Страница:
– Скучаем?
– Есть немного.
– Так может сходим, развеемся? Не сильно. Дождик переждем.
– Денег нет.
– Найдем. Тут рядом. Побазарим.
Может, в другой раз я бы и отказался, но сегодня…
– Пошли.
Забегаловка и вправду оказалась совсем неподалеку. Надо же, сколько тут работал, а не знал. В подъезде жилого дома. И внутри ничего – даже пальма в кадке имеется. Пара человек за столиком. Еще три столика пустуют.
Я занял место в самом темном углу. Пригласивший меня больше жестами, чем словами, объяснял девочке за стойкой, чего мы, собственно, желаем. Водочки, само собой, той самой, с «фф» на конце, закуску лучше натуральную, свежеприготовленную.
Немногословность была его характерной чертой. За что на зоне он получил кличку «Молчун», а от меня – псевдоним «Тихий». Года три назад он влетел за карманную кражу. Я бы сказал, сдуру влетел. Это не его профиль. Он специалист по гардеробам. Любым. В парикмахерских, в школах, в детских садах, в конторах. Где нет охраны. А люди ведь частенько доверяют охрану своих ценностей только карманам верхней одежды. А тот кошелек… Дамочка очень уж откровенно сумочку не застегнула. Молчун позарился. Ну и лопухнулся по неопытности. А в кошельке рубль с мелочью…
Крик, шум, заява. У него уже срок в загашнике был. Вилы. Ему так показалось, что вилы. На самом деле никто бы его за этот кошелек не закрыл. Теоретически – да, возможно. Но практика, она куда сильнее. А он не знал.
И когда страсти немножко поулеглись, потерпевшая со свидетелями сгинула, я положил перед Молчуном заяву и печать. Очень доходчиво объяснил, что, если сейчас эти две штуки соприкоснутся, он сидит. Молчун сразу все понял, без лишних вопросов.
Что надо? Да все того же. Помощь. Стучать? Нет, старина. Помощь. Стучат, знаешь ли, в силу гнилостной души, а помощь оказывают в силу сложившихся обстоятельств. А обстоятельства, извини, ты сам создал. Так что моральный аспект оставим глубоко внутри. Мне свой хлеб тоже зарабатывать надо. Преступления раскрывая.
Сергей Иванович долго не раздумывал. Стал помогать. И довольно успешно. Молчун предмет знал. Пара квартирных групп, наркотики, разбойнички. Да и мужик, в общем-то, неплохой оказался. Приворовывал – было, но меру знал. Я его ни разу не подставил. Потому что доверял.
Когда меня выгоняли, я встретился с ним и сообщил, что все – он вольная птица и отныне может строить жизнь по собственному усмотрению. Молчун, как всегда, был немногословен. Кивнул и сказал лишь одно слово: «Спасибо». Я-то понял, за что он благодарил. За то, что я скатиться ему тогда не позволил. Он бабу нашел, в кооператив пристроился, с кражами завязал. Почти. Помощь оказывал, так что ж? Лечение никогда не проходит безболезненно.
Он вернулся с пластмассовым подносом, на котором уместились две плоские пиццы, согретые в микроволновке, и два высоких бокала, на дне которых плескалась прозрачная водка.
– Незадача?
– А что, заметно?
– Заметно.
– Есть немного. Переживу.
– Давай за встречу.
Мы, не чокаясь, опрокинули стаканы.
– Разбавлена. И здесь дурят.
Молчун, наверно, был знатоком.
– Где ты сейчас?
– В магазине, валютник стерегу.
– Где стреляли?
– Там. Слышал?
– В газетах было.
– Понятно. Разговорчиков не было? Может, наши?
– Привычка, что ли? Ты ж на воле.
– Какая привычка?! А, ладно, к черту. Я сам там был. Найти их надо.
– А-а-а. Про наших не слышал. И не услышал бы. Болтать о таких вещах все равно что розетку при включенном питании чинить.
– И то верно.
– Сам что думаешь?
– Ничего не думаю. Неохота думать. На меня бабки повесили. Без малого тридцать «лимонов». Через две недели срок.
– Нехило.
– Нехило. Вот, жду.
– Я и смотрю, не такой ты. Может, расскажешь? Все равно ждешь.
Я поковырялся в пицце вилкой и выложил Молчуну историю с налетом. Скорее, душу излил.
– Вот так, вроде не виноват, но фактики. Фактики-фантики…
– Да, беспредел идет. Двух человек из-за какой-то валюты. Я, Андреич, сам не ангел, воровал. Что было, то было, да ты знаешь. Но убить?! Скоты.
– Время такое.
– Чушь. После войны тяжелее было, а не беспредельничали.
Я опять начал ковыряться в плоской пицце. Спорить о моральном падении общества – то же самое, что толковать гулящей бабе о вреде абортов.
Мы помолчали несколько минут. Затем я положил вилку.
– Пошел я, Сергей. Спасибо.
– Погоди, дождь ведь.
– Не растаю.
– Да, скис ты. Это зря. Бывает хуже.
– Да разберусь. Или, – я усмехнулся, – со мной разберутся.
– Ты работал когда-нибудь на конвейере? – неожиданно спросил Молчун.
– Нет. Если, конечно, ментура за конвейер не сойдет, то нет.
– Знаешь, что там самое паскудное? Тупеешь. Каждый день одно и то же, каждый час одно и то же, каждую секунду одно и то же. Ты отучаешься думать. Я спрашиваю, ты работал на конвейере?
– Нет, – еще раз ответил я.
– Преступления – это тоже своего рода конвейер.
– На философию потянуло?
– Погоди.
Сергей отошел к стойке и вернулся с еще двумя стаканами водки.
– Все одно и то же. Можно менять форму, суть остается прежней. Можно украсть, ограбить, убить… Суть одна – нажива и власть.
– Ну это понятно.
– Ничего тебе не понятно.
– Честно говоря, немного неожиданно такое от тебя выслушивать.
– Я говорю же, ни фига ты не понял. Зачем там стреляли?
– В магазине?
– Да, в магазине.
– А черт их знает. Придурки.
– Ну книжника – понятно, чтобы выйти не помешал, чтобы на помощь не позвал. А кассира?
– Ну тоже, наверно, чтоб не мешался. Я ж не спрашивал. Не довелось присутствовать.
– Правильно. Почему тебя там не было? Потому что тебя попросили уйти. По-про-си-ли. Делай выводы, не вставай за конвейер. А почему баб не положили? Где двое, там и четверо. Так и так стенка. Ну? Чем им кассир помешал?
Я тупо уставился на Молчуна. Мне абсолютно не приходила в голову эта мысль. Хотя, если честно, я даже не думал над этим. Ну, Молчун… Голова.
Сергей залпом хлопнул рюмку и полез за сигаретами.
