Она закрыла глаза, и Ник даже не был уверен, поняла ли она, кто сейчас рядом с ней, или нет.
А потом он услышал ружейную пальбу.
04.50.
05.35.
05.40.
А потом он услышал ружейную пальбу.
04.50.
Первые выстрелы Ника они услышали в тот самый момент, когда сошли с тропы и ступили на пляж. Питерс сделал знак, чтобы все остановились, хотя особой необходимости в этом не было – револьверная пальба и так заставила их замереть на месте. Итак, что за пирушка ожидала их на этот раз? – подумал Питерс. Для человека, хотя бы однажды слышавшего выстрел из «магнума», не представляло особого труда распознать его и в дальнейшем. Итак, стреляют, – сказал себе он. – Надеюсь. Уиллис недалеко.
Ночную тишину разорвали еще два выстрела. Недалеко, однако, – подумал Питерс.
– Двигаем, – сказал он, поворачиваясь к Ширингу. – Бежать не смогу, но трусцой, пожалуй, что-нибудь получится.
– Мне показалось, что это «магнум», – заметил Ширинг.
– Я это сразу понял, – произнес Питерс. – И в этом, кстати, заключается еще одна причина; почему тебе следует дожидаться моей отставки. Пока я знаю все же немного больше твоего.
Они стали пересекать полосу плотно слежавшегося песка.
К тому времени, когда выстрелы зазвучали в третий раз, Питерс уже напряженно дышал; двигавшиеся за ним следом люди старались не отставать. Рвутся в бой ребята, – подумал он. – Впрочем, молодые всегда такие. А кроме того, молодежь уже явно учуяла в воздухе запах крови. Да и сам он тоже его давно заприметил. Стрельба. Ох, не нравился ему подобный поворот событий.
– Значит так, парни, как заметите направленный на вас ствол – но только чтобы с уверенностью – сразу палите, не раздумывайте. – Он уже основательно запыхался. – Потом, на досуге разберемся, что и почем.
Стараясь еще больше прибавить шагу, он терзал себя вопросом:
«Куда же запропастился Уиллис?» Определенно, эта беготня загонит его в гроб, тогда как Уиллис бью лет на пятнадцать моложе его. Вот кому бегом надо заниматься. Похоже, та, вторая тропа оказалась все же труднее, чем он предполагал раньше.
– Сэм, – сказал Питерс, – я тебя только задерживаю. Иди вперед и дай старику малость передохнуть. Но только повнимательнее там, понял?
– О'кей, – кивнул Ширинг. Впрочем, особо разогнаться ему было уже негде. Отойдя всего на несколько метров, полицейские увидели клубы дыма, вырывавшиеся из отверстия в скале в нескольких ярдах от ее вершины. Первым их заметил Ширинг, который туг же сделал знак, чтобы остальные остановились.
– Ну вот, кажется, пришли, – сказал он.
– Точно, – подтвердил Питерс. Теперь и он учуял дым, причем был готов поклясться в том, что горит не одно лишь дерево. Он даже подумать не мог о том, что ему придется дважды за одну ночь унюхать одну и ту же вонь, однако факт оставался фактом. Да, работка, – подумал он, но тут же передернул плечами, словно стряхивая с себя эту мысль.
– Так, а теперь, парни, потише, – негромко произнес он.
Они сошли с пляжа и пересекли полосу чистого белого песка, устилавшего основание скал. Теперь клубы дыма курились прямо у них над головами. В тот же миг Ширинг услышал мужской голос – это был отдаленный, агонизирующий крик. Он повернулся к Питерсу.
– Слышу, – сказал тот. – Двигай наверх.
– Поднимайтесь по тропе, – скомандовал Ширинг. – Рассредоточьтесь.
Вспыхнули фонари, и Ширинг сразу увидел ее.
– Ну вот и пришли, – проговорил он. К нему стали подтягиваться люди. Питерс подумал, что будет лучше, если Сэм пойдет первым – склон показался ему довольно крутым, и он смекнул, что вперед следует послать кого-нибудь помоложе.
Кто-нибудь помоложе, – пронеслось у него в голове. – Все та же старая болтовня, хотя что уж тут попишешь, он и в самом деле уже далеко не тот, что прежде. А Ширинг был в общем-то неплохим парнем, хоть временами и старался загребать под себя, выискивая любую возможность, чтобы покрасоваться и доказать, что он вполне способен заменить его, Питерса. Ну что ж, парень, видит Бог, вот тебе и представился такой случай. Сэм не замешкается, – подумал он, – и не поспешит, где не надо.
По крайнем мере, теперь они знали, что наверху еще есть кто-то живой. Или был – вплоть до этого самого крика. О том, что именно это был за крик, ему даже думать не хотелось.
– Ну давай, сынок, – сказал он Ширингу.
Тот в ответ лишь улыбнулся. Позднее Питерс еще вспомнит эту улыбку. Это была возбужденная улыбка; так улыбается хороший человек, который намерен показать, что именно есть в нем хорошего.
Они полезли наверх.
И тогда они встретят их там, внизу.
Она знала, что мужчина ранен; что же до женщины, то та, судя по всему, тоже при смерти. Значит, рано или поздно они выберутся из пещеры и вместе умрут на пляже. Ну что ж, они преподнесут им сюрприз; когда эта пара станет спускаться по узкой тропе, дети нападут на них. У мужчины не будет времени даже для того, чтобы воспользоваться своим оружием. А они к тому времени наберут камней и в клочья забьют их. Эту ночь им, правда, придется провести снаружи и до рассвета питаться мясом этой пары. А потом они вернутся в пещеру. Мужчина и женщина умрут при свете луны, там, где не грохочет оружие, от которого даже тени раскалываются надвое.
