— Я штаб, я штаб… Вас понял. Буду выяснять обстановку. Устанавливаю связь с метеостанцией. Желаю удачи. Перехожу на прием.
— Я «Хамелеон». Продолжаю погружение. Веду наблюдение за плотиной. Буду держать связь со штабом. Прошу наблюдать за «Хамелеоном». Все.
— Я штаб. Вас понял.
Море на телеэкране быстро темнело. Исчезла яркая желтизна, потом зелень. И корпус корабля потерял свой алый цвет: стал желтым, потом зеленым.
— Так я и знал! — нервным, хриплым голосом пробормотал механик Хира.
Вадзи молчал.
Приборы показывали рельеф дна, отсчитывали метры. До подводного грунта осталось всего восемь-десять метров. Море здесь было мелким, дно неровным. Погружаться больше чем на пятьдесят метров было опасно.
Удастся ли на малой глубине устоять против сильного цунами? Кто знает? Таких случаев еще не бывало.
Репитер балансомера фиксировал бортовую и килевую качку. Кажется, лодку заносило влево. Это свидетельствовало об изменении в движении воды. Сейчас было время прилива, следовательно, течение должно идти в сторону плотины. А на самом деле начался тот самый отлив, который свидетельствует о приближении большого цунами. Ошибки быть не могло. Надвигался цунами. Страшный цунами!
Эта мысль кольнула Фукэ в самое сердце. Но он ничего не сказал. Его ребята и сами чувствуют серьезность положения. И опасность тоже чувствуют. Но не положено командиру раньше времени бить тревогу.
Фукэ спокойно сказал:
— Цунами такая штука, что только верхние слои воды будоражит. Конечно, для обычных кораблей это большая опасность. А для нас, на подлодке, это все равно что для них легкий ветерок. Остановимся на глубине шестьдесят метров и посмотрим, как и что.
Вообще-то Фукэ был немногословен. А сейчас разговорился. Но прервал поток своего красноречия, чтобы помощники ничего не заподозрили. Чуткий Хира мог уловить, что кроется за его словами.
Фукэ не отрываясь наблюдал за приборами, показывающими состояние плотины.
Схематический экран моментально зафиксировал бы самые незначительные трещинки и обвалы. Но пока он оставался гладким и мутно-желтым. Зеленые контрольные лампочки горели спокойно. В случае опасности по экрану побегут красные линии и на приборах замигают красные огоньки.
Выдержит ли плотина, если цунами обрушится прямо на нее? Для нее это будет первым большим испытанием. Если она рухнет, тогда Инланд, лежащий ниже уровня моря…
Фукэ старался не думать дальше. Конечно, капитан, лишенный воображения, — плохой капитан. Но избыток воображения тоже мешает. Так, пожалуй, можно впасть в панику, а это уж никуда не годится.
Эховолномер пока еще не показывал сильного волнения на поверхности. Однако осциллограф фиксировал высокие гребни волн, возникающие от столкновения прилива и отлива, того отлива, которым сопровождается цунами.
И рулевой Вадзи и механик Хира застыли, уставившись на приборы, и время от времени судорожно глотали слюну.
Экран забортового телеглаза стал совсем темным. Глубина погружения достигла сорока метров.
— Включить свет, — спокойно распорядился Фукэ.
Вадзи забыл это сделать, но Фукэ понимал, что сейчас не время для выговора.
Экран сразу посветлел. Под пучками лучей подводных прожекторов вода стала ярко-синей и корпус корабля почти обрел свой естественный цвет. Косяки плоских рыб мелькнули и исчезли во мраке.
Потянулись долгие, мучительные минуты ожидания. Через тридцать пять минут «Хамелеон», стоявший над самым грунтом, начало заносить на бок.
— Включить двигатели! Курс сто тридцать пять! Малый вперед!
Пока подчиненные выполняли приказ, Фукэ напряженно следил за балансомером. Он решил поставить лодку носом против течения, чтобы устоять при перемещении огромных слоев воды. Однако, несмотря на включенные двигатели, «Хамелеон» относило назад.
— Полный вперед!
Но и это не помогло. Лишь немного снизилась скорость, с которой их тащило назад.
Если так будет продолжаться, лодку занесет в глубину бухты, к острову Сикоку, и швырнет на прибрежные подводные скалы.
— Отдать якоря! Кормовые! — Фукэ чуть повысил голос, видя неуверенные движения Вадзи. — Канат, канат побольше затрави! Смотри, как натянут, может лопнуть.
