Страница:
Кэтрин порывисто протянула руку, чтобы дотронуться до него, а Макс, как бы почувствовав ее движение, прижался щекой к ее ладони и коснулся ее губами. Во сне лицо его было умиротворенным и от этого казалось еще красивее. Похоже, он наконец-то примирился со всем миром, а самое главное – с самим собой.
Каким же он был в шестнадцать лет? Что он чувствовал, когда жизнь заставила его бежать из родных мест, самым жестоким образом лишившись отца и оставив за спиной дымящееся пепелище на месте дома, где он появился на свет и счастливо жил все годы? И что чувствует тот, кто знает, что многие люди убеждены в предательстве его отца, взявшего на душу вопиющий грех в попытке хоть немного сделать жизнь лучше для менее удачливых? Такие жизненные коллизии не могли не затронуть тонкую душу заботливого и легкоранимого юноши, решила Кэтрин. Она знала теперь, что он до сих пор оставался намного более ранимым и заботливым, чем ему самому хотелось. Не в силах устоять перед натиском пронзительной нежности, Кэтрин наклонилась и поцеловала его в лоб, а потом потушила ночник.
В понедельник утром Женевьева Дюрретт вплыла в гостиную лорда Сэндса с непередаваемой французской грацией. Макс не мог не признать, что она была соблазнительной прелестной малышкой, если вести речь о мужчинах, которым нравятся чувственные блондинки небольшого роста. Он теперь понял, что завлечь такого увальня, как Гарри, к себе в постель ей не составило никакого труда.
Но, несмотря на всю свою привлекательность, самообладание едва не оставило мисс Дюрретт, когда она увидела двух дожидавшихся ее мужчин.
– Месье Сиск! – присела она в учтивом реверансе. – Добрый день!
Выпрямившись, она повернулась к Максу и с нескрываемой тревогой окинула его взглядом. Только сейчас он, наконец, признал в ней ту самую служанку, что так безутешно рыдала в то раннее утро, когда нашли труп Джулии. Макс представился и предупредительно отступил в дальний угол гостиной, чтобы не мешать процедуре и наблюдать. Сиск уселся в кресло и принялся не спеша листать свою растрепанную и пухлую записную книжку.
Максу сразу стало ясно, что Женевьева Дюрретт относится к констеблю с нескрываемым подозрением, которое по мере затягивающегося молчания лишь растет. Она сидела, чопорно выпрямившись, на самом краешке кресла и буравила взглядом пуговицы на кителе Сиска.
В результате подробного и нудного допроса, вопросы для которого они с Максом составили заранее, Женевьева признала, что часто сопровождала свою хозяйку за покупками, что хозяйка очень любила заходить в ювелирные лавки. Но служанка категорически утверждала, что никаких других подробностей сообщить не может, потому что ничего не помнит.
После того как Сиск на нее слегка надавил, она заявила, что ничего не знает ни про поддельные драгоценности, ни тем более про имена любовников ее хозяйки. Сиск неумолимо продолжал гнуть свое, и вскоре весь апломб Женевьевы быстро пошел на убыль. Она заметно побледнела и, неестественно выпрямившись, с такой силой вцепилась руками в ручки кресла, что побелели костяшки пальцев. Тем не менее, она ни в чем не хотела признаваться. Становилось ясно, что еще немного – и Сиск останется с пустыми руками. Макс понял, что под своим показным высокомерием Женевьева Дюрретт старательно прятала леденящий душу ужас.
Очень скоро ее громогласные рыдающие протесты начали разноситься по всему дому, и, хотя двери гостиной были плотно притворены, Макс легко представил себе слуг, испуганно столпившихся в коридоре. Когда Сиск припечатал Женевьеву прямым вопросом о ее любовной связи с Гарри, молодая женщина чудом не упала в обморок.
– Нет, нет, месье! – по-французски прорыдала она, в отчаянии стискивая на груди руки.
От волнения она заговорила с немыслимым акцентом.
– Льёжь, льёжь! Это всье льёжь! Я такьими вещьями не заньимаюсь! Я ничьего не знаю про дьела этих англэ! Я хочью домой. Пожалюста, месье, этому ви поверить!
Выглядела она такой юной, такой незащищенной, что неожиданно для самого себя Макс услышал в ее голосе что-то, что сумело отыскать дорогу к его огрубелому за многие годы работы в полиции сердцу. Возможно, откровенное и искреннее отчаяние? Женевьева Дюрретт оказалась совершенно одна в чужой стране; она толком не понимала, что происходит, и не знала, что собираются с ней самой сделать. Судьба отдала ее на милость равнодушных к ее судьбе представителей власти, которые могли поступить с ней, как им заблагорассудится.
В конце концов, Макс вышел из своего угла и присел на кресло рядом с Сиском. Острая боль, пронзившая оба его бока, сразу напомнила ему, отчего он, собственно говоря, простоял все это время. Скрипнув зубами, он ничем не выдал себя и улыбнулся Женевьеве.
– Мисс Дюрретт, – мягко заговорил он, – вы, вероятно, еще не знаете, что лорд Сэндс уже·дал показания о проведенной с вами той роковой ночи. Если потребуется, он принесет присягу перед судом ...
Молодая женщина, глаза которой наполнились животным страхом, перебила его пронзительным криком: «Нет!»
– ... чего каждый из нас желает меньше всего, – спокойно договорил Макс негромким и ободряющим тоном. – Теперь я попробую рассказать вам, что я думаю обо всем этом. Может быть, так будет легче? Я полагаю, что вы легли в постель к его светлости по приказу вашей хозяйки. Скажите, Женевьева, я прав?
Он не сводил с нее непреклонного пристального взгляда, направляя всю свою убедительность на несчастную заплаканную женщину, что сидела перед ним и тряслась от ужаса. Она продолжала молчать, но глаз не опускала, и, наконец, у нее вырвалось:
– Да, – она захлебнулась в рыданиях, – она мнье заплятила ... Сдьелала из менья ... как это ... шльюху, да! Зачьем?! Чтобы ее убьили? Месье, я правда ничьего не знать про это! Ничьего!
Макс осторожно наклонился вперед и ласково положил руку на плечо молодой женщины.
– Успокойтесь, мисс Дюрретт, – попросил он. – На работу вас нанимала ведь она. Может быть, вы почувствовали, что у вас нет другого выбора?
Женевьева жалобно зашмыгала носом.
– Да, месье, – еле слышно призналась она и громко высморкалась в крохотный носовой платок, – так и было. Мадам, она ... с ней было ... тяжело, так?
Макс попытался осторожно подтолкнуть ее к большей откровенности.
– Не переживайте, мисс Дюрретт, спокойно подумайте и расскажите нам, что именно она вам сказала. Что она вам пообещала?
