- Итак...
- Итак, мы хотим узнать, почему французский министр иностранных дел решил умереть ровно через двадцать четыре часа после того, как принял участие в важнейшем совещании стран НАТО - и так при этом спешил, что даже не успел вернуться к себе в Париж. Версия душевного кризиса, связанного с личными неприятностями, отпадает начисто.
- Но мне-то откуда знать? - под густыми усами мелькнула улыбка. - Для самоубийства есть множество поводов - женщина, деньги, бремя ответственности...
Изящные руки вспорхнули, будто крылья бабочки. Шум уличного транспорта пробивался сквозь узкие, высокие окна, в комнате сгущались ноябрьские сумерки, но света не зажигали.
- Вы можете рассказать о покойном? Все, что припомните - ваши впечатления, сомнения, может быть...
- Сомнения... Да, случаются времена, когда доверять нельзя никому. После войны, к примеру, когда вышли из подполья участники Сопротивления, было такое братание с Москвой... - он помедлил, глядя мне в лицо:
- Что я знаю об Андре Маршане? Много всякого - и в то же время почти ничего. Вот что я вам посоветую: просмотрите досье вырезок в архивах газет "Юманите" и "Монд". Встретите много одних и тех же статей, однако вооруженный ножницами и тюбиком клея коммунист вырежет из газеты и кое-что из того, что пропустит его коллега антикоммунист.
- Прямо от вас иду в "Юманите", - заверил я.
- Отлично. Не мешало бы ещё поговорить с Вавром - шефом французской контрразведки.
- Это входит в мои планы, хотя скорее всего толку не будет: он дал это понять моему шефу.
- Будьте добры, налейте мне ещё чаю.
Отчаянно хотелось курить, но я не решался попросить разрешения у хозяина. Он внушал почтение: настоящий гуру, с восточной внешностью, властными манерами... Непредсказуемый человек - мог и отказать. Лучше уж послушать, как он тихим голосом, в котором слышатся гортанные переливы, рассуждает об Андре Маршане:
- ...Во многих отношениях человек замечательный. Не самого крупного масштаба, пожалуй, но вполне способный сделать карьеру в правительстве или руководить крупным предприятием. Ничего удивительного, что он стал именно министром - он ведь из того сугубо политизированного поколения, которое после войны вышло на политическую сцену из Сопротивления.
- Я его хорошо помню в начале шестидесятых - он тогда работал в министерстве внутренних дел, контрразведка подчинялась ему непосредственно. Он был хорош в этой должности: отличные мозги, потрясающая работоспособность. Мгновенно улавливал самую суть проблемы. Медлительность, тупость, тугоумие приводили его в бешенство. Я встречался с ним тогда довольно часто.
Во время долгой паузы, последовавшей после этой тирады, в комнате почти совсем стемнело. Робко постучав в застекленную дверь, вошла мадам Артунян, зажгла тусклую лампочку в торшере и унесла поднос с чайными принадлежностями.
- Я его не любил, - произнес мой собеседник спокойно и даже чуть удивленно, будто впервые осознал для себя этот факт.
- А почему?
- Люди, которым приходилось заниматься поисками шпионов, весьма чувствительны, - издалека начал Артунян. Мой вопрос, видимо, показался ему чересчур прямолинейным, - Интуиция у нас профессиональное качество, мы развивали её в себе ради собственной безопасности. Ну так вот - Маршана я не любил.
- Чувствовали, что он что-то скрывает?
- Отнюдь. О нем все было известно - уж своих-то мы проверяли досконально. Безупречная биография. Член Национального совета Сопротивления с сорок второго года до того дня в сорок третьем, когда Совет был разгромлен гестаповцами. Позже участвовал в битве за Париж. Проявил себя наилучшим образом. Действительно, с чего бы мне его не любить? Хотя я и де Голля терпеть не мог - а кому он нравился, скажите на милость?
Легкое пожатие плеч было ответом на собственный вопрос. Едва заметная улыбка при lese-majesty - оскорблении монарха, то бишь де Голля.
- Прочтите газетные вырезки повнимательней, - ищите малейшие несоответствия слов Маршана его политическим взглядам. Постарайтесь воссоздать образ этого человека и потом спросите себя: такой-то поступок в его характере или противоречит ему? Можно ли объяснить его логически или надо искать каких-то исключительных резонов? Я назову вам несколько имен для возможных бесед, а эти люди назовут ещё и других. В особенности рекомендую Альфреда Баума - он дольше всех служит в контрразведке и, стало быть, больше других знает. Или наоборот: раз он так много знает, то и служит так долго - выгнать его нельзя.
Артунян умолк, я собрался было поблагодарить его за беседу, но обнаружил, что темные веки сомкнуты, и подумал, что он забылся сном мрачная комната и впрямь располагала ко сну.
- Приходите завтра в семь, - произнес он, не открывая глаз, Расскажете мне, что удалось узнать. А я к тому времени постараюсь добыть для вас кое-какую информацию. Увижусь с одним человеком, который с вами говорить не станет, а мне что-нибудь да расскажет.
- Если мне следует искать нечто подозрительное в прошлом Маршана какого характера могут быть результаты поиска, как вы думаете?
Артунян не отвечал долго, внимательно разглядывая свои тонкие сцепленные пальцы. Потом откинул голову и уставился на Лувр, черневший за окном. Прогулочный катер на близкой Сене дал гудок, приближаясь к мосту Карусель.
- Если бы мне довелось собирать компрометирующий материал на Маршана, - эти слова прозвучали столь тихо, что мне пришлось напрячь слух, - то в конце концов я задал бы некорректный вопрос, который мы никогда не задавали друг другу в контрразведке: как тебе удалось пережить войну, приятель?
Я ещё подождал, но за этой фразой ничего не последовало.
- Значит, завтра в семь, - только и сказал мой хозяин. - Надеюсь, вы меня извините, дорогой мистер Пэнмур, что не могу вас проводить.
На всякий случай я дал ему свою визитную карточку с адресом отеля. И откланялся.
Противная черная морось валилась в черную воду реки, букинисты на набережной уже закрывали свои лавки. Час пик ещё не наступил, но уличное движение набирало силу, будто стремясь сделать гигантский город необитаемым: только дома и мчащиеся машины. Минут десять я ловил такси, ещё четверть часа добирался до редакции "Юманите" на улице Фобур-Пуассоньер. Редакционное удостоверение открыло мне двери архива - там стояли стальные шкафы, в которых хранятся картотеки. Некрасивая девица в сером поставила передо мной два здоровенных ящика с наклейками "Маршан Андре".
