Коллинз Эдгар. Где таится дьявол

   Монди и Шмальхойзер рассказали, что багаж был в полном порядке, все тщательно приготовлено, и мистер Хант перед выходом из Понтрезины все лично сам проконтролировал. О тросах они ничего толком сказать не могли, потому что не обратили на них особого внимания, но имели все основания полагать, что те были в полном порядке, ка и все остальное в хозяйстве такого выдающегося альпиниста и знатока гор, каким был мистер Хант.
   Приглашенный эксперт по тросам дал заключение специалиста: оба найденных куска были тождественными и составляли одно целое. общая длина троса составляла сорок метров. Это был специальный крученый трос, в три свивки, марки "Фюссер", изготовленный из болонской конопли, волокна которой были не короче ста пятидесяти сантиметров. Светло-желтая окраска коноплевого волокна гарантировала высокую прочность, хотя поверхность уже носила следы износа.
   Свидетель заявил, что не может представить, каким образом мог порваться трос такого отличного качества, к тому же совсем новый. По его мнению, даже гораздо более старый и менее качественный трос мог выдержать рывок при падении, хотя, конечно, всякое случается.
   Свидетель подписал показания и, поскольку больше экспертов не было, слово взял последний свидетель, полицейский врач доктор Бисс. Осмотрев оба тела, он заявил, что при таких тяжелых повреждениях смерть была просто неизбежна. Степень повреждений он описал с чисто швейцарской обстоятельностью и педантизмом.
   Учитывая такие показания, решение совещания не заставило себя долго ждать. Местный судья, успевший прибыть из Сент-Морица, сравнив показания, подчеркнул красным основные аргументы своего решения и прочитал заключение, которое полностью соответствовало мнению председателя альпинистского клуба Самадены.
   Альпинисты Джулио секки и Элмер Хант погибли при попытке восхождения на стену Малого Дьявола в результате собственной неосторожности в условиях форс-мажорных обстоятельств. Избежать этого можно было более тщательным выбором снаряжения. Поскольку погибли они в результате несчастного случая и в их смерти нельзя обвинить третье лицо, это заключение считается окончательным, а присутствующий здесь комиссар Кристен может после завершения формальностей разрешить всем быть свободными. Комиссар Теодор Кристен согласился и достал авторучку, чтобы подписать заключение. Судья громко спросил, есть ли в числе присутствующих лица, которым предстоит заниматься погребением останков и вопросами наследства.
   Отозвался старший сын Джулио Секки Нино. Смертельно бледный, он попросил разрешения забрать тело отца. За ним стояла Сандра, ещё бледнее, чем её сын.
   - Ваше имя Нино Джулио Секки? - спросил председатель, взглянув на его документы. - Вот все, что осталось после вашего отца. - Он придвинул к юноше тяжелые хромированные часы, нож, удостоверение альпиниста и ещё кое-какие мелочи.
   Нино и Сандра недоуменно взглянули на предметы, лежавшие перед ними на столе, и ни один из них к ним не притронулся.
   - Я прошу выдать мне останки моего отца, а не имущество Джулио Секки, который был моим отчимом. Моим отцом был Элмер Хант, что может подтвердить моя мать, - заявил Нино. После этих слов в комнате воцарилась мертвая тишина.
   Заявление Нино ошеломило всех. Судья что-то проворчал, комиссар Кристен забарабанил пальцами по краю стола, остальные затаили дыхание, потому что Александру Секки, урожденную Грози, знали все. Знали как женщину безусловно порядочную, безупречной репутации, и вдруг такое!
   Все потрясенно уставились на нее, но Сандра твердо смотрела в глаза старому судье и на его немой вопрос только молча кивнула. Судья тоже знал Александру Секки и всегда здоровался первым, встретив её в Сент-Морице. Уважал его в память о великом отце, послужившем для Энгадинского края как никто другой.
   - Госпожа Александра Секки, ваш сын говорит правду?
   - Да, это правда, клянусь!
