– Про Электроника ты хорошо сказала, а если будешь в том же ритме продолжать работать с компьютером в обнимку, то в один прекрасный день анализировать никогда ничего не сможешь.
– У меня материал горит… – Уже засыпая, шепчет в подушку Васька, похожая в этот момент на беспомощного ребенка.
– Не денется никуда твой материал, – тихо говорит Валя скорее себе самой.
Валя накрывает ее одеялом и выключает компьютер. У Васьки эпилепсия. Височная, в малой форме. В малой, только грохнуться она может прилично, так что мало никому не покажется. Это у нее в переходном возрасте началось. Они тогда отдыхали в Баку, на Каспийском море. Место еще так красиво, многозначительно называлось: Загульба. Ароматные персики размером с детскую голову, сахарные дыни, черная икра на столе каждый день, настоящая восточная пахлава… Рай земной. С ядовитыми шипящими змеями, правда, под ногами, но это такие мелочи. Нагрелись за день на песчаном пляже, когда плюс тридцать пять было в тени и казалось, сам воздух плавится, а вечером пошли женским коллективом в финскую баню и там еще добавили жара по дурости. Солнца им не хватило, идиоткам московским непуганым… В бане ей стало жутко нехорошо – как потом объяснили медики, возможно, все спровоцировал тепловой удар. Тетка Оля ночью первая услышала непонятные звуки, увидела Васю во всей «красе» и весь дом на уши подняла. Так что Васька – ее должница, потому что легко могла задохнуться, так как приступ был во сне. А вообще, основная причина – сложные роды, родовая травма. Родители долго не произносили при ней название болезни, можно подумать, что она много в этом тогда понимала. Утешили, правда, что этим болели Наполеон и Достоевский, как будто после такой информации легче должно стать. Сначала Васька очень переживала после каждой своей отключки, плакала так долго, что не могли остановить. Ей было очень обидно, потому что все люди как люди, а еще потому, что болезнь делала ее реально уязвимой. Броня оказалась не крепка. Потом она, видимо, свыклась с приговором врачей и перестала обижаться на своеобразную отметину. Правда, после ухода отца приступы участились, Вася тогда спать перестала практически, а потом неожиданно болезнь отступила, приступы на несколько лет прекратились совсем. Васька словно приказала организму забыть о существовании отрицательных эмоций, не впускала в себя никаких страданий. Просто для нее страдания – это непозволительная роскошь. Когда она соблюдала режим, высыпалась, то все было спокойно, но вести пенсионерский образ жизни ей было невмоготу. С ее ненормированным рабочим днем, импульсивностью и страстью к ночным тусовкам болезнь тут же давала о себе знать. Будто догоняла ее, приговаривая сладко в ухо: «А как же я? Подружка, ты меня забывать стала. Думала – убежишь? Нет, милочка. Давай мы с тобой пообщаемся».
Мама страшно переживала по этому поводу, и если это происходило дома, то она превращалась в крошечного беспомощного мышонка, который трясся и приговаривал: «Валя, спаси. Я не могу, не могу…»
Поэтому Валя уже давно договорилась с сестрой не сообщать маме о происшедшем.
Дважды это случалось на свиданиях. Казалось бы, зрелище далеко не из приятных, но молодые люди мужественно выдерживали такие испытания и вели себя после этого так, будто ничего не произошло. Более того, они начинали ухаживать с новой силой, и поведение их менялось. Они становились нежными и предельно искренними. Сбрасывали все маски, выходили из рамок своего обычного, заезженного образа, и с ними было легко.
Она рассказывала Вале со смехом, как однажды ее подруга по институту, вышедшая очень хорошо замуж, пригласила ее покататься зимой за город на снегокатах. Тогда они только входили в моду среди новых русских. Покатались, поплавали в бассейне, а вечером Вася лихорадочно засобиралась в Москву. У нее было тогда обострение, и она не могла позволить себе засыпать в полном одиночестве. В такие периоды дома просто оставляли дверь в ее комнату открытой, а в гостинице же не могли дверь в коридор распахнуть… Так она рвалась домой, но никто всерьез ее не воспринимал, и тогда она сказала, что у нее реальная фобия – не может спать одна в комнате. Люди наконец-то прониклись, подействовало не слишком употребляемое тогда загадочное слово «фобия», сжалились, и приставили к ней двухметрового молодого охранника с красивыми, как у оленя, глазами. Да и вообще… Симпатичный был парень. «Самого красивого тебе даем – Пашуню», – сказала игриво и улыбчиво подружка, проведя по ее волосам и прижавшись на секунду к груди. Она всегда такая игрунья была, с явно нереализованными лесбийскими наклонностями. Пашуня был одет в темно-синий костюм со строгим галстуком. Он ночевал в кресле в нескольких метрах от кровати в полном обмундировании, даже пиджак не снимал и галстук не ослабил.
«Прямо как в фильме “Телохранитель”, – подумала Васька довольно, погружаясь в глубокие недра белоснежной кровати.
Интересно, а если бы она начала его соблазнять? Что бы он ей ответил? Наверное, сказал бы твердо: «Извините, но мне нельзя. Я при исполнении служебных обязанностей». Или попросил разрешения у своего начальника.