Служанка покойной хозяйки дома отважно подавила очередное рыдание.
– Мадам приказаля мне соблязнить мильорда, сразу, когда он верньется домой, – ответила она и, выпрямившись, даже слегка расправила плечи. – Мадам смеялясь и говорьила, что в ее комнатье может быть ... немнёжко шюмно. Но я дольжна удержать мильорда в постьели. Я дольжна отвлечь его, и тогда она мне обьещаля дать двадцать фунтов и оплятить билет до Кале. Она обьещаля, что я сдьелаю и она меня отпустьит, и я уеду домой.
Макс пытливо наклонился вперед.
– А зачем она хотела, чтобы вы так сделали? Она вам не объяснила?
С несчастным видом Женевьева кивнула.
– Да, месье, она собьиралась приньять своего любовньика.
– Которого именно? – грубовато поинтересовался Сиск, вступая в разговор.
Женевьева в искреннем изумлении округлила глаза.
– Ее едьинственного любовньика, месье, – слегка волнуясь, ответила она. – Да, мадам любьила пофлиртовать и быстро расстаться, но с этьим мужчиной она биля все три года, что я сльюжиля у мадам. Он приходьиль к ней в дом, тайно приходьиль. Часто через окно.
Сиск в сомнении хмыкнул, но Макс тут же сердитым взглядом заставил его замолчать.
– Вы его знаете? Вы знаете, как его зовут?
– Месье Лампкин, – быстро ответила Женевьева. – Мадам его еще называля Тони.
– Лампкин? – Сиск поднял глаза от записной книжки и посмотрел на нее. – Вы его сможете узнать?
Служанка миледи покачала головой.
– Нет, месье, я его никогда не видьеля. Она еще давно сдьеляла окно так, что он легко мог тайно зальезать к ней. Но их отношьения не били тайной. Она часто говорьиля, что встречается с ним то там, то тут – на балях, на званых обьедах.
Лампкин, Лампкин ... имя казалось Максу странно знакомым. Вдруг его ожгла невероятная мысль.
– Леди Сэндс, должно быть, преданно любила его, чтобы так рисковать и принимать его у себя в доме. Но именно в эту ночь она поступила более необычно. Она попросила вас ... э-э-э... занять внимание его светлости. Зачем?
На лице Женевьевы проступило явное замешательство.
– Я не думаю, что мадам биля прьеданно в него вльюблена, – с сомнением в голосе сказала она. – Когда она собьиралась с ним увьидеться, она иногда ... как это ... мучилясь. Злилась. Я не думаю, что она его поощряля, просто притворьялась, что он ей нравьится.
Макс вопросительно приподнял бровь.
– Отчего вы так думаете?
Служанка миледи истинно по-галльски дернула плечиком.
– Месье, я ведь француженка, – с невозмутимым видом сказала она. – Да, она любьила мужчин, но вот этот, он доставлял ей беспокойство. Я думаю, что в ту ночь она решьиля положьить конец их отношьеньиям. Возможьно, она боялясь, у них можьет дойти до скандаля. Она сказяля, что после этой ночи ему в ее постьели больше не бывять. И еще она сказяля, что чулок скоро надьенут другую ногу. Я ничьего не поньяла, но у нее был очень радостьный вид. Биля очень довольная. Даже посляля меня за шампанским к дворецькому.
Макс пристально посмотрел на нее.
– И сколько бокалов выпили? Он бутылку открывал?
Она с готовностью кивнула.
– Я глаз с него не спускаля, месье. А выпиля только одьин бокаль. Но я его разбьиля на следующее утро, когда увидьеля ...
Сиск и Макс обменялись понимающими взглядами. Оба почувствовали, что француженка говорит правду.
– А в ту ночь, мисс Дюрретт, не слышали вы какого-нибудь шума? – спросил полицейский констебль. – Ничего такого, что могло бы взволновать его светлость?
Она снова покачала головой.
– Нет, месье, ничего.
– Гм, – хмыкнул Сиск, – а лорд Сэндс со своей кровати не вставал?
Служанка слегка поджала губы и снова покачала головой.
– Нет, месье.
– А не мог он встать без вашего ведома? – спросил Макс.
Она слегка задумалась.
– Нет, месье, я очень чутко сплю.
Макс откинулся на спинку кресла. Похоже, Гарри и Женевьева уже почти вне подозрений. Если служанка была бы виновна, она не упустила бы предоставившийся возможности все свалить на Гарри. Более того, ее странный рассказ про таинственного любовника леди Сэндс отчего-то не вызывал сомнении в его истинности.
– Лампкин ... – задумчиво повторил Макс фамилию любовника. – Может быть, его знает Сэндс. Я приглашу его сюда.
– Но, месье, это невозможьно, – тихо возразила Женевьева. – Мильорд, он этим утром отбыл, на рассвете, и его сестра виконтесса тоже.
– Куда они уехали? – требовательно спросил Макс. Правда, он, кажется, знал место назначения.
Женевьева поморщилась от его резкого тона.
– В помьестье мильорда Делакорта, месье, – ответила она. – Полагаю, что это в Дербишир, да?
– Проклятие! – выругался в сердцах по-итальянски Макс, припомнив, на какие советы Гapри он не скупился. – Пошли, Сиск.
В утренней гостиной на Мортимер-стрит, в большом кожаном кресле, подобрав под себя ноги и натянув на них юбку, сидела Кэтрин. Она надела свое самое старое и самое удобное муслиновое платье, небрежно заколов волосы несколькими шпильками, лишь бы держались. Как она устала, невозможно передать. Господи! Утром она буквально силой вытащила себя из теплых объятий постели. Сейчас, за эркером, разгорался новый день, солнечный и теплый, но Кэтрин чувствовала внутри какую-то странную холодную пустоту. Она сбросила тапочки и придвинула к креслу чайный столик красного дерева, на котором стояло раскрытое дорожное бюро леди Сэндс.
Кэтрин тщательно выписывала на лежащий перед ней лист бумаги каждого из писем леди Сэндс, с кем та встречалась, и каждое место, в котором она·побывала за последние два года. Работу она проделала грандиозную, что и говорить, но, скорее всего бесплодную. Как ни старайся, а ничего такого в жизни умершей женщины ей не отыскать, и уже строчки перед глазами начали расплываться. По правде говоря, чувствовала себя Кэтрин неважно. Завтрак так до сих пор и стоял на столике в углу комнаты нетронутым. Есть она просто не могла, а сейчас даже запах еды вызывал у нее тошноту. Она поспешно позвонила.
– Боюсь, у меня сегодня совсем нет аппетита, Делайла, – сказала Кэтрин вошедшей служанке, – можете убрать со стола.
Делайла вежливо присела в быстром реверансе.
– Хорошо, мэм.
Кэтрин положила карандаш и прижала ладонь к животу.
