Страница:
Пленум единогласно постановил освободить Жукова от обязанностей министра обороны СССР, вывести из состава членов Президиума ЦК и членов ЦК КПСС. Его место занял Р. Я. Малиновский, впрочем, не допустивший расправы со Штеменко. Генерал-полковник Мамсуров также остался на свей должности. Он умер 5 апреля 1968 года и был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище, а его именем назвали улицу во Владикавказе.
За 50 лет службы в армии, кроме Золотой Звезды Героя Советского Союза, он был награжден 3 орденами Ленина, четырмя орденами Красного Знамени, орденами Суворова 2-й ст., Кутузова 1-й ст., Отечественной войны 1-й ст. и многими медалями.
ЛЕВ МАНЕВИЧ: «ЗАПОМНИ: Я — „ЭТЬЕН!“
За 50 лет службы в армии, кроме Золотой Звезды Героя Советского Союза, он был награжден 3 орденами Ленина, четырмя орденами Красного Знамени, орденами Суворова 2-й ст., Кутузова 1-й ст., Отечественной войны 1-й ст. и многими медалями.
ЛЕВ МАНЕВИЧ: «ЗАПОМНИ: Я — „ЭТЬЕН!“
«Земля, до востребования» — так назывался знаменитый в свое время роман Е. З. Воробьева, а потом и фильм, которые, в отличие от многих других подобных произведений «про разведчиков», были основаны на реальных фактах и воспроизводили биографию реального человека. Благодаря им разведчик Лев Маневич, чье имя до февраля 1965 года было отмечено лишь в стенах ГРУ, да в памяти близких, стал известен на весь мир.
Маневич был резидентом Разведупра в Австрии и Италии, где успешно добывал ценные сведения технического характера с октября 1929 по сентябрь 1932 года. Заслуги этого человека были столь велики, что о нём с уважением отзвался даже изменник родины Виктор Суворов (Владимир Резун). В своём нашумевшем «Аквариуме» он сказал об «Этьене» и его месте работы — Италии:
«Может быть, кто-то и недооценивает Италию как родину гениальных мыслителей, да только не ГРУ. ГРУ знает, что у итальянцев головы мыслителей. Головы гениальных изобретателей. Мало кто знает о том, что Италия в предвоенные годы имела небывалый технологический уровень. Воевала Италия без особого блеска, именно это и затмевает итальянские достижения в области военной техники. Но эти достижения, особенно в области авиации, подводных лодок, скоростных катеров, были просто удивительны. Полковник ГРУ Лев Маневич перед войной переправил в Союз тонны технической документации, потрясающей важности«.
И это действительно так, Италия 30-х годов была не последней в перечне государств, которыми интересовался Разведупр. Посылали туда лучших, и Лев Маневич доверие «Директора» оправдал. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 февраля 1965 года «за доблесть и мужество, проявленные при выполнении специальных заданий Советского правительства перед второй мировой войной и в борьбе с фашизмом», полковнику Маневичу Льву Ефимовичу было присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно…
Судьбы разведчиков бывают очень трагичными. Всего три года работы — но какой! А затем годы тюрем, концлагерей и, наконец, свобода, которая только поманила измученного узника. Он уже не имел сил жить, чтобы добраться домой.
Лев Ефимович Маневич родился в городе Чаусы Могилёвской губернии 20 августа 1898 года. В царскую эпоху Гомель, Могилёв и Бобруйск составляли белорусский пояс еврейской оседлости, откуда вышло немало политических деятелей, профессиональных революционеров, да и просто террористов рядового состава. Энергичные молодые люди, проникшиеся, в духе того времени, радикальными идеями, воплощали их в жизнь с целеустремленностью подлинных зилотов. И не было ничего удивительного в том, что в революцию шли семьями.
Старший брат Льва Маневича — Яков с молодых лет участвовал в революционном движении и состоял в рядах РСДРП(б). В 1905 году, когда он служил в армии, его арестовали за хранение в казарме гектографа, большевистских прокламаций и оружия: шестнадцати фунтов динамита, «браунинга» и патронов. Будучи отправлен на исправление в дисциплинарную воинскую часть в Бобруйской крепости, Яков участвовал в восстании батальона 22 ноября 1905 года. Тринадцать участников восстания были приговорены к смертной казни, остальные — к каторге. Яков был осужден трибуналом на каторжные работы. Но товарищи не оставили в беде и, с помощью боевой группы, (куда, кстати, входила сестра Маневича), он бежал из каторжного централа, перешел литовскую границу, добрался до Германии и выехал в Швейцарию. Весной 1907 года в Цюрих, где обосновался Яков, привезли, после смерти матери, его младшего брата Льва.
В Цюрихе мальчика устроили в Политехнический колледж, где он очень быстро освоил разговорный немецкий язык. К окончанию колледжа Лев Маневич свободно владел также французским и итальянским языками, на которых говорят в швейцарских кантонах. Братья ходили на выступления Ленина, находившегося в то время в Швейцарии. Маневичи посещали его доклады и выступления в цюрихском Народном доме, читали его статьи в газете «Социал-демократ». 9 апреля 1917 года восторженно настроенные братья провожали поезд, на котором вместе с Лениным в Россию отправились четыре десятка политэмигрантов.
А 20 июня 1917 года братья Маневичи сами выехали на родину. По приезду в Россию Лев Маневич пошел добровольцем в Красную Армию, и уже в 1918 году вступил в РКП(б) и получил партбилет за номером 123915. Военная судьба забросила его в Баку, в ряды Первого интернационального полка. Воевал у Мешади Азизбекова, одного из 26 бакинских комиссаров, в составе Интернационального полка Бакинского Совета участвовал в боях против мусаватистов. Весной 1919 года сражался на колчаковском фронте, вёл активную партийную работу в Самаре, Баку, Уфе и завершил войну в должности комиссара бронепоезда.
