Привели, короче, посадили оттаивать и трезветь. Михалыч в вечер работал, в дежурку заглянул. А это что за чудо в бороде? Дед Мороз. А в мешочке что? Подарки, наверное. Проверяли? Нет. Проверьте. Проверили. Нашли пару бутылок коньяка и три самопальные хлопушки, сделанные из круглых батареек. Разбудили Деда. Это что такое, мужик? Да хлопушки, ребята. Сам сделал – фейерверк для детей хотел устроить. Я бывший пиротехник – это сейчас Дедом Морозом кормлюсь.
Михалыч не клюнул, старый волк. Проверим, что там за фейерверк. Для начала составьте-ка, мужики, акт изъятия, потом отправьте хлопушки на экспертизу, а пиротехник у нас пока посидит. В камере. Картина была – полный угар.
На следующий день эксперт звонит. Так и так, представленные на экспертизу предметы признаны боеприпасами: кустарного производства, могущими применяться для поражения живой силы. Тротиловый эквивалент не установлен, но ларек кооперативный такая хлопушка запросто разнесет. Хороший фейерверк.
Повезло, что пиротехник при детях не успел ни одной штучки рвануть. Получил дедушка год исправительных работ по двести восемнадцатой с выплатой десяти процентов государству. За изготовление боеприпасов больше полагается, но с учетом личности и обстоятельств подрывник отделался процентами. Как раз сейчас кончит срок мотать. А теперь прикинь – не сунься Михалыч в мешок? Детей бы покалечило. А почему сунулся? Так что «палки» иногда тоже помогают. Они мобилизуют. А тебе с этим стеклом сам Бог велел.
Я тупо смотрю на свой отказник.
Валька едко косит глаз:
– Про этот «отказничок» ты не шибко распространяйся. Не строй из себя героя. Любит молодежь по неопытности покичиться. Не знает, что завтра прилетит очередная комплексная проверка, нагрянет к этой Пушкиной-Лермонтовой и поинтересуется, где же она нашла свои колечки. Ты теперь у Пушкиной тоже на крючке… И даже не у нее. У системы. Ничем не сломать, никакими реформами… А кто вдруг поперек встанет, самого же вот этими отказниками и замордуют. Да ладно, не переживай, а то совсем скис. Не все так плохо. Без нас все равно не обойтись. Кто бандюгов ловить будет? Генералы да проверяющие, что ли? Мы-то без них переживем, а они – без нас?.. Иди, пиши адресную программу.
– Да, Валь, а где мне ее взять? Я территорию еще плохо знаю.
– Ну, это уж совсем элементарно. У Маркова в сейфе гроссбух есть с подучетным элементом. Красного цвета, толстый такой журнал. Вот из него и выпиши десяток адресов. Не ошибешься…
Я сижу на небольшой кухне квартиры Ирины Рябининой и грею замерзшие руки о плоскую паровую батарею. Сегодня ужасный холод. Батарея чуть теплая, оттаиваю я медленно. Сам виноват. Проспал и второпях забыл дома перчатки. Маникюр на таком морозе сходит мгновенно – это очень кстати, что я его никогда не делаю. Ладно, ладно, уж и потрепаться нельзя. Может, автору платят построчно!
Перед ощупыванием батареи я задал сидящей напротив матери Ирины пару вопросов и теперь внимательно выслушиваю ответы.
– Я никогда не поверю в то, что Ирочка была так сильно пьяна. В жизни она, конечно, выпивала, шампанское там, легкое вино. Дни рождения, Новый год.
– Экспертиза – штука точная.
– Не знаю… С чего бы ей напиваться? У нее только все наладилось. Работа, личная жизнь. С первым мужем она и не жила почти. Подонком оказался. Развелись через два месяца после свадьбы. У нее диплом на носу, госэкзамены, а тут такое. Ничего, выдержала. Институт закончила. Распределения сейчас нет, работу трудно найти. Покрутилась с месяц там-сям, а потом вот – страховая компания. И сразу управляющим. Представляете, какая удача?
– Это удивляет. На такую должность первого встречного не возьмут.
– Конечно, конечно. Кажется, ей помогла какая-то сокурсница с института.
– Надо ж! Кто б мне помог стать начальником ГУВД? Собчака прошу-прошу, а он
– молод, Юра, молод, пойми. Зарабатывала Ирина хорошо?
– Да, очень хорошо. Мы и не мечтали о таком.
– А личная жизнь?
– Вы знаете, Ирочка почему-то считала, что с первым мужем у нее не получилось из-за меня. Я, мол, между ними встала. Хотя никак я им не мешала, никак. Это она чтоб себя как-то успокоить… Я ее понимала.
Мать выдержала паузу.
– Ну, и после этого со мной никаких разговоров о мужчинах. Боялась, что я снова сглажу. Но кто-то у нее был. Не так давно появился. Где-то в августе. Я сама почувствовала. Цветы, духи дорогие, да и ожила девочка, Ирочка моя. Сама, правда, ничего не говорила. Кстати, я, когда вещи ее разбирала, нашла кое-что. Пойдемте.
Я отлепил руки от батареи и направился следом за матерью.
Зайдя в небольшую, аккуратно прибранную комнату, она выдвинула ящичек зеркального бюро.
– Вот, смотрите. Наверное, Ирочка купила это в подарок к Новому году.
Женщина протянула мне прозрачную коробочку. В ней лежала изящная и несомненно дорогая заколка для галстука.
– И еще. Это она, наверное, раньше подарила.
Я увидел рекламную открыточку мужской туалетной воды «Пако рабанне», утверждающую, что это лучшее изобретение французских парфюмеров за последние четыреста лет.
– Скажите, фамилия Блюминг вам ничего не говорит? Аркадий Андреевич?
– Нет, никогда не слышала.
Ага, тайная любовь. Сопли в томате. Знаю я эти штучки. Сам не так давно занимался. Чья только идея сделать ее тайной? Блюминга или Рябининой? А может, совместная? Оптовая? Давай, дорогой-дорогая, любить тайно. Чтоб другие не завидовали и не разбили нашего хрупкого счастья. Да хранит Господь нашу любовь!
Блюмингу-то было что скрывать. Человек женатый, занимает серьезную должность. А Ирочке? Чтобы не сглазили? Чепуха. А все-таки скрывала. Интересно, а она сама-то знала, что Акакий Андреевич немножко женат? Вот уж вряд ли. Чего ради ему тогда «Пако рабанне» и заколки дарить? Обычному любовнику вообще ничего дарить не полагается, кроме, собственно, самое себя. Пусть он, жеребец, дарит.
– Еще один вопрос, – перебил я свой внутренний голос голосом внешним. – Накануне аварии у Ирины было все в порядке? Она выглядела как всегда?
Мать села на диван.
– Да, вы правы, она вернулась сильно расстроенной. Со мной почти не разговаривала, прошла сюда и заперлась. Никому не звонила и даже не смотрела «Санта-Барбару». Когда она вышла на кухню, я заметила, что у Ирочки припухли глаза. Она плакала. Потом взяла снотворное из аптечки и опять заперлась в комнате.
Мать достала из кофты белый платочек. Бог мой, неужели Ирина переживала по поводу разбитого лба любимого Блюминга? Можно, конечно, влюбиться до чертиков, но не так же! Ладно, гадать не будем. Главное, есть факт – пришла домой злая. И не просто злая, а до слез злая. Кто ж до слез-то довел? Да он, наверное, и довел. Блюминг. Если в трамвае-троллейбусе обзовут козлом-верблюдом, через полчаса забудешь и к аптечке за снотворным не побежишь.
