила отпуск и…о, чудо! — Путёвку в Крым.
Письма между Черновцами и Костромой зациркулировали более оживлённо. Было решено, что по пути в Крым я на один день остановлюсь в Киеве, где меня должен был по поручению Виталия встретить и проводить его друг Беня.
Каждый из нас получил письменный портрет другого, чтобы не разминуться в вокзальной суете.
Поезд плавно подкатил к перрону и самым красивым молодым человеком на нём (на перроне) оказался Беня.
Не думаю, что я была самой красивой девушкой в поезде, но тем не менее, Беня тоже сразу же меня узнал.
Он был чудный парень! Водил меня целый день по Киеву и показывал этот южный чудо — город.
К вечеру мы были влюблены друг в друга и в Киев, укутанный белыми кружевами цветущих каштанов.
Беня повёз меня к себе домой и познакомил со своими родителями.
С его мамой мы были тезками, и она смотрела на меня добрыми, ласкающими глазами.
За две минуты до отхода поезда Беня засунул меня в вагон, и крикнул вдогонку, чтобы я писала Виталию тоже, как будто между нами что-то уже есть или будет.
Я ни о чём не думала и не мечтала (а жаль!) Я была счастлива, что, наконец-то и у меня есть друзья, где всё просто и красиво и никто не тянет меня в постель.
Отдых в Крыму (на фоне таких событий) не оставил никаких воспоминаний.
Перед отъездом я получила из Киева телеграмму, где значилось, что я должна по пути домой остановиться в Киеве.
Под телеграммой красовалась Бенина подпись.
Я была несколько озадачена.
Стоя на подножке, подъезжающего вагона, я увидела сияющего Виталия и почти на ходу спрыгнула в его подставленные руки.
Он устроил мне сюрприз, подписавшись Беней.
Но в отличие от Бени, с родителями не познакомил, сказав, что они особые.(Увы, я в этом позже убедилась.)
Он устроил меня жить к одной знакомой девушке. Тогда это мне показалось не столь важным.
Теперь я знаю, что могла действительно стать счастливой, выбери я тогда Беню.
Но я на такие подвиги не способна!
Если я влюбляюсь, то надолго теряю голову и способность соображать.
Я становлюсь такой счастливой, что возношусь к небесам, становясь почти святой и совсем блаженной.
Чувства без ума!
И все же! Господи, какие это были три дня в летнем Киеве!
Почему-то описывать счастье трудно, а читать неинтересно.
Горе оно объёмно весомо и выпирает. От него трудно избавиться или укрыться, оно преследует и настигает.
А счастье нереально… Кажется, что сегодня ощутил прикосновение его крыльев, а завтра оно уже улетучилось.
Вздохи, ахи да восклицательные знаки, как ещё описать почему гуляние по городу может переполнить душу счастьем.
Не тогда ли превратится СЧАСТЬЕ из миража в реальность, когда человечество научится описывать и понимать это состояние, свое и чужое, также хорошо, как описывает и понимает ужасы.
К счастью, у Виталия был фотоаппарат и на память остались Киев, я и платье в полосочку.
На всё это я теперь с удовольствием взираю.
Три счастливых дня — как мгновение!
И снова осень, да психбольница!
Но я теперь не так одинока.
Я пишу и получаю письма. Я живу почти реальными надеждами.
Каждый день, а иногда два раза в день, бегаю я на главпочтамт, куда приходят письма.
Это драма, это поэма, это роман в письмах!
Мне не нужны танцы, мне не интересны «кавалеры», мне никто нужен!
Я пишу и жду письма!
Его письма перечитываю по много раз, а свои пишу на черновике, и затем старательно переписываю.
Но это не всё. Свершилось, наконец.
Я всерьёз приступила к учёбе для поступления в институт.
Каждый день я остаюсь после работы и, закрывшись в ординаторской, «долблю науку». Теперь только поступление в институт может изменить мою судьбу!
Итак, что я имела:
1) Необходимый для поступления пятилетний стаж работы.
2) Образование — 7 классов + медучилище.
3) Порочащая еврейская национальность.
4)Предстоящий летний отпуск в размере 45 рабочих дней, который можно использовать, чтобы поехать и попробовать сдать вступительные экзамены.
