Страница:
- Нет, - остановил его Урос, - Не надо. Лучше холодный, но прямо
сейчас.
Он облизывал пальцы над уже пустой чашкой, когда в палатку вошел Месрор
в высоких сапогах и с плеткой за поясом.
- Это лучшее лекарство для тебя, - сказал он Уросу, - Ну, теперь я могу
спокойно заниматься своими делами.
- Никто не должен знать об этом, - ответил ему Урос и бросил
многозначительный взгляд на свою укороченную, обмотанную лоскутами ногу.
- Даже твой саис? - спросил Месрор.
- Никто.
- Хорошо. Я возьму его с собой на пастбище. Нам всегда нужны лишние
руки. - рассудил Месрор и вышел из палатки.
Кадир встал у входа и стал смотреть вслед удаляющимся табунам.
- Их пасут у подножья вон тех больших гор. Там всегда вырастает самая
высокая трава. - начал рассказывать он гостю, - Возле водопада. А еще там
есть бьющие из-под земли ключи. Ой, подожди, я схожу к пастухам и возьму у
них самовар, тогда у тебя будет горячий чай до самой ночи!
Не успела голова Кадира исчезнуть за куском материи закрывающим вход,
как он снова просунул ее в стыки ветоши и зашептал:
- Там твоя служанка пришла.
Урос резко набросил чапан на ноги :
- Пусть войдет, но если она тебя о чем-нибудь спросит, то скажешь ей...
- Я вообще не собираюсь с ней разговаривать, - горделиво вздернув
голову, ответил мальчик, - Я сын здешнего господина, а она низкая кочевница.
- Это слова мужчины, - одобрительно кивнул Урос, и добавил, - Иди.
Только Кадир исчез, как Урос преобразился. Он распластался на полу,
набросил на себя одеяла, взбил их над своими ногами, а краем чалмы закрыл
лицо так, что Серех смогла увидеть только запавшие глаза и часть небритой
щеки. Не успела кочевница что-либо сказать, как Урос хрипло зашептал:
- Ах, дайте же мне спокойно умереть. Что ты тревожишь меня? Если тебя
еще хоть раз увидят шатающейся возле палатки, то я скажу Месрору, и он
исполосует твою спину плетью... - при последних словах в его голосе
зазвучали металлические нотки и Урос, испугавшись, что вышел из роли,
подумал мгновение и закончил свою речь протяжным и печальным стоном.
Серех выбежала вон, не ответив ни слова.
Кадир принес пузатый самовар из красной меди и Урос начал пить одну
чашку чая за другой. Потом он набрасывался на еду, пил снова, и опять ел.
Так прошел весь день. Кадир с изумлением наблюдал за волчьим аппетитом
своего подопечного: рис, лепешки, овечий сыр, все Урос съедал до последнего
куска. Впервые, со времени своего отъезда из Кабула, он чувствовал здоровый,
естественный голод.
Наступил вечер. Табуны пригнали назад, Месрор сменил на его культе
повязку. Красные пятна пропали, отек с колена сошел и температура опустилась
до нормы. Мужчины мало говорили друг с другом. К чему? Все складывалось
хорошо.
Урос проспал всю ночь и все утро следующего дня. Когда он проснулся, в
палатке было тепло и он узнал несравненный жар полуденного, степного солнца.
Чувствовал он себя прекрасно: отдохнувшим, свежим, спокойным. Кадир был
где-то снаружи. Возле ручья или может быть у большого костра, который служил
им походной кухней. Урос откинул одеяла и потер грубую материю повязки. Боль
тоже стала естественной и здоровой. Переносимой.
Он попытался согнуть колено. Выше места отсечения, мышцы подчинялись с
трудом. Он сгибал и разгибал ногу, пока сустав не приобрел прежнюю
подвижность. Уперевшись руками в пол он встал, балансируя на здоровой ноге,
посмотрел на свою укороченную ногу, и резко прыгнул вперед. Получилось. Еще
один прыжок. И еще один - пока он не обскакал таким образом всю палатку. С
каждой новой попыткой его движения становились все легче, все быстрее. Он
был счастлив. Он снова был сам себе господин, ни от кого независимый и
сильный.
К палатке приближался Кадир, насвистывая себе под нос какую-то песенку,
и Урос тут же юркнул обратно под одеяла. Ни за что на свете он не хотел бы
показаться этому мальчику смешным. Поразмыслив мгновение, он сел на постели
скрестив ноги так, что его культя оказалась спрятанной за здоровой ногой.
Вошедший Кадир взглянул на него и раскрыл от удивления рот:
- Вот это да! Клянусь тебе, тебя просто не узнать! Ты словно заново
родился!
- Пусть услышит тебя Аллах, - тихо ответил Урос.
Кадир поставил казанок с едой на горячие угли, повернулся и продолжил:
- А я вижу, что ты очень рад! Конечно, ведь теперь ты сможешь вернуться
домой!
Урос так и застыл смотря в пустоту перед собой. Да, конечно. Теперь он
может, теперь он должен будет покинуть эти места. Всего пару часов езды
отделяют его от дома и ничего особого уже не произойдет. Там его ждут другие
чавандозы. А с ними и Турсен. После долгого, отчаянного и, как оказалось,
бесполезного путешествия, он все же вернется домой. Вернется разбитый и
искалеченный. С какой радостью он прыгал по палатке. Жалкий идиот! Он
представил: вот, он приезжает домой, прижимая обрубок ноги к боку лошади, и
Турсен смотрит на него своими золотистыми, пронзительными глазами так, что
лучше сразу же провалиться сквозь землю.
Но еще маленькая надежда оставалась у него: Джехол. Он ничего о нем не
знал. А вдруг жеребец после долгого пути заболел, или еще что..
Кадир снял казанок с огня и поставил перед Уросом:
- Чувствуешь, как вкусно пахнет?
- Я не хочу есть.
- Просто ты съел очень много, поэтому. А я вот проголодался, - ответил
Кадир и взял из казанка большой кусок мяса.
Дождавшись, когда мальчик наелся, Урос нетерпеливо приказал:
- Иди и приведи сюда моего коня.
- Твоего коня? Ах, конечно, ты хочешь его осмотреть прежде чем поедешь
домой?
- Да иди же, - буркнул Урос.
С первого взгляда на Джехола он понял, что его надежды не оправдались.
Конь стоял перед ним: сильный, красивый, мощный.
"Он тоже словно заново родился" - с разочарованием подумал Урос проводя
рукой по его мускулистой груди и ногам.
- Тут ни у кого не было времени, чтобы помыть твоего коня. Даже твой
саис этого не сделал, он же вместе с нашими на пастбище, - объяснял Кадир, -
Если ты хочешь, то я могу...ой, разреши мне! Такая честь...такой красивый
конь!
- Нет! - грубо рыкнул Урос, и в голосе у него зазвучала боль.
Блестящий, вычищенный Джехол, а на спине у него бородатый, обросший,
грязный калека в разорванном чапане.
- Нет! - повторил он снова.