– Содовой воды у нас нет? – задумчиво спросила она. – Пожалуй, я бы выпила стакан.
– Конечно, есть, мэм. Только содовая вода, больше ничего?
– Со щепоткой имбиря, пожалуй.
Кэтрин вернулась к своим записям, а Делайла споро начала убирать со стола посуду. Однако желудок в очередной раз судорожно дернулся, и Кэтрин перевела взгляд с лежавшего перед ней листа на окно, которое выходило в сторону опрятного сада позади дома. С чувством легкого беспокойства она смотрела на солнечное майское утро и наблюдала, как около фонтана деловито прыгает крапивник, выискивая жирных червей в клумбе. Запрокинув головку, пичуга с явным удовольствием заглотнула одного из них. У Кэтрин при виде смачного завтрака птахи подкатила к горлу самая настоящая тошнота. Молодая женщина зажмурилась и постаралась проглотить все обратно, невольно прижав руку ко рту. Боже! Омерзительное ощущение! В своей жизни Кэтрин и дня не проболела, а сейчас чувствовала, как кровь у нее отхлынула от лица.
Еще одно обстоятельство доставляло ей большое беспокойство. Ее месячные задерживались уже на два дня. Она считала причиной задержки переживания последних недель. Такое уже случалось, когда пропала ее племянница Ариана. Но потом она благополучно вернулась в лоно семьи, и все у Кэтрин наладилось. Да и на то, чтобы во всем разобраться, ушли недели, разве не так? Потом, Макс был с ней очень аккуратен ...
Но достаточно ли аккуратен? Кэтрин легла грудью на стол и положила голову на сложенные руки. После восьми лет воздержания? Да нет, не может быть! Но ведь достаточно одного взгляда на него, чтобы сразу сообразить, что к чему. С какой стороны ни посмотри, Макс прежде всего был мужчиной. Нет, нет! Глупости! Такое невозможно. Ни один·мужчина на такое не способен. И вдруг перед глазами у Кэтрин отчетливо и ясно возникла картина: иссохшая рука синьоры Кастелли с необъяснимой любовью прикасается к той карте ... как она ее назвала? Ах да, Королева Пентаклей. Как там радостно прокаркала старуха? «Но самое главное, она приносит великое плодородие».
– Черт! – вскричала Кэтрин. – Прямо напасть какая-то!
Она разрывалась теперь между надеждой и паническим страхом. Ей вовсе не хотелось принуждать Макса к браку, который более чем очевидно радости ему не доставлял никакой. Все дело в прокисшем молоке. Протухшая рыба. Истрепанные нервы. Конечно, что-то из этого. Тошнота понемногу отступила, и она снова вернулась к своему занятию. Вскоре вошла Делайла с маленьким серебряным подносом.
– Миледи, я решила принести вам еще немного хлеба и масло, – сказала она и подошла к столику, чтобы поставить поднос перед раскрытым дорожным бюро.
Кэтрин так хотелось выпить воды, что она потянулась за стаканом и неловко толкнула поднос. Делайла едва успела схватить падающий стакан. Кэтрин невольно дернулась назад и локтем сбила дорожное бюро леди Сэндс со столика на пол. С оглушительным стуком деревянный ящик упал на петли крышки, почти закрылся, но затем лег на бок, и все его содержимое разлетелось по ковру.
– Ой, миледи! – испуганно взвизгнула Делайла и, торопливо перевернув бюро, принялась запихивать на место вылетевшие чернильницы. – Простите меня!
Кэтрин уже стояла на коленках рядом с ней и собирала разлетевшиеся бумаги.
– Ты не виновата, Делайла, – успокоила она служанку. – Я такая неуклюжая и боюсь, что ...
Поломку они обе заметили одновременно. Тонкая, размером с лист писчей бумаги деревянная филенка лежала под валяющимися документами. Делайла растерянно подняла глаза.
– Мэм! Боже мой! Я ее разбила! Озадаченная Кэтрин подняла дощечку. Под ней лежала пачка бумаг, которые она прежде не видела. Делайла поставила открытое бюро, и Кэтрин вставила филенку, которая точнехонько легла в глубину ящика.
Делайла ахнула.
– Господи, вы только посмотрите, – изумленно прошептала она, – двойное дно!
Кэтрин попробовала вытащить филенку обратно, но та встала намертво и не подумала сдвигаться. Делайла взяла с подноса нож для масла, всунула его в паз и провела им вдоль всего края ящика, пока не попала в маленький лаз, не больше четверти дюйма. Замерев, она вопросительно подняла глаза на Кэтрин. Кэтрин кивком подбодрила ее.
– Давай, попробуй.
Делайла повернула нож, и филенка с треском выскочила из пазов.
– Как хитро придумано, мэм! – изумилась служанка. – И места достаточно, чтобы спрятать бумаги!
Кэтрин, прихватив тонкую пачку бумаг, лежащих под двойным дном, поднялась с колен и уселась обратно в кресло с озадаченным и хмурым видом. Первым делом она взяла сложенную в несколько раз, ломкую от времени театральную афишу с пожелтевшими краями. Она с любопытством развернула ее. « Только по пригласительным билетам! «Унижение ради победы, или Ночные недоразумения». Комедия. Сочинение мистера Оливера Голдсмита. В Императорском театре, Вашингтон-стрит, Бостон». Кэтрин отложила ее в сторону. Сентиментальная реликвия о девических годах леди Сэндс, проведенных в Америке. Остальные бумаги, похоже, были письмами. Кэтрин нетерпеливо стала перебирать их, и ее внимание сразу привлек небольшой, весь исписанный листок. Она поднесла его ближе к свету.
«Моя дражайшая милочка, – начиналась записка, написанная четким, но небрежным почерком. – Можно представить мое изумление, когда я, спустя столько лет узнал, что ты жива и здорова. Конечно, я знаю, что вопреки всему ты никогда не сможешь забыть о своих клятвах. Теперь ты, похоже, стала богаче, а я еще беднее. Верь, моя дорогая, ибо мы скоро увидимся – возможно, тогда, когда ты этого будешь меньше всего ожидать ... »
ГЛАВА 18
Выйдя из городского особняка Гарри, Макс с Люцифером проводили Сиска до Куин-сквер. Идти Максу было трудно и больно, но он терпел, понимая, насколько полезен свежий воздух для его выздоровления. В Вестминстере царила обычная суета делового дня, но они оба не обращали внимания ни на шумное уличное движение, ни на приглашения торговцев из лавок, мимо которых проходили. Шли они молча. Рассказ Женевьевы донельзя расстроил Макса. На душе у него было тягостно, стыдно и мерзко, и оттого добавилось отвратительное настроение. Сиск тащился по улице с усталым видом; лоб нахмурен, глаза прищурены – он переваривал услышанное, и работа мысли отнюдь не делала его привлекательнее.