Прикурив, он немного помолчал, затем произнес:
– Найдешь этих сук, не сдавай ментам. Это не люди. Клопы. А клопов давить надо.
Я поднялся, поправил воротник плаща и протянул Молчуну руку:
– Пока.
– Слушай, – он несколько замялся, – я все спросить хотел, да момента подходящего не подворачивалось. Тогда, три года назад, ну, если б я отказался, ты бы посадил меня?
Я покачал головой:
– Нет, Сергей. Маловато рубля для посадки.
– Я так и думал, – вздохнул он. – Но все равно спасибо. Пока. Телефон знаешь, звони, не забывай.
– До встречи.
Я выскочил на улицу и побежал к метро. Дождь лил стеной. Но я не замечал его. Я думал, хватит ли мне двух недель. Да, Молчун прав, ментура – это тот же конвейер. Иначе как я не разглядел такую очевидную вещь? Очевидную и бесспорную. Леха-кассир тоже был с ними.
Глава 4
Глава 5
– Есть немного.
– Так может сходим, развеемся? Не сильно. Дождик переждем.
– Денег нет.
– Найдем. Тут рядом. Побазарим.
Может, в другой раз я бы и отказался, но сегодня…
– Пошли.
Забегаловка и вправду оказалась совсем неподалеку. Надо же, сколько тут работал, а не знал. В подъезде жилого дома. И внутри ничего – даже пальма в кадке имеется. Пара человек за столиком. Еще три столика пустуют.
Я занял место в самом темном углу. Пригласивший меня больше жестами, чем словами, объяснял девочке за стойкой, чего мы, собственно, желаем. Водочки, само собой, той самой, с «фф» на конце, закуску лучше натуральную, свежеприготовленную.
Немногословность была его характерной чертой. За что на зоне он получил кличку «Молчун», а от меня – псевдоним «Тихий». Года три назад он влетел за карманную кражу. Я бы сказал, сдуру влетел. Это не его профиль. Он специалист по гардеробам. Любым. В парикмахерских, в школах, в детских садах, в конторах. Где нет охраны. А люди ведь частенько доверяют охрану своих ценностей только карманам верхней одежды. А тот кошелек… Дамочка очень уж откровенно сумочку не застегнула. Молчун позарился. Ну и лопухнулся по неопытности. А в кошельке рубль с мелочью…
Крик, шум, заява. У него уже срок в загашнике был. Вилы. Ему так показалось, что вилы. На самом деле никто бы его за этот кошелек не закрыл. Теоретически – да, возможно. Но практика, она куда сильнее. А он не знал.
И когда страсти немножко поулеглись, потерпевшая со свидетелями сгинула, я положил перед Молчуном заяву и печать. Очень доходчиво объяснил, что, если сейчас эти две штуки соприкоснутся, он сидит. Молчун сразу все понял, без лишних вопросов.
Что надо? Да все того же. Помощь. Стучать? Нет, старина. Помощь. Стучат, знаешь ли, в силу гнилостной души, а помощь оказывают в силу сложившихся обстоятельств. А обстоятельства, извини, ты сам создал. Так что моральный аспект оставим глубоко внутри. Мне свой хлеб тоже зарабатывать надо. Преступления раскрывая.
Сергей Иванович долго не раздумывал. Стал помогать. И довольно успешно. Молчун предмет знал. Пара квартирных групп, наркотики, разбойнички. Да и мужик, в общем-то, неплохой оказался. Приворовывал – было, но меру знал. Я его ни разу не подставил. Потому что доверял.
Когда меня выгоняли, я встретился с ним и сообщил, что все – он вольная птица и отныне может строить жизнь по собственному усмотрению. Молчун, как всегда, был немногословен. Кивнул и сказал лишь одно слово: «Спасибо». Я-то понял, за что он благодарил. За то, что я скатиться ему тогда не позволил. Он бабу нашел, в кооператив пристроился, с кражами завязал. Почти. Помощь оказывал, так что ж? Лечение никогда не проходит безболезненно.
Он вернулся с пластмассовым подносом, на котором уместились две плоские пиццы, согретые в микроволновке, и два высоких бокала, на дне которых плескалась прозрачная водка.
– Незадача?
– А что, заметно?
– Заметно.
– Есть немного. Переживу.
– Давай за встречу.
Мы, не чокаясь, опрокинули стаканы.
– Разбавлена. И здесь дурят.
Молчун, наверно, был знатоком.
– Где ты сейчас?
– В магазине, валютник стерегу.
– Где стреляли?
– Там. Слышал?
– В газетах было.
– Понятно. Разговорчиков не было? Может, наши?
– Привычка, что ли? Ты ж на воле.
– Какая привычка?! А, ладно, к черту. Я сам там был. Найти их надо.
– А-а-а. Про наших не слышал. И не услышал бы. Болтать о таких вещах все равно что розетку при включенном питании чинить.
– И то верно.
– Сам что думаешь?
– Ничего не думаю. Неохота думать. На меня бабки повесили. Без малого тридцать «лимонов». Через две недели срок.
– Нехило.
– Нехило. Вот, жду.
– Я и смотрю, не такой ты. Может, расскажешь? Все равно ждешь.
Я поковырялся в пицце вилкой и выложил Молчуну историю с налетом. Скорее, душу излил.
– Вот так, вроде не виноват, но фактики. Фактики-фантики…
– Да, беспредел идет. Двух человек из-за какой-то валюты. Я, Андреич, сам не ангел, воровал. Что было, то было, да ты знаешь. Но убить?! Скоты.
– Время такое.
– Чушь. После войны тяжелее было, а не беспредельничали.
Я опять начал ковыряться в плоской пицце. Спорить о моральном падении общества – то же самое, что толковать гулящей бабе о вреде абортов.
Мы помолчали несколько минут. Затем я положил вилку.
– Пошел я, Сергей. Спасибо.
– Погоди, дождь ведь.
– Не растаю.
– Да, скис ты. Это зря. Бывает хуже.
– Да разберусь. Или, – я усмехнулся, – со мной разберутся.
– Ты работал когда-нибудь на конвейере? – неожиданно спросил Молчун.
– Нет. Если, конечно, ментура за конвейер не сойдет, то нет.
– Знаешь, что там самое паскудное? Тупеешь. Каждый день одно и то же, каждый час одно и то же, каждую секунду одно и то же. Ты отучаешься думать. Я спрашиваю, ты работал на конвейере?
– Нет, – еще раз ответил я.
– Преступления – это тоже своего рода конвейер.
– На философию потянуло?
– Погоди.
Сергей отошел к стойке и вернулся с еще двумя стаканами водки.
– Все одно и то же. Можно менять форму, суть остается прежней. Можно украсть, ограбить, убить… Суть одна – нажива и власть.
– Ну это понятно.
– Ничего тебе не понятно.
– Честно говоря, немного неожиданно такое от тебя выслушивать.
