Страница:
— Значит, вы уже поймали убийцу?
— Мы еще не уверены. Конечно, мы надеемся, что это тот самый человек, но нам нужна полная уверенность. Вы были свидетелем убийства, и вы же совершенно отчетливо видели этого человека в ночь накануне убийства Так что мы хотим, чтобы вы подтвердили нам, действительно ли человек, которого мы вам покажем, является тем самым, кого вы видели с оружием в руке и в ночь накануне убийства под своим окном. Вы выберете его из группы людей. Это очень простая процедура Я знаю, это для вас тяжкое испытание, но продлится оно недолго. Уверяю вас, будет огромным облегчением для нас и для всех законопослушных граждан, если этот человек окажется за решеткой. Мы должны помешать ему совершать подобные преступления.
— Когда я должна приехать?
— Завтра утром. Мы пришлем за вами экипаж в десять тридцать.
— Я буду готова.
Инспектор слегка коснулся моей руки.
— Благодарю вас, мисс Лэнсдон, — сказал он.
Когда он ушел, я продолжала размышлять о том мужчине, удивляясь, как можно хладнокровно убить другого человека, которого ты даже не знаешь Он даже не подумал о горе, которое он принесет множеству людей Складывалось впечатление, что он сделал это в соответствии со своими убеждениями Но какие убеждения могут оправдать убийство и горе, которое приносят такие преступления другим людям?
В эту ночь я почти не спала. Среди ночи я встала с кровати, подошла к окну и взглянула на опустевшую улицу. Свет фонаря падал на мокрый тротуар.
Я вздрогнула, представив, что снова увижу там этого человека.
Утром за мной прибыл экипаж.
Меня провели в комнату, где ждал инспектор Грегори.
— Благодарю вас, мисс Лэнсдон, за то, что вы приехали, — сказал он. — Нам сюда.
Он провел меня в комнату, где выстроились в шеренгу восемь мужчин.
— Пройдитесь и посмотрите, не узнаете ли вы кого-нибудь, — попросил инспектор.
Я приблизилась в этим людям. Одни мужчины были выше, другие — пониже, некоторые — среднего роста, темноволосые и шатены. Я медленно пошла вдоль шеренги.
Он стоял пятым с краю. Я сразу же узнала его. Он попытался немножко изменить внешность, срезав свою челку, но, приглядевшись повнимательней, я заметила ее следы, а кроме того, отчетливый белый шрам на левой щеке, который, как мне показалось, он замазал чем-то вроде грима. Когда я вернулась к инспектору, у меня не было ни малейших сомнений.
— Это он, — сказала я. — Пятый с краю. Я вижу, он немножко изменил прическу и попытался скрыть свой шрам. Во второй раз я не видела его волос, однако и тогда узнала его. А сейчас я совершенно уверена в этом.
— Очень хорошо. Вы оказали нам огромную помощь, мисс Лэнсдон, мы исключительно благодарны вам.
Меня отвезли домой. Я чувствовала; — себя опустошенной. Я постоянно вспоминала тот момент, когда мы встретились с ним глазами, и не могла понять их выражение. Он понял, что я опознала его. Возможно, он видел меня в окне в ту ночь; мы смотрели друг другу в глаза, когда он держал в руке пистолет. Теперь в его глазах читались какой-то вызов, насмешка, даже презрение. О да, он понимал, что я опознала его.
Приехав домой, я сразу ушла в свою комнату. Селеста принесла мне стакан горячего молока на подносе.
— Это было очень тяжело? — спросила она.
— Я просто прошла вдоль шеренги мужчин и указала на нужного. Он понял, что я узнала его. Ах, Селеста, я даже испугалась. Знаешь, как он смотрел на меня… презрительно, насмешливо…
— Вероятно, он был очень напуган.
— Я в этом вовсе не убеждена. Люди, которые с такой легкостью лишают жизни других, не слишком-то ценят и собственную жизнь. Как ты думаешь, что с ним будет?
— Он виновен. В этом не может быть сомнений. Но если бы не я, то его вину вряд ли удалось бы доказать.
— Возможно, он все равно выдал бы себя каким-нибудь образом. Наверняка он уже был замешан в подобные дела. Наша полиция не дремлет. В конце концов, они уже подозревали его и поймали почти мгновенно. Должно быть, они знали, кто он, и следили за ним, — все говорит о том, что он у них давно на заметке. Тот факт, что ты опознала его, просто помог полиции сформулировать обвинительное заключение против него.
— Но получится так, что его повесят из-за меня.
— Нет. Повесят его из-за того, что он убийца, который должен умереть, чтобы не иметь возможности убивать других. Именно так ты и должна смотреть на это. Если бы это убийство сошло ему с рук, вскоре последовала бы еще чья-то смерть и появилась бы еще одна несчастная семья.
— Да, именно так я и должна смотреть на это, — твердо сказала я.
— По-моему, когда все это закончится, тебе следует поехать к Ребекке, — сказала Селеста.
— Разве что; ненадолго.
— Нам нужно решить, как мы будем жить дальше.
Надеюсь, ты не собираешься уезжать навсегда.
— Поедем в Корнуолл вместе, Селеста… хотя бы на короткий срок. Это предложила Ребекка.
— Не знаю. Я растерялась и неспособна принимать какие-либо решения. Я чувствую себя такой одинокой без Бенедикта… хотя и понимаю, что не играла в его жизни заметной роли. Но он-то всегда много значил для меня.
— Что ты, Селеста, он прекрасно относился к тебе.
Просто он никогда не проявлял открыто свои чувства.
— Он и не мог их проявлять, поскольку их не существовало. Всю свою любовь он изливал на тебя… и на твою мать.
— Селеста, но он на самом деле любил тебя. Он был очень признателен тебе, я знаю.
— В любом случае теперь все кончено, — печально произнесла она. — И мы остались вдвоем. Давай держаться вместе.
Она обняла меня.
— Ты очень утешаешь меня, Селеста, — сказала я.
— А ты — меня, — ответила она.
Похороны отца прошли с некоторой помпезностью.
Мы бы, конечно, предпочли более скромную церемонию, но, принимая во внимание все обстоятельства, становилось ясно, что это невозможно.
