Страница:
– Сегодня я тоже беседовала с цыганкой. – Отодвинув тарелку с сандвичами, я поставила локти на стол и подпёрла ладонями подбородок. – Именно об этом всё время и порываюсь тебе рассказать. Цыганка с нашей Рыночной площади так и заявила: «Я настоящая цыганка». Точь-в-точь как в рассказе отца. И она многое сообщила абсолютно верно: о смерти мамы, о том, сколько у меня детей, даже упомянула о третьем, который не имеет прямого отношения к нашей семье. И сколько я ни пытаюсь уверить себя, что это всего лишь совпадение, мне не удаётся.
– Значит, она получила сведения от кого-то, кто хорошо тебя знает.
– Так я и решила. К тому же встретила по дороге миссис Портер. А уж она любительница посудачить. Правда, мне кажется, что я никогда не рассказывала ей о папе, но она могла услышать о нём от кого-нибудь ещё. Например, от Фредди. Я пару раз видела, как он подносил ей сумки с продуктами. Но ведь моя цыганка предсказала приезд папы в Мерлин-корт. Стоило мне с ней поговорить, как он материализовался в нашем доме. Что ты обо всём этом думаешь?
– Подожди-ка, подожди-ка. – По блеску в сине-зелёных глазах Бена я поняла, что он совершенно забыл о яйцах. – Пусть твоя цыганка и в самом деле профессионалка высочайшего класса, но чего ты взяла, что и с Харриет разговаривала тоже она?
– Ну, так далеко я не захожу. Скорее считаю, что эти две гадалки могут находиться в сговоре.
– Нет, это явная натяжка, Элли. Вспомни, цыганки объявились в разных странах. Да и какой может быть мотив?
– Если бы знала, то сама бы зарабатывала на жизнь предсказаниями. Но ты не находишь такое совпадение по меньшей мере странным? И это ещё не всё! – Я налила себе большой стакан молока. – Стоило мне упомянуть, что мы с тобой завтра отправляемся во Францию, как моя цыганка тут же сменила курс и перестала пророчить мне грядущее счастье и долгие годы. Она недвусмысленно заявила, что, если мы отправимся в путешествие, может случиться нечто ужасное. Ох, Бен, по дороге домой я никак не могла избавиться от какой-то неясной тревоги. Решила ничего не рассказывать тебе, чтобы ты не поднял меня на смех, но тут объявился папочка и… А что, если беда грозит нашим детям? Мы укатим во Францию, а они…
Залпом осушив стакан, я со стуком поставила его в раковину. Бен медлил с ответом, ероша свои чёрные кудри.
– Так ты думаешь, что цыганка не только обладает талантом ясновидения, но ещё и пыталась запугать тебя?
– А ты так не считаешь?
– На мой взгляд, это слишком далеко идущий вывод.
– Пусть так. Мой отец встречает в Германии женщину. Женщину, о которой он не знает ничего, кроме того, что она сама ему сообщила. Она даже не даёт ему познакомиться с людьми, у которых остановилась. А в скором времени папа возвращается в Англию и оказывается на пороге нашего дома с её прахом под мышкой.
– Элли, не подозреваешь же ты, что её убили?
– У меня нет оснований что-либо подозревать, но не мешало бы узнать, как умерла эта самая Харриет.
– Тогда нам лучше вернуться в гостиную, прихватив яйца для твоего отца. Почему бы тебе не поболтать с ним, а я тут быстренько управлюсь с готовкой?
Мой благодарный поцелуй на щеке Бена прервал телефонный звонок. Поспешив в холл, я сняла трубку, ожидая услышать голос свекрови с известием, что близнецы хотят пожелать мамочке спокойной ночи.
– Алло? – Голос напоминал свист выходящего из воздушного шарика воздуха. – Это правильный номер?
– А какой вам нужен?
– Номер, где можно найти Морли Саймонса. – Голос превратился в тихий неразборчивый шёпот. Тётушка Астрид, родительница моей омерзительно прекрасной кузины Ванессы, утверждает, что с помощью тихого детского голоска проще всего управлять ситуацией, поскольку слушатель пребывает в напряжении, пытаясь разобрать слова.
– Вы не могли бы говорить громче?
– Он уже приехал? – Голос повысился на десятую долю децибела.
– Да. – Я подавила желание крикнуть.
– Тогда передайте ему, что я со своими сёстрами приеду завтра.
– И как вас представить?
– Просто скажите мистеру Саймонсу, что это родственники Харриет. Мы приедем за ней, как он и просил в своём письме. – Я расслышала в трубке приглушённые голоса, потом раздался сдавленный писк, словно кто-то ущипнул говорящего за задницу. – И будьте так добры, вставьте ему в петлицу красную розу, чтобы мы могли его узнать.
Ага, среди других мужчин крупного телосложения, толпящихся в Мерлин-корте, словно это вокзал Ватерлоо… В телефонной трубке зазвучали короткие гудки, а я осталась стоять с разинутым ртом, спрашивая себя, что за безумие вторглось в мою жизнь.
Глава шестая
Глава седьмая
– Значит, она получила сведения от кого-то, кто хорошо тебя знает.
– Так я и решила. К тому же встретила по дороге миссис Портер. А уж она любительница посудачить. Правда, мне кажется, что я никогда не рассказывала ей о папе, но она могла услышать о нём от кого-нибудь ещё. Например, от Фредди. Я пару раз видела, как он подносил ей сумки с продуктами. Но ведь моя цыганка предсказала приезд папы в Мерлин-корт. Стоило мне с ней поговорить, как он материализовался в нашем доме. Что ты обо всём этом думаешь?
– Подожди-ка, подожди-ка. – По блеску в сине-зелёных глазах Бена я поняла, что он совершенно забыл о яйцах. – Пусть твоя цыганка и в самом деле профессионалка высочайшего класса, но чего ты взяла, что и с Харриет разговаривала тоже она?
– Ну, так далеко я не захожу. Скорее считаю, что эти две гадалки могут находиться в сговоре.
– Нет, это явная натяжка, Элли. Вспомни, цыганки объявились в разных странах. Да и какой может быть мотив?
– Если бы знала, то сама бы зарабатывала на жизнь предсказаниями. Но ты не находишь такое совпадение по меньшей мере странным? И это ещё не всё! – Я налила себе большой стакан молока. – Стоило мне упомянуть, что мы с тобой завтра отправляемся во Францию, как моя цыганка тут же сменила курс и перестала пророчить мне грядущее счастье и долгие годы. Она недвусмысленно заявила, что, если мы отправимся в путешествие, может случиться нечто ужасное. Ох, Бен, по дороге домой я никак не могла избавиться от какой-то неясной тревоги. Решила ничего не рассказывать тебе, чтобы ты не поднял меня на смех, но тут объявился папочка и… А что, если беда грозит нашим детям? Мы укатим во Францию, а они…
Залпом осушив стакан, я со стуком поставила его в раковину. Бен медлил с ответом, ероша свои чёрные кудри.