Вдруг констебль замедлил шаги. Макс поднял глаза и увидел, что они уже подошли ко входу в полицейский суд. Макс резко остановился, мешая прохожим, которые с ворчанием протискивались мимо и спешили дальше по своим делам.
– Я пойду с тобой, – пробурчал он, тяжело опираясь на трость.
Сиск смерил его хмурым взглядом.
– Вам лучше всего отнести свои битые ребра домой и улечься до вечера в постель.
Макс ничего не ответил на его слова и стал молча подниматься по ступенькам. Люцифер не отставал.
– Скажите Эверсоулу, чтобы он собрал все заявления, – распорядился он, дождавшись, когда мимо прогрохочет тяжеленная подвода, запряженная четверкой битюгов. – Нам придется еще раз просмотреть материалы этого дела с самого начала.
Сиск, как всегда, недовольно хмыкнул, и тут до их ушей донесся громкий и звонкий мужской голос. Макс резко обернулся и увидел изысканно, с иголочки одетого джентльмена, который проталкивался сквозь толпу и отчаянно махал им рукой.
– Черт! Я места себе не нахожу! – прокричал Кембл. Оказавшись, наконец, рядом с ними, он буквально окаменел, выпучив глаза от изумления. – Господи, де Роуэн! Что с тобой стряслось?
Макс одарил его соответствующим взглядом, но его приятель, отнюдь не смутясь, принялся разглядывать ссадины на его лице.
– Неужели деревенская прелестница где-то припрятала ревнивого муженька? – Лицо его обрело вдруг иное выражение. – Ладно, не важно! Лучше придержи свою чертову псину, пока она не обмочила мне ботинки.
– Что тебе нужно, Кем? – буркнул Макс и щелкнул пальцами, усаживая мастифа у своих ног. Хотя и с ворчанием, но Люцифер беспрекословно подчинился.
– Умираю от любопытства, что тебе порассказала маленькая француженка.
Сиск бросил на Макса вопросительный взгляд, и тот едва заметно кивнул.
– Ладно, заходите вместе с нами, – проворчал констебль. – Мне ваш треп прямо под окнами моего начальства вовсе ни к чему.
Кем нахально подмигнул ему, и все четверо, поднявшись по короткой парадной лестнице, оказались в прохладных коридорах суда, насквозь пропахших едким запахом пепла и густого человеческого пота. Огонь в камине не разжигали уже давным-давно. За старой обшарпанной конторкой несли службу два констебля, которые в данный момент увлеченно беседовали.
– Эверсоул! – рявкнул Сиск. – Комната заседаний суда не занята?
Более низенький констебль вздрогнул от неожиданности и в ужасе уставился на оскалившего зубы и утробно ворчавшего здоровенного мастифа.
– Так точно, сэр, не занята.
– Нам надо поговорить, и чтобы нам не мешали, – бросил Сиск. – Дай-ка мне папку. Ну сам знаешь какую.
Они уселись на узкую скамью в дальнем конце комнаты. Люцифер грузно улегся у них в ногах. Потребовалось какое-то время, чтобы ввести в курс дела Кембла. Наконец все замолчали, Сиск захлопнул записную книжку, и у Кембла тут же начался приступ безудержного веселья.
Сиск мрачно глянул на него:
– Что, черт возьми, тут смешного?
– Как там ... Тони ... Лампкин?.. – с трудом выговорил Кембл, буквально захлебываясь от смеха.
Макс потер рукой·колючий подбородок, уже успевший зарасти щетиной.
– Мне сразу это имя показалось странно знакомым. Ты его знаешь?
– Знаю ли я его? – Кембл чуть не подавился хохотом. – В некотором роде да! Ну шутники! У убийцы просто изысканное чувство юмора.
Макс холодно посмотрел на него.
– Что ты, черт возьми, имеешь в виду? Кембл расплылся в улыбке до ушей.
– Тони Лампкин! – провозгласил он. – Акт первый, сцена вторая, пьеса «Унижение ради победы»!
Опешивший Макс только и смог, что разочарованно покачать головой.
Кембл нетерпеливо забарабанил по столу пальцами.
– Это молодой полупьяный повеса, который распевает песню в трактире «У трех голубей».
Он вдруг споро подскочил со своего места, вылетел на середину комнаты, прижал к сердцу воображаемую шляпу и, пританцовывая в такт, отлично поставленным баритоном запел куплеты из песни. Закончив с первым куплетом, он перевел дыхание и уже хотел начать второй, как Люцифер, царапая когтями по полу, поднялся на лапы и издал леденящий·кровь вой. С перепуганным видом Кембл в мгновение ока вновь оказался сидящим на скамье. Сиск одобрительно присвистнул.
Дверь неожиданно широко распахнулась, и на пороге возник Эверсоул, ·который торопливо направился к сидящим, неся в руках перевязанную папку с бумагами и не забывая всю дорогу боязливо коситься на Люцифера. Сиск быстро проглядел папку.
– Здесь же только одни протоколы, дурья башка! – сердито проворчал он. – Нам заявления нужны, заявления!
Эверсоул покраснел до корней волос и вылетел пулей из комнаты, даже не закрыв за собой дверь.
Макс вернулся к прерванному разговору.
– Так что ты там говорил, Кем? Выходит, что имя – просто чья-то выходка? Чтобы пустить пыль в глаза?
– Похоже, что так, – согласился Кембл. – Теперь осталось выяснить, кто шутник.
– Лампкин ... – задумчиво повторил Макс.
Того, кого мы ищем, так наверняка не зовут. Придется еще раз просмотреть переписку леди Сэндс и ее записи. Может быть, мы что-то и проглядели.
Сиск с громким кряхтеньем поднялся на ноги.
– Ладно, – устало проговорил он, – домой, де Роуэн, домой, уж теперь деваться некуда, там и письма еще разок проглядишь.
– Боюсь, что не прогляжу, – возразил Макс, в свою очередь, поднимаясь со скамьи, – дорожное бюро забрала ... э-э-э ... Кэтрин. Оно теперь у нее дома на Мортимер-стрит.
Сиск театрально закатил глаза и принялся собирать разложенные бумаги.
– Всемогущий Боже, де Роуэн, – проворчал он, сердито складывая в папку листы, – не понимаю, что на вас нашло; приглянувшаяся девица пальчиком махнула – куда глядят ваши глаза, ума не приложу!
Макс бросил на него мрачный взгляд, но стрела угодила в цель.
– Во-первых, Сиск, дорожное бюро Сесилия дала именно ей, – возразил Макс. – Ты же был у меня; когда она его принесла. Между прочим, Кэтрин прекрасно разбирается в людях и, может статься, отыщет там что-нибудь интересное.
