Страница:
Я вынул мобильник и, включив фотокамеру, сделал несколько снимков. Слова в наше время высоких технологий штука дешевая. А так любой мент перед неоспоримыми уликами быстрее начнет шевелиться и смерть крестьян начнут расследовать без проволочек. Если конечно, я не ошибаюсь и это в самом деле чудовищный по своей нелепости несчастный случай, а не… Бред, бред! Черт возьми, крутейший бред лезет в голову!
– Но если это газ… Думаешь, военные, что на вертушках пролетали?
Михась уже успокоился: крепкий мужик, но непривычный к таким делам, это нормально. Подобрав карабин приятеля, я протянул ему оружие и принялся закапывать могилу, последней я как мог бережно прикопал уже окоченевшую руку маленькой, лет шести, девочки. Чихнул и завелся движок колченогого трактора, я запрыгнул на подножку рядом с водительским местом. Мишка угрюмо вел трактор, переваливающийся по колее, словно утка. Весь обратный путь мы проделали в молчании, увиденное не укладывалось в голове. Через полтора часа, когда солнце уже жарило вовсю, мы с трудом вывернули на трассу, метрах в двадцати от места завала. Подъехать прямо к колонне по узкой тропке не дали густо растущие у шоссе деревья. Со стороны головной машины тянуло дымком костра, пахло съестным. Мишка, позеленев лицом, высунулся в форточку, и его вырвало, отчего трактор опасно рыскнул влево, чуть не съехав в заросли. Я спрыгнул с подножки и, махнув приятелю, как будто ничего особенного не случилось, показал на завал:
– Трос у Варенухи возьми, верхонки у меня в багажнике вместе с фомкой. Сейчас народ поест и пойдем разгребать. Про трупы пока молчи, не стоит панику поднимать. Растащим деревья, потом введем народ в курс дела.
Увидев трактор, артельщики забыли о жрачке и принялись расспрашивать, как нам удалось сговориться с крестьянами. Но Михась молчал, а я присел к разведенному в стороне от дороги костру и наложил себе полную миску макарон с тушенкой, чтобы пресечь расспросы. Напарник ничего на этот мой жест не сказал, просто ушел к своей фуре и залез в кабину. Что я мог сказать убитому всем произошедшим парню, которому довелось за раз увидеть такое количество покойников, сколько он бы не увидел и за всю жизнь? Утешать я не умею, а от аллергии на созерцание мертвечины вылечился еще в девяносто пятом, когда трупы на улицах одного южного города валялись, как опавшие листья по осени: их было до фига и они жутко воняли. Дня не проходило, чтобы с трудом запиханная в желудок хавка не просилась обратно. Спустя какое-то время я притерпелся, замкнулся и очерствел душой. Созерцание чужой смерти сделало меня не то чтобы равнодушным к своей собственной, отнюдь. Просто пришло понимание, что смерть – это часть жизни, и ее не избежать, какие бы чувства ты к ней ни питал. Деревенским повезло умереть тихо, без мучений, но само собой, я им не завидовал. И еще один урок я выучил на войне: как бы плохо тебе ни было, никогда не отказывайся от еды, если есть возможность подзаправиться. Голодать приходилось неделями, про горячее даже речи не было, и мнимый запах куриного супа, бывало, доводил до исступления.
Пока я ел, Варенуха и двое водил наладили стяжку, и трактор споро оттаскивал поваленные хлысты на обочину. Спустя час спорой работы завал был с грехом пополам расчищен. Мужики только ворчали во время процесса и просили не путаться у них под ногами. Наконец завал разгребли настолько, что моя «пятерка» и фуры спокойно могли пройти по шоссе. Выбитое камнем стекло не заменить, поэтому ехать придется медленно, но я настоял на том, чтобы мы задержались еще немного. Собрав вокруг себя всю нашу небольшую артель, я коротко рассказал, что мы увидели в деревне. Сначала никто не поверил, но после того, как я продемонстрировал фотку, сделанную на камеру мобильника, прибалдевший народ начал стихийный митинг. В глазах людей, даже сжимавших в руках оружие, плескалась только одна эмоция: едва сдерживаемый панический ужас от мысли о том, что эта бойня может означать на самом деле. Так или иначе, но мне удалось призвать водил к порядку и напомнить, что произойдет, если груз в срок не прибудет в Новосибирск. Михася я посадил к себе в машину, приказав на всякий случай приготовить оружие. Он положил карабин на колени и с болью посмотрел на меня:
– Антоха, что творится, ты понимаешь? Почти сорок человек так вот просто на тот свет отправить, это же кем нужно быть…
– Приедем в Болотное, пойдем к местным ментам. – Я повернул ключ зажигания. – Главное, по сторонам поглядывай. Может, бандиты эти рядом ходят, а у нас груз ценный…
– Но ты ж сам сказал…
Меня накрыл приступ злости: на Михася, на долбаную работу, хитрых шоферюг и даже на мертвых крестьян, попавшихся мне очень не вовремя. Всем вокруг нужно простое и желательно нестрашное объяснение, после которого все встанет на свои места: мы спихнем сорок трупов ментам и спокойно поедем дальше, сдадим груз и через трое суток будем дома. А в квартирке свет, тепло и телевизор. Добавим на грудь пару пива и жизнь снова станет прекрасной и удивительной! Самое страшное, что так думают все. То есть поголовно все, не исключая и тех, кто будет искать убийц этих потравленных людей. Тотальное равнодушие, пустые сердца, мертвые улыбки и повсеместная трескотня бравады. Неспокойную совесть и чувство опасности можно заглушить трепотней с друзьями. А для псведоэкстремалов есть Интернет и всякого рода псевдовойнушки, шатания по пригородным лесам с игрушечным оружием – тоже своего рода разрядка. В реальной жизни все совсем иначе: вот есть мертвые дети, а вот совершенно очевидная причина – минометный обстрел. Я знаю, что ни один промышленный газ так быстро не убивает, а вот газ военный вполне способен. Но подсознание не хочет мириться с очевидным, отводит глаза, убаюкивает логику. Это меня отрезвило и, поборов минутный всплеск эмоций, я как можно тверже сказал приятелю:
– Миша, я видел ровно то же самое, что и ты. Рация не работает, телефоны молчат. Наберись терпения, до города рукой подать, вон мостик переедем…
Впереди и в самом деле показался небольшой бетонный мост через какой-то ручей, за которым должна выситься стела с названием города… Точнее, должна была выситься. Не снижая скорости, наш конвой начал перебираться через мост, всем хотелось поскорее добраться до тех, кто все объяснит и поможет. Я искал на горизонте признаки цивилизации, но впереди был только лес. Городок этот не шибко большой, дома все старой постройки, поэтому ориентиров никаких. Разве что на въезде стоит какой-то длинный красный дом, вернее, стоял… Стела с названием города валялась прямо на дороге, непонятно кем поваленная, а от дома остались только дымящиеся развалины. Удивиться происходящему ни я, ни напарник толком не успели. Как только последняя фура каравана перевалила через мост, слева со стороны лесополосы раздались три быстрых хлопка, и кабина грузовоза вспухла ярким клубом оранжево-черного пламени. Дальше я действовал машинально, накрепко вбитые рефлексы никуда не делись, они дремали до поры, чтобы сейчас в очередной раз спасти жизнь мне и приятелю. Перегнувшись к пассажирской двери, я дернул стопор и одновременно нажал плечом, выталкивая Мишку наружу:
– На обочину! Уе…ай от машины в кювет, голову не поднимать!..
