А что, если благодетель – Доркас? Под энергичными манерами у неё на самом деле таилась чувствительная душа. Обижать такую подругу было бы непростительно.
   Первая конфета оказалась восхитительной. Вторая ещё лучше. Но они, естественно, лежали в верхнем слое. А вдруг нижние немного засохли? Раз уж я решила украсить ими чаепитие, мой прямой долг – проверить, как там нижние конфеты. Прекрасные и сочные! Я уже собиралась закрыть крышку, когда вспомнила, что белую начинку любят не все. И целомудренно отправила эту оскорбительницу вкусов в рот.
   – Элли! – донёсся голос снизу.
   Доркас! Я лихорадочно запихнула конфеты в тумбочку, схватила зелёную книжку, пилку для ногтей, ножницы и выскочила из комнаты, будто за мной гнались полчища демонов в сахаре.
   – Хотела спросить, трубочиста заказывать на эту неделю или на следующую? – огненные волосы Доркас были спрятаны под косынкой, тощая фигура облачена в серую саржевую робу. Она ждала меня в холле.
   – Думаю, на следующую. – До чего же нелепо чувствовать себя виноватой!
   Проходя мимо исцарапанного зеркала, висящего над столом в холле, я украдкой глянула в него, дабы убедиться, что на губах не осталось обличающих шоколадных следов.
   Во всех этих шпионских уловках не было ни малейшей необходимости, если коробку подложила Доркас. Я решила подвергнуть её проверке.
   – Прекрасный получился день рождения, – я со значением глянула на неё и быстро выпалила: – Спасибо, Доркас, что ты так хорошо думаешь обо мне!
   – Я надеялась, что браслет тебе понравится. Сама я к побрякушкам равнодушна, но мне показалось, что милая безделица послужит толчком, который поможет тебе войти в новый образ.
   Увы, уловка не сработала. Судя по всему, Доркас даже не заметила двойного смысла моих слов. Она хотела, чтобы я взглянула на книжный шкаф в гостиной, опасаясь, что он, подобно прочей мебели, изъеден жучком-древоточцем. Я с готовностью сменила тему. Мы уже несколько недель рассуждали о том, что гостиную надо капитально отремонтировать. А записи Абигайль лишь подогрели мой энтузиазм. Осмотрев книжный шкаф и согласившись с Доркас, что его уже не сохранить, я протянула ей книжицу в зелёном переплёте. Она не меньше моего заинтересовалась образцами, наклеенными на последних страницах.
   – Это преступление – так испортить комнату! Там же чудесная резьба по дереву, а лепнина на потолке… Такой в наши дни уже и не встретишь. Позор! – в голосе Доркас звучало почти шекспировское страдание.
   Я оглядела комнату.
   – Тётушка Сибил говорила, что за всю свою жизнь дядя Мерлин не купил ни единого предмета мебели, так что его вряд ли можно упрекнуть за этот жутковатый дизайн. После смерти Абигайль упрямый Артур, должно быть, избавился от всего, что было сделано по замыслу жены. Судя по образцам, ей не понравилось бы решительно всё в этой комнате, да и в остальных тоже. И у гнусного негодяя нет даже того оправдания, что он женился вновь и пошёл на поводу у новой жены.
   – Вёдрами краски и рулонами обоев он стёр память о бедняжке, – вздохнула Доркас. – И теперь, Элли, тебе предстоит найти ответ на вопрос, почему он так поступил.
   Я вновь оглядела стены.
   – Постой-ка, я хочу кое-что попробовать.
