Страница:
За пять лет, проведенных Сервантесом в плену, в полном блеске проявились высокие качества его души: его свободолюбие, умение смотреть опасности в глаза, огромная сила воли, предприимчивость. Там же выявились и другие ценные его свойства - доброта, благородство, чувство товарищества, чувство долга. Организатор трех неудачных попыток к бегству, Сервантес всегда принимал на себя всю ответственность, хотя и мог поплатиться за это мучительной смертью. Своей смелостью он внушил уважение даже такому палачу и истязателю, каким был Гассан Паша. Находясь в условиях жесточайшей неволи, Сервантес не только не терял веру в возможность избавления, но и поддерживал эту веру в других... Сервантесу пришлось ждать годы, пока семья ценой полного разорения сумела скопить необходимую сумму для его выкупа. Наконец 19 сентября 1580 года Сервантес был освобожден и 24 октября покинул Алжир, чтобы ступить через несколько дней на родную землю.
Пять лет, проведенных писателем в неволе, еще в большей степени, чем военная служба, наложили отпечаток на всю его жизнь и на все его мировоззрение. "Алжирская" тема вошла в его творчество, облекаясь то в форму повестей, то вставных эпизодов ("История пленника" - XXXIX, XL и XLI главы первой части "Дон Кихота") или, наконец, комедий. Но еще важнее тот факт, что именно пребывание в условиях жесточайшей неволи, тоска по горячо любимой родине, страстное желание вырваться на свободу, тягостная зависимость от выкупных денег - все это, вместе взятое, должно было укрепить в Сервантесе и довести до наивысшего накала жившие и без того в его душе любовь к родине, к свободе и ненависть к власти золота, от которого зависела судьба стольких людей.
Родина встретила Сервантеса неласково. Уже с первых шагов он смог убедиться, что он, заслуженный ветеран, участник Лепантской битвы, на родине никому не нужен и всеми, кроме своих близких, забыт. Семью он тоже нашел в состоянии весьма плачевном. Отец его окончательно оглох и в связи с этим вынужден был отказаться от врачебной практики (он умер в 1585 г.). Главой семьи до конца своей жизни сделался Мигель. Вместо более или менее обеспеченной и спокойной жизни, на которую Сервантес мог рассчитывать, возвращаясь на родину в 1575 году, ему пришлось сразу же начать поиски работы. Неизбежная спутница писателя - нужда опять наложила на него свою руку. Перед Сервантесом открылись две возможности: вернуться на военную службу или зарабатывать на жизнь литературным трудом. Сервантес вступил на первый путь, суливший большие возможности.
Восьмидесятые годы XVI столетия в политической жизни Испании были отмечены присоединением к Испании в 1581 году Португалии и дальнейшим усилением борьбы за владычество на морях. Эта борьба привела Испанию в 1588 году к катастрофе гибели в водах Ла-Манша и Северного моря огромного флота, готовившегося к нападению на Англию. Флот этот, носивший горделивое название "Непобедимой Армады", был на пути застигнут и рассеян бурей. Но само по себе освоение территории Португалии и ее колоний, а также подготовка хотя и провалившейся, но все же грандиозной по своим размерам попытки захвата Англии открывали широкое поле деятельности для предприимчивых людей, а именно таким и был Сервантес. Вернувшись на военное поприще, он сперва пробовал найти себе применение в Португалии. В 1581 году в качестве военного курьера ездил в Северную Африку, в Оран и некоторое время состоял при ставке герцога Альбы в Томаре. Однако, по-видимому, разочаровавшись в военной службе, которая не принесла ему материального благополучия, Сервантес окончательно от нее отказался. Приходилось искать другой, более надежный источник существования. Между тем материальное положение семьи за это время не только не улучшилось, но становилось с каждым годом все тяжелее, тем более, что семья пополнилась внебрачной дочерью Сервантеса, Исавелью де Сааведра. Не помог подняться семье и брак Мигеля (1584) с уроженкой города Эскивьяс, девятнадцатилетней Каталиной де Саласар-и-Паласьос, принесшей ему очень маленькое приданое. Будущее не сулило писателю и его семье ничего радостного. Заработок Сервантеса был, по-видимому, в эти годы случайным. В 1587 году, покинув на время семью в Эскивьясе, он стал искать счастья на стороне и с этой целью перебрался на юг страны, в Андалусию, которая благодаря своим оживленным торговым связям с американскими колониями открывала широкие возможности для частной инициативы. Следующие по времени пятнадцать лет Сервантес прожил в Севилье, крупном торговом центре и наиболее богатом городе Андалусии.
Счастье на первых порах как будто улыбнулось писателю. В связи с безумным предприятием по захвату английского побережья, которое занимало тогда все мысли королевского правительства и являлось основной его заботой, Андалусия в восьмидесятых годах XVI столетия была главным районом, откуда шли поставки на армию и флот, и притом в огромных для того времени размерах. Совершенно естественно, что самый размах продовольственных операций требовал большого обслуживающего их аппарата. Осенью 1587 года Сервантесу удалось получить место комиссара по срочным заготовкам для "Непобедимой Армады" в городах и селах, расположенных в окрестностях Севильи.
Поставки на армию в основном производились путем реквизиции излишка продуктов у населения. Для людей с нечистой совестью, для "рыцарей легкой наживы", поставки были средством быстрого обогащения. Но там, где другие продовольственные комиссары наживали взятками, хищениями и т. п. целые состояния, Сервантес терпел одни неудачи. Он предпочитал жить на скудное жалованье, которое выплачивалось к тому же весьма нерегулярно. Нежелание Сервантеса идти на сделки с совестью едва не кончилось для него трагически: добросовестное выполнение комиссарских обязанностей вовлекло его в спор с церковным управлением в городке Эсихе и грозило ему отлучением от церкви, а это, в свою очередь, могло привести его в застенки инквизиции. К тому же Сервантес при всем его большом и трезвом уме не отличался аккуратностью. Небрежность в отчетах вела к столкновениям с органами финансового контроля, к обвинениям в незаконных реквизициях, в утайке денег. Одно из таких столкновений закончилось для Сервантеса заключением, правда, кратковременным, в тюрьму города Кастро-дель-Рио (1592). Таким образом, служба в продовольственном ведомстве не только не улучшила материального положения Сервантеса и его семьи, по-прежнему жившей в Мадриде, но, наоборот, еще более осложнила его и ухудшила.