Ребенок посмотрел на него с непониманием и обидой. С чего вдруг такой
резкий тон? Не успел он хорошенько подумать об этом, как увидел, что Урос
схватившись руками за гриву коня, одним движением вскочил на него верхом.
Несколько секунд Урос чувствовал себя почти счастливым. Его колени крепко
держали Джехола. Но тот немедленно понял, что одна нога у хозяина вроде бы
стала короче, и повернувшись бросил туда взгляд. Урос соскользнул на землю и
бросил поводья Кадиру.
- Привяжи его возле палатки и приходи сюда сегодня вечером вместе со
своим отцом. Мне нужно кое-что обдумать.
- Ты будешь думать до самого вечера? - невинно спросил мальчик.
Но мужчина ничего не ответил на это.
Табуны пригнали назад. Наступила ночь. Кадир, высоко подняв над головой
лампу, вошел в палатку в сопровождении отца. Урос сидел на полу скрестив
ноги.
- Здравствуй, - сказал ему Месрор, - Ну, что ж, ты человек удивительной
силы духа. Позволь мне в последний раз осмотреть твою ногу и сменить повязку
на ней. Потом ты можешь быть спокоен долгое время.
Урос послушно выставил свою культю. Месрор обмотал ее новой тканью,
которую заблаговременно окунул в какую-то мазь. Урос поблагодарил его в
самых изысканных выражениях.
- Кадир принесет тебе еду и разожжет огонь. Надеюсь, ты выспишься и
проведешь хорошую ночь.
- Безусловно, - согласился Урос. - самую лучшую.
Когда Кадир сделал все, что наказал ему отец, Урос отослал его со
словами:
- Ты мне больше не нужен. Но позови сюда моего саиса.
- Тебе очень повезло с ним, - воскликнул Кадир, - Он сильный, хороший и
открытый человек. Всем он здесь понравился.
- Правда? -ответил Урос, криво улыбнувшись, - Неужели?
Лампа стоящая позади седла на котором покоилась голова Уроса, горела
очень слабо. В ее свете Мокки разглядел человека: он был накрыт кучей одеял,
а на лице, закрытом концом тюрбана, можно было узнать только глаза, которые
блестели отражая неверный свет лампы.
"Совсем видно плох. Это от лихорадки" - решил Мокки.
Он наклонился пониже, чтобы разобрать тихий, срывающийся шепот своего
господина.
- Не могу...ехать...дальше...смерть...скоро...возьми Джехола...скачи...
Турсену...дай ему знать...
- Ты хочешь, чтобы я прямо этой ночью...
- Сейчас же...- пробормотал Урос, слабо поднял дрожащую руку, призывая
саиса к молчанию, и бесцветным голосом продолжал, - Сейчас же...может
быть...поздно...
Его рука неуверенно и слабо заерзала под рубашкой, зашелестело,
хрустнуло...и он протянул Мокки большую купюру.
- Вот...на дорогу..., - прошептал он.
И рука безвольно упала вдоль туловища.
Мокки лихорадочно соображал. Мысли в голове мешались. Что сделать? Вот
- все деньги лежат перед ним, нужно только протянуть руку. Но в палатке
рядом еще не все заснули, а если умирающий закричит из последних сил, что
тогда? Задушить его? Ах, как бы не вошел Кадир... Или Месрор...Все тогда
вскроется. Нет, Мокки не мог решить такую сложную головоломку
самостоятельно.
"Нужно быстрее бежать к Серех и спросить ее совета!" - осенило саиса.
Он поднял банкноту и выскользнул из палатки.
Только теперь Урос ослабил хватку с которой он сжимал под одеялом нож.
Высоко в небе появился месяц.
- Теперь все спят. Самое время, - прошептала Серех Мокки.
- Да, самое время, - согласился тот.
Они находились недалеко от стойбища и под покровом ночи смогли
вернуться незамеченными. Теперь они тихим шагом двинулись вперед. Чтобы
собаки узнали их, они проехали точно рядом с забором, и только одна из собак
неопределенно рыкнула на них во сне. Большую палатку они объехали сделав
существенный крюк, но эта предосторожность была излишней. Люди проработавшие
без отдыха целый день, спали в ней крепко и не видели снов. Кроме того,
копыта Джехола саис обмотал тряпками. Ничего он не оставил на волю случая.
Это была последняя возможность и он решил ее использовать во что бы то не
стало.
Вот и маленькая палатка. Серех подошла к входу на цыпочках, а Мокки
снял сандалии. Он привязал коня, прислушался...Ни звука, ни шороха. Только
тонкая полоска света пробивается из под тяжелой занавески. Осторожно они
подошли к ней. Серех отбросила материю в сторону и положив руку на плечо
Мокки, прошептала:
- Только будь осторожен...
И они заглянули внутрь. Все было как надо. Огонь слабо горел в
переносной жаровне... лампа позади седла...рядом лежало распростертое тело,
накрытое одеялами по самые глаза.
"А если он уже..".- испуганно подумал было Мокки, но тут же кинулся на
Уроса одним прыжком.
Серех бросилась за ним. Но ей не удалось пробежать дальше порога,
потому что кто-то схватил ее за ногу, дернул и повалил на земляной пол.
- Саис, большой саи...- попыталась было закричать кочевница, но голос
отказал ей.
Мокки мгновенно развернулся. На лице его была растерянность,
недоумение, в руках же он судорожно сжимал сапог, который оказался под
одеялом вместо головы Уроса. А на земле, у входа, лежала Серех, и какой-то
мужчина держал ее за горло, прижимая коленями к земле. Он не поверил своим
глазам, но мужчина был похож на Уроса, который почему-то раздумал умирать, и
когда этот человек заговорил, то и голос его тоже был голосом Уроса.
- Попробуй только двинуться с места, и я сразу же придушу твою
проклятую суку!
- Я не двигаюсь, не двигаюсь! Не делаю ничего! - закричал Мокки бледный
как смерть.
До него доходило только одно: Урос обманул его, он не умирал, и сейчас
его руки, железные руки чавандоза, сжимали самую нежную шейку во всем мире.
- Приказывай...- прошептал он умоляюще.
- Введи коня. Поставишь его рядом со мной. Но сам не вздумай подходить
ко мне близко, не то! - он сдавил горло Серех посильнее, та открыла рот и ее
лицо стало багрово-синим.
- Именем пророка! Я ничего, ничего не сделаю! Клянусь!
Урос ослабил хватку. Серех захрипела. Мокки бегом ввел в палатку коня.
- Подойди ко мне, но не ближе одного шага. И протяни руки! - приказал
Урос.
Сдернув веревку с пояса, и став на грудь кочевницы коленом - "Это же
колено его мертвой ноги! - только и успел подумать Мокки", - Урос мгновенно
связал саису руки и ноги. Затем схватив Джехола за привязь, он сделал петлю
и накинув ее на шею Серех, дернул и приказал:
- Поднимайся!
Она встала, покачиваясь из стороны в сторону, все еще оглушенная, и
чтобы не упасть, бессильно прислонилась к боку коня.