– Так ты думаешь, что цыганка не только обладает талантом ясновидения, но ещё и пыталась запугать тебя?
– А ты так не считаешь?
– На мой взгляд, это слишком далеко идущий вывод.
– Пусть так. Мой отец встречает в Германии женщину. Женщину, о которой он не знает ничего, кроме того, что она сама ему сообщила. Она даже не даёт ему познакомиться с людьми, у которых остановилась. А в скором времени папа возвращается в Англию и оказывается на пороге нашего дома с её прахом под мышкой.
– Элли, не подозреваешь же ты, что её убили?
– У меня нет оснований что-либо подозревать, но не мешало бы узнать, как умерла эта самая Харриет.
– Тогда нам лучше вернуться в гостиную, прихватив яйца для твоего отца. Почему бы тебе не поболтать с ним, а я тут быстренько управлюсь с готовкой?
Мой благодарный поцелуй на щеке Бена прервал телефонный звонок. Поспешив в холл, я сняла трубку, ожидая услышать голос свекрови с известием, что близнецы хотят пожелать мамочке спокойной ночи.
– Алло? – Голос напоминал свист выходящего из воздушного шарика воздуха. – Это правильный номер?
– А какой вам нужен?
– Номер, где можно найти Морли Саймонса. – Голос превратился в тихий неразборчивый шёпот. Тётушка Астрид, родительница моей омерзительно прекрасной кузины Ванессы, утверждает, что с помощью тихого детского голоска проще всего управлять ситуацией, поскольку слушатель пребывает в напряжении, пытаясь разобрать слова.
– Вы не могли бы говорить громче?
– Он уже приехал? – Голос повысился на десятую долю децибела.
– Да. – Я подавила желание крикнуть.
– Тогда передайте ему, что я со своими сёстрами приеду завтра.
– И как вас представить?
– Просто скажите мистеру Саймонсу, что это родственники Харриет. Мы приедем за ней, как он и просил в своём письме. – Я расслышала в трубке приглушённые голоса, потом раздался сдавленный писк, словно кто-то ущипнул говорящего за задницу. – И будьте так добры, вставьте ему в петлицу красную розу, чтобы мы могли его узнать.
Ага, среди других мужчин крупного телосложения, толпящихся в Мерлин-корте, словно это вокзал Ватерлоо… В телефонной трубке зазвучали короткие гудки, а я осталась стоять с разинутым ртом, спрашивая себя, что за безумие вторглось в мою жизнь.
Глава шестая
Про своего отца я могла твёрдо сказать лишь одно: он не из тех невыносимых субъектов, что истерично требуют еды, а когда им вручают поднос, прикрытый чистой льняной салфеткой, с розой в маленькой вазочке, капризно объявляют, что они слишком устали и не в состоянии проглотить ни кусочка. Нет, папочка в считанные минуты уничтожил все яйца, дымящуюся спаржу и целую груду поджаренного бекона. Фредди, которому пришлось довольствоваться сандвичами с сыром и помидорами, жалостливо шевелил носом, втягивая ароматы яств, которые ему не достались. Надо сказать, мой кузен вёл себя вполне прилично и всего лишь шесть раз заметил, что чувствует себя маленькой сироткой Анни из ближайшего приюта.
Я не стала рассказывать папе о телефонном звонке, пока он не подчистил всё до последнего яичного желтка и Бен не отнёс поднос на безопасное расстояние. Откровенного говоря, я побаивалась, что, услышав новость, папочка упадёт в обморок и диван превратится в носилки. Но он на удивление героически перенёс предстоящую разлуку с Харриет. Правда, шумно вздохнул и на мгновение погрузил лицо льняную салфетку, но стойко воздержался от того, чтобы устроить сцену из викторианской мелодрамы.
– Моя возлюбленная пожелала бы, чтобы я проявил мужество. – Папа произнёс эти слова с ласкающим слух достоинством.
– Хотите кусочек сандвича? – любезно предложил Фредди.
Римский нос отца дёрнулся то ли от отвращения, то ли по причине слабости плоти (и немалой, надо сказать, плоти). Как бы то ни было, он справился с собой и отклонил предложение.
– А теперь я хотел бы уединиться в своей спальне. Мне всё равно, Жизель, пусть это будет тесная каморка в углу чердака, где через разбитые стёкла хлещут дождевые струи, а в углах напоминанием о близкой смерти притаилась затхлость.
– Боюсь, у нас не найдётся столь живописной комнаты.
– Может, вы с Беном отдадите дядюшке Морли свою? – Фредди всегда был щедрым хозяином в чужом доме.
– Нет-нет! Не хочу и слышать об этом, – торопливо пробормотал папа. – Вряд ли дорогой Бенсон пожелает спать со мной. У меня есть привычка загребать под себя все простыни. По крайней мере, так говорила твоя мать, Жизель. – Упоминание о маме прозвучало очень трогательно, но я не успела умилиться, так как папа не замедлил испортить впечатление: – Разумеется, Харриет никогда не жаловалась.
Эта наглая Харриет была святой ещё до того, как отправилась навстречу трубному гласу, с отвращением подумала я, наблюдая, как Бен помогает папе встать. Хотя для этой работы больше подошла бы пара подъёмных кранов. Хорошо бы Фредди убраться к себе в коттедж. Вместо этого мой тактичный кузен замер в дверях гостиной с таким видом, словно ему не давали покоя лавры Харриет и он тоже рассчитывал на канонизацию.
– Всё, что мне нужно, это кровать, – бубнил папочка тоном человека, слышавшего, как Ворон шепчет своё «никогда». – Ни обои, ни пузырьки с одеколоном на туалетном столике мне не требуются.
– А ночной колпак тебе не нужен? – спросила я, поглядывая на бренди.
Он покачал головой, как будто собирался вот-вот покинуть этот бренный мир.
– Разве что Фредди будет так любезен отнести наверх графин и бокал.
– С удовольствием, дорогой дядюшка! – Отзывчивый малый наконец отлепился от дверного косяка.
– Я и сама могу поухаживать за тобой.