Его гроб утопал в цветах, а для того, чтобы вместить все принесенные цветы и венки, понадобилась дополнительная повозка. С грустной иронией я подумала о том, что многие из приславших ему цветы при жизни были его врагами, но теперь у его завистников не осталось никаких оснований для зависти. Кто способен завидовать покойнику? Теперь вспоминали о его яркой личности, об его остроумии и проницательности, о его надеждах занять высокий пост, которые так и не сбылись. Теперь говорили о том, что ему, несомненно, суждено было бы стать премьер-министром… если бы он остался в живых. Говорили, что это была прекрасная карьера, оборванная бессмысленным убийством.
После смерти мой отец превратился в героя.
Поразительными были панегирики в прессе. Нигде не упоминалось о неприятностях, повредивших его карьере, — оживления этих слухов он всегда побаивался. Теперь можно было подумать, будто все восхищались им и любили его.
Такая слава приходит лишь после смерти; а чем более неожиданна и жестока эта смерть, тем ярче ореол славы.
Я читала все эти статьи. Селеста с Ребеккой тоже читали их. Мы сознавали, что это набор затасканных клише, но разве могли мы позволить себе считать все эти слова совершенно неискренними? Впрочем, меня ничто не могло утешить. Я потеряла отца навсегда, и в моей душе зияла жуткая пустота.
Когда было зачитано его завещание, мы поняли, каким богатым человеком он был. Он не забыл в завещании ни одного из своих верных слуг, выделив им приличные суммы, он назначил солидное содержание Селесте и оставил крупную сумму Ребекке.
Остальная часть состояния была переведена в трастовую форму. В течение моей жизни деньги принадлежали мне, а после моей смерти они должны были перейти к моим детям; в случае, если у меня не будет детей, после моей смерти они перейдут к Ребекке либо ее детям.
Лондонский дом передавался в собственность Седеете, а поместье в Мэйнорли — мне.
Я никогда особенно не задумывалась о материальных вопросах и сейчас, когда меня занимали «совершенно иные мысли, я не совсем осознавала, что все это значит.
Поверенные обещали после того, как я немножко приду в себя, провести со мной беседу и разъяснить все необходимые детали. Действительно, спешить было некуда. Да и вряд ли я могла сейчас посвятить свое внимание таким делам.
Ребекка сказала:
— Когда все это закончится, вам нужно будет подумать о том, что делать дальше. Несомненно, в вашей жизни предстоят большие перемены. Самое лучшее для тебя да и для Селесты тоже — уехать со мной в Корнуолл, подальше от всего этого. Отдохнув, вы сможете более здраво судить обо всем.
Она, конечно, была права, и, тем не менее, я колебалась. Скоро должен был вернуться Джоэль. Я склонялась к тому, что прежде всего мне следует поговорить с ним.
Поначалу я была так ошеломлена смертью отца, что не могла думать ни о чем другом. Теперь постепенно начали возвращаться воспоминания о Джоэле. Я не буду одинока. Джоэль вернется и поможет мне оправиться от этого ужасного потрясения.
В общем-то мне хотелось бы покинуть Лондон.
В Корнуолле я чувствовала бы себя лучше. Я любила Кадор — старинное родовое гнездо, и мне всегда доставляло удовольствие общение с Ребеккой.
Однако я должна была присутствовать на суде, и до тех пор не могло быть и речи о каком-то душевном спокойствии. Я знала, что мое присутствие на суде обязательно, ведь я была главным свидетелем обвинения. Не стоило отправляться в Корнуолл с ощущением этой тяжести.
До конца своей жизни я не смогу забыть то, что происходило в зале суда. Я никогда не забуду человека, который сидел на скамье подсудимых. Я старалась не смотреть в его сторону, но ничего не могла поделать с собой; и всякий раз мне казалось, что он смотрит на меня — с ненавистью, насмешкой и презрением…
Его звали Фергюс О'Нил. До этого он уже участвовал в различных беспорядках. Несомненно, именно таким образом он и заработал шрам на лице. Ему уже пришлось отсидеть срок в ирландской тюрьме за участие в бунте; он являлся членом организации, которая руководствовалась своими собственными законами. Он был убийцей по идейным соображениям и не чувствовал никаких угрызений совести из-за содеянного.
Полиция держала его под надзором; вот почему, получив от меня описание убийцы, они смогли почти мгновенно арестовать его.
Мистер Томас Карстерс, государственный обвинитель, зачитал акт обвинения. В своей речи он изложил то, что всем было и без того известно. Бенедикт Лэнсдон, хорошо известный член либеральной партии, человек, пользовавшийся глубоким уважением в мире политики, претендовавший на место в правящем кабинете, был жестоко убит возле собственного дома в присутствии родной дочери.
Обвинитель подчеркнул открыто заявленную моим отцом оппозицию законопроекту о самоуправлении мистера Гладстона, затем сообщил, что Фергюс О'Нил, уже известный полиции как бунтовщик, поджидал жертву в ночь накануне убийства, имея явные намерения убить его уже тогда. Убийство не удалось только потому, что заседание палаты общин закончилось очень поздно и мистер Лэнсдон остался ночевать в доме друзей в Вестминстере. Мистер Карстерс напомнил о том, что я видела Фергюса О'Нила, прогуливавшегося ночью напротив нашего дома. Ночь была ветреной.
Ветром сорвало шляпу О'Нила, и, поскольку он стоял вблизи от уличного фонаря, мне удалось ясно рассмотреть его лицо. Вторично я видела его непосредственна в момент убийства с оружием в руке.
И так далее…
Затем начали заслушивать показания. Вызвали нескольких свидетелей. Выступила хозяйка дома, где снимал квартиру Фергюс О'Нил. Он приехал из Ирландии за неделю до убийства и, очевидно, провел это время, готовя свое преступление.
Потом допросили двух человек, снимавших комнаты в том же доме; потом дали показания патологоанатомы и врач, наблюдавший моего отца; потом заслушали еще нескольких свидетелей. Главным свидетелем являлась я, поскольку я присутствовала на месте преступления, видела убийцу, а позже опознала его.
Даже мне, очень слабо разбиравшейся в судебной процедуре, было понятно, что мои показания будут решающими при вынесении приговора Фергюсу О'Нилу.
После первого дня судебного разбирательства я вернулась домой совершенно опустошенная. Ребекка и Селеста уложили меня в кровать и сидели возле меня, пока я не уснула.