Обратным движением скатываюсь с сидения и ныряю прочь из салона, стараясь перекатом уйти в противоположный кювет. Следующая серия хлопков была почти неслышимой, поскольку сразу же последовало еще три взрыва подряд, последний раздался аккурат возле левого заднего крыла «пятерки». Ударной волной и жаром опалило волосы, уши заложило, и рот наполнился запахами паленой резины и горючего. Стараясь уйти как можно дальше от расстреливаемой колонны, я зажал голову руками, чтобы защититься от визжащего в воздухе железного вихря осколков.
– Ду-ду-ух-та-та-та-та!
Подо мной мелкой дрожью затряслась земля, краем глаза я увидел, как вокруг возникают земляные фонтанчики. Теперь я точно знал, что это такое: кто-то сначала расстрелял колонну из автоматической тридцатимиллиметровой пушки, а потом добивал уцелевших из курсового или башенного пулемета. Что может сделать безоружный человек в черной униформе, так хорошо видимый на зеленом фоне невысокой, почти газонной травы? Только двигаться, катаясь по земле, словно ужаленный, сбивая прицел.
– Трр-та-та-та! Ду-ду-у-ухх!..
Пулеметчик особо не старался, видимо, как и любого уверенного в себе человека, сидящего за рычагами мощного, сметающего все и вся оружия, ситуация с беззащитной мишенью его забавляла. Пули ложились совсем рядом, впиваясь в землю со злым гудением, заставляя ее дрожать как живое существо. Потом все мое тело сотряс неслабый удар, пришла резкая боль и темнота, но сознания я не потерял. Случилось то, что любой в схожей ситуации назовет чудом. Катаясь по лугу, я провалился в недавно вырытую для каких-то хозяйственных нужд траншею.
– Бумм-аххх! Бум-ax! Бумм!..
Стрелку надоело меня убивать. Поэтому он накрыл то место, где потерял верткую мишень, очередью из главного калибра. Сквозь ватную тишину и мозжащую боль я мог расслышать только стрекот пулемета и новую серию разрывов. Но последние снова раздавались со стороны, где догорала наша колонна. Просто замереть и валяться в сырой полутьме было бы неправильно, поэтому, встав сначала на карачки, а потом и осторожно распрямившись, я выглянул из своего нечаянного укрытия. Первым делом в поле зрения попала приземистая боевая машина, расстрелявшая колонну. Деловито урча, непонятная гусеничная танкетка выворачивала из-под прикрытия деревьев, развернувшись в сторону шоссе. По прямой до нее было метров сто, и это расстояние быстро сокращалось. Большого удивления не вызвал ее внешний вид, вроде бы ничего особенного. Угловатый короткий силуэт, тонкий стержень автоматической пушки и камуфляжные черно-зелено-коричневые разводы на броне. Это точно БМП. Только вот среди наших, даже самых современных я таких обводов не встречал[2]. На левом борту ближе к носу белеют трафаретные цифры: «11» и ниже «42». Машина рыкнула и быстро пошла на меня, орудийная башня скорректировалась и теперь тонкий ствол пушки с утолщением компенсатора смотрел мне в лицо. Не раздумывая, я резко присел и зажал уши руками, ожидая, что вот тут-то меня и похоронят. Очередь из тех снарядов на таком расстоянии – это верная смерть. Внутренне сжавшись, где-то в душе я надеялся, что вот сейчас проснусь и все это какой-то похмельный кошмар. В очередной раз дрогнула земля, зубы выбили чечетку, из прикушенного языка засочилась в рот кровь. Лишь мгновение спустя пришло понимание, что звук был в стороне от траншеи, как раз там, откуда приближалась БМП. Откуда-то пришла лихорадочная и глупая мысль, что это «наши» пришли. Но здравый смысл окончательно вытеснил остатки мирного расслабленного благодушия, и я только расстегнул кобуру и вынул «мухобойку». Никто не придет, «наши», по всему видно, сдулись. Распрямившись снова, сжимая пистоль, я посмотрел вперед, выглянув из-за края заросшей травой траншеи. Снова мне очень сильно повезло: БМП замерла. Гусеницу, часть фальшборта и передний ведущий каток оторвало взрывом, звук которого я и слышал. В траве неподалеку от меня валялся знакомый цилиндрический предмет. Это была противотанковая мина, еще советского образца ПТМ[3]. И тут же вспомнилась вертолетная пара с контейнерами для «засева». Значит, «наши» все-таки есть! В голове сложились фрагменты мозаики, и я понял логику событий, хотя бы на данном отрезке времени. Наши отступали, но командование и какой-никакой контроль над оперативной обстановкой сохранялись. Ведь кто-то же отдал вертолетам приказ перекрыть опасное направление и засеять его минами. А раз «гостинцы» определенного типа, то и данные о противнике кое-какие тоже присутствовали. Это бодрит, прямо-таки вдохновляет.