   - Гм... тогда тут возникают некоторые, я бы сказал, проблемы... Мистер Элмер Хант, семья которого живет в Англии... - Судья задумчиво потер пальцами мочку уха.
   - У Элмера Ханта, отца моего сына, не было семьи. Он жил один. Его родители давно мертвы, сестра умерла в год рождения Нино, брат пропал и тоже, видимо, мертв. Я это знаю, потому что Элмер сам рассказал мне несколько дней назад на перевале Грози.
   Если до этого момента напряженное внимание всех присутствующих было приковано к Нино, Сандре и судье, то после её заявления вдруг откуда-то сзади раздался голос, переключивший все внимание на себя.
   - Александра Секки, вы лжете!
   Это был колючий, неприятно резкий голос. Все сразу обернулись, и говоривший, встав с места, направился к судье.
   Сандра, задохнувшись, уставилась на худого, долговязого мужчину, шедшего уверенной пружинистой походкой. Его внешность удивительно не соответствовала голосу. Сандра впилась глазами в его лицо, усиленно пытаясь вспомнить, где могла его видеть. Губы её плотно сжались, возле них появилась страдальческая складка. В ту минуту это была совсем иная Сандра, она уже не думала о себе и не могла справиться со своими нервами. От воспоминаний лицо её вдруг смягчилось и похорошело. Знавший её лет пятнадцать назад сказал бы, что она почти не изменилась. С полуприкрытыми глазами, она казалась почти счастливой.
   Но вдруг, как поток воды смывает цветущий луг, так возвращение к действительности вновь изменило её лицо. Александра Грози вновь превратилась в Сандру Секки.
   Имя, которое было произнесено, она сама недавно называла Элмеру.
   - Меня зовут Кристиан Исмей, и я знал Элмера Ханта. Мы были друзьями.
   - Чем вы можете доказать свое утверждение, что Александра Секки лгала? - спросил судья.
   Кристиан исмей усмехнулся:
   - Здесь нет ничего личного. Я, видимо, неточно выразился. Я только хотел сказать, что она говорила неправду, утверждая, что брат Элмера Ханта мертв. Он несколько лет отсутствовал, но вернулся и встретился с братом. Я сам с ним несколько раз беседовал в Лондоне и даже провел вместе с ним несколько месяцев на Сицилии.
   Теперь Сандра его узнала. Это действительно был Исмей, тот самый человек, что приходил к ней по поручению Элмера. Но видела она его и еще, только где, Господи? В снах? В тяжелых снах, где являлся ей Исмей с этим своим высохшим, желтым лицом? Не помнила, не могла вспомнить. Это мучило её и лишало всяких сил - вдруг она ощутила слабость в коленях и была рада, что Нино, обхватив её, подвел к лавке.
   - Тем самым я хочу сказать, что этот молодой человек, - Исмей указал на Нино, - хотя действительно сын Элмера ханта, но не единственный наследник. Есть ещё брат Элмера Генри, чьи интересы я представляю.
   Сандра слышала слова, но не понимала их смысла. Она знала, что должна что-то сказать в защиту своего сына и своего прошлого.
   - Нино - сын Элмера. Джулио, мой муж, это знал, и Элмер тоже не отрицал. Вы же, мистер Исмей, девятнадцать лет назад явились ко мне, чтобы забрать ребенка в Лондон к отцу. Вспомните-ка!
   Кристиан Исмей недоуменно покачал головой:
   - Я никогда вас не видел, поэтому просто не мог говорить с вами о вашем ребенке.
   У Сандры дух перехватило от такой лжи. Неужели люди настолько подлы и злы, что называют правду ложью, не страшась греха? Всю жизнь провела она в горах, не зная, как легко люди переходят грань, отделяющую правду от лжи, опускаясь ниже уровня понятий чистоты и порядочности. Элмер отрицал, что знал Исмея, но Сандра-то знала этого человека, и задолго до того, как тут прозвучало его имя. А Исмей теперь отрицал, что когда-то знал Сандру. Господи Боже, отметь лжеца клеймом позора!