Василиса никогда не комплексовала по поводу своей болячки. Может, потому, что в институте пронесло, и она ни разу там не отключилась. В школе, когда можно было на этом хорошо зациклиться, – тоже нет. Наверное, кто-то свыше сжалился над ней. Сначала отметил неизвестно за что, а потом смягчил приговор.
На характер ее болезнь, конечно, повлияла. Но, как это ни странно, в хорошем смысле. Редко можно было увидеть ее кислой, в разобранном состоянии, потому что она на деле знала, что это такое, и бежала от кислятины и преснятины со всех ног. Хотелось все время сиять, и Вале часто казалось, что у сестры внутри горит лампочка большого накала. Всегда на лице ее светилась улыбка, и она была не фальшивая. Васька умела ценить жизнь, которой была открыта в любых проявлениях, и каждую драгоценную секунду. Она давно решила, что в ее жизни не будет места страданиям, унынию и тоске. Мужчины, секс, наслаждение, некоторая бесшабашность, озорство… И любимая работа, в которую она уходила с головой. Любимый ее девиз: «Если радио – то максимум!»
Валю все время неизбежно, с огромной силой тянуло в прошлое. У нее был реальный шанс остаться с перекрученной назад шеей, как у куклы, с которой бурно поигрались. Василиса от прошлого будто отрекалась. Секунда прошла – и чудесно, не будем о ней вспоминать и не будем ни о чем (и тем более ни о ком) сожалеть. «Лучшее, конечно, впереди!» – как в детской песенке, спряталось за ближайшим поворотом. Или «Right here, right now» – прямо здесь и прямо сейчас.
Не так давно бабушка Рита нашла Васе врача по ее проблеме. Вася сопротивлялась, отбрыкивалась, но после того как в одном московском ресторане, хлопнувшись, разбила себе рот, наконец-то согласилась. Столы там были еще стеклянные, с острыми металлическими углами. Хорошо, зубы не выбила, и на этом спасибо. Пришлось ехать в «Склиф», где знакомый хирург сопровождавшего ее молодого человека сотворил буквально чудеса. Вернувшись домой за полночь, в залитой кровью модной белой рубашке с золотым гербом и зашитым, опухшим на пол-лица ртом, Вася собралась с духом, позвонила бабушке и, с трудом ворочая языком, записала магический телефон.
– Назовешь мою фамилию и имя, я звонила ей несколько раз. (В этом уж Вася точно не сомневалась.)
Если было нужно, Маргоша могла поставить раком кого угодно. Наверное, любого президента в бараний рог бы свернула – только задайте цель.
– Располагается это все в психиатрической лечебнице. – Здесь бабушка подробно назвала адрес.
«Этого только не хватало. Дожила», – прокомментировала про себя Вася.
– А что у тебя с голосом? Какой-то он странный, хриплый. Ты что-то кушаешь? – Не могла не полюбопытствовать бабуля.
– Да, сорвала сегодня на работе, пришлось покричать немного на придурков разных, а сейчас вот булку жую, ты угадала. Ладно, спасибо, я отзвоню, – выкрутилась Вася.
Это был эпилептологический центр, который располагался в одной из известных психиатрических клиник. Когда Вася ловила такси и называла улицу, таксисты сразу спрашивали, окинув ее любопытствующим взглядом, от которого ей становилось не по себе:
– В психушку тебе нужно, что ли? Так бы сразу и сказала. Садись, красавица…
Когда Василиса поднялась на нужный этаж, ей в нос резко ударил плотный запах нищеты и несчастья, которые обычно всегда сопровождают друг друга, а здесь они были неразлучны. Обшарпанные, бывшие когда-то очень давно розовыми стены. Отделение было явно перегружено. Деревянные и металлические кровати стояли в коридоре рядом с тележками, на которых высились огромные алюминиевые кастрюли с корявыми, полустертыми надписями «Суп» и «Компот». Оттуда устрашающе торчали половники. У многих кроватей вместо ножек – груда книг. Облезлый линолеумный пол и мерное шарканье ног в тапочках. Вася будто попала в другое измерение, в начало девяностых. Никакие перемены в стране не коснулись этого большого и столь необходимого многим больным людям учреждения.
Прошла через весь коридор и остановилась напротив нужного ей кабинета заведующей отделением. Постучалась. Никто не ответил.
– Извините, где мне найти Наталью Никодимовну? – спросила Вася у пробегавшей мимо сестры.
– Она на осмотре, – не глядя, упорхнула та.
Они договаривались на тринадцать часов. Больничные часы показывали половину второго.
– Вы Василиса? Проходите. Осмотр затянулся, извините, – услышала она четкий голос.
Невысокая женщина без возраста, как говорят про таких, моментально открыла дверь кабинета и энергично вошла внутрь. Перед ней возникало вполне осознанное желание вытянуться в струнку и, отдав честь, отрапортовать.
– У меня свободных пять минут. Что у вас?
Это была правда. Эта женщина не на словах знала, что бывает дорога каждая секунда.
– Понимаете, – начала Вася, – у меня…
Глаза будто слиты с основательными стеклами очков. И эта самая слитость пронизывает вас насквозь. Руки на столе – очень женственные, миниатюрные, с маникюром. Правда, ногти коротковато обрезаны.
– Когда начались приступы? Сколько длятся? Когда был последний? С мочеиспусканием? – Обрушила заведующая поток вопросов, одновременно делая быстрые пометки у себя в пухлой книжке и прожигая Васю насквозь глазами-рентгеном.