Сжимая рукоять пистолета, я выпрыгнул из траншеи и метнулся к броневику, чтобы быстрее оказаться в мертвой зоне орудия и курсового пулемета, если он там был. Адреналин обострил чувства, хотелось только одного: убить танкиста. Словно опомнившись, башня начала проворачиваться за мной, а из-за броневика появился солдат. То, что это именно солдат, я понял мгновенно. Потому что в руках у него был автомат и, весь упакованный в камуфляж, он уже поднимал оружие, чтобы пристрелить меня. Это был конец: нельзя остановиться, чтобы выстрелить по солдату, поскольку пулеметная очередь из БМП хлестнет по сектору и обязательно достанет. А солдат уже поднимает короткий автомат и тоже ловит на прицел меня, бегущего по ломаной линии в его сторону. Мир сузился до нескольких метров травы перед глазами и спокойного лица иностранного пехотинца. Надежда была только на то, что оба моих противника не успеют принять верное решение.
– Tax!
Солдат недоуменно дернулся и, опуская оружие, начал поворачиваться назад.
– Тах-тах!
Трескучие, до боли знакомые звуки! Солдат повалился навзничь, а башня БМП замерла словно бы в недоумении.
Это было больше чем чудо, это была судьба: эти выстрелы я много раз слышал на арендованном агентством стрельбище. Так звучит только Мишкина «сайга». Сей факт я осознал, только добежав до упавшего пехотинца и пинком отбросив экзотическое оружие подальше от его скребущих в агонии рук. Споро обыскав трепыхающееся еще тело, я нащупал в кармашке бронежилета знакомый предмет. Массивный продолговатый цилиндр, по виду – наступательная граната. Доли секунды на то, чтобы осмотреть. Ничего особенного: кольцо, предохранительный рычаг задержки. Все как у нас. Вынимаю колечко и, зажав предохранитель, осматриваю корпус машины в поисках открытого люка. Ага! Задняя аппарель откинута, словно корабельный трап, и я, не думая долго, швыряю гранату внутрь десантного отсека. Но ничего не произошло, все осталось, как было. Запоздало пришла мысль, что вот они, пробелы в образовании: не читаю газет, не выписываю нужные журналы, а то бы знал, что и как в этих импортных гранатах работает. Присев у борта, я крикнул:
– Михась, это ты фрица приложил?
Сначала все было тихо, только беспомощно жужжала гидравлика внутри вражеской танкетки. Потом послышался хриплый смех, и изменившийся до неузнаваемости голос отозвался:
– Антоха, я уж думал… – Голос приятеля дрогнул. – Думал, что не свидимся больше! Ты как там?
– Нормально, жив пока. Сиди где сидишь, гады эти на мину нашу наскочили, но все вроде целы. Шарахнуть из пушки могут, не высовывайся, я что-нибудь придумаю…
Все вокруг стало заволакивать неизвестно откуда взявшимся туманом. Мне показалось, что это слезы застилают глаза, но через секунду стало ясно – дым валит из десантного отсека БМП. Я поднялся и, чуть пошатываясь, обошел машину с тыла. Дым валил из отсека, застилая все вокруг непроницаемым белесым покрывалом. А секунду спустя верхний люк открылся и на землю, спиной ко мне, спрыгнул танкист, которого я тут же отоварил рукоятью пистолета. Охнув, противник как подкошенный рухнул на траву. Вынув из брюк ремень, я скрутил «фашисту» руки за спиной и отошел от танкетки – вдруг полезет кто-то еще. Так и случилось: открылся другой люк в палубной носовой части корпуса и наружу стал выбираться еще один субчик. Снова повторилась процедура с первым пленником, только этого я просто оглушил, ремней на всех не хватило. Перевернув на спину первого, я расстегнул на нем матерчатый кевларовый ремень с пластмассовыми пряжками и им спеленал мехвода, а это несомненно был он. Дым становился все гуще, но из «железного коня» больше никто не показался. Справедливо решив, что лучше отойти подальше от чадящей жестянки, и подхватив за шкирку первого пленника, я стал оттаскивать его к шоссе, где залег Михась. Со стороны дороги послышались радостные крики, ко мне спешили трое артельщиков: собственно Михась, Варенуха и самый наш младший охранник, Андрей. Быстро кивнув товарищам по несчастью, я указал им на чадящую машину и сквозь зубы проговорил:
– Там возле левого борта еще один фриц лежит, тащите его сюда…
Оставив пленного, я присел рядом на траву, впервые, как оказалось, за последние полчаса переводя дух. Еще раз посмотрев на окутанную плотным облаком медленно рассеивающегося дыма боевую машину, я только сейчас сообразил, что, несмотря на общее положение полной жопы, где-то мне очень сильно ворожит удача. Вместо обычной осколочной гранаты мне попалась под руку дымовая шашка. Брось я внутрь БМП настоящую гранату, вполне возможно, что сейчас я бы на травке не отдыхал. Как минимум опять словил бы контузию и осколочное ранение – боекомплект штука непредсказуемая. Мелкое везение на фоне крупных неприятностей всегда казалось мне насмешкой судьбы. Мир рухнул так обыденно и неотвратимо, что не осталось сил изумляться и горевать над утраченным благополучием. Прошло каких-то двадцать минут, а мне показалось, что минуло лет сто, так все было долго и… Страх только сейчас залез ко мне в сердце, стало ощутимо потряхивать. Оглянувшись, я понял, что нашему конвою пришел конец: все три фуры покорежены взрывами, грузовые отсеки издырявлены пулями и кое-где даже пробиты снарядами. Грузу хана, однозначно. И тут меня пробрал нервный смех, но я не дал ему выбраться наружу, задавил его кашлем. На плечо легла ладонь, пахнущая соляркой, это был Варенуха, в другой руке он держал короткий автомат, подобранный у иностранного покойника, а на голове браво сидел шлем в камуфляжном чехле с болтающимся ремешком.
– Антон Вячеславыч, там еще один под танком хоронился. – Голос у единственного из оставшихся в живых водил дрожал от страха, глаза растерянно и с надеждой смотрели на меня. – Так я его монтировкой зашиб, мне за это ничего не будет?
Подумать только! Человек только что убил врага, пришедшего в его страну с оружием в руках и чуть не поджарившего его самого. И все, что его волнует, это уголовная ответственность перед наверняка уже несуществующей властью, позволившей прийти этому самому врагу и попытаться убить этого законобоязненного пожилого трудягу. И что мне, тоже едва спасшемуся от такой же незавидной участи, ему ответить? Собрав остатки спокойствия, вдруг неожиданно нашедшиеся где-то в закоулках сознания, я как мог уверенно сказал:
– Ничего не будет, дай только выбраться из этой передряги. Может, спасибо скажут или медаль какую сочинят.