Рассказывая о тех годах, его боевой товарищ Яков Никитич Старостин, чьим именем и биографией через 25 лет резидент «Этьен» прикроется в фашистском концлагере, вспоминал: «В 1920 году я был назначен председателем райполитотдела станции Самара. Зимой в районе Сызрани, Батраки, Сургут, Подбельская меньшевики подняли крестьянское восстание башкир нескольких селений. Мне было поручено мобилизовать членов партии. Маневич сам пришёл ко мне первым… Я назначил его командиром отряда. Когда отряд коммунистов прибыл на место, Маневич один пошёл к восставшим и силой своего слова, силой большевистской правды убедил их сложить оружие. Ночью башкиры проводили Маневича к составу, где коммунары ждали своего командира« (Чекисты: Сборник. М., 1970. С.187-188.).
Молодой государственный аппарат Страны Советов, в том числе и разведка, остро нуждались в сотрудниках, знающих иностранные языки. Поэтому 9 марта 1920 года ЦК РКП(б) разослал по всей стране телеграммы с просьбой предоставить ЦК сведения о таких людях. 8 апреля того же года Самарский губком выслал в Москву соответствующий список, где были данные и о Маневиче, владевшем тремя языками и имевшего опыт жизни в европейских странах.
Как раз в это же время в апреле 1920 года начальник советской военной разведки В. Х. Ауссем обратился с письмом в Оргбюро ЦК РКП(б), в котором писал, что с окончанием гражданской войны на первое место выходит «глубокая разведка в странах Западной Европы, Японии и Америки…. которые могут рассматриваться так сказать, как потенциальные противники». И отмечал далее, что заграничная тайная разведка «значительно отличается от разведки в тылу белогвардейцев» и требует от ведущих её лиц «большого политического кругозора, знания языков и местных условий». Резолюция на документе была положительной: «тов. Ауссему необходимо помочь людьми знающими тамошние условия и языки» (РГАСПИ. Ф.17. Оп.109. Д.64. Л.19.).
Вскоре Льва Маневича вызвали в Москву и направили на учебу в Высшую школу штабной службы комсостава РККА, которую он окончил в 1921 году, и в числе других выпускников был приведён к Красной присяге 1 мая 1922 года на Красной площади у Кремля. Потом перспективного молодого человека определили слушателем Военной академии РККА, где он изучил ещё один язык — английский, и сразу же после выпуска, 22 августа 1924 года, его направили в распоряжение Разведупра. Полгода (апрель — сентябрь 1925 года), как этап подготовки к работе за рубежом, Лев Ефимович провел в Секретариате РВС СССР на должности «для особых поручений 1-го разряда».
С ноября 1925-го по март 1927-го «Этьен» (оперативный псевдоним Маневича) успешно выполнял свои первые задания в Германии. Вернувшись на родину месяц прорвел с семьей в подмосковном доме отдыха военной разведки. А 1 мая 1927 года был назначен начальником сектора 3-го (информационно-статистического) отдела Разведупра и через восемь месяцев направлен в войска на стажировку, которую должны были пройти все, кто окончил военную академию. Завершив в 1928 году стажировку по должности командира роты в 164-м стрелковом полку, он поступил на строевое отделение Курсов усовершенствования
начсостава ВВС при Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. Перед выпуском в мае 1929 года, когда ему было присвоено звание «летчик-наблюдатель» Воздушного флота РККА, Лев Ефимович получил следующую аттестацию:
«Отличных умственных способностей. С большим успехом и легко овладевает всей учебной работой, подходя к изучению каждого вопроса с разумением, здоровой критикой и систематично. Аккуратен. Весьма активен. Обладает большой способностью передавать знания другим. Дисциплинирован. Характера твердого, решительного; очень энергичен, иногда излишне горяч. Здоров, годен к летной работе. Имеет опыт ночных полетов. Пользуется авторитетом среди слушателей и импонирует им своими знаниями. Активно ведет общественно-политическую работу. Вывод: Маневич вполне успешно может нести строевую летную службу. После стажировки обещает быть хорошим командиром отдельной авиачасти и не менее хорошим руководителем штаба».
Не менее блестяще был аттестован Маневич и командиром эскадрильи 44-го авиаотряда, где он стажировался с 15 мая по 1 октября 1929 года, старшим летчиком Вернигородом: «К работе относится в высшей степени добросовестно и заинтересованно. Летает с большой охотой. Энергичен, дисциплинирован, обладает хорошей инициативой и сообразительностью. Вынослив. Зачастую работает с перегрузкой. Свои знания и опыт умеет хорошо передавать другим».
После столь блестящих характеристик выпускника трех военных учебных заведений начали готовить к новой зарубежной командировке. Поначалу Ян Карлович Берзин преполагал использовать Маневича на работе по легальной линии в США, видимо в Амторге, где служили многие сотрудники разведки военно-технического направления. Однако потом было решено отправить его за границу в Италию в качестве нелегала.
В жизни разведчиков-нелегалов есть особая драматическая страница — это семья. Каждый по-своему решал эту проблему. Неизвестно, что хуже: брать жену и детей с собой в «загранкомандировку», подвергая их всем опасностям работы разведчика, или оставлять их в СССР, обрекая на постояную разлуку. Если жена — тоже разведчица, если она подготовлена к конспиративной работе — тогда все проще. А если нет?
Летом 1921 года Лев Маневич женился на двадцатидвухлетней Наде (Надежде Дмитриевне) Михиной, дочери самарского фельдшера, студентке медицинских факультетов в Томске и Самаре. В 1922 году у них родилась дочь Таня. После германской командировки Берзин, к радости жены, обещал больше не направлять Маневича на работу за границу. Но, тем не менее, он свою маленькую дочь учил немецкому языку всерьез, вплоть до того, что девочка могла с легкостью читать не только латинский, но и готический шрифт. И, когда выяснилось, что в Италию, кроме Маневича, послать некого, Надежда настояла на том, чтобы ехать вместе с мужем.
«Вместе» — оказалось, очень условно… Семья должна была жить в Вене, куда отец будет лишь время от времени приезжать. Девочка к тому времени неплохо говорила по-немецки, но мать не знала ни одного иностранного языка. А паспорт Надежда Дмитриевна получила на имя гражданки Финляндии Марии Вестерхольм, а Таня в её документах была записана как дочь Айно.