– Я говорю же, ни фига ты не понял. Зачем там стреляли?
– В магазине?
– Да, в магазине.
– А черт их знает. Придурки.
– Ну книжника – понятно, чтобы выйти не помешал, чтобы на помощь не позвал. А кассира?
– Ну тоже, наверно, чтоб не мешался. Я ж не спрашивал. Не довелось присутствовать.
– Правильно. Почему тебя там не было? Потому что тебя попросили уйти. По-про-си-ли. Делай выводы, не вставай за конвейер. А почему баб не положили? Где двое, там и четверо. Так и так стенка. Ну? Чем им кассир помешал?
Я тупо уставился на Молчуна. Мне абсолютно не приходила в голову эта мысль. Хотя, если честно, я даже не думал над этим. Ну, Молчун… Голова.
Сергей залпом хлопнул рюмку и полез за сигаретами.
Прикурив, он немного помолчал, затем произнес:
– Найдешь этих сук, не сдавай ментам. Это не люди. Клопы. А клопов давить надо.
Я поднялся, поправил воротник плаща и протянул Молчуну руку:
– Пока.
– Слушай, – он несколько замялся, – я все спросить хотел, да момента подходящего не подворачивалось. Тогда, три года назад, ну, если б я отказался, ты бы посадил меня?
Я покачал головой:
– Нет, Сергей. Маловато рубля для посадки.
– Я так и думал, – вздохнул он. – Но все равно спасибо. Пока. Телефон знаешь, звони, не забывай.
– До встречи.
Я выскочил на улицу и побежал к метро. Дождь лил стеной. Но я не замечал его. Я думал, хватит ли мне двух недель. Да, Молчун прав, ментура – это тот же конвейер. Иначе как я не разглядел такую очевидную вещь? Очевидную и бесспорную. Леха-кассир тоже был с ними.
Глава 4
В дверь пришлось постучать. Вместо звонка, подобно усам таракана, из стены торчала пара проводков. Сама дверь, видимо, давным-давно не ощущала на себе грубой мужской ласки. А подъезд, расписанный шедеврами народного творчества, напоминал пещеру позднего неолита. Я нашел в дерматиновой обшивке брешь размером с тарелку и слегка постучал по ней зонтиком.
Прислушавшись, я уловил за дверью звуки шаркающих шагов и догадался, что пещеры неолита и по сей день обитаемы.
Так оно и оказалось, когда из-за приоткрытой двери меня обдало ароматом прокуренных комнат, кошачьей мочи и винно-водочных паров.
– Вам кого?
– Вас. Зинаида Николаевна?
– Да.
– Я по поводу Алексея. Из банка.
О том, что я тот самый охранник, который ушел за папиросами, я предпочел умолчать.
– Проходите.
В квартире, кроме упомянутого кота и матери Лехи-кассира, никого не было.
Зинаида Николаевна прошла в большую комнату – судя по столу, дивану и обветшалому серванту, гостиную – и предложила мне присесть на единственный стул. Я бегло оглядел стены, заметил фотографию Лехи в картонной рамке, собрание бутылок в углу и пару высохших цветов в горшках.
Таких квартир за время своей работы в отделении я насмотрелся ого-го сколько, и обстановка меня ничуть не смутила. В таких уютных семейных гнездышках зреют плоды так называемой «бытовухи», или официально – бытовой преступности. Когда в пьяном угаре режут друг друга кухонными ножами мужья с женами или сыновья с отцами. Когда дети, начиная с четырехлетнего возраста, становятся взрослыми, а старость приходит в сорок. Но каждый выбирает свой путь, а время агитации за Советскую власть и социалистический быт давно миновало.
Не скажу, что Лехина квартира была совсем никуда не годной. Не притон и не блат-хата. Она всего лишь приближалась к стандартам притона.
Зинаида Николаевна тоже приближалась, но окончательно спившейся я бы ее не назвал. Не синюшница. Однако пропустить через себя литра полтора за час сможет. Под баночку дешевого печеночного паштета.
– Слушаю.
Я, решив не откладывать дело в долгий ящик, начал:
– В общем, такая проблема. Я из службы безопасности «Аякс-банка». Дело в том, что налет на обменный пункт, во время которого погиб Леша, скорее всего, был тщательно спланирован и подготовлен. У бандитов имелась информация, что в тот день в пункте будет большая сумма. В милиции, к сожалению, почти не занимаются этим делом, поэтому руководство банка поручило мне по возможности выяснить, кто мог похитить деньги.
(Заливать я всегда был горазд. Ничего не попишешь, мент есть мент, даже уволенный.)
– Я проверил возможные источники, но пока ничего толкового не узнал. К тому же я не исключаю, что Леша мог случайно рассказать кому-нибудь про деньги, ну и сами понимаете…
– Я не пойму, что вы от меня хотите?
– Расскажите мне про Лешу. Хотя бы в двух словах – его друзья, знакомые.
Мать взяла со стола «Беломор» и прикурила. Опять «Беломор».
– Не знаю я его друзей.
Я вспомнил, как-то раз Леха упомянул при мне о том, что с матерью у него натянутые отношения из-за пьянства последней. Мать, пропив свое имущество, принялась таскать из дома его вещи, что часто служило поводом для грандиозных скандалов. Отец у Лехи давным-давно умер от цирроза, мать не работала, и единственным доходом семьи были зарабатываемые Лехой деньги да выручка от постоянно продаваемых старых вещей.
– Понятненько. Леша был судим, верно? Если не секрет, что он натворил?
– А, – махнула рукой мать. – Тоже мне, нашли преступника. С Вовкой-соседом на железной дороге пару колес жигулевских из вагона вытащили. Тут у нас железка рядом. Составы часто стоят. Вот они и влезли. Да что с них взять, по восемнадцать лет обоим было. Сопляки, мальчишки.
– Арестовали?
– Да, два года получил. В Обухово сидел.
– И Вовка?
– Вовка – на Урале.
Я усмехнулся про себя. Меня, мента, в банке, как Шарапова в кино, проверяли, а Леху, судимого, за кассу посадили, валюту менять. Наверняка по блату. Кто-то словечко замолвил.
– Он хорошо зарабатывал?
– Я не знаю. Деньги были. Вон, видик купил, магнитофон. Мне иногда кое-что перепадало. Говорил, что машину собирается покупать. Трепал, наверное.
– Да, не иначе. А до банка чем он занимался?
Мать пожала плечами:
– Да чем только не занимался. Шашлыками торговал на улице, потом какие-то ларьки охранял. Я и не знаю толком.
Я прикинул. Сейчас Лехе двадцать четыре. Четыре года он, можно сказать, маялся дурью, а потом устроился в банк.
– Девушки у него были?
– Приводил. Я одну только знаю. Она на похоронах была. Аня зовут. В соседнем доме живет. Они в одной школе учились.