– Это… – Варенуха уже понял, что случилось, но остатки мирного сознания все еще не отпустили его здравый смысл на волю. – Это же типа самооборона была…
– Нет, Виталий Семеныч. – Тут я даже подивился, как легко у меня выскакивают эти слова. – Это не самооборона. Это самая настоящая война.
Варенуха передернул плечами и присел рядом. До него, наверное, уже дошло: вот вражеская техника, вот нерусские солдаты; а вот мы, четверо не понять как выживших мужиков. И все мы уже сделали свой выбор, даже толком не осознавая его последствий. Враги пришли, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь, а для этого нужно убрать все, что мешает. И мы все должны умереть, потому что стали этой самой помехой на пути нового гегемона, очередной высшей расы. Теперь выбор для нас стал очевиден, пусть и маячил он в подсознании каждого, кого иностранцы называют «русский». И мало кого из новых хозяев будет волновать блеяние отдельных селян, насчет того что они, селяне, вроде как самобытные, и не совсем русские, а совершенно напротив. Всех, кто живет на бочке с нефтью, всякой рудой и драгоценными камнями, просто решили вычеркнуть, раз мы отказываемся вымирать сами. Свободный мир устал ждать, им надоели полумеры. В очередной раз пришли охотники за шкурой еще живого, но уже сильно подраненного медведя. Все стало предельно просто: мы убиваем их, чтобы спастись, или они добивают нас.
Значит, будем сопротивляться.
Поднявшись, я пинком взбодрил связанного танкиста, своего первого «крестника» на этой новой войне. Буднично отметив, что это второй раз, когда я поневоле оказываюсь приглашенным в чужой балаган. Танкист выгнулся и, что-то залопотав, попытался сесть, но снова упал. Тогда я взял его за шкирку и рывком посадил так, чтобы его лицо оказалось напротив, когда я присяду вровень. Споро обыскав пленного, выложил все найденное горкой и присел рядом, перебирая трофеи. Припомнив все свои знания, начал выстраивать линию разговора, стараясь произносить иностранные слова медленно и четко. Глядя в удивленные серые глаза, выделяющиеся на круглом веснушчатом лице иностранца, спросил:
– Кто ты такой? Говори правду, и тебе оставят жизнь[4].
Вздрогнув, иностранец удивленно посмотрел на меня. Он не ожидал, что чумазый мужик в непонятной черной униформе знает его язык. Интуитивно я заговорил с пленником по-английски. С того самого момента, как я закапывал трупы крестьян, у меня не было сомнений в том, что за враг на этот раз пришел на мою землю.
– Специалист второй группы первого отделения, отдельного саперного взвода 172-ой пехотной бригады Эд Мастерс, – без запинки отчеканил пленный. – Личный номер…
– Американец?
– Да.
– К какой базе приписана ваша часть?
– Форт Уэйнрайт, Аляска.
В кино американцы постоянно скалятся, словно услышали что-то смешное или вот-вот произойдет нечто прикольное. Но этот конкретный янки был просто слегка ошеломлен тем, что его взяли в плен непонятные аборигены. Долговязый, худой, с рыжевато-каштановыми волосами, сбритыми почти «под ноль». Пока он в ступоре, я продолжал спрашивать:
– Русские, поди, в родне имеются?
Солдат с явным сожалением отрицательно замотал головой. В его понимании, если б в роду у него действительно затесались русские, то это вроде как был бы плюс. Он не знал, что к иностранцам, пусть даже и врагам, у нас всегда относились мягче. Другое дело тот, кто понимал и нарочно пришел убивать тех, кто с ним одной крови. Взволновавшись, что бонуса не оказалось, пленный уточнил:
– Нет, я сам из Сиэтла… Вы правда меня отпустите?
Я уже знал, как поступлю с «языком», поэтому с чистой совестью его успокоил:
– Отвечай на мои вопросы честно, и тогда непременно отпущу. Когда началось вторжение, где направление главных ударов?
Откашлявшись и собравшись с мыслями, специалист Эд Мастерс стал подробно излагать все, что ему было известно. Такая сговорчивость была понятна: он всерьез не верил, что его рассказ может хоть как-то повредить.
– Чем занимаетесь в Болотном и конкретно здесь?
– Мы выдвинулись для оценки плотности минных заграждений, выставленных ру… вашими летчиками вчера с вертолетов. В городе… – Тут американец замешкался, подбирая нужные слова, но снова продолжил: – Города нет. Согласно директиве объединенного командования, все населенные пункты подвергаются принудительной санации.
– Полностью, значит, срываете. Людей вы газом травите, это я видел.
– Нет! – в голосе пленного читалось искреннее возмущение. – Это делают представители военных подрядных организаций. У них есть техника и специальные средства. Мы армия, мы воюем только с солдатами.
– Это все говорят. Я верю, успокойся. – Я через силу заставил себя улыбнуться и поощряющее похлопал янки по плечу. – Пока ты все делаешь правильно, это еще на шаг приближает тебя к свободе. Что еще делаете?
– Мы собираем и складируем трофейное военное имущество, помогаем в оборудовании чекпойнтов и пунктов снабжения. Регулярных войск не так много, в основном контрактники из частных компаний. Они несут охрану и… осуществляют санацию присоединенных областей.
А вот это уже хорошая новость, значит, где-то поблизости склад трофеев. Может быть, есть и пленные, правда, в этом случае стоит поторопиться. Вряд ли пленных берут надолго, раз целые города уничтожают под корень. Подержат суток трое, а потом рассортируют и в расход.
– Где ближайший «чекпойнт», далеко отсюда?
– Пока только временные строения, армия все еще в движении. На юго-западе есть временный аутпост. Там десять человек охраны, два отделения чистильщиков. Они зачищают… э… небольшие населенные пункты. Есть два ангара, заняты под складские помещения.
– Как вооружены эти наемники?
– Два единых пулемета на границе периметра. – Пленный совершенно успокоился. Уверенность в том, что я сдержу свое слово, ровный тон беседы, все это способствовало откровенности. – Один в насыпной ячейке справа от ворот, другой слева на вышке. Наемники вооружены кто чем, фирма их снабжает за свой счет. Видел штурмовые винтовки, похоже, швейцарские SIG. Каски, бронежилеты… Ручные гранатометы, ими они… в общем, это основное оружие для санации.
