Их дом на Бикман-плейс нельзя назвать, по сравнению с особняком Дзеннокотти, роскошным; это дом семьи со средним достатком, может, чуть выше. Но по всему чувствовалось, что деньги тут водились: инкрустированный серебром стол, хорошие картины на стенах, мебель красного дерева.
   Своих пациентов доктор Ланца принимал в одной из просторных комнат, оборудованной под кабинет. В соседней была приемная.
   — Доктор — очень занятой человек, — сообщила миссис Ланца Косте, ведя молодого человека в отведенную ему комнату. — Он великий труженик, и работа доставляет ему наслаждение. Тебе известно, что врачевание — ото Божий промысл, и Создатель очень тщательно отбирает своих учеников.
   Франклин Дзеннокотти забыл упомянуть о том, что супруги Ланца весьма набожные люди.
   Коста кивнул.
   — Я постараюсь никоим образом не мешать ему.
   — Уверена, что ты будешь соблюдать наши правила. Постель ты готовишь себе сам ежедневно. Не опаздывай к столу — доктор терпеть не может опоздавших.
   — Само собой, — тут же отозвался Коста. — То есть если в это время я буду в доме. Я хотел бы познакомиться с городом. Картинные галереи, музеи… ну и все такое…
   Миссис Ланца поджала губы.
   — Но накануне ты должен будешь поставить меня в известность о своих планах. Домашнее хозяйство не может зависеть от твоих прогулок.
   — Нет-нет, миссис Ланца, я не собираюсь нарушать ваши порядки.
   Она многозначительно сложила на плоской груди руки.
   — Нам обоим следует быть в этом уверенными, молодой человек.
   Коста слабо улыбнулся. Четырнадцать дней подряд общаться с миссис Ланца — перспектива не самая соблазнительная.
   — Мне хотелось бы после полудня выйти в город, — пустил он пробный шар.
   — Только не сегодня, Коста, если ты, конечно, не будешь против, — скрипучим голосом возвестила она. — Обед уже спланирован. Сам по себе твой приезд внес сегодня уже достаточно сумятицы.
   — Да, миссис Ланца. Я понимаю.
   Но он ничего не понимал. И дождаться не мог той минуты, когда сможет вырваться из этой чертовой Бикман-плейс, чтобы отправиться на поиски Джино.
   — Никакого ответа? — спросил мистер Пуласки. Джино покачал головой.
   Старик закрыл глаза, осторожно массируя виски пальцами.
   — Теперь почта работает так медленно. Я бы не стал беспокоиться.
   — Кто говорит, что я беспокоюсь? — возмутился Джино, вскакивая с кресла и начиная расхаживать по крошечной комнате. — Просто я думаю, не потерялось ли письмо или что-нибудь в этом роде. А еще, знаете ли, я думаю, что, может быть, мне следовало сесть в поезд и поехать к ней самому.
   Старик открыл глаза, бросил взгляд за окно, на спешащих по улице прохожих. Он поднялся с постели два дня назад, но до сих пор панически боялся выйти на воздух. Там так много людей, и каждый готов отнять у него деньги, золотые часы, а может, и жизнь…
   — Как вы считаете? — Джино стоял перед ним и покачивался на каблуках. — Стоило мне это сделать? Мистер Пуласки нахмурился.
   — Сделать что?
   — Поехать во Фриско, — в раздражении буркнул Джино. «Старик впадает в маразм. Последний случай совсем лишил его остатков разума».
   — Может, тебе лучше еще подождать неделю-другую, — ответил все же мистер Пуласки, с трудом подхватив ускользнувшую было нить беседы. — Но тогда опять… — Он остановился, внезапно позабыв, что хотел сказать.
   — Ну-ну? — с нетерпением и волнением ожидал продолжения Джино, сжав правую руку в кулак и тыча им в ладонь левой.