Но даже во сне этот человек продолжал преследовать меня. Я знала, что была обязана сделать то, что сделала. Я не могла что-то скрывать Я была абсолютно уверена в том, что этот человек — убийца моего отца. Но когда я представила себе петлю, затягивающуюся на его шее, мне трудно было не думать о том, что именно я надела на него эту петлю.
Когда я рассказала об этом Ребекке, она ответила:
— Чепуха. Он сам себе надел петлю на шею. Этот человек — убийца, а виновный в убийстве должен понести наказание. Нельзя позволить людям разгуливать по улицам и убивать всех, с чьим мнением они не согласны.
Я понимала, что она права, но как было заставить себя избавиться от этих угнетающих мыслей?
— Как только суд закончится, я обязательно заберу тебя в Корнуолл, — заявила Ребекка. — И ты поедешь с нами, Селеста. Тебе нужно сменить обстановку, побыть вдали от всего этого. И не вздумай искать какие-нибудь отговорки, поскольку я все равно настою на своем.
— Я думаю, мне лучше остаться здесь, — сказала Селеста.
— А я так не думаю, — твердо ответила Ребекка. — Необязательно гостить у нас долго, но вам обеим совершенно необходимо сменить обстановку. Для вас это было страшным потрясением. Вам нужно отвлечься.
Мы понимали, что она права, и, должна признаться, перспектива уехать соблазняла меня.
Но суд еще не завершился. Мне нужно было присутствовать в зале судебного заседания. Мистер Томас Карстерс считал, что защита может потребовать перекрестного допроса и поставить под сомнение мои показания.
Строгая атмосфера зала судебных заседаний, судья, торжественно возвышавшийся над скамьей адвокатов и присяжными, — все это внушало благоговейный трепет; но мое внимание было постоянно приковано к Фергюсу О'Нилу, и я боялась, что его лицо будет преследовать меня до конца моих дней.
Выяснилось, что защита не собирается проводить перекрестный допрос. Полагаю, они решили, что мои показания могут только ухудшить положение их подзащитного.
Зато обвинитель вызвал меня на свидетельское место.
Меня попросили взглянуть на обвиняемого и сообщить суду, видела ли я его когда-нибудь прежде.
Я ответила, что видела его в ночь накануне убийства моего отца и второй раз — непосредственно во время убийства, Я сообщила, по каким приметам опознала его.
Все это длилось очень недолго, но именно эти показания стали решающими.
Судья вкратце суммировал результаты судебного расследования. Он заявил, что не сомневается в вердикте присяжных. Приведены все доказательства (я убеждала себя, что эти доказательства исходят не только от меня). Этот человек — фанатик, террорист и анархист.
Весьма вероятно, что он и ранее совершал убийства.
Он состоит на особом учете в полиции.
Я предпочла бы оказаться где угодно, только не в этом зале судебных заседаний, когда вышли присяжные с вердиктом.» Виновен «, — после чего судья надел свой зловещий черный головной убор.
Я никогда не забуду его голоса:
— Обвиняемый, суд присяжных признал вас виновным, и существующие законы не оставляют мне выбора — я обязан назначить вам наказание, соответствующее вашему преступлению, и наказание в соответствующем законе таково, именем закона вы будете отправлены отсюда на место совершения казни; после этого вы будете повешены за шею до тех пор, пока не умрете; после этого ваше тело будет похоронено на кладбище той тюрьмы, где будет осуществлена казнь.
Господи, помилуй его душу!
Я в последний раз испуганно взглянула на убийцу.
Он пристально смотрел на меня — горящим, мстительным и насмешливым взглядом.
Ребекка хотела, чтобы мы немедленно уехали, но я не могла. Мне нужно было остаться.
— Иногда смертный приговор отменяют, — сказала я. — Я хочу остаться здесь, чтобы знать наверняка.
— В подобных случаях смягчение наказания невозможно, — сказала Ребекка, — Клянусь Богом, Люси, этот человек заслужил смерти. Он убил твоего отца.
— Он сделал это в соответствии с убеждениями.
Там не было никакой личной выгоды. Это несколько меняет дело.
— Убийство есть убийство, — твердо заявила Ребекка, — А за убийство положена смертная казнь. Давай быстрее поедем. Дети и Патрик так уже считают, что я слишком здесь задержалась.
— Возвращайся одна, Ребекка. Мы с Селестой приедем, когда все закончится.
Ребекка покачала головой.
— Я должна оставаться рядом с тобой, Люси. Патрик это понимает.
Прошло три недели после того, как судья утвердил приговор, и наступил день казни. Ни о каком помиловании, конечно, и речи не было; в глубине души я с самого начала знала, что так и будет.
Я сидела в своей комнате. Ребекка с Селестой хотели побыть со мной, но они понимали мои чувства.
Я хотела остаться одна, и они уважали мое желание.
Так я и сидела, пока все это происходило… Этот человек, Фергюс О'Нил, мужчина, с которым я ни разу не перебросилась ни единым словом, сейчас умирал, и именно я, образно выражаясь, набросила ему петлю на шею.
Ребекка, конечно, была права: с моей стороны глупо так рассуждать. Ее здравый смысл должен был действовать на мое воспаленное воображение, словно холодный душ. Так он и действовал… временами. Но наступали периоды, когда эта мысль возвращалась.
Кто бы мог поверить всего год назад, что я, обычная девушка, живущая безмятежной жизнью рядом с блестящим, любимым мною отцом, внезапно потеряю его и буду ощущать ужасное бремя вины?
Как же резко может перемениться жизнь в течение такого короткого срока!
— Теперь нас ничто здесь не задерживает, — сказала Ребекка. — Чем нам надо заняться, так это хорошенько подумать о будущем. И лучше сделать это подальше отсюда. Там, в Корнуолле, вы будете мыслить более ясно.
Я понимала, что она права.
— Так что начинайте собираться, — продолжала она. — Мы еще успеем на завтрашний утренний поезд.
— Знаешь, Ребекка, я должна кое-что рассказать тебе. Это касается Джоэля Гринхэма.
Она улыбнулась, и в ее глазах я прочла понимание.
— Перед его отъездом, — сказала я, — мы тайно помолвились…
Она повернулась ко мне с улыбкой. Впервые с момента трагедии я увидела ее улыбающейся.