   Комиссар Теодор Кристен продолжал невозмутимо барабанить по столу пальцами. Слушая, он мысленно сопоставлял все версии и их взаимосвязи. Пожалуй, этот случай по его части. Как будто не случилось ничего, что выходило бы за рамки закона и привлекло бы к этой паре внимание полиции. Ему не хотелось за тем, что было сказано, видеть злой умысел, иначе его интерес к делу не сулил бы его участникам ничего хорошего. А Теодор Кристен был не из тех, кто наслаждается чужим горем. Копание в темных сторонах людской натуры не доставляло удовольствия его незаурядному уму, он стремился сохранить высокое мнение о своих милых и разумных соотечественниках. Любил людей, цветы и бабочек. Людей - за ум, цветы - за краски и аромат, бабочек - за красоту и нежность.
   Тем не менее вопиющие противоречия в утверждениях сторон не заметить было нельзя. Этот человек с повадками джентльмена - не джентльмен, раз говорит неправду. А, судя по всему, он лгал, иначе Сандра, весьма спокойная, порядочная женщина, не оказалась бы на грани обморока. Потрясение её было неподдельным, уж в людях-то Кристен разбирался. Каким же все-таки был Элмер Хант? Не зная его, комиссар много о нем слышал, и только хорошее. Но кто знает?..
   - Вы никогда меня не видели, мистер Исмей... - растерянно повторила Сандра, судорожно сжимая руку сына.
   "Александра Секки - не истеричка, - думал комиссар, - иначе она устроила бы здесь дикую сцену".
   Кристиана Исмея оценить он уже не успел, ибо в зал торопливо вошел молодой человек, ища глазами доктора Бисса. Склонившись в его уху, он начал о чем-то взволнованно рассказывать. Доктор Бисс слушал, сурово сжав губы. То же повторилось и с судьей. На этот раз они все вместе что-то возбужденно обсудили, и в результате судья взглядом пригласил комиссара подойти.
   - Интересно, что вы на это скажете, комиссар! Доктор Харпер принес нам новость. На теле Элмера Ханта обнаружено нечто похожее на пулевое ранение грудной клетки.
   - Что думает доктор Бисс? - спросил комиссар Кристен, досадуя на неожиданный поворот дела.
   - Бисс хочет все увидеть сам.
   - Тогда и я с ним. Здесь больше делать нечего. Нужно вызвать Сандру Секки и англичанина ко мне на завтра.
   - Придем все вместе. Ну как, что вы на это скажете? - шепнул ему судья, но Кристен лишь развел руками.
   - Ничего. Жизнь идет своим чередом.
   И отправился в морг с доктором Биссом.
   4.
   - Нет, это не пулевая рана, - доктор Бисс выпрямился. - Доктор Харпер по молодости лет ещё не видел пулевых ран, да и где? Мне кажется, это...
   - Колотая рана, да? - закончил комиссар Кристен, мысленно прикидывая размеры острия ледоруба. - Послушайте, - продолжал он, - а что вы скажете о Сандре Секки и всей шумихе вокруг её сына?
   - Я тоже думаю об этом, комиссар. Но я не полицейский, не могу понять, как это связано.
   - Кстати, вы не припоминаете, не говорила ли Сандра, что Джулио знал о её романе с Хантом?
   - Сейчас об этом не прозвучало ни слова, но, помню, Секки как-то говорил, что Нино он любит не меньше, чем Антонио. Наверняка он знал, но таковы уж здешние люди. У них есть жены, у них есть выпивка, есть кое-какой заработок, и кроме гор им ничего не надо.
   - У человеческой натуры много полутонов. Нельзя сказать, что Джулио был образцовым мужем. В деревне он был щедр и любезен, но дома? Разве мало случаев, когда любимцы публики оказывались домашними тиранами? - вполголоса ответил Кристен и задумался.