   — Мне кажется… — мистер Пуласки почувствовал острую боль, глаза его начали вылезать из орбит. — Мне ка…
   Боль скрючила его хрупкое тело. Закашлявшись, он не заметил, как изо рта его на грудь потянулся тоненький красный ручеек. Невидящими глазами он уставился на Джино, в мозгу мелькнула неуловимая мысль об оставившей его жене. Старик попытался произнести вслух ее имя, но тут в груди у него что-то взорвалось, и он поник в кресле, так и не успев издать ни звука.
   Джино с ужасом смотрел на происходящее.
   — Мистер Пуласки! Эй, дед! Что случилось? — Он потряс старика за плечо. — Проснись! Ну проснись же!
   Склонившись, он заглянул ему в лицо. Глаза широко раскрыты, рот тоже. Джино увидел лицо смерти.
   — Нет, — прошептал Джино. — О Господи! Нет! Он опустился на пол и уткнулся головой в колени старика. Впервые за долгие, долгие годы он плакал. Мистер Пуласки. Славный старик. Никому он не делал зла. Пускай он получил пару тычков за свои штучки. Ну так что?
   Тыльной стороной ладони Джино вытер глаза и поднялся. Обвел взглядом комнату старика.
   Никогда уже Леонора не увидит старика, сочинявшего любовные послания, которые она получала каждую неделю в течение года. А еще важнее то, что мистер Пуласки никогда теперь не увидит Леонору.
   — Черт возьми, дед, — громко простонал Джино, — неужели ты не мог подождать?
   В доме на Бикман-плейс завтрак подавали в семь часов утра. Горячая овсяная каша, чашка густого и сладкого какао, увесистые ломти хлеба.
   Коста был умерен в еде. Однако на миссис Ланца это не произвело должного впечатления.
   — Плотный завтрак помогает человеку с утра встать на правильный путь, — наставительно произнесла она. — Хороший доктор всегда скажет об этом своему пациенту, ведь правда, дорогой?
   В восемь утра Коста уже шагал по улице. Наконец-то он свободен. Грудь его жадно вбирала в себя свежий воздух. Нью-Йорк пахнет совсем не так, как Сан-Франциско. Воздух здесь прохладнее, да и выхлопных газов в нем больше. Коста знал, что когда-то этот город был ему домом, но новая жизнь счастливо стерла все воспоминания. Отсчет им Коста вел с того дня, когда Франклин Дзеннокотти привез его в Сан-Франциско. О том, что было до этого, он не думал. Знал только, что Джино Сантанджело он обязан своей жизнью. Если бы не Джино, Коста навсегда остался бы в приюте.
   «Приют. Место, где должны защищать детей. Какой смех…»
   Джино спал беспокойно, всю ночь ворочался под одеялом. Обычно сон его был крепким, но иногда начинали преследовать разные мысли. Эта ночь принадлежала к числу именно таких.
   Стук в дверь он услышал не сразу, а когда наконец услышал и посмотрел на часы, то вовсе не пришел в восторг. Половина девятого утра!
   — Да! — хрипло выкрикнул он.
   Распознав досаду в голосе друга, Коста решил, что, возможно, будет лучше прийти попозже. Но ведь он проделал не близкий путь, чтобы сообщить Джино кое о чем важном, и уйти сейчас значило бы промедлить с моментом истины.
   — Это я, Коста Дзеннокотти, — прокричал он.
   — Коста? Как ты здесь оказался? Джино распахнул дверь, хлопнул друга по плечу и втащил его в маленькую комнату, где царил беспорядок — Я готов был разбить морду тому, кто будит меня в такую рань! — воскликнул он. — Рад тебя видеть. Почему ты не сообщил мне, что приедешь?
   Наверно, тысячу раз Коста обдумывал, как лучше облечь в слова то, что он собирался сообщить Джино. Но все заготовленные фразы вдруг вылетели из головы. Оставалось одно: сказать все, как есть.
   — Это касается Леоноры, — скороговоркой выпалил Коста. — Я не хотел, чтобы ты узнал обо всем из письма.
   — Узнал о чем? — С лица Джино сошли все краски.
   — Она вышла замуж. Она уже вышла замуж за другого.

СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК И ФИЛАДЕЛЬФИЯ

   -У меня такое ощущение, что во рту клопы ночевали, — простонала Лаки. — Сколько мы уже здесь торчим?
   Поднеся часы к самым глазам, Стивен долго вглядывался в слабо светящийся циферблат.
   — Пять часов десять минут и сорок девять секунд.
   — А по-моему, уже пять месяцев! Ни разу еще в этой проклятой жизни не попадала я в более мерзкое и унизительное положение!
   — Говорю вам — постарайтесь расслабиться. Ничего другого не остается.
   — Мне помнится, — холодно проговорила Лаки, — что в кино люди, застрявшие в лифте, не сидят сложа руки, а стараются расслабиться.
   — О? — столь же холодно отозвался на это Стив. — И что же они делают?
   — Боже! Откуда мне знать?
   — Но ведь вы об этом заговорили.
   — Я заговорила об этом потому, что считала вас способным найти решение. Я ошибалась.
   — Так в кино-то ходили вы, а, не я.
   — Только этим вы и можете помочь? Он почувствовал негодование.
   — Ради Бога, чего вы, черт бы вас взял, от меня ждете?
   — Стыдно! Стыдно! Вам бы следовало следить за своей речью!
   Он мог бы задушить ее без всякого труда. Положить свои большие и сильные руки на ее хрупкую, цыплячью, как он себе представлял, шею и сжимать, сжимать их до тех пор, пока изо рта этой распаленной самки не вывалится язык.
   — Вспомнила! — услышал он вдруг ее торжествующий голос. — «Отель». Старый фильм, его несколько месяцев назад крутили по телевизору . Род или кто-то еще открыл люк в потолке кабины и взобрался вверх по кабелю.
   — Забудьте об этом. Если вы решили, что я собираюсь лезть куда-то из застрявшего где-то на сороковом этаже лифта, то могу вам заявить — этого не будет.
   — Яйца оторвались, да? — В голосе ее была жалость.
   — Они мне и ни к чему, мэм. У вас их хватит на двоих!
   Коста бросил телефонную трубку. Дарио. Вечно у него какие-нибудь неприятности. Вечно. А ведь такой привлекательный парень: блондин, стройный и мускулистый. И такой извращенец.
   Если только Джино станет известна правда о его единственном сыне…
   Коста беззвучно выругался. Немногое могло заставить его даже про себя произносить ругательства, однако когда дело касалось Дарио, Коста вдруг обнаруживал, что не испытывает никаких затруднений в подборе слов.
   Он задумался на мгновение, затем вновь потянулся к телефону, быстро набрал номер. Ему ответил женский голос.
   — Рут, сокровище мое, — мягко обратился он к своей собеседнице, — говорит Коста Дзеннокотти. Как ты там?
   Рут принялась жалобным тоном долго распространяться об отключении электричества. Коста перебил ее.
   — Сал у себя?
   Она переключила его на Сала.
   — Чем я могу быть вам полезен, мистер Дзеннокотти? Коста продиктовал адрес Дарио.
   — Отправляйся туда немедленно, — приказал он. — Тебе придется взломать дверь — куда-то запропастились ключи. Разберись с ситуацией на месте так, как сочтешь нужным. Позвонишь мне завтра, чтобы решить вопрос с оплатой.
   Он положил трубку. Дарио повезло. Сал — специалист по решению деликатных проблем. Конечно, возможно, уже поздно. Но, с другой стороны, станут ли по Дарио действительно убиваться?
   Если только Джино.
   Может быть.
   — Сукин кот! — торжествующе вскричал парень, взломав дверь спальни с помощью отлитой из чугуна статуэтки, которую он обнаружил в ванной.
   — Где ты, сукин кот?
   Лицо его исказилось, глаза бегали по затемненной гостиной в поисках спрятавшегося Дарио.
   — Где ты, вонючка? Твою грязную задницу это не спасет!
   Скорчившись за кухонной дверью, Дарио судорожно сжимал в руке нож для разделки мяса.