— Ах, Люси, я так рада! — сказала она. — Это замечательно. Конечно, я понимала, что между тобой и Джоэлем что-то есть. Он сумеет позаботиться о тебе. А когда он возвращается?
— Я не знаю. Пока ничего не слышно.
— Подобные миссии, как правило, не длятся слишком долго, а он отсутствует уже достаточно давно. Не знаю, добрались ли до него вести… Пожалуй, это невозможно. Если бы он узнал об этом, я уверена, что он немедленно вернулся бы на родину.
— Мне кажется, после его отъезда прошла вечность, — вздохнула я.
— Как только он вернется сюда, ты тут же поедешь в Лондон… или он сам приедет к нам. Ах, Люси, просто не могу тебе передать, как я довольна такими новостями.
— Я бы рассказала тебе и раньше, но мы собирались объявить о помолвке после возвращения Джоэля.
— Это очень поможет тебе. Ты сможешь начать жизнь с чистой страницы. Теперь я понимаю, что тебе не хочется строить какие-то планы до его возвращения.
У Ребекки изменилось настроение. Очевидно, она считала, что Джоэль будет мне настоящей поддержкой.
И, конечно, она была права.
— Мы отправляемся завтра утром, — сказала она.
Селеста ехала вместе с нами. Мы настояли на том, чтобы она поехала, и мне кажется, что она была довольна этим. Как всегда, несколько неуверенная в себе, она призналась мне в том, что не убеждена, действительно ли Ребекка хочет видеть ее у себя или приглашает в гости только из вежливости.
Бедная Селеста! Ее жизнь с Бенедиктом была постоянным ощущением своей ненужности ему, хотя в последние годы он делал большие усилия, чтобы между ними сложились более теплые отношения.
Итак, мы готовились к отъезду. Я внушала себе, что в тихом спокойном Корнуолле смогу посмотреть на вещи более объективно. Возможно, я сумею убедить себя в том, что было глупо питать такие сложные чувства к человеку, который умышленно убил моего отца, мгновенно перечеркнув всю его жизнь и принеся горе его семье.
Я уложила вещи, и мы были готовы к отъезду.
— Сегодня мы все должны хорошенько выспаться, — заявила Ребекка.
Она принесла мне в спальню стакан теплого молока и присела возле меня немножко поболтать.
— В Корнуолле все покажется тебе другим, — успокаивала она меня. — Дети будут очень рады видеть тебя: они так сильно тебя любят А деды с бабками, наши и Патрика? Ты же знаешь, какую радость доставляешь им своими приездами Наши, конечно, попытаются похитить тебя и увезти в Кадор, но я этого не допущу.
— Как приятно это слышать!
— Все будет хорошо, Люси. А вскоре придут вести от Джоэля. Узнав о том, что ты в Корнуолле, он немедленно отправится туда.
— Я уже начинаю беспокоиться за него. Мне кажется, его отсутствие затянулось.
— Что ж, ведь дорога туда не близкая. Кстати, то же самое касается и почты. Скоро он вернется домой.
Знаешь, я так рада, что вы с Селестой стали друзьями.
Несчастная Селеста!
— Я всегда чувствую желание заботиться о ней, — сказала я.
Ребекка кивнула.
— А теперь пей свое молоко и засыпай. Завтра у нас нелегкий день.
Она взяла стакан с молоком и поднесла его прямо к моим губам, как делала это, когда я была ребенком.
Я обняла ее за шею.
— Как я рада, что ты есть у меня, Ребекка!
— А я рада, что у меня есть ты, моя маленькая сестричка, — ответила она, поцеловала меня и вышла.
Я задремала, но через некоторое время что-то разбудило меня. Казалось, будто кто-то поскребся в окно.
Я лежала, всматриваясь в тьму. Свет уличного фонаря позволял мне видеть привычную обстановку. Когда-то, когда я была помоложе, эта картина очень успокаивала меня. Я была благодарна этому уличному фонарю.
Он играл определенную роль в моей жизни. А потом он ясно продемонстрировал мне лицо убийцы. Я не смогла бы опознать его с такой уверенностью, если бы не видела его в ту роковую ночь без шляпы.
Вновь раздался какой-то скребущийся звук за окном. Приглядевшись, я поняла, что кто-то кинул в стекло горсть мелких камушков.
Я встала с кровати и подошла у окну. На несколько мгновений у меня пресеклось дыхание там, под уличным фонарем, была видна фигура человека в плаще с капюшоном и в шляпе. Он смотрел прямо на меня.
Мы оба стояли неподвижно, а затем он вдруг снял шляпу и поклонился. Поскольку он находился под самым фонарем, я совершенно ясно видела его.
Я видела и его челку, и даже контур шрама на лице.
Он насмешливо улыбнулся мне.
Я не могла пошевелиться и так и стояла, обессилев от ужаса.
Этот человек надел себе на голову шляпу и неторопливо пошел по улице.
Меня заколотило, у меня дрожали руки и ноги. Что же я видела? Может быть, это привидение? Такой была моя первая мысль. Теперь его привидение будет преследовать меня!
Несколько минут я стояла, глядя на опустевшую улицу, а затем вернулась в кровать.
Я все еще дрожала, и тут у меня появилась другая, гораздо более ужасная мысль: не могло ли случиться так что я приговорила к смерти человека, который не убивал моего отца?
Этот человек был жив. Я только что видела его, уже после того, как другой был повешен за убийство.
Господи, спаси меня и помилуй, если я обрекла на смерть невинного человека.
Впрочем, мужчина, которого я видела в зале суда, был тем же самым, которого я до тех пор видела дважды. Но если все так, то каким образом он мог оказаться сегодня ночью перед нашим домом?
И ведь он хотел, чтобы я видела его. Он специально бросил в окно камушки.
Кто же это: реальный человек или явившееся мне привидение?
БЕЛИНДА
— Мы еще не уверены. Конечно, мы надеемся, что это тот самый человек, но нам нужна полная уверенность. Вы были свидетелем убийства, и вы же совершенно отчетливо видели этого человека в ночь накануне убийства Так что мы хотим, чтобы вы подтвердили нам, действительно ли человек, которого мы вам покажем, является тем самым, кого вы видели с оружием в руке и в ночь накануне убийства под своим окном. Вы выберете его из группы людей. Это очень простая процедура Я знаю, это для вас тяжкое испытание, но продлится оно недолго. Уверяю вас, будет огромным облегчением для нас и для всех законопослушных граждан, если этот человек окажется за решеткой. Мы должны помешать ему совершать подобные преступления.
