– Да заткнись ты со своим дядей! Не обращай на него внимания, Крэнделл.
– Да ничего. Афридии [107]узнали о передвижении казны и устроили засаду в паре миль от форта. Дункана ранили, а сопровождающие смылись. Там было не больше двадцати сипаев и несчетное количество афридиев. Получилось так, что я стоял на посту в форте Пирсон. Я услышал стрельбу и собрался посмотреть, что там происходит, а тут появились люди Дункана. В общем, мы вернулись назад. Они мне говорили что-то про офицера, но я ничего не мог понять, пока не увидел парня под колесами повозки на открытой поляне, который, опираясь на руку, отстреливался из револьвера. Понимаете, проводники бросили повозку, а афридии... они ужасно подозрительные... подумали, что такое бегство – это ловушка... западня, понимаете, а повозка – приманка. Поэтому они оставили бедного Дункана одного. Потом они поняли, сколько нас, и началось соревнование: кто первый доберется до Дункана. Мы бежали и они бежали, и мы победили, и после небольшой потасовки они отступили. Я понятия не имел, что это кто-то из наших, пока не оказался рядом с ним. В армии много Дунканов, и конечно его имя мне ни о чем не говорило. Он совсем не изменился. Его ранили в легкие, беднягу, и он очень хотел пить. Я дал ему пить и присел рядом с ним. И забавно, он вдруг сказал «Привет, Ириска», а я сказал «Привет, Кабан. Надеюсь, тебе не больно» – или что-то в этом роде. Но через минуту или две он умер... так и не подняв голову с моих колен... Послушайте, парни, вы там заморозите себя до смерти. Лучше идите спать.
– Хорошо. Сейчас. А твои шрамы... шрамы. Как тебя ранило?
– Это было, когда мы везли тело обратно в форт. Они снова напали, и была приличная стычка.
– Ты кого-нибудь убил?
– Да. Неудивительно. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. Спасибо, Крэнделл. Огромное спасибо, Крэнделл. Спокойной ночи.
Невидимая толпа рассеялась. Ученики в спальне с шорохом улеглись по кроватям и какое-то время лежали тихо.
– Послушай, Крэнделл, – голос Сталки звучал с совершенно необычной почтительностью.
– Да, что?
– Предположим, один человек обнаружил другого человека, который умирает от дифтерита... Все горло заложено... Ему вставляют трубку в горло, и этот человек отсасывает эту гадость, что ты об этом думаешь?
– Гм, – ответил Крэнделл, размышляя. – Я слышал одну такую историю, и это был доктор. Он сделал это для женщины.
– Нет, это была не женщина. Это был просто мальчик.
– Тем более. Это самое отважное, что может сделать мужчина. А что такое?
– Да я просто слышал, что один человек это сделал. Вот и все.
– Значит, он смелый человек.
– А ты бы испугался?
– М-м... наверное. Кто угодно испугается. Представить спокойно, что умрешь от дифтерита...
– Так вот... а-а! Эй! Послушай! – Предложение осталось неоконченным, потому что Сталки спрыгнул с кровати и вместе с Мактурком уселся на голову Жука, который чуть все не выболтал.
Следующий день, который был последним днем семестра и был посвящен нескольким совершенно незначительным контрольным, начался с возмущения и раздоров. Мистер Кинг обнаружил, что практически все ученики его корпуса открыли двери между спальнями и отправились в корпус Праута слушать историю Крэнделла. Кинг пришел к ректору крикливый, обиженный, жалкий; он никогда не одобрял того, что так называемые светские молодые люди портят нравственность подростков. Хорошо, сказал ректор, он обратит на это внимание.
– Послушайте, мне ужасно жаль, – виновато сказал Крэнделл. – Мне не кажется, что я говорил им что-то, что они не должны были слышать. Я не хочу, чтобы у них были неприятности из-за меня.
– Тсс! – ответил ректор, изобразив что-то похожее на подмигивание. – Это не из-за мальчиков неприятности, а из-за педагогов. Праут и Кинг не одобряют сборов в спальне в таком масштабе, и кто-то должен поддержать педагогов. Кроме того, неверно было бы наказывать только два корпуса в конце семестра. Мы должны быть справедливыми и включить всех. Давайте посмотрим. У них есть задание на Пасхальные каникулы, в которые, естественно, никто из них даже не заглянет. Мы дадим всей школе за исключением старост и приходящих учеников обычное задание на вечер, а учительской нужно будет назначить преподавателя, чтобы его проверить. Мы должны быть справедливы ко всем.
– Задание в последний день семестра? Ого! – сказал Крэнделл, вспоминая свою собственную бурную юность. – Представляю, какая потеха будет.
Ученики, которые весело прыгали между упакованными чемоданами, гурьбой носились по коридору и устраивали победные танцы в классах, восприняли новость с изумлением и негодованием. Ни в одной школе мира не давали задания на вечер последнего дня семестра. Это казалось чудовищным, деспотическим ниспровержением законности, религии и нравственности. Обычно они приходили в класс и получали небольшие задания на каникулы, но здесь... Улыбаясь, они пытались представить, кого же осмелится назначить против них учительская. Выбор пал на Мейсона, доверчивого и энергичного преподавателя, который любил учеников. Остальные учителя не очень рвались проводить занятия, поскольку уже ощущался недостаток дисциплины, а те, кто привык к строгому заведенному порядку, обнаружили, что он сменялся непослушанием. Ученики, собравшиеся в четырех длинных классах, встретили его громом аплодисментов. Не успел он дважды откашляться, как они преподнесли ему краткий стихотворный пересказ законов Великобритании о браке в изложении Первосвященника израэлитов с комментариями лидера воинства. Младшие классы напомнили ему, что это последний день семестра, и он должен все «воспринимать шутя». Когда он ринулся упрекать их, четвертый и третий классы вдруг стало тошнить громко и убедительно. Мистер Мейсон попытался, не придумав ничего лучше, поговорить с ними, но какой-то нахал с задней парты предложил ему «настрочить пятьдесят строк за разговоры без разрешения и поднятия руки». Мейсон очень гордился своим великолепным знанием английского, так что фраза задела за живое, и пока он пытался обнаружить обидчика, вторые классы, находившиеся за три класса от него, отключили газовые рожки и стали бросаться чернильницами. Это была удивительно веселая и оживленная продленка. Приходящие ученики и старосты слышали ее отголоски, а учительская улыбалась, сидя за десертом.