Кое-чем из своих мыслей она, спускаясь по тропе к пляжу, поделилась с толстухой и детьми. К тому моменту, когда они оказались почти у основания скал, будущая мать уже радостно смеялась – так ей было весело от мысли о предстоящем и таком продуманном убийстве. Толстуха, правда, буркнула, чтобы она угомонилась и приструнила детей, которые так и норовили забежать вперед. Что и говорить, сейчас она чувствовала себя лидером, хотя все же прикрикнула на детей, пригрозив им, что в случае неповиновения отправит их назад, туда, где лежат их братья и сестры, ободранные и расчлененные.
А что, неплохо она все задумала. Как знать, возможно, она даже не сразу убьет того мужчину. На вид он показался ей довольно крепким, тогда как все ее мужчины полегли, да и многие из детей тоже умерли. Уж она-то знала, как заставить мужчину трахаться, даже если он ненавидит тебя. Впрочем, когда время настанет, она решит, что делать дальше.
Будь это не женщина, и к тому же не с такой внешностью, они бы действовали гораздо быстрее. Ширинг едва успел пошевелиться, когда она уже накинулась на него. Никому из них еще не доводилось видеть ничего подобного – полуголая, по меньшей мере, на восьмом месяце беременности, вся покрытая грязью, копотью, с кровоточащим носом, и к тому же воняющая, как стадо скотины. Питерсу показалось, что он учуял ее даже до того, как увидел. И при этом готов был поклясться в том, что совершенно не расслышал ее шагов. Откуда появился нож, и вовсе не мог сказать никто.
Что и говорить, они оказались в на редкость неудачном месте – сгрудившись в кучу, только собираясь начать подъем. Никакого пространства для маневра; женщина же оказалась поразительно проворной. Питерс увидел промелькнувшую в ее глазах дикую ярость, вслед за чем блеснул нож. Он попытался было отступить назад, чтобы оставить свободное пространство для находящихся впереди и успеть вынуть оружие, но тут же наткнулся на шедшего непосредственно у него за спиной Дэниелса. Ширинг же так и не успел среагировать – не произнеся ни звука, она рассекла его горло от уха до уха.
Его тело завалилось не назад, на него, а вперед, и, умирая именно в такой позе, Ширинг, как позднее понял Питерс, спас ему жизнь, ибо в тот самый момент, когда глаза женщины захлестнул маленький кровавый фонтан, он уже успел выхватить свой револьвер и одним выстрелом снести ей полголовы. Женщина опрокинулась и рухнула вниз, словно мишень в пневматическом тире.
За спиной у нее стояли все остальные.
Питерс увидел, как они врассыпную бросились с тропы, тут же разметавшись по тянувшемуся во все стороны песку. На какое-то мгновение ему показалось, что он оказался среди героев поистине безумного вестерна: уцелевшие после кровавой резни обитатели дилижанса сбились в одну кучу, ощетинившись дулами револьверов, тогда как обезумевшие мерзавцы накинулись на них так, словно на их месте была целая орда, а не просто трое детей и женщина, противостоявшие двенадцати вооруженным мужчинам.
Питерсу еще не доводилось видеть ничего более стремительного и отважного. Они даже не помолились Богу, хотя, как ему показалось, сами толком не знали, что это такое, а может, это их особо и не интересовало. Словно крысы, – успел подумать он. – Правда, их отнюдь не загнали в угол, перед ними был целый пляж, куда можно было бы бежать (впрочем, попытайся они сделать это, им в считанные секунды отрезали бы путь. Но откуда им было это известно? И почему они не остановились, не сдались тут же, на месте?) Пока Питерс пребывал в водовороте захлестнувших его мыслей, толстуха успела вонзить нож в плечо молодого Парсонса, и он тут же подумал о том, что еще никогда в жизни не видел столь стремительной реакции со стороны человеческого существа и что никогда еще ему не было так страшно.
Не прошло и трех минут, как все началось и окончилось. Лезвие ножа взметнулось, опустилось, раздался крик Парсонса, вслед за чем вперед выступил Канстлер, который почти в упор пальнул в старуху из обоих стволов сразу, едва не разорвав ее тело надвое. К тому времени, как кто-либо успел обратить внимание на молодую девицу, она уже накинулась на Каджиано и одними зубами разорвала ему чуть ли не половину глотки. Приставив дуло своего револьвера к ее глазу – чтобы уж точно не промахнуться, – он нажал на спусковой крючок. Когда они оттащили тело девушки, ее челюсти все еще продолжали цепляться за его горло, хотя самой головы как таковой у нее уже не было.
Именно тогда, как решил позже Питерс, парней охватила настоящая паника, ибо никакой необходимости убивать остальных, в сущности, уже не было. Возможно, из-за того зверства, что сотворила та молодуха с Каджиано, а может, просто при виде всего происходящего – если на то пошло, всего этого безумия (ведь это были всего лишь дети, не так ли?), – полицейских словно поразила некая дикая, предательская зараза; через какое-то мгновение началась уже совершенно иная игра, когда уже в их рядах не осталось ни одной трезвомыслящей головы.
В том числе и головы Питерса.
Девушка, которой на вид было лет одиннадцать – и уже беременная, как и та женщина! – вцепилась в ногу Чарли Дэниелса и изо всех сил пыталась прокусить ее чуть ли не насквозь – парень визжал как баба и, танцуя на одной ноге, пытался отшвырнуть нападающую прочь, словно его только что укусила змея. Возможно, они смогли бы без особого труда оттащить девчонку, однако вместо этого Соренсон с силой шмякнул ее по спине прикладом своего ружья, после чего, когда она рухнула лицом на песок, для надежности стукнул еще раз – туда же.