– Но я надеялся, что ты принесёшь Харриет. – Папа посмотрел на меня со страдальческой мольбой. – Как бы мне ни хотелось самому выполнить сию почтенную обязанность, боюсь, эти слабые руки слишком сильно дрожат. К трагедии добавилось бы неслыханное надругательство, если бы я рассыпал мою бедную возлюбленную на лестнице.
– Здравая мысль, старина… то есть дядя, – встрял святой Фредерик. – Вам ещё предстоит познакомиться с нашей грозной миссис Мэллой, но могу сразу сказать, что лишняя возня с пылесосом ей не понравится.
– Харриет отнесу я, – пресёк наши препирательства Бен, решительно направляясь к кофейному столику.
– А почему бы не оставить её здесь? – прошипела я, когда он проходил мимо. – Можешь называть меня ханжой, но мне не нравится, что папа будет ночевать вместе с урной под подушкой.
– Дорогая, – ответил Бен одними губами, – детей здесь нет, так что это не может никого шокировать. Если твоему отцу так будет лучше, кто мы такие, чтобы его судить? Кроме того, они ведь не в первый раз будут спать вместе.
Ох уж эти мужчины! Я отвернулась от Бена, прежде чем он успел поделиться со мной соображением, что отец когда-то занимался сексом и с моей матерью. Ведь за версту видно, что я предпочитаю оставить Харриет ночевать там, где она сейчас и пребывает, – на каминной полке в гостиной. Может, это и суеверие, может, глупость, но я чуяла, что за урной кроется что-то дурное. И хотя я была слегка рассержена на папочку, мне вовсе не хотелось, чтобы ночью он подвергался колдовским чарам. Я всё никак не могла выбросить из головы проницательных цыганок. А вдруг Харриет при жизни до смерти боялась воды и обожала чёрных кошек?..
Папиного чемодана в холле не оказалось, но эта маленькая загадка разъяснилась, когда Фредди во всех подробностях поведал нам, как он, умирая от усердия, волок его наверх. Взбираясь по лестнице церемониальным шагом, приличествующим трауру, я размышляла над вопросом, как бы выведать у папы, не случилось ли в Шенбрунне какой-нибудь неприятности… конечно, помимо смерти Харриет.
День выдался тяжёлый, и мысли мои расползались в разных направлениях. То я рисовала картины из шпионских романов. То представляла наёмного убийцу, которому отвергнутый любовник или бывший муж заплатил за убийство Харриет. Может, она связалась с папой потому, что чувствовала себя в большей безопасности, когда рядом мужчина? А что, если – я чуть не споткнулась на последней ступеньке – эти негодяи теперь охотятся за папой, потому что он, сам того не подозревая, знает что-то этакое? Мне вдруг вспомнился человек, который толкнул отца на эскалаторе. И как его спутник подхватил чемодан отца. Можете сколько угодно уверять, будто я окончательно спятила! Но ведь в жизни всякое бывает… Разве моя мама не погибла, упав с лестницы над железнодорожными путями? Так что папа вполне мог, сам того не ведая, впутаться в какую-нибудь опасную историю.
Гулкий стук вернул меня к действительности. Это Бен споткнулся о чемодан, оставленный кузеном посреди лестничной площадки, которую мы несколько возвышенно называли галереей. На «галерее» настаивала миссис Мэллой. Наверное, мечтая, что её портрет когда-нибудь украсит стену и публика с путеводителями в руках станет перегибаться через бархатные канаты, тщетно надеясь проникнуть в тайну загадочной улыбки. А вот в тревожном вопле моего папы не было ровным счётом ничего загадочного – споткнувшись, Бен едва не выронил уродливый глиняный горшок, громко именуемый погребальной урной.
– Ух ты! – Фредди мотнул головой, едва не заехав мне в глаз своей косицей. К счастью, графин с бренди в его руках не шелохнулся.
– Не самое удачное место для чемодана, – пробурчала я.
– А где я должен был его поставить, милая кузина? – обиженно вопросил он.
– Например, у двери в комнату.
– Но я понятия не имею, какие апартаменты вы отвели дядюшке Морли.
– Вы что, до утра там собираетесь пререкаться?
Голос Бена звучал невероятно устало, и только тут до меня дошло, что для него это тоже был не самый лучший день. Он ждал поездки во Францию, даже больше, чем я. И вот в мгновение ока пришлось смириться с тем, что весёлый Париж сделал ручкой, а наше жилище превратилось в подобие морга.
Открыв ближайшую дверь, я сказала:
– Думаю, папа может устроиться здесь. Кровать застелена, а из окна открывается чудесный вид на море.
Последнее замечание было на редкость глупым. Отец находился в безутешном состоянии, и не стоит поощрять его свести счёты с жизнью, выкинувшись со второго этажа. После смерти мамы он поговаривал о самоубийстве, но решил повременить и сбросить несколько фунтов, дабы мне не пришлось тратиться на большой гроб, хотя прежние размеры моего заботливого родителя не превышали и пятой части его нынешних. К счастью, мрачные думы быстро оставили тогда папу. Вероятно, не последнюю роль сыграло замечание тётушки Лулу, которая глубокомысленно сказала, что, должно быть, моя мама сейчас вовсю устраивает карьеру на том свете и не стоит ей мешать. Тётя Лулу, может, и была полной кретинкой, но на неё иногда находили минуты озарения. Воспоминание о том, что папа тяжело переживал мамину кончину, немного приободрило меня.
Мы вошли в комнату, выдержанную в бежевых тонах. Обстановка была совершенно нейтральной, я бы даже сказала безвредной, но папа, словно рассерженный медведь в клетке, тут же принялся рыскать между кроватью и туалетным столиком, не сводя глаз с Бена, прижимавшего к животу глиняную кринку с прахом несравненной Харриет.
– В чём дело, дядюшка Морли? – Фредди водрузил поднос с графином на сундук, который служил столом, и, бесцеремонно оттолкнув меня, шлёпнулся в единственное кресло.
– Харриет эта комната не понравилась бы. – Папа недовольно причмокнул.
– Это почему же?
Меня так и подмывало сказать, что отныне Харриет несколько ограничена в своих претензиях, но, поскольку среди нас находился глиняный горшок, я воздержалась от грубостей.
– Ей не понравилась бы эта картина с лисьей охотой.
– Неужели у Харриет начисто отсутствовал инстинкт убийцы?
– Харриет была хрупким цветком жизни! Она ненавидела насилие! – Глаза отца яростно сверкнула. – Помню, как однажды вечером мы сидели в той самой пивнушке, где впервые встретились, и Харриет тихо прошептала, что не любит причинять людям физические страдания. Я тогда слегка подивился, она ведь и мыши не могла обидеть, не то что человека.