Сталки ждал до половины девятого, держа часы в руке.
– Если это будет продолжаться, то придет ректор, – сказал он. – Тогда мы сообщим сначала всем в комнатах, а затем в классах. Берегись!
Сталки не давал Жуку времени расписывать все в красках, а Мактурку вдаваться в детали. Они перетекали из комнаты в комнату, рассказывая свою историю, они пересказывали ее снова и снова и, как только видели, что их поняли, уходили, не дожидаясь, а шум от этой безумной «продленки» рос и усиливался. У комнаты Флинта они встретили Мейсона, направлявшегося в коридор.
– Он пошел за ректором. Быстрее! Давай! – Они одновременно влетели в класс номер двенадцать, переводя дыхание.
– Ректор! Ректор! Ректор! – шум и грохот на минуту стихли, и Сталки, прыгнув на стол, закричал:
– Мы думали, что он был в городе, а он в это время высосал из горла у Стеттсона эту дифтеритную дрянь. Хватит ржать, идиоты! Стеттсон помер бы, если бы ректор этого не сделал. Ректор сам мог бы умереть. Крэнделл сказал, что это самый смелый поступок, который может совершить человек, и я... – Голос его дрогнул: – Ректор не знает, что мы знаем это!
Мактурк и Жук, прыгая от парты к парте, понесли новость дальше по младшим классам. Затем наступила пауза и вошел ректор, за его спиной маячил Мейсон. Обычно, когда ректор входил, никто не смел заговорить или шелохнуться под его взглядом. Он ждал благоговейной тишины. Но его встретили нескончаемыми, незатихающими аплодисментами. Будучи человеком умным, он молча удалился, и классы затихли, слегка напуганные.
– Все в порядке, – сказал Сталки. – Ничего он не сделает. Вы ведь не строили баррикаду из парт, как в тот раз, когда урок вел Карлтон. Спокойно! Слышите, как его приветствуют в комнатах? – Он с криком вылетел из класса и увидел вопящих в коридоре Флинта и старост.
Когда ректор общества с ограниченной ответственностью с выплатой четырех процентов идет молиться и его приветствуют по пути не только четыре класса учеников, ожидающих наказания, но и верные старосты, то он может либо попросить объяснений, либо продолжить свой путь с достоинством, пока старший преподаватель объясняет бледному и дрожащему математику, что определенные методы воспитания – слава Богу, у него самого другие методы – обычно дают соответствующие результаты. Из деликатности выпускники не присутствовали на перекличке, и в гимнастическом зале находились только ученики школы, к которым сухо обратился ректор.
– Не часто бывает, что я не понимаю вас, но признаюсь, что сегодня как раз такой случай. Некоторые из вас после идиотского спектакля на уроке решили, что я тот самый человек, которого нужно почему-то приветствовать в связи с этим. Но я покажу вам, что вы ошибаетесь.
Аплодисменты снова раздались в опровержение его слов, и лицо ректора в свете газового рожка приобрело сердитое выражение.
– Ну, хватит. Вы ничего этим не добьетесь. Малышня (младшие классы не любили, когда их так называли) напишет мне в каникулы по триста строк на каждого. С ними все. Старшие классы напишут мне в каникулы по тысяче строк и покажут мне вечером в день возвращения. И, кроме того...
– Черт, все ему мало! – прошептал Сталки.
– За ваше отношение к мистеру Мейсону я устрою завтра порку всем старшим классам, когда буду выдавать проездные деньги. Сюда будут также включены трое приходящих учеников, которые танцевали на партах, когда я вошел. Старосты, останьтесь после переклички.
Ученики в молчании вышли, но группками стояли у дверей гимнастического зала в ожидании грозы.
– А теперь, Флинт, – сказал ректор, – будь добр и объясни мне, пожалуйста, ваше поведение.
– Ну, сэр, – в отчаянии произнес Флинт, – если вы спасли жизнь человека, рискуя своей собственной, когда он умирал от дифтерита, а колледж об этом узнал, то... то чего можно ожидать, сэр?
– Гм, понятно. Значит, этот шум не предполагал... непослушания. Я могу простить распущенность, но я не потерплю наглости. Однако это не оправдывает ваше нахальное поведение по отношению к мистеру Мейсону. На этот раз я воздержусь от назначения строк, но порка остается.
Новость распространилась, потрясенные и восхищенные ученики ахнули, когда ректор направился к своему корпусу. Вот человек достойный уважения! В тех редких случаях, когда он применял розги, он делал это по-научному, и наказание становилось событием историческим... потрясающим.
– Все в порядке, ректор-сахиб. Мы знаем, – сказал Крэнделл, когда ректор, ворча, снял свою мантию в курительной. – Я узнал об этом вчера от нашего запасного. Он спросил меня вчера вечером в спальне, что я думаю о вашем поступке. Я не знал тогда, что он говорит о вас. Молодой прохиндей – такой парень в веснушках, с глазами как... Кажется, его фамилия Коркран.
– Его-то я знаю, спасибо, – сказал ректор и, задумавшись, продолжил: – Да-а. Нужно было включить его в число наказуемых не глядя.
– Если бы колледж не раздухарился так, мы бы сами понесли вас на стуле по коридору, – сказал инженер. – Послушайте, Бейтс, как вы могли пойти на такое? Вы бы сами могли заболеть, и что бы мы тогда делали?
– Я всегда предполагал, что вы стоите двадцати, таких как мы, а теперь я в этом не сомневаюсь, – сказал командир эскадрона, оглядываясь по сторонам в поисках возражений.
– Нельзя так руководить школой. Обещайте, что это никогда не повторится, Бейтс-сахиб. Мы... мы не можем спокойно уехать, зная, что вы можете подвергать себя такому риску, – сказал канонир.
– Бейтс-сахиб, неужели вы собираетесь выпороть всех старшеклассников?
– Я могу простить распущенность, как я уже сказал, но я не потерплю наглости. Мейсон очень расстроен, даже несмотря на мою поддержку. Кроме того, в гольф-клубе слышали, как они распевали непристойную песню. Завтра у меня будут жалобы от родителей приходящих учеников. Необходимо соблюдать приличия.
– Мы поможем вам, – хором сказали все гости.
– Вот ваши проездные. До свиданья, приятных каникул.
– До свидания. Спасибо, сэр. До свидания.
Ребята пожали друг другу руки.