Мальчишка обеими ногами обхватил поясницу Берда и зубами рвал его рубаху – вскоре они услышали, как вскрикнул полицейский, когда парень добрался до его груди. Скорее всего, им удалось бы оттащить и его, но все получилось... Питерс даже и не знал, как это назвать... мерзко, что ли. В сущности, это был даже не мальчишка, а скорее какая-то громадная пиявка, присосавшаяся к человеку. И уже через секунду, все так же вгрызаясь зубами в грудь Берда, мальчишка потянулся своими грязными руками к глазам полицейского, тыкая в них, стараясь ослепить свою жертву. Наблюдать эту омерзительную, жуткую сцену было просто страшно, а потому Парсонс, который чуть ли не всю свою жизнь дружил с Бердом, похоже, тоже чуть подвинулся рассудком а потому ухватил руку парня и стал заворачивать ее назад, пока все не услышали жутковатый хруст, после чего мальчишка завыл от боли и рухнул на землю. Парсонс же и после этого не угомонился – налетел на него, вонзил в рот дуло своего ружья и нажал на спусковой крючок.
Они даже не подумали остановиться и задуматься над тем, что с ними происходит и что они делают – в сущности, это скорее напоминало не столько полицейскую операцию, сколько казнь. И все же никто не остановился. Даже Питерс. Страх бурлил, кипел в каждом даже тогда, когда они кинулись вверх по тропе, туда, где из входа в пещеру продолжал куриться дымок – именно там они обнаружили остальных; там же они нашли девушку.
Я знал, что где-нибудь обязательно найдутся и мужчины! – подумал Питерс. При этом он как-то даже упустил из виду то, что один из них оказался в очках. Не припомнил тогда, что крик, который они услышали там, внизу, также принадлежал мужчине.
Впрочем, он был слишком занят. Страхом. Убийством.
Ник низко склонился над телом Марджи. С того самого мгновения, когда снаружи послышались первые выстрелы, он пытался поднять девушку на ноги, но ей было слишком больно, и, несмотря на всю его предосторожность, каждое его движение причиняло ей еще большую боль. Судя по всему, они успели сломать ей одну ногу, потому что стоило Марджи хотя бы раз ступить на нее, как она тут же потеряла сознание. Со своей же, также раненой ногой, он был совершенно не в силах сдвинуть ее с места. Ему все же удалось снова привести ее в сознание, хотя затем он подумал, что лучше оставить все как есть – тем более, что снаружи объявились люди, которые явно спешили к ним на помощь. При этом он еще подумал о том, что тот мужчина, что лежал на полу рядом с клеткой, уже не казался совершенно беспомощным и потому безопасным, однако ему казалось, что в крайнем случае как-нибудь сможет с ним справиться. Он как раз укладывал Марджи на землю, когда в пещеру ворвались первые полицейские.
Едва услышав их. Ник резко повернулся, ибо не мог предположить ничего иного, кроме как то, что вернулись те – и тут же смекнул, что совершил ошибку; он мгновенно узнал страх, застывший на их лицах, и понял, что они готовы пристрелить также и его. Поэтому Ник протянул к ним руки, желая показать, что в них ничего нет, что они пусты, а потом как бы отмахнулся от них, и даже открыл рот, чтобы сказать: «Нет, я не с ними», но слова застряли у него в горле, когда он, увидев глаза толстяка, дернулся в сторону и даже не успел услышать звука выстрела.
Едва увидев блеснувшую сталь лезвия, Питерс выстрелил. И все же, как странно получилось: не успев еще выстрелить, он уже увидел кровь. А может, он и выстрелил в это кровавое пятно; может, все это время оно уже было там, между ногами этого человека? Впрочем, все произошло слишком быстро, чтобы можно было о чем-то подумать. Во всяком случае, Питерс попал именно туда, куда метил. Мужчина рухнул лицом оземь, взбрыкнув ногами чуть вверх, как если бы кто-то выдернул из-под него ковер. Когда они перевернули его, ниже живота не было ничего – только пара грязных ног, и все.
Но сам он все еще был жив.
А чуть позже Питерс загоревал, причем сильно. Особенно жаль было паренька – даже больше, чем того мужчину, которого девушка называла Ником. Впрочем, к тому времени все они уже воспринимались порознь – и слава Богу! – хотя уже тогда он почувствовал, что было в том мальчишке что-то не такое, никак не соответствовавшее окружавшему его кровавому безумию, которое он видел там, внизу.
Но Господь свидетель, было все же в том мальчишке что-то странное. В самом деле, идет к ним, голый, руки вытянул перед собой, и словно бы даже не идет, а медленно, словно во сне, плывет. И когда Питерс приказал ему остановиться, он не остановился, даже не замедлил шага – ну, а потом его парням уже не оставалось ничего иного. Сейчас даже невозможно сказать, кто именно убил его. Шесть выстрелов так вывернули нутро паренька, что его останки не заполнили бы и хозяйственную сумку средних размеров.
Как же горевал Питерс по тому мальцу. Мужчине, Нику, все же было легче; дырку в груди придется, конечно, заштопать, но он, похоже, все же выкарабкается – слава Богу, никакие внутренние органы не задеты. Зато мальчонка... Именно он будет сниться ему ночами.
Долго.
А потом, когда все закончилось, Уиллис и остальные окружили его со всех сторон. Молодой полицейский огляделся и присвистнул:
– Матерь Божья, а это еще что такое?
– Это? – переспросил Питерс. – Это то, на чем я кончился.