Папа отобрал у Бена горшок и принялся нежно поглаживать его шершавые бока. Несколько минут мы молча глазели на него, не решаясь вернуть на землю. Но вот он поставил урну на тумбочку и некоторое время с нежностью созерцал её, после чего послал горшку воздушный поцелуй.
– Приятных снов, любимая.
С этими словами папа рухнул на кровать и обессилено смежил веки.
– Не перестарайся с бренди, Бентвик, – слабо проговорил он.
– Ни в коем случае.
Бен занялся бренди, а я сунула нос в шкаф, дабы убедиться, что там нет никаких скелетов. Из коридора деликатное верещание – это дал о себе знать телефон в нашей спальне. На этот раз уж точно Мамуля с Папулей спешат доложить о наших детках. Скорее всего, отпрыски давным-давно крепко спят, но моё материнское сердце забилось быстрее. А вдруг Роза подавилась соской? Или Эбби надела на голову кастрюлю? Или Тэм выпрыгнул из окна со скатертью в качестве парашюта?..
Телефон перестал звонить.
– Наверное, Фредди взял трубку.
– Да, но… – я направилась к двери.
– Элли, успокойся, если что-нибудь важное, он тотчас прискачет сюда.
– А тем временем, – папа поудобнее устроился на подушках и с жертвенным видом, словно микстуру, глотнул бренди, – я продолжу душераздирающий рассказ о моих последних днях с Харриет.
– Да-да, папочка, но чуть позже.
Я качалась, словно маятник, между кроватью и дверью, когда на пороге с мрачным видом вырос Фредди:
– Это папаша.
– Дядя Морис?
– Насколько я знаю, у меня нет другого папаши.
– И что он хочет? – Бен взирал на моего кузена и своего друга с неподдельной тревогой.
– Можно мне глоток бренди? – Фредди слепо пошарил рукой в воздухе и сомнамбулой побрёл к комоду. – Полагаю, у меня хватит мужества с этим справиться, но это будет нелегко. – Голос его дрогнул. – В самых скупых словах… с моей мамашей дела обстоят прескверно.
– Она умирает?! – Бен нервно сунул ему графин.
– Бедная тётя Лулу! – прошептала я.
– Вовсе нет. – Фредди дотащился до кровати и рухнул на папины ноги. – Хотя, если судить по голосу папаши, он предпочёл бы видеть её при последнем издыхании. И должен сказать, что на этот раз мамаша действительно дошла до ручки. – Вытащив из графина пробку, он судорожно потянул носом. – Она спуталась с дурной компанией. С крупными магазинными ворами, подделывателями документов, даже с парочкой грабителей поездов.
– Где она с ними познакомилась? – спросили мы с Беном в один голос.
– В исправительном центре, где недавно проходила лечение.
– Тётушка Лулу – клептоманка, – сообщила я папе, который возился на кровати, пытаясь освободить ноги.
– Таковы уж нынешние времена. Каждая женщина стремится сделать карьеру.
– Вряд ли дядя Морис мог ожидать, что тётушка Лулу в шестьдесят лет вдруг утихомирится и заинтересуется техникой макраме или садоводством.
– Это была папашина идея – отправить её в Оклендс. – По вполне понятным причинам в голосе Фредди не чувствовалось радости. – А сегодня вечером он застукал в гостиной сеанс групповой терапии. Видимо, такие сборища являются обязательным условием выписки чокнутых после лечения в психушки.
– Ну и что? – Бен пожал плечами. – С какой стати твой отец взбеленился?
– Вот и я его о том же спросил. – Фредди ещё раз вдохнул запах бренди. – Так папаша выложил как на духу: оказывается, матушка и её банда обсуждали ограбление местного отделения банка «Ллойдс» – о «Барклиз» или «Мидленд» не могло быть и речи, поскольку некоторые из этой братии имеют там счета, и моральные соображения, видимо, не позволяют им воровать свои собственные денежки.
Папа содрогнулся. Меня несколько удивило, что он не сделал попытку заткнуть глиняному горшку уши.
– Всё дело в том, – мужественно продолжал Фредди, – что это отчасти и моя вина. Если бы я был хорошим сыном, а не полным олухом, мамаша, наверное, довольствовалась бы консервированием фруктов и игрой в бридж. Так что теперь настало время расплаты. Завтра папаша привезёт её в Мерлин-корт. Прикуёт к себе наручниками – и вперёд. Поживёт у меня, взаперти, на хлебе и воде, пока я не вобью в её голову немного здравого смысла. Я даже рассчитываю сводить её в церковь. – Мой несчастный кузен посмотрел на меня затравленными глазами. – Элли, я не знаю, как смогу это выдержать. С этим новым священником, который без конца распинается о своём любимом святом Этельворте… или как там его звали? И с его жёнушкой. Она, правда, дала мне главную роль в пьесе. Но если я начну каждый раз появляться в церкви к открытию, она вообразит, что я вознамерился жениться на её рябой племяннице Рут. А мне эту девицу даже ради искусства целовать противно.
Я всем сердцем сочувствовала Фредди, хотя и для себя приберегла немного жалости. Тётушка Лулу, помимо ловкости рук, обладала талантом сбегать из любой кутузки с искусностью Гудини. А если так, то, значит, она целыми днями станет торчать в Мерлин-корте. Подумать только, завтра утром мы с Беном должны были уехать во Францию! Я уже собиралась сказать Фредди, что нет худа без добра, когда отец разродился завершающей главой «Жизни с Харриет».
Я не стала рассказывать папе о телефонном звонке, пока он не подчистил всё до последнего яичного желтка и Бен не отнёс поднос на безопасное расстояние. Откровенного говоря, я побаивалась, что, услышав новость, папочка упадёт в обморок и диван превратится в носилки. Но он на удивление героически перенёс предстоящую разлуку с Харриет. Правда, шумно вздохнул и на мгновение погрузил лицо льняную салфетку, но стойко воздержался от того, чтобы устроить сцену из викторианской мелодрамы.
– Моя возлюбленная пожелала бы, чтобы я проявил мужество. – Папа произнёс эти слова с ласкающим слух достоинством.
– Хотите кусочек сандвича? – любезно предложил Фредди.
Римский нос отца дёрнулся то ли от отвращения, то ли по причине слабости плоти (и немалой, надо сказать, плоти). Как бы то ни было, он справился с собой и отклонил предложение.
– А теперь я хотел бы уединиться в своей спальне. Мне всё равно, Жизель, пусть это будет тесная каморка в углу чердака, где через разбитые стёкла хлещут дождевые струи, а в углах напоминанием о близкой смерти притаилась затхлость.