5) Любовь — как двигатель внутреннего сгорания, толкающий меня на подвиги, т.е. на учёбу в ординаторской после работы, когда я спать хочу!
Чего я не имела:
1) Папы, готового позаботиться и помочь в решении моих проблем.
2)Денег, чтобы нанять репетиторов.
3) Квартиры, где можно нормально и спокойно заниматься.
4) Информации и системы для подготовки в институт.
5) Возможности выучить самостоятельно за несколько месяцев иностранный язык, который в семилетней школе тогда вообще не учили, но требовалось сдать экзамен для поступления в институт.
6) Возможности прочесть за короткое время необходимую литературу и критику, чтобы вложить это в Прокрустово ложе экзаменационного сочинения, которое, якобы, каждый пишет сам, но на деле надо либо выучить его наизусть, либо подготовить гармошки-шпаргалки, запрятать их в самые интимные места, чтобы пронести на экзамен, а потом, воровато косясь по сторонам, добросовестно списать.
Эти два пункта — иностранный язык и русская литература — могли стать для меня непреодолимым препятствием на пути к любви — транзитом через институт!
Но для чего же существовала такая важная спица в советском «колесе истории» как, уже упоминавшийся, мой дорогой любимчик Никита Хрущёв, лучший из советских вождей!
Что о нём помнят?
На родине про кукурузу, про первое повышение цен, про первое исчезновение белого хлеба и как первого свергнутого коммунистического вождя.
Здесь, за границей — только о том, что он хлопал «туфлёй» по трибуне ООН.
Никто не знает, что если бы не он, я бы не стала врачом и не вышла бы замуж по любви, чтобы потом через 30 лет расстаться.
Никита придумал великую вещь!
Только за это ему надо простить все ошибки. (Конечно, если учесть не только моё удачное замужество, но и то, что многие из его поисков и экспериментов имели положительное значение для миллионов советских граждан, да и всего мира, потому, что это он дал понять, что ПЕРЕСТРОЙКА возможна, даже если после него придёт плебей, который отложит её на двадцать лет.)
Никита открыл производственникам дорогу в институт.
Они не должны были при поступлении сдавать иностранный язык и получали, как сказал бы мой сын, на халяву пять баллов за, не сдаваемый экзамен. Хотя, по логике, как можно сдавать, то, что не учил? Но опять же, кто до Никиты искал логику в советских законах, тем более, что она не всегда присутствует даже в законах более демократичных государств.
Пять баллов за иностранный язык!? Это круто меняло дело и сильно приближало меня к любимому, а также к диплому.
Что касается сочинения по русской литературе, то подготовкой к нему, вероятно, следует считать ещё то время в Пихтовке, когда я начала читать художественную литературу задолго до того, как пошла в школу.
Поэтому моего запаса прочитанной литературы должно было хватить для того, чтобы написать что-нибудь типа : «Луч света в тёмном царстве» драматурга…Островского или показать «Как закалялась сталь» в одноимённом произведении коммуниста …Островского.
Главное было не написать то, что я, лично, думаю о прочитанной литературе, а написать то, что было на много лет вперёд заготовлено для нескольких поколений абитуриентов, в виде готовых мыслительных полуфабрикатов.
Это было трудно, но возможно, т.к. от радио уши не заткнёшь и поэтому примерное представление как надо мыслить и трактовать то или иное произведение знал каждый школьник ещё до того, как прочтёт его.
Чаще всего в чтении вообще не было необходимости, чтобы уметь сложить «сочинение» из заготовок, как из кубиков.
Забегая вперёд, скажу, что мне не повезло, т.к. я планировала писать сочинение на свободную тему, где можно обойтись без шпаргалок, пользоваться которыми я всё равно не умею.
Разочарование заключалось в том, что я впервые в жизни приехала в Ленинград, а свободная тема называлась: «Люблю тебя, Петра (первого) творенье!»(Петроград)
Пришлось писать на тему «Комсомол в Великой Отечественной Войне»
Я собрала всех героев газет и советской военной классики, объединила их готовыми пропагандистками лозунгами, позаботилась, чтобы в каждом предложении были подлежащее и сказуемое и поменьше запятых, с которыми у меня проблемы в связи с семилетним образованием и подобрала такой набор слов, где точно не могло быть ошибок и получила законных пять баллов в добавление к тем пяти, которые мне презентовал любимый вождь.