– Вы разбирали его вещи? После гибели?
– Смотрела.
– Записные книжки, блокноты, документы сохранились?
– У него их и в помине не было. Я, по крайней мере, не видела.
– Это дверь в его комнату?
– Да.
– Вы разрешите? Давайте посмотрим на всякий случай.
– Смотрите. Ничего там у него нет. Что, я своей квартиры не знаю?
Понятно. Мать уже облазала все заветные уголки, где Леха мог припрятать денежки или прочие ценности.
Тем не менее я толкнул дверь.
Лехина комната, в отличие от остальной квартиры, имела вполне достойный вид.
– А аппаратура где?
– А хоронить на что?
Я постучал пальцами по Лехиному столу, выдвинул ящик, ничего, кроме мужских предметов туалета, в нем не нашел и задвинул ящик обратно.
Под тахту я не полез и в тумбочку тоже.
Может быть, я зря пришел сюда? Проще было выяснить Лехины связи у местного опера или участкового.
– Его знакомые были на похоронах?
– Вовка был, пара ребят со двора.
– А кто-нибудь из банка?
– Не было никого.
– Вы случайно не заметили там кого-нибудь, с кем не были знакомы раньше?
– Был один, только не на похоронах, а на второй день. Сюда приходил. Сказал, что кассету Алексею давал посмотреть. Мы поискали, но ничего не нашли.
– А где Леша хранил кассеты?
– Тут, на столе лежали.
– Тогда зачем же было искать?
– Ну, он попросил. Мало ли куда деться могла? Он говорил, что кассета чужая, надо людям вернуть. Мы везде посмотрели, даже под тахтой.
– Так, может, вы ее продали?
– В синей коробке вроде не было. Я бы заметила.
– Вы уверены, что он искал именно кассету?
Мать несколько смутилась, выбросила окурок в форточку и ответила:
– Не знаю я. Если честно… Ну, сами понимаете, сын погиб, я на нервах вся. Одним словом, немного не в себе тогда была.
Характерный щелчок по подбородку.
– Так что искал и искал. Я за ним не смотрела.
Я еще раз осмотрел комнату. Зная повадки своей маман лазать в поисках денег по его комнате, Леха точно имел заветное местечко. Но в комнате этого местечка явно не было, разве что под линолеумом, в полу.
Вернувшись в гостиную, я подошел к окну и за занавеской обнаружил выход на лоджию. Лоджия оказалась почти пустой. Лишь в одном углу было составлено несколько стеклянных банок, да сгнившие лыжи валялись на бетонном полу.
Я опять повернулся к матери.
– Зинаида Николаевна, вы мне не опишете того парня? Ну, возраст, рост, цвет волос, одежда?
– Симпатичный такой. Лет, как вам, примерно, ростом чуток повыше. Стрижка короткая, аккуратная. Одет в куртку, черную, кожаную. Ну да, точно черную.
– Он не представился?
– Не помню. Нет, кажется.
– Узнать его снова сможете?
– Конечно. Я ж говорю, симпатичный такой…
– Хорошо, я пойду. Извините за беспокойство.
Работая в милиции, я даже с пьяницами привык поддерживать дипломатические отношения, предвидя, что наши пути могут вновь пересечься и на этот случай всегда неплохо запастись благожелательно расположенным оппонентом.
Я вышел из квартиры и немного постоял на лестнице. Соседняя дверь ненамного отличалась по своему внешнему виду от Лехиной. Вероятно, и там прозябают обитатели неолита. Я еще раз оглядел двери, затем резко развернулся и вновь забарабанил по дерматину только что покинутой квартиры.
Через несколько секунд мать открыла мне.
– Извините, я одну вещь забыл спросить. Вовка здесь живет, ну, приятель Лешин?
– Да.
– У него тоже лоджия есть?
– Конечно, прямо рядом с нашей.
Я вернулся в большую комнату и открыл двери лоджии. От лоджии соседей ее отделяла небольшая решетчатая перегородка. Отличненько.
Содержимое Вовкиного балкона также не отличалось особым разнообразием. Банки, ящики, картонные коробки. Все покрыто сантиметровым слоем городской сажи, грязи и копоти. Чувствовалось, что на это хозяйство давно махнули рукой, а выбросить было жалко из экономических соображений или по причине простой нехватки времени, целиком посвященного восхвалению Диониса, Бахуса и прочих алкогольных святых.
Присев у решетки, я протянул руку к ближайшему покрытому рогожей ящику и приподнял его краешек. Как я и предполагал, ящик был перевернут вверх дном. Я осторожно пошарил под ним рукой.
Через секунду я держал в руках перевязанный изолентой полиэтиленовый пакет. Одним рывком разорвав изоленту, я вытряхнул содержимое пакета на пол лоджии. Передо мной, поигрывая бликами на неярком осеннем солнце, лежал пистолет ТТ.
Я присвистнул. Честно говоря, я надеялся найти что-нибудь другое, к примеру, тридцать миллионов. Леха – молоток. Зная свою мамашу, припрятал игрушку вне квартиры. Да и милиция, если вдруг с визитом заявится – пардон, за решеточкой уже не наша жилплощадь. С таким фокусом я сталкивался, работая в отделении. Видел обалдевшие лица соседей, когда к ним ни с того ни с сего заявлялись с обыском. У нас на лоджии? Да что вы такое несете? Там, кроме велосипеда и баночки-пепельницы, ну абсолютно ничего. Ах, ведерко? Так мы его уж сто лет не трогали.
Ну вы-то, может, и не трогали, трогал кто-то другой. И быстренько на балкон, ведерочко переворачивать. А там… Мама миа! Что там только не находили! Бывала наркота, бывало золотишко ворованное, попадалось оружие, даже лимонки.
Так что Леха не оригинален. Хорошо, что у того визитера, искавшего кассету, не хватило ментовского опыта – он оказался незнаком с маленькими секретами сыскной работы.
Я быстро сунул «ствол» за пазуху и вернулся в комнату.
– Извините еще раз. Я так, на всякий случай, на лоджии посмотрел.
Мать пожала плечами, ничего не ответив.
– Да, вот еще что. Держите мой телефон. Вдруг кто опять придет или вспомните что-нибудь…
– Хорошо.
– До свидания.
Спустившись вниз, я достал пистолет. По привычке вынув магазин, я обнаружил в нем только один патрон. Сняв затвор, я заглянул в дуло, посмотрев сквозь него на тусклую лампочку подъезда. Затем по-собачьи обнюхал оружие. Сомнений не оставалось. Из этого «ствола» недавно стреляли.
Никогда бы не подумал, что вести неофициальное расследование гораздо сложнее, чем расследовать то же дело, находясь на должности. Без родной краснознаменной ну никуда…
По адресному бюро и то никого не прокинешь. Поэтому приходится пользоваться услугами дружков-сослуживцев, еще не выгнанных из органов. Их за шесть лет появилось множество, чему я сейчас был несказанно рад. Ментовская солидарность гораздо сильнее обычной рабоче-крестьянской. По одной жердочке ходим.