Новое назначение на место сборщика налоговых недоимок в королевстве Гранады, состоявшееся в середине 1594 года, явилось для Сервантеса источником новых бедствий. Съездив в Мадрид и обеспечив себя денежным поручительством, Сервантес приступил к сбору недоимок и уже в августе того же года смог передать севильскому банкиру Симону Фрейре де Лима для перевода в Мадрид сумму в семь тысяч четыреста реалов. Именно здесь Сервантеса постигла очередная неудача, по своим размерам превзошедшая все остальные. Банкир объявил себя банкротом, и хотя казначейству и удалось взыскать с него врученную Сервантесом сумму, однако дело этим не кончилось. Несмотря на то, что Сервантес сдал в законном порядке казначейству весь остаток собранных им недоимок, казначейство, обвинив его в сокрытии, предъявило ему значительный по своим размерам иск. А так как Сервантес не смог привести доказательства своей невиновности и уплатить по иску, то он был в сентябре 1597 года посажен в Севильскую королевскую тюрьму, в которой и просидел около трех месяцев. Новое тюремное заключение все по тому же делу о сокрытии сумм постигло его и в 1602 году. Однако власти на этом не успокоились. В ноябре 1608 года, то есть через десять-одиннадцать лет после предъявления иска, они снова вызвали Сервантеса для дачи показаний. Это все, что дала королевская власть "заслуженному ветерану войны", проливавшему за нее кровь на полях сражений и честно исполнявшему возложенные на него тяжелые обязанности по реквизиции и сбору недоимок.
В 1604 году Сервантес расстался с Севильей и поселился во временной столице Испании - городе Вальядолиде, куда затем переехали члены его семьи (за исключением жены, продолжавшей жить в Эскивьясе). К этому времени семья Сервантеса уменьшилась - во Фландрии погиб его младший брат и товарищ по алжирскому плену Родриго - и состояла теперь из двух его сестер, Андреи и Мадалены. внебрачной дочери Исавели де Сааведра и племянницы Костансы Овандо. Материальное положение семьи продолжало оставаться бедственным.
Переездом в Вальядолид завершается третий и очень важный период в биографии Сервантеса, охватывающий двадцать пять лет его жизни, - период окончательного становления его таланта. К третьему периоду творческой жизни Сервантеса, иногда не совсем правильно называемому "севильским", хотя в него входят и произведения, написанные им в первые годы по возвращении на родину из алжирского плена, относятся его пастушеский роман "Галатея" и до тридцати драматических произведений, "комедий", большая часть которых до нас не дошла.
Сведения о драматургии Сервантеса "севильского" периода его творчества ограничиваются тем, что говорит о своих ранних драмах сам Сервантес в предисловии к выпущенному им в 1615 году сборнику "Восемь комедий и восемь интермедий", где он сообщает, что в театрах Мадрида были играны его "Алжирские нравы", а также "Разрушение Нумансии" и "Морское сражение", и признает себя автором написанных им в то время двадцати или тридцати пьес. Не дошедшее до нас "Морское сражение", насколько мы можем предположить по заглавию пьесы, прославляло знаменитую победу при Лепанто, сыгравшую такую роковую роль в жизни Сервантеса. Написанные вскоре после возвращения его на родину и не позднее 1585 года "Алжирские нравы", несмотря на наличие в них излюбленной Сервантесом темы всепобеждающей любви, явились горячим протестом против того равнодушия, с которым относилось королевское правительство к горестной судьбе алжирских пленников. Своим пафосом, своей предельной для того времени реалистической силой "Алжирские нравы" возбуждали в испанском зрителе гнев против жестокосердия и черствости властей.
Что касается третьей из упоминаемых Сервантесом в предисловии к сборнику 1615 года ранних его пьес, "Нумансии", то это одна из вершин испанского театра Золотого века. Относящаяся, по-видимому, к концу восьмидесятых годов XVI столетия, трагедия повествует о беспримерном героизме защитников древней столицы кельтиберов Нумансии, осажденной в 134-133 годах до н.э. войсками римского полководца Сципиона. Глубокий патриотический смысл "Нумансии", тот факт, что героем ее является народ, прославлению которого служит трагедия, обеспечили ей успех у зрителя. Не приходится удивляться, что "Нумансия" оказалась самой живой из всех пьес Сервантеса. В переработке Рафаэля Альберта она шла в Мадриде в годы героической борьбы испанского народа против объединенной международной реакции.
Началом следующего, подлинно великого периода в творчестве Сервантеса, периода, давшего миру его бессмертный роман в двух частях "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский", его замечательные новеллы, сборник "Восемь комедий и восемь интермедий", поэму "Путешествие на Парнас", важную не только в автобиографическом отношении, но и обнаружившую большой поэтический талант ее автора, а также "Странствия Персилеса и Сихизмунды", следует считать первые годы XVII столетия, точнее, 1603 год, к которому, по-видимому, относится начало написания "Дон Кихота". Эти даты устанавливаются на основании слов самого Сервантеса, что его роман родился "в темнице, местопребывании всякого рода помех, обиталище одних лишь унылых звуков". Писатель, вернее всего, имел в виду свое заключение в севильской тюрьме в 1602 году. "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский" является не только вершиной творчества Сервантеса и одним из величайших созданий мировой литературы, но и основным произведением заключительного периода его творчества.