Что значит для нелегала ехать за границу с маленьким ребенком, который должен все время помнить свои новые имя и фамилию, новую национальность? А многочисленные мелочи жизни, на которых сыплются порой даже опытные разведчики? Татьяна Попова-Маневич вспоминает: «В станционном ресторане польского пограничного городка, где мы обедали, я сделала свою первую ошибку. — Папа, — громко воскликнула я, сделав круглые глаза, — почему нам дают суп в чашках, да ещё зачем-то туда бросили яйцо?». А в Берлине, в гостинице «произошел ещё один маленький эпизод, который мог стоить нам очень дорого. Я, как и отец, ужасно любила петь, распевала целыми днями. И вот однажды, приплясывая по коридору гостиницы, направляясь к нашему номеру, я распевала песню, которая… кончалась словами: „Ура, ура Советская страна! « и с этими словами я влетела в номер. До сих пор помню побелевшие лица родителей…“ (Попова-Маневич Т. Л. Отец, каким я его помню // Неман. Минск, 1984. № 5.).
(В связи с этим эпизодом можно напомнить, что руководитель болгарских коммунистов Георгий Димитров и его товарищи провалились в 1933 году в Берлине, потому что разговаривали в ресторане на русском языке).
Вскоре они остались в Вене одни. На прощание Маневич сказал дочери: «Татусь, помни, от твоего поведения зависит ваша и моя жизнь! „ Но они так и не сумели вжиться в роль. Девочку надо было готовить в школу. По документам они числились лютеранами, и однажды учительница Тани, готовившая ее в школу, повела девочку в церковь. Та засыпала ее вопросами. Вернувшись, учительница удивленно спросила мать: «Фрау Мария, почему Айно ничего не знает о Христе?“.
Не было ничего удивительного в том, что вскоре за ними началась слежка. Когда они гуляли, мать просила девочку потихоньку наблюдать, есть ли за ними «хвост». Вскоре Таня уже знала шпиков в лицо. Однажды к ним домой пришли двое в штатском, которые очень подробно расспрашивали об отце.
Надежде Дмитриевне уже было ясно, что решение поехать за границу вместе с отцом было авантюрой. Надо было уезжать. Визиты в полпредство им были строжайшим образом запрещены. Но однажды на улице они случайно встретили знакомую им Наталью Владимировну Звонареву, которая по линии Разведупра как раз там и работала. Мать рассказала ей о происходящем, и семью тут же вывезли обратно в СССР. Таня больше никогда не видела отца. Некоторое время они получали от него редкие письма, а потом прекратились и они…
Итак, в декабре 1929 года, после соответствующей подготовки, Маневич с документами на имя Конрада Кертнера был легализован в Австрии. В Вене Кертнер открыл патентное бюро на Мариахильферштрассе, где можно было оформить патент или приобрести лицензию на изобретение, уже зарегистрированное в бюро патентов. Прикрытие было потрясающее — именно в ноу-хау и нуждалась страдающая тотальным дефицитом Республика Советов. Вскоре эта контора приобрела неплохую репутацию благодаря тому, что её хозяин был пилотом, часто бывал на аэродромах, вследствие чего у него сложился широкий круг знакомств среди летчиков, планеристов, техников, мотористов, наладчиков, а также авиаконструкторов.
Установить связи с конструкторами самолетов, авиадвигателей и другого авиационного оборудования помогли воздушные гонки в Англии, куда впоследствии он ездил ежегодно. Но самым большим успехом Кертнера был контракт с германской фирмой «Нептун», занимающейся производством аккумуляторов. Дело в том, что аккумуляторные батареи «Нептуна» устанавливались и на подводных лодках. И хотя Германии, по условиям Версальского договора, не разрешалось иметь подводный флот, начальник абвера адмирал Канарис после прихода Гитлера к власти провел успешные переговоры о производстве подводных лодок немецкой конструкции в Италии, Испании, Голландии и Японии.
В 1931 году, завершив легализацию в Австрии, Маневич переехал в Италию. В Милане с помощью итальянского авиаинженера, с которым он познакомился на международной выставке в Лейпциге и который согласился стать его компаньоном, открыл патентное бюро «Эврика». Перед переездом Кертнер с компаньоном позаботились о том, чтобы получить право представительства от нескольких австрийских, немецких и чешских фирм, заинтересованных в сбыте своей продукции в Италии. Это были в основном фирмы, производящие авиадвигатели, приборы ночного видения и другое авиационное оборудование. Не была забыта и компания «Нептун», чьим официальным представителем в Италии стал Кертнер. Вскоре подпись Кертнера была зарегистрирована в Торговой палате Милана, что упрочило его репутацию в деловых кругах Ломбардии.
Главной задачей «Этьена» в Италии был сбор информации по вопросам, связанным со «слепыми» полетами, пилотированием по приборам, а также с полетом авиационного подразделения в строю и в тумане. Но, разумеется, круг вопросов, которые должен был освещать Маневич, не ограничивался только авиацией. Не менее пристальное внимание он уделял и военному судостроению, стоявшему в Италии на очень высоком уровне. В частности, объектом интересов Маневича была судостроительная фирма «Ото Мелара».
Для связи с Центром в распоряжение нелегальной резидентуры «Этьена» в Италию была послана радистка. «Крышей» для нее стала миланская консерватория, где студентка из Вены фрейлен Ингрид решила продолжить музыкальное образование. Нелегальный передатчик, выходивший в эфир с позывными «Травиата», был вмонтирован в патефон, на котором студентка консерватории слушала оперную музыку.