   Само собой разумеется, когда я отковырнула пилкой для ногтей полоску обоев, под ними обнаружились кремовые шёлковые обои Абигайль, выглядевшие как новые, словно их наклеили только вчера. Конечно, если мы начнём сдирать верхний слой, нижние обои не удастся сохранить неповреждёнными, но…
   – Доркас, – объявила я, – решено: буду восстанавливать гостиную Абигайль, сделаю её такой, какой она была при жизни хозяйки. На чердаке есть чудесная мебель – ореховое бюро и стул эпохи королевы Анны, возможно, тот самый, о котором Абигайль упоминает в записях, – я прошлась по комнате. – Цвет обоев должен соответствовать дамасту, который Абигайль выбрала для занавесей и диванчика. Мягкие розовые тона, примерно такие же, как у парчи, которой обит стул эпохи королевы Анны. Интересно, какие ещё цвета там присутствовали? Наверное, жёлтый и салатовый.
   У Доркас от возбуждения затрепетали ноздри.
   – Переливчатая лазурь! – предположила она.
   Помня о том, что Доркас предпочитает наряды самых немыслимых цветов, я с некоторым удивлением поняла, что на сей раз она, возможно, права.
   – Стоп! – я рысью преодолела ковёр, покрывавший около половины комнаты, и остановилась на тёмных дубовых досках. – Что мог такой бережливый человек, как дядя Артур, – ведь чердак забит старыми вещами – сделать с ковром Абигайль?
   – Использовал в качестве подстилки под новый вместо старых газет или войлока! – незамедлительно ответила Доркас и вновь оказалась права.
   Кое-где на ковре красовались какие-то сомнительные подтёки, но когда мы его свернули, под ним и в самом деле обнаружился ковёр Абигайль, выглядевший как новый. Синие узоры тёплого переливчатого оттенка чудесно гармонировали с кремовым фоном.
   – Доркас! – медленно произнесла я. – Твоих предков, случаем, не сжигали по обвинению в колдовстве? Почему именно синий цвет пришёл тебе в голову?
   – Ничего странного! Это наиболее вероятное сочетание, – Доркас покраснела до корней волос, изо всех сил стараясь не встречаться со мной взглядом. – Переливчатая лазурь всегда была моим любимым цветом.
   Оглушительный гонг сообщил нам, что в череду великих открытий врывается повседневность. Бен сзывал нас на праздничный обед.
   Поскольку конфеты содержали месячную норму калорий, я решила хотя бы отчасти искупить свою вину, отказавшись от обеда и ужина. Но когда Бен вывалил мне на тарелку восхитительно-воздушный омлет, из жёлтой плоти которого соблазнительно торчали кусочки грибов и помидоров, золотистые кольца лука и, словно всего этого изобилия было мало, нежные побеги брокколи, я не нашла в себе сил расстраивать его… или себя. Принеся свои лучшие чувства в жертву кулинарным способностям Бена, я была до глубины души разочарована тем, что он не разделяет моих восторгов по поводу Абигайль и гостиной. Заметив на моём лице гримасу обиды, Бен усугубил положение, равнодушно обронив, что если покупка новых штор и оклейка обоями стен доставит мне удовольствие, то он не возражает.
   – Бен, это не пустяки! – воскликнула я. – И для меня это вовсе не забава!
   Но в ответ Бен лишь раздражённо вздёрнул чёрные брови.
   Старик Джонас любовно налил кофе в блюдце и проговорил:
   – Не знаю, сколько уж годков прошло с тех пор, когда эту комнату в последний раз приводили в порядок.
   Я дождалась, пока старик допьёт кофе, вытрет рот салфеткой и вновь заткнёт её за ворот вязаной кофты.
   – И что, Джонас? – я искательно заглянула ему в лицо. – Вы тоже считаете, что мне не следует тревожить пыль веков? Возможно, так и надо поступить. Ведь эта пыль имеет музейную ценность. Ей же почти сто лет.
   Джонас гневно глянул на меня. Его усы были влажным от кофе.
   – Никогда не давайте переубедить себя! Даже ему, – он ткнул пальцем в сторону Бена, – позволяйте этого делать. Дом был настоящей лачугой, пока не появились вы с метлой и тряпками.
   Сдвинув брови, Джонас решительно выставил вперёд челюсть, яростно швырнул салфетку на стол и прошествовал к задней двери. Приоткрыв рты, мы изумлённо таращились на стул, где он только что сидел.