А на следующий день в «Стикс» заявляется сам обидчик. Да еще с букетом роз. Ага, извиняться пришел. Явку с повинной притаранил. После которой Ирина напивается вдрызг и попадает под машину.
– Вера Сергеевна, а на похоронах Ирины этого неизвестного жениха не было?
– Нет, кроме Саши, бывшего мужа, никто не пришел.
– И с работы?
– Никого не было.
– Заботливый коллектив.
Уж Блюминг мог бы навестить любимую. Верблюд.
Я замечаю на бюро медную фигурку Стрельца.
– Ирина – Стрелец по гороскопу?
– Да, это ее знак.
Юпитер, похоже, не такой сильный дядька. Тут же на трюмо женская сумочка.
– Это Иры?
– Да.
– Можно я взгляну? Меня интересуют только записи.
– Какая теперь разница?.. – устало соглашается мать. – Не пойму, зачем вам все это надо?
Я тактично замалчиваю историю со стеклом и произношу домашнюю заготовку:
– Тот, кто сбил Ирину машиной, скрылся. Понимаете? Его надо искать. Любыми способами.
Женщина безразлично кивает. Я выкладываю из сумочки обычные дамские штучки
– косметику, платочек, кошелек. Связка ключей, пара авторучек, таблетки аспирина. Записной книжки нет. Несколько телефонов на клочках бумаги.
В боковом кармане меня ждет необычная находка. Тоже бумажки, тоже с записями типа «17.00. Таня». Бумажки, да не совсем. Водочные этикетки. Одна от водки «Распутин», вторая – от «России». Миленько. Записи сделаны небрежно, явно наспех. Надо было срочно записать, а под рукой ничего другого не оказалось. Кроме этикеток.
Я поворачиваюсь к женщине:
– Скажите, Вера Сергеевна, цветы, духи и прочее стали появляться в августе. А когда Ирина стала управляющим «Стикса»?
Мать отрывает от глаз платочек и, уже не сдерживая слез, едва слышно произносит:
– На работу?.. На работу Ирочка устроилась тоже в августе… В самом конце.
Наставник, не снимая своего черного пальто, сидел в кабинете и читал газету. Рабочее время в расчет не принималось.
– Как интригующе. Раздел объявлений. «Группа молодых, хорошо подготовленных людей, обладающих всеми необходимыми навыками, предлагает ряд высокооплачиваемых услуг – постоянную охрану фирмы, решение всех спорных вопросов фирмы, а также выполнение разовых поручений». Телефон. Спросить Вадика.
Наставник поднял глаза.
– Ну, что проститутку через газету можно снять, это еще куда ни шло, но чтоб «крышу» бандитскую?… Дожили. Куда РУОП смотрит? Интересно, если нам кого задержать приспичит и мы позвоним, этот Вадик приедет? Фиг вам. Он высокооплачиваемый. Придется нам как-нибудь самим. Во, блин! А дальше-то послушай. «Высококлассный специалист быстро и недорого произведет ликвидацию». Телефон. Спросить Алика. Та-а-ак. Это киллер, что ли? Куда убойный отдел смотрит? Не, я не знаю, что тут можно сказать. Тут, тут ничего нельзя сказать. Кроме одного – «все у нас получится».
Затем Витька хватает трубку и набирает номер.
– А Алика можно? Это насчет ликвидации. Сколько вы берете за работу? Сколько-сколько? Это в баксах? В рублях? По-моему, вы дешевите. Ах, в зависимости от объекта? Интересно. И что, вы действительно можете ликвидировать кого угодно?
По мере выслушивания ответа Витькино лицо вытягивается, как дыня. Через минуту он, не ответив, кладет трубку и вытирает рукой вспотевший лоб.
– Фу ты… Я уж думал, окончательно народ спятил. Этот Алик тараканов и крыс ликвидирует. Идиот, нормального объявления дать не можетnote 4.
В кабинет заглянул помдеж с бумажкой в руках.
– Мужики, в Офонаревск кто телетайп стучал?
Я отвечаю.
– Держи ответ. В следующий раз ставь инициатора запроса, чтобы не бегать и не искать.
Последних слов я уже не слышу, весь поглощенный чтением телеграммы. К завершению процесса лицо мое превращается даже не в дыню, а возможно, в южный фрукт авокадо. Объявление по поводу ликвидации просто детская шалость по сравнению с только что прочитанным…
Все у нас получится… Все у нас получится… Все у нас получится…
Все у нас получится… Маэстро! Вот так! Я сказал!
– Да, Юрок, это сильно. Надо же. Так накопать слабо и ФСК, и ГРУ, не говоря уже о Министерстве внутренних дел. Попыхтят, попыхтят и бросят. Или лет пять копать будут. Но чтоб за неделю?.. Ты – будущая звезда мировой контрразведки. Того и гляди, замычишь от удовольствия.
– Да я не специально, Валь. Михалыч всего десять дней дал. Все из-за стекла этого. Не упади Блюминг, и не было б ничего.
– С этим я целиком и полностью. Вся их деятельность глубоко законспирирована, потому что дорого стоит. Это не дань с ларьков выколачивать и не машины грабить. Здесь порядка на три-четыре выше. И людишки завязаны о-очень большие. Блюминг явно не авторитет. Он где-то на третьей ступени снизу. Да, чудеса.
– Валь, а меня не убьют?
– В общем, запросто. Сам виноват. Не лезь куда не ведено.
– Кто ж знал?
– Можешь сказать мне свою последнюю волю. Бля буду – выполню.
– Спасибо, Валь. Ты хороший мужик.
– Все это прекрасно, но что нам с информацией делать?
– Как что? Михалыч же сказал. Положим перед Блюмингом и пусть думает. Либо стекло в универмаге на себя берет, либо мы доводим информацию до мировой общественности. Я уверен, что он с радостью согласится на первое, и мы записываем в баланс раскрытое хулиганство.
– Слова не мальчика, но мужа! Ты взрослеешь с каждым днем. Блюмингу принципиально надо влепить двести шестую. Потому что привлечем ли мы его за такое, – Валька ткнул пальцем в телеграмму, – это еще вопрос. И люди крутые, да и состава преступления вроде как нет. Ну, получил незаконным путем лицензию, ну и что? Какой состав? Ничего, по двести шестой-второй тоже срок приличный. Попервости мало не покажется.. Вызывай этого ухаря на завтра. Потолкуем. Каждому Мориарти своего Холмса, каждому Блюмингу – Иванова.
– Здравствуйте, дорогой товарищ Блюминг Аркадий Андреевич. С наступающим вас Новым годом.
– Вас также. Вы, надеюсь, нашли мои документы?
– Не-а.
– Тогда я не понимаю цели моего вызова.
– Ну как же? А стекло? В универмаге? Что, уже забыли?
Блюминг темно-зеленеет.
– Че-го?
– То-го. Вы по-прежнему утверждаете, что разбили его нечаянно? Вижу, вижу – утверждаете. И давайте без жестов. Меньше пальцев. Слова есть. В таком случае я попытаюсь доказать обратное – стекло было разбито умышленно, из самых хулиганских побуждений, с целью выказать явное неуважение к обществу и оскорбить человеческое достоинство!
Я украдкой смотрю на Щеглова. Тот утвердительно кивает. Я играю белыми.
– Итак, начинаю. Год назад вы, уважаемый Аркадий Андреевич, учредили небезызвестную нам компанию «Фаворит» с целью закупок фармацевтического сырья на Западе для поставок на отечественные предприятия. Очень, очень благородное начинание. Нам дорого здоровье нации. Молодцом!