Следующие три часа я провел за чтением вырезок, а где-то внизу, в типографии грохотали ротационные машины, печатая самые ранние выпуски коммунистической газеты, предназначенные для отсылки в провинцию. Шаг за шагом я знакомился с Маршаном. Выпускник престижного военного училища Сен-Сир, младший офицер сорок третьего кавалерийского полка. Один из лидеров Сопротивления во время войны. Депутат от избирательного округа Авейрон, начиная с сорок шестого года, и мэр городка Родез. Был членом Национального совета Сопротивления, заместителем военного советника в первом послевоенном правительстве де Голля, потом - министр колоний, дважды - министр почты и телеграфа, министр внутренних дел, военный министр. Кавалер ордена Почетного легиона, военных орденов Croix de Guerre и Croix de la Liberation.
Три темы в картотеках привлекли мое внимание, и я занес их в блокнот. Первая - в газете "La Parisien Libere" за 14 марта 1953 года был помещен краткий пересказ речи Маршана, где он говорил о лучших людях Сопротивления, уничтоженных немецкими захватчиками, о невосполнимых кадрах, без которых так трудно залечивать раны, нанесенные войной. Безобидный образчик послевоенной риторики, пустые словеса. Однако кто-то обвел этот пассаж чернилами и нацарапал сбоку: "Лицемер!".
Второе, что показалось мне весьма любопытным, - вендетта, которую затеяла против Маршана газета "Либерасьон". Она тянулась с сорок пятого года, а в пятидесятом неожиданно оборвалась. Большинство статей было подписано "М. Сегюр". Я отметил обороты типа: "Этот человек проводит политику, которая не согласуется с его политической репутацией", "ранее связанный с весьма сомнительными кругами", "претендующий на принадлежность к руководству Сопротивления" - типичные для французской прессы выражения: не обвиняют напрямую, но содержат намеки на какие-то тайны, неприятные совпадения и все такое прочее.
Кто этот М. Сегюр? Чего ради он преследовал беднягу Маршана в течение нескольких лет? И почему вдруг потерял к нему интерес?
Больше всего меня заинтересовал тот факт, что дважды Маршану предоставлялась возможность сформировать правительство и стать премьер-министром Франции, и оба раза он этого не сделал. Первый раз в пятьдесят третьем: тогда газеты писали, что у него был неплохой шанс, но он завалил переговоры с социалистами и будто нарочно испортил отношения с их руководством. Примерно то же произошло в1964 году, когда он попытался договориться с радикалами. Похоже, этот господин просто не хотел становиться премьер-министром. А я был совершенно согласен с мнением Пабджоя: каждый политик рвется в премьер-министры.
Почему же Маршан дважды упустил свой шанс? Может, М. Сегюр знает?
Я поблагодарил за помощь девицу в сером, она отозвалась кратким "rien" - ничего, мол. И отправился к себе в отель на улицу Кастеллане - это позади церкви Мадлен. Ночной портье, даже не взглянув на меня, протянул ключ. Такое безразличие показалось мне несколько наигранным - даже для португальца, работающего посменно. Но тут я вспомнил припаркованный напротив входа в отель странного вида грузовичок: на нем значилось "Посуда", а посудного магазина поблизости, как на грех, нет. Полицию, видно, это обстоятельство не смутило: работать-то надо.
Моя комната с виду была в порядке, но только с виду, поскольку волосок, который я заложил в последний роман Ле Карре, оставленный на полке в шкафу, исчез, а французские горничные пыль внутри шкафов не стирают. И бритву мою в футляр положили не так, как кладу я.
Выдрав из блокнота исписанные странички, я сунул их в карман пиджака, заново заложил волос в книгу и пошел ужинать. Портье посмотрел на меня опасливо, фургон оказался на месте - без сомнения, в борту есть дырочка и оттуда, прильнув глазом, кто-то следит за мной. Я не мог отказать себе в удовольствии приветливо помахать рукой невидимому наблюдателю и свернул на улицу Тронше в надежде съесть омлет и запить его добрым красным вином.
ГЛАВА 3
Разговор с Вавром не дал ровным счетом ничего. Меня провели на второй этаж штаб-квартиры ДСТ на улице Соссе, 13. Миновав несколько длинных унылых, с серыми стенами, коридоров, я оказался в кабинете человека, входящего, по мнению многих, в пятерку самых могущественных людей страны. Кабинет был скучный и безликий, вполне подходящий, впрочем, для суперсыщика. На стене позади стола, за которым восседал хозяин, все ещё красовался портрет генерала де Голля, хотя ему недавно пришлось подвинуться, чтобы освободить место для изображения Миттерана. Остальные стены были голы. Мебель - типичная для французских правительственных помещений: будто предназначенная для совсем другого времени и места. Разукрашенная и претенциозная, она совершенно не соответствовала неприглядному сараю, в который её поместили.
Вавр с ходу приступил к делу:
- Я согласился принять вас, господин Кэри, только для того, чтобы предупредить.
Я промолчал, разглядывая физиономию Миттерана.
- Вы понапрасну тратите свое время и деньги вашего правительства. Наши службы провели подробное расследование и убедились в том, что смерть министра ни с какими секретами не связана. Я лично тоже убедился. Какие бы то ни было политические предположения на этот счет весьма нежелательны: люди в правительстве, сами знаете, разные и по-разному отнеслись бы к подобным слухам. Словом, советую вам вернуться в Лондон, месье, и доложить моему другу Пабджою, что за самоубийством Маршана ничего подозрительного не кроется.
Шеф контрразведки явно пребывал в отличном настроении: бледное пухлое лицо так и сияет доброжелательной улыбкой, по глазам ничего не угадать.
- Все не так просто, Monsieur le Directeur. У меня инструкции, и я ведь не нарушаю французских законов...
- Жаль будет, если вы их нарушите - пришлось бы принять меры...
- Не извольте беспокоиться, господин Вавр, за мной следят днем и ночью - не то ваши люди, не то полиция, точно не скажу.
Вавр пожал плечами:
- Я могу вас выдворить из Франции - по какому-нибудь поводу или даже без.
- Знаю, - сказал я, - Только, надеюсь, вы этого не сделаете, потому что из Лондона тоже кого-нибудь выдворят. Труайе, к примеру...
Вавр будто не расслышал: поднявшись, он протянул мне руку. Манеры его были безупречны, но в словах таилась угроза:
- Я сказал все, что намеревался, господин Кэри, а теперь прошу меня извинить...
Я пока не придумал способа, как связаться с Альфредом Баумом. Не мог же я справиться о нем прямо здесь, в штаб-квартире ДСТ. Если бы его начальство узнало, что я им интересуюсь, оно бы этому контакту помешало, да и сам он не захотел бы рисковать.
Отложив Баума на потом, я прошел несколько кварталов по улице Фобур-Сент-Оноре, направляясь в английское консульство. Мне нужна была Изабелл.