Что происходило на поверхности — не известно, но в глубине первый удар цунами постепенно начал ослабевать.
Эховолномер показал, что высота волн равна восьми метрам. Скоро последует второй удар цунами, но он будет слабее, чем первый.
— Видите, как легко мы справляемся! — сказал Фукэ. Его глаза улыбались. Но в этот миг в них отразился красный свет замигавшей лампочки.
Плотина!
Приборы показывали, что на плотине, чуть влево от возвышенности Авадзи, образовалась вертикальная трещина. Она извивалась по надводной части и уходила под воду на пятнадцать метров.
— Командир, плотина…
Это был голос Хиры.
— Вижу. Но пока мы еще не можем двигаться.
Фукэ представил себе трагическую картину — пожалуй, ее можно сравнить с последним днем Атлантиды.
Нельзя допустить разрушения плотины. Помочь, помочь во что бы то ни стало!
«Хамелеон» был загружен пласталитом, который составлял почти половину веса лодки — шестьдесят тонн. Это соединение из пластмассы, стали и свинца, сохранившее ценные свойства каждого из компонентов, нагревалось до жидкого состояния и извергалось из носового отсека лодки. Пласталит предназначался для временного срочного ремонта плотины.
Обычно такой ремонт проходил благополучно. Запаса пласталита хватало. И помощь с земли всегда приходила своевременно. Таким образом удавалось избежать дальнейшего увеличения трещин. Недаром в древности говорили: «Самый высокий и крепкий вал разрушается от дырочки, просверленной муравьями».
Никаких признаков второй волны цунами не было. Прошло еще тридцать минут. Фукэ решился.
— Поднять якоря! Курс триста двадцать! Полный вперед! Так держать!
— Командир, а если налетит вторая волна, когда мы окажемся на малой глубине? — чуть дрогнувшим голосом спросил рулевой Вадзи.
— Плотина в опасности.
— Но…
— Только спокойно! Надо быть внимательными, и мы выдержим вторую волну, как выдержали первую. Вторая волна всегда слабее.
— Тем-то она и опасна, что слабее. Ее не сразу распознаешь.
При взгляде на спину механика Хиры, который застыл от напряжения, можно было понять, что он внимательно прислушивается к этому спору.
— Что ж, ведь мы предназначены именно для таких случаев. Не за то нас народ кормит, что мы болтаемся здесь при хорошей погоде, — с улыбкой ответил Фукэ.
Вадзи замолчал. На щеках его проступили красные пятна. Он как будто говорил: как хотите, я подчиняюсь, но умываю руки.
Все свое внимание Фукэ сосредоточил на телеэкране. Вдруг раздался голос Хиры:
— Вадзи, ты куда?
— Рулевое управление что-то барахлит. Пойду погляжу.
Фукэ обернулся и увидел, как захлопнулась тяжелая дверь соседнего отсека.
Вскоре загорелась еще одна красная лампочка. Это было полной неожиданностью.
— Неужели пробоина в спасательном шлюзе? — невольно повысив голос, спросил Фукэ. Но тут же обернулся к Хире. — Нет, никакой пробоины. Мотор работает. Значит… шлюз заполняется водой, чтобы…
— Я сейчас! — Хира рванулся к двери, словно ужаленный.
— Бесполезно.
— Но…
— Не успеешь. Шлюз уже наполнен водой. Или ты забыл, что дверь шлюза герметически закрыта до тех пор, пока он полностью не освободится от воды?
— Можно открыть ее ручным винтом. Подлец! Трус!..
— Ручным винтом? Да ты что?! Хочешь, чтобы вода залила всю лодку? Поздно, ничего не поделаешь. Что ж, он сам выбрал этот путь.
Хира уселся на свое место и, уставившись на экран, застыл.
…Вот из спасательного люка вырвалась фигура в скафандре и, словно воздушный шар с оборванной ниткой, начала уходить вверх. «Сумасшедший, — думал Фукэ, — он сам шагнул навстречу смерти».
— Я «Хамелеон», я «Хамелеон». Вызываю штаб. Перехожу на прием.
— Я штаб. Вас слышу. Перехожу на прием.
— Наша лодка цела и невредима. В плотине обнаружена трещина. Мы идем к плотине для принятия срочных спасательных мер. Просим прислать помощь. Перехожу на прием.
— Вас понял. Послать на помощь подводную лодку не можем, пока не пройдет вторая волна цунами.
— Я «Хамелеон». Разве есть признаки второй волны? Перехожу на прием.