   – Опять твои роковые чары, Элли, – губы Бена дрогнули. – Ещё один поклонник пал к твоим ногам.
   – Издеваешься, да? – взвилась я. – Может, ты и считаешь, что если девушка не похожа на Венеру, восставшую из пены морской, то она недостойна даже взгляда, но не все мужчины придерживаются твоих божественных пристрастий!
   – Ну-ну, Элли, – вмешалась Доркас, – это всего лишь безобидная шутка. Воспринимай её как…
   – Пожалуйста! – я сделала глубокий вдох. – Пожалуйста, не говори мне, что следует относиться к жизни с юмором. Бен постоянно отпускает свои гнусные шуточки, ему нравится унижать меня! Он то и дело повторяет, что ни одному здравомыслящему человеку не может понравится такая безобразная корова, как я! – Что-то мягкое и пушистое обвилось вокруг моей ноги. Тобиас! Я подняла его и благодарно уткнулась пылающим лицом в уютную шерстку.
   – Элли, – голос Бена сочувственно подрагивал. – Ты ведь не сделала ничего такого, о чём теперь горько жалеешь? Не бойся, скажи нам. Мы с Доркас – твои друзья.
   За кого этот идиот себя принимает? За обеспокоенного папашу из оперетки Гилберта и Салливана? Или он догадывается насчёт проклятых конфет?!
   Я оторвалась от Тобиаса.
   – В любовную связь со стариком Джонасом я не вступала, если ты на это намекаешь.
   – Нет, ну и дурища же! – искрящиеся смехом глаза Бена изучали меня. – Я имел в виду, не съела ли ты, случаем, чего не следовало? Когда ты фурией набросилась на меня, мне тотчас пришла в голову мысль, а не опустошила ли ты банку сгущённого молока. Именно из-за чувства вины, дорогой Ватсон, грешники ведут себя так отвратительно.
   Этот человек проницателен до омерзения, но конфеты прислал кто-то другой, если, конечно, Бентли Хаскелл не одержим демоном коварства. Я начала подозревать Джонаса, но от речи в свою защиту меня избавила Доркас, которая поручилась, что я всё утро не приближалась к кухне. Поиграв в гляделки несколько томительных минут, мы с Беном нехотя улыбнулись и заключили перемирие.
   – Рад, что ты ведёшь себя как нормальный и разумный человек, ибо на ужин я задумал угощение.
   – Что? – быстро спросила я.
   Тобиас был не столь вежлив; он широко зевнул, обнажив розовые дёсны.
   – Всего лишь десерт. Мусс из кофе с молоком с добавлением крема и тёртого горького шоколада! – Бен откинулся на стуле и закрыл глаза.
   – Грандиозно! – я зааплодировала, чувствуя себя после шоколадной оргии закоренелой преступницей.
   Доркас, равнодушно относившаяся к десертам, пробормотала, что «звучит неплохо», но без особого воодушевления в голосе.
   – Этот рецепт я нашёл в сборнике Абигайль Грантэм, – Бен перегнулся назад и подтянул к себе маленькую коричневую книжицу, лежавшую на разделочном столе. – Здесь есть просто потрясающие рецепты. Хотя, конечно, хватает и вполне стандартных, – он перелистал страницы. – Кекс с тмином, пасхальный кулич, копчёная пикша в яичном заварном креме с добавлением мускатного ореха. Это всё ерунда, – он замолчал и провёл пальцем по листкам. – Пропускаем и переходим сразу к супам и тушёному мясу. Здесь тоже нет ничего из ряда вон выходящего. Больше всего мне понравился напиток для протрезвления подвыпившего жениха, чтобы он не шатался, шагая по церковному проходу. Вот ещё один шедевр – лосьон после бритья, который готовят из толчёных листьев щавеля и сока одуванчика! А кто из нас не придёт в восторг от способа убирать подпалины с постельного белья, если беспечному гостю вздумалось снимать нагар со свечей о простыни.