– Но если это газ… Думаешь, военные, что на вертушках пролетали?
Михась уже успокоился: крепкий мужик, но непривычный к таким делам, это нормально. Подобрав карабин приятеля, я протянул ему оружие и принялся закапывать могилу, последней я как мог бережно прикопал уже окоченевшую руку маленькой, лет шести, девочки. Чихнул и завелся движок колченогого трактора, я запрыгнул на подножку рядом с водительским местом. Мишка угрюмо вел трактор, переваливающийся по колее, словно утка. Весь обратный путь мы проделали в молчании, увиденное не укладывалось в голове. Через полтора часа, когда солнце уже жарило вовсю, мы с трудом вывернули на трассу, метрах в двадцати от места завала. Подъехать прямо к колонне по узкой тропке не дали густо растущие у шоссе деревья. Со стороны головной машины тянуло дымком костра, пахло съестным. Мишка, позеленев лицом, высунулся в форточку, и его вырвало, отчего трактор опасно рыскнул влево, чуть не съехав в заросли. Я спрыгнул с подножки и, махнув приятелю, как будто ничего особенного не случилось, показал на завал:
– Трос у Варенухи возьми, верхонки у меня в багажнике вместе с фомкой. Сейчас народ поест и пойдем разгребать. Про трупы пока молчи, не стоит панику поднимать. Растащим деревья, потом введем народ в курс дела.
Увидев трактор, артельщики забыли о жрачке и принялись расспрашивать, как нам удалось сговориться с крестьянами. Но Михась молчал, а я присел к разведенному в стороне от дороги костру и наложил себе полную миску макарон с тушенкой, чтобы пресечь расспросы. Напарник ничего на этот мой жест не сказал, просто ушел к своей фуре и залез в кабину. Что я мог сказать убитому всем произошедшим парню, которому довелось за раз увидеть такое количество покойников, сколько он бы не увидел и за всю жизнь? Утешать я не умею, а от аллергии на созерцание мертвечины вылечился еще в девяносто пятом, когда трупы на улицах одного южного города валялись, как опавшие листья по осени: их было до фига и они жутко воняли. Дня не проходило, чтобы с трудом запиханная в желудок хавка не просилась обратно. Спустя какое-то время я притерпелся, замкнулся и очерствел душой. Созерцание чужой смерти сделало меня не то чтобы равнодушным к своей собственной, отнюдь. Просто пришло понимание, что смерть – это часть жизни, и ее не избежать, какие бы чувства ты к ней ни питал. Деревенским повезло умереть тихо, без мучений, но само собой, я им не завидовал. И еще один урок я выучил на войне: как бы плохо тебе ни было, никогда не отказывайся от еды, если есть возможность подзаправиться. Голодать приходилось неделями, про горячее даже речи не было, и мнимый запах куриного супа, бывало, доводил до исступления.
Пока я ел, Варенуха и двое водил наладили стяжку, и трактор споро оттаскивал поваленные хлысты на обочину. Спустя час спорой работы завал был с грехом пополам расчищен. Мужики только ворчали во время процесса и просили не путаться у них под ногами. Наконец завал разгребли настолько, что моя «пятерка» и фуры спокойно могли пройти по шоссе. Выбитое камнем стекло не заменить, поэтому ехать придется медленно, но я настоял на том, чтобы мы задержались еще немного. Собрав вокруг себя всю нашу небольшую артель, я коротко рассказал, что мы увидели в деревне. Сначала никто не поверил, но после того, как я продемонстрировал фотку, сделанную на камеру мобильника, прибалдевший народ начал стихийный митинг. В глазах людей, даже сжимавших в руках оружие, плескалась только одна эмоция: едва сдерживаемый панический ужас от мысли о том, что эта бойня может означать на самом деле. Так или иначе, но мне удалось призвать водил к порядку и напомнить, что произойдет, если груз в срок не прибудет в Новосибирск. Михася я посадил к себе в машину, приказав на всякий случай приготовить оружие. Он положил карабин на колени и с болью посмотрел на меня:
– Антоха, что творится, ты понимаешь? Почти сорок человек так вот просто на тот свет отправить, это же кем нужно быть…
– Приедем в Болотное, пойдем к местным ментам. – Я повернул ключ зажигания. – Главное, по сторонам поглядывай. Может, бандиты эти рядом ходят, а у нас груз ценный…
– Но ты ж сам сказал…
Меня накрыл приступ злости: на Михася, на долбаную работу, хитрых шоферюг и даже на мертвых крестьян, попавшихся мне очень не вовремя. Всем вокруг нужно простое и желательно нестрашное объяснение, после которого все встанет на свои места: мы спихнем сорок трупов ментам и спокойно поедем дальше, сдадим груз и через трое суток будем дома. А в квартирке свет, тепло и телевизор. Добавим на грудь пару пива и жизнь снова станет прекрасной и удивительной! Самое страшное, что так думают все. То есть поголовно все, не исключая и тех, кто будет искать убийц этих потравленных людей. Тотальное равнодушие, пустые сердца, мертвые улыбки и повсеместная трескотня бравады. Неспокойную совесть и чувство опасности можно заглушить трепотней с друзьями. А для псведоэкстремалов есть Интернет и всякого рода псевдовойнушки, шатания по пригородным лесам с игрушечным оружием – тоже своего рода разрядка. В реальной жизни все совсем иначе: вот есть мертвые дети, а вот совершенно очевидная причина – минометный обстрел. Я знаю, что ни один промышленный газ так быстро не убивает, а вот газ военный вполне способен. Но подсознание не хочет мириться с очевидным, отводит глаза, убаюкивает логику. Это меня отрезвило и, поборов минутный всплеск эмоций, я как можно тверже сказал приятелю:
– Миша, я видел ровно то же самое, что и ты. Рация не работает, телефоны молчат. Наберись терпения, до города рукой подать, вон мостик переедем…
Впереди и в самом деле показался небольшой бетонный мост через какой-то ручей, за которым должна выситься стела с названием города… Точнее, должна была выситься. Не снижая скорости, наш конвой начал перебираться через мост, всем хотелось поскорее добраться до тех, кто все объяснит и поможет. Я искал на горизонте признаки цивилизации, но впереди был только лес. Городок этот не шибко большой, дома все старой постройки, поэтому ориентиров никаких. Разве что на въезде стоит какой-то длинный красный дом, вернее, стоял… Стела с названием города валялась прямо на дороге, непонятно кем поваленная, а от дома остались только дымящиеся развалины. Удивиться происходящему ни я, ни напарник толком не успели. Как только последняя фура каравана перевалила через мост, слева со стороны лесополосы раздались три быстрых хлопка, и кабина грузовоза вспухла ярким клубом оранжево-черного пламени. Дальше я действовал машинально, накрепко вбитые рефлексы никуда не делись, они дремали до поры, чтобы сейчас в очередной раз спасти жизнь мне и приятелю. Перегнувшись к пассажирской двери, я дернул стопор и одновременно нажал плечом, выталкивая Мишку наружу:
– На обочину! Уе…ай от машины в кювет, голову не поднимать!..