— Когда я должна приехать?
— Завтра утром. Мы пришлем за вами экипаж в десять тридцать.
— Я буду готова.
Инспектор слегка коснулся моей руки.
— Благодарю вас, мисс Лэнсдон, — сказал он.
Когда он ушел, я продолжала размышлять о том мужчине, удивляясь, как можно хладнокровно убить другого человека, которого ты даже не знаешь Он даже не подумал о горе, которое он принесет множеству людей Складывалось впечатление, что он сделал это в соответствии со своими убеждениями Но какие убеждения могут оправдать убийство и горе, которое приносят такие преступления другим людям?
В эту ночь я почти не спала. Среди ночи я встала с кровати, подошла к окну и взглянула на опустевшую улицу. Свет фонаря падал на мокрый тротуар.
Я вздрогнула, представив, что снова увижу там этого человека.
Утром за мной прибыл экипаж.
Меня провели в комнату, где ждал инспектор Грегори.
— Благодарю вас, мисс Лэнсдон, за то, что вы приехали, — сказал он. — Нам сюда.
Он провел меня в комнату, где выстроились в шеренгу восемь мужчин.
— Пройдитесь и посмотрите, не узнаете ли вы кого-нибудь, — попросил инспектор.
Я приблизилась в этим людям. Одни мужчины были выше, другие — пониже, некоторые — среднего роста, темноволосые и шатены. Я медленно пошла вдоль шеренги.
Он стоял пятым с краю. Я сразу же узнала его. Он попытался немножко изменить внешность, срезав свою челку, но, приглядевшись повнимательней, я заметила ее следы, а кроме того, отчетливый белый шрам на левой щеке, который, как мне показалось, он замазал чем-то вроде грима. Когда я вернулась к инспектору, у меня не было ни малейших сомнений.
— Это он, — сказала я. — Пятый с краю. Я вижу, он немножко изменил прическу и попытался скрыть свой шрам. Во второй раз я не видела его волос, однако и тогда узнала его. А сейчас я совершенно уверена в этом.
— Очень хорошо. Вы оказали нам огромную помощь, мисс Лэнсдон, мы исключительно благодарны вам.
Меня отвезли домой. Я чувствовала; — себя опустошенной. Я постоянно вспоминала тот момент, когда мы встретились с ним глазами, и не могла понять их выражение. Он понял, что я опознала его. Возможно, он видел меня в окне в ту ночь; мы смотрели друг другу в глаза, когда он держал в руке пистолет. Теперь в его глазах читались какой-то вызов, насмешка, даже презрение. О да, он понимал, что я опознала его.
Приехав домой, я сразу ушла в свою комнату. Селеста принесла мне стакан горячего молока на подносе.
— Это было очень тяжело? — спросила она.
— Я просто прошла вдоль шеренги мужчин и указала на нужного. Он понял, что я узнала его. Ах, Селеста, я даже испугалась. Знаешь, как он смотрел на меня… презрительно, насмешливо…
— Вероятно, он был очень напуган.
— Я в этом вовсе не убеждена. Люди, которые с такой легкостью лишают жизни других, не слишком-то ценят и собственную жизнь. Как ты думаешь, что с ним будет?
— Он виновен. В этом не может быть сомнений. Но если бы не я, то его вину вряд ли удалось бы доказать.
— Возможно, он все равно выдал бы себя каким-нибудь образом. Наверняка он уже был замешан в подобные дела. Наша полиция не дремлет. В конце концов, они уже подозревали его и поймали почти мгновенно. Должно быть, они знали, кто он, и следили за ним, — все говорит о том, что он у них давно на заметке. Тот факт, что ты опознала его, просто помог полиции сформулировать обвинительное заключение против него.
— Но получится так, что его повесят из-за меня.
— Нет. Повесят его из-за того, что он убийца, который должен умереть, чтобы не иметь возможности убивать других. Именно так ты и должна смотреть на это. Если бы это убийство сошло ему с рук, вскоре последовала бы еще чья-то смерть и появилась бы еще одна несчастная семья.
— Да, именно так я и должна смотреть на это, — твердо сказала я.
— По-моему, когда все это закончится, тебе следует поехать к Ребекке, — сказала Селеста.
— Разве что; ненадолго.
— Нам нужно решить, как мы будем жить дальше.
Надеюсь, ты не собираешься уезжать навсегда.
— Поедем в Корнуолл вместе, Селеста… хотя бы на короткий срок. Это предложила Ребекка.
— Не знаю. Я растерялась и неспособна принимать какие-либо решения. Я чувствую себя такой одинокой без Бенедикта… хотя и понимаю, что не играла в его жизни заметной роли. Но он-то всегда много значил для меня.
— Что ты, Селеста, он прекрасно относился к тебе.
Просто он никогда не проявлял открыто свои чувства.
— Он и не мог их проявлять, поскольку их не существовало. Всю свою любовь он изливал на тебя… и на твою мать.
— Селеста, но он на самом деле любил тебя. Он был очень признателен тебе, я знаю.
— В любом случае теперь все кончено, — печально произнесла она. — И мы остались вдвоем. Давай держаться вместе.
Она обняла меня.
— Ты очень утешаешь меня, Селеста, — сказала я.
— А ты — меня, — ответила она.
Похороны отца прошли с некоторой помпезностью.
Мы бы, конечно, предпочли более скромную церемонию, но, принимая во внимание все обстоятельства, становилось ясно, что это невозможно.
Его гроб утопал в цветах, а для того, чтобы вместить все принесенные цветы и венки, понадобилась дополнительная повозка. С грустной иронией я подумала о том, что многие из приславших ему цветы при жизни были его врагами, но теперь у его завистников не осталось никаких оснований для зависти. Кто способен завидовать покойнику? Теперь вспоминали о его яркой личности, об его остроумии и проницательности, о его надеждах занять высокий пост, которые так и не сбылись. Теперь говорили о том, что ему, несомненно, суждено было бы стать премьер-министром… если бы он остался в живых. Говорили, что это была прекрасная карьера, оборванная бессмысленным убийством.
После смерти мой отец превратился в героя.