На последнем вопросе Вася очнулась. Она впервые услышала, что с людьми случается даже такое. Боже мой! Оказывается, ей еще крупно повезло.
– Нет, этого никогда не случалось.
– Понятно. Если хотите, можете полежать у нас для полного обследования. Лежать придется не меньше трех недель…
– Я не могу, у меня работа.
– У всех работа…
Здесь в кабинет настойчиво постучали.
– Наталья Никодимовна, пациент в шестой.
– Колите в вену, я иду.
Врачу некогда было уговаривать Василису. Здоровье – дело хозяйское, а ее ждут. Она на ходу что-то дописала на бумаге, которую отдала Васе, и устремилась к двери. Как локомотив.
– Спасибо. До свидания, – проговорила Вася уже в спину удалявшемуся доктору.
В другом конце коридора из палаты доносились ужасные хрипы и громкий стук.
– Быстро все разошлись. Что столпились? – скомандовала Наталья Никодимовна кучке любопытствующих.
«Ну и работа!» – думала Вася в ужасе, не дождавшись допотопного лифта с санитаром и стремительно сбегая по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и рискуя сломать ногу. Прочь от чужих страданий. «Каким сильным надо быть человеком, чтобы наблюдать такое. Точнее, жить в этом аду. Все так убого»… Никому нет дела до этих больных людей: очень молодых и совсем старых. Только одна смелая женщина в очках борется за них. Бабка говорила ей, что на работе эта врач от зари до зари, и семья у нее с таким графиком нормальная, муж и двое детей. Маргоша ведь у них прирожденный Штирлиц.
Когда Вася представила себя лежащей три недели в эдаком разгроме, она резко почувствовала себя лучше. Намного. Давление стабилизировалось, пульс – тоже. Все системы в организме моментально пришли в норму, хоть на орбиту запускай. Да, раньше надо было ей туда попасть, в такой реальный фильм ужасов. Одни половники чего стоят. Вообще, многим людям было бы полезно взглянуть на это хоть одним глазком. Так, для профилактики. Своя жизнь, которой они так недовольны, сразу показалась бы волшебной… А то зажрались совсем.
Бедность и одиночество – вот чего панически боялась Вася. Как и большинство людей, наверное, на нашей планете. И это нормально. Просто нас так долго и усердно приучали к мысли, что быть бедным – это хорошо. Слава богу, ничего у них не получилось. Только фразу «Богатые тоже плачут» Вася воспринимала неоднозначно. С одной стороны, все понятно. Но, с другой-то, лучше все равно быть богатым и плакать где-нибудь в районе Средиземноморья, покачиваясь на белоснежной яхте и потягивая клубничный коктейль, чем сидя в серой блочной пятиэтажке в обнимку с тараканами орошать слезами древний скрипучий диван, доставшийся от прабабушки.
Эту фразу умело у нас перевернули. Тот, кто это сказал, подразумевал одно, а у нас… Получилось грамотно и пошло. Типа, ребята, все нормально. Вы все видите сами – две руки, две ноги и одна голова. И тоже плачут. Так что не переживайте, не задавайтесь разными вопросами бытия, вы с ними похожи, практически все мы одинаковы.
Да, слезы у всех одинаковые. Соленые. Но лучше их проливать на шелковые подушки… Страшно банально, но факт.
Однажды у Васи завязался роман с одним журналистом, который приехал из Владивостока. Она так неожиданно сильно втрескалась в этого молодого человека, что сама удивилась. С ней такого, по сути дела, никогда не случалось, поэтому через их отлаженную годами «систему» подмены пропускать его решительно не захотела. Речи быть не могло. Он работал в их редакции, они подготовили вместе интересный материал. То есть работа сближала, поэтому днями и ночами они были неразлучны. Парень был красивый, невообразимо голубоглазый, будто с вылепленным, идеальным профилем. И далеко не дурак. Когда она была у него в квартире, внезапно ей стало нехорошо. Нет, сознание она не теряла, но была к этому близка. Молодой человек упросил ее не упрямиться, а вызвать «скорую», и когда врачи приехали, он спустился вниз, чтобы забрать какие-то нужные для работы документы у знакомого. Так совпало все. Доктор сделал расслабляющий укол, и только давление чуть снизилось, как Вася, спрыгнув с дивана, быстро нашла в ворохе бумаг интересовавшие ее маленькие бланки. Она нашла их накануне, роясь в рабочих тетрадках своего друга. Они готовили опять что-то общее, поэтому специально она нигде не шарила, у нее не было такой милой привычки, свойственной большинству женщин. Просто наткнулась на результаты анализов ее милого. На что они были сданы – совершенно непонятно, зато понятными оказались результаты. Они были положительные.
Пользуясь случаем, Вася решила поинтересоваться у врача и показала ему бумажки.
– Это опасно? – спросила она о главном.
– Очень, – ответил он кратко, нахмурился и с ярко выраженной жалостью посмотрел на нее. – Вам нужно срочно сдать анализы, чем быстрее, тем лучше. – Даже рукой махнул нехорошо, когда выходил. Недокторский был совершенно жест, не жизнеутверждающий.