- Защити ее, добрый Джехол! - зашептал Мокки, чуть не плача.
- Ты зачем вернулся? - сказал Урос рассматривая саиса, - Одного коня
тебе было уже недостаточно? Или ей этого было мало?
Он развернулся к Серех. Та все еще была на грани обморока, но как
только Урос повернулся к ней, ее большие глаза тут же уставились на его
грудь. Урос машинально схватил рубашку в том месте, куда смотрела эта
маленькая женщина, и под его пальцами захрустели пачки денег. Тут Уроса
охватила такая жгучая ярость, что даже мысли перемешались в его голове.
Полумертвая, чуть дохнувшая воздуха девка, на грани смерти, все еще жадно
пялиться на эти проклятые пачки афгани! Даже страх смерти не сломил ее! Что
это за непостижимая тварь?! "Все равно я сокрушу ее. Я сокрушу их обоих. И
эту странную суку и деньги, которые она любит с такой страстью!"
Он подполз к жаровне и дернув веревку потащил Серех за собой. Оторвав
от амулета пачку банкнот он сунул деньги ей в руки и приказал:
- Бросай в огонь!
Губы Серех задрожали. Нет, никогда, никогда она этого не сделает. Урос
рванул веревку и петля затянулась на ее шее сильнее. Деньги нехотя
загорелись на красных углях. Еще одна пачка. Веревка натянулась снова. Серех
смотрела в огонь, который вспыхивая разноцветными искрами неукротимо пожирал
драгоценую бумагу,- и беззвучно плакала, не в силах оторвать взгляда от этой
немыслимой, страшной картины.
Последний афгани превратился в пепел. Урос запахнул свой чапан и
развязал руки Мокки, приказав оседлать Джехола. Вскочив на коня, он
подхватил Серех и подняв, посадил впереди себя. Мокки он привязал к седлу.
Выехав из палатки он обратился к Месрору и пастухам, спешившим на его
громкий крик:
- Этот мужчина и эта женщина ослушались моего приказа и вернулись сюда
с единственной целью - убить меня. Не забудьте их лица, когда всех вас
призовут на суд, как свидетелей!
После чего конь сорвался с места и унес его в темноту степной ночи.
Все было как всегда. Солнце недавно взошло и его лучи ласкали кромку
неба, а трава еще не просохла от ночной росы.
Лошади Осман Бея неподвижно стояли в загонах, конюхи и чавандозы
почтительно склонялись перед старым Турсеном, который в свой обычный час
появился в конюшне, чтобы в полнейшем молчании совершить ее обход.
И как всегда ни по походке, ни по лицу Турсена невозможно было
догадаться, какую боль он терпел и сколько сил ему понадобилось сегодня,
чтобы поднять свое старое тело с постели, одеться и аккуратно повязать
высокий тюрбан.
Наконец, когда ежедневный ритуал был закончен, Таганбай, самый старший
из чавандозов, вежливо обратился к нему:
- Я получил из Кабула послание от Осман Бея. Конечно, он должен был бы
послать его прямо тебе, но он пишет, что из уважения к вашей старинной
дружбе и тому бесконечному расположению, что он всегда тебе оказывал ...-
Таганбай замялся, - Он не хочет тебе приказывать, нет, ты можешь решить сам.
Так вот, он думает, что отказ тебе будет легче высказать мне, чем ему. Он не
хочет тебя принуждать.
- В чем именно дело? - спросил Турсен и сильнее оперся на свою палку.
Таганбай прокашлялся и продолжил:
- Празднества, что были устроены в Кабуле в честь победителя Большого
Бузкаши, подходят к концу. Через пару дней Солех и Осман Бей прибудут сюда.
Здесь тоже будет устроен в их честь праздник, - Таганбай поднял глаза к
верху, словно вспоминая что-то, - Банкет. И вот, Осман Бей велел спросить
тебя...
Таганбай закашлялся вновь. Он ждал хоть какого-то движения или вопроса
Турсена, но тот молчал.
- Так вот, он велел спросить тебя, согласишься ли ты сидеть на этом
банкете рядом с Солехом, на почетных местах, несмотря на то, что...несмотря
на твое несчастье?
- Никто и ничто не помешает мне воздать почести чавандозу, который
победил в первом шахском бузкаши. - весомо ответил Турсен и не прибавив
более ни слова, развернулся и вновь зашагал по проходу между загонами,
только в обратную сторону.
Солнце поднималось все выше и тени становились короче...Куда же
забросила Уроса судьба?
"Он жив, в этом я уверен. Иначе Мокки давно бы принес сюда весть о его
смерти. Да, саис последовал за своим господином. Но вот куда? В Индию? В
Иран? На восток или на запад? А не все ли равно?..В любой из соседних стран
он будет никому неизвестным чужаком. Никто там не знает о его поражении. А
здесь, на этом проклятом банкете, рядом с Солехом придется сидеть мне. Что
ж, он поступил правильно." - с горечью думал Турсен.
Он дошел до первого загона. Справа от него была дверь ведущая в стойла,
налево другая, выходящая на улицу. Перед ней стоял Рахим, его бача.
- Ты здесь? Без моего приказа? - возмутился Турсен и уже хотел поднять
на него палку, но в испуганном лице Рахима было что-то такое удивительное,
что Турсен понял - непредвиденные обстоятельства привели его сюда.
- Послушай, пожалуйста, - стал молить Рахим, - Мне нужно тебе что-то
сказать!
Турсен стукнул палкой о землю. Нетерпеливо оттолкнув мальчика в
сторону, он резким движением открыл дверь наружу сам.
Там, на улице ведущей к жилым домам, под тенью густых деревьев
окаймляющих дорогу, собралась огромная группа людей. Садовники, дехкане,
строители и плотники, прислуга, повара и бача из кухни и прачечной, в общем,
почти все люди в имении, - они плотными рядами окружили неизвестного
всадника на темно-рыжем коне. Перед Турсеном люди мгновенно расступились и в
толпе образовалась узкая брешь.
Турсен бросил взгляд на седока и его животное. Начиная с рваной тряпки,
которая заменяла всаднику тюрбан, и заканчивая копытами его лошади, их обоих
покрывал отвратительный слой глины, грязи, пота и земли.
Всадник сразу же не понравился Турсену. Более того, он возмутился.
Какой бы длинный путь не оставил за собой этот человек, пусть даже он прошел
через самые высокие горные пики или даже спустился с небес, - пусть сперва
вычистит своего коня! Какой же бесстыдной наглостью надо обладать, чтобы
осмелиться в таком виде приехать в самое богатое, самое гостеприимное, самое
уважаемое имение провинции?
Позади Турсена открылась дверь. Конюхи, саисы, чавандозы высыпали из
нее наружу, и посмотрев туда, куда смотрел Турсен, так и встали
прислонившись к глиняной стене сарая. Никто не говорил ни слова. Казалось,
что у всех людей внезапно перехватило дыхание.