И в данную секунду я одной рукой глажу ньюфа Бинго, собачку весом в сто кэ-гэ, ближайшего – после меня, естественно, – приятеля Вики, а второй нажимаю кнопочки телефона, намереваясь воспользоваться упомянутой солидарностью.
После третьего набора мне удалось влезть в вечно занятую линию научно-технического отдела Главка.
– Привет, Просперо.
– Хо, Ларин! Привет, привет, обезьяна старая.
Вы, наверное, уже догадались, что мой собеседник вовсе не Просперо, а я, само собой, не… хм. Просто мы свои люди и воспитанием друг перед другом кичиться не привыкли.
– Как воздух свободы?
– Пьянит. Боюсь упасть. Но об этом при встрече. Можно даже где-нибудь вместе упасть.
– Всегда за. Но меня ты не надинамишь. Выкладывай, что надо.
– Ты еще ковыряешься со своим железом?
– А куда без него? До пенсии год остался, надо протянуть.
– Протянешь. Есть повод встретиться. Я тут в «Тысяче мелочей», знаешь, магазин такой в центре, пистолетик прикупил. Штука в хозяйстве нужная, по нынешним временам просто необходимая. Но вот вкралось, зараза, сомнение, что пистолетик мне подсунули того, бэ-у. Как бы проверить потихоньку? Если что, я жалобу накатаю, пускай заменяют.
– Ларин, любой нормальный человек, услышав твой бред, позвонил бы по «03». Но я, к счастью, такой же чокнутый, как и ты, поэтому подвози, поглядим. Что за «ствол»?
– ТТ. Маде ин Чина. 1992 год. Почти новый. Но бэ-у.
– Ладно, вези. Оперативность проверки не гарантирую, этого хлама каждый день со всего города столько привозят. И потом… Без отношения, без сопроводиловки…
– Будет тебе и отношение, и сопроводиловка. Тебе какого разлива?
– Лучше армянского. Только настоящего, а не дерьма.
– Без проблем. Буду завтра в одиннадцать. Чао, милый.
Викина собачка – ньюфаундленд размерами с небольшого теленка – лениво потянулась и зевнула. Вот кому лучше всех живется – ни тебе долгов, ни тебе стрельбы. Лежи на ковре да блох гоняй.
В комнату зашла Вика, колдовавшая до этого на кухне над очередным своим фирменным блюдом. Я, предвкушая ужин для гурманов, растянул рот в улыбке, дав тем самым понять, что весьма рад ее появлению.
– Скоро?
– У тебя же аппетита нет! Депрессия, говорил.
– Депрессия депрессией, но не помирать же с голоду. Этот идиотский инстинкт. Белки, углеводы… А от сосисок универсальных уже тошнит. И потом, выходу из депрессии как раз способствует вовремя приготовленный ужин. Послушай, собачка! В конце концов, кончай здесь чесаться! Пошел на лестницу!
Прислушавшись, я уловил за дверью звуки шаркающих шагов и догадался, что пещеры неолита и по сей день обитаемы.
Так оно и оказалось, когда из-за приоткрытой двери меня обдало ароматом прокуренных комнат, кошачьей мочи и винно-водочных паров.
– Вам кого?
– Вас. Зинаида Николаевна?
– Да.
– Я по поводу Алексея. Из банка.
О том, что я тот самый охранник, который ушел за папиросами, я предпочел умолчать.
– Проходите.
В квартире, кроме упомянутого кота и матери Лехи-кассира, никого не было.
Зинаида Николаевна прошла в большую комнату – судя по столу, дивану и обветшалому серванту, гостиную – и предложила мне присесть на единственный стул. Я бегло оглядел стены, заметил фотографию Лехи в картонной рамке, собрание бутылок в углу и пару высохших цветов в горшках.
Таких квартир за время своей работы в отделении я насмотрелся ого-го сколько, и обстановка меня ничуть не смутила. В таких уютных семейных гнездышках зреют плоды так называемой «бытовухи», или официально – бытовой преступности. Когда в пьяном угаре режут друг друга кухонными ножами мужья с женами или сыновья с отцами. Когда дети, начиная с четырехлетнего возраста, становятся взрослыми, а старость приходит в сорок. Но каждый выбирает свой путь, а время агитации за Советскую власть и социалистический быт давно миновало.
Не скажу, что Лехина квартира была совсем никуда не годной. Не притон и не блат-хата. Она всего лишь приближалась к стандартам притона.
Зинаида Николаевна тоже приближалась, но окончательно спившейся я бы ее не назвал. Не синюшница. Однако пропустить через себя литра полтора за час сможет. Под баночку дешевого печеночного паштета.
– Слушаю.
Я, решив не откладывать дело в долгий ящик, начал:
– В общем, такая проблема. Я из службы безопасности «Аякс-банка». Дело в том, что налет на обменный пункт, во время которого погиб Леша, скорее всего, был тщательно спланирован и подготовлен. У бандитов имелась информация, что в тот день в пункте будет большая сумма. В милиции, к сожалению, почти не занимаются этим делом, поэтому руководство банка поручило мне по возможности выяснить, кто мог похитить деньги.
(Заливать я всегда был горазд. Ничего не попишешь, мент есть мент, даже уволенный.)
– Я проверил возможные источники, но пока ничего толкового не узнал. К тому же я не исключаю, что Леша мог случайно рассказать кому-нибудь про деньги, ну и сами понимаете…
– Я не пойму, что вы от меня хотите?
– Расскажите мне про Лешу. Хотя бы в двух словах – его друзья, знакомые.
Мать взяла со стола «Беломор» и прикурила. Опять «Беломор».
– Не знаю я его друзей.
Я вспомнил, как-то раз Леха упомянул при мне о том, что с матерью у него натянутые отношения из-за пьянства последней. Мать, пропив свое имущество, принялась таскать из дома его вещи, что часто служило поводом для грандиозных скандалов. Отец у Лехи давным-давно умер от цирроза, мать не работала, и единственным доходом семьи были зарабатываемые Лехой деньги да выручка от постоянно продаваемых старых вещей.
– Понятненько. Леша был судим, верно? Если не секрет, что он натворил?
– А, – махнула рукой мать. – Тоже мне, нашли преступника. С Вовкой-соседом на железной дороге пару колес жигулевских из вагона вытащили. Тут у нас железка рядом. Составы часто стоят. Вот они и влезли. Да что с них взять, по восемнадцать лет обоим было. Сопляки, мальчишки.
– Арестовали?
– Да, два года получил. В Обухово сидел.
– И Вовка?
– Вовка – на Урале.