Обратным движением скатываюсь с сидения и ныряю прочь из салона, стараясь перекатом уйти в противоположный кювет. Следующая серия хлопков была почти неслышимой, поскольку сразу же последовало еще три взрыва подряд, последний раздался аккурат возле левого заднего крыла «пятерки». Ударной волной и жаром опалило волосы, уши заложило, и рот наполнился запахами паленой резины и горючего. Стараясь уйти как можно дальше от расстреливаемой колонны, я зажал голову руками, чтобы защититься от визжащего в воздухе железного вихря осколков.
– Ду-ду-ух-та-та-та-та!
Подо мной мелкой дрожью затряслась земля, краем глаза я увидел, как вокруг возникают земляные фонтанчики. Теперь я точно знал, что это такое: кто-то сначала расстрелял колонну из автоматической тридцатимиллиметровой пушки, а потом добивал уцелевших из курсового или башенного пулемета. Что может сделать безоружный человек в черной униформе, так хорошо видимый на зеленом фоне невысокой, почти газонной травы? Только двигаться, катаясь по земле, словно ужаленный, сбивая прицел.
– Трр-та-та-та! Ду-ду-у-ухх!..
Пулеметчик особо не старался, видимо, как и любого уверенного в себе человека, сидящего за рычагами мощного, сметающего все и вся оружия, ситуация с беззащитной мишенью его забавляла. Пули ложились совсем рядом, впиваясь в землю со злым гудением, заставляя ее дрожать как живое существо. Потом все мое тело сотряс неслабый удар, пришла резкая боль и темнота, но сознания я не потерял. Случилось то, что любой в схожей ситуации назовет чудом. Катаясь по лугу, я провалился в недавно вырытую для каких-то хозяйственных нужд траншею.
– Бумм-аххх! Бум-ax! Бумм!..
Стрелку надоело меня убивать. Поэтому он накрыл то место, где потерял верткую мишень, очередью из главного калибра. Сквозь ватную тишину и мозжащую боль я мог расслышать только стрекот пулемета и новую серию разрывов. Но последние снова раздавались со стороны, где догорала наша колонна. Просто замереть и валяться в сырой полутьме было бы неправильно, поэтому, встав сначала на карачки, а потом и осторожно распрямившись, я выглянул из своего нечаянного укрытия. Первым делом в поле зрения попала приземистая боевая машина, расстрелявшая колонну. Деловито урча, непонятная гусеничная танкетка выворачивала из-под прикрытия деревьев, развернувшись в сторону шоссе. По прямой до нее было метров сто, и это расстояние быстро сокращалось. Большого удивления не вызвал ее внешний вид, вроде бы ничего особенного. Угловатый короткий силуэт, тонкий стержень автоматической пушки и камуфляжные черно-зелено-коричневые разводы на броне. Это точно БМП. Только вот среди наших, даже самых современных я таких обводов не встречал[2]. На левом борту ближе к носу белеют трафаретные цифры: «11» и ниже «42». Машина рыкнула и быстро пошла на меня, орудийная башня скорректировалась и теперь тонкий ствол пушки с утолщением компенсатора смотрел мне в лицо. Не раздумывая, я резко присел и зажал уши руками, ожидая, что вот тут-то меня и похоронят. Очередь из тех снарядов на таком расстоянии – это верная смерть. Внутренне сжавшись, где-то в душе я надеялся, что вот сейчас проснусь и все это какой-то похмельный кошмар. В очередной раз дрогнула земля, зубы выбили чечетку, из прикушенного языка засочилась в рот кровь. Лишь мгновение спустя пришло понимание, что звук был в стороне от траншеи, как раз там, откуда приближалась БМП. Откуда-то пришла лихорадочная и глупая мысль, что это «наши» пришли. Но здравый смысл окончательно вытеснил остатки мирного расслабленного благодушия, и я только расстегнул кобуру и вынул «мухобойку». Никто не придет, «наши», по всему видно, сдулись. Распрямившись снова, сжимая пистоль, я посмотрел вперед, выглянув из-за края заросшей травой траншеи. Снова мне очень сильно повезло: БМП замерла. Гусеницу, часть фальшборта и передний ведущий каток оторвало взрывом, звук которого я и слышал. В траве неподалеку от меня валялся знакомый цилиндрический предмет. Это была противотанковая мина, еще советского образца ПТМ[3]. И тут же вспомнилась вертолетная пара с контейнерами для «засева». Значит, «наши» все-таки есть! В голове сложились фрагменты мозаики, и я понял логику событий, хотя бы на данном отрезке времени. Наши отступали, но командование и какой-никакой контроль над оперативной обстановкой сохранялись. Ведь кто-то же отдал вертолетам приказ перекрыть опасное направление и засеять его минами. А раз «гостинцы» определенного типа, то и данные о противнике кое-какие тоже присутствовали. Это бодрит, прямо-таки вдохновляет.