   - Кто занимался историей преступности, - продолжил он снова, хотя доктор Бисс и не решался прервать его раздумья, - тот смотрит на людей скептичнее других. Никто не смог придумать средства против наклонности людей к взаимному уничтожению. Подумай люди до того, как совершить преступление, о его последствиях, зла в мире поубавилось бы. Знаете, доктор, немного мне попадалось убийц - в такой уж маленькой стране мы живем. Но те, кого, к несчастью, я знал, все были одинаковы. И никогда не думали. Творили зло, очертя голову. Говорят, только негры убивают инстинктивно. Это неправда. Белые ничуть не лучше.
   - Значит, вы думаете, что...
   - Что Джулио Секки мог убить Ханта ледорубом. Говорю "мог", поскольку не уверен.
   Доктор Бисс не ответил, потому что его мозг не воспринимал заключения комиссара.
   - Хотел бы я знать, как звали отца Элмера Ханта. Где, собственно, его документы? Я их не видел. И, помню, в протоколе графа эта осталась незаполненной.
   - Зачем вам это?
   - Хант - иностранец, у него должны быть с собой документы, а их нет, пояснил Кристен, и мозг его усиленно заработал. Ладно, пусть документов у него с собой не было, тогда они должны остаться в отеле, где тот остановился. Нужно найти этот отель.
   Расставшись с Биссом, Кристен направился в полицейский участок. Телефон барахлил, связь то и дело прерывалась.
   - Элмер хант? Минутку, - отозвался осипший голос и чуть погодя сообщил: - Отель "Бельвью", номер шестьдесят...
   Кристен повторил название отеля, потом набрал ещё один номер.
   - Отель "Бельвью"? Пришлите, пожалуйста, в полицию документы Элмера Ханта. Какие? Паспорт, удостоверение - все, что есть. Что?..
   Комиссар Кристен считался образцом невозмутимости, поэтому повесил трубку почти так же спокойно, как и снял её. Ничего себе! В отеле не было ни одной бумаги Ханта. Просто ничего. Раз их не нашел доктор Бисс в его карманах, значит, они где-то в багаже.
   Те вещи, что в отеле, сразу исключались, потому что за границей никто документы в чемодане не держит. Вернувшись назад, Кристен проверил рюкзак англичанина. Ничего. Итак, документов не было ни в отеле, ни в рюкзаке, ни в карманах. И бумажника тоже.
   Кристена осенило. При падении с такой высоты бумажник мог выпасть. Он быстро сел в машину и помчался на станцию, чтобы застать машиниста, нашедшего тело Ханта.
   Разговор у них вышел короткий. Тело Ханта было обнаружено в запретной зоне у входа в туннель, где поезд едва протискивается. Оно лежало на насыпи. Остановив поезд, машинист спустился на путь и еле пролез между вагонами и грубо отесанной каменной стеной. Ни бумажника, ни чего-нибудь в этом роде он не видел, хотя и осмотрел все кругом.
   Поблагодарив, Кристен удалился.
   Наутро он собрал команду добровольцев, чтобы отправиться под стену Малого Дьявола и осмотреть место падения тела. Это было нелегкой задачей, и только под вечер крепкий горец помог Кристену добраться к месту, где лежал ледоруб. Было это метрах в ста пятидесяти над дорогой. Ледоруб был весь ободран от ударов о камни, но следов крови на острие не было. Еще один из группы нашел шляпу Джулио Секки, а вскоре горец, обнаруживший ледоруб, подобрал и фляжку.
   Та лежала нетронутой на каменном выступе со следами засохшей крови. Кровью было забрызгано все вокруг, так что можно было понять положение тела при ударе о довольно широкий каменный выступ.
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   ЖЕРТВА ДЬЯВОЛА МОЛЧАЩИХ СКАЛ
   - Этого мне достаточно, - сказал комиссар
   Кристен, и мозг его заработал. Сурово сжав губы, он скорбел над своей участью, поскольку ему опять предстояло покарать согрешившего человека.