При моем появлении она закрыла ящик стола и улыбнулась:
- Ты по делу или просто так, моя радость?
- И то, и другое, Изабел. Давай послушаем музыку, хорошо? А то в этих стенах микрофоны - сколько от них не избавляйся, они все тут.
Она включила стоявший на столе транзистор, и дальнейшая наша беседа протекала на фоне Гайдна. Нарушив правила, я рассказал Изабел о том, что привело меня в Париж и что я успел сделать. Она слушала, вытянув и скрестив длинные ноги, сложив неподвижно руки. Зеленоватые холодные глаза смотрели мне в лицо, не мигая. Принимать красивые и ленивые позы Изабел научилась то ли в музее Родена, то ли в поместье своих родителей в Шропшире. Приобретение подобных навыков - удовольствие дорогое.
- Положи это к себе в сумочку, - я протянул записку на имя Пабджоя, предназначенную к посылке дипломатической почтой и зашифрованную так, что если кто её и прочтет, то решит, что автор просто спятил.
- Могу я ещё как-нибудь тебе помочь? - осведомилась Изабел.
- Можешь. Поужинай со мной. Заеду в девять. Если запоздаю - подожди. В семь у меня назначена деловая встреча, вдруг она затянется.
Следующих несколько часов я провел в архиве газеты "Монд", затем долго пытался найти домашний телефон Альфреда Баума, но в телефонной книге значилась целая дюжина А. Баумов, и я не знал, которого выбрать. В папке Маршана обнаружились две статьи Сегюра, которых не было в архиве "Юманите", и биографический очерк, опубликованный в свое время в "Монд", из него я узнал о ранних годах Маршана.
Попросив досье Марка Сегюра, журналиста, я получил ещё одну папку вырезок - в основном, это были сообщения о его смерти, последовавшей 3 июня 1950 года, и полицейские отчеты.
"Либерасьон", 4 июня 1950 г.
"Марк Сегюр, наш выдающийся и уважаемый автор погиб вчера утром, когда его автомобиль потерпел аварию на шоссе между Бурже и Леве. Бывшая с ним жена тяжело пострадала и доставлена в Бурже, в больницу "Шарите". Повидимому, машина на большой скорости потеряла управление и врезалась в дерево у обочины. Мадам Сегюр пока не пришла в сознание и не в состоянии рассказать, как произошло несчастье.
Марк Сегюр работал по редакционному заданию, готовил серию материалов о Сопротивлении, в частности о некоторых его аспектах, оказавшихся после войны - эта тема была предметом его внимания все последние годы...". Далее шла речь о журналистском таланте М. Сегюра и прочих вещах, меня не интересовавших.
"Либерасьон", 7 июня 1950 г.
"Вчера впервые Ариана Сегюр смогла побеседовать с инспектором полиции города Бурже по поводу автомобильной аварии, в которой погиб её муж, наш давний талантливый автор Марк Сегюр. К сожалению, её показания мало добавили к картине случившегося. По словам мадам Сегюр, она в пути задремала и не поняла, что произошло. Расследование показало, что к потере управления привела поломка шестерни руля. Деталь выглядит так, будто её подпилили, что и привело к неизбежной поломке. Проводить сдедствие назначен судья Альфред Андре".
Вполне в духе французской прессы - начать о чем-то интересном и бросить все на полпути. Меня начало всерьез увлекать это дело.
"Либерасьон" 28 июля 1950 года.
"Судья А. Андре, ведущий следствие по делу Марка Сегюра, сообщил вчера, что дело попадает в раздел нераскрытых преступлений. Судебное расследование и интенсивный поиск, проведенный полицией, ни к чему не привели. Подозреваемых нет. Можно предположить, что кому-то хотелось, чтобы репортаж, над которым работал покойный, не появился на свет, однако сотрудники нашей газеты не знают, чему именно он был посвящен, и потому не могут помочь следствию".
Еще одна загадка. Полицейские, побывавшие в квартире Сегюра через два дня после аварии, не нашли (во всяком случае, заявили, будто не нашли) никаких блокнотов или бумаг, касающихся его последнего задания. В машине, если верить полиции, тоже ничего не обнаружено. Не странно ли это? В чьих интересах было спрятать или уничтожить материалы?
Трудно поверить, что редакция газеты, публиковавшая статьи Сегюра, так-таки и не знала, чем он занимался. Конечно же, последняя его поездка была связана с каким-то исследованием из той же серии. Кто должен был стать персонажем новой статьи? И куда подевались его записки? Журналист без блокнота - что за чушь! Однако все мои доводы повисли в воздухе - события произошли четверть века назад. Разве что попытаться отыскать Ариану Сегюр вдруг она что-нибудь вспомнит? Да, но как её найти? Может, её и в живых-то давно нет. Я терялся в догадках - помочь мог хорошо осведомленный человек. Кто-нибудь вроде Альфреда Баума.
Вернувшись в половине седьмого в отель, я проверил, на месте ли волосок, заложенный в роман Ле Карре, и заложил ещё один в стопку белья и рубашек, сложенных в шкафу. Потом запер комнату, спустился вниз и, оставляя ключ у портье, спросил его, как пройти к авеню Вильер (место не хуже всякого другого, если надо сбить со следа шпиков). Дошел до кинотеатра на площади Мадлен, купил билет, расположился в зале поближе к двери с надписью "Выход" - и улизнул через неё тут же, бросив прощальный взгляд на знакомого юнца, того, что следил за мной на Северном вокзале, а теперь как раз уселся на два ряда позади меня. Через боковой выход я попал на улицу Виньон и сразу поймал такси. Весь путь от отеля занял семь минут.
Такси я отпустил на правом берегу и перешел Сену по мосту Карусель. Было темно, холодно, под ногами хлюпало. Работающий люд разъезжался по домам; по мосту и по набережным несся густой поток машин.
Перед подъездом дома номер 16 стоял полицейский. А у обочины тротуара красовался "ситроен" с номером парижской префектуры. Пройдя мимо, я зашел в ближайшее кафе и набрал номер Артуняна. Тут же ответил незнакомый бас с явно южным выговором.
- Месье Артуняна, будьте добры, - я постарался, чтобы эта короткая фраза прозвучала с итальянским акцентом.
- Кто спрашивает?
- Месье Франкони, его знакомый.
- Он не может подойти.
- Случилось что-нибудь? Ему хуже?
- Не могу сказать.
- А вы кто?
- Полиция.
- Не могу ли я поговорить с мадам Артунян?
- Не можете, - и трубку положили.
Перейдя через дорогу, из другого кафе я позвонил в агентство "Рейтер" и попросил к телефону Артура Уэддерборна.
- Приветствиями обменяемся потом, Артур. А сейчас скажи, есть свежая сводка об убийствах в Париже?