   – Как здорово! Можно мне взглянуть? – Доркас протянула руку. – Слушайте! Средство от кашля: два очень спелых огурца, корень солодки и набор трав, которые растут в любом английском саду, – шалфей, мята и…
   Я оставила их вдвоём, пускай себе пичкают друг друга рецептами по изготовлению лосьона для рук из розовой воды и глицерина. Не то чтобы меня не интересовала эта сторона жизни Абигайль Грантэм, но мне не терпелось подняться на чердак и выяснить, какая мебель могла в прежние времена стоять в гостиной. Лишь спустя некоторое время я вспомнила, что не рассказала Бену о том, что Абигайль продала кольцо с гранатом, но, вероятно, это не имело большого значения. Судя по сумме, ценность кольца была невелика. Если только это не рубин, маскирующийся под менее ценный камень. Так что вряд ли от нас требуется найти это кольцо. А если даже так, то зачем нам прислали две книги, когда вполне хватило бы журнала расходов? Надо бы взять рецепты у Бена и самой прочесть; может, удастся отыскать недостающее звено. Гипотезы хотя и хороши для ума, но от них у меня начала кружиться голова. Пора приниматься за физический труд.
   Я беззаботно провела остаток дня среди паутины и потолочных балок. Роясь в чемоданах со старыми вещами и постельным бельём. Я чувствовала себя в своей стихии. В одном я обнаружила великолепное вышитое покрывало, которое вместе с несколькими подушками решила спустить вниз. Я не специалист по антиквариату, но основы мне известны. К тому времени, когда в окна стали заглядывать розовато-лиловые тени, я отобрала приличную груду, высившуюся посреди расчищенного пространства. Два кресла с гнутыми спинками, стул эпохи королевы Анны (я была уверена, что он принадлежал Абигайль), женское бюро того же периода, резной раздвижной карточный столик, швейная машинка с резными ножками, ореховый сервировочный столик и самая ценная находка – диван с обивкой из парчи кремового цвета, в точности соответствовавшего обоям, которые мы обнаружили под верхним слоем в гостиной. Прогнившая материя рвалась от прикосновения, но заново обтянуть диван похожей тканью не составит особого труда. Ни одна находка не могла претендовать на роль клада, но я всё равно была довольна.
   Сквозь потолочные перекрытия проник далёкий металлический гул. Гонг к ужину. Вытерев пыльные руки о штаны, я спустилась вниз. Заглянув к себе в комнату, чтобы переодеться, я решила уничтожить улики. В смысле, конфеты. Куда бы их выкинуть без опасения быть схваченной за руку на месте преступления? Размышляя над этим вопросом, я рассеянно проглотила три штуки и неожиданно оказалась перед готовым решением. Коробка была пуста. Скомкать её да отправить в мусорную корзину, запихнув под старые журналы, пока не представится удобный случай избавиться от неё навеки. Хорошо бы закопать тёмной ночью в саду, но этот вариант, к сожалению, исключался, так как есть риск наткнуться на тётушку Сибил во время одной из её увеселительных прогулок. Впрочем, можно будет придумать что-то более надёжное. Я погребла останки конфетной коробки под слоем старых газет и уже собиралась водворить на место мусорную корзину, как неожиданно увидела на туалетном столике какой-то плоский пакетик, обёрнутый подарочной бумагой. Когда я последний раз заходила в комнату, этого пакетика определённо не было! Сегодня явно день сюрпризов. Наверное, это от старушки Сибил. В каком-то смысле старушка была очень застенчивой особой. Разрывая бумагу, я искренне надеялась, что это не ещё одна телефонная книга и не словарь.
