Казанцев Александр Петрович. Пылающий остров

   Коляска тронулась вновь.
   Рикша останавливался все чаще и чаще, но Кадасима не отпускал его.
   Несмотря на то что они продолжали ехать по главной улице, все вокруг изменилось. Каменные громады зданий исчезли. По обеим сторонам Гинзы шли теперь одноэтажные, редко двухэтажные деревянные домики. Рикша отвез старика словно на сто лет назад.
   Страшный ветер давал себя чувствовать. Бумага, натянутая на рамах стен, во многих местах была прорвана. Сквозь висящие клочья ее виднелась внутренность жилищ с лимонно-желтыми циновками, ширмами, картинками без теней.
   Кадасиме запомнилось в одном из таких отверстий испуганное женское лицо с высокой прической словно твердых, отливающих черным лаком волос.
   Непрекращающийся ветер приложил свою разрушающую силу везде. Гигантские вертикальные плакаты, испещренные столбцами иероглифов, давно были изодраны в клочья. Многие жерди, на которых они крепились, были поломаны. Даже неимоверно высокие телеграфные столбы совершенно явственно казались наклоненными на юго-восток. Да не одни столбы, даже приземистые расщепленные японские ели, нет, больше — даже сами полуигрушечные дома наклонились все в одну и ту же сторону. Их голубоватые ребристые крыши, казалось, готовы были сорваться, напоминая отогнутыми краями застывшие всплески волн.
   Казалось, что навалился на дома своей лютой и незримой тяжестью вырвавшийся из океанских тюрем тайфун. Но это был не тайфун.
   Генерал Кадасима хорошо знал, что это было такое. При очередной остановке рикши Кадасима спросил его:
   — Ты не боишься погибнуть, японец?
   — Я боюсь остаться без работы, но я не боюсь смерти, господин, — ответил рикша и снова взялся за лакированные оглобли.
   Дальше ехали молча.
   Наконец рикша остановился около небольшого двухэтажного домика. Кадасима сошел и расплатился.
   Рикша сделал удивленные глаза, но Кадасима повернулся к нему спиной и, подойдя к двери, стал снимать ботинки.
   Рикша еще раз пересчитал деньги.
   — Дайбутцу мой1, — прошептал он, — Он оставил мне двойную плату!
   1 Восклицание, призывающее бога.
   Рикша хотел броситься вслед за своим странным седоком, но тот скрылся за порогом дома.
   Кадасиму встретила, касаясь лбом циновки, еще не старая японка. Что-то процедив сквозь выкрашенные черные зубы, она протянула ему письмо.
   Генерал, неся в одной руке ботинки, другой взял письмо и, не взглянув на преклоненную женщину, вошел в дом.
   Робкий почерк, которым был написан адрес на конверте, заставил сердце его радостно сжаться. Забылись обиды этого дня. Не стесняясь присутствия женщины, Кадасима снял с себя мундир и брюки и с удовольствием облачился в поданный ему киримон. Сев на корточки, старик дрожащими пальцами стал разрывать конверт.
   Письмо было от его воспитанницы, маленькой девочки, находившейся сейчас в Париже, где Кадасима хотел дать ей образование.
   Как хорошо помнил Кадасима смешную детскую песенку, которую она когда-то распевала:
   Моси, моси, каме йо, Каме сан йо!2 2 Слушай, слушай, черепаха. Послушай, госпожа черепаха!
   Кадасима взглянул на длинную бумажную полосу, где им было написано для воспитанницы стихотворение старинного поэта:
   Два часа…
   Когда на небе месяц золотой, Нет даже тени от высокого бамбука.
   Старик вскрыл конверт и вынул письмо.