- Где именно? - вопрос прозвучал обыденно, будто Артур разговаривал с приятелем, с которым всего полчаса назад расстался.
- Набережная Вольтер. Имя - Артунян.
- Не вешай трубку, сейчас посмотрю. Ага, вот он. Арам Артунян, торговец драгоценными камнями, найден сегодня утром убитым в своей квартире на набережной Вольтер, шестнадцать. Выстрел в голову. Жены не было дома, полицию она вызвала, как только вернулась. Подозревается, что убийство совершено вором, хотя дверь оказалась запертой изнутри. Это все.
- Спасибо, Артур, я ещё тебе позвоню.
- Постой, а как..., - я невежливо повесил трубку.
Изабел Рейд-Нортер, когда я заявился в маленькую квартирку, которую она снимала на улице Конвенсьон, сразу успокоила меня, плеснув в бокал шотландского виски и добавив пару кусочков льда. Пока она принимала ванну, я пил и размышлял о том, что произошло. Интригующие всплески воды в ванной и музыка группы "Пинк Флойд", хозяйка поставила пластинку, чтобы я не скучал в одиночестве - мне не мешали.
Изабел вышла из ванной, завернувшись в полотенце, и принялась собираться, болтая при этом обо всяких пустяках. Супруге посла досталось от неё по первое число.
- Знаешь, такая маленькая, хитрая всезнайка, - заключила она разгром репутации этой особы и повернулась ко мне спиной, чтобы я застегнул ей лифчик, однако ловко вывернулась, когда я захотел поправить кое-что спереди, - Вечно каркает, предвещает всем неприятности. Сэр Рой, конечно, полное ничтожество, но даже он не заслуживает такой дурищи. Живи она в Индии, её бы там принимали за священную корову.
Она подняла с полу какую-то мятую серую тряпку, влезла в неё - и оказалось, что это вовсе не тряпка, а изумительное платье от Миссони, красиво обтянувшее её плечи и бедра. Два мазка светлой помадой, две капли хороших духов и резкое движение головой, которое в миг привело в порядок растрепавшиеся волосы.
- Allons - идем же! - воскликнула она, - Меня пора покормить!
Мы отправились в хорошо знакомое и любимое кафе на улице Вожирар. За ужином я выложил свои профессиональные заботы вместе с только что родившимися теориями. Изабел слушала, не отрывая красивых глаз от моего лица. Поела немного, аккуратно вытерла салфеткой уголки довольно большого рта и отвела узкой рукой белокурый завиток со лба.
- Придется признать, - сказала она, - что бедняга Артунян лишился жизни из-за тебя. Случайный грабитель и к тому же убийца, явившийся сразу после твоего к нему визита, - совпадение немыслимое.
- Сам знаю. И сожалею.
- Пока вижу четыре варианта. Выпью кофе - может, и ещё что-нибудь на ум придет... Иностранная разведка, контрразведка, полиция или кем-то из них нанятый убийца. Кто бы это ни был - с тобой-то уж он церемониться не станет.
- Это точно.
- Врагов у тебя уже предостаточно, дорогой. По-моему, пора смываться.
Я засмеялся:
- Как говорил в древности один неустрашимый китайский воин, из тридцати шести приемов борьбы самый лучший - быстро убежать. Жаль, в моем контракте этого пункта нет.
- Ну будь хотя бы поосторожней, Кэри, я ведь тебя люблю, - усмехнулась Изабел, это была наша с ней привычная шутка. - До меня ехать недалеко, скажи официанту, пусть поторопится со сдачей.
ГЛАВА 4
Портье вместе с ключом подал мне записку: месье Шаван просит месье Пэнмура позвонить ему, как только вернется. И номер телефона. В моей комнате все было в порядке: видно, те, кто за мной следил, отвязались. Я собрался было выйти на улицу и позвонить из автомата, но передумал: по правде сказать, к этому часу я здорово устал. И позвонил прямо из номера.
Подслушивающая аппаратура во Франции износилась и устарела. Если понимающий человек вслушается в тихие шорохи и позвякивания в трубке и заметит при этом неправильные интервалы между гудками и эхо в тот момент, когда снимается трубка, он без труда сообразит, что данный аппарат прослушивается. Мой, к примеру, прослушивался.
- Да? - ответил скрипучий и при этом властный голос.
- Это Пэнмур, но я из отеля. - Это "но" кое-что скажет человеку, если он неглуп.
- Отлично. Через полчаса будьте возле той конторы, в которую отправились вчера, выйдя от Артуняна. - И трубку положили.
Я не стал тратить время на то, чтобы избавиться от следившего за мной полицейского, - пусть его следит, и ровно без десяти одиннадцать стоял на тротуаре напротив входа в редакцию "Юманите" в ожидании, пока кто-нибудь проявит ко мне интерес. Минут через пять из черного "Рено", припаркованного сразу за фургоном с надписью "Юманите" на борту, вылез человек и медленно пересек улицу, направляясь ко мне.
- Месье Пэнмур?
- Да. Месье Шаван?
Мне не ответили. В свете, падавшем из окон редакции, лицо подошедшего казалось неестественно бледным и пятнистым, будто простокваша. Черные сальные волосы прилипли к черепу, одежда сидит нескладно - дефективный переросток, на редкость непривлекательный молодой человек.
- Ступайте за мной, - он насилу выговорил эту фразу.
Я пошел за ним к "Рено", юнец распахнул заднюю дверь, я сел в машину и обнаружил, что там уже поместился второй, точно такой же - этот вообще не глянул в мою сторону. Почему я не позвонил Изабел? Мог дать ей номер телефона Шавана, посвятил бы в свой план... Впрочем - какой там мой план? Похоже, тут все решено без меня. Машина тронулась.
- Куда мы едем?
- К месье Шавану, - ответил синевато-бледный, что сидел за рулем. Машину он вел профессионально - левый локоть высунут в окно, пальцы на руле, ноги - от каблука до пальцев - в действии. Машина легко прокладывала путь в потоке любителей поздней езды, маневрировал он отлично. Красивая езда, ничего не скажешь. Я пытался собраться с мыслями. На площади Репюблик свернули к северу, от Барбес-Рошешуар направились влево, к бульвару Клиши. Здесь, в районе ночных клубов, театров-кабаре, стриптизных и прочих сомнительных заведений на тротуарах толпились проститутки, многие стояли неподвижно, будто манекены, выставленные из витрин за ненадобностью. Все как одна в мини-юбках, хотя остальным женщинам уже давным-давно надоело выставлять на всеобщее обозрение голые ляжки. Вероятно, мини и придуманы-то были для профессиональных целей. Девицы тут были любых мастей и размеров и атаковали все, что движется.