Роман, как известно, состоит из двух частей, причем вторая часть была написана Сервантесом на десять лет позже первой. Между обеими частями стоят другие произведения Сервантеса, а именно: "Назидательные новеллы" (1613) и "Восемь комедий и восемь интермедий", составивших сборник 1615 года. Однако все эти произведения, несмотря на их бесспорно крупные художественные достоинства, меркнут в свете гениального романа: так велики те сокровища ума и сердца, которые собрал в нем автор.
О "Дон Кихоте", о всечеловеческом и национальном значении романа написаны тысячи страниц. Вряд ли найдется среди писателей с мировым именем хотя бы один, кто не выступил бы со своим толкованием романа или суждением о нем. По словам Поля Лафарга, "Дон Кихот" был любимой книгой Карла Маркса. В дореволюционной России о романе высказывались Пушкин, советовавший Гоголю в момент создания им "Мертвых душ" брать пример с Сервантеса, Белинский, не скупившийся на восторженные похвалы "Дон Кихоту", Герцен, Чернышевский, Тургенев, противопоставивший в своем знаменитом очерке эгоизму Гамлета прекраснодушие ламанчского идальго, Достоевский, Горький, Луначарский. Известно, как любил в детстве историю хитроумного идальго Маяковский, какую благотворную роль сыграл он в формировании художественного дарования многих советских писателей (К. Федина, Вс. Иванова и др.). Доказывать величие книги, выдержавшей все испытания веков, было бы делом нелепым. Поэтому мы здесь расскажем лишь то немногое из истории романа, что необходимо знать каждому, чтобы лучше понять его.
Роман, как мы уже говорили, состоит из двух частей, при всем единстве фабулы существенно отличающихся друг от друга. "История хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского", к написанию которой Сервантес приступил на пятьдесят пятом или пятьдесят шестом году своей жизни, умудренный большим и притом весьма горьким житейским опытом, была, по-видимому, задумана в форме повести, сходной с теми, которые позднее составили сборник "Назидательных новелл". Возможно, что на возникновение ее сюжета повлияли какие-нибудь случайные обстоятельства (знакомство с анонимной "Интермедией о романсах", герой которой, сельский житель Бартоло, начитавшись, подобно Дон Кихоту, рыцарских романов, отправляется на войну с англичанами) или литературные воспоминания (новелла флорентийца Франко Саккети). Однако Сервантес отвел чисто анекдотической стороне только первые пять глав своего романа. Как писатель, наделенный огромным художественным чутьем, Сервантес, дойдя до шестой главы, то есть до окончания эпизода первого выезда Дон Кихота, по-видимому, осознал, какие богатейшие возможности предоставляет ему избранный им сюжет. Не лишено вероятия предположение, что успех пяти первых глав, с которыми автор мог познакомить друзей или представителей литературного мира, побудил его продолжить повествование.
На протяжении всего своего романа Сервантес стремится убедить читателей, что единственной причиной, побудившей его писать, было стремление высмеять нелепости рыцарских романов, убить их "силой смеха". Учитывая большую популярность этого литературного чтива - достаточно отметить, что с1508по1612 год в Испании появилось около ста двадцати произведений рыцарского жанра, из которых лишь немногие, вроде "Амадиса Галльского" или "Пальмерина Английского", обладали художественными достоинствами, - приходится признать законность и важность предпринятой Сервантесом борьбы. Вместе с тем мы знаем, что, "расправившись" с рыцарской литературой в шестой главе первой части романа (истребление рыцарской библиотеки Дон Кихота), приведя своего безумного героя в соприкосновение с окружающей его жестокой действительностью, Сервантес строго судит не только его, но и окружающую его социальную несправедливость. По мере развития действия пародия осложняется, она перестает быть чисто книжной, ее обличительный характер становится все очевиднее. Она продолжает играть роль связующего звена, необходимого для сохранения единства действия, но поскольку сатирическая направленность романа могла вовлечь автора в конфликт с инквизицией, тем более для него страшной, что он во время своей службы по интендантскому ведомству едва не был отлучен от церкви, Сервантес в дальнейшем вынужден прибегнуть к маскировке: он вводит в роман "арабско-ламанчского историка" Сида Ахмета Бенинхали и приписывает ему отдельные из своих сатирических высказываний. Сервантес в этом случае оказался много дальновиднее своего героя: Дон Кихот, по замечательному выражению Карла Маркса, "должен был жестоко поплатиться за свою ошибку, когда вообразил, что странствующее рыцарство одинаково совместимо со всеми экономическими формами общества"5. Испытав на себе противоречие между мечтой о Золотом веке и испанской действительностью и помня, что в 1559 году Филипп II устроил невиданное по своим размерам публичное сожжение "еретиков" (под это понятие инквизиция подводила не только морисков и евреев, но и всех инакомыслящих), Сервантес должен был проявлять особую осторожность. И надо удивляться, с какой смелостью и гениальной находчивостью сумел он обойти подводные камни, стоявшие на его пути.
Гениальным по своей проницательности представляется самый выбор главных героев романа - рыцаря и его оруженосца. Сервантес не случайно взял их из среды испанского захудалого дворянства - идальгии, к которой принадлежал он сам, и безземельного крестьянства, составлявших в его время основную массу населения. Неся большую социальную нагрузку, образы Дон Кихота и Санчо Пансы предоставляли Сервантесу исключительные по своей широте и глубине возможности. В уста рыцаря, прикрываясь его безумием, Сервантес вкладывал все те уроки нравственного совершенствования, политической мудрости и честности, которые он хотел преподать своим современникам.