– О, теперь просто Кэтрин? – подначил его Кембл. – С такой несущественной формальностью, как титул, мы покончили раз и навсегда?
Каким же он был в шестнадцать лет? Что он чувствовал, когда жизнь заставила его бежать из родных мест, самым жестоким образом лишившись отца и оставив за спиной дымящееся пепелище на месте дома, где он появился на свет и счастливо жил все годы? И что чувствует тот, кто знает, что многие люди убеждены в предательстве его отца, взявшего на душу вопиющий грех в попытке хоть немного сделать жизнь лучше для менее удачливых? Такие жизненные коллизии не могли не затронуть тонкую душу заботливого и легкоранимого юноши, решила Кэтрин. Она знала теперь, что он до сих пор оставался намного более ранимым и заботливым, чем ему самому хотелось. Не в силах устоять перед натиском пронзительной нежности, Кэтрин наклонилась и поцеловала его в лоб, а потом потушила ночник.
В понедельник утром Женевьева Дюрретт вплыла в гостиную лорда Сэндса с непередаваемой французской грацией. Макс не мог не признать, что она была соблазнительной прелестной малышкой, если вести речь о мужчинах, которым нравятся чувственные блондинки небольшого роста. Он теперь понял, что завлечь такого увальня, как Гарри, к себе в постель ей не составило никакого труда.
Но, несмотря на всю свою привлекательность, самообладание едва не оставило мисс Дюрретт, когда она увидела двух дожидавшихся ее мужчин.
– Месье Сиск! – присела она в учтивом реверансе. – Добрый день!
Выпрямившись, она повернулась к Максу и с нескрываемой тревогой окинула его взглядом. Только сейчас он, наконец, признал в ней ту самую служанку, что так безутешно рыдала в то раннее утро, когда нашли труп Джулии. Макс представился и предупредительно отступил в дальний угол гостиной, чтобы не мешать процедуре и наблюдать. Сиск уселся в кресло и принялся не спеша листать свою растрепанную и пухлую записную книжку.
Максу сразу стало ясно, что Женевьева Дюрретт относится к констеблю с нескрываемым подозрением, которое по мере затягивающегося молчания лишь растет. Она сидела, чопорно выпрямившись, на самом краешке кресла и буравила взглядом пуговицы на кителе Сиска.
В результате подробного и нудного допроса, вопросы для которого они с Максом составили заранее, Женевьева признала, что часто сопровождала свою хозяйку за покупками, что хозяйка очень любила заходить в ювелирные лавки. Но служанка категорически утверждала, что никаких других подробностей сообщить не может, потому что ничего не помнит.
После того как Сиск на нее слегка надавил, она заявила, что ничего не знает ни про поддельные драгоценности, ни тем более про имена любовников ее хозяйки. Сиск неумолимо продолжал гнуть свое, и вскоре весь апломб Женевьевы быстро пошел на убыль. Она заметно побледнела и, неестественно выпрямившись, с такой силой вцепилась руками в ручки кресла, что побелели костяшки пальцев. Тем не менее, она ни в чем не хотела признаваться. Становилось ясно, что еще немного – и Сиск останется с пустыми руками. Макс понял, что под своим показным высокомерием Женевьева Дюрретт старательно прятала леденящий душу ужас.
Очень скоро ее громогласные рыдающие протесты начали разноситься по всему дому, и, хотя двери гостиной были плотно притворены, Макс легко представил себе слуг, испуганно столпившихся в коридоре. Когда Сиск припечатал Женевьеву прямым вопросом о ее любовной связи с Гарри, молодая женщина чудом не упала в обморок.
– Нет, нет, месье! – по-французски прорыдала она, в отчаянии стискивая на груди руки.
От волнения она заговорила с немыслимым акцентом.
– Льёжь, льёжь! Это всье льёжь! Я такьими вещьями не заньимаюсь! Я ничьего не знаю про дьела этих англэ! Я хочью домой. Пожалюста, месье, этому ви поверить!
Выглядела она такой юной, такой незащищенной, что неожиданно для самого себя Макс услышал в ее голосе что-то, что сумело отыскать дорогу к его огрубелому за многие годы работы в полиции сердцу. Возможно, откровенное и искреннее отчаяние? Женевьева Дюрретт оказалась совершенно одна в чужой стране; она толком не понимала, что происходит, и не знала, что собираются с ней самой сделать. Судьба отдала ее на милость равнодушных к ее судьбе представителей власти, которые могли поступить с ней, как им заблагорассудится.
В конце концов, Макс вышел из своего угла и присел на кресло рядом с Сиском. Острая боль, пронзившая оба его бока, сразу напомнила ему, отчего он, собственно говоря, простоял все это время. Скрипнув зубами, он ничем не выдал себя и улыбнулся Женевьеве.
– Мисс Дюрретт, – мягко заговорил он, – вы, вероятно, еще не знаете, что лорд Сэндс уже·дал показания о проведенной с вами той роковой ночи. Если потребуется, он принесет присягу перед судом ...
Молодая женщина, глаза которой наполнились животным страхом, перебила его пронзительным криком: «Нет!»
– ... чего каждый из нас желает меньше всего, – спокойно договорил Макс негромким и ободряющим тоном. – Теперь я попробую рассказать вам, что я думаю обо всем этом. Может быть, так будет легче? Я полагаю, что вы легли в постель к его светлости по приказу вашей хозяйки. Скажите, Женевьева, я прав?
Он не сводил с нее непреклонного пристального взгляда, направляя всю свою убедительность на несчастную заплаканную женщину, что сидела перед ним и тряслась от ужаса. Она продолжала молчать, но глаз не опускала, и, наконец, у нее вырвалось:
– Да, – она захлебнулась в рыданиях, – она мнье заплятила ... Сдьелала из менья ... как это ... шльюху, да! Зачьем?! Чтобы ее убьили? Месье, я правда ничьего не знать про это! Ничьего!
Макс осторожно наклонился вперед и ласково положил руку на плечо молодой женщины.
– Успокойтесь, мисс Дюрретт, – попросил он. – На работу вас нанимала ведь она. Может быть, вы почувствовали, что у вас нет другого выбора?
Женевьева жалобно зашмыгала носом.
– Да, месье, – еле слышно призналась она и громко высморкалась в крохотный носовой платок, – так и было. Мадам, она ... с ней было ... тяжело, так?
Макс попытался осторожно подтолкнуть ее к большей откровенности.
– Не переживайте, мисс Дюрретт, спокойно подумайте и расскажите нам, что именно она вам сказала. Что она вам пообещала?
Служанка покойной хозяйки дома отважно подавила очередное рыдание.