Поразительными были панегирики в прессе. Нигде не упоминалось о неприятностях, повредивших его карьере, — оживления этих слухов он всегда побаивался. Теперь можно было подумать, будто все восхищались им и любили его.
Такая слава приходит лишь после смерти; а чем более неожиданна и жестока эта смерть, тем ярче ореол славы.
Я читала все эти статьи. Селеста с Ребеккой тоже читали их. Мы сознавали, что это набор затасканных клише, но разве могли мы позволить себе считать все эти слова совершенно неискренними? Впрочем, меня ничто не могло утешить. Я потеряла отца навсегда, и в моей душе зияла жуткая пустота.
Когда было зачитано его завещание, мы поняли, каким богатым человеком он был. Он не забыл в завещании ни одного из своих верных слуг, выделив им приличные суммы, он назначил солидное содержание Селесте и оставил крупную сумму Ребекке.
Остальная часть состояния была переведена в трастовую форму. В течение моей жизни деньги принадлежали мне, а после моей смерти они должны были перейти к моим детям; в случае, если у меня не будет детей, после моей смерти они перейдут к Ребекке либо ее детям.
Лондонский дом передавался в собственность Седеете, а поместье в Мэйнорли — мне.
Я никогда особенно не задумывалась о материальных вопросах и сейчас, когда меня занимали «совершенно иные мысли, я не совсем осознавала, что все это значит.
Поверенные обещали после того, как я немножко приду в себя, провести со мной беседу и разъяснить все необходимые детали. Действительно, спешить было некуда. Да и вряд ли я могла сейчас посвятить свое внимание таким делам.
Ребекка сказала:
— Когда все это закончится, вам нужно будет подумать о том, что делать дальше. Несомненно, в вашей жизни предстоят большие перемены. Самое лучшее для тебя да и для Селесты тоже — уехать со мной в Корнуолл, подальше от всего этого. Отдохнув, вы сможете более здраво судить обо всем.
Она, конечно, была права, и, тем не менее, я колебалась. Скоро должен был вернуться Джоэль. Я склонялась к тому, что прежде всего мне следует поговорить с ним.
Поначалу я была так ошеломлена смертью отца, что не могла думать ни о чем другом. Теперь постепенно начали возвращаться воспоминания о Джоэле. Я не буду одинока. Джоэль вернется и поможет мне оправиться от этого ужасного потрясения.
В общем-то мне хотелось бы покинуть Лондон.
В Корнуолле я чувствовала бы себя лучше. Я любила Кадор — старинное родовое гнездо, и мне всегда доставляло удовольствие общение с Ребеккой.
Однако я должна была присутствовать на суде, и до тех пор не могло быть и речи о каком-то душевном спокойствии. Я знала, что мое присутствие на суде обязательно, ведь я была главным свидетелем обвинения. Не стоило отправляться в Корнуолл с ощущением этой тяжести.
До конца своей жизни я не смогу забыть то, что происходило в зале суда. Я никогда не забуду человека, который сидел на скамье подсудимых. Я старалась не смотреть в его сторону, но ничего не могла поделать с собой; и всякий раз мне казалось, что он смотрит на меня — с ненавистью, насмешкой и презрением…
Его звали Фергюс О'Нил. До этого он уже участвовал в различных беспорядках. Несомненно, именно таким образом он и заработал шрам на лице. Ему уже пришлось отсидеть срок в ирландской тюрьме за участие в бунте; он являлся членом организации, которая руководствовалась своими собственными законами. Он был убийцей по идейным соображениям и не чувствовал никаких угрызений совести из-за содеянного.
Полиция держала его под надзором; вот почему, получив от меня описание убийцы, они смогли почти мгновенно арестовать его.
Мистер Томас Карстерс, государственный обвинитель, зачитал акт обвинения. В своей речи он изложил то, что всем было и без того известно. Бенедикт Лэнсдон, хорошо известный член либеральной партии, человек, пользовавшийся глубоким уважением в мире политики, претендовавший на место в правящем кабинете, был жестоко убит возле собственного дома в присутствии родной дочери.
Обвинитель подчеркнул открыто заявленную моим отцом оппозицию законопроекту о самоуправлении мистера Гладстона, затем сообщил, что Фергюс О'Нил, уже известный полиции как бунтовщик, поджидал жертву в ночь накануне убийства, имея явные намерения убить его уже тогда. Убийство не удалось только потому, что заседание палаты общин закончилось очень поздно и мистер Лэнсдон остался ночевать в доме друзей в Вестминстере. Мистер Карстерс напомнил о том, что я видела Фергюса О'Нила, прогуливавшегося ночью напротив нашего дома. Ночь была ветреной.
Ветром сорвало шляпу О'Нила, и, поскольку он стоял вблизи от уличного фонаря, мне удалось ясно рассмотреть его лицо. Вторично я видела его непосредственна в момент убийства с оружием в руке.
И так далее…
Затем начали заслушивать показания. Вызвали нескольких свидетелей. Выступила хозяйка дома, где снимал квартиру Фергюс О'Нил. Он приехал из Ирландии за неделю до убийства и, очевидно, провел это время, готовя свое преступление.
Потом допросили двух человек, снимавших комнаты в том же доме; потом дали показания патологоанатомы и врач, наблюдавший моего отца; потом заслушали еще нескольких свидетелей. Главным свидетелем являлась я, поскольку я присутствовала на месте преступления, видела убийцу, а позже опознала его.
Даже мне, очень слабо разбиравшейся в судебной процедуре, было понятно, что мои показания будут решающими при вынесении приговора Фергюсу О'Нилу.
После первого дня судебного разбирательства я вернулась домой совершенно опустошенная. Ребекка и Селеста уложили меня в кровать и сидели возле меня, пока я не уснула.
Но даже во сне этот человек продолжал преследовать меня. Я знала, что была обязана сделать то, что сделала. Я не могла что-то скрывать Я была абсолютно уверена в том, что этот человек — убийца моего отца. Но когда я представила себе петлю, затягивающуюся на его шее, мне трудно было не думать о том, что именно я надела на него эту петлю.
Когда я рассказала об этом Ребекке, она ответила:
— Чепуха. Он сам себе надел петлю на шею. Этот человек — убийца, а виновный в убийстве должен понести наказание. Нельзя позволить людям разгуливать по улицам и убивать всех, с чьим мнением они не согласны.