Сжимая рукоять пистолета, я выпрыгнул из траншеи и метнулся к броневику, чтобы быстрее оказаться в мертвой зоне орудия и курсового пулемета, если он там был. Адреналин обострил чувства, хотелось только одного: убить танкиста. Словно опомнившись, башня начала проворачиваться за мной, а из-за броневика появился солдат. То, что это именно солдат, я понял мгновенно. Потому что в руках у него был автомат и, весь упакованный в камуфляж, он уже поднимал оружие, чтобы пристрелить меня. Это был конец: нельзя остановиться, чтобы выстрелить по солдату, поскольку пулеметная очередь из БМП хлестнет по сектору и обязательно достанет. А солдат уже поднимает короткий автомат и тоже ловит на прицел меня, бегущего по ломаной линии в его сторону. Мир сузился до нескольких метров травы перед глазами и спокойного лица иностранного пехотинца. Надежда была только на то, что оба моих противника не успеют принять верное решение.
– Tax!
Солдат недоуменно дернулся и, опуская оружие, начал поворачиваться назад.
– Тах-тах!
Трескучие, до боли знакомые звуки! Солдат повалился навзничь, а башня БМП замерла словно бы в недоумении.
Это было больше чем чудо, это была судьба: эти выстрелы я много раз слышал на арендованном агентством стрельбище. Так звучит только Мишкина «сайга». Сей факт я осознал, только добежав до упавшего пехотинца и пинком отбросив экзотическое оружие подальше от его скребущих в агонии рук. Споро обыскав трепыхающееся еще тело, я нащупал в кармашке бронежилета знакомый предмет. Массивный продолговатый цилиндр, по виду – наступательная граната. Доли секунды на то, чтобы осмотреть. Ничего особенного: кольцо, предохранительный рычаг задержки. Все как у нас. Вынимаю колечко и, зажав предохранитель, осматриваю корпус машины в поисках открытого люка. Ага! Задняя аппарель откинута, словно корабельный трап, и я, не думая долго, швыряю гранату внутрь десантного отсека. Но ничего не произошло, все осталось, как было. Запоздало пришла мысль, что вот они, пробелы в образовании: не читаю газет, не выписываю нужные журналы, а то бы знал, что и как в этих импортных гранатах работает. Присев у борта, я крикнул:
– Михась, это ты фрица приложил?
Сначала все было тихо, только беспомощно жужжала гидравлика внутри вражеской танкетки. Потом послышался хриплый смех, и изменившийся до неузнаваемости голос отозвался:
– Антоха, я уж думал… – Голос приятеля дрогнул. – Думал, что не свидимся больше! Ты как там?
– Нормально, жив пока. Сиди где сидишь, гады эти на мину нашу наскочили, но все вроде целы. Шарахнуть из пушки могут, не высовывайся, я что-нибудь придумаю…
Все вокруг стало заволакивать неизвестно откуда взявшимся туманом. Мне показалось, что это слезы застилают глаза, но через секунду стало ясно – дым валит из десантного отсека БМП. Я поднялся и, чуть пошатываясь, обошел машину с тыла. Дым валил из отсека, застилая все вокруг непроницаемым белесым покрывалом. А секунду спустя верхний люк открылся и на землю, спиной ко мне, спрыгнул танкист, которого я тут же отоварил рукоятью пистолета. Охнув, противник как подкошенный рухнул на траву. Вынув из брюк ремень, я скрутил «фашисту» руки за спиной и отошел от танкетки – вдруг полезет кто-то еще. Так и случилось: открылся другой люк в палубной носовой части корпуса и наружу стал выбираться еще один субчик. Снова повторилась процедура с первым пленником, только этого я просто оглушил, ремней на всех не хватило. Перевернув на спину первого, я расстегнул на нем матерчатый кевларовый ремень с пластмассовыми пряжками и им спеленал мехвода, а это несомненно был он. Дым становился все гуще, но из «железного коня» больше никто не показался. Справедливо решив, что лучше отойти подальше от чадящей жестянки, и подхватив за шкирку первого пленника, я стал оттаскивать его к шоссе, где залег Михась. Со стороны дороги послышались радостные крики, ко мне спешили трое артельщиков: собственно Михась, Варенуха и самый наш младший охранник, Андрей. Быстро кивнув товарищам по несчастью, я указал им на чадящую машину и сквозь зубы проговорил:
– Там возле левого борта еще один фриц лежит, тащите его сюда…
Оставив пленного, я присел рядом на траву, впервые, как оказалось, за последние полчаса переводя дух. Еще раз посмотрев на окутанную плотным облаком медленно рассеивающегося дыма боевую машину, я только сейчас сообразил, что, несмотря на общее положение полной жопы, где-то мне очень сильно ворожит удача. Вместо обычной осколочной гранаты мне попалась под руку дымовая шашка. Брось я внутрь БМП настоящую гранату, вполне возможно, что сейчас я бы на травке не отдыхал. Как минимум опять словил бы контузию и осколочное ранение – боекомплект штука непредсказуемая. Мелкое везение на фоне крупных неприятностей всегда казалось мне насмешкой судьбы. Мир рухнул так обыденно и неотвратимо, что не осталось сил изумляться и горевать над утраченным благополучием. Прошло каких-то двадцать минут, а мне показалось, что минуло лет сто, так все было долго и… Страх только сейчас залез ко мне в сердце, стало ощутимо потряхивать. Оглянувшись, я понял, что нашему конвою пришел конец: все три фуры покорежены взрывами, грузовые отсеки издырявлены пулями и кое-где даже пробиты снарядами. Грузу хана, однозначно. И тут меня пробрал нервный смех, но я не дал ему выбраться наружу, задавил его кашлем. На плечо легла ладонь, пахнущая соляркой, это был Варенуха, в другой руке он держал короткий автомат, подобранный у иностранного покойника, а на голове браво сидел шлем в камуфляжном чехле с болтающимся ремешком.
– Антон Вячеславыч, там еще один под танком хоронился. – Голос у единственного из оставшихся в живых водил дрожал от страха, глаза растерянно и с надеждой смотрели на меня. – Так я его монтировкой зашиб, мне за это ничего не будет?
Подумать только! Человек только что убил врага, пришедшего в его страну с оружием в руках и чуть не поджарившего его самого. И все, что его волнует, это уголовная ответственность перед наверняка уже несуществующей властью, позволившей прийти этому самому врагу и попытаться убить этого законобоязненного пожилого трудягу. И что мне, тоже едва спасшемуся от такой же незавидной участи, ему ответить? Собрав остатки спокойствия, вдруг неожиданно нашедшиеся где-то в закоулках сознания, я как мог уверенно сказал:
– Ничего не будет, дай только выбраться из этой передряги. Может, спасибо скажут или медаль какую сочинят.