   — Сукин кот! — бушевал в гостиной его гость. — Я доберусь до тебя!
   Как в тумане, шла Кэрри по улицам Гарлема. Складывалось такое впечатление, будто из домов высыпали все жители, рассчитывая воспользоваться редкой удачей и урвать свое. Они били витрины магазинов и хватали все, что попадалось под руку. Мимо проковыляли двое мужчин, похожие на героев из детского мультфильма, таща огромный дубовый сундук. За ними шел парень, сгибаясь под тяжестью телевизора. Из динамиков радиоприемников и магнитофонов неслась музыка.
   Теперь уже на нее никто не обращал внимания: просто еще одно чернокожее лицо, с растрепанными волосами вокруг него, с размазанной косметикой, с кровью на мочках ушей.
   Она представляла, на кого сейчас похожа, но это не имело ни малейшего значения. Злость волнами сотрясала ее тело, бесконтрольная злость гнала Кэрри через толпы людей на столь важную для нее встречу.
   Еще два дня назад жизнь казалась ей такой безмятежной. А потом раздался телефонный звонок. Чей-то голос сообщил, что если она, Кэрри, знает, чем ей дорожить, то в среду вечером, в половине десятого будет стоять у входа на мясной рынок на Западной Сто двадцать пятой улице.
   — Кто говорит? — нервным шепотом спросила она трубку: Эллиот сидел в соседней комнате.
   — Если ты не хочешь, чтобы твое прошлое всплыло на поверхность, ты придешь, — ответил ей голос.
   Потом она услышала гудки. Она не смогла даже понять, кто это был: мужчина или женщина.
   Кэрри с яростью прибавила шагу. Ее где-то кто-то ждал. Она должна была выяснить, кто это.
   Должна была…
   Шасси огромного реактивного лайнера мягко коснулись бетонной полосы. Как только самолет закончил посадку он проговорил.
   — «Отель» . Старый фильм, его несколько месяцев назад крутили по телевизору. Род или кто-то еще открыл люк в потолке кабины и взобрался вверх по кабелю.
   — Забудьте об этом. Если вы решили, что я собираюсь лезть куда-то из застрявшего где-то на сороковом этаже лифта, то могу вам заявить — этого не будет.
   — Яйца оторвались, да? — В голосе ее была жалость.
   — Они мне и ни к чему, мэм. У вас их хватит на двоих!
   Коста бросил телефонную трубку. Дарио. Вечно у него какие-нибудь неприятности. Вечно. А ведь такой привлекательный парень: блондин, стройный и мускулистый. И такой извращенец.
   Если только Джино станет известна правда о его единственном сыне…
   Коста беззвучно выругался. Немногое могло заставить его даже про себя произносить ругательства, однако когда дело касалось Дарио, Коста вдруг обнаруживал, что не испытывает никаких затруднений в подборе слов.
   Он задумался на мгновение, затем вновь потянулся к телефону, быстро набрал номер. Ему ответил женский голос.
   — Рут, сокровище мое, — мягко обратился он к своей собеседнице, — говорит Коста Дзеннокотти. Как ты там?
   Рут принялась жалобным тоном долго распространяться об отключении электричества. Коста перебил ее.
   — Сал у себя?
   Она переключила его на Сала.
   — Чем я могу быть вам полезен, мистер Дзеннокотти? Коста продиктовал адрес Дарио.
   — Отправляйся туда немедленно, — приказал он. — Тебе придется взломать дверь — куда-то запропастились ключи. Разберись с ситуацией на месте так, как сочтешь нужным. Позвонишь мне завтра, чтобы решить вопрос с оплатой.
   Он положил трубку. Дарио повезло. Сал — специалист по решению деликатных проблем. Конечно, возможно, уже поздно. Но, с другой стороны, станут ли по Дарио действительно убиваться?
   Если только Джино.
   Может быть.
   — Сукин кот! — торжествующе вскричал парень, взломав дверь спальни с помощью отлитой из чугуна статуэтки, которую он обнаружил в ванной.