И Уиллис, похоже, понял, что именно он имел в виду.
Ночную тишину разорвали еще два выстрела. Недалеко, однако, – подумал Питерс.
– Двигаем, – сказал он, поворачиваясь к Ширингу. – Бежать не смогу, но трусцой, пожалуй, что-нибудь получится.
– Мне показалось, что это «магнум», – заметил Ширинг.
– Я это сразу понял, – произнес Питерс. – И в этом, кстати, заключается еще одна причина; почему тебе следует дожидаться моей отставки. Пока я знаю все же немного больше твоего.
Они стали пересекать полосу плотно слежавшегося песка.
К тому времени, когда выстрелы зазвучали в третий раз, Питерс уже напряженно дышал; двигавшиеся за ним следом люди старались не отставать. Рвутся в бой ребята, – подумал он. – Впрочем, молодые всегда такие. А кроме того, молодежь уже явно учуяла в воздухе запах крови. Да и сам он тоже его давно заприметил. Стрельба. Ох, не нравился ему подобный поворот событий.
– Значит так, парни, как заметите направленный на вас ствол – но только чтобы с уверенностью – сразу палите, не раздумывайте. – Он уже основательно запыхался. – Потом, на досуге разберемся, что и почем.
Стараясь еще больше прибавить шагу, он терзал себя вопросом:
«Куда же запропастился Уиллис?» Определенно, эта беготня загонит его в гроб, тогда как Уиллис бью лет на пятнадцать моложе его. Вот кому бегом надо заниматься. Похоже, та, вторая тропа оказалась все же труднее, чем он предполагал раньше.
– Сэм, – сказал Питерс, – я тебя только задерживаю. Иди вперед и дай старику малость передохнуть. Но только повнимательнее там, понял?
– О'кей, – кивнул Ширинг. Впрочем, особо разогнаться ему было уже негде. Отойдя всего на несколько метров, полицейские увидели клубы дыма, вырывавшиеся из отверстия в скале в нескольких ярдах от ее вершины. Первым их заметил Ширинг, который туг же сделал знак, чтобы остальные остановились.
– Ну вот, кажется, пришли, – сказал он.
– Точно, – подтвердил Питерс. Теперь и он учуял дым, причем был готов поклясться в том, что горит не одно лишь дерево. Он даже подумать не мог о том, что ему придется дважды за одну ночь унюхать одну и ту же вонь, однако факт оставался фактом. Да, работка, – подумал он, но тут же передернул плечами, словно стряхивая с себя эту мысль.
– Так, а теперь, парни, потише, – негромко произнес он.
Они сошли с пляжа и пересекли полосу чистого белого песка, устилавшего основание скал. Теперь клубы дыма курились прямо у них над головами. В тот же миг Ширинг услышал мужской голос – это был отдаленный, агонизирующий крик. Он повернулся к Питерсу.
– Слышу, – сказал тот. – Двигай наверх.
– Поднимайтесь по тропе, – скомандовал Ширинг. – Рассредоточьтесь.
Вспыхнули фонари, и Ширинг сразу увидел ее.
– Ну вот и пришли, – проговорил он. К нему стали подтягиваться люди. Питерс подумал, что будет лучше, если Сэм пойдет первым – склон показался ему довольно крутым, и он смекнул, что вперед следует послать кого-нибудь помоложе.
Кто-нибудь помоложе, – пронеслось у него в голове. – Все та же старая болтовня, хотя что уж тут попишешь, он и в самом деле уже далеко не тот, что прежде. А Ширинг был в общем-то неплохим парнем, хоть временами и старался загребать под себя, выискивая любую возможность, чтобы покрасоваться и доказать, что он вполне способен заменить его, Питерса. Ну что ж, парень, видит Бог, вот тебе и представился такой случай. Сэм не замешкается, – подумал он, – и не поспешит, где не надо.
По крайнем мере, теперь они знали, что наверху еще есть кто-то живой. Или был – вплоть до этого самого крика. О том, что именно это был за крик, ему даже думать не хотелось.
– Ну давай, сынок, – сказал он Ширингу.
Тот в ответ лишь улыбнулся. Позднее Питерс еще вспомнит эту улыбку. Это была возбужденная улыбка; так улыбается хороший человек, который намерен показать, что именно есть в нем хорошего.
Они полезли наверх.
* * *
Вниз по тропе их вела за собой беременная женщина – после удара дулом револьвера с ее носа по-прежнему капала кровь. Именно от револьвера они и побежали. Все мужчины погибли; остался, правда, один, но она считала его ни на что не годным, тогда как пришелец сражался как настоящий демон. Вот они и бежали. Выйдя из пещеры, женщина увидела перед собой двух детей и приказала им остановиться. Теперь она была лидером, и в ее мозгу медленно созревала очередная идея. Что-то вроде такой: «Когда-нибудь вам все равно придется покинуть пещеру...»И тогда они встретят их там, внизу.
Она знала, что мужчина ранен; что же до женщины, то та, судя по всему, тоже при смерти. Значит, рано или поздно они выберутся из пещеры и вместе умрут на пляже. Ну что ж, они преподнесут им сюрприз; когда эта пара станет спускаться по узкой тропе, дети нападут на них. У мужчины не будет времени даже для того, чтобы воспользоваться своим оружием. А они к тому времени наберут камней и в клочья забьют их. Эту ночь им, правда, придется провести снаружи и до рассвета питаться мясом этой пары. А потом они вернутся в пещеру. Мужчина и женщина умрут при свете луны, там, где не грохочет оружие, от которого даже тени раскалываются надвое.