– На этот раз желание не пережило силу... Нам достались сливки, – сказал Сталки. – Давайте подождем, пока выйдут еще несколько ребят, и поприветствуем его по-настоящему.
– Пожалуйста, не надо ждать нас, – сказал Крэнделл, – мы начинаем прямо сейчас.
Все шло спокойно, пока приветствие ограничивалось коридором, но когда оно распространилось на физкультурный зал, где мальчишки ждали своей очереди, чтобы поприветствовать ректора, он сдался в отчаянии, и остальные ринулись к нему пожимать руки. Они долго приветствовали его – до тех пор, пока коляски не стали покидать это представление.
– Я же говорил, что поквитаюсь с ним? – сказал Сталки, сидя в коляске, катившей по узкой Нортэм-стрит. – Ну а теперь все дружно вместе с дядей Сталки:
ФЛАГ РОДИНЫ
– Да ничего. Афридии [107]узнали о передвижении казны и устроили засаду в паре миль от форта. Дункана ранили, а сопровождающие смылись. Там было не больше двадцати сипаев и несчетное количество афридиев. Получилось так, что я стоял на посту в форте Пирсон. Я услышал стрельбу и собрался посмотреть, что там происходит, а тут появились люди Дункана. В общем, мы вернулись назад. Они мне говорили что-то про офицера, но я ничего не мог понять, пока не увидел парня под колесами повозки на открытой поляне, который, опираясь на руку, отстреливался из револьвера. Понимаете, проводники бросили повозку, а афридии... они ужасно подозрительные... подумали, что такое бегство – это ловушка... западня, понимаете, а повозка – приманка. Поэтому они оставили бедного Дункана одного. Потом они поняли, сколько нас, и началось соревнование: кто первый доберется до Дункана. Мы бежали и они бежали, и мы победили, и после небольшой потасовки они отступили. Я понятия не имел, что это кто-то из наших, пока не оказался рядом с ним. В армии много Дунканов, и конечно его имя мне ни о чем не говорило. Он совсем не изменился. Его ранили в легкие, беднягу, и он очень хотел пить. Я дал ему пить и присел рядом с ним. И забавно, он вдруг сказал «Привет, Ириска», а я сказал «Привет, Кабан. Надеюсь, тебе не больно» – или что-то в этом роде. Но через минуту или две он умер... так и не подняв голову с моих колен... Послушайте, парни, вы там заморозите себя до смерти. Лучше идите спать.
– Хорошо. Сейчас. А твои шрамы... шрамы. Как тебя ранило?
– Это было, когда мы везли тело обратно в форт. Они снова напали, и была приличная стычка.
– Ты кого-нибудь убил?
– Да. Неудивительно. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. Спасибо, Крэнделл. Огромное спасибо, Крэнделл. Спокойной ночи.
Невидимая толпа рассеялась. Ученики в спальне с шорохом улеглись по кроватям и какое-то время лежали тихо.
– Послушай, Крэнделл, – голос Сталки звучал с совершенно необычной почтительностью.
– Да, что?
– Предположим, один человек обнаружил другого человека, который умирает от дифтерита... Все горло заложено... Ему вставляют трубку в горло, и этот человек отсасывает эту гадость, что ты об этом думаешь?
– Гм, – ответил Крэнделл, размышляя. – Я слышал одну такую историю, и это был доктор. Он сделал это для женщины.
– Нет, это была не женщина. Это был просто мальчик.
– Тем более. Это самое отважное, что может сделать мужчина. А что такое?
– Да я просто слышал, что один человек это сделал. Вот и все.
– Значит, он смелый человек.
– А ты бы испугался?
– М-м... наверное. Кто угодно испугается. Представить спокойно, что умрешь от дифтерита...
– Так вот... а-а! Эй! Послушай! – Предложение осталось неоконченным, потому что Сталки спрыгнул с кровати и вместе с Мактурком уселся на голову Жука, который чуть все не выболтал.
Следующий день, который был последним днем семестра и был посвящен нескольким совершенно незначительным контрольным, начался с возмущения и раздоров. Мистер Кинг обнаружил, что практически все ученики его корпуса открыли двери между спальнями и отправились в корпус Праута слушать историю Крэнделла. Кинг пришел к ректору крикливый, обиженный, жалкий; он никогда не одобрял того, что так называемые светские молодые люди портят нравственность подростков. Хорошо, сказал ректор, он обратит на это внимание.
– Послушайте, мне ужасно жаль, – виновато сказал Крэнделл. – Мне не кажется, что я говорил им что-то, что они не должны были слышать. Я не хочу, чтобы у них были неприятности из-за меня.
– Тсс! – ответил ректор, изобразив что-то похожее на подмигивание. – Это не из-за мальчиков неприятности, а из-за педагогов. Праут и Кинг не одобряют сборов в спальне в таком масштабе, и кто-то должен поддержать педагогов. Кроме того, неверно было бы наказывать только два корпуса в конце семестра. Мы должны быть справедливыми и включить всех. Давайте посмотрим. У них есть задание на Пасхальные каникулы, в которые, естественно, никто из них даже не заглянет. Мы дадим всей школе за исключением старост и приходящих учеников обычное задание на вечер, а учительской нужно будет назначить преподавателя, чтобы его проверить. Мы должны быть справедливы ко всем.
– Задание в последний день семестра? Ого! – сказал Крэнделл, вспоминая свою собственную бурную юность. – Представляю, какая потеха будет.
Ученики, которые весело прыгали между упакованными чемоданами, гурьбой носились по коридору и устраивали победные танцы в классах, восприняли новость с изумлением и негодованием. Ни в одной школе мира не давали задания на вечер последнего дня семестра. Это казалось чудовищным, деспотическим ниспровержением законности, религии и нравственности. Обычно они приходили в класс и получали небольшие задания на каникулы, но здесь... Улыбаясь, они пытались представить, кого же осмелится назначить против них учительская. Выбор пал на Мейсона, доверчивого и энергичного преподавателя, который любил учеников. Остальные учителя не очень рвались проводить занятия, поскольку уже ощущался недостаток дисциплины, а те, кто привык к строгому заведенному порядку, обнаружили, что он сменялся непослушанием. Ученики, собравшиеся в четырех длинных классах, встретили его громом аплодисментов. Не успел он дважды откашляться, как они преподнесли ему краткий стихотворный пересказ законов Великобритании о браке в изложении Первосвященника израэлитов с комментариями лидера воинства. Младшие классы напомнили ему, что это последний день семестра, и он должен все «воспринимать шутя». Когда он ринулся упрекать их, четвертый и третий классы вдруг стало тошнить громко и убедительно. Мистер Мейсон попытался, не придумав ничего лучше, поговорить с ними, но какой-то нахал с задней парты предложил ему «настрочить пятьдесят строк за разговоры без разрешения и поднятия руки». Мейсон очень гордился своим великолепным знанием английского, так что фраза задела за живое, и пока он пытался обнаружить обидчика, вторые классы, находившиеся за три класса от него, отключили газовые рожки и стали бросаться чернильницами. Это была удивительно веселая и оживленная продленка. Приходящие ученики и старосты слышали ее отголоски, а учительская улыбалась, сидя за десертом.