   «Отец, сердце холодеет у меня от мысли, что я сейчас вдали от тебя! Я получила твои деньги и письмо, где ты приказал продать все драгоценности и приобрести акцию спасения. У меня нет сил передать тебе весь ужас положения. В Париже все сошли с ума. Мне не понять, что происходит. В ресторанах с названием „Аренида“ творятся страшные вещи. Те, кто имеет деньги, ведут себя так, словно переживают последние дни Содома. Они стараются дожить свои дни. Они неистовствуют в своем предсмертном безумии…»
   Кадасима опустил письмо и остановившимся взглядом посмотрел на надувшуюся, готовую лопнуть бумагу наружной стены. Слышался истерический вой ветра.
   — Воздух мчится в Тихий океан, чтобы превратиться на острове Аренида в серую пыль, как в колбе мистера Вельта, — произнес Кадасима.
   — Что изволили вы сказать? — переспросила японка.
   — Ничего, — ответил старик и снова принялся за письмо.
   «…Они беснуются, сорят деньгами, но они не хотят давать деньги даже за лучшие мои драгоценности. Отец, проходит один день за другим. Стоимость акции спасения растет с каждым днем. И я начинаю думать, что мне никогда не купить ее. А когда я прихожу к этой мысли, мне начинает грезиться наш Ниппон, прозрачный розовый воздух и жизнь. Отец, мне начинает грезиться жизнь, как будто она может продолжаться! Тогда я падаю на пол и беззвучно рыдаю. Рыдаю, хотя, может быть, это и недостойно японки. Но это плачет не японка. Нет. Это просто девочка, которую ты так любил, которую покидает жизнь, не показав ей своего сияющего лица…»
   Подписи не было. Вместо нее почему-то расплылись последние иероглифы письма.
   Кадасима уронил руки и письмо на циновку. Потом он вскочил и, присев на корточки около телевизефона, судорожно стал набирать один номер за другим.
   Бывший председатель найкаку — совета министров — генерал Кадасима звонил в банки. Старик Кадасима хотел достать денег, чтобы купить своей девочке акцию спасения.
   Но в прекрасной стране Ниппон уже стало известно об отставке кратковременного председателя найкаку генерала Кадасимы. У банков не было денег для просто Кадасимы.
   Больше двух часов набирал старик дрожащими руками номера. Но все было напрасно. Банки и друзья знали уже о провале проекта.
   У старика Кадасимы на склоне лет не оказалось ни положения, ни друзей. У него не осталось даже надежды на спасение существа, которое он любил больше всего на свете.
   Тогда старик, не снимая киримона, надел на ноги деревянные гэта и почти бегом выбежал на улицу.
   Он бежал, задыхаясь, чувствуя на себе давление ветра, напоминавшего о неминуемой гибели.
   Старик бежал и почему-то шептал свои давнишние стихи, написанные очень давно, еще до получения генеральского чина:
   Звон и запах исчезают.
   Постоянства в мире нет.
   Кто же этого не знает, Кто мне даст иной ответ?
   Каждый день уходит в вечность, Каждый день подобен сну; Он уходит незаметно, Нас коснувшись на лету…
   Какой-то рикша перегнал старика, но Кадасима не остановил его, а вскочил в трамвай.
   В трамвае старик горько усмехнулся. Он услышал, что новый, заменивший его, Кадасиму, премьер-министр объявил по радио о готовности Японии сотрудничать с Советской страной в деле борьбы с мировой катастрофой.
   Через четверть часа Кадасима входил в великолепный подъезд банкирского дома Фурукава. Швейцары подобострастно открывали перед ним двери: они узнали его. Да, господин Фурукава здесь, в своем кабинете.
   Фурукава в жилете сидел в вертящемся кресле. Босой ногой он уперся в выдвинутый ящик стола, правой рукой что-то поспешно писал, а левой обмахивался веером. Увидев Кадасиму, он отложил перо и переложил веер в правую руку.
   Войдя в кабинет банкира, Кадасима преобразился. Он совсем забыл, что на нем не генеральский мундир, а домашний киримон и деревянные гэта. Гордо закинув голову, расправив плечи, он небрежно оперся о стол и сказал:
   — Сын мой! Великая дружба связывала меня с твоим отцом. Великая дружба связывала и нас с тобой. Я всегда носил ее в сердце. И она, эта священная дружба, привела меня сейчас к тебе.