   Оказалось, ни то ни другое. Когда я сняла последний слой тонкой обёрточной бумаги, в руках у меня очутилась изысканная серебряная рамка для фотографии. На простой белой открытке значилось всего одно слово: Бен. И больше ничего. Ни шутливых поздравлений с днём рождения, ни цветистого сонета, сочинённого компьютером. Подарок говорил сам за себя. Я знала, для чего предназначалась рамка. Бен вспомнил, как мне понравилась фотография Абигайль, и преподнёс идеальную оправу – сентиментальный поступок для человека, претендующего на звание циника. Я нежно провела по рамке пальцем. Может, и конфеты прислал Бен, а разговор о моих преступных наклонностях завёл, всего лишь чтобы подразнить меня? Вечером я обязательно должна улучить минуту и серьёзно поговорить с ним. Даже напольные весы выглядели в этом свете более привлекательно – Бен верил, что я расправлюсь с ненавистными килограммами, даже если позволю себе шоколадную оргию. Я чувствовала себя подобно королеве, празднующей два дня рождения: один официальный, парадный, и один – в кругу близких.
   Повторный гневный призыв гонга вынудил меня на время отложить сладостные мечты. Я уже спустилась по лестнице, когда в укромном уголке холла тренькнул телефон. После недолгих поисков я обнаружила телефон под фетровой шляпой Доркас; в трубке что-то щёлкнуло, и воцарилась полная тишина. Моё «алло» отозвалось далёким эхом.
   – Вы меня слышите? – строго спросила я.
   Послышался приглушённый голос, словно человек на том конце провода обмотал рот толстым шерстяным шарфом, чтобы не простудиться. Но на дворе стоял май, к тому же далеко не холодный, во всяком случае не настолько, чтобы кутаться в шарф…
   – Тебе понравились конфеты?
   Значит, конфеты подсунул не Бен. Жаль, хотя в каком-то смысле я испытала облегчение. Последняя их порция с мягкой белой начинкой с трудом шла в горло, а мне бы не хотелось, чтобы мелкая обида отрицательным образом повлияла на наше вероятное сближение.
   – Изумительные! – восторженно выдохнула я. – Я как раз доела последнюю! – Повисла напряжённая пауза, я с интересом ждала, когда мой благодетель назовёт себя.
   Внезапно у моего уха раздался утробный гогот, за которым последовали слова, произнесённые столь тихо, что мне пришлось прижать трубку к уху:
   – Обжора, жирная слюнявая свинья! Стоит только чуть ближе пододвинуть корыто, как ты тут же набрасываешься на жратву!
   Тяжёлое дыхание, икота, жуткий смех. Трубка выпала у меня из рук и повисла, подобно дохлому пеликану. Я перегнулась пополам, цепляясь за стену, как за спасительную соломинку.
   К горлу подкатила тошнота. Ещё секунда, и меня вывернет наизнанку. Дверь кухни распахнулась.
   – Элли, что с тобой? – Бен стоял в нескольких шагах, поигрывая металлической поварёшкой. – Знаю, что дом в плохом состоянии, но это не значит, что ты должна подпирать его голыми руками. Эй! – он нагнулся, подобрал трубку и недоумённо посмотрел на неё. – Ты получила дурные вести? Боже, Элли, да ты совсем зелёная! Ну-ка, обопрись на меня, – он бросил поварёшку на столик.
   – Непристойный телефонный звонок, отвратительный…
   Перед глазами у меня всё плыло. Но одного я не хотела точно – чтобы Бен касался меня. Меня охватила нелепая мысль, что часть моего позора тогда перейдёт на него. Сжав пальцами виски, я попятилась к лестнице, но не слишком проворно. Бен решительно обхватил меня. Я попыталась вырваться, но руки мои оказались намертво притиснуты к его груди. Я чувствовала, как напряглись его мышцы под лёгкой шерстяной рубашкой, как ровно бьётся его сердце. Ноздри мои щекотал острый чистый запах лосьона после бритья. Тело моё едва ли не впервые за свою нелепую жизнь оказало мне по-настоящему большую услугу. Я почувствовала себя девушкой из тех глупых рекламных роликов, где за кадром произносят: «Всё в его власти». Близость Бена вызвала во мне чувство столь новое, столь всепоглощающее, что оно затмило всё остальное. Даже Голос. Меня тянуло прижаться к нему ещё сильнее.