Кое-чем из своих мыслей она, спускаясь по тропе к пляжу, поделилась с толстухой и детьми. К тому моменту, когда они оказались почти у основания скал, будущая мать уже радостно смеялась – так ей было весело от мысли о предстоящем и таком продуманном убийстве. Толстуха, правда, буркнула, чтобы она угомонилась и приструнила детей, которые так и норовили забежать вперед. Что и говорить, сейчас она чувствовала себя лидером, хотя все же прикрикнула на детей, пригрозив им, что в случае неповиновения отправит их назад, туда, где лежат их братья и сестры, ободранные и расчлененные.
А что, неплохо она все задумала. Как знать, возможно, она даже не сразу убьет того мужчину. На вид он показался ей довольно крепким, тогда как все ее мужчины полегли, да и многие из детей тоже умерли. Уж она-то знала, как заставить мужчину трахаться, даже если он ненавидит тебя. Впрочем, когда время настанет, она решит, что делать дальше.
* * *
Позднее Питерс решит, что женщина удивилась не меньше их самих.Будь это не женщина, и к тому же не с такой внешностью, они бы действовали гораздо быстрее. Ширинг едва успел пошевелиться, когда она уже накинулась на него. Никому из них еще не доводилось видеть ничего подобного – полуголая, по меньшей мере, на восьмом месяце беременности, вся покрытая грязью, копотью, с кровоточащим носом, и к тому же воняющая, как стадо скотины. Питерсу показалось, что он учуял ее даже до того, как увидел. И при этом готов был поклясться в том, что совершенно не расслышал ее шагов. Откуда появился нож, и вовсе не мог сказать никто.
Что и говорить, они оказались в на редкость неудачном месте – сгрудившись в кучу, только собираясь начать подъем. Никакого пространства для маневра; женщина же оказалась поразительно проворной. Питерс увидел промелькнувшую в ее глазах дикую ярость, вслед за чем блеснул нож. Он попытался было отступить назад, чтобы оставить свободное пространство для находящихся впереди и успеть вынуть оружие, но тут же наткнулся на шедшего непосредственно у него за спиной Дэниелса. Ширинг же так и не успел среагировать – не произнеся ни звука, она рассекла его горло от уха до уха.
Его тело завалилось не назад, на него, а вперед, и, умирая именно в такой позе, Ширинг, как позднее понял Питерс, спас ему жизнь, ибо в тот самый момент, когда глаза женщины захлестнул маленький кровавый фонтан, он уже успел выхватить свой револьвер и одним выстрелом снести ей полголовы. Женщина опрокинулась и рухнула вниз, словно мишень в пневматическом тире.
За спиной у нее стояли все остальные.
Питерс увидел, как они врассыпную бросились с тропы, тут же разметавшись по тянувшемуся во все стороны песку. На какое-то мгновение ему показалось, что он оказался среди героев поистине безумного вестерна: уцелевшие после кровавой резни обитатели дилижанса сбились в одну кучу, ощетинившись дулами револьверов, тогда как обезумевшие мерзавцы накинулись на них так, словно на их месте была целая орда, а не просто трое детей и женщина, противостоявшие двенадцати вооруженным мужчинам.
Питерсу еще не доводилось видеть ничего более стремительного и отважного. Они даже не помолились Богу, хотя, как ему показалось, сами толком не знали, что это такое, а может, это их особо и не интересовало. Словно крысы, – успел подумать он. – Правда, их отнюдь не загнали в угол, перед ними был целый пляж, куда можно было бы бежать (впрочем, попытайся они сделать это, им в считанные секунды отрезали бы путь. Но откуда им было это известно? И почему они не остановились, не сдались тут же, на месте?) Пока Питерс пребывал в водовороте захлестнувших его мыслей, толстуха успела вонзить нож в плечо молодого Парсонса, и он тут же подумал о том, что еще никогда в жизни не видел столь стремительной реакции со стороны человеческого существа и что никогда еще ему не было так страшно.
Не прошло и трех минут, как все началось и окончилось. Лезвие ножа взметнулось, опустилось, раздался крик Парсонса, вслед за чем вперед выступил Канстлер, который почти в упор пальнул в старуху из обоих стволов сразу, едва не разорвав ее тело надвое. К тому времени, как кто-либо успел обратить внимание на молодую девицу, она уже накинулась на Каджиано и одними зубами разорвала ему чуть ли не половину глотки. Приставив дуло своего револьвера к ее глазу – чтобы уж точно не промахнуться, – он нажал на спусковой крючок. Когда они оттащили тело девушки, ее челюсти все еще продолжали цепляться за его горло, хотя самой головы как таковой у нее уже не было.
Именно тогда, как решил позже Питерс, парней охватила настоящая паника, ибо никакой необходимости убивать остальных, в сущности, уже не было. Возможно, из-за того зверства, что сотворила та молодуха с Каджиано, а может, просто при виде всего происходящего – если на то пошло, всего этого безумия (ведь это были всего лишь дети, не так ли?), – полицейских словно поразила некая дикая, предательская зараза; через какое-то мгновение началась уже совершенно иная игра, когда уже в их рядах не осталось ни одной трезвомыслящей головы.
В том числе и головы Питерса.
Девушка, которой на вид было лет одиннадцать – и уже беременная, как и та женщина! – вцепилась в ногу Чарли Дэниелса и изо всех сил пыталась прокусить ее чуть ли не насквозь – парень визжал как баба и, танцуя на одной ноге, пытался отшвырнуть нападающую прочь, словно его только что укусила змея. Возможно, они смогли бы без особого труда оттащить девчонку, однако вместо этого Соренсон с силой шмякнул ее по спине прикладом своего ружья, после чего, когда она рухнула лицом на песок, для надежности стукнул еще раз – туда же.