Разумеется, большую часть интересующей его информации Маневич мог получить только от агентов. Поэтому вопрос вербовки агентуры был для него приоритетным. Сразу по приезде в Милан он дал в газете «Иль Соле» объявление: «Конторе „Эврика“ требуется секретарь». Из всех предложений Маневич предпочел кандидатуру Джаннины Эспозито. Причин было несколько. Отец Джаннины умер от побоев после драки с фашистами у проходной завода «Капрони», и Маневич решил через неё выйти на итальянских левых. Кроме того, отчим Джанины — Паскуале Эспозито работал на авиационном заводе «Капрони» мастером сборочного цеха. Сам Паскуале по молодости обладал достаточно левыми взглядами, бывал в редакции ежедневной коммунистической газеты «Ордине Нуово», однако после туринской резни коммунистов в декабре 1922 года решил не лезть в политику. Следует отметить, что агентурная сеть Маневича была весьма обширной. Так, он имел своих людей во многих портовых городах Италии, что позволяло ему контролировать переброску итальянских войск и военные поставки.
1932 год стал переломным в судьбе Льва Маневича. Опасная работа давила. Уже давно было замечено, что он «зачастую работает с перегрузкой», а потому начинало сказываться нервное напряжение. Маневич стал просить замену. В письме, отправленному 25 марта из Милана своему непосредственному начальнику Оскару Стигге, он писал: «Считаю опасным для организации моё излишне долгое пребывание здесь. Слишком много глаз следят за мной с враждебным вниманием. Уже не один раз я стакивался на работе с довольно серьёзными неприятностями. Двое из числа тех, кого я пытался втянуть в антифашистскую работу, не оправдали доверия. Не нужно понимать меня так: грозит какая-то конкретная и немедленная опасность. Может быть, такой опасности нет, по крайней мере, я её пока не чувствую. Но зачем ждать, чтобы опасность, всегда возможная, обернулась бедой? Мне приходится без устали разъезжать, этого требует здешняя обстановка. На днях буду в Берлине. Прямой поезд сейчас не для меня, еду кружным путём. А есть поездки, которые при неотступной слежке за мной, связаны с риском и для тех знакомых, к кому езжу в гости. Организация расширилась, и в этих условиях я не чувствую себя спокойным за всех, кто мне доверяет. Жаль потерять плоды усилий двух с половиной лет, плоды, которые ещё могут принести большую пользу. Имейте также в виду, что по приезде нового товарища мне придётся пробыть с ним два-три месяца, чтобы устроить его здесь хорошо (что совсем не так легко) и ввести своего преемника в обстановку весьма сложную из-за разбросанности и пёстрого состава помощников… Живу и работаю в предчувствии близкой военной грозы. С комприветом, Этьен» (Воробьев Е. З. Земля, до востребования. М., 1970. С.47.).
8 апреля 1932 года радистка Ингрид приняла ответ Оскара: «Мы не забыли о нашем обещании прислать замену. Но, к сожалению, в настоящее время лишены такой возможности. Сам понимаешь, как нелегко подыскать подходящего, опытного человека, который мог бы тебя заменить. Поэтому с отъездом придётся некоторое время обождать. Мобилизуй всё своё терпение и спокойствие».
Маневичу ничего не оставалось, кроме как терпеливо ждать, о чём он и сообщил Оскару Стигге 24 мая 1932 года: «Товарищ Оскар! Даже когда я сильно нервничал, никто этого, по-моему, не замечал. Ко мне вернулось равновесие духа, работаю не покладая рук. Но, объективно рассуждая, нельзя так долго держать парня над жаровней. Насколько мне известно, подобная игра человека с собственной тенью никогда хорошо не кончается. Все доводы я уже приводил. Мне обещали прислать замену месяца через два. С тех пор прошло четыре месяца, но о замене ни слуху, ни духу. От работы же я бежать не намерен, остаюсь на своей бессменной вахте. Этьен» (Там же. С.58-59.).
Маневич чувствовал, что в Италии для него становится жарко. И, хотя Вождь и Учитель всех времён и народов как-то обронил историческую фразу: «Незаменимых людей нет», незаменимые всё же были. Найти второго проверенного человека, совмещавшего в себе уникальные способности лётчика, коммерсанта и разведчика, оказалось невозможно. Второго Маневича, способного в полной мере взять в свои руки бразды правления итальянской агентурой, у Разведупра не было.
Тем не менее, 25 августа из Москвы пришёл положительный ответ: «Наконец мы в состоянии выполнить вашу просьбу о замене. Кандидат уже подготовлен и в конце сентября может выехать и принять от вас дела. Естественно, некоторое время вам придётся поработать вместе с ним, пока он не освоится с обстановкой. Ваш преемник хорошо знает французский, болгарский и турецкий языки. По диплому и по образованию — инженер-электрик. Просит сообщить своё мнение — какая „крыша“ будет для него надёжной. Привет от далёкого Старика. Надеемся на скорое свидание» (Там же. С.104.). Однако новый резидент из числа болгарских коммунистов-политэмигрантов, тепло принятых в Советском Союзе и обласканных военной разведкой, с «Этьеном» так и не встретился. Скорого свидания с товарищами также не состоялось.
Попал под подозрение и Паскуале Эспозито. Не имея фактических доказательств шпионажа Кертнера, сотрудники ОВРА в октябре арестовали Эспозито и, объявив ему, что вместе с ним арестована его любимая падчерица Джаннина, добились от него признания и согласия сотрудничать. Для этого Эспозито показали окровавленное шелковое белье, которое он подарил Джаннине на день ангела, и обещали выпустить её на свободу, если он поможет разоблачить Кертнера.
Сам Маневич, заметив за собой слежку, принял решение покинуть Италию. Он дал указание Ингрид утопить передатчик в озере, а самой выехать в Швейцарию. Перед отъездом он решил провести встречу с Эспозито, который сообщил, что может передать чертежи нового самолета. Взяли его с поличным. Во время встречи с Эспозито 3 октября 1932 года в миланской траттории близ кондитерской фабрики «Мотта», в момент передачи пакета с чертежами, Кертнер был арестован. После его ареста Эспозито разрешили свидание с падчерицей. Во время свидания он выяснил, что Джаннина не была арестована, а белье украдено и окрашено под кровь сотрудниками ОВРА. Джаннина, узнав, что он выдал Кертнера, отказалась от дальнейших свиданий с ним. Душевно сломленный Эспозито повесился в тюремной камере в конце октября 1932 года на шерстяной петле, сплетенной из носков.