Положительной на той бумажке оказалась реакция на гепатит С. В ту самую минуту Васе показалось, что она даже умереть может вместе с любимым. Ей не страшно. А вот жить без него… Зачем? Сначала она не придала значения перекосившемуся лицу доктора и слабо махнувшей руке. Но голова все-таки встала на место, и Вася спросила поздно вечером у своего милого про болезнь.
– Не волнуйся, она у меня на такой стадии, когда я не могу никого заразить, – «успокоил» ее любимый и принялся тут же что-то увлеченно печатать, будто говорили о краснухе.
– Но ты мог меня предупредить… Ведь не в игрушки играем, – спрашивала она тихо.
Разум действительно возвращался на покинутую временно территорию.
– Мне сказали в клинике, что я абсолютно безопасен, потому что прошел курс необходимой терапии. Сейчас я только долечиваюсь! – начал он заметно заводиться.
Говоря это, он словно специально вытащил из чемодана одноразовые шприцы, которых у него оказался целый мешок, достал ампулы с лекарством бледно-розового цвета с боковой дверцы холодильника и отработанным резким движением начал колоть себя в ногу. Картина была впечатляющая, Вася поежилась.
– Видишь, мне немного осталось доколоть.
– Вижу и все равно не понимаю, как можно было не предупредить…
– Сдай завтра анализы, и ты увидишь, что все нормально. Не надо в истерику впадать.
– Надеюсь…
Вася протряслась сутки, пока делали анализы, и они действительно оказались отрицательными. Любовь не то чтобы сразу прошла в связи с данным инцидентом, но как-то подзавяла. Вася была поражена тем вопиющим фактом безответственности, с которым столкнулась. «Отныне только с проверенными безопасный секс», – решила она для себя твердо. Вале о случившемся она все-таки рассказала, хотя догадывалась о реакции, которую вызовет ее история.
– Ты что, шизанутая на всю голову? – накинулась на нее сестра.
– Со мной первый раз такое… Я всегда предохраняюсь, ты сама знаешь, – мямлила Вася еле слышно.
– Мог быть и последний! Я же рассказывала тебе, что у нас происходит на работе. Про гепатит говорила. Нормальные люди, никакие не бомжи… Их столько, зараженных, приходит, беременные уже… – Валя сначала бурно ругалась, а потом села на кровать, обняв подушку, и расплакалась как маленькая.
Горючими, величиной с горошину, слезами.
– Валь, ты чего? – Васька, растерявшись, обняла сестру.
Такой реакции она все же не ожидала.
– Да ничего… Просто я не переживу, если с тобой… Что-нибудь… – Слезы текли рекой.
Она говорила правду. Валя не представляла себе жизни без своей бесшабашной сестры.
Когда волнения улеглись и соленые горошины высохли, Васька пустилась в невеселые рассуждения.
– Это что же, справку сначала требовать, чтобы предъявляли? «Молодой человек, сдайте анализы по списку, а потом уже будем общаться более тесно…» Потому что презик может порваться, оральный секс тоже под большим вопросом, да и поцеловаться даже полноценно – опасно… Мало ли что… Как жить?
Она серьезно озадачилась данной проблемой.
Просто красивый мужчина – это одно. У нас в средней полосе России это само по себе является большой редкостью, но если и случается наткнуться на такой экземпляр, то обычно он оказывается довольно скучным. В лучшем случае. В худшем – просто кретином. Все его серое вещество будет сконцентрировано на единственной мысли о себе неотразимом, да и тетки избалуют его страшно и бесповоротно своим вниманием. А вот если привлекательный внешне мужчина неожиданно оказывается еще и с хорошими мозгами… Явление, конечно, крайне редкое. Получается смертельный номер, который называется Супермен.
Так они сидели и любовались друг другом, Валя откровенно, а он – аккуратно. Ненавязчиво. Словно гладил ее глазами. Когда вышли в холодную мокрую ноябрьскую темень, Валя хотела было по привычке поежиться, но не смогла. У нее не получилось, потому что показалось, что за время, проведенное вместе с Ним, она перепрыгнула в другое измерение. Туда, где над головой переливается всеми цветами радуга, всегда тепло и где ничего не слышали о людских печалях.
В машине замолчали, смущаясь, как маленькие дети, строгого шофера, похожего на недовольного хомяка. Но тишина была не тягучей, она была наполнена особым смыслом. Просто они почувствовали себя заговорщиками. Они знали тайну, по крайней мере обладали золотым ключиком, а дверцу уж они обязательно найдут – дверцу к сердцу друг друга. Как от него пахнет… Ненавязчиво, еле уловимо и вкусно.
Тишину прерывает непонятная мелодия мобильного. Просто два телефона зазвонили одновременно, сливаясь и создавая не очень приятную для слуха канонаду.
– Сейчас, все понял. Я лечу, – отрывисто бросает Валентин в оба телефона одновременно.
Куда лечу? Зачем лечу? Валя замирает, инстинктивно спрятав лицо в цветы.
– На работе ЧП, – объясняет он спокойно. – Сейчас на «Войковскую» поедем, – говорит он водителю.
– У меня материал горит… – Уже засыпая, шепчет в подушку Васька, похожая в этот момент на беспомощного ребенка.
– Не денется никуда твой материал, – тихо говорит Валя скорее себе самой.