Сталки ждал до половины девятого, держа часы в руке.
– Если это будет продолжаться, то придет ректор, – сказал он. – Тогда мы сообщим сначала всем в комнатах, а затем в классах. Берегись!
Сталки не давал Жуку времени расписывать все в красках, а Мактурку вдаваться в детали. Они перетекали из комнаты в комнату, рассказывая свою историю, они пересказывали ее снова и снова и, как только видели, что их поняли, уходили, не дожидаясь, а шум от этой безумной «продленки» рос и усиливался. У комнаты Флинта они встретили Мейсона, направлявшегося в коридор.
– Он пошел за ректором. Быстрее! Давай! – Они одновременно влетели в класс номер двенадцать, переводя дыхание.
– Ректор! Ректор! Ректор! – шум и грохот на минуту стихли, и Сталки, прыгнув на стол, закричал:
– Мы думали, что он был в городе, а он в это время высосал из горла у Стеттсона эту дифтеритную дрянь. Хватит ржать, идиоты! Стеттсон помер бы, если бы ректор этого не сделал. Ректор сам мог бы умереть. Крэнделл сказал, что это самый смелый поступок, который может совершить человек, и я... – Голос его дрогнул: – Ректор не знает, что мы знаем это!
Мактурк и Жук, прыгая от парты к парте, понесли новость дальше по младшим классам. Затем наступила пауза и вошел ректор, за его спиной маячил Мейсон. Обычно, когда ректор входил, никто не смел заговорить или шелохнуться под его взглядом. Он ждал благоговейной тишины. Но его встретили нескончаемыми, незатихающими аплодисментами. Будучи человеком умным, он молча удалился, и классы затихли, слегка напуганные.
– Все в порядке, – сказал Сталки. – Ничего он не сделает. Вы ведь не строили баррикаду из парт, как в тот раз, когда урок вел Карлтон. Спокойно! Слышите, как его приветствуют в комнатах? – Он с криком вылетел из класса и увидел вопящих в коридоре Флинта и старост.
Когда ректор общества с ограниченной ответственностью с выплатой четырех процентов идет молиться и его приветствуют по пути не только четыре класса учеников, ожидающих наказания, но и верные старосты, то он может либо попросить объяснений, либо продолжить свой путь с достоинством, пока старший преподаватель объясняет бледному и дрожащему математику, что определенные методы воспитания – слава Богу, у него самого другие методы – обычно дают соответствующие результаты. Из деликатности выпускники не присутствовали на перекличке, и в гимнастическом зале находились только ученики школы, к которым сухо обратился ректор.
– Не часто бывает, что я не понимаю вас, но признаюсь, что сегодня как раз такой случай. Некоторые из вас после идиотского спектакля на уроке решили, что я тот самый человек, которого нужно почему-то приветствовать в связи с этим. Но я покажу вам, что вы ошибаетесь.
Аплодисменты снова раздались в опровержение его слов, и лицо ректора в свете газового рожка приобрело сердитое выражение.
– Ну, хватит. Вы ничего этим не добьетесь. Малышня (младшие классы не любили, когда их так называли) напишет мне в каникулы по триста строк на каждого. С ними все. Старшие классы напишут мне в каникулы по тысяче строк и покажут мне вечером в день возвращения. И, кроме того...
– Черт, все ему мало! – прошептал Сталки.
– За ваше отношение к мистеру Мейсону я устрою завтра порку всем старшим классам, когда буду выдавать проездные деньги. Сюда будут также включены трое приходящих учеников, которые танцевали на партах, когда я вошел. Старосты, останьтесь после переклички.
Ученики в молчании вышли, но группками стояли у дверей гимнастического зала в ожидании грозы.
– А теперь, Флинт, – сказал ректор, – будь добр и объясни мне, пожалуйста, ваше поведение.
– Ну, сэр, – в отчаянии произнес Флинт, – если вы спасли жизнь человека, рискуя своей собственной, когда он умирал от дифтерита, а колледж об этом узнал, то... то чего можно ожидать, сэр?
– Гм, понятно. Значит, этот шум не предполагал... непослушания. Я могу простить распущенность, но я не потерплю наглости. Однако это не оправдывает ваше нахальное поведение по отношению к мистеру Мейсону. На этот раз я воздержусь от назначения строк, но порка остается.
Новость распространилась, потрясенные и восхищенные ученики ахнули, когда ректор направился к своему корпусу. Вот человек достойный уважения! В тех редких случаях, когда он применял розги, он делал это по-научному, и наказание становилось событием историческим... потрясающим.
– Все в порядке, ректор-сахиб. Мы знаем, – сказал Крэнделл, когда ректор, ворча, снял свою мантию в курительной. – Я узнал об этом вчера от нашего запасного. Он спросил меня вчера вечером в спальне, что я думаю о вашем поступке. Я не знал тогда, что он говорит о вас. Молодой прохиндей – такой парень в веснушках, с глазами как... Кажется, его фамилия Коркран.
– Его-то я знаю, спасибо, – сказал ректор и, задумавшись, продолжил: – Да-а. Нужно было включить его в число наказуемых не глядя.
– Если бы колледж не раздухарился так, мы бы сами понесли вас на стуле по коридору, – сказал инженер. – Послушайте, Бейтс, как вы могли пойти на такое? Вы бы сами могли заболеть, и что бы мы тогда делали?
– Я всегда предполагал, что вы стоите двадцати, таких как мы, а теперь я в этом не сомневаюсь, – сказал командир эскадрона, оглядываясь по сторонам в поисках возражений.
– Нельзя так руководить школой. Обещайте, что это никогда не повторится, Бейтс-сахиб. Мы... мы не можем спокойно уехать, зная, что вы можете подвергать себя такому риску, – сказал канонир.