В литературе, как художественной, так и документальной, долгое время утверждалось, что Лев Маневич был арестован в декабре 1936 года. И только в последнее время уже давно имевшиеся у специалистов подозрения получили документальное подтверждение в официальном издании Российской военной энциклопедии — в статье о Маневиче приводится точная дата его ареста.
Резидентура «Этьена» имела в 1931-1932 годах девятерых агентов-источников и трех агентов, которые выполняли вспомогательные функции. За этот период Маневич передал в Центр 190 ценных документов и информационных донесений, около 70% из них были высоко оценены командованием.
Маневич был резидентом Разведупра в Австрии и Италии, где успешно добывал ценные сведения технического характера с октября 1929 по сентябрь 1932 года. Заслуги этого человека были столь велики, что о нём с уважением отзвался даже изменник родины Виктор Суворов (Владимир Резун). В своём нашумевшем «Аквариуме» он сказал об «Этьене» и его месте работы — Италии:
«Может быть, кто-то и недооценивает Италию как родину гениальных мыслителей, да только не ГРУ. ГРУ знает, что у итальянцев головы мыслителей. Головы гениальных изобретателей. Мало кто знает о том, что Италия в предвоенные годы имела небывалый технологический уровень. Воевала Италия без особого блеска, именно это и затмевает итальянские достижения в области военной техники. Но эти достижения, особенно в области авиации, подводных лодок, скоростных катеров, были просто удивительны. Полковник ГРУ Лев Маневич перед войной переправил в Союз тонны технической документации, потрясающей важности«.
И это действительно так, Италия 30-х годов была не последней в перечне государств, которыми интересовался Разведупр. Посылали туда лучших, и Лев Маневич доверие «Директора» оправдал. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 февраля 1965 года «за доблесть и мужество, проявленные при выполнении специальных заданий Советского правительства перед второй мировой войной и в борьбе с фашизмом», полковнику Маневичу Льву Ефимовичу было присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно…
Судьбы разведчиков бывают очень трагичными. Всего три года работы — но какой! А затем годы тюрем, концлагерей и, наконец, свобода, которая только поманила измученного узника. Он уже не имел сил жить, чтобы добраться домой.
Лев Ефимович Маневич родился в городе Чаусы Могилёвской губернии 20 августа 1898 года. В царскую эпоху Гомель, Могилёв и Бобруйск составляли белорусский пояс еврейской оседлости, откуда вышло немало политических деятелей, профессиональных революционеров, да и просто террористов рядового состава. Энергичные молодые люди, проникшиеся, в духе того времени, радикальными идеями, воплощали их в жизнь с целеустремленностью подлинных зилотов. И не было ничего удивительного в том, что в революцию шли семьями.
Старший брат Льва Маневича — Яков с молодых лет участвовал в революционном движении и состоял в рядах РСДРП(б). В 1905 году, когда он служил в армии, его арестовали за хранение в казарме гектографа, большевистских прокламаций и оружия: шестнадцати фунтов динамита, «браунинга» и патронов. Будучи отправлен на исправление в дисциплинарную воинскую часть в Бобруйской крепости, Яков участвовал в восстании батальона 22 ноября 1905 года. Тринадцать участников восстания были приговорены к смертной казни, остальные — к каторге. Яков был осужден трибуналом на каторжные работы. Но товарищи не оставили в беде и, с помощью боевой группы, (куда, кстати, входила сестра Маневича), он бежал из каторжного централа, перешел литовскую границу, добрался до Германии и выехал в Швейцарию. Весной 1907 года в Цюрих, где обосновался Яков, привезли, после смерти матери, его младшего брата Льва.
В Цюрихе мальчика устроили в Политехнический колледж, где он очень быстро освоил разговорный немецкий язык. К окончанию колледжа Лев Маневич свободно владел также французским и итальянским языками, на которых говорят в швейцарских кантонах. Братья ходили на выступления Ленина, находившегося в то время в Швейцарии. Маневичи посещали его доклады и выступления в цюрихском Народном доме, читали его статьи в газете «Социал-демократ». 9 апреля 1917 года восторженно настроенные братья провожали поезд, на котором вместе с Лениным в Россию отправились четыре десятка политэмигрантов.
А 20 июня 1917 года братья Маневичи сами выехали на родину. По приезду в Россию Лев Маневич пошел добровольцем в Красную Армию, и уже в 1918 году вступил в РКП(б) и получил партбилет за номером 123915. Военная судьба забросила его в Баку, в ряды Первого интернационального полка. Воевал у Мешади Азизбекова, одного из 26 бакинских комиссаров, в составе Интернационального полка Бакинского Совета участвовал в боях против мусаватистов. Весной 1919 года сражался на колчаковском фронте, вёл активную партийную работу в Самаре, Баку, Уфе и завершил войну в должности комиссара бронепоезда.
Рассказывая о тех годах, его боевой товарищ Яков Никитич Старостин, чьим именем и биографией через 25 лет резидент «Этьен» прикроется в фашистском концлагере, вспоминал: «В 1920 году я был назначен председателем райполитотдела станции Самара. Зимой в районе Сызрани, Батраки, Сургут, Подбельская меньшевики подняли крестьянское восстание башкир нескольких селений. Мне было поручено мобилизовать членов партии. Маневич сам пришёл ко мне первым… Я назначил его командиром отряда. Когда отряд коммунистов прибыл на место, Маневич один пошёл к восставшим и силой своего слова, силой большевистской правды убедил их сложить оружие. Ночью башкиры проводили Маневича к составу, где коммунары ждали своего командира« (Чекисты: Сборник. М., 1970. С.187-188.).