"Странно, - подумал Турсен, - Почему все молчат? Обычно они такие
скорые на расспросы и любопытные."
Он направился в сторону чужака сам, сделал пару шагов... и застыл на
месте. Неясный страх, словно шнур, сжал ему горло, руки, сжимающие палку,
затряслись. Разве под слоем пыли и грязи покрывающие коня, не узнал он сразу
его несравненные ноги, широкую грудь и горделивую шею?
И разве конь сам не признал его? Вот он потянулся к нему, и хотя руки
седока дернули уздечку назад, жеребец сделал шаг вперед и тихо заржал.
"Джехол! Значит всадник на нем..."
- Урос.. мой сын...- срывающимся от волнения голосом прошептал Турсен.
И все кто слышал его слова, клялись потом, что ни за что на свете не
поверили бы, что этот мягкий голос мог принадлежать Великому Турсену.
Всадник ослабил поводья, Джехол подбежал к старому чавандозу и уткнулся
ноздрями в его шею.
- Мир тебе, достопочтенный отец! Тебе понадобилось много времени, чтобы
узнать меня, но, именем пророка, я и не ожидал другого.
Люди стоящие вокруг, позже рассказывали, что не смотря на его жуткий
вид, никогда еще Урос не говорил с таким достоинством и высокомерной
гордостью.
Но разве это волновало Турсена? Он и не слышал его. Урос вернулся! Урос
здесь! О, Аллах, как же он выглядит! Худой, бледный - просто скелет!
И теперь, когда он был так близко, Турсену хотелось одного: раскрыть
сыну свои объятия и снять с седла это легкое, худое тело, как он это делал в
прошлом, когда Урос был маленьким и хотя уверенно держался в седле, но не
мог еще спускаться с лошади сам. Но здесь, под прицелом тысячи любопытных
глаз, наблюдающих за их каждым движением, подобное было невозможно, да и
оскорбительно для самого Уроса.
И он остался неподвижно стоять, только сильнее оперевшись на палку
своими широкими ладонями. Потом он подождал секунду, дохнул воздуха и
растерянно спросил:
- Сын мой, что с тобой случилось?
В этот момент Урос отъехал чуть в сторону и позади коня Турсен увидел
Мокки и какую-то женщину. Эти двое были связанны, а конец веревки был
закреплен за луку седла.
- О, достопочтенный отец! - воскликнул тут Урос, - Я привел тебе
забывшего о совести саиса, который пытался лишить меня жизни. Кочевница, что
рядом с ним, помогала ему при этом. Как принято, я отдаю их на суд тебе,-
главе нашей семьи и нашего рода.
Вокруг Уроса немедленно послышались пораженные восклицания и шепот
сотен людей: вот значит в чем была тайна его долгого отсутствия. Молчание
саиса и кочевницы стало для всех подтверждением их вины. Древний, уважаемый
всеми закон решит какое они понесут наказание: тюрьма, денежный штраф или
смерть. Турсен, самый старший в семье, выберет, что именно. Приговор будет
зависеть от него.
Гул потихоньку стих. Турсен должен сказать свое слово. Все взгляды
вновь обратились к нему.
Палка старого чавандоза больше не дрожала. И ничего не осталось в его
душе от той радости, счастья и нежности, которые он испытал, как только
узнал своего сына. Теперь он чувствовал себя холодно, непоколебимо, жутко
спокойным. Наконец и он услышал в словах Уроса этот высокомерный,
самоуверенный тон. И ничего другого. Ничего, что действительно идет от
сердца человека, когда он говорит со своим отцом.
- Никто не должен появляться перед судьей в таком неподобающем виде.
Вымойся, позови цирюльника, побрейся и смени одежду. Лишь затем я выслушаю
тебя под крышей моего дома.
Он подозвал Таганбая и приказал:
- Закройте этих двоих поблизости и хорошо охраняйте.
Почти против воли Турсен посмотрел на Уроса еще раз. И только теперь
увидел, что случилось с его ногой. Он захотел крикнуть, спросить его, но
было поздно: Урос уже скакал по направлению к баням.
Глава конюхов и несколько крепких мужчин ввели Мокки и Серех в один из
подвалов, который служил складом для уздечек и сбруй. Дверь за ними
закрылась. Ключ несколько раз скрипнул, проворачиваясь в ржавом замке, после
чего только тонкие лучи солнца слабо освещали помещение, проникая сквозь
подвальный люк. Сильно пахло кожами.
Серех схватила Мокки за плечо и закричала:
- Они будут держать нас в этой дыре как в тюрьме?
- Это не продлится долго, - ответил Мокки тихо, - Турсен решает и судит
быстро.
- Он прикажет убить нас, - от страха застучала зубами Серех, - Какой
страшный, беспощадный старик!
- Он справедлив, - слабо возразил Мокки.
- Кто-то идет сюда, кто-то идет...
Вошел глава конюхов и облокотившись о дверь поставил на землю большой
кувшин, а на него положил пару лепешек.
- Я делаю это не по приказу, - сказал он Мокки, - а из уважения к
памяти Байтаса, твоего отца. Он был напарником моих юных лет.
- О, Аккул, Аллах воздаст тебе за твою доброту, - ответил ему Мокки
смущенно.
- Урос...В том, в чем он тебя обвиняет...Это правда? - поколебавшись
все же спросил конюх, - Как же это могло случится?
Мокки уронил голову на грудь и пробормотал:
- Злой демон завладел моим сердцем...
Аккул вздохнул и хотел было выйти, но Серех бросилась к нему наперерез,
упала на колени, схватила его за руки и целуя их запричитала:
- Умоляю тебя, передай высокочтимому судье, что на мне нет никакой
вины. Только один Мокки виноват во всем! Я бедная, слабая женщина, простая
служанка. Как я могла? И еще скажи ему...
Аккул оттолкнул ее от себя ногой и с грохотом закрыл дверь.
- Не бойся. Я возьму всю вину на себя. - сказал ей Мокки.
- Очень надеюсь на это! - воскликнула та, - А в чем меня можно
обвинить? Яд? Его давно впитала земля! Собаки? Они напали на него сами,
привлеченные вонью его раны.
Мокки уселся на прохладный земляной пол, и вжал голову в плечи.
- Ты один во всем виноват! - продолжала Серех, голосом острым, как нож,
- Ты все время сомневался...все время чего-то ждал! Каждый раз мне
приходилось тебя ободрять, подталкивать! Да если бы я была мужчиной, то
давным-давно была бы уже далеко отсюда, свободная, богатая и независимая ни
от кого! И что же, что я получила вместо этого?..
Серех в отчаянии ударила ладонями по разорванной юбке, выбила из нее
облако пыли, затем быстро провела дрожащей рукой по своему забрызганному
грязью лицу, топнула ногой и яростно плюнула в сторону Мокки. Казалось, что
тот этого и не заметил. Взяв кувшин и лепешки, она отошла от саиса как можно
дальше, и усевшись на землю поудобней, принялась жадно есть и пить.