В эти уроки Сервантес вложил свой богатый жизненный опыт и сокровища своей духовной культуры, своей образованности, в которой гармонически сочеталось наследие античной и национальной испанской старины с лучшими достижениями итальянского Возрождения, в которой плоды восточной, арабской и еврейской философии находили себе место рядом с "Похвалой глупости" Эразма Роттердамского и философией Луиса Вивеса, в которой ученая поэзия прекрасно уживалась с напевным стихом испанских народных романсов. Устами Санчо Пансы говорит многовековая народная мудрость, находящая себе выражение в богатейшем испанском фольклоре, составляющем одну из основ романа, здравый практицизм крестьянина с его вечной тягой к земле (именно этой тягой объясняются постоянные мечты Санчо об острове). В сущности, великий роман Сервантеса - это непрекращающийся диалог рыцаря и его оруженосца. Без Дон Кихота немыслим Санчо, так же как без Санчо немыслим Дон Кихот. Непрерывный обмен мнениями жизненно необходим обоим; он ведет к взаимному обогащению, к гармоническому слиянию двух начал: возвышенной гуманистической мысли и здоровой народной мудрости. Обмен очень широк и касается большинства жгучих для того времени вопросов; во многих случаях он носит (особенно во второй части) хотя и скрытый искусно, но ярко обличительный характер. Этому способствует самый выбор места действия романа: почти все действие романа развертывается на фоне кастильской деревни, в одной из самых бедных испанских провинций - в пустынной, холмистой Ламанче с ее мельницами, проезжими дорогами, харчевнями, с ее плутоватыми, невежественными, добрыми и несчастными людьми.
Во время пребывания своего в герцогском замке, где герои становятся предметом издевательств со стороны герцогской четы и ее прихвостней, они на время разлучаются. Но эта разлука служит красноречивым доказательством прочности их дружбы, плодотворности их союза. Санчо, всерьез поверивший в свое шутовское губернаторство, проявляет недюжинный талант администратора. Главы второй части романа, посвященные его губернаторству, равно как и те мудрые советы, которые дает Дон Кихот своему оруженосцу перед отправлением его на остров, представляют собою острую сатиру на социальную несправедливость и уродство испанского государственного строя в царствование трех Филиппов, уродство и несправедливость, частой жертвой которых был сам Сервантес. Рыцарь очень скоро убеждается в нелепости дальнейшего своего пребывания при герцогском дворе. Отказ Санчо от губернаторства, его встреча с Дон Кихотом, отъезд их обоих из замка и тот вдохновенный гимн свободе, который писатель вкладывает в уста рыцаря, знаменуют собою моральную победу героев над окружающим их миром алчности, тунеядства, себялюбия, духовного ничтожества, жестокости, олицетворением которого в романе является не только герцогский замок с его гнусными обитателями, но и вся испанская действительность XVII века.
Бессмертный роман Сервантеса дорог передовому человечеству и особенно нам, советским людям, не одним художественным совершенством образов Дон Кихота и Санчо Пансы и не только тем, что он представляет собою, по приведенному выражению А.М. Горького, "изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких жгучих слез мира сего". Он дорог нам, людям нового времени, величием содержащихся в нем идей, пронизывающих все творчество Сервантеса и с особой яркостью и полнотою выраженных в истории о хитроумном ламанчском идальго. Действительно, когда читаешь "Дон Кихота", невольно поражаешься тому, до чего идеи Сервантеса о защите слабых и угнетенных, как о священном долге человека, о Золотом веке, "когда люди не знали слов твое и мое", и о веке железном, о родине, о войнах справедливых и несправедливых, о мире и о свободе созвучны с ведущими идеями нашей эпохи.
Именно эта прогрессивная сущность "Дон Кихота" и является причиной непримиримого отношения к роману испанских фашистов, устами одного из своих идеологов, Эрнесто Хименеса Кавальеро, объявивших Сервантеса "предтечей коммунизма" и потребовавших "изгнания "Дон Кихота" как произведения, подрывающего веру в подлинную Испанию бога и кесаря".
Той же цели, но в мировом масштабе, безуспешно добиваются в наши дни мракобесы разного толка и ранга, всячески стремящиеся очернить и опошлить великий роман. Выполняя эту грязную работу, они продолжают дело, начатое испанской реакцией еще при жизни Сервантеса.
Вторая часть "Дон Кихота" была написана, по-видимому, в 1613 году и появилась в продаже в ноябре 1615 года. Но ей предшествовал подложный второй том "Дон Кихота" некоего Алонсо Фернандеса Авельянеды, вышедший в свет летом или осенью 1614 года. Кем был автор этой фальшивки, скрывший себя под псевдонимом, до сих пор, несмотря на ряд высказанных более или менее веских гипотез, остается невыясненным. Сервантес узнал о появлении подложного "Дон Кихота", когда писал LIX главу второй части. Очень вероятно, что слух о скором выходе в свет продолжения "Дон Кихота" распространился в литературных кругах вскоре после того, как Сервантес приступил к написанию второй части. Не лишено вероятия, что Сервантес знакомил со второй частью своих литературных друзей, и не случайно подложный "Дон Кихот" Авельянеды опередил на год вторую часть романа. Но если подлинное имя автора фальшивки остается до сих пор невыясненным, то совершенно очевидна ее реакционная направленность. Об этом свидетельствует предисловие, написанное в оскорбительном для Сервантеса тоне, полное язвительных намеков и прямой издевки. С большой долей основания можно предположить, что автор подложного "Дон Кихота", столь надежно скрывший себя под псевдонимом, и круги, его вдохновившие, преследовали не просто спекулятивно-коммерческую цель, а старались нанести удар мировой славе романа. Возможно, что в данном случае за Авельянедой стояли агенты инквизиции, в свое время недооценившие социальную направленность "Дон Кихота" и теперь сводившие с романом свои счеты. Действительно, запрещать книгу, когда она приобрела такую громкую и почетную известность повсюду - в Западной Европе и за океанами в колониях, - было бы делом нелепым. Гораздо целесообразнее казалось подорвать значение книги, ослабить к ней, а следовательно, к ее продолжению интерес у читателей.