Молодой государственный аппарат Страны Советов, в том числе и разведка, остро нуждались в сотрудниках, знающих иностранные языки. Поэтому 9 марта 1920 года ЦК РКП(б) разослал по всей стране телеграммы с просьбой предоставить ЦК сведения о таких людях. 8 апреля того же года Самарский губком выслал в Москву соответствующий список, где были данные и о Маневиче, владевшем тремя языками и имевшего опыт жизни в европейских странах.
Как раз в это же время в апреле 1920 года начальник советской военной разведки В. Х. Ауссем обратился с письмом в Оргбюро ЦК РКП(б), в котором писал, что с окончанием гражданской войны на первое место выходит «глубокая разведка в странах Западной Европы, Японии и Америки…. которые могут рассматриваться так сказать, как потенциальные противники». И отмечал далее, что заграничная тайная разведка «значительно отличается от разведки в тылу белогвардейцев» и требует от ведущих её лиц «большого политического кругозора, знания языков и местных условий». Резолюция на документе была положительной: «тов. Ауссему необходимо помочь людьми знающими тамошние условия и языки» (РГАСПИ. Ф.17. Оп.109. Д.64. Л.19.).
Вскоре Льва Маневича вызвали в Москву и направили на учебу в Высшую школу штабной службы комсостава РККА, которую он окончил в 1921 году, и в числе других выпускников был приведён к Красной присяге 1 мая 1922 года на Красной площади у Кремля. Потом перспективного молодого человека определили слушателем Военной академии РККА, где он изучил ещё один язык — английский, и сразу же после выпуска, 22 августа 1924 года, его направили в распоряжение Разведупра. Полгода (апрель — сентябрь 1925 года), как этап подготовки к работе за рубежом, Лев Ефимович провел в Секретариате РВС СССР на должности «для особых поручений 1-го разряда».
С ноября 1925-го по март 1927-го «Этьен» (оперативный псевдоним Маневича) успешно выполнял свои первые задания в Германии. Вернувшись на родину месяц прорвел с семьей в подмосковном доме отдыха военной разведки. А 1 мая 1927 года был назначен начальником сектора 3-го (информационно-статистического) отдела Разведупра и через восемь месяцев направлен в войска на стажировку, которую должны были пройти все, кто окончил военную академию. Завершив в 1928 году стажировку по должности командира роты в 164-м стрелковом полку, он поступил на строевое отделение Курсов усовершенствования
начсостава ВВС при Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. Перед выпуском в мае 1929 года, когда ему было присвоено звание «летчик-наблюдатель» Воздушного флота РККА, Лев Ефимович получил следующую аттестацию:
«Отличных умственных способностей. С большим успехом и легко овладевает всей учебной работой, подходя к изучению каждого вопроса с разумением, здоровой критикой и систематично. Аккуратен. Весьма активен. Обладает большой способностью передавать знания другим. Дисциплинирован. Характера твердого, решительного; очень энергичен, иногда излишне горяч. Здоров, годен к летной работе. Имеет опыт ночных полетов. Пользуется авторитетом среди слушателей и импонирует им своими знаниями. Активно ведет общественно-политическую работу. Вывод: Маневич вполне успешно может нести строевую летную службу. После стажировки обещает быть хорошим командиром отдельной авиачасти и не менее хорошим руководителем штаба».
Не менее блестяще был аттестован Маневич и командиром эскадрильи 44-го авиаотряда, где он стажировался с 15 мая по 1 октября 1929 года, старшим летчиком Вернигородом: «К работе относится в высшей степени добросовестно и заинтересованно. Летает с большой охотой. Энергичен, дисциплинирован, обладает хорошей инициативой и сообразительностью. Вынослив. Зачастую работает с перегрузкой. Свои знания и опыт умеет хорошо передавать другим».
После столь блестящих характеристик выпускника трех военных учебных заведений начали готовить к новой зарубежной командировке. Поначалу Ян Карлович Берзин преполагал использовать Маневича на работе по легальной линии в США, видимо в Амторге, где служили многие сотрудники разведки военно-технического направления. Однако потом было решено отправить его за границу в Италию в качестве нелегала.
В жизни разведчиков-нелегалов есть особая драматическая страница — это семья. Каждый по-своему решал эту проблему. Неизвестно, что хуже: брать жену и детей с собой в «загранкомандировку», подвергая их всем опасностям работы разведчика, или оставлять их в СССР, обрекая на постояную разлуку. Если жена — тоже разведчица, если она подготовлена к конспиративной работе — тогда все проще. А если нет?
Летом 1921 года Лев Маневич женился на двадцатидвухлетней Наде (Надежде Дмитриевне) Михиной, дочери самарского фельдшера, студентке медицинских факультетов в Томске и Самаре. В 1922 году у них родилась дочь Таня. После германской командировки Берзин, к радости жены, обещал больше не направлять Маневича на работу за границу. Но, тем не менее, он свою маленькую дочь учил немецкому языку всерьез, вплоть до того, что девочка могла с легкостью читать не только латинский, но и готический шрифт. И, когда выяснилось, что в Италию, кроме Маневича, послать некого, Надежда настояла на том, чтобы ехать вместе с мужем.
«Вместе» — оказалось, очень условно… Семья должна была жить в Вене, куда отец будет лишь время от времени приезжать. Девочка к тому времени неплохо говорила по-немецки, но мать не знала ни одного иностранного языка. А паспорт Надежда Дмитриевна получила на имя гражданки Финляндии Марии Вестерхольм, а Таня в её документах была записана как дочь Айно.
Что значит для нелегала ехать за границу с маленьким ребенком, который должен все время помнить свои новые имя и фамилию, новую национальность? А многочисленные мелочи жизни, на которых сыплются порой даже опытные разведчики? Татьяна Попова-Маневич вспоминает: «В станционном ресторане польского пограничного городка, где мы обедали, я сделала свою первую ошибку. — Папа, — громко воскликнула я, сделав круглые глаза, — почему нам дают суп в чашках, да ещё зачем-то туда бросили яйцо?». А в Берлине, в гостинице «произошел ещё один маленький эпизод, который мог стоить нам очень дорого. Я, как и отец, ужасно любила петь, распевала целыми днями. И вот однажды, приплясывая по коридору гостиницы, направляясь к нашему номеру, я распевала песню, которая… кончалась словами: „Ура, ура Советская страна! « и с этими словами я влетела в номер. До сих пор помню побелевшие лица родителей…“ (Попова-Маневич Т. Л. Отец, каким я его помню // Неман. Минск, 1984. № 5.).