- Итак, мы хотим узнать, почему французский министр иностранных дел решил умереть ровно через двадцать четыре часа после того, как принял участие в важнейшем совещании стран НАТО - и так при этом спешил, что даже не успел вернуться к себе в Париж. Версия душевного кризиса, связанного с личными неприятностями, отпадает начисто.
- Но мне-то откуда знать? - под густыми усами мелькнула улыбка. - Для самоубийства есть множество поводов - женщина, деньги, бремя ответственности...
Изящные руки вспорхнули, будто крылья бабочки. Шум уличного транспорта пробивался сквозь узкие, высокие окна, в комнате сгущались ноябрьские сумерки, но света не зажигали.
- Вы можете рассказать о покойном? Все, что припомните - ваши впечатления, сомнения, может быть...
- Сомнения... Да, случаются времена, когда доверять нельзя никому. После войны, к примеру, когда вышли из подполья участники Сопротивления, было такое братание с Москвой... - он помедлил, глядя мне в лицо:
- Что я знаю об Андре Маршане? Много всякого - и в то же время почти ничего. Вот что я вам посоветую: просмотрите досье вырезок в архивах газет "Юманите" и "Монд". Встретите много одних и тех же статей, однако вооруженный ножницами и тюбиком клея коммунист вырежет из газеты и кое-что из того, что пропустит его коллега антикоммунист.
- Прямо от вас иду в "Юманите", - заверил я.
- Отлично. Не мешало бы ещё поговорить с Вавром - шефом французской контрразведки.
- Это входит в мои планы, хотя скорее всего толку не будет: он дал это понять моему шефу.
- Будьте добры, налейте мне ещё чаю.
Отчаянно хотелось курить, но я не решался попросить разрешения у хозяина. Он внушал почтение: настоящий гуру, с восточной внешностью, властными манерами... Непредсказуемый человек - мог и отказать. Лучше уж послушать, как он тихим голосом, в котором слышатся гортанные переливы, рассуждает об Андре Маршане:
- ...Во многих отношениях человек замечательный. Не самого крупного масштаба, пожалуй, но вполне способный сделать карьеру в правительстве или руководить крупным предприятием. Ничего удивительного, что он стал именно министром - он ведь из того сугубо политизированного поколения, которое после войны вышло на политическую сцену из Сопротивления.
- Я его хорошо помню в начале шестидесятых - он тогда работал в министерстве внутренних дел, контрразведка подчинялась ему непосредственно. Он был хорош в этой должности: отличные мозги, потрясающая работоспособность. Мгновенно улавливал самую суть проблемы. Медлительность, тупость, тугоумие приводили его в бешенство. Я встречался с ним тогда довольно часто.
Во время долгой паузы, последовавшей после этой тирады, в комнате почти совсем стемнело. Робко постучав в застекленную дверь, вошла мадам Артунян, зажгла тусклую лампочку в торшере и унесла поднос с чайными принадлежностями.
- Я его не любил, - произнес мой собеседник спокойно и даже чуть удивленно, будто впервые осознал для себя этот факт.
- А почему?
- Люди, которым приходилось заниматься поисками шпионов, весьма чувствительны, - издалека начал Артунян. Мой вопрос, видимо, показался ему чересчур прямолинейным, - Интуиция у нас профессиональное качество, мы развивали её в себе ради собственной безопасности. Ну так вот - Маршана я не любил.
- Чувствовали, что он что-то скрывает?
- Отнюдь. О нем все было известно - уж своих-то мы проверяли досконально. Безупречная биография. Член Национального совета Сопротивления с сорок второго года до того дня в сорок третьем, когда Совет был разгромлен гестаповцами. Позже участвовал в битве за Париж. Проявил себя наилучшим образом. Действительно, с чего бы мне его не любить? Хотя я и де Голля терпеть не мог - а кому он нравился, скажите на милость?
Легкое пожатие плеч было ответом на собственный вопрос. Едва заметная улыбка при lese-majesty - оскорблении монарха, то бишь де Голля.
- Прочтите газетные вырезки повнимательней, - ищите малейшие несоответствия слов Маршана его политическим взглядам. Постарайтесь воссоздать образ этого человека и потом спросите себя: такой-то поступок в его характере или противоречит ему? Можно ли объяснить его логически или надо искать каких-то исключительных резонов? Я назову вам несколько имен для возможных бесед, а эти люди назовут ещё и других. В особенности рекомендую Альфреда Баума - он дольше всех служит в контрразведке и, стало быть, больше других знает. Или наоборот: раз он так много знает, то и служит так долго - выгнать его нельзя.
Артунян умолк, я собрался было поблагодарить его за беседу, но обнаружил, что темные веки сомкнуты, и подумал, что он забылся сном мрачная комната и впрямь располагала ко сну.
- Приходите завтра в семь, - произнес он, не открывая глаз, Расскажете мне, что удалось узнать. А я к тому времени постараюсь добыть для вас кое-какую информацию. Увижусь с одним человеком, который с вами говорить не станет, а мне что-нибудь да расскажет.
- Если мне следует искать нечто подозрительное в прошлом Маршана какого характера могут быть результаты поиска, как вы думаете?
Артунян не отвечал долго, внимательно разглядывая свои тонкие сцепленные пальцы. Потом откинул голову и уставился на Лувр, черневший за окном. Прогулочный катер на близкой Сене дал гудок, приближаясь к мосту Карусель.
- Если бы мне довелось собирать компрометирующий материал на Маршана, - эти слова прозвучали столь тихо, что мне пришлось напрячь слух, - то в конце концов я задал бы некорректный вопрос, который мы никогда не задавали друг другу в контрразведке: как тебе удалось пережить войну, приятель?
Я ещё подождал, но за этой фразой ничего не последовало.
- Значит, завтра в семь, - только и сказал мой хозяин. - Надеюсь, вы меня извините, дорогой мистер Пэнмур, что не могу вас проводить.
На всякий случай я дал ему свою визитную карточку с адресом отеля. И откланялся.
Противная черная морось валилась в черную воду реки, букинисты на набережной уже закрывали свои лавки. Час пик ещё не наступил, но уличное движение набирало силу, будто стремясь сделать гигантский город необитаемым: только дома и мчащиеся машины. Минут десять я ловил такси, ещё четверть часа добирался до редакции "Юманите" на улице Фобур-Пуассоньер. Редакционное удостоверение открыло мне двери архива - там стояли стальные шкафы, в которых хранятся картотеки. Некрасивая девица в сером поставила передо мной два здоровенных ящика с наклейками "Маршан Андре".