Помимо остального, мы закупаем и бормотал – сырье, содержащее всякие там запретные вещества. Скажем прямо: наркотики. Но, вероятно, у вас в Министерстве здравоохранения весьма неплохие связи. А может, и наоборот. Там у кого-то варит головушка, а вы так – на подхвате. Шестерка-лопушок. Как бы там ни было, лицензия на закупки бормотала у вас в кармане. Или в сейфе. Это не столь важно. И конечно же, каждый грамм бормотала на строжайшем учете, не так ли? Не дай Бог ревизия, не дай Бог недостача, никаких взяток не напасешься! В принципе столько дать можно, но не нужно. Лучше обойтись. Вся отчетная документация в строжайшем порядке! Верно? Взять хотя бы фармацевтический завод в прекрасном городе Офонаревске. Пожалуйста! Сдал-принял, отпечатки пальцев!
Лицо Блюминга из темно-зеленого перекрашивается в землисто-бурый. Порядком севший голосок пытается что-то там жалобно лепетать.
– Ну… Ну и что? А к чему все это?
Мой голос зато бодр и свеж, как морозное утро. Ми-ин-то-он!!!
– Сколько ж бормотала вы отправили в Офонаревск, уважаемый? А?!
– Я не могу ответить сразу. Надо поднимать документы.
– Не надо поднимать документы! Надо бы поднять дубину да огреть кое-кого от души! В Офонаревск, уважаемый, вы не отправили ни грамма! По той простой причине, что никакого фармацевтического завода в Офонаревске не существует! Еще раз с Новым годом, Акакий Андреевич!
Моя рука торжественно подносит к носу директора телеграмму.
– А куда же девается бормотал, а, Аркадий Андреевич? Стоит ли нам искать? Вдруг повезет, найдем? Но это ведь может кое-кому не понравиться. Тем, кто вами управляет. Завалили дело, понимаешь ли, надо наказать методом ликвидации. Ошибки? Их надо не исправлять! Их надо смывать! Кровью!!! Я еще не вспоминаю Рябинину…
– Что, что вам надо? Можете назвать любую сумму.
– Прямо так уж и любую! Вот глядите, товарищ Блюминг.
Не вынимая «беломорины», я раздвигаю бумаги на столе и рисую круг.
– Это круг. А куда ни кинь – везде клинья. Согласны?
Валька уважительно глядит в мою сторону.
– Согласен, – выдавливает Блюминг.
– А я вам больше скажу. Из двух зол всегда выбирают третье!!!
Если б Щеглов был в шляпе, он бы ее снял.
Я продолжаю бить, не давая противнику ни секунды роздыху. (Иван-царевич, дай мне роздыху! А вот уж … тебе, Змей Горыныч!)
– Вы с этой книжкой никогда знакомы не были, товарищ? – Я достаю из стола уголовный кодекс.
Ага! Вот она, разгадка! Блюминг неожиданно валится со стула. Вот почему Васька всем задержанным кодекс демонстрирует! И падают они не потому, что их дуплят или в стульях винтов нет, а потому, что боятся они, гады, силы нашего закона! Самого законного закона в мире!
Я не подаю поверженному в пыль Блюмингу руки. Щеглов тем более.
– Я же, кажется, ясно сказал в начале встречи, чего от вас хочу. Честного рассказа о разбитом стекле. Честного и откровенного! Как на духу, как на исповеди! Тогда мы забываем про Офонаревск.
– Хорошо. Я действительно специально разбил стекло.
– Еще бы! И не только разбили стекло, но и оскорбили продавщицу матерными фразами. Было?!
– Было.
– То-то. Надеюсь, вы были пьяны?
– Да.
– Что пили?
– Кажется, водку и шампанское. Не рассчитал силенок, извините.
– Бывает. А зачем ударили по лицу пытавшуюся задержать вас начальницу трикотажного отдела?
– Я не бил.
– Как не бил?! Да ты чего, мужик, шутки решил с законом пошутить?!
– Хорошо, хорошо. Я ударил, но не сильно. Так, чисто формально.
– Формально, неформально, а отвечать придется. В камеру, хулиган!
Мы помогаем упавшему подняться и тащим его в дежурную часть.
Вернувшись в кабинет, я потираю руки.
– Как мы его, а, Валь? Получит теперь Акакий на всю катушку.
– Да, можно вызывать дознавателяnote 5. Пускай арестовывает директора. Хулиганам место в тюрьме.
– И заметь, Валь, мы его ни в чем не обманули. Мы играем честно.
Я рву телеграмму и выкидываю в корзину. Валька горестно машет рукой:
– Эх, жалко. Найти бы того, кому они бормотал сплавляют. Да не можем. За базар отвечаем. Джентльмены.
– Конечно, мы не будем искать. Потому что я уже нашел.
Валька недоверчиво смотрит на меня. Думает, шучу.
– Никому Блюминг бормотал не сдавал. Он использовал его сам. Для производства опупена. Под контролем старших братьев по разуму, конечно.
– И где он его производит? У себя на кухне?
– Нет, нет, на кухне тесно, да и родня мешает. Неподалеку имеется интересная страховая компания «Стикс», возглавляемая до недавнего времени безвременно ушедшей от нас Рябининой Ириной Алексеевной. «Стикс» занимает половину этажа небольшого жилого дома, но страхуются клиенты только в одной комнате. Страхуются, кстати, от всякой чепухи – от селей, оползней, наводнений и прочих малораспространенных в наших краях явлений. Чтоб народ не очень-то рвался в «Стикс» – лишние разговоры ни к чему.
Все остальное помещение предоставлено для переработки бормотала в опупен. Процесс трудоемкий, кропотливый, требует соответствующего оборудования. Которое сразу бросается в глаза людям сведущим.
– Погоди, что значит «безвременно ушедшая» Рябинина?
– Тут разговор особый. Я думаю, она сама жертва и, возможно, не знала, что в «Стиксе» варят опупен. «Стикс» открылся в августе этого года. Блюмингу понадобился управляющий. Лучше подставной, ничего не знающий. Конспирация – ГРУ позавидует. Никаких лишних языков. Управляющий должен быть симпатичен и глуп. К симпатичным людям меньше вопросов, они сами по себе отвлекают внимание. Помнишь Петю Ручникова?
Где Блюминг склеил Рябинину, я понятия не имею. Это и не главное. Рябинина удовлетворяла всем перечисленным требованиям. Но скрыть от нее присутствие подпольной лаборатории было нереально. Не совсем же дура.
Я предполагаю, что Блюминг открыл ей истинную причину существования «Стикса» – но с небольшой оговоркой. Мы, Ирочка, будем производить там водку. Всего лишь водку. Пока подпольно. Лицензия очень дорого стоит, понимаешь, любимая. Годик поработаем так, а уж потом и открыто развернемся. Водка качественная, ты не сомневайся. Никого не отравим.
Обстава наверняка не только от Рябининой, но и от возможных казусов. Мало ли ситуаций, мало ли подглядят. И если вдруг нагрянут враги, то вряд ли они разберутся. Очередная подвальная шушера разливает самопальную водку. Водку изымут, шушеру разгонят, а на бормотал даже внимания не обратят. И все!
Поэтому сейчас наши ОМОНы, ОНОНы и всякие прочие ШМОНы наверняка найдут в «Стиксе» кучу бутылок, этикеток, пробок. А может, уже нашли.
– Ты успел стукануть?