   Банкир, искоса глядя на старика, энергичнее замахал веером.
   — Из этого письма тебе станет понятна моя просьба. Я рассчитываю, что ты поступишь, как поступил бы твой отец.
   Фурукава взял протянутое ему письмо и многозначительно сказал со сладкой улыбкой:
   — Я рад слышать, что вы, высокочтимый мой генерал, нашли возможность освободить свою благородную старость от государственных забот. Я тоже спешу закончить свои дела.
   Кадасима ничего не выразил на своем лице, но на сердце он почувствовал пустоту. Еще владея собой, он сказал:
   — Сын мой Фурукава! Я рассчитываю, что ты вспомнишь о том чисто моральном, незримом влиянии, какое оказал я на твои последние банковские дела, будучи автором известного тебе проекта и председателем найкаку.
   Фурукава читал письмо. Кадасима стоял перед ним, так и не приглашенный сесть.
   Банкир положил письмо перед собой, откинулся в кресле и замахал веером:
   — Вы говорите о том моральном, незримом влиянии, какое имели вы на мои дела в части посредничества по изготовлению кинжалов вакасатси? Вы требуете теперь расплаты?
   — Да, Фурукава, я осмеливаюсь напомнить об этом, потому что… — Старик замолчал, стараясь сохранить спокойствие.
   — Я позволю себе, генерал, рассказать вам одну старинную японскую историю… — Не дожидаясь ответа Кадасимы, банкир начал: — На улице Терамаки, в Киото, жили два соседа. Один из них славился необыкновенным искусством жарить рыбу. Другой же был если не скряга, то расчетливый человек. Он стал приходить к своему соседу, когда тот жарил рыбу, и, вдыхая ее умопомрачительный аромат, ел свой рис. Так, насыщаясь простым рисом, он испытывал наслаждение, будто ел замечательную рыбу.
   Фурукава прикрылся веером и посмотрел на старика. Тот, понурив голову, молчал.
   — Так продолжалось долго. Но вот искуснику по жарению рыбы пришла в голову мысль, что сосед, обладатель питающегося запахом носа, должен заплатить ему за это. Недолго думая он написал счет. Сосед принял бумагу и улыбнулся. — При этом Фурукава отвел веер в сторону и улыбнулся. — Затем он с той же улыбкой кивнул жене головой и приказал ей подать денежную шкатулку. Женщина повиновалась. Тогда он вынул из шкатулки пригоршню золотых монет, бросил их на блюдо и принялся трясти его так, чтобы деньги громко звенели. — При этом Фурукава вынул кошелек, позвенел находившимися в нем монетами и положил его на стол.
   — Потом сосед коснулся веером счета, поклонился и сказал: «Ну, теперь, надеюсь, мы квиты». — «Как! — вскричал удивленный повар. — Вы отказываетесь платить?» — «Нисколько, — ответил сосед. — Вы требовали платы за запах ваших угрей, а я заплатил вам звоном моих монет».
   Фурукава потрогал веером кошелек, наблюдая, как, согнувшись и шаркая по полу деревянными гэта, старик выходил из комнаты.

Глава VIII. ВЛАДЕЛЕЦ ЗАМКА

   На лугу за буковой рощей сиял жаркий, ослепительный день. Но в узкие стрельчатые окна сквозь толщу многовековых стен замка почти не проникало солнце. Узкие полосы светящейся пыли тянулись от каждого высокого окна к полу. Они походили на перегородки, белыми стенками разгородившие полумрак. Тени не рассеивались от этого, а казались еще гуще, темнее.
   Матросов внимательно оглядел пустынный зал и направился к двери. Шаги гулко раздавались под сводами.
   Новый владелец замка в одиночестве совершал свой первый обход. В сумрачных залах он встречал только полицейских, предусмотрительно расставленных офицером-датчанином.
   Итак, он добился возможности без помехи искать то, что ему было нужно. Но существует ли радий-дельта? Не нашел ли его еще раньше, Вельт?