Мальчишка обеими ногами обхватил поясницу Берда и зубами рвал его рубаху – вскоре они услышали, как вскрикнул полицейский, когда парень добрался до его груди. Скорее всего, им удалось бы оттащить и его, но все получилось... Питерс даже и не знал, как это назвать... мерзко, что ли. В сущности, это был даже не мальчишка, а скорее какая-то громадная пиявка, присосавшаяся к человеку. И уже через секунду, все так же вгрызаясь зубами в грудь Берда, мальчишка потянулся своими грязными руками к глазам полицейского, тыкая в них, стараясь ослепить свою жертву. Наблюдать эту омерзительную, жуткую сцену было просто страшно, а потому Парсонс, который чуть ли не всю свою жизнь дружил с Бердом, похоже, тоже чуть подвинулся рассудком а потому ухватил руку парня и стал заворачивать ее назад, пока все не услышали жутковатый хруст, после чего мальчишка завыл от боли и рухнул на землю. Парсонс же и после этого не угомонился – налетел на него, вонзил в рот дуло своего ружья и нажал на спусковой крючок.
Они даже не подумали остановиться и задуматься над тем, что с ними происходит и что они делают – в сущности, это скорее напоминало не столько полицейскую операцию, сколько казнь. И все же никто не остановился. Даже Питерс. Страх бурлил, кипел в каждом даже тогда, когда они кинулись вверх по тропе, туда, где из входа в пещеру продолжал куриться дымок – именно там они обнаружили остальных; там же они нашли девушку.
Я знал, что где-нибудь обязательно найдутся и мужчины! – подумал Питерс. При этом он как-то даже упустил из виду то, что один из них оказался в очках. Не припомнил тогда, что крик, который они услышали там, внизу, также принадлежал мужчине.
Впрочем, он был слишком занят. Страхом. Убийством.
Ник низко склонился над телом Марджи. С того самого мгновения, когда снаружи послышались первые выстрелы, он пытался поднять девушку на ноги, но ей было слишком больно, и, несмотря на всю его предосторожность, каждое его движение причиняло ей еще большую боль. Судя по всему, они успели сломать ей одну ногу, потому что стоило Марджи хотя бы раз ступить на нее, как она тут же потеряла сознание. Со своей же, также раненой ногой, он был совершенно не в силах сдвинуть ее с места. Ему все же удалось снова привести ее в сознание, хотя затем он подумал, что лучше оставить все как есть – тем более, что снаружи объявились люди, которые явно спешили к ним на помощь. При этом он еще подумал о том, что тот мужчина, что лежал на полу рядом с клеткой, уже не казался совершенно беспомощным и потому безопасным, однако ему казалось, что в крайнем случае как-нибудь сможет с ним справиться. Он как раз укладывал Марджи на землю, когда в пещеру ворвались первые полицейские.
Едва услышав их. Ник резко повернулся, ибо не мог предположить ничего иного, кроме как то, что вернулись те – и тут же смекнул, что совершил ошибку; он мгновенно узнал страх, застывший на их лицах, и понял, что они готовы пристрелить также и его. Поэтому Ник протянул к ним руки, желая показать, что в них ничего нет, что они пусты, а потом как бы отмахнулся от них, и даже открыл рот, чтобы сказать: «Нет, я не с ними», но слова застряли у него в горле, когда он, увидев глаза толстяка, дернулся в сторону и даже не успел услышать звука выстрела.
* * *
Питерс увидел, как взлетели очки, и в то же мгновение что-то внутри него, даже не отфиксировавшее до конца само это слово – очки – подсказало ему, что он сделал что-то не то; но ведь этот человек повернулся к нему, и руки он тоже протянул не вверх, как полагается, а вперед... И уж совсем не подумал он о другом мужчине, который вроде бы и был сильно ранен, но, тем не менее, внезапно пригнувшись, бросился вперед, выбросив руку с зажатым в ней ножом.Едва увидев блеснувшую сталь лезвия, Питерс выстрелил. И все же, как странно получилось: не успев еще выстрелить, он уже увидел кровь. А может, он и выстрелил в это кровавое пятно; может, все это время оно уже было там, между ногами этого человека? Впрочем, все произошло слишком быстро, чтобы можно было о чем-то подумать. Во всяком случае, Питерс попал именно туда, куда метил. Мужчина рухнул лицом оземь, взбрыкнув ногами чуть вверх, как если бы кто-то выдернул из-под него ковер. Когда они перевернули его, ниже живота не было ничего – только пара грязных ног, и все.
Но сам он все еще был жив.
А чуть позже Питерс загоревал, причем сильно. Особенно жаль было паренька – даже больше, чем того мужчину, которого девушка называла Ником. Впрочем, к тому времени все они уже воспринимались порознь – и слава Богу! – хотя уже тогда он почувствовал, что было в том мальчишке что-то не такое, никак не соответствовавшее окружавшему его кровавому безумию, которое он видел там, внизу.
Но Господь свидетель, было все же в том мальчишке что-то странное. В самом деле, идет к ним, голый, руки вытянул перед собой, и словно бы даже не идет, а медленно, словно во сне, плывет. И когда Питерс приказал ему остановиться, он не остановился, даже не замедлил шага – ну, а потом его парням уже не оставалось ничего иного. Сейчас даже невозможно сказать, кто именно убил его. Шесть выстрелов так вывернули нутро паренька, что его останки не заполнили бы и хозяйственную сумку средних размеров.