– Еще вчера. Так что перед Блюмингом я чист. Я не буду копать дальше, как и обещал. Но ты не дослушал. Рябинина по уши втрескалась в Блюминга. Может, он рассчитывал на это, может, нет. Наверняка для нее он был одиноким, трепетным мужчинкой, ищущим счастья. Да вот же я, Аркаша, счастье твое. Блюминг отвечал опять с оговоркой. Давай, любовь моя, о наших отношениях не трепаться, на людях не целоваться и рекламы по телеку не давать.
Неделю назад они идут в универмаг покупать Аркаше галстук. Аркаша не смотрит под ноги и на выходе бьет стекло лбом. Дальше согласно руководящей директиве в дело вступаю я.
А Блюминг, испортив себе праздничное настроение, портит его и Рябининой. Может, из-за безвкусного галстука, может, из-за того, что Ирина записалась в понятые, а может, еще из-за чего. Мало ли в современном мире катаклизмов. Короче, в морды вцепились, сопли размазали.
На следующий день Блюминг, утерев сопли, покупает розы и бежит к обиженной мадонне. Прости, прости меня, дурака, хочешь я сейчас станцую, как Майкл Джексон. На пороге «Стикса» «танцор» сталкивается со мной. Я, к сожалению, был нерасторопен и простодушен, поэтому поздоровался да еще сдуру объяснил, что хотел бы увидеть нашу общую знакомую.
Дальше одни догадки. Блюминг снова рассвирепел, закипел и танцевать перед мадонной не стал. Ну а чтоб мадонна никуда не побежала или мне, к примеру, ничего лишнего не брякнула, необходимо и достаточно нейтрализовать ее каким-нибудь несчастным случаем. Что наверняка и было проделано, потому что вряд ли Рябинина сама легла под колеса, как Анна Каренина. Скорее всего ее уже мертвой или полумертвой положили, а потом переехали. Блюминг не мог рисковать, слишком серьезные люди завязаны в этой афере с бормоталом. Получить лицензию без всяких преград и проверок… Правильно, очень высокий уровень.
Вот, пожалуй, и все. Такой «Фаворит», понимаешь. Правильно Михалыч сказал: чтобы распознать дерьмо, надо в него ступить. И главное ведь, не руби мы «палки», торговал бы Блюминг своим опупеном, подрывая здоровье нации. Парадокс системы. Вроде плохо, но… хорошо! Все у нас получится! Лишь бы народ почаще падал на льду. А мы уж разберемся, кто нечаянно, а кто специально.
Одно обидно, что ни связь со «Стиксом», ни убийство Рябининой нам Блюмингу не доказать. Увы, догадки в судах в расчет не берутся. Поэтому верно – пусть мотает срок по хулиганству, тем более вряд ли ему дадут досидеть спокойно. Попадет он где-нибудь нечаянно под спиленную сосну или перегреется в зоновской бане. Светлая память.
Запиликал Валькин навороченный телефон. Щеглов снял трубку.
– Это тебя.
Через минуту я положил трубку на место.
– Ну, чудаки, предупреждал ведь: ничего в рот не брать. Как дети малые. Разнесли в пух и перья «Стикс», всех по полу разложили, но зачем опупен-то пробовать на зуб? Двоих то ли из ОМОНа, то ли из ОНОНа пришлось на «скорой» отправлять, чтобы желудки промыть. Иначе ведь втянутся. Ладно, Валь, я пойду Михалычу доложусь да материал подготовлю для дознавателя. Придется еще раз в универмаг сгонять, по новой персонал допросить. С учетом неожиданно открывшихся обстоятельств. Тебе к Новому году ничего прикупить не надо? Туалетную воду «Пако рабанне» или галстук от Версаччи? Могу по пути.
Михалыч сидит за своим столом и держится за голову. Увидев меня, он нервно дергается и вскакивает.
– Ага! Ты где был?
– Да у Щеглова сидел, с материалом обрешались.
– Ты что ж, умник, за адресную программу вчера дал?
У меня учащается пульс в предчувствии чего-то нехорошего. Так и тахикардию нажить можно.
– Из красной книги. Мне Черненко сказал, что у Маркова там контингент записан.
– Контингент, да не тот! – Михалыч барабанит костяшками пальцев по столу. – Тот контингент записан в зеленой книге. А в красной – стукачи и сочувствующие! Как мне теперь людям в глаза смотреть?! За то, что они нам помогали, им сегодня ОМОН ребра обломал! Хороша благодарность! Ты по своей территории всю агентурную сеть, годами создаваемую, на корню развалил! Будешь теперь заново организовывать. Черт, дал бы два-три адреса и хватит, так нет – почти всю книгу переписал.
– Я думал, чем больше, тем лучше.
Михалыч открывает было рот, но его прерывает телефонный звонок.
– Так, так. Понял. Молоток. Давай домой, отсыпайся. Если с женой возникнут неприятности, позвони, я объясню.
Положив трубку, Зимин меняется в настроении.
– Наконец-то. Я, честно сказать, и не надеялся. Молоток Витька, опер, что сказать.
Я ничего не спрашиваю, боясь опять навлечь на себя гнев. Михалыч, однако, завелся в положительную сторону и отвечает, не дождавшись вопроса:
– Наставник твой чего две недели из штопора не выходил? У нас тут рядом общаги рабочие. Какой-то упырь по вечерам караулил возле них баб одиноких. Там кочегарка есть. Он за нее тетку затащит, трахнет и замочит. Два эпизода за месяц. Витька тогда одну деваху из общаги склеил и к ней подселился. Деваха выпить не промах, Витьке тоже пришлось в роль вживаться. Хорошо, не впустую. Вычислил сегодня суку. Из той же общаги оказался. Вечером тормознем.
Михалыч довольно потер руки и принялся кому-то названивать, полностью забыв и про меня, и про красно-зеленые книги.
Я постоял немного и незаметно вышел.
Вечером я решил заглянуть к Татьяне. Вещей ее я пока не нашел, да и вряд ли когда найду.
Я и сам не знаю, зачем туда иду. Где-то чувствую себя виноватым, где-то жалею ее… Не знаю. Просто иду.
В цветочном магазине выбираю три розы в красивой упаковке, покупаю их и направляюсь к выходу. В дверях небольшая толчея, всем требуются цветы. Улыбнувшись полной даме, я делаю шаг за порог магазина, нога резко проскальзывает вперед, я падаю на шпагат, вою от боли и ударяюсь головушкой о стекло витрины.
Сволочи! Где дворник?! Связки растянуты, я даже подняться не могу. Сверху на лицо обрушивается град стеклянных осколков, больно царапая шкуру. Где-то за спиной охи и вздохи.
«Господи, который человек уже падает, помогите, помогите ему. Молодой человек, вы не ушиблись? У вас лицо в крови».
Розы лежат рядом на снегу в осколках стекла. Срочно вызвать гражданина Пикассо! Пейзаж пропадает.
Я кое-как поднимаюсь. Ко мне плывет женщина в платье со значком «директор». Сейчас придется оправдываться за их же разгильдяйство. Будто песка нет.
И тут краем глаза я замечаю, как молоденькая, симпатичная девочка, только что продавшая мне розы, крутит диск телефона… О Боже! А что я делал в магазине? Покупал цветы. Для кого? Для Татьяны. Какой Татьяны? У которой украли личное имущество, которое странным образом нашлось…
Это означает одно – бомба. На меня можно накопать. На всех можно накопать! Есть повод! Есть зацепка! Сволочи!
Эти бредовые мысли промелькнули в моей ушибленной голове за какую-то долю секунды. В следующее мгновение я отталкиваю полную даму, хватаю упаковку с розами и, несмотря на растянутые связки и опаснейший гололед, раскинув в стороны руки, со всех ног бегу, бегу, бегу…
Михалыч не клюнул, старый волк. Проверим, что там за фейерверк. Для начала составьте-ка, мужики, акт изъятия, потом отправьте хлопушки на экспертизу, а пиротехник у нас пока посидит. В камере. Картина была – полный угар.
На следующий день эксперт звонит. Так и так, представленные на экспертизу предметы признаны боеприпасами: кустарного производства, могущими применяться для поражения живой силы. Тротиловый эквивалент не установлен, но ларек кооперативный такая хлопушка запросто разнесет. Хороший фейерверк.
Повезло, что пиротехник при детях не успел ни одной штучки рвануть. Получил дедушка год исправительных работ по двести восемнадцатой с выплатой десяти процентов государству. За изготовление боеприпасов больше полагается, но с учетом личности и обстоятельств подрывник отделался процентами. Как раз сейчас кончит срок мотать. А теперь прикинь – не сунься Михалыч в мешок? Детей бы покалечило. А почему сунулся? Так что «палки» иногда тоже помогают. Они мобилизуют. А тебе с этим стеклом сам Бог велел.
Я тупо смотрю на свой отказник.
Валька едко косит глаз:
– Про этот «отказничок» ты не шибко распространяйся. Не строй из себя героя. Любит молодежь по неопытности покичиться. Не знает, что завтра прилетит очередная комплексная проверка, нагрянет к этой Пушкиной-Лермонтовой и поинтересуется, где же она нашла свои колечки. Ты теперь у Пушкиной тоже на крючке… И даже не у нее. У системы. Ничем не сломать, никакими реформами… А кто вдруг поперек встанет, самого же вот этими отказниками и замордуют. Да ладно, не переживай, а то совсем скис. Не все так плохо. Без нас все равно не обойтись. Кто бандюгов ловить будет? Генералы да проверяющие, что ли? Мы-то без них переживем, а они – без нас?.. Иди, пиши адресную программу.
– Да, Валь, а где мне ее взять? Я территорию еще плохо знаю.
– Ну, это уж совсем элементарно. У Маркова в сейфе гроссбух есть с подучетным элементом. Красного цвета, толстый такой журнал. Вот из него и выпиши десяток адресов. Не ошибешься…
Я сижу на небольшой кухне квартиры Ирины Рябининой и грею замерзшие руки о плоскую паровую батарею. Сегодня ужасный холод. Батарея чуть теплая, оттаиваю я медленно. Сам виноват. Проспал и второпях забыл дома перчатки. Маникюр на таком морозе сходит мгновенно – это очень кстати, что я его никогда не делаю. Ладно, ладно, уж и потрепаться нельзя. Может, автору платят построчно!
Перед ощупыванием батареи я задал сидящей напротив матери Ирины пару вопросов и теперь внимательно выслушиваю ответы.
– Я никогда не поверю в то, что Ирочка была так сильно пьяна. В жизни она, конечно, выпивала, шампанское там, легкое вино. Дни рождения, Новый год.
– Экспертиза – штука точная.
– Не знаю… С чего бы ей напиваться? У нее только все наладилось. Работа, личная жизнь. С первым мужем она и не жила почти. Подонком оказался. Развелись через два месяца после свадьбы. У нее диплом на носу, госэкзамены, а тут такое. Ничего, выдержала. Институт закончила. Распределения сейчас нет, работу трудно найти. Покрутилась с месяц там-сям, а потом вот – страховая компания. И сразу управляющим. Представляете, какая удача?
– Это удивляет. На такую должность первого встречного не возьмут.
– Конечно, конечно. Кажется, ей помогла какая-то сокурсница с института.
– Надо ж! Кто б мне помог стать начальником ГУВД? Собчака прошу-прошу, а он
– молод, Юра, молод, пойми. Зарабатывала Ирина хорошо?
– Да, очень хорошо. Мы и не мечтали о таком.
– А личная жизнь?
– Вы знаете, Ирочка почему-то считала, что с первым мужем у нее не получилось из-за меня. Я, мол, между ними встала. Хотя никак я им не мешала, никак. Это она чтоб себя как-то успокоить… Я ее понимала.
Мать выдержала паузу.
– Ну, и после этого со мной никаких разговоров о мужчинах. Боялась, что я снова сглажу. Но кто-то у нее был. Не так давно появился. Где-то в августе. Я сама почувствовала. Цветы, духи дорогие, да и ожила девочка, Ирочка моя. Сама, правда, ничего не говорила. Кстати, я, когда вещи ее разбирала, нашла кое-что. Пойдемте.
Я отлепил руки от батареи и направился следом за матерью.
Зайдя в небольшую, аккуратно прибранную комнату, она выдвинула ящичек зеркального бюро.
– Вот, смотрите. Наверное, Ирочка купила это в подарок к Новому году.
Женщина протянула мне прозрачную коробочку. В ней лежала изящная и несомненно дорогая заколка для галстука.
– И еще. Это она, наверное, раньше подарила.
Я увидел рекламную открыточку мужской туалетной воды «Пако рабанне», утверждающую, что это лучшее изобретение французских парфюмеров за последние четыреста лет.
– Скажите, фамилия Блюминг вам ничего не говорит? Аркадий Андреевич?
– Нет, никогда не слышала.
Ага, тайная любовь. Сопли в томате. Знаю я эти штучки. Сам не так давно занимался. Чья только идея сделать ее тайной? Блюминга или Рябининой? А может, совместная? Оптовая? Давай, дорогой-дорогая, любить тайно. Чтоб другие не завидовали и не разбили нашего хрупкого счастья. Да хранит Господь нашу любовь!
Блюмингу-то было что скрывать. Человек женатый, занимает серьезную должность. А Ирочке? Чтобы не сглазили? Чепуха. А все-таки скрывала. Интересно, а она сама-то знала, что Акакий Андреевич немножко женат? Вот уж вряд ли. Чего ради ему тогда «Пако рабанне» и заколки дарить? Обычному любовнику вообще ничего дарить не полагается, кроме, собственно, самое себя. Пусть он, жеребец, дарит.
– Еще один вопрос, – перебил я свой внутренний голос голосом внешним. – Накануне аварии у Ирины было все в порядке? Она выглядела как всегда?
Мать села на диван.
– Да, вы правы, она вернулась сильно расстроенной. Со мной почти не разговаривала, прошла сюда и заперлась. Никому не звонила и даже не смотрела «Санта-Барбару». Когда она вышла на кухню, я заметила, что у Ирочки припухли глаза. Она плакала. Потом взяла снотворное из аптечки и опять заперлась в комнате.
Мать достала из кофты белый платочек. Бог мой, неужели Ирина переживала по поводу разбитого лба любимого Блюминга? Можно, конечно, влюбиться до чертиков, но не так же! Ладно, гадать не будем. Главное, есть факт – пришла домой злая. И не просто злая, а до слез злая. Кто ж до слез-то довел? Да он, наверное, и довел. Блюминг. Если в трамвае-троллейбусе обзовут козлом-верблюдом, через полчаса забудешь и к аптечке за снотворным не побежишь.
А на следующий день в «Стикс» заявляется сам обидчик. Да еще с букетом роз. Ага, извиняться пришел. Явку с повинной притаранил. После которой Ирина напивается вдрызг и попадает под машину.
– Вера Сергеевна, а на похоронах Ирины этого неизвестного жениха не было?
– Нет, кроме Саши, бывшего мужа, никто не пришел.
– И с работы?
– Никого не было.
– Заботливый коллектив.
Уж Блюминг мог бы навестить любимую. Верблюд.
Я замечаю на бюро медную фигурку Стрельца.
– Ирина – Стрелец по гороскопу?
– Да, это ее знак.
Юпитер, похоже, не такой сильный дядька. Тут же на трюмо женская сумочка.
– Это Иры?
– Да.
– Можно я взгляну? Меня интересуют только записи.
– Какая теперь разница?.. – устало соглашается мать. – Не пойму, зачем вам все это надо?
Я тактично замалчиваю историю со стеклом и произношу домашнюю заготовку:
– Тот, кто сбил Ирину машиной, скрылся. Понимаете? Его надо искать. Любыми способами.
Женщина безразлично кивает. Я выкладываю из сумочки обычные дамские штучки
– косметику, платочек, кошелек. Связка ключей, пара авторучек, таблетки аспирина. Записной книжки нет. Несколько телефонов на клочках бумаги.
В боковом кармане меня ждет необычная находка. Тоже бумажки, тоже с записями типа «17.00. Таня». Бумажки, да не совсем. Водочные этикетки. Одна от водки «Распутин», вторая – от «России». Миленько. Записи сделаны небрежно, явно наспех. Надо было срочно записать, а под рукой ничего другого не оказалось. Кроме этикеток.
Я поворачиваюсь к женщине:
– Скажите, Вера Сергеевна, цветы, духи и прочее стали появляться в августе. А когда Ирина стала управляющим «Стикса»?
Мать отрывает от глаз платочек и, уже не сдерживая слез, едва слышно произносит:
– На работу?.. На работу Ирочка устроилась тоже в августе… В самом конце.
Наставник, не снимая своего черного пальто, сидел в кабинете и читал газету. Рабочее время в расчет не принималось.
– Как интригующе. Раздел объявлений. «Группа молодых, хорошо подготовленных людей, обладающих всеми необходимыми навыками, предлагает ряд высокооплачиваемых услуг – постоянную охрану фирмы, решение всех спорных вопросов фирмы, а также выполнение разовых поручений». Телефон. Спросить Вадика.
Наставник поднял глаза.
– Ну, что проститутку через газету можно снять, это еще куда ни шло, но чтоб «крышу» бандитскую?… Дожили. Куда РУОП смотрит? Интересно, если нам кого задержать приспичит и мы позвоним, этот Вадик приедет? Фиг вам. Он высокооплачиваемый. Придется нам как-нибудь самим. Во, блин! А дальше-то послушай. «Высококлассный специалист быстро и недорого произведет ликвидацию». Телефон. Спросить Алика. Та-а-ак. Это киллер, что ли? Куда убойный отдел смотрит? Не, я не знаю, что тут можно сказать. Тут, тут ничего нельзя сказать. Кроме одного – «все у нас получится».
Затем Витька хватает трубку и набирает номер.
– А Алика можно? Это насчет ликвидации. Сколько вы берете за работу? Сколько-сколько? Это в баксах? В рублях? По-моему, вы дешевите. Ах, в зависимости от объекта? Интересно. И что, вы действительно можете ликвидировать кого угодно?
По мере выслушивания ответа Витькино лицо вытягивается, как дыня. Через минуту он, не ответив, кладет трубку и вытирает рукой вспотевший лоб.
– Фу ты… Я уж думал, окончательно народ спятил. Этот Алик тараканов и крыс ликвидирует. Идиот, нормального объявления дать не можетnote 4.
В кабинет заглянул помдеж с бумажкой в руках.
– Мужики, в Офонаревск кто телетайп стучал?
Я отвечаю.
– Держи ответ. В следующий раз ставь инициатора запроса, чтобы не бегать и не искать.
Последних слов я уже не слышу, весь поглощенный чтением телеграммы. К завершению процесса лицо мое превращается даже не в дыню, а возможно, в южный фрукт авокадо. Объявление по поводу ликвидации просто детская шалость по сравнению с только что прочитанным…
Все у нас получится… Все у нас получится… Все у нас получится…
Все у нас получится… Маэстро! Вот так! Я сказал!
– Да, Юрок, это сильно. Надо же. Так накопать слабо и ФСК, и ГРУ, не говоря уже о Министерстве внутренних дел. Попыхтят, попыхтят и бросят. Или лет пять копать будут. Но чтоб за неделю?.. Ты – будущая звезда мировой контрразведки. Того и гляди, замычишь от удовольствия.
– Да я не специально, Валь. Михалыч всего десять дней дал. Все из-за стекла этого. Не упади Блюминг, и не было б ничего.
– С этим я целиком и полностью. Вся их деятельность глубоко законспирирована, потому что дорого стоит. Это не дань с ларьков выколачивать и не машины грабить. Здесь порядка на три-четыре выше. И людишки завязаны о-очень большие. Блюминг явно не авторитет. Он где-то на третьей ступени снизу. Да, чудеса.
– Валь, а меня не убьют?
– В общем, запросто. Сам виноват. Не лезь куда не ведено.
– Кто ж знал?
– Можешь сказать мне свою последнюю волю. Бля буду – выполню.
– Спасибо, Валь. Ты хороший мужик.
– Все это прекрасно, но что нам с информацией делать?
– Как что? Михалыч же сказал. Положим перед Блюмингом и пусть думает. Либо стекло в универмаге на себя берет, либо мы доводим информацию до мировой общественности. Я уверен, что он с радостью согласится на первое, и мы записываем в баланс раскрытое хулиганство.
– Слова не мальчика, но мужа! Ты взрослеешь с каждым днем. Блюмингу принципиально надо влепить двести шестую. Потому что привлечем ли мы его за такое, – Валька ткнул пальцем в телеграмму, – это еще вопрос. И люди крутые, да и состава преступления вроде как нет. Ну, получил незаконным путем лицензию, ну и что? Какой состав? Ничего, по двести шестой-второй тоже срок приличный. Попервости мало не покажется.. Вызывай этого ухаря на завтра. Потолкуем. Каждому Мориарти своего Холмса, каждому Блюмингу – Иванова.
– Здравствуйте, дорогой товарищ Блюминг Аркадий Андреевич. С наступающим вас Новым годом.
– Вас также. Вы, надеюсь, нашли мои документы?
– Не-а.
– Тогда я не понимаю цели моего вызова.
– Ну как же? А стекло? В универмаге? Что, уже забыли?
Блюминг темно-зеленеет.
– Че-го?
– То-го. Вы по-прежнему утверждаете, что разбили его нечаянно? Вижу, вижу – утверждаете. И давайте без жестов. Меньше пальцев. Слова есть. В таком случае я попытаюсь доказать обратное – стекло было разбито умышленно, из самых хулиганских побуждений, с целью выказать явное неуважение к обществу и оскорбить человеческое достоинство!
Я украдкой смотрю на Щеглова. Тот утвердительно кивает. Я играю белыми.
– Итак, начинаю. Год назад вы, уважаемый Аркадий Андреевич, учредили небезызвестную нам компанию «Фаворит» с целью закупок фармацевтического сырья на Западе для поставок на отечественные предприятия. Очень, очень благородное начинание. Нам дорого здоровье нации. Молодцом!
Помимо остального, мы закупаем и бормотал – сырье, содержащее всякие там запретные вещества. Скажем прямо: наркотики. Но, вероятно, у вас в Министерстве здравоохранения весьма неплохие связи. А может, и наоборот. Там у кого-то варит головушка, а вы так – на подхвате. Шестерка-лопушок. Как бы там ни было, лицензия на закупки бормотала у вас в кармане. Или в сейфе. Это не столь важно. И конечно же, каждый грамм бормотала на строжайшем учете, не так ли? Не дай Бог ревизия, не дай Бог недостача, никаких взяток не напасешься! В принципе столько дать можно, но не нужно. Лучше обойтись. Вся отчетная документация в строжайшем порядке! Верно? Взять хотя бы фармацевтический завод в прекрасном городе Офонаревске. Пожалуйста! Сдал-принял, отпечатки пальцев!
Лицо Блюминга из темно-зеленого перекрашивается в землисто-бурый. Порядком севший голосок пытается что-то там жалобно лепетать.
– Ну… Ну и что? А к чему все это?
Мой голос зато бодр и свеж, как морозное утро. Ми-ин-то-он!!!
– Сколько ж бормотала вы отправили в Офонаревск, уважаемый? А?!
– Я не могу ответить сразу. Надо поднимать документы.
– Не надо поднимать документы! Надо бы поднять дубину да огреть кое-кого от души! В Офонаревск, уважаемый, вы не отправили ни грамма! По той простой причине, что никакого фармацевтического завода в Офонаревске не существует! Еще раз с Новым годом, Акакий Андреевич!
Моя рука торжественно подносит к носу директора телеграмму.
– А куда же девается бормотал, а, Аркадий Андреевич? Стоит ли нам искать? Вдруг повезет, найдем? Но это ведь может кое-кому не понравиться. Тем, кто вами управляет. Завалили дело, понимаешь ли, надо наказать методом ликвидации. Ошибки? Их надо не исправлять! Их надо смывать! Кровью!!! Я еще не вспоминаю Рябинину…
– Что, что вам надо? Можете назвать любую сумму.
– Прямо так уж и любую! Вот глядите, товарищ Блюминг.
Не вынимая «беломорины», я раздвигаю бумаги на столе и рисую круг.
– Это круг. А куда ни кинь – везде клинья. Согласны?
Валька уважительно глядит в мою сторону.
– Согласен, – выдавливает Блюминг.
– А я вам больше скажу. Из двух зол всегда выбирают третье!!!
Если б Щеглов был в шляпе, он бы ее снял.
Я продолжаю бить, не давая противнику ни секунды роздыху. (Иван-царевич, дай мне роздыху! А вот уж … тебе, Змей Горыныч!)
– Вы с этой книжкой никогда знакомы не были, товарищ? – Я достаю из стола уголовный кодекс.
Ага! Вот она, разгадка! Блюминг неожиданно валится со стула. Вот почему Васька всем задержанным кодекс демонстрирует! И падают они не потому, что их дуплят или в стульях винтов нет, а потому, что боятся они, гады, силы нашего закона! Самого законного закона в мире!
Я не подаю поверженному в пыль Блюмингу руки. Щеглов тем более.
– Я же, кажется, ясно сказал в начале встречи, чего от вас хочу. Честного рассказа о разбитом стекле. Честного и откровенного! Как на духу, как на исповеди! Тогда мы забываем про Офонаревск.
– Хорошо. Я действительно специально разбил стекло.
– Еще бы! И не только разбили стекло, но и оскорбили продавщицу матерными фразами. Было?!
– Было.
– То-то. Надеюсь, вы были пьяны?
– Да.
– Что пили?
– Кажется, водку и шампанское. Не рассчитал силенок, извините.
– Бывает. А зачем ударили по лицу пытавшуюся задержать вас начальницу трикотажного отдела?
– Я не бил.
– Как не бил?! Да ты чего, мужик, шутки решил с законом пошутить?!
– Хорошо, хорошо. Я ударил, но не сильно. Так, чисто формально.
– Формально, неформально, а отвечать придется. В камеру, хулиган!
Мы помогаем упавшему подняться и тащим его в дежурную часть.
Вернувшись в кабинет, я потираю руки.
– Как мы его, а, Валь? Получит теперь Акакий на всю катушку.
– Да, можно вызывать дознавателяnote 5. Пускай арестовывает директора. Хулиганам место в тюрьме.
– И заметь, Валь, мы его ни в чем не обманули. Мы играем честно.
Я рву телеграмму и выкидываю в корзину. Валька горестно машет рукой:
– Эх, жалко. Найти бы того, кому они бормотал сплавляют. Да не можем. За базар отвечаем. Джентльмены.
– Конечно, мы не будем искать. Потому что я уже нашел.
Валька недоверчиво смотрит на меня. Думает, шучу.
– Никому Блюминг бормотал не сдавал. Он использовал его сам. Для производства опупена. Под контролем старших братьев по разуму, конечно.
– И где он его производит? У себя на кухне?
– Нет, нет, на кухне тесно, да и родня мешает. Неподалеку имеется интересная страховая компания «Стикс», возглавляемая до недавнего времени безвременно ушедшей от нас Рябининой Ириной Алексеевной. «Стикс» занимает половину этажа небольшого жилого дома, но страхуются клиенты только в одной комнате. Страхуются, кстати, от всякой чепухи – от селей, оползней, наводнений и прочих малораспространенных в наших краях явлений. Чтоб народ не очень-то рвался в «Стикс» – лишние разговоры ни к чему.
Все остальное помещение предоставлено для переработки бормотала в опупен. Процесс трудоемкий, кропотливый, требует соответствующего оборудования. Которое сразу бросается в глаза людям сведущим.
– Погоди, что значит «безвременно ушедшая» Рябинина?
– Тут разговор особый. Я думаю, она сама жертва и, возможно, не знала, что в «Стиксе» варят опупен. «Стикс» открылся в августе этого года. Блюмингу понадобился управляющий. Лучше подставной, ничего не знающий. Конспирация – ГРУ позавидует. Никаких лишних языков. Управляющий должен быть симпатичен и глуп. К симпатичным людям меньше вопросов, они сами по себе отвлекают внимание. Помнишь Петю Ручникова?
Где Блюминг склеил Рябинину, я понятия не имею. Это и не главное. Рябинина удовлетворяла всем перечисленным требованиям. Но скрыть от нее присутствие подпольной лаборатории было нереально. Не совсем же дура.
Я предполагаю, что Блюминг открыл ей истинную причину существования «Стикса» – но с небольшой оговоркой. Мы, Ирочка, будем производить там водку. Всего лишь водку. Пока подпольно. Лицензия очень дорого стоит, понимаешь, любимая. Годик поработаем так, а уж потом и открыто развернемся. Водка качественная, ты не сомневайся. Никого не отравим.
Обстава наверняка не только от Рябининой, но и от возможных казусов. Мало ли ситуаций, мало ли подглядят. И если вдруг нагрянут враги, то вряд ли они разберутся. Очередная подвальная шушера разливает самопальную водку. Водку изымут, шушеру разгонят, а на бормотал даже внимания не обратят. И все!
Поэтому сейчас наши ОМОНы, ОНОНы и всякие прочие ШМОНы наверняка найдут в «Стиксе» кучу бутылок, этикеток, пробок. А может, уже нашли.
– Ты успел стукануть?
– Еще вчера. Так что перед Блюмингом я чист. Я не буду копать дальше, как и обещал. Но ты не дослушал. Рябинина по уши втрескалась в Блюминга. Может, он рассчитывал на это, может, нет. Наверняка для нее он был одиноким, трепетным мужчинкой, ищущим счастья. Да вот же я, Аркаша, счастье твое. Блюминг отвечал опять с оговоркой. Давай, любовь моя, о наших отношениях не трепаться, на людях не целоваться и рекламы по телеку не давать.
Неделю назад они идут в универмаг покупать Аркаше галстук. Аркаша не смотрит под ноги и на выходе бьет стекло лбом. Дальше согласно руководящей директиве в дело вступаю я.
А Блюминг, испортив себе праздничное настроение, портит его и Рябининой. Может, из-за безвкусного галстука, может, из-за того, что Ирина записалась в понятые, а может, еще из-за чего. Мало ли в современном мире катаклизмов. Короче, в морды вцепились, сопли размазали.
На следующий день Блюминг, утерев сопли, покупает розы и бежит к обиженной мадонне. Прости, прости меня, дурака, хочешь я сейчас станцую, как Майкл Джексон. На пороге «Стикса» «танцор» сталкивается со мной. Я, к сожалению, был нерасторопен и простодушен, поэтому поздоровался да еще сдуру объяснил, что хотел бы увидеть нашу общую знакомую.
Дальше одни догадки. Блюминг снова рассвирепел, закипел и танцевать перед мадонной не стал. Ну а чтоб мадонна никуда не побежала или мне, к примеру, ничего лишнего не брякнула, необходимо и достаточно нейтрализовать ее каким-нибудь несчастным случаем. Что наверняка и было проделано, потому что вряд ли Рябинина сама легла под колеса, как Анна Каренина. Скорее всего ее уже мертвой или полумертвой положили, а потом переехали. Блюминг не мог рисковать, слишком серьезные люди завязаны в этой афере с бормоталом. Получить лицензию без всяких преград и проверок… Правильно, очень высокий уровень.
Вот, пожалуй, и все. Такой «Фаворит», понимаешь. Правильно Михалыч сказал: чтобы распознать дерьмо, надо в него ступить. И главное ведь, не руби мы «палки», торговал бы Блюминг своим опупеном, подрывая здоровье нации. Парадокс системы. Вроде плохо, но… хорошо! Все у нас получится! Лишь бы народ почаще падал на льду. А мы уж разберемся, кто нечаянно, а кто специально.
Одно обидно, что ни связь со «Стиксом», ни убийство Рябининой нам Блюмингу не доказать. Увы, догадки в судах в расчет не берутся. Поэтому верно – пусть мотает срок по хулиганству, тем более вряд ли ему дадут досидеть спокойно. Попадет он где-нибудь нечаянно под спиленную сосну или перегреется в зоновской бане. Светлая память.
Запиликал Валькин навороченный телефон. Щеглов снял трубку.
– Это тебя.
Через минуту я положил трубку на место.
– Ну, чудаки, предупреждал ведь: ничего в рот не брать. Как дети малые. Разнесли в пух и перья «Стикс», всех по полу разложили, но зачем опупен-то пробовать на зуб? Двоих то ли из ОМОНа, то ли из ОНОНа пришлось на «скорой» отправлять, чтобы желудки промыть. Иначе ведь втянутся. Ладно, Валь, я пойду Михалычу доложусь да материал подготовлю для дознавателя. Придется еще раз в универмаг сгонять, по новой персонал допросить. С учетом неожиданно открывшихся обстоятельств. Тебе к Новому году ничего прикупить не надо? Туалетную воду «Пако рабанне» или галстук от Версаччи? Могу по пути.
Михалыч сидит за своим столом и держится за голову. Увидев меня, он нервно дергается и вскакивает.
– Ага! Ты где был?
– Да у Щеглова сидел, с материалом обрешались.
– Ты что ж, умник, за адресную программу вчера дал?
У меня учащается пульс в предчувствии чего-то нехорошего. Так и тахикардию нажить можно.
– Из красной книги. Мне Черненко сказал, что у Маркова там контингент записан.
– Контингент, да не тот! – Михалыч барабанит костяшками пальцев по столу. – Тот контингент записан в зеленой книге. А в красной – стукачи и сочувствующие! Как мне теперь людям в глаза смотреть?! За то, что они нам помогали, им сегодня ОМОН ребра обломал! Хороша благодарность! Ты по своей территории всю агентурную сеть, годами создаваемую, на корню развалил! Будешь теперь заново организовывать. Черт, дал бы два-три адреса и хватит, так нет – почти всю книгу переписал.
– Я думал, чем больше, тем лучше.
Михалыч открывает было рот, но его прерывает телефонный звонок.
– Так, так. Понял. Молоток. Давай домой, отсыпайся. Если с женой возникнут неприятности, позвони, я объясню.
Положив трубку, Зимин меняется в настроении.
– Наконец-то. Я, честно сказать, и не надеялся. Молоток Витька, опер, что сказать.
Я ничего не спрашиваю, боясь опять навлечь на себя гнев. Михалыч, однако, завелся в положительную сторону и отвечает, не дождавшись вопроса:
– Наставник твой чего две недели из штопора не выходил? У нас тут рядом общаги рабочие. Какой-то упырь по вечерам караулил возле них баб одиноких. Там кочегарка есть. Он за нее тетку затащит, трахнет и замочит. Два эпизода за месяц. Витька тогда одну деваху из общаги склеил и к ней подселился. Деваха выпить не промах, Витьке тоже пришлось в роль вживаться. Хорошо, не впустую. Вычислил сегодня суку. Из той же общаги оказался. Вечером тормознем.
Михалыч довольно потер руки и принялся кому-то названивать, полностью забыв и про меня, и про красно-зеленые книги.
Я постоял немного и незаметно вышел.
Вечером я решил заглянуть к Татьяне. Вещей ее я пока не нашел, да и вряд ли когда найду.
Я и сам не знаю, зачем туда иду. Где-то чувствую себя виноватым, где-то жалею ее… Не знаю. Просто иду.
В цветочном магазине выбираю три розы в красивой упаковке, покупаю их и направляюсь к выходу. В дверях небольшая толчея, всем требуются цветы. Улыбнувшись полной даме, я делаю шаг за порог магазина, нога резко проскальзывает вперед, я падаю на шпагат, вою от боли и ударяюсь головушкой о стекло витрины.
Сволочи! Где дворник?! Связки растянуты, я даже подняться не могу. Сверху на лицо обрушивается град стеклянных осколков, больно царапая шкуру. Где-то за спиной охи и вздохи.
«Господи, который человек уже падает, помогите, помогите ему. Молодой человек, вы не ушиблись? У вас лицо в крови».
Розы лежат рядом на снегу в осколках стекла. Срочно вызвать гражданина Пикассо! Пейзаж пропадает.
Я кое-как поднимаюсь. Ко мне плывет женщина в платье со значком «директор». Сейчас придется оправдываться за их же разгильдяйство. Будто песка нет.
И тут краем глаза я замечаю, как молоденькая, симпатичная девочка, только что продавшая мне розы, крутит диск телефона… О Боже! А что я делал в магазине? Покупал цветы. Для кого? Для Татьяны. Какой Татьяны? У которой украли личное имущество, которое странным образом нашлось…
Это означает одно – бомба. На меня можно накопать. На всех можно накопать! Есть повод! Есть зацепка! Сволочи!
Эти бредовые мысли промелькнули в моей ушибленной голове за какую-то долю секунды. В следующее мгновение я отталкиваю полную даму, хватаю упаковку с розами и, несмотря на растянутые связки и опаснейший гололед, раскинув в стороны руки, со всех ног бегу, бегу, бегу…