   – Элли, – Бен ласково произнёс это слово мне в волосы. – Расскажи мне обо всём.
   Всё очарование этого мгновения рассыпалось, словно чашка, разбившаяся вдребезги. И вовсе не потому, что Бен не был встревожен; его голос, его прикосновение со всей очевидностью свидетельствовали: он всерьёз обеспокоен. Но чувство вины заставляло меня молчать. Мне хотелось только одного – забиться куда-нибудь в уголок, где бы меня никто не нашёл. И я отыскала оправдание, старое как мир. Сослалась на головную боль и сказала, что собиралась прилечь, когда позвонил телефон.
   Не думаю, что Бен мне поверил, но настаивать он не стал. Ужин всё равно ещё не был готов; он ударил в гонг только для того, чтобы пригласить меня выпить в честь дня рождения. Доркас отправилась искать Тобиаса, который вновь куда-то исчез. Если я почувствую себя лучше, то могу поужинать у себя в комнате. От заботливости Бена я чуть не разрыдалась. Как он станет презирать меня, если узнает, что я оказалась игрушкой в руках врага. Обжора! Вспомнив о конфетах и последовавшем за ними возмездии, я вновь содрогнулась. Прекрасный день, отмеченный открытиями относительно Абигайль и трогательным подарком Бена, был безнадёжно испорчен. Я даже не поблагодарила его за серебряную рамку. Завтра.
   Лёжа в постели, я гадала, кто же это был. Из потенциальных подозреваемых в ближайшее время здесь побывали трое, и обед у тётушки Сибил вряд ли затянулся на целый день. Интересно, они расспрашивали её о наших перемещениях? А может, Сибил что-то знает? Чем чёрт не шутит, вдруг она видела, как некий злоумышленник прошмыгнул мимо её домика и проник особняк, когда Бен терзал свою пишущую машинку, а мы с Доркас развлекались в деревне? А если так, то скажет ли она мне? Злодеи наверняка постарались завоевать её расположение. Быть может, Голос даже посвятил её в свои планы, объяснив, что это не более чем шутка… Но нет, я не могла поверить, что тётушка Сибил одобрила бы действия, препятствующие осуществлению планов дяди Мерлина. Ванесса в моих глазах всегда будет первой кандидаткой в злодейки, а как насчёт кузена Фредди? То, что он не прибыл на условлённую встречу, вовсе не снимало с него подозрения. Допустим, он всё-таки приехал, но затем решил, что можно провести время с куда большей пользой. Я опять вспомнила, как в кафе у меня возникло ощущение, будто за мной наблюдают. В пользу Фредди говорило лишь то, что он прямо попросил денег. Но подаяние – это совсем не то же, что кругленькая сумма, не говоря уж о наследстве. И для кого он просил денег, для себя или для своего родителя, который, на первый взгляд, острее всех прочих в них нуждался? Возможно, нам с Беном стоит предложить Морису денег взаймы или даже просто так? Размышляя о привычках дядюшки Мориса, я пришла к выводу, что он страшный скупердяй. Впрочем, чья бы корова мычала! Вздохнув, я вновь откинулась на подушку. Оставались тётушки Астрид и Лулу, и, на мой взгляд, каждая могла быть по-своему крайне безжалостной.
   Через час ко мне поднялась Доркас. К тому времени у меня началась натуральная головная боль. Доркас уговорила меня выпить немного бренди. Тобиас наёлся, об этом прохвосте вообще не стоит беспокоиться, чего нельзя сказать о Бене. Доркас подчеркнула, что никогда не видела его таким мрачным, он торчал на кухне и боролся с дурным настроением, священнодействуя над очередным рецептом из книги Абигайль. Подбодрив меня таким образом, она на цыпочках вышла из комнаты.