До сих пор остается невыясненным, знал или не знал Сервантес подлинное имя автора фальшивки. Обычно принято считать, что не знал. Но это маловероятно. Подложный "Дон Кихот" был встречен Сервантесом с большим и вполне законным раздражением и, несомненно, ускорил его смерть. И все же Сервантес ограничился лишь гневной отповедью по адресу своего таинственного врага. Если он и не знал его имени, то мог иметь на этот счет свои подозрения и как человек, уже не раз страдавший от произвола властей, предпочел отказаться от прямой схватки. Впрочем, подложный "Дон Кихот", несмотря на свою бесспорную литературность и бойкость написавшего его пера, особенного успеха не имел и прошел, в общем, незамеченным.
Пять лет, проведенных писателем в неволе, еще в большей степени, чем военная служба, наложили отпечаток на всю его жизнь и на все его мировоззрение. "Алжирская" тема вошла в его творчество, облекаясь то в форму повестей, то вставных эпизодов ("История пленника" - XXXIX, XL и XLI главы первой части "Дон Кихота") или, наконец, комедий. Но еще важнее тот факт, что именно пребывание в условиях жесточайшей неволи, тоска по горячо любимой родине, страстное желание вырваться на свободу, тягостная зависимость от выкупных денег - все это, вместе взятое, должно было укрепить в Сервантесе и довести до наивысшего накала жившие и без того в его душе любовь к родине, к свободе и ненависть к власти золота, от которого зависела судьба стольких людей.
Родина встретила Сервантеса неласково. Уже с первых шагов он смог убедиться, что он, заслуженный ветеран, участник Лепантской битвы, на родине никому не нужен и всеми, кроме своих близких, забыт. Семью он тоже нашел в состоянии весьма плачевном. Отец его окончательно оглох и в связи с этим вынужден был отказаться от врачебной практики (он умер в 1585 г.). Главой семьи до конца своей жизни сделался Мигель. Вместо более или менее обеспеченной и спокойной жизни, на которую Сервантес мог рассчитывать, возвращаясь на родину в 1575 году, ему пришлось сразу же начать поиски работы. Неизбежная спутница писателя - нужда опять наложила на него свою руку. Перед Сервантесом открылись две возможности: вернуться на военную службу или зарабатывать на жизнь литературным трудом. Сервантес вступил на первый путь, суливший большие возможности.
Восьмидесятые годы XVI столетия в политической жизни Испании были отмечены присоединением к Испании в 1581 году Португалии и дальнейшим усилением борьбы за владычество на морях. Эта борьба привела Испанию в 1588 году к катастрофе гибели в водах Ла-Манша и Северного моря огромного флота, готовившегося к нападению на Англию. Флот этот, носивший горделивое название "Непобедимой Армады", был на пути застигнут и рассеян бурей. Но само по себе освоение территории Португалии и ее колоний, а также подготовка хотя и провалившейся, но все же грандиозной по своим размерам попытки захвата Англии открывали широкое поле деятельности для предприимчивых людей, а именно таким и был Сервантес. Вернувшись на военное поприще, он сперва пробовал найти себе применение в Португалии. В 1581 году в качестве военного курьера ездил в Северную Африку, в Оран и некоторое время состоял при ставке герцога Альбы в Томаре. Однако, по-видимому, разочаровавшись в военной службе, которая не принесла ему материального благополучия, Сервантес окончательно от нее отказался. Приходилось искать другой, более надежный источник существования. Между тем материальное положение семьи за это время не только не улучшилось, но становилось с каждым годом все тяжелее, тем более, что семья пополнилась внебрачной дочерью Сервантеса, Исавелью де Сааведра. Не помог подняться семье и брак Мигеля (1584) с уроженкой города Эскивьяс, девятнадцатилетней Каталиной де Саласар-и-Паласьос, принесшей ему очень маленькое приданое. Будущее не сулило писателю и его семье ничего радостного. Заработок Сервантеса был, по-видимому, в эти годы случайным. В 1587 году, покинув на время семью в Эскивьясе, он стал искать счастья на стороне и с этой целью перебрался на юг страны, в Андалусию, которая благодаря своим оживленным торговым связям с американскими колониями открывала широкие возможности для частной инициативы. Следующие по времени пятнадцать лет Сервантес прожил в Севилье, крупном торговом центре и наиболее богатом городе Андалусии.
Счастье на первых порах как будто улыбнулось писателю. В связи с безумным предприятием по захвату английского побережья, которое занимало тогда все мысли королевского правительства и являлось основной его заботой, Андалусия в восьмидесятых годах XVI столетия была главным районом, откуда шли поставки на армию и флот, и притом в огромных для того времени размерах. Совершенно естественно, что самый размах продовольственных операций требовал большого обслуживающего их аппарата. Осенью 1587 года Сервантесу удалось получить место комиссара по срочным заготовкам для "Непобедимой Армады" в городах и селах, расположенных в окрестностях Севильи.
Поставки на армию в основном производились путем реквизиции излишка продуктов у населения. Для людей с нечистой совестью, для "рыцарей легкой наживы", поставки были средством быстрого обогащения. Но там, где другие продовольственные комиссары наживали взятками, хищениями и т. п. целые состояния, Сервантес терпел одни неудачи. Он предпочитал жить на скудное жалованье, которое выплачивалось к тому же весьма нерегулярно. Нежелание Сервантеса идти на сделки с совестью едва не кончилось для него трагически: добросовестное выполнение комиссарских обязанностей вовлекло его в спор с церковным управлением в городке Эсихе и грозило ему отлучением от церкви, а это, в свою очередь, могло привести его в застенки инквизиции. К тому же Сервантес при всем его большом и трезвом уме не отличался аккуратностью. Небрежность в отчетах вела к столкновениям с органами финансового контроля, к обвинениям в незаконных реквизициях, в утайке денег. Одно из таких столкновений закончилось для Сервантеса заключением, правда, кратковременным, в тюрьму города Кастро-дель-Рио (1592). Таким образом, служба в продовольственном ведомстве не только не улучшила материального положения Сервантеса и его семьи, по-прежнему жившей в Мадриде, но, наоборот, еще более осложнила его и ухудшила.