Вокруг дома Турсена текли десятки маленьких ручьев и каналов, орошающих
сейчас.
Он облизывал пальцы над уже пустой чашкой, когда в палатку вошел Месрор
в высоких сапогах и с плеткой за поясом.
- Это лучшее лекарство для тебя, - сказал он Уросу, - Ну, теперь я могу
спокойно заниматься своими делами.
- Никто не должен знать об этом, - ответил ему Урос и бросил
многозначительный взгляд на свою укороченную, обмотанную лоскутами ногу.
- Даже твой саис? - спросил Месрор.
- Никто.
- Хорошо. Я возьму его с собой на пастбище. Нам всегда нужны лишние
руки. - рассудил Месрор и вышел из палатки.
Кадир встал у входа и стал смотреть вслед удаляющимся табунам.
- Их пасут у подножья вон тех больших гор. Там всегда вырастает самая
высокая трава. - начал рассказывать он гостю, - Возле водопада. А еще там
есть бьющие из-под земли ключи. Ой, подожди, я схожу к пастухам и возьму у
них самовар, тогда у тебя будет горячий чай до самой ночи!
Не успела голова Кадира исчезнуть за куском материи закрывающим вход,
как он снова просунул ее в стыки ветоши и зашептал:
- Там твоя служанка пришла.
Урос резко набросил чапан на ноги :
- Пусть войдет, но если она тебя о чем-нибудь спросит, то скажешь ей...
- Я вообще не собираюсь с ней разговаривать, - горделиво вздернув
голову, ответил мальчик, - Я сын здешнего господина, а она низкая кочевница.
- Это слова мужчины, - одобрительно кивнул Урос, и добавил, - Иди.
Только Кадир исчез, как Урос преобразился. Он распластался на полу,
набросил на себя одеяла, взбил их над своими ногами, а краем чалмы закрыл
лицо так, что Серех смогла увидеть только запавшие глаза и часть небритой
щеки. Не успела кочевница что-либо сказать, как Урос хрипло зашептал:
- Ах, дайте же мне спокойно умереть. Что ты тревожишь меня? Если тебя
еще хоть раз увидят шатающейся возле палатки, то я скажу Месрору, и он
исполосует твою спину плетью... - при последних словах в его голосе
зазвучали металлические нотки и Урос, испугавшись, что вышел из роли,
подумал мгновение и закончил свою речь протяжным и печальным стоном.
Серех выбежала вон, не ответив ни слова.
Кадир принес пузатый самовар из красной меди и Урос начал пить одну
чашку чая за другой. Потом он набрасывался на еду, пил снова, и опять ел.
Так прошел весь день. Кадир с изумлением наблюдал за волчьим аппетитом
своего подопечного: рис, лепешки, овечий сыр, все Урос съедал до последнего
куска. Впервые, со времени своего отъезда из Кабула, он чувствовал здоровый,
естественный голод.
Наступил вечер. Табуны пригнали назад, Месрор сменил на его культе
повязку. Красные пятна пропали, отек с колена сошел и температура опустилась
до нормы. Мужчины мало говорили друг с другом. К чему? Все складывалось
хорошо.
Урос проспал всю ночь и все утро следующего дня. Когда он проснулся, в
палатке было тепло и он узнал несравненный жар полуденного, степного солнца.
Чувствовал он себя прекрасно: отдохнувшим, свежим, спокойным. Кадир был
где-то снаружи. Возле ручья или может быть у большого костра, который служил
им походной кухней. Урос откинул одеяла и потер грубую материю повязки. Боль
тоже стала естественной и здоровой. Переносимой.
Он попытался согнуть колено. Выше места отсечения, мышцы подчинялись с
трудом. Он сгибал и разгибал ногу, пока сустав не приобрел прежнюю
подвижность. Уперевшись руками в пол он встал, балансируя на здоровой ноге,
посмотрел на свою укороченную ногу, и резко прыгнул вперед. Получилось. Еще
один прыжок. И еще один - пока он не обскакал таким образом всю палатку. С
каждой новой попыткой его движения становились все легче, все быстрее. Он
был счастлив. Он снова был сам себе господин, ни от кого независимый и
сильный.
К палатке приближался Кадир, насвистывая себе под нос какую-то песенку,
и Урос тут же юркнул обратно под одеяла. Ни за что на свете он не хотел бы
показаться этому мальчику смешным. Поразмыслив мгновение, он сел на постели
скрестив ноги так, что его культя оказалась спрятанной за здоровой ногой.
Вошедший Кадир взглянул на него и раскрыл от удивления рот:
- Вот это да! Клянусь тебе, тебя просто не узнать! Ты словно заново
родился!
- Пусть услышит тебя Аллах, - тихо ответил Урос.
Кадир поставил казанок с едой на горячие угли, повернулся и продолжил:
- А я вижу, что ты очень рад! Конечно, ведь теперь ты сможешь вернуться
домой!
Урос так и застыл смотря в пустоту перед собой. Да, конечно. Теперь он
может, теперь он должен будет покинуть эти места. Всего пару часов езды
отделяют его от дома и ничего особого уже не произойдет. Там его ждут другие
чавандозы. А с ними и Турсен. После долгого, отчаянного и, как оказалось,
бесполезного путешествия, он все же вернется домой. Вернется разбитый и
искалеченный. С какой радостью он прыгал по палатке. Жалкий идиот! Он
представил: вот, он приезжает домой, прижимая обрубок ноги к боку лошади, и
Турсен смотрит на него своими золотистыми, пронзительными глазами так, что
лучше сразу же провалиться сквозь землю.
Но еще маленькая надежда оставалась у него: Джехол. Он ничего о нем не
знал. А вдруг жеребец после долгого пути заболел, или еще что..
Кадир снял казанок с огня и поставил перед Уросом:
- Чувствуешь, как вкусно пахнет?
- Я не хочу есть.
- Просто ты съел очень много, поэтому. А я вот проголодался, - ответил
Кадир и взял из казанка большой кусок мяса.
Дождавшись, когда мальчик наелся, Урос нетерпеливо приказал:
- Иди и приведи сюда моего коня.
- Твоего коня? Ах, конечно, ты хочешь его осмотреть прежде чем поедешь
домой?
- Да иди же, - буркнул Урос.
С первого взгляда на Джехола он понял, что его надежды не оправдались.
Конь стоял перед ним: сильный, красивый, мощный.
"Он тоже словно заново родился" - с разочарованием подумал Урос проводя
рукой по его мускулистой груди и ногам.
- Тут ни у кого не было времени, чтобы помыть твоего коня. Даже твой
саис этого не сделал, он же вместе с нашими на пастбище, - объяснял Кадир, -
Если ты хочешь, то я могу...ой, разреши мне! Такая честь...такой красивый
конь!
- Нет! - грубо рыкнул Урос, и в голосе у него зазвучала боль.
Блестящий, вычищенный Джехол, а на спине у него бородатый, обросший,
грязный калека в разорванном чапане.
- Нет! - повторил он снова.