(В связи с этим эпизодом можно напомнить, что руководитель болгарских коммунистов Георгий Димитров и его товарищи провалились в 1933 году в Берлине, потому что разговаривали в ресторане на русском языке).
Вскоре они остались в Вене одни. На прощание Маневич сказал дочери: «Татусь, помни, от твоего поведения зависит ваша и моя жизнь! „ Но они так и не сумели вжиться в роль. Девочку надо было готовить в школу. По документам они числились лютеранами, и однажды учительница Тани, готовившая ее в школу, повела девочку в церковь. Та засыпала ее вопросами. Вернувшись, учительница удивленно спросила мать: «Фрау Мария, почему Айно ничего не знает о Христе?“.
Не было ничего удивительного в том, что вскоре за ними началась слежка. Когда они гуляли, мать просила девочку потихоньку наблюдать, есть ли за ними «хвост». Вскоре Таня уже знала шпиков в лицо. Однажды к ним домой пришли двое в штатском, которые очень подробно расспрашивали об отце.
Надежде Дмитриевне уже было ясно, что решение поехать за границу вместе с отцом было авантюрой. Надо было уезжать. Визиты в полпредство им были строжайшим образом запрещены. Но однажды на улице они случайно встретили знакомую им Наталью Владимировну Звонареву, которая по линии Разведупра как раз там и работала. Мать рассказала ей о происходящем, и семью тут же вывезли обратно в СССР. Таня больше никогда не видела отца. Некоторое время они получали от него редкие письма, а потом прекратились и они…
Итак, в декабре 1929 года, после соответствующей подготовки, Маневич с документами на имя Конрада Кертнера был легализован в Австрии. В Вене Кертнер открыл патентное бюро на Мариахильферштрассе, где можно было оформить патент или приобрести лицензию на изобретение, уже зарегистрированное в бюро патентов. Прикрытие было потрясающее — именно в ноу-хау и нуждалась страдающая тотальным дефицитом Республика Советов. Вскоре эта контора приобрела неплохую репутацию благодаря тому, что её хозяин был пилотом, часто бывал на аэродромах, вследствие чего у него сложился широкий круг знакомств среди летчиков, планеристов, техников, мотористов, наладчиков, а также авиаконструкторов.
Установить связи с конструкторами самолетов, авиадвигателей и другого авиационного оборудования помогли воздушные гонки в Англии, куда впоследствии он ездил ежегодно. Но самым большим успехом Кертнера был контракт с германской фирмой «Нептун», занимающейся производством аккумуляторов. Дело в том, что аккумуляторные батареи «Нептуна» устанавливались и на подводных лодках. И хотя Германии, по условиям Версальского договора, не разрешалось иметь подводный флот, начальник абвера адмирал Канарис после прихода Гитлера к власти провел успешные переговоры о производстве подводных лодок немецкой конструкции в Италии, Испании, Голландии и Японии.
В 1931 году, завершив легализацию в Австрии, Маневич переехал в Италию. В Милане с помощью итальянского авиаинженера, с которым он познакомился на международной выставке в Лейпциге и который согласился стать его компаньоном, открыл патентное бюро «Эврика». Перед переездом Кертнер с компаньоном позаботились о том, чтобы получить право представительства от нескольких австрийских, немецких и чешских фирм, заинтересованных в сбыте своей продукции в Италии. Это были в основном фирмы, производящие авиадвигатели, приборы ночного видения и другое авиационное оборудование. Не была забыта и компания «Нептун», чьим официальным представителем в Италии стал Кертнер. Вскоре подпись Кертнера была зарегистрирована в Торговой палате Милана, что упрочило его репутацию в деловых кругах Ломбардии.
Главной задачей «Этьена» в Италии был сбор информации по вопросам, связанным со «слепыми» полетами, пилотированием по приборам, а также с полетом авиационного подразделения в строю и в тумане. Но, разумеется, круг вопросов, которые должен был освещать Маневич, не ограничивался только авиацией. Не менее пристальное внимание он уделял и военному судостроению, стоявшему в Италии на очень высоком уровне. В частности, объектом интересов Маневича была судостроительная фирма «Ото Мелара».
Для связи с Центром в распоряжение нелегальной резидентуры «Этьена» в Италию была послана радистка. «Крышей» для нее стала миланская консерватория, где студентка из Вены фрейлен Ингрид решила продолжить музыкальное образование. Нелегальный передатчик, выходивший в эфир с позывными «Травиата», был вмонтирован в патефон, на котором студентка консерватории слушала оперную музыку.
Разумеется, большую часть интересующей его информации Маневич мог получить только от агентов. Поэтому вопрос вербовки агентуры был для него приоритетным. Сразу по приезде в Милан он дал в газете «Иль Соле» объявление: «Конторе „Эврика“ требуется секретарь». Из всех предложений Маневич предпочел кандидатуру Джаннины Эспозито. Причин было несколько. Отец Джаннины умер от побоев после драки с фашистами у проходной завода «Капрони», и Маневич решил через неё выйти на итальянских левых. Кроме того, отчим Джанины — Паскуале Эспозито работал на авиационном заводе «Капрони» мастером сборочного цеха. Сам Паскуале по молодости обладал достаточно левыми взглядами, бывал в редакции ежедневной коммунистической газеты «Ордине Нуово», однако после туринской резни коммунистов в декабре 1922 года решил не лезть в политику. Следует отметить, что агентурная сеть Маневича была весьма обширной. Так, он имел своих людей во многих портовых городах Италии, что позволяло ему контролировать переброску итальянских войск и военные поставки.