Валя накрывает ее одеялом и выключает компьютер. У Васьки эпилепсия. Височная, в малой форме. В малой, только грохнуться она может прилично, так что мало никому не покажется. Это у нее в переходном возрасте началось. Они тогда отдыхали в Баку, на Каспийском море. Место еще так красиво, многозначительно называлось: Загульба. Ароматные персики размером с детскую голову, сахарные дыни, черная икра на столе каждый день, настоящая восточная пахлава… Рай земной. С ядовитыми шипящими змеями, правда, под ногами, но это такие мелочи. Нагрелись за день на песчаном пляже, когда плюс тридцать пять было в тени и казалось, сам воздух плавится, а вечером пошли женским коллективом в финскую баню и там еще добавили жара по дурости. Солнца им не хватило, идиоткам московским непуганым… В бане ей стало жутко нехорошо – как потом объяснили медики, возможно, все спровоцировал тепловой удар. Тетка Оля ночью первая услышала непонятные звуки, увидела Васю во всей «красе» и весь дом на уши подняла. Так что Васька – ее должница, потому что легко могла задохнуться, так как приступ был во сне. А вообще, основная причина – сложные роды, родовая травма. Родители долго не произносили при ней название болезни, можно подумать, что она много в этом тогда понимала. Утешили, правда, что этим болели Наполеон и Достоевский, как будто после такой информации легче должно стать. Сначала Васька очень переживала после каждой своей отключки, плакала так долго, что не могли остановить. Ей было очень обидно, потому что все люди как люди, а еще потому, что болезнь делала ее реально уязвимой. Броня оказалась не крепка. Потом она, видимо, свыклась с приговором врачей и перестала обижаться на своеобразную отметину. Правда, после ухода отца приступы участились, Вася тогда спать перестала практически, а потом неожиданно болезнь отступила, приступы на несколько лет прекратились совсем. Васька словно приказала организму забыть о существовании отрицательных эмоций, не впускала в себя никаких страданий. Просто для нее страдания – это непозволительная роскошь. Когда она соблюдала режим, высыпалась, то все было спокойно, но вести пенсионерский образ жизни ей было невмоготу. С ее ненормированным рабочим днем, импульсивностью и страстью к ночным тусовкам болезнь тут же давала о себе знать. Будто догоняла ее, приговаривая сладко в ухо: «А как же я? Подружка, ты меня забывать стала. Думала – убежишь? Нет, милочка. Давай мы с тобой пообщаемся».
Мама страшно переживала по этому поводу, и если это происходило дома, то она превращалась в крошечного беспомощного мышонка, который трясся и приговаривал: «Валя, спаси. Я не могу, не могу…»
Поэтому Валя уже давно договорилась с сестрой не сообщать маме о происшедшем.
Дважды это случалось на свиданиях. Казалось бы, зрелище далеко не из приятных, но молодые люди мужественно выдерживали такие испытания и вели себя после этого так, будто ничего не произошло. Более того, они начинали ухаживать с новой силой, и поведение их менялось. Они становились нежными и предельно искренними. Сбрасывали все маски, выходили из рамок своего обычного, заезженного образа, и с ними было легко.
Она рассказывала Вале со смехом, как однажды ее подруга по институту, вышедшая очень хорошо замуж, пригласила ее покататься зимой за город на снегокатах. Тогда они только входили в моду среди новых русских. Покатались, поплавали в бассейне, а вечером Вася лихорадочно засобиралась в Москву. У нее было тогда обострение, и она не могла позволить себе засыпать в полном одиночестве. В такие периоды дома просто оставляли дверь в ее комнату открытой, а в гостинице же не могли дверь в коридор распахнуть… Так она рвалась домой, но никто всерьез ее не воспринимал, и тогда она сказала, что у нее реальная фобия – не может спать одна в комнате. Люди наконец-то прониклись, подействовало не слишком употребляемое тогда загадочное слово «фобия», сжалились, и приставили к ней двухметрового молодого охранника с красивыми, как у оленя, глазами. Да и вообще… Симпатичный был парень. «Самого красивого тебе даем – Пашуню», – сказала игриво и улыбчиво подружка, проведя по ее волосам и прижавшись на секунду к груди. Она всегда такая игрунья была, с явно нереализованными лесбийскими наклонностями. Пашуня был одет в темно-синий костюм со строгим галстуком. Он ночевал в кресле в нескольких метрах от кровати в полном обмундировании, даже пиджак не снимал и галстук не ослабил.
«Прямо как в фильме “Телохранитель”, – подумала Васька довольно, погружаясь в глубокие недра белоснежной кровати.
Интересно, а если бы она начала его соблазнять? Что бы он ей ответил? Наверное, сказал бы твердо: «Извините, но мне нельзя. Я при исполнении служебных обязанностей». Или попросил разрешения у своего начальника.
Василиса никогда не комплексовала по поводу своей болячки. Может, потому, что в институте пронесло, и она ни разу там не отключилась. В школе, когда можно было на этом хорошо зациклиться, – тоже нет. Наверное, кто-то свыше сжалился над ней. Сначала отметил неизвестно за что, а потом смягчил приговор.