– Боюсь, у нас не найдётся столь живописной комнаты.
– Может, вы с Беном отдадите дядюшке Морли свою? – Фредди всегда был щедрым хозяином в чужом доме.
– Нет-нет! Не хочу и слышать об этом, – торопливо пробормотал папа. – Вряд ли дорогой Бенсон пожелает спать со мной. У меня есть привычка загребать под себя все простыни. По крайней мере, так говорила твоя мать, Жизель. – Упоминание о маме прозвучало очень трогательно, но я не успела умилиться, так как папа не замедлил испортить впечатление: – Разумеется, Харриет никогда не жаловалась.
Эта наглая Харриет была святой ещё до того, как отправилась навстречу трубному гласу, с отвращением подумала я, наблюдая, как Бен помогает папе встать. Хотя для этой работы больше подошла бы пара подъёмных кранов. Хорошо бы Фредди убраться к себе в коттедж. Вместо этого мой тактичный кузен замер в дверях гостиной с таким видом, словно ему не давали покоя лавры Харриет и он тоже рассчитывал на канонизацию.
– Всё, что мне нужно, это кровать, – бубнил папочка тоном человека, слышавшего, как Ворон шепчет своё «никогда». – Ни обои, ни пузырьки с одеколоном на туалетном столике мне не требуются.
– А ночной колпак тебе не нужен? – спросила я, поглядывая на бренди.
Он покачал головой, как будто собирался вот-вот покинуть этот бренный мир.
– Разве что Фредди будет так любезен отнести наверх графин и бокал.
– С удовольствием, дорогой дядюшка! – Отзывчивый малый наконец отлепился от дверного косяка.
– Я и сама могу поухаживать за тобой.
– Но я надеялся, что ты принесёшь Харриет. – Папа посмотрел на меня со страдальческой мольбой. – Как бы мне ни хотелось самому выполнить сию почтенную обязанность, боюсь, эти слабые руки слишком сильно дрожат. К трагедии добавилось бы неслыханное надругательство, если бы я рассыпал мою бедную возлюбленную на лестнице.
– Здравая мысль, старина… то есть дядя, – встрял святой Фредерик. – Вам ещё предстоит познакомиться с нашей грозной миссис Мэллой, но могу сразу сказать, что лишняя возня с пылесосом ей не понравится.
– Харриет отнесу я, – пресёк наши препирательства Бен, решительно направляясь к кофейному столику.
– А почему бы не оставить её здесь? – прошипела я, когда он проходил мимо. – Можешь называть меня ханжой, но мне не нравится, что папа будет ночевать вместе с урной под подушкой.
– Дорогая, – ответил Бен одними губами, – детей здесь нет, так что это не может никого шокировать. Если твоему отцу так будет лучше, кто мы такие, чтобы его судить? Кроме того, они ведь не в первый раз будут спать вместе.
Ох уж эти мужчины! Я отвернулась от Бена, прежде чем он успел поделиться со мной соображением, что отец когда-то занимался сексом и с моей матерью. Ведь за версту видно, что я предпочитаю оставить Харриет ночевать там, где она сейчас и пребывает, – на каминной полке в гостиной. Может, это и суеверие, может, глупость, но я чуяла, что за урной кроется что-то дурное. И хотя я была слегка рассержена на папочку, мне вовсе не хотелось, чтобы ночью он подвергался колдовским чарам. Я всё никак не могла выбросить из головы проницательных цыганок. А вдруг Харриет при жизни до смерти боялась воды и обожала чёрных кошек?..
Папиного чемодана в холле не оказалось, но эта маленькая загадка разъяснилась, когда Фредди во всех подробностях поведал нам, как он, умирая от усердия, волок его наверх. Взбираясь по лестнице церемониальным шагом, приличествующим трауру, я размышляла над вопросом, как бы выведать у папы, не случилось ли в Шенбрунне какой-нибудь неприятности… конечно, помимо смерти Харриет.
День выдался тяжёлый, и мысли мои расползались в разных направлениях. То я рисовала картины из шпионских романов. То представляла наёмного убийцу, которому отвергнутый любовник или бывший муж заплатил за убийство Харриет. Может, она связалась с папой потому, что чувствовала себя в большей безопасности, когда рядом мужчина? А что, если – я чуть не споткнулась на последней ступеньке – эти негодяи теперь охотятся за папой, потому что он, сам того не подозревая, знает что-то этакое? Мне вдруг вспомнился человек, который толкнул отца на эскалаторе. И как его спутник подхватил чемодан отца. Можете сколько угодно уверять, будто я окончательно спятила! Но ведь в жизни всякое бывает… Разве моя мама не погибла, упав с лестницы над железнодорожными путями? Так что папа вполне мог, сам того не ведая, впутаться в какую-нибудь опасную историю.
Гулкий стук вернул меня к действительности. Это Бен споткнулся о чемодан, оставленный кузеном посреди лестничной площадки, которую мы несколько возвышенно называли галереей. На «галерее» настаивала миссис Мэллой. Наверное, мечтая, что её портрет когда-нибудь украсит стену и публика с путеводителями в руках станет перегибаться через бархатные канаты, тщетно надеясь проникнуть в тайну загадочной улыбки. А вот в тревожном вопле моего папы не было ровным счётом ничего загадочного – споткнувшись, Бен едва не выронил уродливый глиняный горшок, громко именуемый погребальной урной.
– Ух ты! – Фредди мотнул головой, едва не заехав мне в глаз своей косицей. К счастью, графин с бренди в его руках не шелохнулся.
– Не самое удачное место для чемодана, – пробурчала я.
– А где я должен был его поставить, милая кузина? – обиженно вопросил он.
– Например, у двери в комнату.
– Но я понятия не имею, какие апартаменты вы отвели дядюшке Морли.
– Вы что, до утра там собираетесь пререкаться?
Голос Бена звучал невероятно устало, и только тут до меня дошло, что для него это тоже был не самый лучший день. Он ждал поездки во Францию, даже больше, чем я. И вот в мгновение ока пришлось смириться с тем, что весёлый Париж сделал ручкой, а наше жилище превратилось в подобие морга.
Открыв ближайшую дверь, я сказала:
– Думаю, папа может устроиться здесь. Кровать застелена, а из окна открывается чудесный вид на море.