1932 год стал переломным в судьбе Льва Маневича. Опасная работа давила. Уже давно было замечено, что он «зачастую работает с перегрузкой», а потому начинало сказываться нервное напряжение. Маневич стал просить замену. В письме, отправленному 25 марта из Милана своему непосредственному начальнику Оскару Стигге, он писал: «Считаю опасным для организации моё излишне долгое пребывание здесь. Слишком много глаз следят за мной с враждебным вниманием. Уже не один раз я стакивался на работе с довольно серьёзными неприятностями. Двое из числа тех, кого я пытался втянуть в антифашистскую работу, не оправдали доверия. Не нужно понимать меня так: грозит какая-то конкретная и немедленная опасность. Может быть, такой опасности нет, по крайней мере, я её пока не чувствую. Но зачем ждать, чтобы опасность, всегда возможная, обернулась бедой? Мне приходится без устали разъезжать, этого требует здешняя обстановка. На днях буду в Берлине. Прямой поезд сейчас не для меня, еду кружным путём. А есть поездки, которые при неотступной слежке за мной, связаны с риском и для тех знакомых, к кому езжу в гости. Организация расширилась, и в этих условиях я не чувствую себя спокойным за всех, кто мне доверяет. Жаль потерять плоды усилий двух с половиной лет, плоды, которые ещё могут принести большую пользу. Имейте также в виду, что по приезде нового товарища мне придётся пробыть с ним два-три месяца, чтобы устроить его здесь хорошо (что совсем не так легко) и ввести своего преемника в обстановку весьма сложную из-за разбросанности и пёстрого состава помощников… Живу и работаю в предчувствии близкой военной грозы. С комприветом, Этьен» (Воробьев Е. З. Земля, до востребования. М., 1970. С.47.).
8 апреля 1932 года радистка Ингрид приняла ответ Оскара: «Мы не забыли о нашем обещании прислать замену. Но, к сожалению, в настоящее время лишены такой возможности. Сам понимаешь, как нелегко подыскать подходящего, опытного человека, который мог бы тебя заменить. Поэтому с отъездом придётся некоторое время обождать. Мобилизуй всё своё терпение и спокойствие».
Маневичу ничего не оставалось, кроме как терпеливо ждать, о чём он и сообщил Оскару Стигге 24 мая 1932 года: «Товарищ Оскар! Даже когда я сильно нервничал, никто этого, по-моему, не замечал. Ко мне вернулось равновесие духа, работаю не покладая рук. Но, объективно рассуждая, нельзя так долго держать парня над жаровней. Насколько мне известно, подобная игра человека с собственной тенью никогда хорошо не кончается. Все доводы я уже приводил. Мне обещали прислать замену месяца через два. С тех пор прошло четыре месяца, но о замене ни слуху, ни духу. От работы же я бежать не намерен, остаюсь на своей бессменной вахте. Этьен» (Там же. С.58-59.).
Маневич чувствовал, что в Италии для него становится жарко. И, хотя Вождь и Учитель всех времён и народов как-то обронил историческую фразу: «Незаменимых людей нет», незаменимые всё же были. Найти второго проверенного человека, совмещавшего в себе уникальные способности лётчика, коммерсанта и разведчика, оказалось невозможно. Второго Маневича, способного в полной мере взять в свои руки бразды правления итальянской агентурой, у Разведупра не было.
Тем не менее, 25 августа из Москвы пришёл положительный ответ: «Наконец мы в состоянии выполнить вашу просьбу о замене. Кандидат уже подготовлен и в конце сентября может выехать и принять от вас дела. Естественно, некоторое время вам придётся поработать вместе с ним, пока он не освоится с обстановкой. Ваш преемник хорошо знает французский, болгарский и турецкий языки. По диплому и по образованию — инженер-электрик. Просит сообщить своё мнение — какая „крыша“ будет для него надёжной. Привет от далёкого Старика. Надеемся на скорое свидание» (Там же. С.104.). Однако новый резидент из числа болгарских коммунистов-политэмигрантов, тепло принятых в Советском Союзе и обласканных военной разведкой, с «Этьеном» так и не встретился. Скорого свидания с товарищами также не состоялось.
Попал под подозрение и Паскуале Эспозито. Не имея фактических доказательств шпионажа Кертнера, сотрудники ОВРА в октябре арестовали Эспозито и, объявив ему, что вместе с ним арестована его любимая падчерица Джаннина, добились от него признания и согласия сотрудничать. Для этого Эспозито показали окровавленное шелковое белье, которое он подарил Джаннине на день ангела, и обещали выпустить её на свободу, если он поможет разоблачить Кертнера.
Сам Маневич, заметив за собой слежку, принял решение покинуть Италию. Он дал указание Ингрид утопить передатчик в озере, а самой выехать в Швейцарию. Перед отъездом он решил провести встречу с Эспозито, который сообщил, что может передать чертежи нового самолета. Взяли его с поличным. Во время встречи с Эспозито 3 октября 1932 года в миланской траттории близ кондитерской фабрики «Мотта», в момент передачи пакета с чертежами, Кертнер был арестован. После его ареста Эспозито разрешили свидание с падчерицей. Во время свидания он выяснил, что Джаннина не была арестована, а белье украдено и окрашено под кровь сотрудниками ОВРА. Джаннина, узнав, что он выдал Кертнера, отказалась от дальнейших свиданий с ним. Душевно сломленный Эспозито повесился в тюремной камере в конце октября 1932 года на шерстяной петле, сплетенной из носков.
В литературе, как художественной, так и документальной, долгое время утверждалось, что Лев Маневич был арестован в декабре 1936 года. И только в последнее время уже давно имевшиеся у специалистов подозрения получили документальное подтверждение в официальном издании Российской военной энциклопедии — в статье о Маневиче приводится точная дата его ареста.
Резидентура «Этьена» имела в 1931-1932 годах девятерых агентов-источников и трех агентов, которые выполняли вспомогательные функции. За этот период Маневич передал в Центр 190 ценных документов и информационных донесений, около 70% из них были высоко оценены командованием.