Я усмехнулся про себя. Меня, мента, в банке, как Шарапова в кино, проверяли, а Леху, судимого, за кассу посадили, валюту менять. Наверняка по блату. Кто-то словечко замолвил.
– Он хорошо зарабатывал?
– Я не знаю. Деньги были. Вон, видик купил, магнитофон. Мне иногда кое-что перепадало. Говорил, что машину собирается покупать. Трепал, наверное.
– Да, не иначе. А до банка чем он занимался?
Мать пожала плечами:
– Да чем только не занимался. Шашлыками торговал на улице, потом какие-то ларьки охранял. Я и не знаю толком.
Я прикинул. Сейчас Лехе двадцать четыре. Четыре года он, можно сказать, маялся дурью, а потом устроился в банк.
– Девушки у него были?
– Приводил. Я одну только знаю. Она на похоронах была. Аня зовут. В соседнем доме живет. Они в одной школе учились.
– Вы разбирали его вещи? После гибели?
– Смотрела.
– Записные книжки, блокноты, документы сохранились?
– У него их и в помине не было. Я, по крайней мере, не видела.
– Это дверь в его комнату?
– Да.
– Вы разрешите? Давайте посмотрим на всякий случай.
– Смотрите. Ничего там у него нет. Что, я своей квартиры не знаю?
Понятно. Мать уже облазала все заветные уголки, где Леха мог припрятать денежки или прочие ценности.
Тем не менее я толкнул дверь.
Лехина комната, в отличие от остальной квартиры, имела вполне достойный вид.
– А аппаратура где?
– А хоронить на что?
Я постучал пальцами по Лехиному столу, выдвинул ящик, ничего, кроме мужских предметов туалета, в нем не нашел и задвинул ящик обратно.
Под тахту я не полез и в тумбочку тоже.
Может быть, я зря пришел сюда? Проще было выяснить Лехины связи у местного опера или участкового.
– Его знакомые были на похоронах?
– Вовка был, пара ребят со двора.
– А кто-нибудь из банка?
– Не было никого.
– Вы случайно не заметили там кого-нибудь, с кем не были знакомы раньше?
– Был один, только не на похоронах, а на второй день. Сюда приходил. Сказал, что кассету Алексею давал посмотреть. Мы поискали, но ничего не нашли.
– А где Леша хранил кассеты?
– Тут, на столе лежали.
– Тогда зачем же было искать?
– Ну, он попросил. Мало ли куда деться могла? Он говорил, что кассета чужая, надо людям вернуть. Мы везде посмотрели, даже под тахтой.
– Так, может, вы ее продали?
– В синей коробке вроде не было. Я бы заметила.
– Вы уверены, что он искал именно кассету?
Мать несколько смутилась, выбросила окурок в форточку и ответила:
– Не знаю я. Если честно… Ну, сами понимаете, сын погиб, я на нервах вся. Одним словом, немного не в себе тогда была.
Характерный щелчок по подбородку.
– Так что искал и искал. Я за ним не смотрела.
Я еще раз осмотрел комнату. Зная повадки своей маман лазать в поисках денег по его комнате, Леха точно имел заветное местечко. Но в комнате этого местечка явно не было, разве что под линолеумом, в полу.
Вернувшись в гостиную, я подошел к окну и за занавеской обнаружил выход на лоджию. Лоджия оказалась почти пустой. Лишь в одном углу было составлено несколько стеклянных банок, да сгнившие лыжи валялись на бетонном полу.
Я опять повернулся к матери.
– Зинаида Николаевна, вы мне не опишете того парня? Ну, возраст, рост, цвет волос, одежда?
– Симпатичный такой. Лет, как вам, примерно, ростом чуток повыше. Стрижка короткая, аккуратная. Одет в куртку, черную, кожаную. Ну да, точно черную.
– Он не представился?
– Не помню. Нет, кажется.
– Узнать его снова сможете?
– Конечно. Я ж говорю, симпатичный такой…
– Хорошо, я пойду. Извините за беспокойство.
Работая в милиции, я даже с пьяницами привык поддерживать дипломатические отношения, предвидя, что наши пути могут вновь пересечься и на этот случай всегда неплохо запастись благожелательно расположенным оппонентом.
Я вышел из квартиры и немного постоял на лестнице. Соседняя дверь ненамного отличалась по своему внешнему виду от Лехиной. Вероятно, и там прозябают обитатели неолита. Я еще раз оглядел двери, затем резко развернулся и вновь забарабанил по дерматину только что покинутой квартиры.
Через несколько секунд мать открыла мне.
– Извините, я одну вещь забыл спросить. Вовка здесь живет, ну, приятель Лешин?
– Да.
– У него тоже лоджия есть?
– Конечно, прямо рядом с нашей.
Я вернулся в большую комнату и открыл двери лоджии. От лоджии соседей ее отделяла небольшая решетчатая перегородка. Отличненько.
Содержимое Вовкиного балкона также не отличалось особым разнообразием. Банки, ящики, картонные коробки. Все покрыто сантиметровым слоем городской сажи, грязи и копоти. Чувствовалось, что на это хозяйство давно махнули рукой, а выбросить было жалко из экономических соображений или по причине простой нехватки времени, целиком посвященного восхвалению Диониса, Бахуса и прочих алкогольных святых.
Присев у решетки, я протянул руку к ближайшему покрытому рогожей ящику и приподнял его краешек. Как я и предполагал, ящик был перевернут вверх дном. Я осторожно пошарил под ним рукой.
Через секунду я держал в руках перевязанный изолентой полиэтиленовый пакет. Одним рывком разорвав изоленту, я вытряхнул содержимое пакета на пол лоджии. Передо мной, поигрывая бликами на неярком осеннем солнце, лежал пистолет ТТ.
Я присвистнул. Честно говоря, я надеялся найти что-нибудь другое, к примеру, тридцать миллионов. Леха – молоток. Зная свою мамашу, припрятал игрушку вне квартиры. Да и милиция, если вдруг с визитом заявится – пардон, за решеточкой уже не наша жилплощадь. С таким фокусом я сталкивался, работая в отделении. Видел обалдевшие лица соседей, когда к ним ни с того ни с сего заявлялись с обыском. У нас на лоджии? Да что вы такое несете? Там, кроме велосипеда и баночки-пепельницы, ну абсолютно ничего. Ах, ведерко? Так мы его уж сто лет не трогали.
Ну вы-то, может, и не трогали, трогал кто-то другой. И быстренько на балкон, ведерочко переворачивать. А там… Мама миа! Что там только не находили! Бывала наркота, бывало золотишко ворованное, попадалось оружие, даже лимонки.
Так что Леха не оригинален. Хорошо, что у того визитера, искавшего кассету, не хватило ментовского опыта – он оказался незнаком с маленькими секретами сыскной работы.
Я быстро сунул «ствол» за пазуху и вернулся в комнату.