— Был сигнал тревоги. «Хамелеон», будьте осторожны. Как только пройдет вторая волна цунами, вышлем вам на помощь подлодку. Перехожу на прием…
У Фукэ сдавило горло. Лишь через минуту он ответил:
— Я «Хамелеон». Вас понял…
И тут же прервал связь.
— Механик, замени меня, понаблюдай за приборами. Идет вторая волна цунами.
— А вы, командир?
Хира быстро обернулся и странным взглядом посмотрел на Фукэ. Он подумал, что командир собирается последовать примеру Вадзи.
— Я поведу лодку.
Волоча протез, Фукэ подошел и сел на место Вадзи. Хира занял место Фукэ. Оба молчали.
— Работай на вспомогательной контрольной установке и наблюдай за двигателями. Будем защищать плотину, пока не придет помощь…
Вдруг Фукэ заметил, что на экране запасного телевизора, который Вадзи, по-видимому, забыл выключить, показывали Землю с птичьего полета. Передача велась с борта «Кагуи-18». Окутанная белыми, ватными облаками, Земля проглядывалась плохо. И Фукэ пришла в голову мысль, что он ничтожнее песчинки на этой земле.
Не все ли равно — бежать, бросив лодку, или остаться и выполнять свой долг? Ведь это такая мелочь. Ну и пусть прорвет плотину, ну и пусть затопит огромные просторы Инланда! Что из этого? Катастрофа? Она не отразится на экране, показывающем сейчас Землю с птичьего полета.
Если сейчас, вот сию минуту, выскочить из подводной лодки, еще можно спастись: плотина ведь совсем рядом. Фукэ слышал вкрадчивый шепот благоразумия.
Но в тот же момент перед его глазами всплыло лицо Киды и ярче сигнальной лампочки, возвещающей тревогу, вспыхнула горделивая улыбка Акиры. Мгновенная слабость исчезла. Жить во имя долга — разве не в этом его призвание?
— Механик, приготовиться к извержению пласталита!
Теперь Фукэ полностью освободился от страха. Правда, он и раньше не признавался себе, что боится, просто что-то время от времени подкатывало к горлу. А сейчас он спокоен, совершенно спокоен. Ему стало смешно, что был момент, когда он думал о бегстве.
Лодку швыряло взад и вперед. Это утомляло. Резкие толчки болезненно отдавались в теле.
Приходилось почти вслепую искать трещину. На экране отражалась лишь мутная пелена воды, освещенная прожекторами. «Хамелеон» приблизился к плотине с выключенными двигателями. Кое-как удалось ввести трубку извергателя в трещину. Нагретый пласталит остывал от воды, расширялся и заполнял трещину.
Работать было трудно. Две—три минуты — и полный назад. Снова погружение. Снова поиски.
Так удалось залить несколько метров трещины. Но оказалось, что повреждение было значительно серьезнее, чем предполагал Фукэ, Трещина уходила далеко вглубь. А пласталит таял на глазах.
Хира все это время хранил гробовое молчание. Он автоматически выполнял приказы командира.
Не известно, часы или минуты прошли после того, как они обнаружили, что самый нижний конец трещины уже превратился в настоящую брешь, такую огромную, что в ней поместилась бы вся подводная лодка.
Запас пласталита подходил к концу. Если не удастся заштопать эту дыру, вся проделанная работа пойдет насмарку. Сейчас только эта мысль волновала Фукэ.
— Малый вперед…
Напряженно следя за тем, как носовая часть лодки погружается в зияющую дыру, Фукэ не отдал приказа «стоп» и «полный назад».
— Командир… — прозвучал слабый голос Хиры.
Возможно, это был протест. Но Хира больше не добавил ни слова.
Нос лодки медленно вполз в брешь. Но, очевидно, трещина сужалась: по корпусу корабля пробежала дрожь, и он остановился. Вероятно, обшивка получила повреждения. Послышался шум просачивающейся внутрь воды. Тотчас же тревожно замигали десятки красных лампочек на контрольных приборах.
Что ж, это, пожалуй, даже хорошо. Пока подоспеет подкрепление, сама лодка будет затыкать эту проклятую дырку…
— Я штаб, я штаб. Вызываю «Хамелеон». Перехожу на прием.
— Я «Хамелеон». Вас слышу. Перехожу на прием. — Голос Фукэ звучал абсолютно спокойно.
— Спасательные корабли высланы к вам с южной части острова Нусима. Через тридцать минут будут на месте. Постарайтесь продержаться. Перехожу на прием.