Последнее замечание было на редкость глупым. Отец находился в безутешном состоянии, и не стоит поощрять его свести счёты с жизнью, выкинувшись со второго этажа. После смерти мамы он поговаривал о самоубийстве, но решил повременить и сбросить несколько фунтов, дабы мне не пришлось тратиться на большой гроб, хотя прежние размеры моего заботливого родителя не превышали и пятой части его нынешних. К счастью, мрачные думы быстро оставили тогда папу. Вероятно, не последнюю роль сыграло замечание тётушки Лулу, которая глубокомысленно сказала, что, должно быть, моя мама сейчас вовсю устраивает карьеру на том свете и не стоит ей мешать. Тётя Лулу, может, и была полной кретинкой, но на неё иногда находили минуты озарения. Воспоминание о том, что папа тяжело переживал мамину кончину, немного приободрило меня.
Мы вошли в комнату, выдержанную в бежевых тонах. Обстановка была совершенно нейтральной, я бы даже сказала безвредной, но папа, словно рассерженный медведь в клетке, тут же принялся рыскать между кроватью и туалетным столиком, не сводя глаз с Бена, прижимавшего к животу глиняную кринку с прахом несравненной Харриет.
– В чём дело, дядюшка Морли? – Фредди водрузил поднос с графином на сундук, который служил столом, и, бесцеремонно оттолкнув меня, шлёпнулся в единственное кресло.
– Харриет эта комната не понравилась бы. – Папа недовольно причмокнул.
– Это почему же?
Меня так и подмывало сказать, что отныне Харриет несколько ограничена в своих претензиях, но, поскольку среди нас находился глиняный горшок, я воздержалась от грубостей.
– Ей не понравилась бы эта картина с лисьей охотой.
– Неужели у Харриет начисто отсутствовал инстинкт убийцы?
– Харриет была хрупким цветком жизни! Она ненавидела насилие! – Глаза отца яростно сверкнула. – Помню, как однажды вечером мы сидели в той самой пивнушке, где впервые встретились, и Харриет тихо прошептала, что не любит причинять людям физические страдания. Я тогда слегка подивился, она ведь и мыши не могла обидеть, не то что человека.
Папа отобрал у Бена горшок и принялся нежно поглаживать его шершавые бока. Несколько минут мы молча глазели на него, не решаясь вернуть на землю. Но вот он поставил урну на тумбочку и некоторое время с нежностью созерцал её, после чего послал горшку воздушный поцелуй.
– Приятных снов, любимая.
С этими словами папа рухнул на кровать и обессилено смежил веки.
– Не перестарайся с бренди, Бентвик, – слабо проговорил он.
– Ни в коем случае.
Бен занялся бренди, а я сунула нос в шкаф, дабы убедиться, что там нет никаких скелетов. Из коридора деликатное верещание – это дал о себе знать телефон в нашей спальне. На этот раз уж точно Мамуля с Папулей спешат доложить о наших детках. Скорее всего, отпрыски давным-давно крепко спят, но моё материнское сердце забилось быстрее. А вдруг Роза подавилась соской? Или Эбби надела на голову кастрюлю? Или Тэм выпрыгнул из окна со скатертью в качестве парашюта?..
Телефон перестал звонить.
– Наверное, Фредди взял трубку.
– Да, но… – я направилась к двери.
– Элли, успокойся, если что-нибудь важное, он тотчас прискачет сюда.
– А тем временем, – папа поудобнее устроился на подушках и с жертвенным видом, словно микстуру, глотнул бренди, – я продолжу душераздирающий рассказ о моих последних днях с Харриет.
– Да-да, папочка, но чуть позже.
Я качалась, словно маятник, между кроватью и дверью, когда на пороге с мрачным видом вырос Фредди:
– Это папаша.
– Дядя Морис?
– Насколько я знаю, у меня нет другого папаши.
– И что он хочет? – Бен взирал на моего кузена и своего друга с неподдельной тревогой.
– Можно мне глоток бренди? – Фредди слепо пошарил рукой в воздухе и сомнамбулой побрёл к комоду. – Полагаю, у меня хватит мужества с этим справиться, но это будет нелегко. – Голос его дрогнул. – В самых скупых словах… с моей мамашей дела обстоят прескверно.
– Она умирает?! – Бен нервно сунул ему графин.
– Бедная тётя Лулу! – прошептала я.
– Вовсе нет. – Фредди дотащился до кровати и рухнул на папины ноги. – Хотя, если судить по голосу папаши, он предпочёл бы видеть её при последнем издыхании. И должен сказать, что на этот раз мамаша действительно дошла до ручки. – Вытащив из графина пробку, он судорожно потянул носом. – Она спуталась с дурной компанией. С крупными магазинными ворами, подделывателями документов, даже с парочкой грабителей поездов.
– Где она с ними познакомилась? – спросили мы с Беном в один голос.
– В исправительном центре, где недавно проходила лечение.
– Тётушка Лулу – клептоманка, – сообщила я папе, который возился на кровати, пытаясь освободить ноги.
– Таковы уж нынешние времена. Каждая женщина стремится сделать карьеру.
– Вряд ли дядя Морис мог ожидать, что тётушка Лулу в шестьдесят лет вдруг утихомирится и заинтересуется техникой макраме или садоводством.
– Это была папашина идея – отправить её в Оклендс. – По вполне понятным причинам в голосе Фредди не чувствовалось радости. – А сегодня вечером он застукал в гостиной сеанс групповой терапии. Видимо, такие сборища являются обязательным условием выписки чокнутых после лечения в психушки.
– Ну и что? – Бен пожал плечами. – С какой стати твой отец взбеленился?
– Вот и я его о том же спросил. – Фредди ещё раз вдохнул запах бренди. – Так папаша выложил как на духу: оказывается, матушка и её банда обсуждали ограбление местного отделения банка «Ллойдс» – о «Барклиз» или «Мидленд» не могло быть и речи, поскольку некоторые из этой братии имеют там счета, и моральные соображения, видимо, не позволяют им воровать свои собственные денежки.
Папа содрогнулся. Меня несколько удивило, что он не сделал попытку заткнуть глиняному горшку уши.
– Всё дело в том, – мужественно продолжал Фредди, – что это отчасти и моя вина. Если бы я был хорошим сыном, а не полным олухом, мамаша, наверное, довольствовалась бы консервированием фруктов и игрой в бридж. Так что теперь настало время расплаты. Завтра папаша привезёт её в Мерлин-корт. Прикуёт к себе наручниками – и вперёд. Поживёт у меня, взаперти, на хлебе и воде, пока я не вобью в её голову немного здравого смысла. Я даже рассчитываю сводить её в церковь. – Мой несчастный кузен посмотрел на меня затравленными глазами. – Элли, я не знаю, как смогу это выдержать. С этим новым священником, который без конца распинается о своём любимом святом Этельворте… или как там его звали? И с его жёнушкой. Она, правда, дала мне главную роль в пьесе. Но если я начну каждый раз появляться в церкви к открытию, она вообразит, что я вознамерился жениться на её рябой племяннице Рут. А мне эту девицу даже ради искусства целовать противно.