Почти всю зиму я провела не выходя за ворота психбольничного забора, работала, учила, писала письма и в промежутках спала.
Однажды, придя, домой после ночного дежурства, я почувствовала себя плохо.
В течении двух часов состояние резко ухудшалось.
Температура доходила до критической, и меня госпитализировали в инфекционную больницу с диагнозом грипп в тяжёлой форме.
Я была в бреду. Это напоминало то, что я испытывала, когда однажды в больнице мне ввели морфий: что-то среднее между тем и этим светом.
Я испугалась, что могу умереть, не испытав многого, что можно испытать.
Теперь, когда я думаю о смерти, то мне просто не хочется уходить, не хочется оставлять тех, кому, я знаю, будет без меня хуже.
Но, в общем, я готова, так как знаю все, что было и примерно догадываюсь, что будет дальше.
Теперь вопрос идёт о качестве, а не о количестве.
Немного больше, немного меньше…
Хотя, конечно, хочется как можно больше…
Но тогда я испугалась, что все оборвется на самом интересном месте, и решила, что если останусь, то буду жить так, как будто каждый день — последний!
Первым делом, думала я, если останусь на этом свете, то сэкономлю немного денег, куплю билет до Костромы и обратно, и таким образом куплю себе на Новый год несколько счастливых дней.
И когда я выздоровела, то выполнила решение, принятое в бреду.
Эти дни действительно были счастливыми.
Я узнала лучшую сторону студенческой жизни, которая отличалась от замкнутого мирка провинциального города, какими были тогда Черновцы.
Кострома тоже не была центром мировой цивилизации. Но жизнь в каждом городе и даже деревне имеет свой особый колорит, где кипят свои большие и маленькие страсти.
Чаще всего не имеет значения, какой это город, важнее в какую попадёшь среду.
В студенческую среду я тогда попала впервые и она мне показалась легкой, интересной и весёлой.
Столовая самообслуживания, которая резко отличалась от исторического ресторана на Кобылянской, поразила меня большим количеством девушек и парней, которые обедали вместе и были запанибрата.
Студенты и студентки зубрили, рассказывали анекдоты, веселились и никто особенно не был озабочен замужеством или женитьбой.
Секс еще не отпочковался от любви в отдельное понятие, а входил в любовь как ее составная часть.
После этой поездки все человечество для меня стало делиться на две части — на тех, кто уже поступил в институт, и на тех, кто, как я,должен поступать.
В Костроме была настоящая зима.
В новогоднюю ночь мы были на студенческом маскараде, потом катались на саночках с горки, стояли на берегу Волги.
Потом я испытала всё, что так боялась не успеть….и убедилась, что это не такое уж плохое мероприятие.
Правда я не в обиде на зануду— девственницу, которая так долго держала меня в «ежовых рукавицах», не давая насладиться значительно раньше этим «лакомством».
Что позволило мне никогда не отделять любовь от секса и не заниматься ими по отдельности, так как в совокупности они приносят такое состояние счастья, которое я ни с чем сравнить не могу.
Эта неделя в Костроме была как награда.
В бреду иногда приходят бесценные идеи!
Когда прощаешься с жизнью, то яснее видно, что в ней суета, а что важно.
Если думать о жизни и смерти как об одном понятии, то открывается много неожиданного. Много позже, когда я училась на третьем или четвертом курсе института, мы проходили практику по патологической анатомии, т.е. мы присутствовали целую неделю на вскрытии свежих трупов.
Студенты к 3-4 курсу привыкают к трупам и смертям и свободно едят в анатомке пирожки.
Однако лично я свободно воспринимаю трупы физические, но не могу, видя труп, не думать о его судьбе, когда он еще был человеком. Я мысленно возмущалась: «Подумать только, мы жрём пирожки, а для кого-то наступил конец света»!
В ту неделю недостатка в трупах не было, и наш учитель небрежно бросил: «Ну все, пошли висельники!» Оказывается, в этом тоже есть система.
