Казанов Борис. Полынья

   Подошел Ветер, сунул рюмку:
   - Резко!
   - Ты что придумал со сферой, Ваня?
   - Что там думать? Жгли электродами... Юрик! Мне просто смешно.
   - А что?
   - Подставь шланг, и все.
   Суденко остолбенел... Как просто! Наберут газ для барокамеры, без всяких хлопот. Но дело не. только в этом. Протянет шланги в помещения, заполнит воздухом для герметизации. А газом из полости заполнит коридор. С помощью вентилей будет просто производить смешивание... К тому времени, как давление ослабнет, коридор будет готов. Да один этот коридор, закупоренный наглухо, обеспечит подъем "Шторма".
   - Идея, Ваня, на высший класс... Почему же смолчал вчера?
   - Да ты б раздел пароход! Не пожалел.
   - Напрасно так думаешь! Ну, ладно... Хочешь за идею ружье? "Ижевка", настоящая...
   - Мне надо "кривое" ружье, - невесело пошутил тот. - Чтоб пальнуть по жене и теще.
   - Чего так?
   - Захожу домой, не был около года. Сын уроки делает, даже не поднял головы. Теща вяжет. Жена пробежала на кухню: "Садись завтракать". А ночью не пустила к себе: "Еще сделаешь что, а мне расхлебывай"... Ну, я ничего не сказал, а когда уходил, взял транзистор и швырнул об стенку, чтоб не орал.
   - Что разбил, Ваня? - поинтересовался токарь "Агата".
   - "Ригу".
   - А у меня к ней как раз запчастей нет...
   - Приходи, дам.
   - Хорошо! - обрадовался он.
   Подлипный, протягивая руку, спросил:
   - Ну что, добился своего?
   Смотрел он с таким приготовленным выражением, словно ожидал услышать нечто очень забавное. Суденко, понимая, что серьезно отвечать нельзя, сказал:
   - Условие было насчет "Полярных зорь"? Теперь будет повод.
   - Вот это - другое дело!.. Слушай, тут Ильин просится к нам. Я не против. А Ветер не против к вам. Идешь на обмен?
   - Меняешь Ветра на Ильина?
   - А что Ветер? Букашка... Полез раз, метров на пятьдесят. Вылез весь в крови, в соплях...
   Юрка, в куртке, с чемоданом, стоял на трапе. Тряс руку Ковшеварову. Они вроде прощались... Ильин некрасиво повел себя, согласившись на предложение Маслова втихаря, за его спиной. А сейчас уходил, совершая предательство: ведь он был завтра необходим.
   - А со мной, - спросил старшина, - не хочешь подержаться за ручку?
   Ильин сунул руку, покраснев:
   - Не забывай про меня, меня...
   - В поход собрался? К турецким берегам?.. - И вдруг потянул к себе: -Да ты же помрешь без меня, без Гриши!..
   Ильин, притихнув, роняя слезы, молчал. Суденко прибавил голос:
   - Иди в каюту!
   Ильин, поколебавшись, сунулся с чемоданчиком обратно.
   Подлипный начал торопить своих, чтоб пересаживались в шлюпку. Принялись искать дневальную. Суденко вспомнил, что видел Аннушку на камбузе. Она стояла возле плит, глядя в иллюминатор, на Маресале.
   - Анна, зовут.
   - Картошка сварилась, сейчас закипит суп, - ответила она, не оборачиваясь. И сказала, вздрогнув спиной: - Гриша на баяне не доиграл...
   - Не переживай, Анна! Мы тебя женим.
   - Орлы, время! - кричал Подлипный.
   В последний момент кто-то схватил Филимона, ползавшего по спинам людей в шлюпке, и швырнул на причал. Взлаяв от огорчения, Филя не пошел на "Кристалл", а потрухал по угольной дороге в поселок.
   - Кричите из пузыря!
   - Идите к черту...
   Уехали.
   Величко крикнул Суденко, что скоро освободится: пора было в устье, за Машей. Старшина спустился к Данилычу, чтоб сделать распоряжение. Зашел в эту каюту впервые, где электромеханик жил с мотористами. Данилыч лежал среди переборок, заклеенных красотками, маленький, в беретике с "антенной" и облегающем детском свитерке и широких штанах с раздутыми карманами.
   Как только увидел Суденко, тихо, без слова поднялся, хотел идти.
   - Лежи, Данилыч. Просто проведать... Как у тебя с напряжением?
   - Без берегового - голодно, - ответил он. - Но колокол будет ходить.
   - Надо запускать компрессор. Сегодня море с брызгами.
   - Уже взяли воздух. Еще утром.
   - Добро.