На характер ее болезнь, конечно, повлияла. Но, как это ни странно, в хорошем смысле. Редко можно было увидеть ее кислой, в разобранном состоянии, потому что она на деле знала, что это такое, и бежала от кислятины и преснятины со всех ног. Хотелось все время сиять, и Вале часто казалось, что у сестры внутри горит лампочка большого накала. Всегда на лице ее светилась улыбка, и она была не фальшивая. Васька умела ценить жизнь, которой была открыта в любых проявлениях, и каждую драгоценную секунду. Она давно решила, что в ее жизни не будет места страданиям, унынию и тоске. Мужчины, секс, наслаждение, некоторая бесшабашность, озорство… И любимая работа, в которую она уходила с головой. Любимый ее девиз: «Если радио – то максимум!»
Валю все время неизбежно, с огромной силой тянуло в прошлое. У нее был реальный шанс остаться с перекрученной назад шеей, как у куклы, с которой бурно поигрались. Василиса от прошлого будто отрекалась. Секунда прошла – и чудесно, не будем о ней вспоминать и не будем ни о чем (и тем более ни о ком) сожалеть. «Лучшее, конечно, впереди!» – как в детской песенке, спряталось за ближайшим поворотом. Или «Right here, right now» – прямо здесь и прямо сейчас.
Не так давно бабушка Рита нашла Васе врача по ее проблеме. Вася сопротивлялась, отбрыкивалась, но после того как в одном московском ресторане, хлопнувшись, разбила себе рот, наконец-то согласилась. Столы там были еще стеклянные, с острыми металлическими углами. Хорошо, зубы не выбила, и на этом спасибо. Пришлось ехать в «Склиф», где знакомый хирург сопровождавшего ее молодого человека сотворил буквально чудеса. Вернувшись домой за полночь, в залитой кровью модной белой рубашке с золотым гербом и зашитым, опухшим на пол-лица ртом, Вася собралась с духом, позвонила бабушке и, с трудом ворочая языком, записала магический телефон.
– Назовешь мою фамилию и имя, я звонила ей несколько раз. (В этом уж Вася точно не сомневалась.)
Если было нужно, Маргоша могла поставить раком кого угодно. Наверное, любого президента в бараний рог бы свернула – только задайте цель.
– Располагается это все в психиатрической лечебнице. – Здесь бабушка подробно назвала адрес.
«Этого только не хватало. Дожила», – прокомментировала про себя Вася.
– А что у тебя с голосом? Какой-то он странный, хриплый. Ты что-то кушаешь? – Не могла не полюбопытствовать бабуля.
– Да, сорвала сегодня на работе, пришлось покричать немного на придурков разных, а сейчас вот булку жую, ты угадала. Ладно, спасибо, я отзвоню, – выкрутилась Вася.
Это был эпилептологический центр, который располагался в одной из известных психиатрических клиник. Когда Вася ловила такси и называла улицу, таксисты сразу спрашивали, окинув ее любопытствующим взглядом, от которого ей становилось не по себе:
– В психушку тебе нужно, что ли? Так бы сразу и сказала. Садись, красавица…
Когда Василиса поднялась на нужный этаж, ей в нос резко ударил плотный запах нищеты и несчастья, которые обычно всегда сопровождают друг друга, а здесь они были неразлучны. Обшарпанные, бывшие когда-то очень давно розовыми стены. Отделение было явно перегружено. Деревянные и металлические кровати стояли в коридоре рядом с тележками, на которых высились огромные алюминиевые кастрюли с корявыми, полустертыми надписями «Суп» и «Компот». Оттуда устрашающе торчали половники. У многих кроватей вместо ножек – груда книг. Облезлый линолеумный пол и мерное шарканье ног в тапочках. Вася будто попала в другое измерение, в начало девяностых. Никакие перемены в стране не коснулись этого большого и столь необходимого многим больным людям учреждения.
Прошла через весь коридор и остановилась напротив нужного ей кабинета заведующей отделением. Постучалась. Никто не ответил.
– Извините, где мне найти Наталью Никодимовну? – спросила Вася у пробегавшей мимо сестры.
– Она на осмотре, – не глядя, упорхнула та.
Они договаривались на тринадцать часов. Больничные часы показывали половину второго.
– Вы Василиса? Проходите. Осмотр затянулся, извините, – услышала она четкий голос.
Невысокая женщина без возраста, как говорят про таких, моментально открыла дверь кабинета и энергично вошла внутрь. Перед ней возникало вполне осознанное желание вытянуться в струнку и, отдав честь, отрапортовать.
– У меня свободных пять минут. Что у вас?
Это была правда. Эта женщина не на словах знала, что бывает дорога каждая секунда.
– Понимаете, – начала Вася, – у меня…
Глаза будто слиты с основательными стеклами очков. И эта самая слитость пронизывает вас насквозь. Руки на столе – очень женственные, миниатюрные, с маникюром. Правда, ногти коротковато обрезаны.
– Когда начались приступы? Сколько длятся? Когда был последний? С мочеиспусканием? – Обрушила заведующая поток вопросов, одновременно делая быстрые пометки у себя в пухлой книжке и прожигая Васю насквозь глазами-рентгеном.
На последнем вопросе Вася очнулась. Она впервые услышала, что с людьми случается даже такое. Боже мой! Оказывается, ей еще крупно повезло.
– Нет, этого никогда не случалось.
– Понятно. Если хотите, можете полежать у нас для полного обследования. Лежать придется не меньше трех недель…
– Я не могу, у меня работа.
– У всех работа…
Здесь в кабинет настойчиво постучали.
– Наталья Никодимовна, пациент в шестой.