– Бейтс-сахиб, неужели вы собираетесь выпороть всех старшеклассников?
– Я могу простить распущенность, как я уже сказал, но я не потерплю наглости. Мейсон очень расстроен, даже несмотря на мою поддержку. Кроме того, в гольф-клубе слышали, как они распевали непристойную песню. Завтра у меня будут жалобы от родителей приходящих учеников. Необходимо соблюдать приличия.
– Мы поможем вам, – хором сказали все гости.
* * *
Старшеклассников пороли по очереди, в руках у них уже были пальто, на дороге их ждали коляски, чтобы отвезти на станцию, а на столе лежали проездные деньги. Ректор начал со Сталки, Жука и Мактурка. Во время процедуры он был очень любезен с ними.– Вот ваши проездные. До свиданья, приятных каникул.
– До свидания. Спасибо, сэр. До свидания.
Ребята пожали друг другу руки.
– На этот раз желание не пережило силу... Нам достались сливки, – сказал Сталки. – Давайте подождем, пока выйдут еще несколько ребят, и поприветствуем его по-настоящему.
– Пожалуйста, не надо ждать нас, – сказал Крэнделл, – мы начинаем прямо сейчас.
Все шло спокойно, пока приветствие ограничивалось коридором, но когда оно распространилось на физкультурный зал, где мальчишки ждали своей очереди, чтобы поприветствовать ректора, он сдался в отчаянии, и остальные ринулись к нему пожимать руки. Они долго приветствовали его – до тех пор, пока коляски не стали покидать это представление.
– Я же говорил, что поквитаюсь с ним? – сказал Сталки, сидя в коляске, катившей по узкой Нортэм-стрит. – Ну а теперь все дружно вместе с дядей Сталки:
Вот такая жизнь в пехоте,
Вот такая жизнь во флоте,
Вот такая жизнь в нашей школе,
И не надо нам другой!
ФЛАГ РОДИНЫ
Стояла зима и по утрам было страшно холодно. По этой причине Сталки и Жук (Мактурк, будучи человеком деятельным, при любых обстоятельствах находил время для своего туалета) спали до последнего момента и появлялись в освещаемом газовым рожком гимнастическом зале перед самым началом переклички. В результате они часто опаздывали и, поскольку каждое нарушение расписания приносило им замечание, а три замечания в неделю означали дисциплинарное взыскание, отсюда неизменно следовали долгие часы упражнений под командованием сержанта Фокси. Он муштровал провинившихся со всей помпой своего военного прошлого. «Не думайте, что мне это по душе, – он всегда начинал этими словами. – Я бы лучше спокойно покурил трубку у себя дома, но, похоже, у нас тут сегодня собралась старая гвардия. Эх, были бы вы под моим командованием, мастер Коркран», – говорил он, выравнивая строй.
– Я с вами почти полтора месяца, а вам все неймется. Справа налево, рассчитайсь!
– Не так быстро. Тут я командую! Полоборота нале-во! Медленно, шагом... марш!.. – Двадцать пять лентяев, все как один закоренелые нарушители дисциплины, колонной двинулись в гимнастический зал. – Спокойно взяли гантели и спокойно вернулись на свое место. Справа налево рассчитайсь, говорим тихо! Нечетные номера, шаг вперед! Четные номера, стоим на месте! Теперь, по моему счету, наклоны вперед от бедра!
Гантели поднимались, опускались, звякали и возвращались в исходную позицию. Ребята были специалистами по части силовых упражнений.
– Оч-чень хорошо. Было бы очень жаль, если бы кто-нибудь из вас снова стал бы вдруг пунктуален. Тихо вернули гантели в исходную позицию. А теперь мы попробуем одно простое упражнение.
– Ага! Знаю я это простое упражнение.
– Вот стыдоба-то была бы, если б не знали, мастер Коркран. Но, одновременно, оно не такое простое, как кажется.
– Ставлю шиллинг, что я шагаю не хуже вас, Фокси.
– Посмотрим. Теперь попробуйте представить, что вы не наказанные, а рота на параде под руководством командира. Так, приказа смеяться не было. Если вам повезет, то большинство будет полжизни заниматься строевой. Сделайте мне одолжение. Вы уже бог знает сколько тянете эту лямку.
Они строились по четверо, маршировали, разворачивались и маршировали в обратном направлении, они очень хорошо знали команды движений. Как сказал Фокси, они уже давно тянули эту лямку.
Дверь гимнастического зала открылась, и появился Мактурк в сопровождении пожилого джентльмена.
Сержант, выполняя поворот кругом, не видел их.
– Ну, ничего, неплохо даже, – пробормотал он. – Человек, делающий поворот кругом, всего лишь помечает время упражнения, мастер Суэйн. Ну-ка, мастер Коркран, говорите, значит, что знаете это упражнение. Сделайте одолжение, возьмите командование на себя и повторите все мои команды в обратном порядке, чтобы все стало как раньше.
– Что тут происходит? Что тут происходит? – властным голосом заговорил посетитель.
– Э-э, небольшое упражнение, сэр, – замялся Фокси, умолчав о первоначальных причинах.
– Отлично... отлично, – прощебетал посетитель. – Хотел бы я, чтобы таких упражнений было побольше. Не хочу вас прерывать. Вы просто хотели ведь передать руководство кому-то, да? – Он сел; было холодно, и изо рта у него вырывался пар.
– Я все испорчу, – беспокойно зашептал Сталки, и волнение его ничуть не улеглось, когда с задних рядов донеслись разговоры, что старый джентльмен – это генерал Коллинсон, член совета директоров колледжа.
– М-м, что? – спросил Фокси.
– Коллинсон, рыцарь Бани [108]... Он командовал «помпадурами» [109]в старом полку моего отца, – прошипел Суэйн.
– Не торопитесь, – сказал посетитель. – Я-то знаю, каково это. Это ваше первое упражнение?
– Да, сэр. – Сталки нервно вздохнул. – Внимание! Равняйсь! – Звук собственного голоса придал ему уверенности.
Они безошибочно сделали разворот, отступили, разбились по четыре и восстановили строй. Официальный час наказания давно прошел, но никто из них об этом не думал. Они поддерживали Сталки – Сталки страшно боялся, как бы не сорвать голос.
– Он делает вам честь, сержант, – заметил посетитель. – Хорошее упражнение... и хороший материал для упражнений. И вот что удивительно, я обедал сегодня с вашим ректором, и он мне не сказал, что у вас в колледже существует кадетский корпус.