   В конце концов, я погрузилась в тревожную дрёму, прерываемую яркими вспышками кошмаров. Я запихивала Фредди в кровать, ужасно смахивавшую на птичье гнездо, по крайней мере, я думала, что это Фредди. В лицо его я не вглядывалась. А тётушка Лулу суетилась вокруг, так и норовя долбануть меня своим клювом, сделанным из игральных карт. Я резко села на кровати, натянув на себя простыни, словно они могли спасти меня от монстров. Дом казался живым, его кости скрипели в изношенных суставах. Внезапно послышались тихие шаги. Я уже собиралась крикнуть, когда ко мне вернулся разум. Бен часто встаёт рано поутру, чтобы совладать с какой-нибудь трудной главой. Последнее, что я узнала о его бесстрашной монахине Мэри Грейс, – её сунули в мешок, завязали и бросили в реку Бонго, где на бедняжку тут же набросился крокодил, полноправный хозяин реки. Вновь забравшись под одеяло, я решила ещё немного поспать.
   Окончательно проснулась я на рассвете. Сквозь щель в шторах проникал бледно-серый свет. Я с удивлением поняла, что чувствую себя превосходно. Враг выиграл первый раунд, но я горела желанием вновь выйти на ринг и вступить в бой.
   После горячей ванны я окончательно пришла в себя. Одеваясь, размышляла, стоит ли рассказывать Бену о случившемся. Подойдя к окну, я отдёрнула занавески и обнаружила, что не я одна такая ранняя пташка. На ветру колыхалась натянутая бельевая верёвка, где на прищепках трепыхались какие-то маленькие весёленькие прямоугольнички. Простыни для карликов? Носовые платки? Надо бы спуститься и выяснить.
   Я вышла из комнаты и остолбенела: мимо, едва не сбив меня с ног, промчался Бен.
   – Прочь с дороги! – проорал он.
   Пропустив мимо ушей это радушное утреннее приветствие, я кинулась следом.
   – Что случилось? Пожар, наводнение? У тебя переполнилась кухонная раковина или…
   – Не спрашивай, не говори со мной, даже не приближайся!
   Кенгуриными прыжками он пересёк холл, наткнулся на рыцарские доспехи, наградил их яростным пинком и выскочил на улицу. Я старалась не отставать. Бен промчался по мощёному внутреннему дворику и замер перед бельевой верёвкой, натянутой между двумя деревьями. Он издал рёв, исполненный такого первобытного ужаса, что я невольно попятилась. Проследив за его взглядом, я наткнулась на белые лоскутки, которые по недомыслию сначала приняла за постельное бельё маленького народца. Белые прямоугольники, весело трепетавшие на ветру, на самом деле оказались листами обычной машинописной бумаги.
   – Моя книга! – запричитал Бен и рухнул на землю. – Под дверь спальни мне подсунули записку. Ты, как главная шутница, наверняка оценишь юмор. В этой гнусной писульке говорилось: «Не думаю, что вы способны написать целомудренную книгу, даже если очень захотите, поэтому ваша рукопись подверглась стирке в горячее воде с отбеливателем».
   Враг нанёс удар с обоих флангов. Но, конечно, не всё ещё потеряно. Второй Экземпляр! Спокойно, но твёрдо я обратилась к валяющемуся на земле существу:
   – Успокойся, Бен. Если с такой силой сжимать свою шею, можно ненароком самозадушиться. Где ты держишь второй экземпляр?
   – Второй экземпляр! – Бен подскочил как ужаленный. – Нет у меня второго экземпляра! Можешь называть это ленью, можешь рассеянностью художника, называй как хочешь! А знаешь, что ещё я, круглый дурак, сделал?
   Я попятилась, когда этот дикарь обнажил острые белые зубы.
   – Вот только кусать меня не надо! Мне не делали прививки против бешенства.
   Эта непринуждённая шутка не произвела ожидаемого успокаивающего действия. Бен продолжал надвигаться на меня. Вцепившись в мою руку, он принялся яростно трясти меня, да так, что через несколько секунд моя голова напоминала маковую коробочку, готовую вот-вот оторваться от стебля.