Следующие три часа я провел за чтением вырезок, а где-то внизу, в типографии грохотали ротационные машины, печатая самые ранние выпуски коммунистической газеты, предназначенные для отсылки в провинцию. Шаг за шагом я знакомился с Маршаном. Выпускник престижного военного училища Сен-Сир, младший офицер сорок третьего кавалерийского полка. Один из лидеров Сопротивления во время войны. Депутат от избирательного округа Авейрон, начиная с сорок шестого года, и мэр городка Родез. Был членом Национального совета Сопротивления, заместителем военного советника в первом послевоенном правительстве де Голля, потом - министр колоний, дважды - министр почты и телеграфа, министр внутренних дел, военный министр. Кавалер ордена Почетного легиона, военных орденов Croix de Guerre и Croix de la Liberation.
Три темы в картотеках привлекли мое внимание, и я занес их в блокнот. Первая - в газете "La Parisien Libere" за 14 марта 1953 года был помещен краткий пересказ речи Маршана, где он говорил о лучших людях Сопротивления, уничтоженных немецкими захватчиками, о невосполнимых кадрах, без которых так трудно залечивать раны, нанесенные войной. Безобидный образчик послевоенной риторики, пустые словеса. Однако кто-то обвел этот пассаж чернилами и нацарапал сбоку: "Лицемер!".
Второе, что показалось мне весьма любопытным, - вендетта, которую затеяла против Маршана газета "Либерасьон". Она тянулась с сорок пятого года, а в пятидесятом неожиданно оборвалась. Большинство статей было подписано "М. Сегюр". Я отметил обороты типа: "Этот человек проводит политику, которая не согласуется с его политической репутацией", "ранее связанный с весьма сомнительными кругами", "претендующий на принадлежность к руководству Сопротивления" - типичные для французской прессы выражения: не обвиняют напрямую, но содержат намеки на какие-то тайны, неприятные совпадения и все такое прочее.
Кто этот М. Сегюр? Чего ради он преследовал беднягу Маршана в течение нескольких лет? И почему вдруг потерял к нему интерес?
Больше всего меня заинтересовал тот факт, что дважды Маршану предоставлялась возможность сформировать правительство и стать премьер-министром Франции, и оба раза он этого не сделал. Первый раз в пятьдесят третьем: тогда газеты писали, что у него был неплохой шанс, но он завалил переговоры с социалистами и будто нарочно испортил отношения с их руководством. Примерно то же произошло в1964 году, когда он попытался договориться с радикалами. Похоже, этот господин просто не хотел становиться премьер-министром. А я был совершенно согласен с мнением Пабджоя: каждый политик рвется в премьер-министры.
Почему же Маршан дважды упустил свой шанс? Может, М. Сегюр знает?
Я поблагодарил за помощь девицу в сером, она отозвалась кратким "rien" - ничего, мол. И отправился к себе в отель на улицу Кастеллане - это позади церкви Мадлен. Ночной портье, даже не взглянув на меня, протянул ключ. Такое безразличие показалось мне несколько наигранным - даже для португальца, работающего посменно. Но тут я вспомнил припаркованный напротив входа в отель странного вида грузовичок: на нем значилось "Посуда", а посудного магазина поблизости, как на грех, нет. Полицию, видно, это обстоятельство не смутило: работать-то надо.
Моя комната с виду была в порядке, но только с виду, поскольку волосок, который я заложил в последний роман Ле Карре, оставленный на полке в шкафу, исчез, а французские горничные пыль внутри шкафов не стирают. И бритву мою в футляр положили не так, как кладу я.
Выдрав из блокнота исписанные странички, я сунул их в карман пиджака, заново заложил волос в книгу и пошел ужинать. Портье посмотрел на меня опасливо, фургон оказался на месте - без сомнения, в борту есть дырочка и оттуда, прильнув глазом, кто-то следит за мной. Я не мог отказать себе в удовольствии приветливо помахать рукой невидимому наблюдателю и свернул на улицу Тронше в надежде съесть омлет и запить его добрым красным вином.
ГЛАВА 3
Разговор с Вавром не дал ровным счетом ничего. Меня провели на второй этаж штаб-квартиры ДСТ на улице Соссе, 13. Миновав несколько длинных унылых, с серыми стенами, коридоров, я оказался в кабинете человека, входящего, по мнению многих, в пятерку самых могущественных людей страны. Кабинет был скучный и безликий, вполне подходящий, впрочем, для суперсыщика. На стене позади стола, за которым восседал хозяин, все ещё красовался портрет генерала де Голля, хотя ему недавно пришлось подвинуться, чтобы освободить место для изображения Миттерана. Остальные стены были голы. Мебель - типичная для французских правительственных помещений: будто предназначенная для совсем другого времени и места. Разукрашенная и претенциозная, она совершенно не соответствовала неприглядному сараю, в который её поместили.
Вавр с ходу приступил к делу:
- Я согласился принять вас, господин Кэри, только для того, чтобы предупредить.
Я промолчал, разглядывая физиономию Миттерана.
- Вы понапрасну тратите свое время и деньги вашего правительства. Наши службы провели подробное расследование и убедились в том, что смерть министра ни с какими секретами не связана. Я лично тоже убедился. Какие бы то ни было политические предположения на этот счет весьма нежелательны: люди в правительстве, сами знаете, разные и по-разному отнеслись бы к подобным слухам. Словом, советую вам вернуться в Лондон, месье, и доложить моему другу Пабджою, что за самоубийством Маршана ничего подозрительного не кроется.
Шеф контрразведки явно пребывал в отличном настроении: бледное пухлое лицо так и сияет доброжелательной улыбкой, по глазам ничего не угадать.
- Все не так просто, Monsieur le Directeur. У меня инструкции, и я ведь не нарушаю французских законов...
- Жаль будет, если вы их нарушите - пришлось бы принять меры...
- Не извольте беспокоиться, господин Вавр, за мной следят днем и ночью - не то ваши люди, не то полиция, точно не скажу.
Вавр пожал плечами:
- Я могу вас выдворить из Франции - по какому-нибудь поводу или даже без.
- Знаю, - сказал я, - Только, надеюсь, вы этого не сделаете, потому что из Лондона тоже кого-нибудь выдворят. Труайе, к примеру...
Вавр будто не расслышал: поднявшись, он протянул мне руку. Манеры его были безупречны, но в словах таилась угроза:
- Я сказал все, что намеревался, господин Кэри, а теперь прошу меня извинить...
Я пока не придумал способа, как связаться с Альфредом Баумом. Не мог же я справиться о нем прямо здесь, в штаб-квартире ДСТ. Если бы его начальство узнало, что я им интересуюсь, оно бы этому контакту помешало, да и сам он не захотел бы рисковать.
Отложив Баума на потом, я прошел несколько кварталов по улице Фобур-Сент-Оноре, направляясь в английское консульство. Мне нужна была Изабелл.