   Матросов гнал от себя эти мысли. Надо скорее отыскать в лабиринте сырых и мрачных комнат ту, о которой говорил старик Кленов.
   К величайшему удивлению слуг, новый владелец замка обошел залы с радиометром в руках. Учащенные щелчки привели его к двери. Ручка, отличавшаяся по стилю от всех других, привлекла внимание. Это была та самая дверь, которую повредил Ганс при переноске аккумулятора, как рассказал ему об этом Кленов.
   Матросов, сдерживая волнение, открыл ее.
   Шкафы с книгами закрывали стены. Посередине комнаты виднелся бетонный постамент, а около него стояла в капризном ожидании миссис Вельт.
   — Она! — прошептал Матросов, имея в виду комнату, а не Иоланду.
   — Наконец-то! — воскликнула Иоланда. Закинув красивые белые руки за голову, она добавила: — А я думала, что этот восточный варвар не поймет! — И она беззвучно рассмеялась, обнажив ослепительную полоску белых острых зубов.
   Матросову было досадно, что ему мешает взбалмошная женщина, но он торопился и, мысленно махнув рукой на этикет, решил заняться тем, что больше всего его сейчас интересовало.
   Конечно, это та комната. Наверно, здесь все осталось так, как было. Вот на этой полке, примерно в полутора метрах от окна, несколько книг в золотых переплетах. Так говорил Кленов.
   Необычайное волнение овладело Матросовым. Он чувствовал, что плохо владеет собой. В это мгновение Иоланда подошла к нему почти вплотную.
   — Вы не задумывались, Тросс, над тем, что конец мира близок? А я все время думаю об этом! Мне кажется, что в последние дни Земли мы, последние люди, — она многозначительно взглянула на Матросова, — должны уметь задыхаться не от отсутствия воздуха, а от сжигающего чувства!
   Матросов поморщился. Однако недвусмысленно! В Америке ему удавалось уклоняться от ее атак!.. А вот здесь как бы не пришлось переходить к обороне.
   Внезапно на выручку Матросову пришло совершенно неожиданное обстоятельство: снаружи донеслась стрельба.
   Иоланда порывистым движением бросилась к окну. Дмитрий смотрел через ее плечо. Августовские солнце разливалось по сочным лугам. То там, то здесь оно вспыхивало и искрилось ослепительными блестками на колеблющихся штыках.
   Отовсюду двигались отряды вооруженных людей. Из-за холма, заросшего соснами, выползли танки. Через открытые ворога войска входили в замок.
   Терять время действительно было нельзя. Матросов опять очутился у шкафа и стал выбрасывать книги одну за другой. Он протянул за полку руку. Пальцы нащупали дверцу сейфа. Дрожащими руками Матросов вынул из кармана переданный ему Кленовым ключ.
   Взвизгнули заржавленные петли. Иоланда, припавшая к окну, не повернулась.
   Здесь ли радий-дельта? Рука шарила в пустоте. Эти мгновения казались вечностью. Наконец пальцы почувствовали холод металла.
   — Есть! — воскликнул Матросов.
   Иоланда обернулась. В руках Тросс держал маленькую металлическую коробочку.
   — Тяжелая какая! — прошептал Матросов.
   Радость, бурная, рвущаяся наружу радость переполнила Матросова. Этот огромный человек с седыми висками готов был прыгать на одной ноге. В руках у него был радий-дельта в той же самой свинцовой коробочке, в которой оставил его Кленов в начале века.
   Полный мальчишеского задора, Матросов схватил за плечи женщину и принялся ее трясти.
   — Победа, мэм, победа! — хохотал он.
   Иоланда сначала испугалась, а потом рассмеялась.
   Вдруг отворилась дверь, и неприятный гортанный голос произнес:
   — Я не помешал, надеюсь?
   Иоланда вскрикнула и отскочила.
   — Муж! — прошептала она. — Мы погибли!
   Матросов повернулся к Вельту, даже не потеряв веселою расположения духа.