Ребенок посмотрел на него с непониманием и обидой. С чего вдруг такой
резкий тон? Не успел он хорошенько подумать об этом, как увидел, что Урос
схватившись руками за гриву коня, одним движением вскочил на него верхом.
Несколько секунд Урос чувствовал себя почти счастливым. Его колени крепко
держали Джехола. Но тот немедленно понял, что одна нога у хозяина вроде бы
стала короче, и повернувшись бросил туда взгляд. Урос соскользнул на землю и
бросил поводья Кадиру.
- Привяжи его возле палатки и приходи сюда сегодня вечером вместе со
своим отцом. Мне нужно кое-что обдумать.
- Ты будешь думать до самого вечера? - невинно спросил мальчик.
Но мужчина ничего не ответил на это.
Табуны пригнали назад. Наступила ночь. Кадир, высоко подняв над головой
лампу, вошел в палатку в сопровождении отца. Урос сидел на полу скрестив
ноги.
- Здравствуй, - сказал ему Месрор, - Ну, что ж, ты человек удивительной
силы духа. Позволь мне в последний раз осмотреть твою ногу и сменить повязку
на ней. Потом ты можешь быть спокоен долгое время.
Урос послушно выставил свою культю. Месрор обмотал ее новой тканью,
которую заблаговременно окунул в какую-то мазь. Урос поблагодарил его в
самых изысканных выражениях.
- Кадир принесет тебе еду и разожжет огонь. Надеюсь, ты выспишься и
проведешь хорошую ночь.
- Безусловно, - согласился Урос. - самую лучшую.
Когда Кадир сделал все, что наказал ему отец, Урос отослал его со
словами:
- Ты мне больше не нужен. Но позови сюда моего саиса.
- Тебе очень повезло с ним, - воскликнул Кадир, - Он сильный, хороший и
открытый человек. Всем он здесь понравился.
- Правда? -ответил Урос, криво улыбнувшись, - Неужели?
Лампа стоящая позади седла на котором покоилась голова Уроса, горела
очень слабо. В ее свете Мокки разглядел человека: он был накрыт кучей одеял,
а на лице, закрытом концом тюрбана, можно было узнать только глаза, которые
блестели отражая неверный свет лампы.
"Совсем видно плох. Это от лихорадки" - решил Мокки.
Он наклонился пониже, чтобы разобрать тихий, срывающийся шепот своего
господина.
- Не могу...ехать...дальше...смерть...скоро...возьми Джехола...скачи...
Турсену...дай ему знать...
- Ты хочешь, чтобы я прямо этой ночью...
- Сейчас же...- пробормотал Урос, слабо поднял дрожащую руку, призывая
саиса к молчанию, и бесцветным голосом продолжал, - Сейчас же...может
быть...поздно...
Его рука неуверенно и слабо заерзала под рубашкой, зашелестело,
хрустнуло...и он протянул Мокки большую купюру.
- Вот...на дорогу..., - прошептал он.
И рука безвольно упала вдоль туловища.
Мокки лихорадочно соображал. Мысли в голове мешались. Что сделать? Вот
- все деньги лежат перед ним, нужно только протянуть руку. Но в палатке
рядом еще не все заснули, а если умирающий закричит из последних сил, что
тогда? Задушить его? Ах, как бы не вошел Кадир... Или Месрор...Все тогда
вскроется. Нет, Мокки не мог решить такую сложную головоломку
самостоятельно.
"Нужно быстрее бежать к Серех и спросить ее совета!" - осенило саиса.
Он поднял банкноту и выскользнул из палатки.
Только теперь Урос ослабил хватку с которой он сжимал под одеялом нож.
Высоко в небе появился месяц.
- Теперь все спят. Самое время, - прошептала Серех Мокки.
- Да, самое время, - согласился тот.
Они находились недалеко от стойбища и под покровом ночи смогли
вернуться незамеченными. Теперь они тихим шагом двинулись вперед. Чтобы
собаки узнали их, они проехали точно рядом с забором, и только одна из собак
неопределенно рыкнула на них во сне. Большую палатку они объехали сделав
существенный крюк, но эта предосторожность была излишней. Люди проработавшие
без отдыха целый день, спали в ней крепко и не видели снов. Кроме того,
копыта Джехола саис обмотал тряпками. Ничего он не оставил на волю случая.
Это была последняя возможность и он решил ее использовать во что бы то не
стало.
Вот и маленькая палатка. Серех подошла к входу на цыпочках, а Мокки
снял сандалии. Он привязал коня, прислушался...Ни звука, ни шороха. Только
тонкая полоска света пробивается из под тяжелой занавески. Осторожно они
подошли к ней. Серех отбросила материю в сторону и положив руку на плечо
Мокки, прошептала:
- Только будь осторожен...
И они заглянули внутрь. Все было как надо. Огонь слабо горел в
переносной жаровне... лампа позади седла...рядом лежало распростертое тело,
накрытое одеялами по самые глаза.
"А если он уже..".- испуганно подумал было Мокки, но тут же кинулся на
Уроса одним прыжком.
Серех бросилась за ним. Но ей не удалось пробежать дальше порога,
потому что кто-то схватил ее за ногу, дернул и повалил на земляной пол.
- Саис, большой саи...- попыталась было закричать кочевница, но голос
отказал ей.
Мокки мгновенно развернулся. На лице его была растерянность,
недоумение, в руках же он судорожно сжимал сапог, который оказался под
одеялом вместо головы Уроса. А на земле, у входа, лежала Серех, и какой-то
мужчина держал ее за горло, прижимая коленями к земле. Он не поверил своим
глазам, но мужчина был похож на Уроса, который почему-то раздумал умирать, и
когда этот человек заговорил, то и голос его тоже был голосом Уроса.
- Попробуй только двинуться с места, и я сразу же придушу твою
проклятую суку!
- Я не двигаюсь, не двигаюсь! Не делаю ничего! - закричал Мокки бледный
как смерть.
До него доходило только одно: Урос обманул его, он не умирал, и сейчас
его руки, железные руки чавандоза, сжимали самую нежную шейку во всем мире.
- Приказывай...- прошептал он умоляюще.
- Введи коня. Поставишь его рядом со мной. Но сам не вздумай подходить
ко мне близко, не то! - он сдавил горло Серех посильнее, та открыла рот и ее
лицо стало багрово-синим.
- Именем пророка! Я ничего, ничего не сделаю! Клянусь!
Урос ослабил хватку. Серех захрипела. Мокки бегом ввел в палатку коня.
- Подойди ко мне, но не ближе одного шага. И протяни руки! - приказал
Урос.
Сдернув веревку с пояса, и став на грудь кочевницы коленом - "Это же
колено его мертвой ноги! - только и успел подумать Мокки", - Урос мгновенно
связал саису руки и ноги. Затем схватив Джехола за привязь, он сделал петлю
и накинув ее на шею Серех, дернул и приказал:
- Поднимайся!
Она встала, покачиваясь из стороны в сторону, все еще оглушенная, и
чтобы не упасть, бессильно прислонилась к боку коня.