– Извините еще раз. Я так, на всякий случай, на лоджии посмотрел.
Мать пожала плечами, ничего не ответив.
– Да, вот еще что. Держите мой телефон. Вдруг кто опять придет или вспомните что-нибудь…
– Хорошо.
– До свидания.
Спустившись вниз, я достал пистолет. По привычке вынув магазин, я обнаружил в нем только один патрон. Сняв затвор, я заглянул в дуло, посмотрев сквозь него на тусклую лампочку подъезда. Затем по-собачьи обнюхал оружие. Сомнений не оставалось. Из этого «ствола» недавно стреляли.
Никогда бы не подумал, что вести неофициальное расследование гораздо сложнее, чем расследовать то же дело, находясь на должности. Без родной краснознаменной ну никуда…
По адресному бюро и то никого не прокинешь. Поэтому приходится пользоваться услугами дружков-сослуживцев, еще не выгнанных из органов. Их за шесть лет появилось множество, чему я сейчас был несказанно рад. Ментовская солидарность гораздо сильнее обычной рабоче-крестьянской. По одной жердочке ходим.
И в данную секунду я одной рукой глажу ньюфа Бинго, собачку весом в сто кэ-гэ, ближайшего – после меня, естественно, – приятеля Вики, а второй нажимаю кнопочки телефона, намереваясь воспользоваться упомянутой солидарностью.
После третьего набора мне удалось влезть в вечно занятую линию научно-технического отдела Главка.
– Привет, Просперо.
– Хо, Ларин! Привет, привет, обезьяна старая.
Вы, наверное, уже догадались, что мой собеседник вовсе не Просперо, а я, само собой, не… хм. Просто мы свои люди и воспитанием друг перед другом кичиться не привыкли.
– Как воздух свободы?
– Пьянит. Боюсь упасть. Но об этом при встрече. Можно даже где-нибудь вместе упасть.
– Всегда за. Но меня ты не надинамишь. Выкладывай, что надо.
– Ты еще ковыряешься со своим железом?
– А куда без него? До пенсии год остался, надо протянуть.
– Протянешь. Есть повод встретиться. Я тут в «Тысяче мелочей», знаешь, магазин такой в центре, пистолетик прикупил. Штука в хозяйстве нужная, по нынешним временам просто необходимая. Но вот вкралось, зараза, сомнение, что пистолетик мне подсунули того, бэ-у. Как бы проверить потихоньку? Если что, я жалобу накатаю, пускай заменяют.
– Ларин, любой нормальный человек, услышав твой бред, позвонил бы по «03». Но я, к счастью, такой же чокнутый, как и ты, поэтому подвози, поглядим. Что за «ствол»?
– ТТ. Маде ин Чина. 1992 год. Почти новый. Но бэ-у.
– Ладно, вези. Оперативность проверки не гарантирую, этого хлама каждый день со всего города столько привозят. И потом… Без отношения, без сопроводиловки…
– Будет тебе и отношение, и сопроводиловка. Тебе какого разлива?
– Лучше армянского. Только настоящего, а не дерьма.
– Без проблем. Буду завтра в одиннадцать. Чао, милый.
Викина собачка – ньюфаундленд размерами с небольшого теленка – лениво потянулась и зевнула. Вот кому лучше всех живется – ни тебе долгов, ни тебе стрельбы. Лежи на ковре да блох гоняй.
В комнату зашла Вика, колдовавшая до этого на кухне над очередным своим фирменным блюдом. Я, предвкушая ужин для гурманов, растянул рот в улыбке, дав тем самым понять, что весьма рад ее появлению.
– Скоро?
– У тебя же аппетита нет! Депрессия, говорил.
– Депрессия депрессией, но не помирать же с голоду. Этот идиотский инстинкт. Белки, углеводы… А от сосисок универсальных уже тошнит. И потом, выходу из депрессии как раз способствует вовремя приготовленный ужин. Послушай, собачка! В конце концов, кончай здесь чесаться! Пошел на лестницу!
Глава 5
Еще три дня от отпущенного мне срока я был вынужден провести в безделье. Нет, на работу я ходил, стоял как оловянный солдатик возле будки с валютой, где сидел уже другой, новый меняла, улыбался Лизке, советовал покупателям: «Это вам не идет, а это как раз», – но… к местонахождению похищенной валюты эта деятельность меня ни на сантиметр не приблизила.
Пару раз я заходил к Женьке в отдел, но он, как баррикадой обложившись бумагами и делами, лишь скулил: «Ну ты же видишь! Но если что, то я сразу…»
Конечно, конечно, Евгений. Я тебя понимаю. И ни в чем не упрекаю. Система формирует личность. Кого-то быстрее, кого-то медленнее под себя подминает. Ты долго держался, я знаю. Может, чересчур долго.
Вике я честно поведал историю с ограблением, опустив лишь подробности о повешенном на меня долге.
Сегодня я не поехал к ней, решив потосковать в одиночестве, а заодно вынести помойное ведро с двухнедельным грузом отходов. Что тараканов-то плодить из-за каких-то тридцати миллионов? Завтра у меня законный выходной, и я должен быть морально готовым к проведению дальнейших поисков, а в грязной квартире подготовка проходит неважно.
Разобравшись с помойкой, я полистал «Криминальную хронику», убедился, что после моего ухода из милиции количество убийств, разбоев и махинаций с ценными бумагами ничуть не уменьшилось, и, успокоенный этим фактом, решил вздремнуть на диванчике.
Мелодичная трель телефона, донесшаяся из прихожей, несколько нарушила мои сладкие планы и, чертыхаясь про себя, я побрел к аппарату.
– Ларин, где тебя черти носят?!
– Черти носили меня на помойку, мусор вместе выкидывали.
– Ларин, ты халявщик! Был, есть и будешь! Намек понятен?
– Еще одну «сопроводиловку» тащить?
– Совершенно в дырочку.
– Что-нибудь высветил?
– А стал бы я в это время тебе звонить? Заметь, каждый день проверяю кучу официально изъятого оружия и ни фига! А тут… Будь ты сейчас в органах, то приказ на мое поощрение лежал бы уже на столе у шефа и ждал мановения его царственной ручки. А теперь? Спасибо и пузырь. Обидно…
– Короче, Просперо, после сочтемся. Где «ствол» засвечен?
– Он не просто засвечен, радость моя. Он крупно засвечен. Дело на контроле в МВД и мэрии. Сечешь? А ты мне даже не говоришь, откуда ствол. Старый, по-моему, ты играешь с огнем да еще и меня в это дело впутываешь.
– Короче, Склифосовский, – снова напомнил я.
– Ладно, записывай. 1 сентября сего года из этого ствола был застрелен председатель компании «Оманид-Инвест» Сергей Яхонтов.
– Адрес есть, где грохнули?
– Да, пиши.