Новое назначение на место сборщика налоговых недоимок в королевстве Гранады, состоявшееся в середине 1594 года, явилось для Сервантеса источником новых бедствий. Съездив в Мадрид и обеспечив себя денежным поручительством, Сервантес приступил к сбору недоимок и уже в августе того же года смог передать севильскому банкиру Симону Фрейре де Лима для перевода в Мадрид сумму в семь тысяч четыреста реалов. Именно здесь Сервантеса постигла очередная неудача, по своим размерам превзошедшая все остальные. Банкир объявил себя банкротом, и хотя казначейству и удалось взыскать с него врученную Сервантесом сумму, однако дело этим не кончилось. Несмотря на то, что Сервантес сдал в законном порядке казначейству весь остаток собранных им недоимок, казначейство, обвинив его в сокрытии, предъявило ему значительный по своим размерам иск. А так как Сервантес не смог привести доказательства своей невиновности и уплатить по иску, то он был в сентябре 1597 года посажен в Севильскую королевскую тюрьму, в которой и просидел около трех месяцев. Новое тюремное заключение все по тому же делу о сокрытии сумм постигло его и в 1602 году. Однако власти на этом не успокоились. В ноябре 1608 года, то есть через десять-одиннадцать лет после предъявления иска, они снова вызвали Сервантеса для дачи показаний. Это все, что дала королевская власть "заслуженному ветерану войны", проливавшему за нее кровь на полях сражений и честно исполнявшему возложенные на него тяжелые обязанности по реквизиции и сбору недоимок.
В 1604 году Сервантес расстался с Севильей и поселился во временной столице Испании - городе Вальядолиде, куда затем переехали члены его семьи (за исключением жены, продолжавшей жить в Эскивьясе). К этому времени семья Сервантеса уменьшилась - во Фландрии погиб его младший брат и товарищ по алжирскому плену Родриго - и состояла теперь из двух его сестер, Андреи и Мадалены. внебрачной дочери Исавели де Сааведра и племянницы Костансы Овандо. Материальное положение семьи продолжало оставаться бедственным.
Переездом в Вальядолид завершается третий и очень важный период в биографии Сервантеса, охватывающий двадцать пять лет его жизни, - период окончательного становления его таланта. К третьему периоду творческой жизни Сервантеса, иногда не совсем правильно называемому "севильским", хотя в него входят и произведения, написанные им в первые годы по возвращении на родину из алжирского плена, относятся его пастушеский роман "Галатея" и до тридцати драматических произведений, "комедий", большая часть которых до нас не дошла.
Сведения о драматургии Сервантеса "севильского" периода его творчества ограничиваются тем, что говорит о своих ранних драмах сам Сервантес в предисловии к выпущенному им в 1615 году сборнику "Восемь комедий и восемь интермедий", где он сообщает, что в театрах Мадрида были играны его "Алжирские нравы", а также "Разрушение Нумансии" и "Морское сражение", и признает себя автором написанных им в то время двадцати или тридцати пьес. Не дошедшее до нас "Морское сражение", насколько мы можем предположить по заглавию пьесы, прославляло знаменитую победу при Лепанто, сыгравшую такую роковую роль в жизни Сервантеса. Написанные вскоре после возвращения его на родину и не позднее 1585 года "Алжирские нравы", несмотря на наличие в них излюбленной Сервантесом темы всепобеждающей любви, явились горячим протестом против того равнодушия, с которым относилось королевское правительство к горестной судьбе алжирских пленников. Своим пафосом, своей предельной для того времени реалистической силой "Алжирские нравы" возбуждали в испанском зрителе гнев против жестокосердия и черствости властей.
Что касается третьей из упоминаемых Сервантесом в предисловии к сборнику 1615 года ранних его пьес, "Нумансии", то это одна из вершин испанского театра Золотого века. Относящаяся, по-видимому, к концу восьмидесятых годов XVI столетия, трагедия повествует о беспримерном героизме защитников древней столицы кельтиберов Нумансии, осажденной в 134-133 годах до н.э. войсками римского полководца Сципиона. Глубокий патриотический смысл "Нумансии", тот факт, что героем ее является народ, прославлению которого служит трагедия, обеспечили ей успех у зрителя. Не приходится удивляться, что "Нумансия" оказалась самой живой из всех пьес Сервантеса. В переработке Рафаэля Альберта она шла в Мадриде в годы героической борьбы испанского народа против объединенной международной реакции.
Началом следующего, подлинно великого периода в творчестве Сервантеса, периода, давшего миру его бессмертный роман в двух частях "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский", его замечательные новеллы, сборник "Восемь комедий и восемь интермедий", поэму "Путешествие на Парнас", важную не только в автобиографическом отношении, но и обнаружившую большой поэтический талант ее автора, а также "Странствия Персилеса и Сихизмунды", следует считать первые годы XVII столетия, точнее, 1603 год, к которому, по-видимому, относится начало написания "Дон Кихота". Эти даты устанавливаются на основании слов самого Сервантеса, что его роман родился "в темнице, местопребывании всякого рода помех, обиталище одних лишь унылых звуков". Писатель, вернее всего, имел в виду свое заключение в севильской тюрьме в 1602 году. "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский" является не только вершиной творчества Сервантеса и одним из величайших созданий мировой литературы, но и основным произведением заключительного периода его творчества.
Роман, как известно, состоит из двух частей, причем вторая часть была написана Сервантесом на десять лет позже первой. Между обеими частями стоят другие произведения Сервантеса, а именно: "Назидательные новеллы" (1613) и "Восемь комедий и восемь интермедий", составивших сборник 1615 года. Однако все эти произведения, несмотря на их бесспорно крупные художественные достоинства, меркнут в свете гениального романа: так велики те сокровища ума и сердца, которые собрал в нем автор.