Наступает какой-то период и «клиентами» патанатомической лаборатории становятся в основном вешающиеся.
О причинах, побудивших разных людей к этому, можно было только догадываться.
Одна женщина, например, имела одну грудь, другая была ампутирована много лет назад. Когда мы вскрыли грудную клетку, то все легкие были поражены метастазами рака.
Возможно, она каким-то образом узнала об этом и решила повеситься, не дожидаясь мучительной смерти.
Как — будто повеситься легче !
Хотя может быть она повесилась совсем по другой причине и совсем не знала, что зря поспешила, так как ей в любом случае уже были отсчитаны дни.
К нам доставили труп мужчины, вероятно, он утром позавтракал, попрощался с женой и отправился на работу. Не исключено, что она попросила его по пути домой купить хлеба, но ему не суждено было вернуться домой……
Он шел по тротуару, как до него и после него шли тысячи. Но именно в тот момент, когда проходил он, с крыши сорвалась решетка и, упав, размозжила ему голову.
Не дойдя до работы, он поступил на стол, где мы практиковались вскрывать трупы.
Для меня это была тяжелая неделя. Я не очень много научилась патологической анатомии, но приняла для себя одно решение. Я надеюсь, что судьба позволит мне сдержать его.
Меня убивала мысль, что смерть для нас стала обыденной. Кто-то принимал страшное решение прервать свою жизнь.
Что испытывал он или она в этот миг?
Кого он оставлял, какая беда довела его до такого отчаяния, чтобы головой в петлю и самому затянуть её, дернувшись всей силой или выбив стул ногой?
А мы спокойно пишем в протоколе, пожирая пирожки: «На трупе белые поношенные трусики, на правой груди родимое пятно величиной с горошинку»
Господи! Избавь меня от такого, — сказала я себе.
Никогда! Никогда, что бы ни случилось, я не уйду, пока не придёт мой час.
При самых трагических ситуациях, при самых больших крушениях, всегда остаётся одна возможность: оставить всё и начать сначала.
Даже если узнаёшь, что дни сочтены, то всегда есть что-то такое, что не успел за всю жизнь, чему можно посвятить оставшиеся дни.
И помоги мне Боже, не нарушить этого решения и не пошли мне таких испытаний, способных вызвать желание смерти!
Но неделя практики в патологической лаборатории была значительно позже, сейчас же речь идёт о счастливой неделе в Костроме, по окончании которой, моё желание поступить в институт превратилось в великую мечту.
Я поняла, что если поступлю в институт, то не только буду вместе с Виталием, это значит, что я уеду из ставших вдруг душными Черновиц и перестану быть барышней с главной жизненной целью, ограниченной рамками замужества.
У меня будет другая жизнь и другие цели.
Я твердила себе, что должна выучить всё, что можно выучить!
Мне предстояло научиться решать задачи по физике и химии.
Я, окончившая только семь классов, должна одолеть за несколько месяцев то, что изучается в 8-9-10 классах, продолжая работать в психбольнице, и не помешаться самой.
После работы надо было бороться с усталостью и сном, решать задачи, много учить, писать сочинения и самой их проверять.
Но было и нечто приятное. Письма!……
Поэма о любви в письмах. Господи! С каким нетерпением бегала я каждый день на почту и с каким наслаждением писала ему!
Меня больше не интересовали танцы и не волновали случайные домогатели.
Со мной была моя любовь.
Я должна была поступить в институт!
Мы решили, что я буду поступать в Ленинграде, куда он тоже переведётся в случае моей удачи.
Но всё мероприятие, в условиях Советского Союза, было до идиотизма смелое и практически невыполнимое.
Еврейка с семью классами образования, несколькими рублями в кармане, взяв очередной отпуск в психбольнице, едет поступать в столичный вуз!
Как говорится в одном анекдоте — уделаться можно! Но, как утверждает народная мудрость — риск благородное дело.
Мы разработали в письмах следующий вариант:
Он прибывает в Ленинград на день раньше меня, получает от меня на главпочтамте телеграмму с указанием времени прибытия, встречает меня, мы подаём мои документы в институт и я, как абитуриент, получаю общежитие. Он поселяется в комнате ребят, (нелегально) помогает мне готовиться к экзаменам по физике и химии.