- Защити ее, добрый Джехол! - зашептал Мокки, чуть не плача.
- Ты зачем вернулся? - сказал Урос рассматривая саиса, - Одного коня
тебе было уже недостаточно? Или ей этого было мало?
Он развернулся к Серех. Та все еще была на грани обморока, но как
только Урос повернулся к ней, ее большие глаза тут же уставились на его
грудь. Урос машинально схватил рубашку в том месте, куда смотрела эта
маленькая женщина, и под его пальцами захрустели пачки денег. Тут Уроса
охватила такая жгучая ярость, что даже мысли перемешались в его голове.
Полумертвая, чуть дохнувшая воздуха девка, на грани смерти, все еще жадно
пялиться на эти проклятые пачки афгани! Даже страх смерти не сломил ее! Что
это за непостижимая тварь?! "Все равно я сокрушу ее. Я сокрушу их обоих. И
эту странную суку и деньги, которые она любит с такой страстью!"
Он подполз к жаровне и дернув веревку потащил Серех за собой. Оторвав
от амулета пачку банкнот он сунул деньги ей в руки и приказал:
- Бросай в огонь!
Губы Серех задрожали. Нет, никогда, никогда она этого не сделает. Урос
рванул веревку и петля затянулась на ее шее сильнее. Деньги нехотя
загорелись на красных углях. Еще одна пачка. Веревка натянулась снова. Серех
смотрела в огонь, который вспыхивая разноцветными искрами неукротимо пожирал
драгоценую бумагу,- и беззвучно плакала, не в силах оторвать взгляда от этой
немыслимой, страшной картины.
Последний афгани превратился в пепел. Урос запахнул свой чапан и
развязал руки Мокки, приказав оседлать Джехола. Вскочив на коня, он
подхватил Серех и подняв, посадил впереди себя. Мокки он привязал к седлу.
Выехав из палатки он обратился к Месрору и пастухам, спешившим на его
громкий крик:
- Этот мужчина и эта женщина ослушались моего приказа и вернулись сюда
с единственной целью - убить меня. Не забудьте их лица, когда всех вас
призовут на суд, как свидетелей!
После чего конь сорвался с места и унес его в темноту степной ночи.
Все было как всегда. Солнце недавно взошло и его лучи ласкали кромку
неба, а трава еще не просохла от ночной росы.
Лошади Осман Бея неподвижно стояли в загонах, конюхи и чавандозы
почтительно склонялись перед старым Турсеном, который в свой обычный час
появился в конюшне, чтобы в полнейшем молчании совершить ее обход.
И как всегда ни по походке, ни по лицу Турсена невозможно было
догадаться, какую боль он терпел и сколько сил ему понадобилось сегодня,
чтобы поднять свое старое тело с постели, одеться и аккуратно повязать
высокий тюрбан.
Наконец, когда ежедневный ритуал был закончен, Таганбай, самый старший
из чавандозов, вежливо обратился к нему:
- Я получил из Кабула послание от Осман Бея. Конечно, он должен был бы
послать его прямо тебе, но он пишет, что из уважения к вашей старинной
дружбе и тому бесконечному расположению, что он всегда тебе оказывал ...-
Таганбай замялся, - Он не хочет тебе приказывать, нет, ты можешь решить сам.
Так вот, он думает, что отказ тебе будет легче высказать мне, чем ему. Он не
хочет тебя принуждать.
- В чем именно дело? - спросил Турсен и сильнее оперся на свою палку.
Таганбай прокашлялся и продолжил:
- Празднества, что были устроены в Кабуле в честь победителя Большого
Бузкаши, подходят к концу. Через пару дней Солех и Осман Бей прибудут сюда.
Здесь тоже будет устроен в их честь праздник, - Таганбай поднял глаза к
верху, словно вспоминая что-то, - Банкет. И вот, Осман Бей велел спросить
тебя...
Таганбай закашлялся вновь. Он ждал хоть какого-то движения или вопроса
Турсена, но тот молчал.
- Так вот, он велел спросить тебя, согласишься ли ты сидеть на этом
банкете рядом с Солехом, на почетных местах, несмотря на то, что...несмотря
на твое несчастье?
- Никто и ничто не помешает мне воздать почести чавандозу, который
победил в первом шахском бузкаши. - весомо ответил Турсен и не прибавив
более ни слова, развернулся и вновь зашагал по проходу между загонами,
только в обратную сторону.
Солнце поднималось все выше и тени становились короче...Куда же
забросила Уроса судьба?
"Он жив, в этом я уверен. Иначе Мокки давно бы принес сюда весть о его
смерти. Да, саис последовал за своим господином. Но вот куда? В Индию? В
Иран? На восток или на запад? А не все ли равно?..В любой из соседних стран
он будет никому неизвестным чужаком. Никто там не знает о его поражении. А
здесь, на этом проклятом банкете, рядом с Солехом придется сидеть мне. Что
ж, он поступил правильно." - с горечью думал Турсен.
Он дошел до первого загона. Справа от него была дверь ведущая в стойла,
налево другая, выходящая на улицу. Перед ней стоял Рахим, его бача.
- Ты здесь? Без моего приказа? - возмутился Турсен и уже хотел поднять
на него палку, но в испуганном лице Рахима было что-то такое удивительное,
что Турсен понял - непредвиденные обстоятельства привели его сюда.
- Послушай, пожалуйста, - стал молить Рахим, - Мне нужно тебе что-то
сказать!
Турсен стукнул палкой о землю. Нетерпеливо оттолкнув мальчика в
сторону, он резким движением открыл дверь наружу сам.
Там, на улице ведущей к жилым домам, под тенью густых деревьев
окаймляющих дорогу, собралась огромная группа людей. Садовники, дехкане,
строители и плотники, прислуга, повара и бача из кухни и прачечной, в общем,
почти все люди в имении, - они плотными рядами окружили неизвестного
всадника на темно-рыжем коне. Перед Турсеном люди мгновенно расступились и в
толпе образовалась узкая брешь.
Турсен бросил взгляд на седока и его животное. Начиная с рваной тряпки,
которая заменяла всаднику тюрбан, и заканчивая копытами его лошади, их обоих
покрывал отвратительный слой глины, грязи, пота и земли.
Всадник сразу же не понравился Турсену. Более того, он возмутился.
Какой бы длинный путь не оставил за собой этот человек, пусть даже он прошел
через самые высокие горные пики или даже спустился с небес, - пусть сперва
вычистит своего коня! Какой же бесстыдной наглостью надо обладать, чтобы
осмелиться в таком виде приехать в самое богатое, самое гостеприимное, самое
уважаемое имение провинции?
Позади Турсена открылась дверь. Конюхи, саисы, чавандозы высыпали из
нее наружу, и посмотрев туда, куда смотрел Турсен, так и встали
прислонившись к глиняной стене сарая. Никто не говорил ни слова. Казалось,
что у всех людей внезапно перехватило дыхание.
"Странно, - подумал Турсен, - Почему все молчат? Обычно они такие
скорые на расспросы и любопытные."