При моем появлении она закрыла ящик стола и улыбнулась:
- Ты по делу или просто так, моя радость?
- И то, и другое, Изабел. Давай послушаем музыку, хорошо? А то в этих стенах микрофоны - сколько от них не избавляйся, они все тут.
Она включила стоявший на столе транзистор, и дальнейшая наша беседа протекала на фоне Гайдна. Нарушив правила, я рассказал Изабел о том, что привело меня в Париж и что я успел сделать. Она слушала, вытянув и скрестив длинные ноги, сложив неподвижно руки. Зеленоватые холодные глаза смотрели мне в лицо, не мигая. Принимать красивые и ленивые позы Изабел научилась то ли в музее Родена, то ли в поместье своих родителей в Шропшире. Приобретение подобных навыков - удовольствие дорогое.
- Положи это к себе в сумочку, - я протянул записку на имя Пабджоя, предназначенную к посылке дипломатической почтой и зашифрованную так, что если кто её и прочтет, то решит, что автор просто спятил.
- Могу я ещё как-нибудь тебе помочь? - осведомилась Изабел.
- Можешь. Поужинай со мной. Заеду в девять. Если запоздаю - подожди. В семь у меня назначена деловая встреча, вдруг она затянется.
Следующих несколько часов я провел в архиве газеты "Монд", затем долго пытался найти домашний телефон Альфреда Баума, но в телефонной книге значилась целая дюжина А. Баумов, и я не знал, которого выбрать. В папке Маршана обнаружились две статьи Сегюра, которых не было в архиве "Юманите", и биографический очерк, опубликованный в свое время в "Монд", из него я узнал о ранних годах Маршана.
Попросив досье Марка Сегюра, журналиста, я получил ещё одну папку вырезок - в основном, это были сообщения о его смерти, последовавшей 3 июня 1950 года, и полицейские отчеты.
"Либерасьон", 4 июня 1950 г.
"Марк Сегюр, наш выдающийся и уважаемый автор погиб вчера утром, когда его автомобиль потерпел аварию на шоссе между Бурже и Леве. Бывшая с ним жена тяжело пострадала и доставлена в Бурже, в больницу "Шарите". Повидимому, машина на большой скорости потеряла управление и врезалась в дерево у обочины. Мадам Сегюр пока не пришла в сознание и не в состоянии рассказать, как произошло несчастье.
Марк Сегюр работал по редакционному заданию, готовил серию материалов о Сопротивлении, в частности о некоторых его аспектах, оказавшихся после войны - эта тема была предметом его внимания все последние годы...". Далее шла речь о журналистском таланте М. Сегюра и прочих вещах, меня не интересовавших.
"Либерасьон", 7 июня 1950 г.
"Вчера впервые Ариана Сегюр смогла побеседовать с инспектором полиции города Бурже по поводу автомобильной аварии, в которой погиб её муж, наш давний талантливый автор Марк Сегюр. К сожалению, её показания мало добавили к картине случившегося. По словам мадам Сегюр, она в пути задремала и не поняла, что произошло. Расследование показало, что к потере управления привела поломка шестерни руля. Деталь выглядит так, будто её подпилили, что и привело к неизбежной поломке. Проводить сдедствие назначен судья Альфред Андре".
Вполне в духе французской прессы - начать о чем-то интересном и бросить все на полпути. Меня начало всерьез увлекать это дело.
"Либерасьон" 28 июля 1950 года.
"Судья А. Андре, ведущий следствие по делу Марка Сегюра, сообщил вчера, что дело попадает в раздел нераскрытых преступлений. Судебное расследование и интенсивный поиск, проведенный полицией, ни к чему не привели. Подозреваемых нет. Можно предположить, что кому-то хотелось, чтобы репортаж, над которым работал покойный, не появился на свет, однако сотрудники нашей газеты не знают, чему именно он был посвящен, и потому не могут помочь следствию".
Еще одна загадка. Полицейские, побывавшие в квартире Сегюра через два дня после аварии, не нашли (во всяком случае, заявили, будто не нашли) никаких блокнотов или бумаг, касающихся его последнего задания. В машине, если верить полиции, тоже ничего не обнаружено. Не странно ли это? В чьих интересах было спрятать или уничтожить материалы?
Трудно поверить, что редакция газеты, публиковавшая статьи Сегюра, так-таки и не знала, чем он занимался. Конечно же, последняя его поездка была связана с каким-то исследованием из той же серии. Кто должен был стать персонажем новой статьи? И куда подевались его записки? Журналист без блокнота - что за чушь! Однако все мои доводы повисли в воздухе - события произошли четверть века назад. Разве что попытаться отыскать Ариану Сегюр вдруг она что-нибудь вспомнит? Да, но как её найти? Может, её и в живых-то давно нет. Я терялся в догадках - помочь мог хорошо осведомленный человек. Кто-нибудь вроде Альфреда Баума.
Вернувшись в половине седьмого в отель, я проверил, на месте ли волосок, заложенный в роман Ле Карре, и заложил ещё один в стопку белья и рубашек, сложенных в шкафу. Потом запер комнату, спустился вниз и, оставляя ключ у портье, спросил его, как пройти к авеню Вильер (место не хуже всякого другого, если надо сбить со следа шпиков). Дошел до кинотеатра на площади Мадлен, купил билет, расположился в зале поближе к двери с надписью "Выход" - и улизнул через неё тут же, бросив прощальный взгляд на знакомого юнца, того, что следил за мной на Северном вокзале, а теперь как раз уселся на два ряда позади меня. Через боковой выход я попал на улицу Виньон и сразу поймал такси. Весь путь от отеля занял семь минут.
Такси я отпустил на правом берегу и перешел Сену по мосту Карусель. Было темно, холодно, под ногами хлюпало. Работающий люд разъезжался по домам; по мосту и по набережным несся густой поток машин.
Перед подъездом дома номер 16 стоял полицейский. А у обочины тротуара красовался "ситроен" с номером парижской префектуры. Пройдя мимо, я зашел в ближайшее кафе и набрал номер Артуняна. Тут же ответил незнакомый бас с явно южным выговором.
- Месье Артуняна, будьте добры, - я постарался, чтобы эта короткая фраза прозвучала с итальянским акцентом.
- Кто спрашивает?
- Месье Франкони, его знакомый.
- Он не может подойти.
- Случилось что-нибудь? Ему хуже?
- Не могу сказать.
- А вы кто?
- Полиция.
- Не могу ли я поговорить с мадам Артунян?
- Не можете, - и трубку положили.
Перейдя через дорогу, из другого кафе я позвонил в агентство "Рейтер" и попросил к телефону Артура Уэддерборна.
- Приветствиями обменяемся потом, Артур. А сейчас скажи, есть свежая сводка об убийствах в Париже?