   Ибо трагедия оказалась не несчастным случа ем, а преступлением.
   1.
   Отца Элмера Ханта звали Энтони, но эта зацепка была слишком мизерной. Кристен поблагодарил Бога, что догадался тогда спросить доктора Бисса, иначе и думать забыл бы о документах иностранца. Личность Элмера Ханта, по существу, была установлена только показаниями людей, знавших человека под этим именем. И эта ничтожная зацепка становилась событием, значение которого можно будет по достоинству оценить только по завершении дела.
   Глубоко задумавшись, страдая от тяжести в висках, он вдруг сообразил, что на этот день к судье в Сент-Мориц вызваны Кристиан Исмей и Сандра с сыном. На встречу он опоздал, успев все-таки оценить положение дел и составить свое мнение об англичанине.
   О содержании беседы комиссару сообщил судья Бюрген, который Сандру знал и уважал, но Кристену показалось, что достопочтенный Бюрген не придавал её рассказу особого значения. Судья был человеком интеллигентным, но, изо дня в день занимаясь тяжбами официантов, горничных, проводников и окрестных крестьян, вряд ли мог настолько глубоко постичь психологию, чтобы заметить оттенки поведения и слов Сандры.
   Бюрген пересказал ему беседу гораздо проще, чем излагала дело Сандра, опустив при этом детали, которые и убеждают в правдивости свидетеля. Вдова требовала признать права Нино на наследство Элмера Ханта или хотя бы на его часть, считая, что он имеет на это полное право. Однако доказать отцовство Ханта она не могла, не могла представить ни свидетелей, ни документов, ведь о её романе с Хантом никто не знал, кроме отца - старика Грози, который давно умер.
   Правда, у неё дома была старая фотография Элмера, полученная при расставании девятнадцать лет назад. Но с помощью фотоснимка, который можно добыть как угодно, тяжело вести спор о правах на наследство, это каждому ясно.
   Исмей, не собираясь спорить с Сандрой, только напомнил о существовании брата Ханта Генри, который был жив-здоров и в отсутствие Элмера занимался делами фирмы. И ещё он упомянул о средствах, позволяющих воспрепятствовать Нино Секки обращаться с претензиями к семейству Хантов.
   Эти несколько слов Кристен слышал, потому что вошел в кабинет судьи Бюргена на завершающих пассажах речи Исмея. С той минуты в лице комиссара Кристена Сандра Секки приобрела надежного защитника и, как бы ни загрубела душа её от нелегкой жизни, все же почувствовала, что в своем отчаянном положении не одинока. Почувствовала в тот миг, когда её глаза встретились со взглядом Кристена, твердым и неумолимым, который едва не погасил вдруг вспыхнувшую в ней надежду. Она молчала, молчал и Исмей, которого весьма удивило появление комиссара.
   - Мистер Исмей, я успел услышать ваши слова. Надеюсь, вы не хотели оскорбить синьору Сандру Секки? - спросил комиссар.
   - Я представляю интересы своего друга, - не слишком приветливо буркнул Исмей и тем же тоном продолжил: - Надеюсь, в вашей стране это не запрещено?
   - Ни в коем случае, мистер Исмей, мы сами обеспечиваем защиту пострадавших. Только я боюсь, - Кристен с ледяной улыбкой взглянул на англичанина, - что ваше поведение может выглядеть не совсем джентльменским.
   Исмей не нашел, что ответить.
   - Мы предпочли бы иметь дело с мистером Генри Хантом, - продолжал комиссар, - поскольку нужно выяснить некоторые весьма важные вопросы.
   - Я не собираюсь навязывать свое участие, - заметил англичанин, просто оказываю ему дружескую услугу.
   - Мы всячески стремимся вам в этом помочь, мистер Исмей, и уверяем вас, что даже не потребуем таких формальностей, которые неизбежны у вас на родине, то есть формальных полномочий. Как вы здесь оказались, мистер Исмей?