Я всем сердцем сочувствовала Фредди, хотя и для себя приберегла немного жалости. Тётушка Лулу, помимо ловкости рук, обладала талантом сбегать из любой кутузки с искусностью Гудини. А если так, то, значит, она целыми днями станет торчать в Мерлин-корте. Подумать только, завтра утром мы с Беном должны были уехать во Францию! Я уже собиралась сказать Фредди, что нет худа без добра, когда отец разродился завершающей главой «Жизни с Харриет».
Глава седьмая
– Будь моя воля, – нежно сказал я ей, – я бы сделал так, чтобы всю оставшуюся жизнь над твоей головой светило солнце. Но поскольку Господь не уполномочил меня заведовать погодой, ты должна сказать, самая лучшая из всех Харриет на свете, что я могу сделать, дабы твоё счастье стало полным…
– Дорогой, ты можешь купить мне ещё пива.
Она подалась вперёд и одарила меня одной из самых озорных своих улыбок. Стоял солнечный ветреный день. На ней было платье, которое чудесно оттеняло золотистый загар. Мы сидели в нашей излюбленной пивнушке. Старый пёс лежал в дверях, нежась на солнышке. Воздух был напоен одуряющим ароматом олеандра. И ни одна из посетительниц, что сидели за другими столиками, не казалась мне такой женственной, как моя милая Харриет.
Я подозвал официантку, ту саму девушку с косичкой, что обслуживала нас в первый раз. Теперь мы были ей хорошо знакомы, и она всегда с улыбкой встречала verlieben (Влюблённых), как она нас называла. Через несколько минут официантка вернулась с наполненной до краёв кружкой и поставила пиво перед Харриет.
– У вас такие счастливые лица, что мне самой хочется смеяться. – Она стояла, вытирая руки о белый фартук и глядя на нас довольными глазами, словно ребёнок, которому вручили подарок. – Я часто говорю моему Альберту: «У нас должна быть такая же старость. Наши сердца должны биться сильнее, а в головах должны петь птицы».
Девушка улыбнулась и отошла. Харриет, заметив моё нахмурившееся лицо, рассмеялась:
– Дорогой Морли, я знаю, ты считаешь меня чуть ли не младенцем, но суть в том, что я по меньшей мере женщина средних лет. Для такой юной девушки я и впрямь глубокая старух. Возможно, мне пора кое-что предпринять. Например, испробовать новые тени для век.
– Не надо ничего менять! – Сердце моё забилось от прилива чувств.
– Какая неистовость! – воскликнула Харриет, отшатываясь в притворном ужасе.
– Только потому, что я без ума от тебя.
– Знаю. – Карие глаза Харриет стали почти чёрными. – И искренне верю, что ты сделаешь для меня всё на свете.
– Я преподнесу тебе луну на тарелке, усеянной звёздами.
– На самом деле я хочу, – произнесла она, уткнувшись в пивную пену, – чтобы ты дал мне обещание.
– Всё, что угодно, дорогая!
– Это должна быть торжественная клятва.
– Непременно!
– Даже не зная, о чём я тебя прошу?
– Я желаю лишь одного… Моё самое горячее желание, моя обожаемая, чтобы этой клятвой я оказал себе великую честь и взял тебя в жёны.
– Морли, мы уже обсуждали этот вопрос. Мне казалось, ты понял, что я не могу выйти за тебя замуж. Не сейчас… до тех пор, пока я не удостоверюсь, что болезнь не вернётся. Я знаю, что это неразумно, но страх не отступает в ту же минуту, когда тебе говорят, что ты здоров. Может, через несколько месяцев, когда я по-настоящему в это поверю. Сердцем… – Харриет прижала руку к груди. – Сердцем я поверю в слова врачей. Будто я ходячее чудо, которому назначено жить вечно. А в этих краях, – на её устах вновь появилась озорная улыбка, – склонны верить в чудеса. Это часть здешней культуры, такая же, как эдельвейсы, яблочный пирог и древние старики. Но если со мной что-то случится, обещай, Морли, что ты отвезёшь меня… то есть мой прах… назад в Англию.
– Ангел мой!
– Дорогой, не перебивай меня. – Она помолчала, нервно кусая губы. – Я никогда не считала себя сентиментальной, но ведь мне никогда ещё не доводилось быть так близко к смерти.
Харриет заплакала, её лицо исказилось, стало почти неузнаваемым. Мне вдруг показалось, что я теряю её, теряю навсегда, и понадобятся все мои силы, чтобы оттащить возлюбленную души моей от края адской бездны.
– Харриет, клянусь выполнить твою просьбу.
– Спасибо, Морли, спасибо.
– Но с тобой ничего не случится.
– Нет-нет, конечно, не случится. Просто я женщина, вот и всё. – Она символически пригубила пиво и встала. – Давай пройдёмся, дорогой. И ты расскажешь мне о своей семье. В конце концов, если когда-нибудь я познакомлюсь с твоими родственниками, мне следует знать о них побольше.
– Ты не можешь им не понравиться.
Я положил на стол деньги и теперь смотрел на Харриет глазами, полными слёз.
– Твоя дочь может обидеться.
– Почему? У Жизель своя жизнь.
– Она может не смириться с мыслью, что место её матери заняла какая-то незнакомка.
Харриет взяла меня под руку, и мы вышли на улицу, вдоль которой расположились Fachwerkh?user, очаровательные немецкие домики с высокими фронтонами и разноцветными витражами. Для прохожих мы, вероятно, выглядели идеальной, счастливой парой. У меня вдруг словно крылья выросли. Я буквально пустился вскачь. Поразительное проворство для человека моей комплекции.
– Любимая, – вскричал я, восторженно взирая на точеный профиль Харриет, – могу я воспринимать эти глупые тревоги как знак того, что ты когда-нибудь, быть может даже в самом недалёком будущем, смилостивишься и выйдешь за меня замуж?
– Дорогой Морли! – Она остановилась посреди мостовой, положила руки на мои плечи и посмотрела на меня потемневшими от подступающих слёз глазами. – Как бы я хотела, чтобы так оно и было! Чтобы мы с тобой вместе шли по жизни, нежась под солнечными лучами или скрываясь под одним зонтом, когда судьба насылает на нас дождь. Тогда сбудется то, на что я никогда не позволяла себе надеяться. Я всегда считала, что мечты сбываются только у других, у честных, благородных, трудолюбивых людей, заслуживших награду своим безупречным поведением.