О "Дон Кихоте", о всечеловеческом и национальном значении романа написаны тысячи страниц. Вряд ли найдется среди писателей с мировым именем хотя бы один, кто не выступил бы со своим толкованием романа или суждением о нем. По словам Поля Лафарга, "Дон Кихот" был любимой книгой Карла Маркса. В дореволюционной России о романе высказывались Пушкин, советовавший Гоголю в момент создания им "Мертвых душ" брать пример с Сервантеса, Белинский, не скупившийся на восторженные похвалы "Дон Кихоту", Герцен, Чернышевский, Тургенев, противопоставивший в своем знаменитом очерке эгоизму Гамлета прекраснодушие ламанчского идальго, Достоевский, Горький, Луначарский. Известно, как любил в детстве историю хитроумного идальго Маяковский, какую благотворную роль сыграл он в формировании художественного дарования многих советских писателей (К. Федина, Вс. Иванова и др.). Доказывать величие книги, выдержавшей все испытания веков, было бы делом нелепым. Поэтому мы здесь расскажем лишь то немногое из истории романа, что необходимо знать каждому, чтобы лучше понять его.
Роман, как мы уже говорили, состоит из двух частей, при всем единстве фабулы существенно отличающихся друг от друга. "История хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского", к написанию которой Сервантес приступил на пятьдесят пятом или пятьдесят шестом году своей жизни, умудренный большим и притом весьма горьким житейским опытом, была, по-видимому, задумана в форме повести, сходной с теми, которые позднее составили сборник "Назидательных новелл". Возможно, что на возникновение ее сюжета повлияли какие-нибудь случайные обстоятельства (знакомство с анонимной "Интермедией о романсах", герой которой, сельский житель Бартоло, начитавшись, подобно Дон Кихоту, рыцарских романов, отправляется на войну с англичанами) или литературные воспоминания (новелла флорентийца Франко Саккети). Однако Сервантес отвел чисто анекдотической стороне только первые пять глав своего романа. Как писатель, наделенный огромным художественным чутьем, Сервантес, дойдя до шестой главы, то есть до окончания эпизода первого выезда Дон Кихота, по-видимому, осознал, какие богатейшие возможности предоставляет ему избранный им сюжет. Не лишено вероятия предположение, что успех пяти первых глав, с которыми автор мог познакомить друзей или представителей литературного мира, побудил его продолжить повествование.
На протяжении всего своего романа Сервантес стремится убедить читателей, что единственной причиной, побудившей его писать, было стремление высмеять нелепости рыцарских романов, убить их "силой смеха". Учитывая большую популярность этого литературного чтива - достаточно отметить, что с1508по1612 год в Испании появилось около ста двадцати произведений рыцарского жанра, из которых лишь немногие, вроде "Амадиса Галльского" или "Пальмерина Английского", обладали художественными достоинствами, - приходится признать законность и важность предпринятой Сервантесом борьбы. Вместе с тем мы знаем, что, "расправившись" с рыцарской литературой в шестой главе первой части романа (истребление рыцарской библиотеки Дон Кихота), приведя своего безумного героя в соприкосновение с окружающей его жестокой действительностью, Сервантес строго судит не только его, но и окружающую его социальную несправедливость. По мере развития действия пародия осложняется, она перестает быть чисто книжной, ее обличительный характер становится все очевиднее. Она продолжает играть роль связующего звена, необходимого для сохранения единства действия, но поскольку сатирическая направленность романа могла вовлечь автора в конфликт с инквизицией, тем более для него страшной, что он во время своей службы по интендантскому ведомству едва не был отлучен от церкви, Сервантес в дальнейшем вынужден прибегнуть к маскировке: он вводит в роман "арабско-ламанчского историка" Сида Ахмета Бенинхали и приписывает ему отдельные из своих сатирических высказываний. Сервантес в этом случае оказался много дальновиднее своего героя: Дон Кихот, по замечательному выражению Карла Маркса, "должен был жестоко поплатиться за свою ошибку, когда вообразил, что странствующее рыцарство одинаково совместимо со всеми экономическими формами общества"5. Испытав на себе противоречие между мечтой о Золотом веке и испанской действительностью и помня, что в 1559 году Филипп II устроил невиданное по своим размерам публичное сожжение "еретиков" (под это понятие инквизиция подводила не только морисков и евреев, но и всех инакомыслящих), Сервантес должен был проявлять особую осторожность. И надо удивляться, с какой смелостью и гениальной находчивостью сумел он обойти подводные камни, стоявшие на его пути.
Гениальным по своей проницательности представляется самый выбор главных героев романа - рыцаря и его оруженосца. Сервантес не случайно взял их из среды испанского захудалого дворянства - идальгии, к которой принадлежал он сам, и безземельного крестьянства, составлявших в его время основную массу населения. Неся большую социальную нагрузку, образы Дон Кихота и Санчо Пансы предоставляли Сервантесу исключительные по своей широте и глубине возможности. В уста рыцаря, прикрываясь его безумием, Сервантес вкладывал все те уроки нравственного совершенствования, политической мудрости и честности, которые он хотел преподать своим современникам.
В эти уроки Сервантес вложил свой богатый жизненный опыт и сокровища своей духовной культуры, своей образованности, в которой гармонически сочеталось наследие античной и национальной испанской старины с лучшими достижениями итальянского Возрождения, в которой плоды восточной, арабской и еврейской философии находили себе место рядом с "Похвалой глупости" Эразма Роттердамского и философией Луиса Вивеса, в которой ученая поэзия прекрасно уживалась с напевным стихом испанских народных романсов. Устами Санчо Пансы говорит многовековая народная мудрость, находящая себе выражение в богатейшем испанском фольклоре, составляющем одну из основ романа, здравый практицизм крестьянина с его вечной тягой к земле (именно этой тягой объясняются постоянные мечты Санчо об острове). В сущности, великий роман Сервантеса - это непрекращающийся диалог рыцаря и его оруженосца. Без Дон Кихота немыслим Санчо, так же как без Санчо немыслим Дон Кихот. Непрерывный обмен мнениями жизненно необходим обоим; он ведет к взаимному обогащению, к гармоническому слиянию двух начал: возвышенной гуманистической мысли и здоровой народной мудрости. Обмен очень широк и касается большинства жгучих для того времени вопросов; во многих случаях он носит (особенно во второй части) хотя и скрытый искусно, но ярко обличительный характер. Этому способствует самый выбор места действия романа: почти все действие романа развертывается на фоне кастильской деревни, в одной из самых бедных испанских провинций - в пустынной, холмистой Ламанче с ее мельницами, проезжими дорогами, харчевнями, с ее плутоватыми, невежественными, добрыми и несчастными людьми.