Я успешно сдаю все экзамены и ОК!!" Дуня в Европе".
Всё было не так.
У меня был билет на 30-е число. Не обратив внимания, что месяц имеет 31 день, я дала телеграмму, что прибуду первого.
Но он, парень с головой, (был тогда) сделал скидку на женскую логику, на мою влюблённость и импульсивность и решил приехать на день раньше и встречать меня два дня подряд.
Когда я, сияющая свалилась с подножки вагона ему на шею, то крайне удивилась, услышав от него первый вопрос: «Какое сегодня число?»
Недовольная, что вместо объятий и поцелуев меня отвлекают посторонними вопросами, я небрежно ответила: «Первое июля!»
Если бы он не был тогда столь дальновидным, мы могли бы разминуться в Ленинграде и неизвестно как повернулись бы события.
Но если бы он был таким же дальновидным последующие 30 лет, то мы бы отмечали сегодня эту круглую дату вместе, как говорят, в кругу семьи.
Однако мы встречаем её не в одном городе, не в одном доме, и даже не в одном государстве, а кроме всего, мы больше не одна семья.
Но тогда он был и дальновидным и влюблённым, и поэтому мы смогли встретиться, даже спутав дату встречи.
Убедившись в этом, мы приступили, наконец, к объятиям, поцелуям и ликованию.
Дальнейшие события ещё больше уклонялись от предполагаемого идеального варианта.
Неясно было где мы будем ночевать. Вопрос о гостинице даже не возникал.
Не обременённые ни багажом, ни деньгами, мы прямо направились в Первый Медицинский.
Я лихо устремилась в приёмную комиссию, а он остался ждать меня в скверике.
После тщательного изучения документов, меня направили прямиком на медицинскую комиссию, где велели раздеться, не оставив даже трусиков, после чего написали своё заключение, ознакомившись с которым в приёмной комиссии, мне вернули мои бумажки и сказали, что я им не подхожу.
Я стояла как столбняком поражённая, и незаметно было, что я собираюсь уходить.
Поэтому мне простым доступным языком дали исчерпывающие разъяснения, что они готовят участковых врачей, для которых важнее всего ноги, чтобы топать по этажам, делая в день по 20-25 визитов к больным на дому.
Голова, конечно, тоже неплохое приложение к ногам, но не столь важное.
Но так как у меня мол с ножками ой-ой, то извините, до свидания, их ждут другие абитуриенты, поэтому просьба не задерживаться.
Когда я появилась в скверике, то первый раз в жизни со мной случилась истерика.
Я столько готовилась, я столько страдала, я так много ждала, я была готова ко многому, но что всё кончится ещё до того как начнётся!?
Это было выше моих сил и выше моего понимания.
Я билась в истерике у него в руках и причитала: «Оставь меня, брось меня, я гадкий утёнок, я никому не нужна, я не хочу жить!!!»
А он нежно гладил меня, обнимал и говорил такие слова, которые я помнила потом все тридцать лет.
Из благодарности, что он пережил вместе со мной этот момент и говорил эти слова я готова была многое ему простить и терпела то, что мне пришлось терпеть тридцать лет.
Он говорил: «Ты самая красивая и самая умная, ты лучше всех. Я тебя люблю и женюсь на тебе независимо от того поступишь ты в институт или нет. Но ты все равно поступишь и мы все равно будем вместе!»
В связи с этими волшебными словами, истерика кончилась довольно быстро и благополучно.
Каждая женщина перенесёт любую беду, был бы только рядом мужчина, готовый уверять, что любит её!
Кроме того, лучший исход непогоды — это гроза.
Она как очищение, после которого снова ярко светит солнце.
Мне бережно вытерли носовым платком слёзы и нос, мы пожевали, захваченные из дома бутерброды и с новыми силами и надеждами направились в Ленинградский Педиатрический.
Оттуда меня отправили по той же причине, после чего я погрузилась в тихое отчаяние.
Дальше мы поплелись во Второй Медицинский Санитарно-Гигиенический институт имени Мечникова.
Виталий развлекал меня деланными бодрыми шуточками, оттягивая время, т.к. это был последний из медицинских институтов в Ленинграде, и больше надеяться было не на что.