Он направился в сторону чужака сам, сделал пару шагов... и застыл на
месте. Неясный страх, словно шнур, сжал ему горло, руки, сжимающие палку,
затряслись. Разве под слоем пыли и грязи покрывающие коня, не узнал он сразу
его несравненные ноги, широкую грудь и горделивую шею?
И разве конь сам не признал его? Вот он потянулся к нему, и хотя руки
седока дернули уздечку назад, жеребец сделал шаг вперед и тихо заржал.
"Джехол! Значит всадник на нем..."
- Урос.. мой сын...- срывающимся от волнения голосом прошептал Турсен.
И все кто слышал его слова, клялись потом, что ни за что на свете не
поверили бы, что этот мягкий голос мог принадлежать Великому Турсену.
Всадник ослабил поводья, Джехол подбежал к старому чавандозу и уткнулся
ноздрями в его шею.
- Мир тебе, достопочтенный отец! Тебе понадобилось много времени, чтобы
узнать меня, но, именем пророка, я и не ожидал другого.
Люди стоящие вокруг, позже рассказывали, что не смотря на его жуткий
вид, никогда еще Урос не говорил с таким достоинством и высокомерной
гордостью.
Но разве это волновало Турсена? Он и не слышал его. Урос вернулся! Урос
здесь! О, Аллах, как же он выглядит! Худой, бледный - просто скелет!
И теперь, когда он был так близко, Турсену хотелось одного: раскрыть
сыну свои объятия и снять с седла это легкое, худое тело, как он это делал в
прошлом, когда Урос был маленьким и хотя уверенно держался в седле, но не
мог еще спускаться с лошади сам. Но здесь, под прицелом тысячи любопытных
глаз, наблюдающих за их каждым движением, подобное было невозможно, да и
оскорбительно для самого Уроса.
И он остался неподвижно стоять, только сильнее оперевшись на палку
своими широкими ладонями. Потом он подождал секунду, дохнул воздуха и
растерянно спросил:
- Сын мой, что с тобой случилось?
В этот момент Урос отъехал чуть в сторону и позади коня Турсен увидел
Мокки и какую-то женщину. Эти двое были связанны, а конец веревки был
закреплен за луку седла.
- О, достопочтенный отец! - воскликнул тут Урос, - Я привел тебе
забывшего о совести саиса, который пытался лишить меня жизни. Кочевница, что
рядом с ним, помогала ему при этом. Как принято, я отдаю их на суд тебе,-
главе нашей семьи и нашего рода.
Вокруг Уроса немедленно послышались пораженные восклицания и шепот
сотен людей: вот значит в чем была тайна его долгого отсутствия. Молчание
саиса и кочевницы стало для всех подтверждением их вины. Древний, уважаемый
всеми закон решит какое они понесут наказание: тюрьма, денежный штраф или
смерть. Турсен, самый старший в семье, выберет, что именно. Приговор будет
зависеть от него.
Гул потихоньку стих. Турсен должен сказать свое слово. Все взгляды
вновь обратились к нему.
Палка старого чавандоза больше не дрожала. И ничего не осталось в его
душе от той радости, счастья и нежности, которые он испытал, как только
узнал своего сына. Теперь он чувствовал себя холодно, непоколебимо, жутко
спокойным. Наконец и он услышал в словах Уроса этот высокомерный,
самоуверенный тон. И ничего другого. Ничего, что действительно идет от
сердца человека, когда он говорит со своим отцом.
- Никто не должен появляться перед судьей в таком неподобающем виде.
Вымойся, позови цирюльника, побрейся и смени одежду. Лишь затем я выслушаю
тебя под крышей моего дома.
Он подозвал Таганбая и приказал:
- Закройте этих двоих поблизости и хорошо охраняйте.
Почти против воли Турсен посмотрел на Уроса еще раз. И только теперь
увидел, что случилось с его ногой. Он захотел крикнуть, спросить его, но
было поздно: Урос уже скакал по направлению к баням.
Глава конюхов и несколько крепких мужчин ввели Мокки и Серех в один из
подвалов, который служил складом для уздечек и сбруй. Дверь за ними
закрылась. Ключ несколько раз скрипнул, проворачиваясь в ржавом замке, после
чего только тонкие лучи солнца слабо освещали помещение, проникая сквозь
подвальный люк. Сильно пахло кожами.
Серех схватила Мокки за плечо и закричала:
- Они будут держать нас в этой дыре как в тюрьме?
- Это не продлится долго, - ответил Мокки тихо, - Турсен решает и судит
быстро.
- Он прикажет убить нас, - от страха застучала зубами Серех, - Какой
страшный, беспощадный старик!
- Он справедлив, - слабо возразил Мокки.
- Кто-то идет сюда, кто-то идет...
Вошел глава конюхов и облокотившись о дверь поставил на землю большой
кувшин, а на него положил пару лепешек.
- Я делаю это не по приказу, - сказал он Мокки, - а из уважения к
памяти Байтаса, твоего отца. Он был напарником моих юных лет.
- О, Аккул, Аллах воздаст тебе за твою доброту, - ответил ему Мокки
смущенно.
- Урос...В том, в чем он тебя обвиняет...Это правда? - поколебавшись
все же спросил конюх, - Как же это могло случится?
Мокки уронил голову на грудь и пробормотал:
- Злой демон завладел моим сердцем...
Аккул вздохнул и хотел было выйти, но Серех бросилась к нему наперерез,
упала на колени, схватила его за руки и целуя их запричитала:
- Умоляю тебя, передай высокочтимому судье, что на мне нет никакой
вины. Только один Мокки виноват во всем! Я бедная, слабая женщина, простая
служанка. Как я могла? И еще скажи ему...
Аккул оттолкнул ее от себя ногой и с грохотом закрыл дверь.
- Не бойся. Я возьму всю вину на себя. - сказал ей Мокки.
- Очень надеюсь на это! - воскликнула та, - А в чем меня можно
обвинить? Яд? Его давно впитала земля! Собаки? Они напали на него сами,
привлеченные вонью его раны.
Мокки уселся на прохладный земляной пол, и вжал голову в плечи.
- Ты один во всем виноват! - продолжала Серех, голосом острым, как нож,
- Ты все время сомневался...все время чего-то ждал! Каждый раз мне
приходилось тебя ободрять, подталкивать! Да если бы я была мужчиной, то
давным-давно была бы уже далеко отсюда, свободная, богатая и независимая ни
от кого! И что же, что я получила вместо этого?..
Серех в отчаянии ударила ладонями по разорванной юбке, выбила из нее
облако пыли, затем быстро провела дрожащей рукой по своему забрызганному
грязью лицу, топнула ногой и яростно плюнула в сторону Мокки. Казалось, что
тот этого и не заметил. Взяв кувшин и лепешки, она отошла от саиса как можно
дальше, и усевшись на землю поудобней, принялась жадно есть и пить.
Вокруг дома Турсена текли десятки маленьких ручьев и каналов, орошающих