   — Где ты, сукин кот?
   Лицо его исказилось, глаза бегали по затемненной гостиной в поисках спрятавшегося Дарио.
   — Где ты, вонючка? Твою грязную задницу это не спасет!
   Скорчившись за кухонной дверью, Дарио судорожно сжимал в руке нож для разделки мяса.
   — Сукин кот! — бушевал в гостиной его гость. — Я доберусь до тебя!
   Как в тумане, шла Кэрри по улицам Гарлема. Складывалось такое впечатление, будто из домов высыпали все жители, рассчитывая воспользоваться редкой удачей и урвать свое. Они били витрины магазинов и хватали все, что попадалось под руку. Мимо проковыляли двое мужчин, похожие на героев из детского мультфильма, таща огромный дубовый сундук. За ними шел парень, сгибаясь под тяжестью телевизора. Из динамиков радиоприемников и магнитофонов неслась музыка.
   Теперь уже на нее никто не обращал внимания: просто еще одно чернокожее лицо, с растрепанными волосами вокруг него, с размазанной косметикой, с кровью на мочках ушей.
   Она представляла, на кого сейчас похожа, но это не имело ни малейшего значения. Злость волнами сотрясала ее тело, бесконтрольная злость гнала Кэрри через толпы людей на столь важную для нее встречу.
   Еще два дня назад жизнь казалась ей такой безмятежной. А потом раздался телефонный звонок. Чей-то голос сообщил, что если она, Кэрри, знает, чем ей дорожить, то в среду вечером, в половине десятого будет стоять у входа на мясной рынок на Западной Сто двадцать пятой улице.
   — Кто говорит? — нервным шепотом спросила она трубку: Эллиот сидел в соседней комнате.
   — Если ты не хочешь, чтобы твое прошлое всплыло на поверхность, ты придешь, — ответил ей голос.
   Потом она услышала гудки. Она не смогла даже понять, кто это был: мужчина или женщина.
   Кэрри с яростью прибавила шагу. Ее где-то кто-то ждал. Она должна была выяснить, кто это.
   Должна была…
   Шасси огромного реактивного лайнера мягко коснулись бетонной полосы. Как только самолет закончил пробег и остановился, сидевшая рядом с Джино женщина преобразилась. Она резким движением отдернула свою руку от его, как если бы увидела на его лице отметины проказы. Вызывающе громко щелкнула пальцами, подзывая стюардессу.
   — Мое манто, — услышал Джино ее высокомерный голос.
   Стюардесса наклонила голову.
   — Сию минуту, мадам, — и, наклонившись к Джино, спросила:
   — Вам есть на чем добраться до Нью-Йорка, мистер Сантанджело?
   — Нет. Я никак не предполагал, что мы приземлимся в Филадельфии.
   Девушка улыбнулась.
   — Я знаю. Да и кто бы мог подумать? Он расстегнул ремень безопасности.
   — Вы не вызовете для меня машину?
   — С удовольствием. Хотя, если в Нью-Йорке вы собираетесь поселиться в гостинице, я рекомендовала бы вам остаться на ночь в Филадельфии — похоже, во всем Нью-Йорке нет света, и никто НЕ ЗНАЕТ, как долго это может продлиться.
   На секунду он задумался. Его ждал заказанный номер, но стюардесса права: если в городе нет электричества, будет просто глупо отправляться туда на ночь глядя.
   — Можете посоветовать мне здешний отель? Она улыбнулась.
   — Конечно, мистер Сантанджело. Я могу и сама в нем остановиться, Лаки забылась в легком сне. Стив почувствовал облегчение. Без ее бесконечного нытья пребывание в тесном темном ящике становилось почти сносным. Походило чуть ли не на отдых. Некоторые находят необходимым даже платить за такую терапию.
   Во сне Лаки пробормотала что-то нечленораздельное.
   Вообще-то ему не следовало бы винить ее за грубость и раздражение. Наверно, она очень испугалась.