Как же горевал Питерс по тому мальцу. Мужчине, Нику, все же было легче; дырку в груди придется, конечно, заштопать, но он, похоже, все же выкарабкается – слава Богу, никакие внутренние органы не задеты. Зато мальчонка... Именно он будет сниться ему ночами.
Долго.
А потом, когда все закончилось, Уиллис и остальные окружили его со всех сторон. Молодой полицейский огляделся и присвистнул:
– Матерь Божья, а это еще что такое?
– Это? – переспросил Питерс. – Это то, на чем я кончился.
И Уиллис, похоже, понял, что именно он имел в виду.
05.35.
Последний ублюдок умер по пути наверх, к местечку Хэллана, где его поджидали патрульные машины. Питерс даже не предполагал, что нормальный человек может продержаться так долго. Под конец он повернулся лицом к морю, из глотки его вырвался небольшой сгусток крови, и его так и занесли в машину, бледного как сама смерть. Вот уж о его кончине Питерс ничуть не горевал. Скорая действительно поджидала их, хотя Каджиано она помочь так ничем и не успела – парень скончался еще до того, как они покинули пляж.
Что же до девушки – ну что ж, здесь оставалось только ждать и надеяться. Лично Питерсу показалось, что она довольно плоха. Судя по всему, ей придется лишиться мизинца на правой руке. Правда, отсекли его довольно чисто. Осложненный перелом правой ноги. Одна грудь тоже... не грудь, а какое-то кровавое месиво. Плюс жестокая лихорадка, хотя с ней-то она, похоже, справится. Все будет зависеть от того, насколько крепкой окажется ее организм. Внешне, вроде бы, не очень. Худенькая какая-то...
А потом вспомнил про Ширинга и решил, что поручит Уиллису сходить к его жене и детям. Наверное, надо было бы самому, – подумал он, – но, боюсь, не справлюсь. А девчонка та все твердила, что этот самый Ник спас ей жизнь – и все время плакала как дитя. А я-то, старый мудак, чуть было не пристрелил его. И еще она сказала, что тот паренек, что сидел в клетке, тоже вел себя не так, как надо. Бог ты мой – всего двадцать три года, и ничего, абсолютно ничего за душой.
Ну да, конечно, было, Питерс, в твоей жизни кое-что, на что тебе приходилось идти и после чего тебе было нелегко – но не так же! Совсем молоденький мальчишка умер, а парень, который ступил в ад и вышел оттуда живым, лежит чуть ли не при смерти. А все потому, что мы обосрались, вот так, просто и без лишних слов.
И какой хороший парень был Ширинг. Каджиано он знал меньше, но Ширинг был что надо. Даже в наших местах иногда удается отыскивать толковых парней.
Надо все же немного поспать, – подумал Питерс. – А потом снова садиться за отчеты. Но как, скажите мне ради Бога, смогу я описать все это? Как сообщить в отчете, что ты приставил дуло ружья к носу ребенка и одним выстрелом снес ему всю голову? Можно ли с должным пониманием воспринять подобное? Дикари на побережье Мэна, Боже Правый!
Питерс бросил последний взгляд на мужчину и девушку, которых разместили в дальнем конце скорой помощи, и залез в патрульную машину, сев рядом с Уиллисом. Он и понятия не имел о том, как и когда заменить Ширинга, не говоря уже о том, кем его заменить. Более того, теперь он уже не мог сказать, кто заменит его самого. Вот разве что Уиллис. Местность он знает – по крайней мере, не хуже других.
– Увези меня отсюда, – сказал он.
Что же до девушки – ну что ж, здесь оставалось только ждать и надеяться. Лично Питерсу показалось, что она довольно плоха. Судя по всему, ей придется лишиться мизинца на правой руке. Правда, отсекли его довольно чисто. Осложненный перелом правой ноги. Одна грудь тоже... не грудь, а какое-то кровавое месиво. Плюс жестокая лихорадка, хотя с ней-то она, похоже, справится. Все будет зависеть от того, насколько крепкой окажется ее организм. Внешне, вроде бы, не очень. Худенькая какая-то...
А потом вспомнил про Ширинга и решил, что поручит Уиллису сходить к его жене и детям. Наверное, надо было бы самому, – подумал он, – но, боюсь, не справлюсь. А девчонка та все твердила, что этот самый Ник спас ей жизнь – и все время плакала как дитя. А я-то, старый мудак, чуть было не пристрелил его. И еще она сказала, что тот паренек, что сидел в клетке, тоже вел себя не так, как надо. Бог ты мой – всего двадцать три года, и ничего, абсолютно ничего за душой.
Ну да, конечно, было, Питерс, в твоей жизни кое-что, на что тебе приходилось идти и после чего тебе было нелегко – но не так же! Совсем молоденький мальчишка умер, а парень, который ступил в ад и вышел оттуда живым, лежит чуть ли не при смерти. А все потому, что мы обосрались, вот так, просто и без лишних слов.
И какой хороший парень был Ширинг. Каджиано он знал меньше, но Ширинг был что надо. Даже в наших местах иногда удается отыскивать толковых парней.
Надо все же немного поспать, – подумал Питерс. – А потом снова садиться за отчеты. Но как, скажите мне ради Бога, смогу я описать все это? Как сообщить в отчете, что ты приставил дуло ружья к носу ребенка и одним выстрелом снес ему всю голову? Можно ли с должным пониманием воспринять подобное? Дикари на побережье Мэна, Боже Правый!
Питерс бросил последний взгляд на мужчину и девушку, которых разместили в дальнем конце скорой помощи, и залез в патрульную машину, сев рядом с Уиллисом. Он и понятия не имел о том, как и когда заменить Ширинга, не говоря уже о том, кем его заменить. Более того, теперь он уже не мог сказать, кто заменит его самого. Вот разве что Уиллис. Местность он знает – по крайней мере, не хуже других.
– Увези меня отсюда, – сказал он.
05.40.
Светало.
Марджори прислушивалась к завыванию сирен, вроде бы такому далекому, хотя на самом деле, это было не так; она знала, что динамики стояли на крыше той самой машины, в которой ее в данный момент везли, и завывали они сейчас ради нее же самой, чтобы оказать ей помощь. Стрельба, – подумала она. – После нее у меня, кажется, с ушами стало что-то не в порядке. Слуха-то хотя бы после всего этого не лишусь?
Ей никак не хотелось вдобавок ко всему еще и оглохнуть.
Боль уже почти отступила – врачи об этом позаботились. А в самом деле, кто они такие, врачи или просто санитары? Будем надеяться, что все же врачи. Впрочем, кем бы они ни были, с ней они обошлись очень по-доброму, даже ласково, и она была признательна им за то, что помогли ей избавиться от жуткой боли. А то ей уже начало казаться, что в мире больше вообще не существует такого понятия как доброта (когда она это почувствовала? до того, как выстрелили в Ника, или после?), но, судя по всему, это было не так.
Она видела доброту, когда смотрела в их лица. Даже в лица полицейских, которые ее сюда доставили. Еще никогда полицейские не смотрели на нее так по-доброму, и это было странно. Не произнеся ни слова, совершенно беспричинно, они едва было не убили Ника, и все же она не испытывала к ним никакой ненависти. По крайней мере, не сейчас, – подумала Марджи.
Она благодарила судьбу за то, что ей не пришлось в очередной раз увидеть тот дом.
Затем на какое-то мгновение Марджи опять стало страшно. Она с трудом откашлялась и обратилась к одному из врачей, самому молодому и, как ей показалось, самому доброму. Подобно завыванию сирен, ее собственный голос звучал словно откуда-то издалека и совсем слабо.
– Я сейчас усну? – спросила Марджи.
– Не сейчас, – ответил он, – но скоро. Мы сделали только местную анестезию. В больнице вам дадут что-нибудь покрепче – только осмотрят вас сначала.
– Я пока не хочу спать, – сказала она. – Пожалуйста, сделайте так, чтобы я не заснула, хорошо?
Он улыбнулся.
– Хорошо, обещаю. Рядом с ней лежал без сознания Ник.
– А он тоже поправится?
– Он потерял много крови, но, думаю все будет в порядке.
– Хорошо, – кивнула Марджи и прикоснулась к руке доктора. Рука его вовсе не показалась ей сильной.
Марджи повернула голову и посмотрела в окно. С того места, где она лежала, можно было увидеть лишь медленно светлеющее небо, да телефонные провода, которые как бы скользили у нее над головой, пока машина мчалась по ровному асфальту. Провода были нанизаны на деревянные столбы и казались резаными ранами на теле утреннего неба.
* * *
Марджори прислушивалась к завыванию сирен, вроде бы такому далекому, хотя на самом деле, это было не так; она знала, что динамики стояли на крыше той самой машины, в которой ее в данный момент везли, и завывали они сейчас ради нее же самой, чтобы оказать ей помощь. Стрельба, – подумала она. – После нее у меня, кажется, с ушами стало что-то не в порядке. Слуха-то хотя бы после всего этого не лишусь?
Ей никак не хотелось вдобавок ко всему еще и оглохнуть.
Боль уже почти отступила – врачи об этом позаботились. А в самом деле, кто они такие, врачи или просто санитары? Будем надеяться, что все же врачи. Впрочем, кем бы они ни были, с ней они обошлись очень по-доброму, даже ласково, и она была признательна им за то, что помогли ей избавиться от жуткой боли. А то ей уже начало казаться, что в мире больше вообще не существует такого понятия как доброта (когда она это почувствовала? до того, как выстрелили в Ника, или после?), но, судя по всему, это было не так.
Она видела доброту, когда смотрела в их лица. Даже в лица полицейских, которые ее сюда доставили. Еще никогда полицейские не смотрели на нее так по-доброму, и это было странно. Не произнеся ни слова, совершенно беспричинно, они едва было не убили Ника, и все же она не испытывала к ним никакой ненависти. По крайней мере, не сейчас, – подумала Марджи.
Она благодарила судьбу за то, что ей не пришлось в очередной раз увидеть тот дом.
Затем на какое-то мгновение Марджи опять стало страшно. Она с трудом откашлялась и обратилась к одному из врачей, самому молодому и, как ей показалось, самому доброму. Подобно завыванию сирен, ее собственный голос звучал словно откуда-то издалека и совсем слабо.
– Я сейчас усну? – спросила Марджи.
– Не сейчас, – ответил он, – но скоро. Мы сделали только местную анестезию. В больнице вам дадут что-нибудь покрепче – только осмотрят вас сначала.
– Я пока не хочу спать, – сказала она. – Пожалуйста, сделайте так, чтобы я не заснула, хорошо?
Он улыбнулся.
– Хорошо, обещаю. Рядом с ней лежал без сознания Ник.
– А он тоже поправится?
– Он потерял много крови, но, думаю все будет в порядке.
– Хорошо, – кивнула Марджи и прикоснулась к руке доктора. Рука его вовсе не показалась ей сильной.
Марджи повернула голову и посмотрела в окно. С того места, где она лежала, можно было увидеть лишь медленно светлеющее небо, да телефонные провода, которые как бы скользили у нее над головой, пока машина мчалась по ровному асфальту. Провода были нанизаны на деревянные столбы и казались резаными ранами на теле утреннего неба.
* * *