– Что за глупости! – Сказал я, целуя её на глазах у всех зевак. – Никто не заслуживает счастья больше тебя, дорогая Харриет.
Она глубоко вздохнула и тихонько рассмеялась.
– Думаю, мне действительно стоит выйти за тебя. Может, тогда ты поймёшь, что не стоит поддаваться чарам платиновых блондинок, любящих пешие прогулки.
– Дорогой, ты можешь купить мне ещё пива.
Она подалась вперёд и одарила меня одной из самых озорных своих улыбок. Стоял солнечный ветреный день. На ней было платье, которое чудесно оттеняло золотистый загар. Мы сидели в нашей излюбленной пивнушке. Старый пёс лежал в дверях, нежась на солнышке. Воздух был напоен одуряющим ароматом олеандра. И ни одна из посетительниц, что сидели за другими столиками, не казалась мне такой женственной, как моя милая Харриет.
Я подозвал официантку, ту саму девушку с косичкой, что обслуживала нас в первый раз. Теперь мы были ей хорошо знакомы, и она всегда с улыбкой встречала verlieben (Влюблённых), как она нас называла. Через несколько минут официантка вернулась с наполненной до краёв кружкой и поставила пиво перед Харриет.
– У вас такие счастливые лица, что мне самой хочется смеяться. – Она стояла, вытирая руки о белый фартук и глядя на нас довольными глазами, словно ребёнок, которому вручили подарок. – Я часто говорю моему Альберту: «У нас должна быть такая же старость. Наши сердца должны биться сильнее, а в головах должны петь птицы».
Девушка улыбнулась и отошла. Харриет, заметив моё нахмурившееся лицо, рассмеялась:
– Дорогой Морли, я знаю, ты считаешь меня чуть ли не младенцем, но суть в том, что я по меньшей мере женщина средних лет. Для такой юной девушки я и впрямь глубокая старух. Возможно, мне пора кое-что предпринять. Например, испробовать новые тени для век.
– Не надо ничего менять! – Сердце моё забилось от прилива чувств.
– Какая неистовость! – воскликнула Харриет, отшатываясь в притворном ужасе.
– Только потому, что я без ума от тебя.
– Знаю. – Карие глаза Харриет стали почти чёрными. – И искренне верю, что ты сделаешь для меня всё на свете.
– Я преподнесу тебе луну на тарелке, усеянной звёздами.
– На самом деле я хочу, – произнесла она, уткнувшись в пивную пену, – чтобы ты дал мне обещание.
– Всё, что угодно, дорогая!
– Это должна быть торжественная клятва.
– Непременно!
– Даже не зная, о чём я тебя прошу?
– Я желаю лишь одного… Моё самое горячее желание, моя обожаемая, чтобы этой клятвой я оказал себе великую честь и взял тебя в жёны.
– Морли, мы уже обсуждали этот вопрос. Мне казалось, ты понял, что я не могу выйти за тебя замуж. Не сейчас… до тех пор, пока я не удостоверюсь, что болезнь не вернётся. Я знаю, что это неразумно, но страх не отступает в ту же минуту, когда тебе говорят, что ты здоров. Может, через несколько месяцев, когда я по-настоящему в это поверю. Сердцем… – Харриет прижала руку к груди. – Сердцем я поверю в слова врачей. Будто я ходячее чудо, которому назначено жить вечно. А в этих краях, – на её устах вновь появилась озорная улыбка, – склонны верить в чудеса. Это часть здешней культуры, такая же, как эдельвейсы, яблочный пирог и древние старики. Но если со мной что-то случится, обещай, Морли, что ты отвезёшь меня… то есть мой прах… назад в Англию.
– Ангел мой!
– Дорогой, не перебивай меня. – Она помолчала, нервно кусая губы. – Я никогда не считала себя сентиментальной, но ведь мне никогда ещё не доводилось быть так близко к смерти.
Харриет заплакала, её лицо исказилось, стало почти неузнаваемым. Мне вдруг показалось, что я теряю её, теряю навсегда, и понадобятся все мои силы, чтобы оттащить возлюбленную души моей от края адской бездны.
– Харриет, клянусь выполнить твою просьбу.
– Спасибо, Морли, спасибо.
– Но с тобой ничего не случится.
– Нет-нет, конечно, не случится. Просто я женщина, вот и всё. – Она символически пригубила пиво и встала. – Давай пройдёмся, дорогой. И ты расскажешь мне о своей семье. В конце концов, если когда-нибудь я познакомлюсь с твоими родственниками, мне следует знать о них побольше.
– Ты не можешь им не понравиться.
Я положил на стол деньги и теперь смотрел на Харриет глазами, полными слёз.
– Твоя дочь может обидеться.
– Почему? У Жизель своя жизнь.
– Она может не смириться с мыслью, что место её матери заняла какая-то незнакомка.
Харриет взяла меня под руку, и мы вышли на улицу, вдоль которой расположились Fachwerkh?user, очаровательные немецкие домики с высокими фронтонами и разноцветными витражами. Для прохожих мы, вероятно, выглядели идеальной, счастливой парой. У меня вдруг словно крылья выросли. Я буквально пустился вскачь. Поразительное проворство для человека моей комплекции.
– Любимая, – вскричал я, восторженно взирая на точеный профиль Харриет, – могу я воспринимать эти глупые тревоги как знак того, что ты когда-нибудь, быть может даже в самом недалёком будущем, смилостивишься и выйдешь за меня замуж?
– Дорогой Морли! – Она остановилась посреди мостовой, положила руки на мои плечи и посмотрела на меня потемневшими от подступающих слёз глазами. – Как бы я хотела, чтобы так оно и было! Чтобы мы с тобой вместе шли по жизни, нежась под солнечными лучами или скрываясь под одним зонтом, когда судьба насылает на нас дождь. Тогда сбудется то, на что я никогда не позволяла себе надеяться. Я всегда считала, что мечты сбываются только у других, у честных, благородных, трудолюбивых людей, заслуживших награду своим безупречным поведением.
– Что за глупости! – Сказал я, целуя её на глазах у всех зевак. – Никто не заслуживает счастья больше тебя, дорогая Харриет.
Она глубоко вздохнула и тихонько рассмеялась.
– Думаю, мне действительно стоит выйти за тебя. Может, тогда ты поймёшь, что не стоит поддаваться чарам платиновых блондинок, любящих пешие прогулки.