   Ха! И представить себе трудно, чтобы женщина с таким языком, как у нее, чего-то испугалась.
   — Что такое? — вдруг спросила Лаки, проснувшись и начав тереть глаза. — Господи Боже. Мы ведь уже выбрались отсюда, правда?
   — Нет.
   — Я сейчас описаюсь.
   Она сейчас описается. Как будто это его вина.
   — Мне хочется писать, — с горечью сказала Лаки. — Сейчас.
   — Мне очень жаль, — с сарказмом ответил на это Стив, — но когда они проектировали кабину лифта, то, по-видимому, просто забыли предусмотреть унитаз.
   — Долбаный остряк!
   Он замолк. Пусть она грызется сама с собой. Духота стала невыносимой. Поскольку не было тока, кондиционер не работал, и теперь, через несколько часов, кабина напоминала внутренность раскаленной печи. Стив разделся до трусов, и тем не менее все его тело покрылось потом, как в сауне.
   Стивен вспомнил, как вместе с Зизи они отправились в сауну во время их медового месяца. Малышка Зизи. Бедовая женщина пяти футов двух дюймов, до предела заряженная неукротимой энергией. Относительно нее его мать оказалась совершенно права.
   — О-о! — не выдержала Лаки. — Последний раз я намочила свои трусики, когда мне было два года!
   — Боже!
   — Не стоит зажиматься, все равно очередь теперь за тобой!
   Дарио мог слышать, как парень бесновался в квартире, выкрикивая непристойности и колошматя мебель.
   Сердце его бешено стучало. Что такого ужасного он совершил? Да, он гей. Ну и что? Это же не преступление, так? Он всегда по-доброму относился к своим партнерам. Платил им, если у тех был вид, что они не откажутся от денег.
   Господи! По той лишь причине, что он сын этого Джино, долбаного Сантанджело, вся его взрослая жизнь состояла из одной огромной лжи. Он вздрогнул и крепко сжал веки. В любое мгновение парень может обнаружить его, и тогда, возможно, все кончится.
   Кэрри никак не удавалось наткнуться на мясной рынок. Она бродила вдоль улицы с толпами людей, которые толкали и отпихивали ее. Если бы только знать, кого ей нужно отыскать.
   — Рождество! Просто Рождество! — визгливо кричала рядом с ней какая-то тощая женщина.
   Кэрри ступила в водосточный желоб, чтобы пропустить двух парней, намеревавшихся, по-видимому, взломать стальную решетку на витрине ювелирного магазина. Рядом мальчишки разбили окно лавки, торговавшей электроприборами, и целая банда подростков уже вовсю хозяйничала внутри.
   — Давайте-ка сожжем его дотла! — закричала невысокая девчонка своей подруге. Толпа подхватила призыв.
   — Жечь! Жечь! Жечь!
   Кэрри поторопилась прочь. За прошедшие пятьдесят лет ничего в этом городе не изменилось. Гарлем по-прежнему населяли одни крысы.
   Наконец-то Кэрри увидела перед собой мясной рынок. Но она ведь наверняка уже проходила здесь? Люди вокруг давили друг друга, набивая свои сумки, пакеты, карманы цыплятами, бифштексами — всем, чего касалась рука.
   Она посмотрела по сторонам. Снаружи никто не стоял, не ждал ее. И снова она подумала: «КОГО Я ИЩУ?»
   Выяснить это можно только одним способом. Ждать. Внимательно вглядываться в каждую новую фигуру.
   — Сколько тебе лет, Джилл? — спросил Джино.
   — Двадцать два, — ответила ему хорошенькая стюардесса, стоя у постели в том виде, каким наградила ее природа.
   — Двадцать два?
   — Мне двадцать два года, и я о-о-очень опытная. — Она хихикнула.
   — Ну еще бы.
   Они вошли в спальню гостиничного номера ровно пять минут назад, однако этого времени ей хватило, чтобы раздеться и быть в полной готовности к тому, что должно последовать, как будто для нее это являлось самой естественной вещью в мире. Для нее-то, может, и так. Вот только куда ушел весь романтизм?