   — Хэлло, мистер Вельт! — сказал он. — Полчаса прошло, а вы все еще здесь?
   Вельт медленными шагами подошел к Матросову.
   — Довольно! — крикнул он визгливо. Потом, сдержавшись, нарочито вежливо добавил: — Позвольте, сэр, познакомить вас с новым лицом, появившимся в замке.
   Следом за Вельтом в комнату вошел статный человек в военной форме, с холодным, надменным лицом.
   Матросов сразу стал серьезным и незаметно опустил в карман драгоценную коробочку.
   Военный поклонился Иоланде и, прищурив светлые ледяные глаза, осмотрел Матросова.
   Вельт, опершись рукой о книжный шкаф, молча наблюдал.
   — Полковник Уитсли, командир отряда межнациональной армии военной солидарности, — произнес сквозь зубы военный.
   Вельт неприятно усмехнулся.
   — Армия содействия, призванная пунктом «МР» договора западной солидарности, вступила на территорию союзной Дании, подверженной коммунистической опасности. Вы интернированы. Следуйте за мной, — процедил Уитсли.
   Иоланда бросилась к мужу и, прильнув к нему, что-то шептала на ухо.
   — Протестую, — спокойно сказал Матросов, — и настаиваю на немедленном предоставлении мне свободы и выезда на Родину.
   — Нет, — вмешался Вельт, — из моего замка не уйдет ни один человек. Этот джентльмен — мой гость. Сэр, это условие для удовлетворения просьбы об акциях спасения!
   Сзади Вельта стояла торжествующая Иоланда.
   Уитсли мельком взглянул на Вельта. Ударив перчаткой по руке, он сказал:
   — Как вам будет угодно, сэр. Мне известно ваше гостеприимство со времени вашего последнего парада, когда я был вашим гостем. Однако я прошу вас дать немедленно распоряжение лондонскому отделению концерна.
   — О'кэй! — сказал Вельт, усмехнувшись. — Все будет сделано.
   — Вас интересуют также и арестованные мною датские полицейские?
   — Ни в коей мере. Наоборот. Удалите их поскорее отсюда. Меня занимает лишь этот мой гость. Мы с ним мило беседовали, пока ваши войска подходили к замку по моему вызову. Правда, он забылся и принял меня за овечку.
   Матросов выступил вперед:
   — Вы представитель союзной власти, полковник. Я обращаюсь к вам с требованием выпустить меня отсюда. В противном случае я оставляю за собой право принять соответствующие меры.
   Уитсли повернулся в профиль и процедил сквозь зубы:
   — Это не касается армии, призванной сюда западной солидарностью. Воля владельца Ютландского замка, мистера Вельта, для меня священна. Вы, насколько мне известно, будете продолжать пользоваться его гостеприимством. Я удаляюсь, оставляя охрану в распоряжении владельца замка.
   — Владельцем замка датским правительством признан я, — сказал Матросов.
   — Датского правительства не существует уже полтора часа, — небрежно заметил Уитсли. — Владелец замка тот, кого признает союзное командование. Все. Прошу извинить меня, леди и джентльмены.
   Полковник Уитсли повернулся и, высокий, строгий, бесстрастный, вышел из комнаты.
   За окном с унылым однообразием выл ветер. В соседнем зале гулко зазвучали тяжелые шаги. В дверях, касаясь притолоки, остановился Ганс.
   Вельт насмешливо смотрел на Матросова:
   — Итак, сэр, теперь мы можем рассчитаться.
   — Фред, — прошептала Иоланда, снова приблизившись к Вельту, — повторяю, это только шутка! Не придавайте ей значения. Пусть он будет нашим пленником. Вспомните, он всегда был так предан нам!