Записав адрес, я произнес:
– Завтра я привезу пузырь и заберу ствол. Твоя коллекция без него перебьется. И самое главное, Просперушка, не говори никому, не надо…
Повесив трубку, я задумался. Яхонтов, Яхонтов. Да, история была громкая. Пресса не успокаивалась целую неделю.
С полгода назад Яхонтов учредил инвестиционную контору «Оманид-Инвест» и, пообещав вкладчикам то ли шестьсот, то ли семьсот процентов годовых, начал собирать денежки с частных лиц и компаний. Я хорошо помнил телевизионную рекламу «Оманид-Инвест» – маленький мальчик бросает в землю зернышко, а повзрослев, снимает с выросшей яблони золотые яблочки. Умильная сценка. «Зерна вашего вклада мы превратим в золотые яблоки».
Яхонтов обещал вкладывать средства сограждан в операции с недвижимостью, но никто этого не проверял, а наобещать можно чего угодно. Каким образом Яхонтов «растил яблочки», было известно только ему одному, и как он использовал «зернышки» вкладчиков, не знали даже сотрудники его фирмы, коих, как впоследствии оказалось, было не так уж и много.
Факт тот, что, когда вкладчики, обеспокоенные недавним крахом одной крупной инвестиционной конторы, решили на всякий случай поинтересоваться, как там поживают их проценты и растут ли они с обещанной скоростью, то, приехав по месту юридического адреса «Оманида», они обнаружили давным-давно закрытый на ремонт детский садик, в котором, наверное, и воспитывался тот мальчик, что так щедро кидался зернышками.
А спустя некоторое время был найден и сам Яхонтов, застреленный в снимаемой им квартире. Личность, как оказалось, весьма примечательная – сорока с небольшим лет от роду, не имеющий прописки, зато с двумя судимостями за мошенничество в послужном списке.
Само собой, «зернышки» незадачливых инвесторов бесследно испарились. А «посевных» накопилось так себе, ничего… Амбар как раз хватило бы заполнить. Всего-навсего – десять миллиардов. Или что-то около того. Поэтому облапошенные граждане подняли легкий шум, грозивший перейти в уличные манифестации, чего городскому управлению только и не хватало.
Пару раз я заходил к Женьке в отдел, но он, как баррикадой обложившись бумагами и делами, лишь скулил: «Ну ты же видишь! Но если что, то я сразу…»
Конечно, конечно, Евгений. Я тебя понимаю. И ни в чем не упрекаю. Система формирует личность. Кого-то быстрее, кого-то медленнее под себя подминает. Ты долго держался, я знаю. Может, чересчур долго.
Вике я честно поведал историю с ограблением, опустив лишь подробности о повешенном на меня долге.
Сегодня я не поехал к ней, решив потосковать в одиночестве, а заодно вынести помойное ведро с двухнедельным грузом отходов. Что тараканов-то плодить из-за каких-то тридцати миллионов? Завтра у меня законный выходной, и я должен быть морально готовым к проведению дальнейших поисков, а в грязной квартире подготовка проходит неважно.
Разобравшись с помойкой, я полистал «Криминальную хронику», убедился, что после моего ухода из милиции количество убийств, разбоев и махинаций с ценными бумагами ничуть не уменьшилось, и, успокоенный этим фактом, решил вздремнуть на диванчике.
Мелодичная трель телефона, донесшаяся из прихожей, несколько нарушила мои сладкие планы и, чертыхаясь про себя, я побрел к аппарату.
– Ларин, где тебя черти носят?!
– Черти носили меня на помойку, мусор вместе выкидывали.
– Ларин, ты халявщик! Был, есть и будешь! Намек понятен?
– Еще одну «сопроводиловку» тащить?
– Совершенно в дырочку.
– Что-нибудь высветил?
– А стал бы я в это время тебе звонить? Заметь, каждый день проверяю кучу официально изъятого оружия и ни фига! А тут… Будь ты сейчас в органах, то приказ на мое поощрение лежал бы уже на столе у шефа и ждал мановения его царственной ручки. А теперь? Спасибо и пузырь. Обидно…
– Короче, Просперо, после сочтемся. Где «ствол» засвечен?
– Он не просто засвечен, радость моя. Он крупно засвечен. Дело на контроле в МВД и мэрии. Сечешь? А ты мне даже не говоришь, откуда ствол. Старый, по-моему, ты играешь с огнем да еще и меня в это дело впутываешь.
– Короче, Склифосовский, – снова напомнил я.
– Ладно, записывай. 1 сентября сего года из этого ствола был застрелен председатель компании «Оманид-Инвест» Сергей Яхонтов.
– Адрес есть, где грохнули?
– Да, пиши.
Записав адрес, я произнес:
– Завтра я привезу пузырь и заберу ствол. Твоя коллекция без него перебьется. И самое главное, Просперушка, не говори никому, не надо…
Повесив трубку, я задумался. Яхонтов, Яхонтов. Да, история была громкая. Пресса не успокаивалась целую неделю.
С полгода назад Яхонтов учредил инвестиционную контору «Оманид-Инвест» и, пообещав вкладчикам то ли шестьсот, то ли семьсот процентов годовых, начал собирать денежки с частных лиц и компаний. Я хорошо помнил телевизионную рекламу «Оманид-Инвест» – маленький мальчик бросает в землю зернышко, а повзрослев, снимает с выросшей яблони золотые яблочки. Умильная сценка. «Зерна вашего вклада мы превратим в золотые яблоки».
Яхонтов обещал вкладывать средства сограждан в операции с недвижимостью, но никто этого не проверял, а наобещать можно чего угодно. Каким образом Яхонтов «растил яблочки», было известно только ему одному, и как он использовал «зернышки» вкладчиков, не знали даже сотрудники его фирмы, коих, как впоследствии оказалось, было не так уж и много.
Факт тот, что, когда вкладчики, обеспокоенные недавним крахом одной крупной инвестиционной конторы, решили на всякий случай поинтересоваться, как там поживают их проценты и растут ли они с обещанной скоростью, то, приехав по месту юридического адреса «Оманида», они обнаружили давным-давно закрытый на ремонт детский садик, в котором, наверное, и воспитывался тот мальчик, что так щедро кидался зернышками.
А спустя некоторое время был найден и сам Яхонтов, застреленный в снимаемой им квартире. Личность, как оказалось, весьма примечательная – сорока с небольшим лет от роду, не имеющий прописки, зато с двумя судимостями за мошенничество в послужном списке.
Само собой, «зернышки» незадачливых инвесторов бесследно испарились. А «посевных» накопилось так себе, ничего… Амбар как раз хватило бы заполнить. Всего-навсего – десять миллиардов. Или что-то около того. Поэтому облапошенные граждане подняли легкий шум, грозивший перейти в уличные манифестации, чего городскому управлению только и не хватало.