   Джино чувствовал себя усталым: желудок полон, дает о себе знать язва. Сон — вот единственное, что ему действительно необходимо.
   Идея принадлежала безраздельно ей.
   — Хочу подняться в ваш номер, чтобы проверить, все ли там в порядке, — заявила она после ужина.
   Войдя, она тут же скрылась в спальне, чтобы через минуту появиться абсолютно голой. Неплохое тело. Ему случалось видеть и лучше, и хуже. Несколько тощевата — на его вкус.
   — Скажи, а почему это такая молоденькая девушка, как ты, хочет улечься в постель с таким стариком, как я, а? — не спешил Джино.
   — Что за вопрос, мистер Сантанджело! Ну как же, вы так знамениты!
   Он подумал, насколько она оскорбится, если сказать, что он ее не хочет.
   — Ну, приступим, — хорошо поставленным голосом стюардессы предложила Джилл. — Давайте-ка снимем с вас брюки.
   — Мне шестьдесят девять лет, — признался Джино, надеясь остановить ее этими словами, сбросив все же пару лет, поскольку даже в душе не готов был смириться с тем, что уже перешел семидесятилетний рубеж.
   — Мое любимое число! — воскликнула она, возясь с его молнией и стаскивая затем брюки вниз.
   Ему удалось поднять свой пенис ровно на половину его высоты. Последний раз Джино имел дело с женщиной несколько недель назад. Жизнь складывалась как-то так, что к семидесяти одному году подобные забавы значили для него уже не так и много. Не то чтобы он не мог поднять свой таран в полный рост — когда хотел; — дело заключалось в том, что для настоящего удовольствия ему теперь требовалось нечто исключительное.
   — Уа-у! — изумилась она. — Да ты у нас просто гигант! Джино опустил глаза вниз. Она что — издевается? Его гигант почти совсем поник.
   — Может, мне пососать? — буднично спросила Джилл. «А стоило ли до этого доводить?» Он принялся натягивать на себя брюки.
   — Зачем ты это делаешь? — встревоженно спросила она.
   — Потому что я так хочу.
   — Ну же, давай продолжим, И вовсе ты не хочешь. Дай мне всего лишь пять минут — и ты почувствуешь у себя за спиной крылья!
   — У меня дочь, которая на пять лет старше тебя.
   — Ну и что?
   — А то, что я не хочу этого. Ладно?
 
   Джилл никак не могла сообразить: обидеться ей или рассердиться. Скрывшись в ванной, она вышла через мгновение уже полностью одетой в свою униформу.
   — Мистер Сантанджело, — бесстрастно проинформировала она его, — вы — настоящий динамист!
   С этими словами стюардесса громко захлопнула за собой дверь номера.
   Джино потянулся за сигарой. Нельзя же, в конце концов, перетрахать их всех.

ДЖИНО. 1928

   Известие о замужестве Леоноры явилось для Джино ударом. Он никак не мог заставить себя поверить этому. Отказывался верить. Косте пришлось несколько рая повторять имевшие место факты, прежде чем информация начала проникать в душу Джино.
   Когда же до Джино дошло, что то, о чем толкует его друг, — правда, он превратился в помешанного. Таким Коста еще никогда его не видел. Диким зверем Джино мерил шагами комнату, сыпал проклятиями, бил кулаками в стены, а потом заплакал, так свирепо и с таким отчаянием, что Косте стало не по себе от своего присутствия.
   Мелькнула мысль — может, лучше будет уйти? Джино все равно не замечал его присутствия. И все же Коста чувствовал, что должен остаться. У него было такое ощущение, будто он сказал Джино, что Леонора умерла.
   Душа Джино испытывала то же самое. Леонора предала его — его Леонора. В тысячу раз лучше, если бы ее сбил трамвай, или если бы она утонула, или если бы ее унесла смертельная болезнь. Это он еще смог бы понять. Но такое? В такое поверить невозможно.