– Мадам приказаля мне соблязнить мильорда, сразу, когда он верньется домой, – ответила она и, выпрямившись, даже слегка расправила плечи. – Мадам смеялясь и говорьила, что в ее комнатье может быть ... немнёжко шюмно. Но я дольжна удержать мильорда в постьели. Я дольжна отвлечь его, и тогда она мне обьещаля дать двадцать фунтов и оплятить билет до Кале. Она обьещаля, что я сдьелаю и она меня отпустьит, и я уеду домой.
Макс пытливо наклонился вперед.
– А зачем она хотела, чтобы вы так сделали? Она вам не объяснила?
С несчастным видом Женевьева кивнула.
– Да, месье, она собьиралась приньять своего любовньика.
– Которого именно? – грубовато поинтересовался Сиск, вступая в разговор.
Женевьева в искреннем изумлении округлила глаза.
– Ее едьинственного любовньика, месье, – слегка волнуясь, ответила она. – Да, мадам любьила пофлиртовать и быстро расстаться, но с этьим мужчиной она биля все три года, что я сльюжиля у мадам. Он приходьиль к ней в дом, тайно приходьиль. Часто через окно.
Сиск в сомнении хмыкнул, но Макс тут же сердитым взглядом заставил его замолчать.
– Вы его знаете? Вы знаете, как его зовут?
– Месье Лампкин, – быстро ответила Женевьева. – Мадам его еще называля Тони.
– Лампкин? – Сиск поднял глаза от записной книжки и посмотрел на нее. – Вы его сможете узнать?
Служанка миледи покачала головой.
– Нет, месье, я его никогда не видьеля. Она еще давно сдьеляла окно так, что он легко мог тайно зальезать к ней. Но их отношьения не били тайной. Она часто говорьиля, что встречается с ним то там, то тут – на балях, на званых обьедах.
Лампкин, Лампкин ... имя казалось Максу странно знакомым. Вдруг его ожгла невероятная мысль.
– Леди Сэндс, должно быть, преданно любила его, чтобы так рисковать и принимать его у себя в доме. Но именно в эту ночь она поступила более необычно. Она попросила вас ... э-э-э... занять внимание его светлости. Зачем?
На лице Женевьевы проступило явное замешательство.
– Я не думаю, что мадам биля прьеданно в него вльюблена, – с сомнением в голосе сказала она. – Когда она собьиралась с ним увьидеться, она иногда ... как это ... мучилясь. Злилась. Я не думаю, что она его поощряля, просто притворьялась, что он ей нравьится.
Макс вопросительно приподнял бровь.
– Отчего вы так думаете?
Служанка миледи истинно по-галльски дернула плечиком.
– Месье, я ведь француженка, – с невозмутимым видом сказала она. – Да, она любьила мужчин, но вот этот, он доставлял ей беспокойство. Я думаю, что в ту ночь она решьиля положьить конец их отношьеньиям. Возможьно, она боялясь, у них можьет дойти до скандаля. Она сказяля, что после этой ночи ему в ее постьели больше не бывять. И еще она сказяля, что чулок скоро надьенут другую ногу. Я ничьего не поньяла, но у нее был очень радостьный вид. Биля очень довольная. Даже посляля меня за шампанским к дворецькому.
Макс пристально посмотрел на нее.
– И сколько бокалов выпили? Он бутылку открывал?
Она с готовностью кивнула.
– Я глаз с него не спускаля, месье. А выпиля только одьин бокаль. Но я его разбьиля на следующее утро, когда увидьеля ...
Сиск и Макс обменялись понимающими взглядами. Оба почувствовали, что француженка говорит правду.
– А в ту ночь, мисс Дюрретт, не слышали вы какого-нибудь шума? – спросил полицейский констебль. – Ничего такого, что могло бы взволновать его светлость?
Она снова покачала головой.
– Нет, месье, ничего.
– Гм, – хмыкнул Сиск, – а лорд Сэндс со своей кровати не вставал?
Служанка слегка поджала губы и снова покачала головой.
– Нет, месье.
– А не мог он встать без вашего ведома? – спросил Макс.
Она слегка задумалась.
– Нет, месье, я очень чутко сплю.
Макс откинулся на спинку кресла. Похоже, Гарри и Женевьева уже почти вне подозрений. Если служанка была бы виновна, она не упустила бы предоставившийся возможности все свалить на Гарри. Более того, ее странный рассказ про таинственного любовника леди Сэндс отчего-то не вызывал сомнении в его истинности.
– Лампкин ... – задумчиво повторил Макс фамилию любовника. – Может быть, его знает Сэндс. Я приглашу его сюда.
– Но, месье, это невозможьно, – тихо возразила Женевьева. – Мильорд, он этим утром отбыл, на рассвете, и его сестра виконтесса тоже.
– Куда они уехали? – требовательно спросил Макс. Правда, он, кажется, знал место назначения.
Женевьева поморщилась от его резкого тона.
– В помьестье мильорда Делакорта, месье, – ответила она. – Полагаю, что это в Дербишир, да?
– Проклятие! – выругался в сердцах по-итальянски Макс, припомнив, на какие советы Гapри он не скупился. – Пошли, Сиск.
В утренней гостиной на Мортимер-стрит, в большом кожаном кресле, подобрав под себя ноги и натянув на них юбку, сидела Кэтрин. Она надела свое самое старое и самое удобное муслиновое платье, небрежно заколов волосы несколькими шпильками, лишь бы держались. Как она устала, невозможно передать. Господи! Утром она буквально силой вытащила себя из теплых объятий постели. Сейчас, за эркером, разгорался новый день, солнечный и теплый, но Кэтрин чувствовала внутри какую-то странную холодную пустоту. Она сбросила тапочки и придвинула к креслу чайный столик красного дерева, на котором стояло раскрытое дорожное бюро леди Сэндс.
Кэтрин тщательно выписывала на лежащий перед ней лист бумаги каждого из писем леди Сэндс, с кем та встречалась, и каждое место, в котором она·побывала за последние два года. Работу она проделала грандиозную, что и говорить, но, скорее всего бесплодную. Как ни старайся, а ничего такого в жизни умершей женщины ей не отыскать, и уже строчки перед глазами начали расплываться. По правде говоря, чувствовала себя Кэтрин неважно. Завтрак так до сих пор и стоял на столике в углу комнаты нетронутым. Есть она просто не могла, а сейчас даже запах еды вызывал у нее тошноту. Она поспешно позвонила.
– Боюсь, у меня сегодня совсем нет аппетита, Делайла, – сказала Кэтрин вошедшей служанке, – можете убрать со стола.
Делайла вежливо присела в быстром реверансе.
– Хорошо, мэм.
Кэтрин положила карандаш и прижала ладонь к животу.
– Содовой воды у нас нет? – задумчиво спросила она. – Пожалуй, я бы выпила стакан.
– Конечно, есть, мэм. Только содовая вода, больше ничего?
– Со щепоткой имбиря, пожалуй.