   — Вспоминаю, миледи. Вас в Америке привлекали к себе его мышцы. Попрошу вас оставить ваши восторги! — огрызнулся Вельт и, обращаясь к Матросову, продолжал: — Я сожалею, мистер Тросс, или как там вас, Мак-Тросс! Я не смогу передать вам радий-дельта. Мистер Кленов не оставил мне никаких указаний ни о нем, ни о своем изобретении. Этой просьбы вашей я не смогу удовлетворить, но вторую вашу просьбу… — Вельт впился ненавидящим взглядом в Матросова, который спокойно пододвинул к себе стул и уселся, — но вторую вашу просьбу я выполню.
   — Что вы имеете в виду, мистер Вельт?
   — Я выполню ваше желание стать хозяином замка и остаться здесь до своих последних дней. Вы никуда отсюда не уйдете!
   — Вы хотите сказать, что я стал вашим пленником? Об этом немедленно будет поставлена в известность вся мировая общественность.
   — Что вы пугаете меня своей общественностью? Я окружен надежной защитой межнациональных войск, заинтересованных в моей охране. А вы в моей власти… сэр, — добавил он язвительно.
   Матросов поднялся.
   — Назад! — крикнул Вельт, отодвигаясь. — Ганс, взять его!
   Ганс крякнул и направился к Матросову.
   Матросов стоял и обдумывал, как должен он поступить. В кармане его лежал радий-дельта, нужный для спасения людей. Вельт купил командование, датчане арестованы. Лучше всего подчиниться. Позже можно будет дать о себе знать. Вдруг тяжелый кулак Ганса ударил его по голове. Это было подобно удару кувалды. В глазах у Матросова помутилось, инстинктивно он ухватился за спинку стула. Ганс закачался, превратился в двух Гансов, полез куда-то под потолок.
   — Ну? — грозно ухнул Ганс.
   Ярость затмила боль. Матросов почувствовал, что теряет над собой власть. Увидев снова приближающийся кулак Ганса, он инстинктивно отклонился. В тот же момент стул мелькнул в воздухе и обрушился на Ганса.
   Ганс тяжело грохнулся на пол. Обломки стула рассыпались по паркету.
   Матросов стоял, держа в руках револьвер.
   Раздался пронзительный визг Иоланды. Вельт крепко держал ее обеими руками.
   — Не смейте стрелять в женщину! — крикнул он, выставляя ее перед собой. — Ганс, хватай же его!
   Матросов отступил к окну. В дверях стояли солдаты, направив на него автоматические ружья.
   Матросов бросил револьвер и на мгновение взглянул в окно. Автомобиль, в котором он приехал с датским офицером, стоял во дворе. Ворота открылись, чтобы пропустить датских полицейских под конвоем солдат армии солидарности.
   Сержант прикуривал у привратника.
   Сдаться? А если будет обыск? Радий-дельта погибнет. Зачем он только взял его из тайника! Попав в плен, он нашел бы способ сообщить о местонахождении элемента, а теперь…
   — Я покоряюсь! — сказал Матросов, поднимая руки вверх.
   И в тот же миг раздался стреляющий звон высаживаемого стекла. В комнату ворвался ветер. Затрепетали листы брошенных на постаменте книг.
   С высоты второго этажа Матросов прыгнул на землю, как прыгал когда-то с яхты к акулам.
   В этот миг раздался крик Иоланды и звук второго высаживаемого стекла. Это Ганс прыгнул в окно.
   Упав на землю, Матросов услышал, как у него в кармане что-то хрустнуло. Пот сразу выступил на лбу от промелькнувшей мысли. Если прибор сломался…
   Размышлять не было времени. Матросов вскочил на ноги, увидел в нескольких шагах от себя автомобиль. Между ним и автомобилем высилась гигантская фигура Ганса.
   Расставив ноги и медленно переваливаясь, Ганс приближался к Матросову.
   Дмитрий наморщил лоб, согнулся и прыгнул навстречу.
   — Ах ты рваная покрышка! — закричал Ганс и с силой взорвавшейся бомбы ударил Матросова.
   Вернее, не Матросова, а пустое место. Неизвестно, куда тот исчез, во всяком случае, рука его коснулась подбородка Ганса, отчего огромная седая голова откинулась назад.