— Будем ждать. Наша подводная лодка закрыла брешь своей носовой частью. Давление воды на плотину снизилось. Но мы получили пробоины в обшивке, лодку заливает водой. Тридцать минут постараемся продержаться. Ждем помощи. Перехожу на прием.
— Я штаб. Вас понял. Благодарю за проявленный героизм. Желаю удачи. Все.
— Эй, механик, держись! Помощь идет!
Ответа не последовало. Доносился только равномерный шум двигателей, продолжавших работать на «малый вперед».
— Слышишь? Через тридцать минут они будут здесь. Потерпим, а? Наша посудина выдержит. Обязана выдержать. На всякий случай приготовь кислородные баллоны…
Голос Фукэ все же начал терять обычную уверенность. Очевидно потому, что командир очень уж старался сохранить спокойствие.
К шуму проникающей внутрь воды теперь прибавился скрип корпуса. Давление на ту часть лодки, которая выступала из бреши, было очень велико.
— Ну, давай потерпи, всего тридцать минут. Тридцать минут, понимаешь…
Это Фукэ бормотал уже под нос, словно убеждая себя самого.
Хира молчал.
— Я штаб, я штаб. Вызываю «Хамелеон». Перехожу на прием.
— Я «Хамелеон». Вас слышу. Перехожу на прием.
Теперь в голосе Фукэ чувствовалось напряжение.
— Я штаб. Космический корабль «Кагуя-18» потерпел аварию и превратился в вечный спутник Земли. Экипаж покинул корабль на спасательной ракете. Очевидно, она совершит посадку в открытом море, в районе мыса Сиономисаки полуострова Кий.
— Что-что?!
— Спасательные корабли направляем туда. К вам высылаем другие корабли. Они прибудут ровно через час. Опасность второй волны цунами миновала. Если положение станет критическим, разрешаем экипажу подводной лодки покинуть судно, оставив его в бреши с двигателями, включенными на малую скорость.
— Идиоты! Испугались общественного мнения! Вам наплевать на человеческую жизнь, если это не жизнь знаменитости!..
— Я штаб, я штаб! «Хамелеон», слышу вас плохо. Слышу вас плохо. Перехожу на прием.
— Да, понял, понял, говорю! Все!
— «Хамелеон», «Хамелеон»! Увеличьте мощность! Я вас очень плохо слышу! Перехожу на прием.
Фукэ резко выключил датчик.
— Что ж, если мы погибнем, про нас напечатают в газете. Только на последней странице и мелким шрифтом.
— Командир, идет вторая волна цунами, — слабым, тусклым голосом сказал Хира.
— Что ты болтаешь! Они же сказали — не будет.
— А я говорю, что будет… Интересно, этот спасся? Да нет, где там. Потонул, наверно. Бедняга, поди, забыл, как сосут грудь… — Хира тихонько рассмеялся.
Фукэ обернулся.
— Хира, что с тобой?
— Вот я и говорю, что это мне подарили в деревне? А песня, песня-то старая какая, давнишняя песня…
Хира сидел, уронив голову на приборы. Наверно, в его помутившемся мозгу проносились картины детства. Или эта темная, закрытая со всех сторон мышеловка показалась ему утробой матери…
Шум просачивающейся воды и скрежет обшивки все усиливались.
— Эй, Хира, очнись! Давай выбираться, а то не увидишься со своей мамой. Да, брат, рождаться на свет трудно. Наверху высокие волны. Ну, держись! Будь мужчиной! Встать!
Волоча за собой обессилевшего Хиру, Фукэ прошел в соседний отсек, вытащил из спасательного шкафа два кислородных баллона. Один укрепил на спине Хиры, другой на своей. Сунул трубку в рот обмякшему механику, чтобы тот сразу начал дышать кислородом. Потом нажал на кнопку спасательного люка.
Задраив дверь, Фукэ сам надел маску и включил подачу воды. Морская вода с шипением лизнула ноги, потом начала подниматься выше. Отсек быстро наполнился водой.
Следя, чтобы Хира не выпустил изо рта трубку, Фукэ ощупью искал кнопку выходного люка. Наконец нашел, нажал. Послышался едва уловимый шум мотора. Но люк не открылся. Фукэ нажимал и нажимал на кнопку. Бесполезно. По-видимому, внешняя обшивка подводной лодки деформировалась и люк заело. Мотор работал вхолостую.
Фукэ бросился к внутренней двери. Она тоже не подавалась! Погас свет. Вода проникла в аккумуляторные отсеки!