Я понимала, что она права, но как было заставить себя избавиться от этих угнетающих мыслей?
— Как только суд закончится, я обязательно заберу тебя в Корнуолл, — заявила Ребекка. — И ты поедешь с нами, Селеста. Тебе нужно сменить обстановку, побыть вдали от всего этого. И не вздумай искать какие-нибудь отговорки, поскольку я все равно настою на своем.
— Я думаю, мне лучше остаться здесь, — сказала Селеста.
— А я так не думаю, — твердо ответила Ребекка. — Необязательно гостить у нас долго, но вам обеим совершенно необходимо сменить обстановку. Для вас это было страшным потрясением. Вам нужно отвлечься.
Мы понимали, что она права, и, должна признаться, перспектива уехать соблазняла меня.
Но суд еще не завершился. Мне нужно было присутствовать в зале судебного заседания. Мистер Томас Карстерс считал, что защита может потребовать перекрестного допроса и поставить под сомнение мои показания.
Строгая атмосфера зала судебных заседаний, судья, торжественно возвышавшийся над скамьей адвокатов и присяжными, — все это внушало благоговейный трепет; но мое внимание было постоянно приковано к Фергюсу О'Нилу, и я боялась, что его лицо будет преследовать меня до конца моих дней.
Выяснилось, что защита не собирается проводить перекрестный допрос. Полагаю, они решили, что мои показания могут только ухудшить положение их подзащитного.
Зато обвинитель вызвал меня на свидетельское место.
Меня попросили взглянуть на обвиняемого и сообщить суду, видела ли я его когда-нибудь прежде.
Я ответила, что видела его в ночь накануне убийства моего отца и второй раз — непосредственно во время убийства, Я сообщила, по каким приметам опознала его.
Все это длилось очень недолго, но именно эти показания стали решающими.
Судья вкратце суммировал результаты судебного расследования. Он заявил, что не сомневается в вердикте присяжных. Приведены все доказательства (я убеждала себя, что эти доказательства исходят не только от меня). Этот человек — фанатик, террорист и анархист.
Весьма вероятно, что он и ранее совершал убийства.
Он состоит на особом учете в полиции.
Я предпочла бы оказаться где угодно, только не в этом зале судебных заседаний, когда вышли присяжные с вердиктом.» Виновен «, — после чего судья надел свой зловещий черный головной убор.
Я никогда не забуду его голоса:
— Обвиняемый, суд присяжных признал вас виновным, и существующие законы не оставляют мне выбора — я обязан назначить вам наказание, соответствующее вашему преступлению, и наказание в соответствующем законе таково, именем закона вы будете отправлены отсюда на место совершения казни; после этого вы будете повешены за шею до тех пор, пока не умрете; после этого ваше тело будет похоронено на кладбище той тюрьмы, где будет осуществлена казнь.
Господи, помилуй его душу!
Я в последний раз испуганно взглянула на убийцу.
Он пристально смотрел на меня — горящим, мстительным и насмешливым взглядом.
Ребекка хотела, чтобы мы немедленно уехали, но я не могла. Мне нужно было остаться.
— Иногда смертный приговор отменяют, — сказала я. — Я хочу остаться здесь, чтобы знать наверняка.
— В подобных случаях смягчение наказания невозможно, — сказала Ребекка, — Клянусь Богом, Люси, этот человек заслужил смерти. Он убил твоего отца.
— Он сделал это в соответствии с убеждениями.
Там не было никакой личной выгоды. Это несколько меняет дело.
— Убийство есть убийство, — твердо заявила Ребекка, — А за убийство положена смертная казнь. Давай быстрее поедем. Дети и Патрик так уже считают, что я слишком здесь задержалась.
— Возвращайся одна, Ребекка. Мы с Селестой приедем, когда все закончится.
Ребекка покачала головой.
— Я должна оставаться рядом с тобой, Люси. Патрик это понимает.
Прошло три недели после того, как судья утвердил приговор, и наступил день казни. Ни о каком помиловании, конечно, и речи не было; в глубине души я с самого начала знала, что так и будет.
Я сидела в своей комнате. Ребекка с Селестой хотели побыть со мной, но они понимали мои чувства.
Я хотела остаться одна, и они уважали мое желание.
Так я и сидела, пока все это происходило… Этот человек, Фергюс О'Нил, мужчина, с которым я ни разу не перебросилась ни единым словом, сейчас умирал, и именно я, образно выражаясь, набросила ему петлю на шею.
Ребекка, конечно, была права: с моей стороны глупо так рассуждать. Ее здравый смысл должен был действовать на мое воспаленное воображение, словно холодный душ. Так он и действовал… временами. Но наступали периоды, когда эта мысль возвращалась.
Кто бы мог поверить всего год назад, что я, обычная девушка, живущая безмятежной жизнью рядом с блестящим, любимым мною отцом, внезапно потеряю его и буду ощущать ужасное бремя вины?
Как же резко может перемениться жизнь в течение такого короткого срока!
— Теперь нас ничто здесь не задерживает, — сказала Ребекка. — Чем нам надо заняться, так это хорошенько подумать о будущем. И лучше сделать это подальше отсюда. Там, в Корнуолле, вы будете мыслить более ясно.
Я понимала, что она права.
— Так что начинайте собираться, — продолжала она. — Мы еще успеем на завтрашний утренний поезд.
— Знаешь, Ребекка, я должна кое-что рассказать тебе. Это касается Джоэля Гринхэма.
Она улыбнулась, и в ее глазах я прочла понимание.
— Перед его отъездом, — сказала я, — мы тайно помолвились…
Она повернулась ко мне с улыбкой. Впервые с момента трагедии я увидела ее улыбающейся.
— Ах, Люси, я так рада! — сказала она. — Это замечательно. Конечно, я понимала, что между тобой и Джоэлем что-то есть. Он сумеет позаботиться о тебе. А когда он возвращается?
— Я не знаю. Пока ничего не слышно.
— Подобные миссии, как правило, не длятся слишком долго, а он отсутствует уже достаточно давно. Не знаю, добрались ли до него вести… Пожалуй, это невозможно. Если бы он узнал об этом, я уверена, что он немедленно вернулся бы на родину.
— Мне кажется, после его отъезда прошла вечность, — вздохнула я.