В приемную комиссию он зашёл вместе со мной, но меня снова первым делом отправили к медикам. Ему оставалось только ждать у дверей решения нашей судьбы.
Представ перед коллегами в белых халатах, я почувствовала холодный острый скальпель у горла и затравленно ожидала, когда он плавно меня доконает.
Было хорошим предзнаменованием, что на этот раз мне, как залог удачи оставили трусики и не заставили приседать.
Слегка послушали моё громыхающее сердечко, которое каким-то чудом не плюхнулось им на стол и проверили зрение.
Как я уже отмечала раньше, санитарные врачи в Советском Союзе ходили с объёмистыми сумками, проверяли чужую работу и писали протоколы.
Для этого нужно железное сердце, которое никогда не дрогнет, и хорошее зрение.
Меня признали годной!
Но я хотела быть врачом. Я перевелась позже на лечебный факультет и таки делала по 20-25 визитов к больным своими несчастными ножками.
Но в тот момент я ошалела от счастья и как ненормальная выскочила в дверь, прямо к нему в объятия.
Таким трудным оказался путь уже на первом этапе.
Что же будет дальше?
Дальше всё пошло — покатилось…
Я получила общежитие, он нелегально поселился с ребятами и пытался помогать мне готовиться к экзаменам.
Но, Бог мой! Белые ночи в Ленинграде! Любовь после разлуки…
Открытие секса, которым, открыв его, мы занимались во всех укромных уголках Ленинградских парков, рискуя угодить в полицию за нарушение советских нравов, заклеймивших секс, как проявление буржуазной идеологии, чуждой высоконравственному советскому обществу.
Я поняла, что любовь и секс несовместимы с экзаменами и попросила его уехать в Киев, чтобы я могла отключить эмоции и включить мозги.
Тогда, если я справлюсь с этой задачей и сдам экзамены, он вернётся, чтобы перевестись из Костромы в Ленинград и мы, наконец, будем навеки вместе.
Если же я не поступлю, то он приедет, чтобы утешить меня и отправить назад работать в психбольницу, готовиться к следующей попытке и писать ему письма.
Таким образом, он уехал в Киев к родителям, а я осталась решать свою судьбу.
В критические периоды жизни хочется быть наедине с собой.
Когда приходит тяжёлая болезнь или смерть, нужны только сиделки и врачи.
Во время подготовки к экзаменам не нужен никто!
Условия у абитуриентов были неважные.
Не было даже специальной комнаты, где можно было заниматься.
Я учила по ночам в гладилке. Пила кофе, дремала и снова учила.
Я уже писала, как получила пять баллов за сочинение по русскому языку и пять баллов за иностранный язык.
Но для меня существовали ещё две преграды — это задачи по химии и физике.
Я выучила за несколько месяцев учебники, которые в школе проходили в течении трёх лет.
Но не смогла за такой короткий период обрести навыки в решении задач, потому что для этого требуется время и определённая тренировка.
Экзамен по химии прошёл нормально и я получила своих четыре балла.
Осталась физика. Я всю ночь до тошноты решала эти дурацкие задачи, чтобы, придя на экзамен и взяв трясущимися руками билет, убедиться, что готова всё ответить по билету, …….кроме задачи!
Господи! Что же будет, неужели весь этот марафон коту под хвост и опять шпулять уколы психам в ягодицы! (Прости меня, Господи!)
Я с ужасом смотрела на молодого еврея, принимавшего у меня экзамен.
— Ну, что? — бодреньким голосом спросил он.
— Нормально, — кисло промямлила я, и вдруг, отчаявшись, начала нагло и подробно отвечать всё, что я знала, решив так ему надоесть, чтобы до задачи дело не дошло.
Но не прошло. Юморист — еврей быстро разгадал мои «маленькие хитрости» и велел переходить к задаче.
С идиотски — скорбным выражением на лице я тупо водила карандашом по чистому листу бумаги.
— Да, всё правильно, молодец — забавлялся мой дорогой сородич, лучший из всех экзаменаторов мира и, как бы размышляя, диктовал мне решение задачи, которое я смышлено фиксировала на казённой бумаге, подлежащей хранению.