– Это… – Варенуха уже понял, что случилось, но остатки мирного сознания все еще не отпустили его здравый смысл на волю. – Это же типа самооборона была…
– Нет, Виталий Семеныч. – Тут я даже подивился, как легко у меня выскакивают эти слова. – Это не самооборона. Это самая настоящая война.
Варенуха передернул плечами и присел рядом. До него, наверное, уже дошло: вот вражеская техника, вот нерусские солдаты; а вот мы, четверо не понять как выживших мужиков. И все мы уже сделали свой выбор, даже толком не осознавая его последствий. Враги пришли, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь, а для этого нужно убрать все, что мешает. И мы все должны умереть, потому что стали этой самой помехой на пути нового гегемона, очередной высшей расы. Теперь выбор для нас стал очевиден, пусть и маячил он в подсознании каждого, кого иностранцы называют «русский». И мало кого из новых хозяев будет волновать блеяние отдельных селян, насчет того что они, селяне, вроде как самобытные, и не совсем русские, а совершенно напротив. Всех, кто живет на бочке с нефтью, всякой рудой и драгоценными камнями, просто решили вычеркнуть, раз мы отказываемся вымирать сами. Свободный мир устал ждать, им надоели полумеры. В очередной раз пришли охотники за шкурой еще живого, но уже сильно подраненного медведя. Все стало предельно просто: мы убиваем их, чтобы спастись, или они добивают нас.
Значит, будем сопротивляться.
Поднявшись, я пинком взбодрил связанного танкиста, своего первого «крестника» на этой новой войне. Буднично отметив, что это второй раз, когда я поневоле оказываюсь приглашенным в чужой балаган. Танкист выгнулся и, что-то залопотав, попытался сесть, но снова упал. Тогда я взял его за шкирку и рывком посадил так, чтобы его лицо оказалось напротив, когда я присяду вровень. Споро обыскав пленного, выложил все найденное горкой и присел рядом, перебирая трофеи. Припомнив все свои знания, начал выстраивать линию разговора, стараясь произносить иностранные слова медленно и четко. Глядя в удивленные серые глаза, выделяющиеся на круглом веснушчатом лице иностранца, спросил:
– Кто ты такой? Говори правду, и тебе оставят жизнь[4].
Вздрогнув, иностранец удивленно посмотрел на меня. Он не ожидал, что чумазый мужик в непонятной черной униформе знает его язык. Интуитивно я заговорил с пленником по-английски. С того самого момента, как я закапывал трупы крестьян, у меня не было сомнений в том, что за враг на этот раз пришел на мою землю.
– Специалист второй группы первого отделения, отдельного саперного взвода 172-ой пехотной бригады Эд Мастерс, – без запинки отчеканил пленный. – Личный номер…
– Американец?
– Да.
– К какой базе приписана ваша часть?
– Форт Уэйнрайт, Аляска.
В кино американцы постоянно скалятся, словно услышали что-то смешное или вот-вот произойдет нечто прикольное. Но этот конкретный янки был просто слегка ошеломлен тем, что его взяли в плен непонятные аборигены. Долговязый, худой, с рыжевато-каштановыми волосами, сбритыми почти «под ноль». Пока он в ступоре, я продолжал спрашивать:
– Русские, поди, в родне имеются?
Солдат с явным сожалением отрицательно замотал головой. В его понимании, если б в роду у него действительно затесались русские, то это вроде как был бы плюс. Он не знал, что к иностранцам, пусть даже и врагам, у нас всегда относились мягче. Другое дело тот, кто понимал и нарочно пришел убивать тех, кто с ним одной крови. Взволновавшись, что бонуса не оказалось, пленный уточнил:
– Нет, я сам из Сиэтла… Вы правда меня отпустите?
Я уже знал, как поступлю с «языком», поэтому с чистой совестью его успокоил:
– Отвечай на мои вопросы честно, и тогда непременно отпущу. Когда началось вторжение, где направление главных ударов?
Откашлявшись и собравшись с мыслями, специалист Эд Мастерс стал подробно излагать все, что ему было известно. Такая сговорчивость была понятна: он всерьез не верил, что его рассказ может хоть как-то повредить.
– Чем занимаетесь в Болотном и конкретно здесь?
– Мы выдвинулись для оценки плотности минных заграждений, выставленных ру… вашими летчиками вчера с вертолетов. В городе… – Тут американец замешкался, подбирая нужные слова, но снова продолжил: – Города нет. Согласно директиве объединенного командования, все населенные пункты подвергаются принудительной санации.
– Полностью, значит, срываете. Людей вы газом травите, это я видел.
– Нет! – в голосе пленного читалось искреннее возмущение. – Это делают представители военных подрядных организаций. У них есть техника и специальные средства. Мы армия, мы воюем только с солдатами.
– Это все говорят. Я верю, успокойся. – Я через силу заставил себя улыбнуться и поощряющее похлопал янки по плечу. – Пока ты все делаешь правильно, это еще на шаг приближает тебя к свободе. Что еще делаете?
– Мы собираем и складируем трофейное военное имущество, помогаем в оборудовании чекпойнтов и пунктов снабжения. Регулярных войск не так много, в основном контрактники из частных компаний. Они несут охрану и… осуществляют санацию присоединенных областей.
А вот это уже хорошая новость, значит, где-то поблизости склад трофеев. Может быть, есть и пленные, правда, в этом случае стоит поторопиться. Вряд ли пленных берут надолго, раз целые города уничтожают под корень. Подержат суток трое, а потом рассортируют и в расход.
– Где ближайший «чекпойнт», далеко отсюда?
– Пока только временные строения, армия все еще в движении. На юго-западе есть временный аутпост. Там десять человек охраны, два отделения чистильщиков. Они зачищают… э… небольшие населенные пункты. Есть два ангара, заняты под складские помещения.
– Как вооружены эти наемники?
– Два единых пулемета на границе периметра. – Пленный совершенно успокоился. Уверенность в том, что я сдержу свое слово, ровный тон беседы, все это способствовало откровенности. – Один в насыпной ячейке справа от ворот, другой слева на вышке. Наемники вооружены кто чем, фирма их снабжает за свой счет. Видел штурмовые винтовки, похоже, швейцарские SIG. Каски, бронежилеты… Ручные гранатометы, ими они… в общем, это основное оружие для санации.