   Видя его, потерянного, с потухшими глазами, старшина не решился сразу уйти. Повторил пословицу, прилипшую к языку:
   - Не переживай, Данилыч! Мы тебя женим, на молодой...
   Ответил серьезно:
   - Была у меня подруга, жили пять лет. Работящая, но пила. После ужина с пяти часов, как ляжет, так и не поднимается до утра. Я с ней ничего не мог сделать. Потом говорю: "Знаешь, подруга, давай разведемся!" - и развелись.
   - Правильно сделал.
   - Она такая женщина, понимала жизнь... - сказал он изменившимся голосом. - Только пропащая была. Вот на коленки становился перед ней..
   - Вспоминаешь?
   Он нахмурился, вынул из карманов кулаки:
   - Любви нет, только уважение...
   По дороге открыл дверь в каюту механиков. Там продолжался бесконечный спор:
   - Ты про "Сирену" говоришь?
   - Я видел "Сирену", вот такие фары на гафеле! "Нивелир" видел?
   - Это как "Кострома"?
   - Как "Балхаш", трехсоттысячник. Возил жмых в Голландию.
   - Ты, наверное, имеешь в виду "Оленегорск"? Типа "О"?
   - Да нет! Иллюминаторов нет, вверх открывается. Под каждой койкой крыса.
   - Так это же "Грабарь", головное! Типа "Г".
   Закрыл дверь.
   Пошел набак, чтоб посмотреть буксир.
   Начал осмотр с носовых клюзов, где концы были соединены громадной скобой, не сдавливавшей их, а висевшей вроде стальной серьги. Назначения этой болванки старшина не понял и повел рукой дальше, по манилам, обвернутым кожей, а поверх еще слоями парусины, плотно зарученной схватками каболки с наложением "бензельской марки", как с морской печатью. А от этого перегиба, где кончался проводник, отходили контрольные концы, которые лежали на кнехтах вольно, в две-три восьмерки, без добавления стальных тросов, издревле прикладывавшихся к растительным. Кутузов преследовал здесь какую-то цель, и, постепенно отгадывая, что он хотел, Суденко уяснил и простоту соединений на шпиле и барабанах лебедки, и назначение колодцев уложенной слабины, и объяснил для себя загадку со скобой: она будет отходить с концами до носовых отверстий, создавая при ударе толчок, восстанавливающий движение. Трудно было так сразу сказать, что здесь сотворено, поскольку буксир показывает себя в море, но в этой работе, являвшейся вершиной боцманской науки, именно в том виде, в каком она была преподнесена, включавшая в себя риск как непременное условие, открывалась какая-то новая грань кутузовских знаний, отсвечивавших блеском настоящего палубного гения.
   Сам Кутузов в это время отбивался от Лепика, толстого комэска с ледокола, который прилетел подобрать водолазов, спящих на "Кристалле".
   - Валек! Где же ты был? - кричал он, таща его в пост. - Да я тебя с утра по всей Арктике ищу...
   Кутузов, хоть и отталкивал его, но был обрадован:
   - Пусти, Константин: ты пьян.
   - Стой! Только не встревай... Кто пьян? Хочешь, на одной ноге? Ну, ладно... Смотри, на двух!..
   - Отстань!
   Но от Лепика не так-то просто было отвязаться.
   - Погоди! А ну-ка примерь животик... Чей больше? То-то! Кто тебя в Провидении спас? Снял с перегрузом со льдины? Да я же тебя люблю! - Он расцеловал Кутузова в толстые щеки. - Ты чего такой? Головка болит?
   Кутузов, разжалобившись, припал:
   - Не взяли, Костя, на "Агат"... Меня! Лучшего боцмана флотилии...
   - Стой! Не перебивай... А что такое "Агат"? Мундир заграничный! Чем хуже "Кристалл"? Это же самолет! Жора, скажи?
   - "Кристалл" не хуже.
   - Лучше! Весь цвет Арктики тут... Скажи, Джон?
   - Твоя правильно.
   - Пошли, Багратион!
   Кутузов шмякнул феску...
   Величко окликнул с верхней палубы:
   - Поехали?
   - Обожди, Миша... Шаров здесь?
   - Отдыхает в каюте.
   - Миша, подожди! Только не обижайся, ладно?
   Величко засмеялся:
   - С Лешей поедешь?
   - Да.
   Как-то не торопясь, расчехлили шлюпку, поставили на воду. Шаров, отвинтив бак, долил его бензином, который сливал из длинного короба, без лейки. Потом, обмотав вокруг руки шпагат, дернул. Двигатель завелся, и они поехали. Вначале бухтой, в объезд угольной дороги. Потом вошли в устье и свернули еще раз в залив, где светилось одно окно. Это окно приближалось, и Суденко оглянулся назад: опять туда, на море, словно хотел представить, каким оно будет завтра.