   Нельзя было представить человека, который устоял бы при таком ударе. Но Ганс только улыбнулся. Он любил достойных противников. Тем приятнее будет победа. Но пока Ганс смаковал будущее торжество, Матросов в несколько прыжков оказался у автомобиля. Он вскочил на сиденье и включил мотор.
   Ганс взревел от ярости. С неожиданной быстротой ринулся он к машине, но автомобиль сорвался с места и почти достиг ворот. Ошарашенный привратник отскочил в сторону. Ганс отстал от автомобиля лишь на два шага. Он упал вперед и ухватился за крыло. Автомобиль поволок его по каменным плитам двора.
   Из окна высовывался Вельт и что-то кричал. В другом окне виднелась Иоланда. Ветер рвал ее растрепанные волосы.
   Автомобиль тащил Ганса, но он все же умудрился подняться на ноги. Вот уже близки ворота. Крыло почти задело за них. И вдруг автомобиль остановился…
   Ганс побагровел, налился кровью. Обеими руками он держался за крыло, а ногой упирался в ворота. Колеса автомобиля вертелись, но машина не двигалась с места.
   Удивленный Матросов оглянулся и понял все. Мгновенно он дал задний ход, но было уже поздно. Три солдата направили на него автоматы.
   Матросов выключил мотор и откинулся на сиденье, спокойно смотря на небо.
   «Нелепая горячность! — подумал он. — Надо было сразу подчиниться, а теперь почти все погибло… Как мог я так опрометчиво поступить? Всю жизнь учился владеть собой — и вот, в решительную минуту…»
   Ганс скрутил Матросову руки и вывел его из машины.
   — Здоровы же вы, молодчик! — пробурчал он. — Жаль, что не пришлось с вами встретиться, когда я был помоложе.
   По двору шел Вельт. Красные пятна выступили на его лице.
   Солдаты вывели из ворот автомобиль. На серой военной машине проехал Уитсли, вежливо приложив руку к козырьку.
   Вельт прищурился и сказал Гансу:
   — Хэлло, убрать всех со двора! Чтобы в замке не осталось ни одного человека. Запереть ворота. Я хочу выполнить свой план без свидетелей.
   Матросов опустился на массивную каменную плиту и непринужденно рассматривал обветрившуюся серую стену. Молча наблюдал он, как выходили через ворота все слуги Вельта, как ушли солдаты. Последним вышел привратник, Ганс запер ворота.
   Вернулся он с железным ломом в руках.
   — Жаль, что мне не удалось с вами подраться!.. — буркнул он. — Я вам еще за яхту должен.
   — Довольно болтать! — грубо прервал Вельт. — Делайте свое дело!
   Ганс покорно взялся за лом и, предложив Матросову встать, отвалил тяжелую плиту. Это было под силу, пожалуй, только такому силачу, как Ганс.
   Иоланда испуганно схватила мужа за руку.
   Под плитой зияло черное отверстие.
   — Вот квартира, достойная владельца Ютландского замка! Там кончил жизнь один из них. Теперь кончите вы, мистер Мак-Тросс. Но не беспокойтесь: вам дадут еды и питья, чтобы вы могли «владеть» замком до последних дней мира, сэр. Вы видите, что я обращаюсь к вам, как вы того желали. Вы задохнетесь одновременно со всеми своими земляками и единомышленниками.
   Матросов сразу повеселел. Это удивило Вольта. Он стал торопить Ганса. Гигант спрыгнул в подземелье.
   — Босс, здесь по-прежнему валяются человеческие скелеты! Один из них на цепи.
   — Прежде оба были на цепи. Одну цепь в прошлый раз мы унесли. Ко второй приковать его! Пусть проведет весь остаток своих дней в собственных владениях, в приятной компании! Один из скелетов ведь женский… Надеюсь, это не доставит вам мук ревности? Или я не угадал?.. — Последние слова Вельт прошипел на ухо жене. — Или, может быть, вы бы предпочли, чтобы я заменил тот скелет вашим?