- Где именно? - вопрос прозвучал обыденно, будто Артур разговаривал с приятелем, с которым всего полчаса назад расстался.
- Набережная Вольтер. Имя - Артунян.
- Не вешай трубку, сейчас посмотрю. Ага, вот он. Арам Артунян, торговец драгоценными камнями, найден сегодня утром убитым в своей квартире на набережной Вольтер, шестнадцать. Выстрел в голову. Жены не было дома, полицию она вызвала, как только вернулась. Подозревается, что убийство совершено вором, хотя дверь оказалась запертой изнутри. Это все.
- Спасибо, Артур, я ещё тебе позвоню.
- Постой, а как..., - я невежливо повесил трубку.
Изабел Рейд-Нортер, когда я заявился в маленькую квартирку, которую она снимала на улице Конвенсьон, сразу успокоила меня, плеснув в бокал шотландского виски и добавив пару кусочков льда. Пока она принимала ванну, я пил и размышлял о том, что произошло. Интригующие всплески воды в ванной и музыка группы "Пинк Флойд", хозяйка поставила пластинку, чтобы я не скучал в одиночестве - мне не мешали.
Изабел вышла из ванной, завернувшись в полотенце, и принялась собираться, болтая при этом обо всяких пустяках. Супруге посла досталось от неё по первое число.
- Знаешь, такая маленькая, хитрая всезнайка, - заключила она разгром репутации этой особы и повернулась ко мне спиной, чтобы я застегнул ей лифчик, однако ловко вывернулась, когда я захотел поправить кое-что спереди, - Вечно каркает, предвещает всем неприятности. Сэр Рой, конечно, полное ничтожество, но даже он не заслуживает такой дурищи. Живи она в Индии, её бы там принимали за священную корову.
Она подняла с полу какую-то мятую серую тряпку, влезла в неё - и оказалось, что это вовсе не тряпка, а изумительное платье от Миссони, красиво обтянувшее её плечи и бедра. Два мазка светлой помадой, две капли хороших духов и резкое движение головой, которое в миг привело в порядок растрепавшиеся волосы.
- Allons - идем же! - воскликнула она, - Меня пора покормить!
Мы отправились в хорошо знакомое и любимое кафе на улице Вожирар. За ужином я выложил свои профессиональные заботы вместе с только что родившимися теориями. Изабел слушала, не отрывая красивых глаз от моего лица. Поела немного, аккуратно вытерла салфеткой уголки довольно большого рта и отвела узкой рукой белокурый завиток со лба.
- Придется признать, - сказала она, - что бедняга Артунян лишился жизни из-за тебя. Случайный грабитель и к тому же убийца, явившийся сразу после твоего к нему визита, - совпадение немыслимое.
- Сам знаю. И сожалею.
- Пока вижу четыре варианта. Выпью кофе - может, и ещё что-нибудь на ум придет... Иностранная разведка, контрразведка, полиция или кем-то из них нанятый убийца. Кто бы это ни был - с тобой-то уж он церемониться не станет.
- Это точно.
- Врагов у тебя уже предостаточно, дорогой. По-моему, пора смываться.
Я засмеялся:
- Как говорил в древности один неустрашимый китайский воин, из тридцати шести приемов борьбы самый лучший - быстро убежать. Жаль, в моем контракте этого пункта нет.
- Ну будь хотя бы поосторожней, Кэри, я ведь тебя люблю, - усмехнулась Изабел, это была наша с ней привычная шутка. - До меня ехать недалеко, скажи официанту, пусть поторопится со сдачей.
ГЛАВА 4
Портье вместе с ключом подал мне записку: месье Шаван просит месье Пэнмура позвонить ему, как только вернется. И номер телефона. В моей комнате все было в порядке: видно, те, кто за мной следил, отвязались. Я собрался было выйти на улицу и позвонить из автомата, но передумал: по правде сказать, к этому часу я здорово устал. И позвонил прямо из номера.
Подслушивающая аппаратура во Франции износилась и устарела. Если понимающий человек вслушается в тихие шорохи и позвякивания в трубке и заметит при этом неправильные интервалы между гудками и эхо в тот момент, когда снимается трубка, он без труда сообразит, что данный аппарат прослушивается. Мой, к примеру, прослушивался.
- Да? - ответил скрипучий и при этом властный голос.
- Это Пэнмур, но я из отеля. - Это "но" кое-что скажет человеку, если он неглуп.
- Отлично. Через полчаса будьте возле той конторы, в которую отправились вчера, выйдя от Артуняна. - И трубку положили.
Я не стал тратить время на то, чтобы избавиться от следившего за мной полицейского, - пусть его следит, и ровно без десяти одиннадцать стоял на тротуаре напротив входа в редакцию "Юманите" в ожидании, пока кто-нибудь проявит ко мне интерес. Минут через пять из черного "Рено", припаркованного сразу за фургоном с надписью "Юманите" на борту, вылез человек и медленно пересек улицу, направляясь ко мне.
- Месье Пэнмур?
- Да. Месье Шаван?
Мне не ответили. В свете, падавшем из окон редакции, лицо подошедшего казалось неестественно бледным и пятнистым, будто простокваша. Черные сальные волосы прилипли к черепу, одежда сидит нескладно - дефективный переросток, на редкость непривлекательный молодой человек.
- Ступайте за мной, - он насилу выговорил эту фразу.
Я пошел за ним к "Рено", юнец распахнул заднюю дверь, я сел в машину и обнаружил, что там уже поместился второй, точно такой же - этот вообще не глянул в мою сторону. Почему я не позвонил Изабел? Мог дать ей номер телефона Шавана, посвятил бы в свой план... Впрочем - какой там мой план? Похоже, тут все решено без меня. Машина тронулась.
- Куда мы едем?
- К месье Шавану, - ответил синевато-бледный, что сидел за рулем. Машину он вел профессионально - левый локоть высунут в окно, пальцы на руле, ноги - от каблука до пальцев - в действии. Машина легко прокладывала путь в потоке любителей поздней езды, маневрировал он отлично. Красивая езда, ничего не скажешь. Я пытался собраться с мыслями. На площади Репюблик свернули к северу, от Барбес-Рошешуар направились влево, к бульвару Клиши. Здесь, в районе ночных клубов, театров-кабаре, стриптизных и прочих сомнительных заведений на тротуарах толпились проститутки, многие стояли неподвижно, будто манекены, выставленные из витрин за ненадобностью. Все как одна в мини-юбках, хотя остальным женщинам уже давным-давно надоело выставлять на всеобщее обозрение голые ляжки. Вероятно, мини и придуманы-то были для профессиональных целей. Девицы тут были любых мастей и размеров и атаковали все, что движется.