– Колите в вену, я иду.
Врачу некогда было уговаривать Василису. Здоровье – дело хозяйское, а ее ждут. Она на ходу что-то дописала на бумаге, которую отдала Васе, и устремилась к двери. Как локомотив.
– Спасибо. До свидания, – проговорила Вася уже в спину удалявшемуся доктору.
В другом конце коридора из палаты доносились ужасные хрипы и громкий стук.
– Быстро все разошлись. Что столпились? – скомандовала Наталья Никодимовна кучке любопытствующих.
«Ну и работа!» – думала Вася в ужасе, не дождавшись допотопного лифта с санитаром и стремительно сбегая по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и рискуя сломать ногу. Прочь от чужих страданий. «Каким сильным надо быть человеком, чтобы наблюдать такое. Точнее, жить в этом аду. Все так убого»… Никому нет дела до этих больных людей: очень молодых и совсем старых. Только одна смелая женщина в очках борется за них. Бабка говорила ей, что на работе эта врач от зари до зари, и семья у нее с таким графиком нормальная, муж и двое детей. Маргоша ведь у них прирожденный Штирлиц.
Когда Вася представила себя лежащей три недели в эдаком разгроме, она резко почувствовала себя лучше. Намного. Давление стабилизировалось, пульс – тоже. Все системы в организме моментально пришли в норму, хоть на орбиту запускай. Да, раньше надо было ей туда попасть, в такой реальный фильм ужасов. Одни половники чего стоят. Вообще, многим людям было бы полезно взглянуть на это хоть одним глазком. Так, для профилактики. Своя жизнь, которой они так недовольны, сразу показалась бы волшебной… А то зажрались совсем.
Бедность и одиночество – вот чего панически боялась Вася. Как и большинство людей, наверное, на нашей планете. И это нормально. Просто нас так долго и усердно приучали к мысли, что быть бедным – это хорошо. Слава богу, ничего у них не получилось. Только фразу «Богатые тоже плачут» Вася воспринимала неоднозначно. С одной стороны, все понятно. Но, с другой-то, лучше все равно быть богатым и плакать где-нибудь в районе Средиземноморья, покачиваясь на белоснежной яхте и потягивая клубничный коктейль, чем сидя в серой блочной пятиэтажке в обнимку с тараканами орошать слезами древний скрипучий диван, доставшийся от прабабушки.
Эту фразу умело у нас перевернули. Тот, кто это сказал, подразумевал одно, а у нас… Получилось грамотно и пошло. Типа, ребята, все нормально. Вы все видите сами – две руки, две ноги и одна голова. И тоже плачут. Так что не переживайте, не задавайтесь разными вопросами бытия, вы с ними похожи, практически все мы одинаковы.
Да, слезы у всех одинаковые. Соленые. Но лучше их проливать на шелковые подушки… Страшно банально, но факт.
Однажды у Васи завязался роман с одним журналистом, который приехал из Владивостока. Она так неожиданно сильно втрескалась в этого молодого человека, что сама удивилась. С ней такого, по сути дела, никогда не случалось, поэтому через их отлаженную годами «систему» подмены пропускать его решительно не захотела. Речи быть не могло. Он работал в их редакции, они подготовили вместе интересный материал. То есть работа сближала, поэтому днями и ночами они были неразлучны. Парень был красивый, невообразимо голубоглазый, будто с вылепленным, идеальным профилем. И далеко не дурак. Когда она была у него в квартире, внезапно ей стало нехорошо. Нет, сознание она не теряла, но была к этому близка. Молодой человек упросил ее не упрямиться, а вызвать «скорую», и когда врачи приехали, он спустился вниз, чтобы забрать какие-то нужные для работы документы у знакомого. Так совпало все. Доктор сделал расслабляющий укол, и только давление чуть снизилось, как Вася, спрыгнув с дивана, быстро нашла в ворохе бумаг интересовавшие ее маленькие бланки. Она нашла их накануне, роясь в рабочих тетрадках своего друга. Они готовили опять что-то общее, поэтому специально она нигде не шарила, у нее не было такой милой привычки, свойственной большинству женщин. Просто наткнулась на результаты анализов ее милого. На что они были сданы – совершенно непонятно, зато понятными оказались результаты. Они были положительные.
Пользуясь случаем, Вася решила поинтересоваться у врача и показала ему бумажки.
– Это опасно? – спросила она о главном.
– Очень, – ответил он кратко, нахмурился и с ярко выраженной жалостью посмотрел на нее. – Вам нужно срочно сдать анализы, чем быстрее, тем лучше. – Даже рукой махнул нехорошо, когда выходил. Недокторский был совершенно жест, не жизнеутверждающий.
Положительной на той бумажке оказалась реакция на гепатит С. В ту самую минуту Васе показалось, что она даже умереть может вместе с любимым. Ей не страшно. А вот жить без него… Зачем? Сначала она не придала значения перекосившемуся лицу доктора и слабо махнувшей руке. Но голова все-таки встала на место, и Вася спросила поздно вечером у своего милого про болезнь.
– Не волнуйся, она у меня на такой стадии, когда я не могу никого заразить, – «успокоил» ее любимый и принялся тут же что-то увлеченно печатать, будто говорили о краснухе.
– Но ты мог меня предупредить… Ведь не в игрушки играем, – спрашивала она тихо.