Кэтрин вернулась к своим записям, а Делайла споро начала убирать со стола посуду. Однако желудок в очередной раз судорожно дернулся, и Кэтрин перевела взгляд с лежавшего перед ней листа на окно, которое выходило в сторону опрятного сада позади дома. С чувством легкого беспокойства она смотрела на солнечное майское утро и наблюдала, как около фонтана деловито прыгает крапивник, выискивая жирных червей в клумбе. Запрокинув головку, пичуга с явным удовольствием заглотнула одного из них. У Кэтрин при виде смачного завтрака птахи подкатила к горлу самая настоящая тошнота. Молодая женщина зажмурилась и постаралась проглотить все обратно, невольно прижав руку ко рту. Боже! Омерзительное ощущение! В своей жизни Кэтрин и дня не проболела, а сейчас чувствовала, как кровь у нее отхлынула от лица.
Еще одно обстоятельство доставляло ей большое беспокойство. Ее месячные задерживались уже на два дня. Она считала причиной задержки переживания последних недель. Такое уже случалось, когда пропала ее племянница Ариана. Но потом она благополучно вернулась в лоно семьи, и все у Кэтрин наладилось. Да и на то, чтобы во всем разобраться, ушли недели, разве не так? Потом, Макс был с ней очень аккуратен ...
Но достаточно ли аккуратен? Кэтрин легла грудью на стол и положила голову на сложенные руки. После восьми лет воздержания? Да нет, не может быть! Но ведь достаточно одного взгляда на него, чтобы сразу сообразить, что к чему. С какой стороны ни посмотри, Макс прежде всего был мужчиной. Нет, нет! Глупости! Такое невозможно. Ни один·мужчина на такое не способен. И вдруг перед глазами у Кэтрин отчетливо и ясно возникла картина: иссохшая рука синьоры Кастелли с необъяснимой любовью прикасается к той карте ... как она ее назвала? Ах да, Королева Пентаклей. Как там радостно прокаркала старуха? «Но самое главное, она приносит великое плодородие».
– Черт! – вскричала Кэтрин. – Прямо напасть какая-то!
Она разрывалась теперь между надеждой и паническим страхом. Ей вовсе не хотелось принуждать Макса к браку, который более чем очевидно радости ему не доставлял никакой. Все дело в прокисшем молоке. Протухшая рыба. Истрепанные нервы. Конечно, что-то из этого. Тошнота понемногу отступила, и она снова вернулась к своему занятию. Вскоре вошла Делайла с маленьким серебряным подносом.
– Миледи, я решила принести вам еще немного хлеба и масло, – сказала она и подошла к столику, чтобы поставить поднос перед раскрытым дорожным бюро.
Кэтрин так хотелось выпить воды, что она потянулась за стаканом и неловко толкнула поднос. Делайла едва успела схватить падающий стакан. Кэтрин невольно дернулась назад и локтем сбила дорожное бюро леди Сэндс со столика на пол. С оглушительным стуком деревянный ящик упал на петли крышки, почти закрылся, но затем лег на бок, и все его содержимое разлетелось по ковру.
– Ой, миледи! – испуганно взвизгнула Делайла и, торопливо перевернув бюро, принялась запихивать на место вылетевшие чернильницы. – Простите меня!
Кэтрин уже стояла на коленках рядом с ней и собирала разлетевшиеся бумаги.
– Ты не виновата, Делайла, – успокоила она служанку. – Я такая неуклюжая и боюсь, что ...
Поломку они обе заметили одновременно. Тонкая, размером с лист писчей бумаги деревянная филенка лежала под валяющимися документами. Делайла растерянно подняла глаза.
– Мэм! Боже мой! Я ее разбила! Озадаченная Кэтрин подняла дощечку. Под ней лежала пачка бумаг, которые она прежде не видела. Делайла поставила открытое бюро, и Кэтрин вставила филенку, которая точнехонько легла в глубину ящика.
Делайла ахнула.
– Господи, вы только посмотрите, – изумленно прошептала она, – двойное дно!
Кэтрин попробовала вытащить филенку обратно, но та встала намертво и не подумала сдвигаться. Делайла взяла с подноса нож для масла, всунула его в паз и провела им вдоль всего края ящика, пока не попала в маленький лаз, не больше четверти дюйма. Замерев, она вопросительно подняла глаза на Кэтрин. Кэтрин кивком подбодрила ее.
– Давай, попробуй.
Делайла повернула нож, и филенка с треском выскочила из пазов.
– Как хитро придумано, мэм! – изумилась служанка. – И места достаточно, чтобы спрятать бумаги!
Кэтрин, прихватив тонкую пачку бумаг, лежащих под двойным дном, поднялась с колен и уселась обратно в кресло с озадаченным и хмурым видом. Первым делом она взяла сложенную в несколько раз, ломкую от времени театральную афишу с пожелтевшими краями. Она с любопытством развернула ее. « Только по пригласительным билетам! «Унижение ради победы, или Ночные недоразумения». Комедия. Сочинение мистера Оливера Голдсмита. В Императорском театре, Вашингтон-стрит, Бостон». Кэтрин отложила ее в сторону. Сентиментальная реликвия о девических годах леди Сэндс, проведенных в Америке. Остальные бумаги, похоже, были письмами. Кэтрин нетерпеливо стала перебирать их, и ее внимание сразу привлек небольшой, весь исписанный листок. Она поднесла его ближе к свету.
«Моя дражайшая милочка, – начиналась записка, написанная четким, но небрежным почерком. – Можно представить мое изумление, когда я, спустя столько лет узнал, что ты жива и здорова. Конечно, я знаю, что вопреки всему ты никогда не сможешь забыть о своих клятвах. Теперь ты, похоже, стала богаче, а я еще беднее. Верь, моя дорогая, ибо мы скоро увидимся – возможно, тогда, когда ты этого будешь меньше всего ожидать ... »
ГЛАВА 18
Если вы не имеете власти над своим настроением, общайтесь с теми, кто ближе всего вам по духу.
Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина
Выйдя из городского особняка Гарри, Макс с Люцифером проводили Сиска до Куин-сквер. Идти Максу было трудно и больно, но он терпел, понимая, насколько полезен свежий воздух для его выздоровления. В Вестминстере царила обычная суета делового дня, но они оба не обращали внимания ни на шумное уличное движение, ни на приглашения торговцев из лавок, мимо которых проходили. Шли они молча. Рассказ Женевьевы донельзя расстроил Макса. На душе у него было тягостно, стыдно и мерзко, и оттого добавилось отвратительное настроение. Сиск тащился по улице с усталым видом; лоб нахмурен, глаза прищурены – он переваривал услышанное, и работа мысли отнюдь не делала его привлекательнее.