– У нас нет его, сэр. Это просто небольшие строевые упражнения.
– Но ведь они делают их с увлечением, правда? – спросил Мактурк, впервые открыв рот, и в глазах его блеснул огонек.
– Да, Вилли, а почему же тебя нет среди них?
– А я недостаточно ответственный. Сержант выбирает только лучших из нас.
– Вольно! Перерыв! – крикнул Фокси, испугавшись, что кто-то в строю проговорится. – Я... я должен сказать вам, сэр, что...
– Но у вас должен быть кадетский корпус, – генерал продолжал развивать свою мысль. – И у вас будет кадетский корпус, если мои рекомендации в совете чего-нибудь стоят. Я давно не получал такого удовольствия. Мальчики, которыми движет такой дух, должны стать примером для всей школы.
– Обязательно, – сказал Мактурк.
– Господи благослови! Неужели уже так поздно? Меня уже полчаса ждет коляска. Я должен бежать. Я ничего подобного не видел. В каком конце здания выход? Ты покажешь мне, Вилли? Что это за мальчик, который проводил упражнения?
– Кажется, его фамилия Коркран.
– Ты должен познакомиться с ним. Вот именно с такими мальчиками тебе нужно общаться. Необычный тип. Великолепное зрелище. Двадцать пять мальчишек, про которых думаешь, осмелюсь сказать, что они скорее будут играть в крикет (зима была в самом разгаре, но взрослые, особенно те, которые долго прожили за границей, позволяли себе подобные оговорки, и Мактурк не поправлял их), занимаются строевой подготовкой только потому, что им это нравится. Жалко дать пропасть такому материалу, но надеюсь, что я смогу изложить свою точку зрения.
– А что это у тебя за друг с седыми бакенбардами? – спросил Сталки, когда Мактурк вернулся в комнату.
– Генерал Коллинсон. Иногда приезжает к нам пострелять с отцом. Довольно симпатичный старый хрыч. Он сказал, что мне нужно поддерживать знакомство с тобой, Сталки.
– Дал тебе чего-нибудь?
В ответ Мактурк продемонстрировал великолепный соверен.
– Так, – сказал Сталки, аннексируя соверен, поскольку он был казначеем. – Сегодня будет отличное угощение. Это, конечно, была неслабая наглость с твоей стороны, Турок, когда ты распространялся по поводу нашего мастерства и точности.
– А что, старикан не знал, что мы наказаны? – спросил Жук.
– Ничего он не знал. Он приехал пообедать с ректором, а я наткнулся на него потом, когда он тут болтался в одиночестве, и подумал, что покажу ему отличную строевую подготовку. Ну а когда я увидел, как он обрадовался, я же не мог охладить его пыл. Тогда я мог и не получить свой фунт.
– А старина Фокси не обрадовался? Видел, как у него шея покраснела? – сказал Жук. – Для него это была большая удача. И мы ему здорово помогли. Пошли к Кейту – возьмем какао с сосисками.
По дороге они нагнали Фокси, направлявшегося к Кейту, чтобы пересказать случившееся. Кейт в свое время служил старшиной в кавалерийском полку, а теперь был ветераном войны, местным почтальоном и кондитером.
– Вы нам кое-чем обязаны, – со значением произнес Сталки.
– Да, уж я очень вам обязан, мастер Коркран. Я, конечно, вас гоняю иногда, но скажу, что, если говорить помимо дел... ну там, выход за границы территории, курение и всякое такое, мне не найти молодого джентльмена лучше вас, который помог бы мне так выкрутиться. Вы, это, здорово провели строевую, надо сказать. Если вы будете таким всегда...
– Но ему, может, придется опаздывать три раза в неделю, – сказал Жук. – Нельзя требовать этого от человека лишь для того, чтобы порадовать вас, Фокси.
– Да, конечно. Но все-таки, если бы вы смогли... и вы, мастер Жук... Это было бы для вас отличным началом, когда сформируется кадетский корпус. Я думаю, генерал даст вам рекомендацию.
Чего только они не набрали у Кейта, разохотившись до сладкого: старик, который хорошо их знал, был полностью погружен в разговор с Фокси.
– У меня получилось семь шиллингов и шесть пенсов за все, что мы взяли, – сказал наконец Сталки, стоя у прилавка, – но лучше бы вы посчитали сами.
– Нет, нет. Я всегда верю вам на слово, мастер Коркран... По-моему, он служил у «помпадуров», сержант. Мы вместе были расквартированы в Умбале.
– Я не помню, эта банка ветчины с языком стоит восемнадцать пенсов или шестнадцать.
– Скажем, шестнадцать, мастер Коркран... Конечно, сержант, если бы от меня была какая-то польза, я бы с удовольствием это сделал, но я уже слишком стар. Но я бы хотел снова посмотреть на строевую подготовку.
– Ай да ладно тебе, Сталки, – воскликнул Мактурк. – Он тебя не слышит. Оставь деньги.
– Я хочу разменять фунт, осел. Кейт! Рядовой Кейт! Капрал Кейт! Старшина кавалерии Кейт, вы дадите мне сдачу с фунта?
– Да... да, конечно. Семь шиллингов и шесть пенсов. – Он посмотрел на них отсутствующим взглядом, придвинул к ним мелочь и растаял в темноте задней комнаты.
– Теперь они до полдника будут болтать о восстании сипаев, – сказал Жук.
– Кейт участвовал в битве при Собраоне, – сказал Сталки. – Я слышал, как он об этом рассказывал. Посильнее, чем рассказы Фокси.
– Что вы об этом думаете? – спросил он преподобного Джона Джиллетта.
– Неплохая идея. Ничего тут не скажешь... Идея, достойная уважения.
– Ну, допустим. И что?
– У меня есть некоторые сомнения... и все. Чем больше я узнаю мальчиков, тем меньше я могу угадать их настроения, но должен признаться, что я буду очень удивлен, если этот проект будет принят ими. Это не совсем соответствует характеру школы. У нас же не армия, мы только готовим к ней.
– Моя роль в данномвопросе выполнять решения совета. Они требуют создать добровольческий кадетский корпус. Они его получат. Я, правда, предложил, пока мы занимаемся строевой, не выделять деньги на закупку формы. Генерал Коллинсон посылает нам пятьдесят единиц оружия, списанные снайдеры, как он их называет... Все надежно заглушенные.
– Да, это совершенно необходимо в школе, где используются заряженные тренировочные пистолеты, – улыбнулся преподобный Джон.
– Поэтому никаких расходов не предвидится, за исключением времени сержанта.
– Но если он вас подведет, виноваты будете вы.
– Да, безусловно. Я должен вывесить объявление в коридоре сегодня днем, и...
– Я буду следить за результатами.
– Что ты собираешься делать, Жук? – раздался голос.
– Все, что мне нужно от строевой, я получил, спасибо.
– Как! После всего, что ты узнал? Да ладно тебе. Не будь дураком! Ты станешь капралом через неделю, – закричал Сталки.
– Я не иду в армию. – Жук тронул рукой свои очки.
– Подождите-ка, Фокси, – сказал Хоган. – А где вы будете нас учить?
– Здесь... в зале... пока вы не будете готовы заниматься на дороге, – честно признался сержант.
– Чтобы на нас глазели все эти недоучки из Нортемской школы? Это не годится, Фоксибус.
– Хорошо, не будем об этом сейчас. Сначала выучите упражнения, а там посмотрим.
– Я с вами почти полтора месяца, а вам все неймется. Справа налево, рассчитайсь!
– Не так быстро. Тут я командую! Полоборота нале-во! Медленно, шагом... марш!.. – Двадцать пять лентяев, все как один закоренелые нарушители дисциплины, колонной двинулись в гимнастический зал. – Спокойно взяли гантели и спокойно вернулись на свое место. Справа налево рассчитайсь, говорим тихо! Нечетные номера, шаг вперед! Четные номера, стоим на месте! Теперь, по моему счету, наклоны вперед от бедра!
Гантели поднимались, опускались, звякали и возвращались в исходную позицию. Ребята были специалистами по части силовых упражнений.
– Оч-чень хорошо. Было бы очень жаль, если бы кто-нибудь из вас снова стал бы вдруг пунктуален. Тихо вернули гантели в исходную позицию. А теперь мы попробуем одно простое упражнение.
– Ага! Знаю я это простое упражнение.
– Вот стыдоба-то была бы, если б не знали, мастер Коркран. Но, одновременно, оно не такое простое, как кажется.
– Ставлю шиллинг, что я шагаю не хуже вас, Фокси.
– Посмотрим. Теперь попробуйте представить, что вы не наказанные, а рота на параде под руководством командира. Так, приказа смеяться не было. Если вам повезет, то большинство будет полжизни заниматься строевой. Сделайте мне одолжение. Вы уже бог знает сколько тянете эту лямку.
Они строились по четверо, маршировали, разворачивались и маршировали в обратном направлении, они очень хорошо знали команды движений. Как сказал Фокси, они уже давно тянули эту лямку.
Дверь гимнастического зала открылась, и появился Мактурк в сопровождении пожилого джентльмена.
Сержант, выполняя поворот кругом, не видел их.
– Ну, ничего, неплохо даже, – пробормотал он. – Человек, делающий поворот кругом, всего лишь помечает время упражнения, мастер Суэйн. Ну-ка, мастер Коркран, говорите, значит, что знаете это упражнение. Сделайте одолжение, возьмите командование на себя и повторите все мои команды в обратном порядке, чтобы все стало как раньше.
– Что тут происходит? Что тут происходит? – властным голосом заговорил посетитель.
– Э-э, небольшое упражнение, сэр, – замялся Фокси, умолчав о первоначальных причинах.
– Отлично... отлично, – прощебетал посетитель. – Хотел бы я, чтобы таких упражнений было побольше. Не хочу вас прерывать. Вы просто хотели ведь передать руководство кому-то, да? – Он сел; было холодно, и изо рта у него вырывался пар.
– Я все испорчу, – беспокойно зашептал Сталки, и волнение его ничуть не улеглось, когда с задних рядов донеслись разговоры, что старый джентльмен – это генерал Коллинсон, член совета директоров колледжа.
– М-м, что? – спросил Фокси.
– Коллинсон, рыцарь Бани [108]... Он командовал «помпадурами» [109]в старом полку моего отца, – прошипел Суэйн.
– Не торопитесь, – сказал посетитель. – Я-то знаю, каково это. Это ваше первое упражнение?
– Да, сэр. – Сталки нервно вздохнул. – Внимание! Равняйсь! – Звук собственного голоса придал ему уверенности.
Они безошибочно сделали разворот, отступили, разбились по четыре и восстановили строй. Официальный час наказания давно прошел, но никто из них об этом не думал. Они поддерживали Сталки – Сталки страшно боялся, как бы не сорвать голос.
– Он делает вам честь, сержант, – заметил посетитель. – Хорошее упражнение... и хороший материал для упражнений. И вот что удивительно, я обедал сегодня с вашим ректором, и он мне не сказал, что у вас в колледже существует кадетский корпус.
– У нас нет его, сэр. Это просто небольшие строевые упражнения.
– Но ведь они делают их с увлечением, правда? – спросил Мактурк, впервые открыв рот, и в глазах его блеснул огонек.
– Да, Вилли, а почему же тебя нет среди них?
– А я недостаточно ответственный. Сержант выбирает только лучших из нас.
– Вольно! Перерыв! – крикнул Фокси, испугавшись, что кто-то в строю проговорится. – Я... я должен сказать вам, сэр, что...
– Но у вас должен быть кадетский корпус, – генерал продолжал развивать свою мысль. – И у вас будет кадетский корпус, если мои рекомендации в совете чего-нибудь стоят. Я давно не получал такого удовольствия. Мальчики, которыми движет такой дух, должны стать примером для всей школы.
– Обязательно, – сказал Мактурк.
– Господи благослови! Неужели уже так поздно? Меня уже полчаса ждет коляска. Я должен бежать. Я ничего подобного не видел. В каком конце здания выход? Ты покажешь мне, Вилли? Что это за мальчик, который проводил упражнения?
– Кажется, его фамилия Коркран.
– Ты должен познакомиться с ним. Вот именно с такими мальчиками тебе нужно общаться. Необычный тип. Великолепное зрелище. Двадцать пять мальчишек, про которых думаешь, осмелюсь сказать, что они скорее будут играть в крикет (зима была в самом разгаре, но взрослые, особенно те, которые долго прожили за границей, позволяли себе подобные оговорки, и Мактурк не поправлял их), занимаются строевой подготовкой только потому, что им это нравится. Жалко дать пропасть такому материалу, но надеюсь, что я смогу изложить свою точку зрения.