Разум действительно возвращался на покинутую временно территорию.
– Мне сказали в клинике, что я абсолютно безопасен, потому что прошел курс необходимой терапии. Сейчас я только долечиваюсь! – начал он заметно заводиться.
Говоря это, он словно специально вытащил из чемодана одноразовые шприцы, которых у него оказался целый мешок, достал ампулы с лекарством бледно-розового цвета с боковой дверцы холодильника и отработанным резким движением начал колоть себя в ногу. Картина была впечатляющая, Вася поежилась.
– Видишь, мне немного осталось доколоть.
– Вижу и все равно не понимаю, как можно было не предупредить…
– Сдай завтра анализы, и ты увидишь, что все нормально. Не надо в истерику впадать.
– Надеюсь…
Вася протряслась сутки, пока делали анализы, и они действительно оказались отрицательными. Любовь не то чтобы сразу прошла в связи с данным инцидентом, но как-то подзавяла. Вася была поражена тем вопиющим фактом безответственности, с которым столкнулась. «Отныне только с проверенными безопасный секс», – решила она для себя твердо. Вале о случившемся она все-таки рассказала, хотя догадывалась о реакции, которую вызовет ее история.
– Ты что, шизанутая на всю голову? – накинулась на нее сестра.
– Со мной первый раз такое… Я всегда предохраняюсь, ты сама знаешь, – мямлила Вася еле слышно.
– Мог быть и последний! Я же рассказывала тебе, что у нас происходит на работе. Про гепатит говорила. Нормальные люди, никакие не бомжи… Их столько, зараженных, приходит, беременные уже… – Валя сначала бурно ругалась, а потом села на кровать, обняв подушку, и расплакалась как маленькая.
Горючими, величиной с горошину, слезами.
– Валь, ты чего? – Васька, растерявшись, обняла сестру.
Такой реакции она все же не ожидала.
– Да ничего… Просто я не переживу, если с тобой… Что-нибудь… – Слезы текли рекой.
Она говорила правду. Валя не представляла себе жизни без своей бесшабашной сестры.
Когда волнения улеглись и соленые горошины высохли, Васька пустилась в невеселые рассуждения.
– Это что же, справку сначала требовать, чтобы предъявляли? «Молодой человек, сдайте анализы по списку, а потом уже будем общаться более тесно…» Потому что презик может порваться, оральный секс тоже под большим вопросом, да и поцеловаться даже полноценно – опасно… Мало ли что… Как жить?
Она серьезно озадачилась данной проблемой.
* * *
Это был волшебный вечер. Тогда в уютном итальянском ресторанчике они разговаривали обо всем, не стесняясь болтать о пустяках и высказывать свое мнение по поводу серьезных вещей. Мобильных у него было два, какие-то супернавороченные, космические, последние модификации. Звонили ему неоднократно, он каждый раз исправно отвечал, отдавал распоряжения, указания, но это не могло испортить общего лирического настроения. Наоборот, было интересно смотреть на него. Вернее, она не смотрела, она просто бесстыдно уставилась и ничего не могла с собой поделать. Как он говорит, искренне смеется, подпирает ладонью голову, мнет подушку на диване… Ей ужасно хотелось стать этой подушкой. Валя испытывала странное чувство, когда видишь человека в первый раз, а ощущение такое, будто хорошо его знаешь. Она чувствовала его. Мистер Совершенство…Просто красивый мужчина – это одно. У нас в средней полосе России это само по себе является большой редкостью, но если и случается наткнуться на такой экземпляр, то обычно он оказывается довольно скучным. В лучшем случае. В худшем – просто кретином. Все его серое вещество будет сконцентрировано на единственной мысли о себе неотразимом, да и тетки избалуют его страшно и бесповоротно своим вниманием. А вот если привлекательный внешне мужчина неожиданно оказывается еще и с хорошими мозгами… Явление, конечно, крайне редкое. Получается смертельный номер, который называется Супермен.
Так они сидели и любовались друг другом, Валя откровенно, а он – аккуратно. Ненавязчиво. Словно гладил ее глазами. Когда вышли в холодную мокрую ноябрьскую темень, Валя хотела было по привычке поежиться, но не смогла. У нее не получилось, потому что показалось, что за время, проведенное вместе с Ним, она перепрыгнула в другое измерение. Туда, где над головой переливается всеми цветами радуга, всегда тепло и где ничего не слышали о людских печалях.
В машине замолчали, смущаясь, как маленькие дети, строгого шофера, похожего на недовольного хомяка. Но тишина была не тягучей, она была наполнена особым смыслом. Просто они почувствовали себя заговорщиками. Они знали тайну, по крайней мере обладали золотым ключиком, а дверцу уж они обязательно найдут – дверцу к сердцу друг друга. Как от него пахнет… Ненавязчиво, еле уловимо и вкусно.
Тишину прерывает непонятная мелодия мобильного. Просто два телефона зазвонили одновременно, сливаясь и создавая не очень приятную для слуха канонаду.
– Сейчас, все понял. Я лечу, – отрывисто бросает Валентин в оба телефона одновременно.
Куда лечу? Зачем лечу? Валя замирает, инстинктивно спрятав лицо в цветы.
– На работе ЧП, – объясняет он спокойно. – Сейчас на «Войковскую» поедем, – говорит он водителю.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента