Кларк Артур Чарльз. Сад Рамы (Rama - 3)

   Разговор их нарушило объявление - вагончик канатной дороги готов был отвезти своих пассажиров обратно в город. Извинившись, Наи поднялась с места. Кэндзи присоединился к группе. Приглядываясь к нему издали, Наи не могла отвести взгляд от этих проницательных глаз. "Невероятно, размышляла она, - я еще не видела глаз, настолько чистых и полных любознательности".
   Вновь она увидела эти глаза в понедельник днем, когда явилась в гостиницу Дусит Тхани в Чиангмае для собеседования, и с удивлением обнаружила перед собой сидящего за столом Кэндзи с эмблемой МКА на рубашке. Наи поначалу смутилась.
   - До субботы я не смотрел ваших документов, заверяю вас, - извинился Кэндзи. - Если бы я знал, что вы подали заявление, то, конечно, направился бы по другому маршруту.
   Беседа прошла гладко. Кэндзи в основном хвалил ее учебные достижения действительно отменные - и добровольную работу в детских приютах Лампанга и Чиангмая. Наи честно призналась, что не испытывает "всепоглощающей страсти" к космическим путешествиям, но считает себя по природе "склонной к приключениям" и вызвалась лететь на Марс, поскольку эта работа позволит ей обеспечить семью.
   Перед концом собеседования наступила пауза.
   - Можно идти? - спросила Наи, приподнимаясь в кресле.
   - Еще один вопрос, - произнес Кэндзи Ватанабэ с внезапной застенчивостью. - Быть может, вы поможете мне растолковать один сон?
   Наи улыбнулась.
   - Слушаю, - сказала она.
   Кэндзи глубоко вздохнул.
   - В ночь на субботу мне приснилось, что я попал в джунгли - куда-то к подножию Дой-Сутхеп. Я понял это потому, что где-то наверху видна была золотая чеди. Раздвигая ветви, я бросился искать дорогу, и тут путь мне преградил огромный питон, растянувшийся на толстой ветви примерно на уровне моих глаз. "Куда ты идешь?" - спросил меня питон. "Я ищу мою милую", - ответил я. "Она на вершине горы", - проговорил змей. Тут джунгли кончились, и от их края, освещенный солнечным светом, я поглядел на вершину Дой-Сутхеп. Там стояла симпатия моих юных лет Кейко Муросава и махала мне рукой. Я обернулся и поглядел на питона. "Гляди еще", - сказал он. И когда я второй раз обернулся к горе, лицо женщины преобразилось. Кейко исчезла, а с вершины Дой-Сутхеп махали мне вы.
   Кэндзи умолк на несколько секунд.
   - Я никогда еще не видел настолько необычного и яркого сна и подумал, что...
   Слушая слова Кэндзи, Наи ощущала, как по ее руке бегают мурашки, и окончание истории - то, что она, Наи Буатонг, будет махать с вершины горы, - поняла прежде, чем он договорил. Наи подалась вперед в своем кресле и, помедлив, сказала.
   - Мистер Ватанабэ, надеюсь, что ничем не обижу вас...
   Наи недолго молчала и, избегая его взгляда, проговорила:
   - У нас, тайцев, есть знаменитая поговорка: если с человеком во сне говорит змея, значит, он встретил мужчину или женщину, на которой должен жениться.
   "Ответ я получила через шесть недель, - вспоминала Наи, по-прежнему сидя во дворе храма Чаматеви в Лампанге. - Пакет с материалами МКА пришел через три дня. А с ним - цветы от Кэндзи".
   Сам он объявился в Лампанге к следующему уик-энду.
   - Прошу прощения за то, что не звонил и не писал, - извинился он, - но прежде чем завязывать отношения, надо было удостовериться, что вы тоже летите на Марс.
   В воскресенье вечером он сделал ей предложение, и Наи сразу же согласилась. Поженились они в Киото - через три месяца. Семья Ватанабэ любезно оплатила дорогу в Японию сестрам Наи и еще троим ее тайским подружкам. Мать ехать не могла; к сожалению, некому было присмотреть за отцом.
   Тщательно перебрав недавние события своей жизни, Наи, наконец, приступила к медитации. Через тридцать минут она пришла в состояние счастливого и ясного ожидания начала новой, неизведанной жизни. Солнце только что встало, и в храме появились люди. Она медленно пошла вдоль стен, впитывая последние мгновения, проведенные ею в родном селении.
   Внутри основного вихарна [место молитв буддийских монахов], положив приношение на алтарь и воскурив благовония, Наи принялась внимательно изучать росписи на стенах, которые видела уже столько раз. Панно рассказывали историю жизни королевы Чаматеви, единственной ее героини начиная с самого детства. В VII веке у каждого племени, обитавшего в районе Лампанга, была своя культура; они часто ссорились и воевали. Общего в ту пору у них было немного - одна только легенда, миф о юной королеве, что явится с юга "на огромных слонах" и объединит все племена в королевство Харипунджайя.
   Чаматеви было всего лишь двадцать три года, когда старый прорицатель назвал ее будущей королевой Харипунджайя и послал за ней с севера. Принцесса монов была молода и прекрасна, позже этот народ возведет кхмерский храм Ангкор-Ват. Чаматеви была еще и мудра - редкое качество для женщины, - и все в королевском дворце любили ее.
   И потому моны были ошеломлены, узнав, что, оставив жизнь, исполненную изобилия и удовольствий, она направляется на север, в опасный шестимесячный путь - за семь сотен километров гор, джунглей и болот. Когда Чаматеви со своей свитой "на огромных слонах" вступила в цветущую долину, где располагался Лампанг, будущие ее поданные немедленно отложили всякие раздоры и возвели прекрасную королеву на трон. Она правила ими мудро и справедливо целых пятьдесят лет, направив свое королевство от невежества и нищеты к социальному прогрессу и к расцвету искусства.
   Перевалив за семьдесят лет, Чаматеви отреклась от трона и разделила свое королевство на две части между сыновьями-близнецами. Потом объявила, что посвятит остаток дней своих Богу. Став буддийской монахиней, она раздала все личное состояние. До девяноста девяти лет она вела в монастыре простую и благочестивую жизнь. И со смертью ее окончился золотой век Харипунджая.
   На последней фреске храма иссохшую и мудрую старуху уносила в нирвану дивная колесница. Над колесницей во всем великолепии небесного света рядом со своим Буддой восседала юная королева Чаматеви. Встав на колени в храме Лампанга в сердце Таиланда, будущая марсианка Наи Буатонг-Ватанабэ вознесла безмолвную молитву духу героини далекого прошлого.
   "Дорогая Чаматеви, - сказала она. - Двадцать шесть лет ты приглядывала за мной. Теперь я отправляюсь невесть куда, как это сделала ты, собравшись в Харипунджая. Одели мудростью своей и прозрением меня, вступающую в новый и чудесный мир".
   3
   На Юкико была черная шелковая рубашка, белые брюки и черно-белый берет. Пройдя через гостиную, она обратилась к брату:
   - Хорошо бы и ты поехал, Кэндзи. Это будет самая большая демонстрация за мир, планета еще не видела такой.
   Кэндзи улыбнулся младшей сестре.
   - Мне бы тоже хотелось, Юки, - ответил он. - Но до отлета осталось два дня, и я хочу побыть с матерью и отцом.
   С противоположного конца комнаты появилась их мать. Она, как всегда, казалась озабоченной и несла в руке большой чемодан.
   - Все уложено, - сказала она. - Но лучше бы ты передумала. В Хиросиме будет сумасшедший дом. "Асахи симбун" утверждает, что ожидается миллион гостей, почти половина из-за границы.
   - Спасибо, мама, - проговорила Юкико, принимая чемодан. - Как тебе известно, мы с Сатоко остановимся в хиросимском "Принс-отеле". Не волнуйся. Мы будем звонить каждое утро, пока не начнутся дела. Во всяком случае, в понедельник вечером я буду дома.
   Открыв чемоданчик, девушка извлекла из специального отделения бриллиантовый браслет и кольцо с сапфиром.
   - А тебе не кажется, что эти вещи лучше оставить дома? - возмутилась мать. - Не забудь, вокруг тебя будут одни иностранцы. Такие драгоценности могут оказаться для них чрезмерным искушением.
   Юкико расхохоталась открыто и непринужденно, Кэндзи всегда любил ее смех.
   - Мама, - сказала она. - Ты у нас всего боишься. Вечно ждешь только плохого... Мы отправляемся в Хиросиму на церемонии, посвященные трехсотлетию первой атомной бомбардировки. Там будет наш премьер-министр, три члена Центрального комитета Совета Объединенных Правительств (СОП). Знаменитые музыканты со всего света будут давать концерты по вечерам, словом, будет то, что папа называет _обогащающими_ переживаниями... а ты думаешь только о том, что у меня могут украсть драгоценности.
   - Когда я была молодая, никто не слыхал, чтобы две девушки, даже не окончившие университет, могли ездить по Японии без провожатого...
   - Мама, не надо повторяться, - перебила ее Юкико. - Мне почти двадцать два года. На следующий год, после диплома, я вообще собираюсь жить самостоятельно, может быть, даже в другой стране. Я больше не ребенок. И мы с Сатоко вполне можем приглядеть друг за другом.
   Юкико проверила часы.
   - Мне пора выходить. Сатоко, наверное, уже ожидает меня на станции подземки.
   Изящно приблизившись к матери, Юкико коротко чмокнула мать, потом крепко обняла брата.
   - Веди себя хорошо, ани-сан [господин брат (яп.)], - шепнула она ему на ухо. - Береги на Марсе себя и красавицу-жену. Мы гордимся тобой.
   Кэндзи никогда не был очень близок с Юкико. В конце концов, он был на двенадцать лет старше ее. Юки было только четыре, когда мистера Ватанабэ назначили президентом американского отделения "Интернэшнл роботикс". Семейство перебралось на другой берег Тихого океана, в пригород Сан-Франциско. В те годы Кэндзи не уделял особого внимания младшей сестре. Его увлекала новая жизнь в Калифорнии, в особенности после поступления в Университет Лос-Анджелеса.
   Старшие Ватанабэ вместе с Юкико возвратились в Японию в 2232 году, а Кэндзи остался продолжать обучение на втором курсе исторического факультета. С тех пор они с Юки почти не общались. Каждый год посещая семью в Киото, Кэндзи собирался провести какое-то время с Юки, но подобное случалось редко. Или у сестры находились свои дела, или родители придумывали для него чересчур много светских обязанностей, или же у Кэндзи попросту не хватало времени.
   Стоя возле двери, Кэндзи с неясной печалью глядел вслед удалявшейся Юкико. "Я оставляю родную планету, - думал он, - так и не уделив достаточно времени собственной сестре".
   За его спиной монотонно изливала душу миссис Ватанабэ - она считала себя неудачницей, потому что дети отдалились от нее и вообще перестали уважать. А теперь еще единственный сын, только что женившийся на какой-то таиландке - просто чтобы досадить семье, - отправляется на Марс, и она целых пять лет его не увидит. Конечно, средняя дочь подарила ей двух внучек от своего банкира, однако они скучные и глупые, как и сами их родители...
   - А как там Фумико? - перебил Кэндзи излияния матери. - Мне не удастся повидать ее и племянниц до отлета.
   - Завтра вечером они приедут из Кобе на обед, - ответила мать. Впрочем, не представляю, чем мне их кормить. А ты знаешь, что Тацуо и Фумико даже не учат девочек пользоваться палочками? Ты можешь представить себе такое? Чтобы японский ребенок не умел пользоваться палочками? Неужели для них нет ничего святого? Мы отказались от собственного лица, чтобы разбогатеть, я всегда говорила об этом твоему отцу...
   Извинившись, Кэндзи оставил мать изливать раздражение в монологе и отправился искать спасения в рабочем кабинете отца. На стенках комнаты в рамках висели фотографии - хроника личной и профессиональной жизни удачливого человека. Два снимка были памятны и самому Кэндзи. На одном из них они с отцом держали внушительный приз, присуждаемый местным клубом победителю ежегодных соревнований по гольфу между парами "сын - отец". На другом сияющий мистер Ватанабэ награждал своего сына медалью, которой он был удостоен за успехи в усвоении академической программы старших классов.
   Лишь поглядев на фотографии, Кэндзи вспомнил, что в обоих случаях он соперничал с Тосио Накамура, сыном самого близкого друга отца и помощника в его делах. На снимках на лице молодого Накамуры, почти на голову возвышавшегося над Кэндзи, застыло напряженное и сердитое выражение.
   "Это было задолго до его дела", - подумал Кэндзи. Он вспомнил заголовок "В Осаке арестован чиновник", четыре года назад предшествовавший осуждению Тосио Накамуры. В статье объяснялось, что мистер Накамура, в то время являвшийся вице-президентом гостиничного комплекса Томодзавы, обвинен в весьма серьезных преступлениях, а именно: взяточничество, сводничество, работорговля и так далее. Через четыре месяца Накамура был осужден и приговорен к тюремному заключению сроком на несколько лет. Кэндзи был удивлен. "Что могло случиться с Накамурой?" - частенько спрашивал он себя в последующие четыре года.
   Вспоминая юношеское соперничество, Кэндзи жалел Кейко Муросава, жену Накамуры; он и сам испытывал к ней привязанность в шестнадцатилетнем возрасте. Тогда Кэндзи и Накамура около года пытались добиться симпатии Кейко. И когда девушка наконец решила отдать предпочтение Кэндзи, Тосио пришел в ярость. Однажды утром он даже подкараулил Кэндзи возле храма Реандзи и угрожал физической расправой.
   "Я, конечно, женился бы на Кейко, - подумал Кэндзи, - если бы тогда остался в Японии". Он поглядел в окно, на усаженный мхом садик. Снаружи шел дождь. И он вдруг вспомнил тот неприятный дождливый день из собственной юности.
   Кэндзи отправился в ее дом, как только узнал новость от отца. Звуки концерта Шопена донеслись до его ушей, когда юноша вступил на аллею, ведущую к дому. Встретила его миссис Муросава и строго сказала:
   - Кейко сейчас упражняется, она закончит через час.
   - Миссис Муросава, я прошу вас, - проговорил шестнадцатилетний молодой человек. - Это очень важно.
   Ее мать уже собиралась закрыть дверь, когда Кейко заметила Кэндзи через окно. Бросив игру, она выскочила, ослепив его радостной улыбкой.
   - Привет, Кэндзи. Что случилось?"
   - Кое-что _очень_ важное, - ответил он загадочным тоном. - Ты не могла бы погулять со мной?
   Миссис Муросава что-то ворчала относительно близящегося концерта, но Кейко убедила мать в том, что один раз может и пропустить занятия. Взяв зонтик, девушка вышла к Кэндзи, поджидавшему ее возле дома. И когда они отошли подальше, так чтобы их не могли видеть из дома, она взяла его под руку, как поступала всегда во время их совместных прогулок.
   - Итак, мой друг, - сказала Кейко, как только они направились в горы, за пределы Киото, своим обычным путем. - И что же случилось _настолько_ важное?
   - Я не хочу тебе говорить здесь, в этом месте. Все скажу, когда окажемся там, где надо.
   Кейко и Кэндзи посмеялись и поговорили, направляясь к Тропе Философа дивной дорожке, вьющейся у подножия восточных холмов. Этот маршрут прославился в XX веке благодаря заботам философа Нисиды Китаро, который, как говорили, каждое утро гулял здесь. Тропа шла мимо самых живописных мест Киото, в том числе Гинкаку-Дзи (Серебряного павильона) и любимого Кэндзи старого буддийского храма Хонэн-Ин.
   За Хонэн-Ин и по его бокам располагалось небольшое кладбище с семьюдесятью или восемьюдесятью надгробиями. Кэндзи и Кейко обнаружили кладбище в прошлом году, исследуя на свой страх и риск окрестности. Здесь покоились многие из выдающихся жителей Киото, умерших в XX веке, в том числе знаменитый романист Дзюнъитиро Танидзаки и врач-стихотворец Ивао Мацуо. Кладбище сделалось местом свиданий Кейко и Кэндзи. Однажды, после того как молодые люди прочитали "Сестер Макиока", шедевр Танидзаки, описывающий жизнь Осаки в 1930-х годах, они около часа просидели возле надгробия автора и пересмеивались, обсуждая, на которую из сестер Макиока больше похожа Кейко.
   В тот день, когда мистер Ватанабэ известил сына о том, что семья перебирается в Америку, дождь пошел еще до того, как Кэндзи и Кейко добрались до Хонэн-Ин. Там Кэндзи свернул направо, на узкую аллейку - в сторону старой калитки под соломенной крышей. Как и ожидала Кейко, в храм они не вошли, а поднялись вверх по ступеням, ведшим на кладбище. Но Кэндзи не остановился возле могилы Танидзаки, он поднялся повыше - к другой могиле.
   - Тут похоронен доктор Ивао Мацуо, - сказал Кэндзи, извлекая электронную записную книжку. - Я хочу прочесть несколько стихотворений.
   Кейко шла возле своего друга, они жались теснее, стараясь укрыться под одним зонтиком от легкого дождя. Кэндзи прочел три стихотворения.
   - А теперь последнее. Особое хайку, написанное другом доктора Мацуо:
   В тот июньский день,
   Съев по блюдцу мороженого,
   Мы попрощались.
   Они помолчали, потом Кэндзи вновь - по памяти - повторил хайку. Кейко встревожилась, даже чуть испугалась, увидев, что серьезное выражение не покидает лица Кэндзи.
   - Стихотворение говорит о расставании, - тихо произнесла она. - Ты хочешь сказать мне, что...
   - Я не хотел, Кейко, - перебил ее Кэндзи. - Просто отца направили работать в Америку, - добавил он, помедлив несколько секунд. - Мы переезжаем в следующем месяце.
   Кэндзи не ожидал увидеть такую печаль на прекрасном лице Кейко. Когда она поглядела на него этими жуткими в своей скорби глазами, он подумал, что его сердце вот-вот разорвется. И он обнял ее под этим послеполуденным дождем, и оба плакали и клялись, что будут вечно любить друг друга.
   4
   Молодая официантка в легком голубом кимоно и старомодном оби отодвинула в сторону экран и вошла в комнату. В руках у нее был поднос с сакэ и пивом.
   - Осакэ онегаи симасу [первым делом выпьем сакэ (яп.)], - вежливо проговорил отец Кэндзи, подставляя чашечку.
   Кэндзи пригубил холодного пива. Вернулась официантка постарше с маленьким блюдом закуски. Посреди его был какой-то моллюск под легким соусом, но Кэндзи не мог определить ни ракушку, ни соус. В свои семнадцать лет, прежде чем оставить Киото, он едва ли съел больше горсточки этой кайсэки [закуска (яп.)].
   - Кампай [за твое здоровье (яп.)], - произнес Кэндзи, звякнув своим бокалом о чашечку отца. - Спасибо тебе, отец. Обедать здесь вместе с тобой - честь для меня.
   "Ките" был самым знаменитым рестораном в районе Кансай, а может быть, и во всей Японии. Кроме того, он был ужасно дорогим, потому что здесь сохранялись все традиции персонального обслуживания и отдельные кабинеты для еды; блюда по сезону изготавливались только из самых качественных продуктов. Каждая перемена блюд веселила глаз и радовала небо. Когда мистер Ватанабэ сообщил сыну о своем намерении отобедать с ним вдвоем, с глазу на глаз, Кэндзи и в голову не пришло, что речь идет о "Ките".
   Они говорили об экспедиции на Марс.
   - Сколько японцев среди космонавтов? - спросил мистер Ватанабэ.
   - Хватает, - ответил Кэндзи. - Около трех сотен, если я не ошибаюсь. Япония поставила многих главных специалистов. Большую по численности группу имеет только Америка.
   - А ты знаешь кого-нибудь из японцев?
   - Двоих или троих. Ясуко Хорикава недолго училась в моей школе в одном из старших классов. Возможно, ты помнишь ее: очень умная, с кроличьими зубами, в толстых очках. Она работает - точнее, _работала_ - химиком в корпорации "Дай-Ниппон".
   Мистер Ватанабэ улыбнулся.
   - Да, кажется, помню, - сказал он. - Она как-то была у нас, когда Кейко играла на пианино.
   - По-моему, да, - непринужденно отозвался Кэндзи. Он рассмеялся. Впрочем, сам я кроме Кейко в тот вечер никого не видел.
   Мистер Ватанабэ опорожнил свою чашечку. Молодая прислуга, ожидавшая стоя на коленях в уголке застеленной татами комнаты, подошла к столу, чтобы наполнить ее.
   - Кэндзи, меня волнуют эти преступники, - проговорил мистер Ватанабэ, когда молодая леди удалилась.
   - О чем ты, отец? - спросил Кэндзи.
   - Я читал в журнале большую статью о том, как МКА набирало в вашу колонию Лоуэлл несколько сотен заключенных. В ней подчеркивалось, что преступники после ареста ведут себя идеально и обладают выдающимися способностями. Но зачем потребовалось набирать их?
   Кэндзи отпил пива.
   - Дело в том, отец, - ответил он, - что в процессе набора мы столкнулись с определенными сложностями. Во-первых, мы переоценили число желающих и установили чересчур строгие критерии отбора. Во-вторых, неправильно был выбран сам срок. Для молодых - в особенности - он слишком долог. Что еще более важно, пресса оказала весьма отрицательное влияние на процесс комплектования. Когда мы ждали заявлений, повсюду в журналах появилось множество статей (даже были созданы "специальные" телепередачи) о гибели марсианских колоний в прошлом веке. Люди побоялись, что история вновь повторится и их оставят на Марсе.
   Кэндзи чуть помедлил, но мистер Ватанабэ молчал.
   - Кроме того, как ты прекрасно знаешь, проект страдает от перемежающейся финансовой лихорадки. Бюджетный нажим в прошлом году, собственно, и заставил нас обратиться к услугам образцовых и квалифицированных заключенных, чтобы решить проблемы комплектования и финансового дефицита. Они будут получать минимальные оклады, но заключенным предоставлены достаточные льготы, позволяющие привлечь их внимание. Отбор в экспедицию гарантирует каждому амнистию и свободу на Земле после пяти лет пребывания в экспедиции. Важен еще тот факт, что бывшие заключенные станут такими же полноправными гражданами колонии Лоуэлл, как и все остальные... им не нужно будет подвергаться неприятной обязанности подчинять всю свою деятельность...
   Кэндзи остановился. На стол подали два кусочка отварной рыбы, нежных и прекрасных, посреди пестрых листьев. Мистер Ватанабэ взял один из кусков рыбы палочками и откусил.
   - Ойсии десу [очень вкусно (яп.)], - прокомментировал он, не глядя на сына.
   Кэндзи потянулся к собственному куску (разговор о преступниках в колонии Лоуэлл явно закончился) и поглядел за спину отца; там располагались сады, которыми прославился ресторан. По полированным ступенькам бежал ручеек, его окружало с полдюжины роскошных карликовых деревьев. Обращенное к саду сиденье за трапезой всегда считалось у японцев почетным. Мистер Ватанабэ настоял, чтобы Кэндзи смотрел на сад во время своего последнего обеда.
   - А вы не сумели привлечь китайцев? - спросил отец, когда с рыбой было покончено.
   Кэндзи покачал головой.
   - Лишь несколько человек из Сингапура и Малайзии. Китайское и бразильское представительства запретили своим гражданам участвовать в экспедиции. От бразильцев этого можно было ожидать - их Южно-Американская империя практически находится в состоянии войны с СОП, - но мы надеялись, что китайцы смягчат свою позицию. Выходит, сотню лет полной изоляции не так легко изгладить из памяти.
   - Их нельзя винить в этом, - отозвался мистер Ватанабэ. - Этот народ ужасно пострадал в дни Великого хаоса. За пару недель испарился весь иностранный капитал, и экономика разом рухнула.
   - Нам удалось собрать немного чернокожих африканцев (быть может, около сотни) и горсточку арабов, но в основном наши колонисты - выходцы из стран, вносящих в МКА существенный вклад. Этого и следовало ожидать.
   Кэндзи вдруг ощутил смущение. Пока разговор шел только о нем и его деятельности, и во время следующих смен блюд Кэндзи расспрашивал отца относительно его работы в "Интернэшнл роботикс". Мистер Ватанабэ, являвшийся в настоящее время главным распорядителем в корпорации, просто расцвел от гордости, когда речь зашла о "его" компании. Она была крупнейшим в мире производителем роботов, обеспечивающим нужды различных контор и заводов. По ежегодному объему продукции ИР, как всегда называли компанию, находился в числе первых пятидесяти мировых производителей.
   - На следующий год мне исполнится шестьдесят два года, - сказал мистер Ватанабэ. Несколько чашек сакэ сделали его необычайно разговорчивым. - Я уже подумывал об отставке. Но Накамура считает это ошибкой. Он утверждает, что компания по-прежнему нуждается во мне...
   Когда пришел черед фруктов, Кэндзи с отцом снова беседовали об экспедиции. Кэндзи пояснил, что Наи и прочие азиатские колонисты, приписанные к "Пинте" и "Нинье" [использованы названия кораблей экспедиции Христофора Колумба], уже прибыли в тренировочный центр на южном Кюсю. Из Киото он сразу же намеревался отправиться к своей жене. А потом, после десяти дней тренировок, их в числе прочих пассажиров "Пинты" доставят на "Низкоорбитальную станцию", где в течение недели они будут привыкать к невесомости. В качестве завершающего этапа околоземных перемещений космический буксир должен был доставить их на "Геосинхронную орбитальную станцию-4"; там в настоящее время собирали и оснащали "Пинту", проводя одновременно проверки систем перед долгой дорогой на Марс.
   Молодая официантка принесла две рюмки с коньяком.
   - Твоя жена воистину великолепна, - проговорил мистер Ватанабэ, сделав маленький глоток. - Я всегда считал тайских женщин самыми красивыми в мире.
   - Она прекрасна не только телом, - торопливо добавил Кэндзи, вдруг ощутивший тоску по своей молодой жене. - Наи еще очень умна.
   - Английским владеет превосходно, - согласился мистер Ватанабэ. - Но твоя мать утверждает, что японский у нее не в почете.
   Кэндзи ощетинился.
   - Наи попыталась говорить по-японски (она ведь никогда не изучала его) лишь потому, что мать отказалась разговаривать с ней по-английски. И поступила так специально, чтобы Наи...
   Кэндзи осадил себя. Выступление в защиту Наи сейчас было, пожалуй, неуместно.
   - Гомен насаи [извините, отец, я вас слушаю (яп.)].
   Мистер Ватанабэ сделал долгий глоток.
   - Ну что ж, Кэндзи, в следующий раз нам удастся посидеть вдвоем не раньше чем через пять лет. Мне было приятно пообедать и поговорить с тобой, - он умолк. - Впрочем, я бы хотел обсудить с тобой еще одну вещь.
   Кэндзи изменил позу (он уже успел отвыкнуть от сидения на полу со скрещенными ногами, и четырех часов было для него слишком много) и выпрямился, пытаясь прояснить голову. По тону отца было понятно, что "еще одна вещь" была вещью важной.