   - Приехал из Люцерна. Знал, что застану Ханта в Понтрезине.
   - Дружеская встреча? Вы турист?
   - Я торгую изделиями точной механики, комиссар. Мистер Элмер Хант об этом знал, и я рассчитывал получить от него заказ.
   Комиссар как можно вежливее улыбнулся, стараясь произвести самое дружеское впечатление.
   - Смерть мистера Элмера вас, разумеется, весьма расстроила?
   - Да уж представьте себе, комиссар, - отрезал Исмей, - с пятницы я и думать не могу о делах.
   - То есть со дня гибели Ханта, - подытожил скорее всего для себя Кристен, считая на пальцах: один, два, три, четыре дня.
   - Да, вы много теряете, - уважительно заметил комиссар, разумеется так не думая. - Ну раз уж речь зашла о деньгах... в самаденской альпинистской службе находился залог Элмера Ханта. Полагаю, в части выполнения условий договора наследник мистера Ханта ни при чем, кем бы он ни был.
   - Мистер Генри, разумеется, не будет ничего иметь против.
   - А мистер Генри тут вообще ни при чем, - сухо ответил Кристен, думая о другом; шевеля губами, он снова досчитал до четырех.
   - Гм... четыре, - произнес он вслух, - четыре...
   - Что вы говорите? - переспросил Исмей, но Кристен его не слушал.
   - Гм... Я что-то сказал? Ах да, конечно... четырехкратная сумма, которую должны выплатить вдове Джулио Секки по условиям договора.
   Сандра, тупо глядевшая перед собой, вдруг раздраженно перебила комиссара, шагнув к столу судьи.
   Скажите ему, - она презрительно ткнула пальцем в Исмея, - что для себя я не хочу ничего. У меня хватит средств отправиться в Англию и найти брата Элмера. Я все продам, и мне хватит.
   - Найти мистера Генри вам не удастся, - тут же вмешался Исмей. - Вам это следует знать. Можете с ним связаться через его адвоката, потому что Генри руководит всеми делами из санатория для нервнобольных.
   - Не понимаю, он что, не в своем уме? - удивился комиссар.
   - Здоров как бык, но лечит нервы, - начал было объяснять Исмей, но Сандра махнула рукой.
   - Мне нужно с ним только поговорить, так что как-нибудь доберусь.
   Комиссар Кристен счел дальнейшие разговоры излишними. Распрощавшись, он отправился на почту.
   Но, поговорив с несколькими сотрудниками, там он не задержался. Добытая информация его явно обеспокоила, голова гудела от разнородных мыслей, и, поскольку все происходящее резко отличалось от повседневной служебной рутины, он не знал, как быть с тем, что вертелось у него в мозгу.
   Было ясно, что Исмей знал о гибели Ханта уже четыре дня, но не думал сообщать об этом в Лондон. А ведь его обязанностью было известить брата о смерти Элмера и хотя бы запросить, хоронить ли того на здешнем кладбище или отправить тело омой в цинковом гробу.
   2.
   В маленьком пансионе у водопада туристы, собравшись за столами в холле, вслушивались в завывания ветра. Часть из них, разойдясь по комнатам, пыталась чем попало заткнуть щели в окнах. Едкий, вызывающий кашель туман забирался во все уголки, даже в дымоход камина, загоняя обратно дым еловых поленьев.
   В пансионе все были на месте, никто никуда не собирался, никого не ждали. Поздний вечер был полон тихой, таинственной печали. Один из присутствовавших в этой унылой компании, сидевший отрешенно с закрытыми глазами и думавший об уходящей красоте дня, записал тогда в дневнике: "Не могу сдержать слез. Плачу обо всем, что безвозвратно исчезает и уже исчезло. Сегодня в полдень исчезла прелестная снежная шапка на Мюракле. Превратилась в нежное облачко пара, улетевшее в бескрайнее небо. Буду ждать долго-долго, прежде чем опять увижу её там в вышине, но раньше, чем доберусь до нее, она снова станет только облачком любви, которую я испытываю к тебе, мой белоснежный простор. Почему все прекрасное исчезает, оставляя только боль, заглушающую нормальные человеческие чувства? Мне ужасно грустно..."