Вдруг констебль замедлил шаги. Макс поднял глаза и увидел, что они уже подошли ко входу в полицейский суд. Макс резко остановился, мешая прохожим, которые с ворчанием протискивались мимо и спешили дальше по своим делам.
– Я пойду с тобой, – пробурчал он, тяжело опираясь на трость.
Сиск смерил его хмурым взглядом.
– Вам лучше всего отнести свои битые ребра домой и улечься до вечера в постель.
Макс ничего не ответил на его слова и стал молча подниматься по ступенькам. Люцифер не отставал.
– Скажите Эверсоулу, чтобы он собрал все заявления, – распорядился он, дождавшись, когда мимо прогрохочет тяжеленная подвода, запряженная четверкой битюгов. – Нам придется еще раз просмотреть материалы этого дела с самого начала.
Сиск, как всегда, недовольно хмыкнул, и тут до их ушей донесся громкий и звонкий мужской голос. Макс резко обернулся и увидел изысканно, с иголочки одетого джентльмена, который проталкивался сквозь толпу и отчаянно махал им рукой.
– Черт! Я места себе не нахожу! – прокричал Кембл. Оказавшись, наконец, рядом с ними, он буквально окаменел, выпучив глаза от изумления. – Господи, де Роуэн! Что с тобой стряслось?
Макс одарил его соответствующим взглядом, но его приятель, отнюдь не смутясь, принялся разглядывать ссадины на его лице.
– Неужели деревенская прелестница где-то припрятала ревнивого муженька? – Лицо его обрело вдруг иное выражение. – Ладно, не важно! Лучше придержи свою чертову псину, пока она не обмочила мне ботинки.
– Что тебе нужно, Кем? – буркнул Макс и щелкнул пальцами, усаживая мастифа у своих ног. Хотя и с ворчанием, но Люцифер беспрекословно подчинился.
– Умираю от любопытства, что тебе порассказала маленькая француженка.
Сиск бросил на Макса вопросительный взгляд, и тот едва заметно кивнул.
– Ладно, заходите вместе с нами, – проворчал констебль. – Мне ваш треп прямо под окнами моего начальства вовсе ни к чему.
Кем нахально подмигнул ему, и все четверо, поднявшись по короткой парадной лестнице, оказались в прохладных коридорах суда, насквозь пропахших едким запахом пепла и густого человеческого пота. Огонь в камине не разжигали уже давным-давно. За старой обшарпанной конторкой несли службу два констебля, которые в данный момент увлеченно беседовали.
– Эверсоул! – рявкнул Сиск. – Комната заседаний суда не занята?
Более низенький констебль вздрогнул от неожиданности и в ужасе уставился на оскалившего зубы и утробно ворчавшего здоровенного мастифа.
– Так точно, сэр, не занята.
– Нам надо поговорить, и чтобы нам не мешали, – бросил Сиск. – Дай-ка мне папку. Ну сам знаешь какую.
Они уселись на узкую скамью в дальнем конце комнаты. Люцифер грузно улегся у них в ногах. Потребовалось какое-то время, чтобы ввести в курс дела Кембла. Наконец все замолчали, Сиск захлопнул записную книжку, и у Кембла тут же начался приступ безудержного веселья.
Сиск мрачно глянул на него:
– Что, черт возьми, тут смешного?
– Как там ... Тони ... Лампкин?.. – с трудом выговорил Кембл, буквально захлебываясь от смеха.
Макс потер рукой·колючий подбородок, уже успевший зарасти щетиной.
– Мне сразу это имя показалось странно знакомым. Ты его знаешь?
– Знаю ли я его? – Кембл чуть не подавился хохотом. – В некотором роде да! Ну шутники! У убийцы просто изысканное чувство юмора.
Макс холодно посмотрел на него.
– Что ты, черт возьми, имеешь в виду? Кембл расплылся в улыбке до ушей.
– Тони Лампкин! – провозгласил он. – Акт первый, сцена вторая, пьеса «Унижение ради победы»!
Опешивший Макс только и смог, что разочарованно покачать головой.
Кембл нетерпеливо забарабанил по столу пальцами.
– Это молодой полупьяный повеса, который распевает песню в трактире «У трех голубей».
Он вдруг споро подскочил со своего места, вылетел на середину комнаты, прижал к сердцу воображаемую шляпу и, пританцовывая в такт, отлично поставленным баритоном запел куплеты из песни. Закончив с первым куплетом, он перевел дыхание и уже хотел начать второй, как Люцифер, царапая когтями по полу, поднялся на лапы и издал леденящий·кровь вой. С перепуганным видом Кембл в мгновение ока вновь оказался сидящим на скамье. Сиск одобрительно присвистнул.
Дверь неожиданно широко распахнулась, и на пороге возник Эверсоул, ·который торопливо направился к сидящим, неся в руках перевязанную папку с бумагами и не забывая всю дорогу боязливо коситься на Люцифера. Сиск быстро проглядел папку.
– Здесь же только одни протоколы, дурья башка! – сердито проворчал он. – Нам заявления нужны, заявления!
Эверсоул покраснел до корней волос и вылетел пулей из комнаты, даже не закрыв за собой дверь.
Макс вернулся к прерванному разговору.
– Так что ты там говорил, Кем? Выходит, что имя – просто чья-то выходка? Чтобы пустить пыль в глаза?
– Похоже, что так, – согласился Кембл. – Теперь осталось выяснить, кто шутник.
– Лампкин ... – задумчиво повторил Макс.
Того, кого мы ищем, так наверняка не зовут. Придется еще раз просмотреть переписку леди Сэндс и ее записи. Может быть, мы что-то и проглядели.
Сиск с громким кряхтеньем поднялся на ноги.
– Ладно, – устало проговорил он, – домой, де Роуэн, домой, уж теперь деваться некуда, там и письма еще разок проглядишь.
– Боюсь, что не прогляжу, – возразил Макс, в свою очередь, поднимаясь со скамьи, – дорожное бюро забрала ... э-э-э ... Кэтрин. Оно теперь у нее дома на Мортимер-стрит.
Сиск театрально закатил глаза и принялся собирать разложенные бумаги.
– Всемогущий Боже, де Роуэн, – проворчал он, сердито складывая в папку листы, – не понимаю, что на вас нашло; приглянувшаяся девица пальчиком махнула – куда глядят ваши глаза, ума не приложу!
Макс бросил на него мрачный взгляд, но стрела угодила в цель.
– Во-первых, Сиск, дорожное бюро Сесилия дала именно ей, – возразил Макс. – Ты же был у меня; когда она его принесла. Между прочим, Кэтрин прекрасно разбирается в людях и, может статься, отыщет там что-нибудь интересное.
– О, теперь просто Кэтрин? – подначил его Кембл. – С такой несущественной формальностью, как титул, мы покончили раз и навсегда?