— Как только он вернется сюда, ты тут же поедешь в Лондон… или он сам приедет к нам. Ах, Люси, просто не могу тебе передать, как я довольна такими новостями.
— Я бы рассказала тебе и раньше, но мы собирались объявить о помолвке после возвращения Джоэля.
— Это очень поможет тебе. Ты сможешь начать жизнь с чистой страницы. Теперь я понимаю, что тебе не хочется строить какие-то планы до его возвращения.
У Ребекки изменилось настроение. Очевидно, она считала, что Джоэль будет мне настоящей поддержкой.
И, конечно, она была права.
— Мы отправляемся завтра утром, — сказала она.
Селеста ехала вместе с нами. Мы настояли на том, чтобы она поехала, и мне кажется, что она была довольна этим. Как всегда, несколько неуверенная в себе, она призналась мне в том, что не убеждена, действительно ли Ребекка хочет видеть ее у себя или приглашает в гости только из вежливости.
Бедная Селеста! Ее жизнь с Бенедиктом была постоянным ощущением своей ненужности ему, хотя в последние годы он делал большие усилия, чтобы между ними сложились более теплые отношения.
Итак, мы готовились к отъезду. Я внушала себе, что в тихом спокойном Корнуолле смогу посмотреть на вещи более объективно. Возможно, я сумею убедить себя в том, что было глупо питать такие сложные чувства к человеку, который умышленно убил моего отца, мгновенно перечеркнув всю его жизнь и принеся горе его семье.
Я уложила вещи, и мы были готовы к отъезду.
— Сегодня мы все должны хорошенько выспаться, — заявила Ребекка.
Она принесла мне в спальню стакан теплого молока и присела возле меня немножко поболтать.
— В Корнуолле все покажется тебе другим, — успокаивала она меня. — Дети будут очень рады видеть тебя: они так сильно тебя любят А деды с бабками, наши и Патрика? Ты же знаешь, какую радость доставляешь им своими приездами Наши, конечно, попытаются похитить тебя и увезти в Кадор, но я этого не допущу.
— Как приятно это слышать!
— Все будет хорошо, Люси. А вскоре придут вести от Джоэля. Узнав о том, что ты в Корнуолле, он немедленно отправится туда.
— Я уже начинаю беспокоиться за него. Мне кажется, его отсутствие затянулось.
— Что ж, ведь дорога туда не близкая. Кстати, то же самое касается и почты. Скоро он вернется домой.
Знаешь, я так рада, что вы с Селестой стали друзьями.
Несчастная Селеста!
— Я всегда чувствую желание заботиться о ней, — сказала я.
Ребекка кивнула.
— А теперь пей свое молоко и засыпай. Завтра у нас нелегкий день.
Она взяла стакан с молоком и поднесла его прямо к моим губам, как делала это, когда я была ребенком.
Я обняла ее за шею.
— Как я рада, что ты есть у меня, Ребекка!
— А я рада, что у меня есть ты, моя маленькая сестричка, — ответила она, поцеловала меня и вышла.
Я задремала, но через некоторое время что-то разбудило меня. Казалось, будто кто-то поскребся в окно.
Я лежала, всматриваясь в тьму. Свет уличного фонаря позволял мне видеть привычную обстановку. Когда-то, когда я была помоложе, эта картина очень успокаивала меня. Я была благодарна этому уличному фонарю.
Он играл определенную роль в моей жизни. А потом он ясно продемонстрировал мне лицо убийцы. Я не смогла бы опознать его с такой уверенностью, если бы не видела его в ту роковую ночь без шляпы.
Вновь раздался какой-то скребущийся звук за окном. Приглядевшись, я поняла, что кто-то кинул в стекло горсть мелких камушков.
Я встала с кровати и подошла у окну. На несколько мгновений у меня пресеклось дыхание там, под уличным фонарем, была видна фигура человека в плаще с капюшоном и в шляпе. Он смотрел прямо на меня.
Мы оба стояли неподвижно, а затем он вдруг снял шляпу и поклонился. Поскольку он находился под самым фонарем, я совершенно ясно видела его.
Я видела и его челку, и даже контур шрама на лице.
Он насмешливо улыбнулся мне.
Я не могла пошевелиться и так и стояла, обессилев от ужаса.
Этот человек надел себе на голову шляпу и неторопливо пошел по улице.
Меня заколотило, у меня дрожали руки и ноги. Что же я видела? Может быть, это привидение? Такой была моя первая мысль. Теперь его привидение будет преследовать меня!
Несколько минут я стояла, глядя на опустевшую улицу, а затем вернулась в кровать.
Я все еще дрожала, и тут у меня появилась другая, гораздо более ужасная мысль: не могло ли случиться так что я приговорила к смерти человека, который не убивал моего отца?
Этот человек был жив. Я только что видела его, уже после того, как другой был повешен за убийство.
Господи, спаси меня и помилуй, если я обрекла на смерть невинного человека.
Впрочем, мужчина, которого я видела в зале суда, был тем же самым, которого я до тех пор видела дважды. Но если все так, то каким образом он мог оказаться сегодня ночью перед нашим домом?
И ведь он хотел, чтобы я видела его. Он специально бросил в окно камушки.
Кто же это: реальный человек или явившееся мне привидение?
БЕЛИНДА
Когда мы прибыли, Патрик ждал нас на станции с экипажем. Дорога показалась мне очень длинной, и во время всей поездки я старалась заставить себя забыть о случившемся накануне ночью.
Бывали моменты, когда мне почти удавалось убедить себя в том, что я все это выдумала.
Несомненно, мое состояние нельзя было назвать нормальным. Я была ужасно потрясена. Возможно, у меня начались галлюцинации. Это было наиболее подходящим заключением, которое мне удалось сделать, хотя меня и страшили мысли об умственном расстройстве.
Мне хотелось рассказать обо всем Ребекке. Наверняка она сумела бы найти какое-нибудь объяснение.
Бывали моменты, когда мне почти удавалось убедить себя в том, что я все это выдумала.
Несомненно, мое состояние нельзя было назвать нормальным. Я была ужасно потрясена. Возможно, у меня начались галлюцинации. Это было наиболее подходящим заключением, которое мне удалось сделать, хотя меня и страшили мысли об умственном расстройстве.
Мне хотелось рассказать обо всем Ребекке. Наверняка она сумела бы найти какое-нибудь объяснение.