   Высокогорье, разреженный воздух и близость Бога были небезопасны. Многие в этот тоскливый поздний вечер замкнулись в себе и рыдали в душе. Да, рыдали. Это не ветер выл, нагоняя тоску на маленький пансион, это лился скорбный плач над могилами двенадцати жертв, над двенадцатью оборванными судьбами, - нет, их было уже четырнадцать, заплативших жизнью за стремление забраться туда, где не ступала нога человека.
   Колдовская ночь, бескрайняя ночь, принадлежавшая духам и сомнамбулам. Таинственная ночь, бездонная, как человеческая душа. В такую ночь Господь сходит с небес и открывает объятия взыскующим его милости. И превращает их в пророков и людей праведной жизни. И снисходят они в долины и людскими языками вещают о спасении.
   И для комиссара Кристена эта ночь была полна высоких мыслей. Когда-то он собирался стать священником, но Провидение предназначило ему тернистый путь. Он сидел на террасе, укрываясь толстым пледом от бушевавшего ветра, и размышлял о смерти. Та редко бывает милосердна. Нет, смерть, косящая людей до срока, безжалостна. Она их губит в расцвете сил, молодости, в расцвете творчества. А те, кто живут, должны оставаться тверды.
   Но как Джузеппе Верди сумел так легко одолеть стену Малого Дьявола? Или дьявола Молчащих скал не было дома? Почему Джузеппе не стал пятнадцатой жертвой?
   Да, он силен, бодр духом, и совесть у него чиста. Ходит, гордо подняв голову, и может каждому открыто взглянуть в глаза. Он молод, но у рта уже залегли две глубокие складки. И лучики морщинок у глаз. Значит, он оказался сильнее и не поддался дьяволу Молчащих скал. Стена Малого Дьявола - теперь его стена. И останется памятником ему навеки.
   Вот о чем думал комиссар Кристен. Его интересовали трагические судьбы альпинистов. Мысленно он видел их - долговязого Фоскини, всегда немного сутулившегося усатого Кассена с черными как уголь глазами, веселого Штайнера, такого молодого, что даже синьор Кавалли вышел из своей обычной хмурой задумчивости и глаза его заблестели. А Пике из Женевы? Как апостол, он не жил на земле, а возносился духом в горные выси...
   Пике из Женевы, правда, был весьма предусмотрительным человеком. Они были так близки по духу, Пике и Верди. И оба никогда не расстраивались и не теряли присутствия духа. Но вот Пике сорвался, а Верди взошел на вершину! Значит, он верил, что дьявола Молчащих скал там не было.
   Верди в одиночестве сидел в тесном ресторанчике. Взглянув на вошедшего Кристена, он вздрогнул, как от озноба. Лицо, волосы и небритая щетина на щеках комиссара были покрыты мелкими капельками тумана.
   - Ваши показания, - заметил, усаживаясь за стол, Кристен, - были не слишком откровенны. Я имею в виду восхождение на стену.
   Верди занервничал. Не потому, что совесть его была нечиста - он не лгал. Но его удивило, что комиссар ему не доверяет. Правда, он умолчал о чувствах, охвативших его, когда он коснулся скобы Фихтеля. Это был страх, и молчал он только потому, что снял со стены проклятие.
   - Я собирался с вами поговорить, комиссар. Была проблема, которая не покидала меня все время восхождения. Я боялся сорваться вниз. Однажды даже решил, что вот-вот упаду и сорву своего напарника. Можете спросить его. И я велел ему отвязаться, объясняя тем, что канат опутал мне ноги. Он сам меня не видел, был за уступом, но мне поверил, не запаниковал, а спокойно остался на месте. А как вы догадались?