Во время пребывания своего в герцогском замке, где герои становятся предметом издевательств со стороны герцогской четы и ее прихвостней, они на время разлучаются. Но эта разлука служит красноречивым доказательством прочности их дружбы, плодотворности их союза. Санчо, всерьез поверивший в свое шутовское губернаторство, проявляет недюжинный талант администратора. Главы второй части романа, посвященные его губернаторству, равно как и те мудрые советы, которые дает Дон Кихот своему оруженосцу перед отправлением его на остров, представляют собою острую сатиру на социальную несправедливость и уродство испанского государственного строя в царствование трех Филиппов, уродство и несправедливость, частой жертвой которых был сам Сервантес. Рыцарь очень скоро убеждается в нелепости дальнейшего своего пребывания при герцогском дворе. Отказ Санчо от губернаторства, его встреча с Дон Кихотом, отъезд их обоих из замка и тот вдохновенный гимн свободе, который писатель вкладывает в уста рыцаря, знаменуют собою моральную победу героев над окружающим их миром алчности, тунеядства, себялюбия, духовного ничтожества, жестокости, олицетворением которого в романе является не только герцогский замок с его гнусными обитателями, но и вся испанская действительность XVII века.
Бессмертный роман Сервантеса дорог передовому человечеству и особенно нам, советским людям, не одним художественным совершенством образов Дон Кихота и Санчо Пансы и не только тем, что он представляет собою, по приведенному выражению А.М. Горького, "изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких жгучих слез мира сего". Он дорог нам, людям нового времени, величием содержащихся в нем идей, пронизывающих все творчество Сервантеса и с особой яркостью и полнотою выраженных в истории о хитроумном ламанчском идальго. Действительно, когда читаешь "Дон Кихота", невольно поражаешься тому, до чего идеи Сервантеса о защите слабых и угнетенных, как о священном долге человека, о Золотом веке, "когда люди не знали слов твое и мое", и о веке железном, о родине, о войнах справедливых и несправедливых, о мире и о свободе созвучны с ведущими идеями нашей эпохи.
Именно эта прогрессивная сущность "Дон Кихота" и является причиной непримиримого отношения к роману испанских фашистов, устами одного из своих идеологов, Эрнесто Хименеса Кавальеро, объявивших Сервантеса "предтечей коммунизма" и потребовавших "изгнания "Дон Кихота" как произведения, подрывающего веру в подлинную Испанию бога и кесаря".
Той же цели, но в мировом масштабе, безуспешно добиваются в наши дни мракобесы разного толка и ранга, всячески стремящиеся очернить и опошлить великий роман. Выполняя эту грязную работу, они продолжают дело, начатое испанской реакцией еще при жизни Сервантеса.
Вторая часть "Дон Кихота" была написана, по-видимому, в 1613 году и появилась в продаже в ноябре 1615 года. Но ей предшествовал подложный второй том "Дон Кихота" некоего Алонсо Фернандеса Авельянеды, вышедший в свет летом или осенью 1614 года. Кем был автор этой фальшивки, скрывший себя под псевдонимом, до сих пор, несмотря на ряд высказанных более или менее веских гипотез, остается невыясненным. Сервантес узнал о появлении подложного "Дон Кихота", когда писал LIX главу второй части. Очень вероятно, что слух о скором выходе в свет продолжения "Дон Кихота" распространился в литературных кругах вскоре после того, как Сервантес приступил к написанию второй части. Не лишено вероятия, что Сервантес знакомил со второй частью своих литературных друзей, и не случайно подложный "Дон Кихот" Авельянеды опередил на год вторую часть романа. Но если подлинное имя автора фальшивки остается до сих пор невыясненным, то совершенно очевидна ее реакционная направленность. Об этом свидетельствует предисловие, написанное в оскорбительном для Сервантеса тоне, полное язвительных намеков и прямой издевки. С большой долей основания можно предположить, что автор подложного "Дон Кихота", столь надежно скрывший себя под псевдонимом, и круги, его вдохновившие, преследовали не просто спекулятивно-коммерческую цель, а старались нанести удар мировой славе романа. Возможно, что в данном случае за Авельянедой стояли агенты инквизиции, в свое время недооценившие социальную направленность "Дон Кихота" и теперь сводившие с романом свои счеты. Действительно, запрещать книгу, когда она приобрела такую громкую и почетную известность повсюду - в Западной Европе и за океанами в колониях, - было бы делом нелепым. Гораздо целесообразнее казалось подорвать значение книги, ослабить к ней, а следовательно, к ее продолжению интерес у читателей.
До сих пор остается невыясненным, знал или не знал Сервантес подлинное имя автора фальшивки. Обычно принято считать, что не знал. Но это маловероятно. Подложный "Дон Кихот" был встречен Сервантесом с большим и вполне законным раздражением и, несомненно, ускорил его смерть. И все же Сервантес ограничился лишь гневной отповедью по адресу своего таинственного врага. Если он и не знал его имени, то мог иметь на этот счет свои подозрения и как человек, уже не раз страдавший от произвола властей, предпочел отказаться от прямой схватки. Впрочем, подложный "Дон Кихот", несмотря на свою бесспорную литературность и бойкость написавшего его пера, особенного успеха не имел и прошел, в общем, незамеченным.