– А что это у тебя за друг с седыми бакенбардами? – спросил Сталки, когда Мактурк вернулся в комнату.
– Генерал Коллинсон. Иногда приезжает к нам пострелять с отцом. Довольно симпатичный старый хрыч. Он сказал, что мне нужно поддерживать знакомство с тобой, Сталки.
– Дал тебе чего-нибудь?
В ответ Мактурк продемонстрировал великолепный соверен.
– Так, – сказал Сталки, аннексируя соверен, поскольку он был казначеем. – Сегодня будет отличное угощение. Это, конечно, была неслабая наглость с твоей стороны, Турок, когда ты распространялся по поводу нашего мастерства и точности.
– А что, старикан не знал, что мы наказаны? – спросил Жук.
– Ничего он не знал. Он приехал пообедать с ректором, а я наткнулся на него потом, когда он тут болтался в одиночестве, и подумал, что покажу ему отличную строевую подготовку. Ну а когда я увидел, как он обрадовался, я же не мог охладить его пыл. Тогда я мог и не получить свой фунт.
– А старина Фокси не обрадовался? Видел, как у него шея покраснела? – сказал Жук. – Для него это была большая удача. И мы ему здорово помогли. Пошли к Кейту – возьмем какао с сосисками.
По дороге они нагнали Фокси, направлявшегося к Кейту, чтобы пересказать случившееся. Кейт в свое время служил старшиной в кавалерийском полку, а теперь был ветераном войны, местным почтальоном и кондитером.
– Вы нам кое-чем обязаны, – со значением произнес Сталки.
– Да, уж я очень вам обязан, мастер Коркран. Я, конечно, вас гоняю иногда, но скажу, что, если говорить помимо дел... ну там, выход за границы территории, курение и всякое такое, мне не найти молодого джентльмена лучше вас, который помог бы мне так выкрутиться. Вы, это, здорово провели строевую, надо сказать. Если вы будете таким всегда...
– Но ему, может, придется опаздывать три раза в неделю, – сказал Жук. – Нельзя требовать этого от человека лишь для того, чтобы порадовать вас, Фокси.
– Да, конечно. Но все-таки, если бы вы смогли... и вы, мастер Жук... Это было бы для вас отличным началом, когда сформируется кадетский корпус. Я думаю, генерал даст вам рекомендацию.
Чего только они не набрали у Кейта, разохотившись до сладкого: старик, который хорошо их знал, был полностью погружен в разговор с Фокси.
– У меня получилось семь шиллингов и шесть пенсов за все, что мы взяли, – сказал наконец Сталки, стоя у прилавка, – но лучше бы вы посчитали сами.
– Нет, нет. Я всегда верю вам на слово, мастер Коркран... По-моему, он служил у «помпадуров», сержант. Мы вместе были расквартированы в Умбале.
– Я не помню, эта банка ветчины с языком стоит восемнадцать пенсов или шестнадцать.
– Скажем, шестнадцать, мастер Коркран... Конечно, сержант, если бы от меня была какая-то польза, я бы с удовольствием это сделал, но я уже слишком стар. Но я бы хотел снова посмотреть на строевую подготовку.
– Ай да ладно тебе, Сталки, – воскликнул Мактурк. – Он тебя не слышит. Оставь деньги.
– Я хочу разменять фунт, осел. Кейт! Рядовой Кейт! Капрал Кейт! Старшина кавалерии Кейт, вы дадите мне сдачу с фунта?
– Да... да, конечно. Семь шиллингов и шесть пенсов. – Он посмотрел на них отсутствующим взглядом, придвинул к ним мелочь и растаял в темноте задней комнаты.
– Теперь они до полдника будут болтать о восстании сипаев, – сказал Жук.
– Кейт участвовал в битве при Собраоне, – сказал Сталки. – Я слышал, как он об этом рассказывал. Посильнее, чем рассказы Фокси.
* * *
Ректор склонил свое как всегда непроницаемое лицо над ворохом писем.– Что вы об этом думаете? – спросил он преподобного Джона Джиллетта.
– Неплохая идея. Ничего тут не скажешь... Идея, достойная уважения.
– Ну, допустим. И что?
– У меня есть некоторые сомнения... и все. Чем больше я узнаю мальчиков, тем меньше я могу угадать их настроения, но должен признаться, что я буду очень удивлен, если этот проект будет принят ими. Это не совсем соответствует характеру школы. У нас же не армия, мы только готовим к ней.
– Моя роль в данномвопросе выполнять решения совета. Они требуют создать добровольческий кадетский корпус. Они его получат. Я, правда, предложил, пока мы занимаемся строевой, не выделять деньги на закупку формы. Генерал Коллинсон посылает нам пятьдесят единиц оружия, списанные снайдеры, как он их называет... Все надежно заглушенные.
– Да, это совершенно необходимо в школе, где используются заряженные тренировочные пистолеты, – улыбнулся преподобный Джон.
– Поэтому никаких расходов не предвидится, за исключением времени сержанта.
– Но если он вас подведет, виноваты будете вы.
– Да, безусловно. Я должен вывесить объявление в коридоре сегодня днем, и...
– Я буду следить за результатами.
* * *
– Очень прошу вас не трогать руками стойку для ружей. – Фокси пытался сладить с наседавшей толпой в гимнастическом зале. – Ничего хорошего не будет даже с этим непригодным снайдером, если вы будете постоянно щелкать затвором, мистер Суэйн... Да, форма прибудет позже, когда мы чему-нибудь научимся, а сейчас мы ограничимся только строевыми упражнениями. Я здесь для того, чтобы записать имена тех, кто хочет заниматься. Мастер Хоган, положите снайдер на место!– Что ты собираешься делать, Жук? – раздался голос.
– Все, что мне нужно от строевой, я получил, спасибо.
– Как! После всего, что ты узнал? Да ладно тебе. Не будь дураком! Ты станешь капралом через неделю, – закричал Сталки.
– Я не иду в армию. – Жук тронул рукой свои очки.
– Подождите-ка, Фокси, – сказал Хоган. – А где вы будете нас учить?
– Здесь... в зале... пока вы не будете готовы заниматься на дороге, – честно признался сержант.
– Чтобы на нас глазели все эти недоучки из Нортемской школы? Это не годится, Фоксибус.
– Хорошо, не будем об этом сейчас. Сначала выучите упражнения, а там посмотрим.