И тут впервые он почувствовал настоящий ужас. Словно его окатили водой более холодной, чем ледяная вода…
Сколько часов прошло после этого? Да нет, какие там часы! Ведь запас кислорода в баллонах невелик.
Кислород… Если бы еще немного кислорода… Еще немного…
Но что это? Люк плавно открылся… Тело качнулось и понеслось вверх. Как легко, словно на воздушном шаре…
Скафандр больше не нужен. Фукэ шагал по дамбе плотины. Перед его глазами, которые видели теперь особенно ясно, простиралась огромная осушенная равнина. Вон коричневатые горбы возвышенностей. Вон чернеют сосновые рощи. А там зеленеют поля. Между ними поблескивают соленые озера, окаймленные свежей молодой травой. И всюду, всюду строятся города. Работают гигантские краны. Серебрятся ленты транспортеров. Шагают роботы. Вот она, светлая, полная надежд панорама богатой Японии. Японии, у которой есть будущее.
И над всем этим величаво возвышалась плотина, которую он заставил жить своей смертью. Он был удовлетворен. Он почувствовал небывалую гордость.
На берегу озера, в тени деревьев, стояла Акира. Он сейчас же узнал ее.
Фукэ шел к ней широким, уверенным шагом. Она ждала. Ее глаза сияли.
— Смотри, только один раз! — Акира улыбнулась, и он коснулся губами ее прекрасных губ.
— Ты замечательный парень, Фукэ! И я… люблю тебя… сказала Акира и сама поцеловала Фукэ…
Фукэ почувствовал, как сердце наполняется удивительным покоем… Становилось трудно дышать…
— Акира!
Нет, голоса не было, губы беззвучно прошептали эти три слога.
Зазвучала песня — он спасен!
Ничего не осталось. Только чувство удовлетворения, огромное, как небо, о котором он когда-то мечтал…
В тесном, наполненном водой люке, прислонившись к стене, стояли двое. Все было спокойно. Над их головами больше не поднимались пузырьки воздуха.
Саке Комацу
Хотя, впрочем, почему же не обобщать? Когда обобщаешь тоже нет ничего страшного.
Все нормально, естественно, безумием и не пахнет. Однако…
Однако здесь что-то не так… Да-да, это чувствуется в те редкие минуты, когда вдруг выпадает возможность отдохнуть от повседневной суеты. Но на одном чувстве далеко не уедешь. Чувствовать-то чувствуешь, а как попробуешь разобраться, разложить все по полочкам, так опять не понимаешь, в чем дело. Действительно, дни бегут за днями, будни сменяются праздниками, праздники — буднями… Ну и что? Одно только можно сказать с полной убежденностью: если люди сталкиваются с каким-либо необычным явлением, им хоть бы что, никто даже не удивляется…
Наверно, поэтому дежурный из полицейского участка тоже ни капли не удивился, даже для приличия. А происшествие было из ряда вон выходящим. Я возвращался домой поздно ночью. Шел через рощу, что в окрестностях синтоистского храма. И вдруг мне в спину метнули средневековые ножи, милые такие штучки, острые, как бритва. Сам не пойму, как спасся. Быть бы мне проткнутым местах в десяти, да как-то я увернулся.
Полицейский и ухом не повел.
— Ниндзя [11]опять нынче в моде, — сказал он, с явным отвращением глядя на мое возбужденное лицо, — вот и получаются разные неувязочки… Сколько раз отдел надзора за детьми предупреждал родителей, чтобы не давали ребятам опасных игрушек…
— Игрушки?! — возмутился я. — Ничего себе игрушки! Да вы посмотрите, как они сделаны!
Я бросил на стол четыре орудия убийства. (К сожалению, я нашел только четыре, хотя их было не меньше десятка).
— Ну, убедились? Острые-то какие! А вес? Разве ребенок поднимет такую штуку? И потом, видели бы вы, с какой силой они вонзились в дерево!
— А кто же, кроме ребятишек, станет так баловаться? — равнодушно бросил полицейский, взглянув на четыре сверкающих клинка. — У взрослых есть занятия поинтереснее. Да что говорить, теперь эти штуки дают в качестве премии за покупку конфет…
— Так назовите мне имя этого торговца, этого безмозглого дурака, который премирует детей орудиями убийства! — вне себя заорал я. — Я ему покажу! Если вы, блюстители порядка, не принимаете никаких мер, то придется мне самому вмешаться!
— Н-да, — промычал полицейский, — неплохо сделаны. Пожалуй, даже очень хорошо для детской игрушки.
Он с видимым удовольствием погладил нож.
— Еще бы! А о времени вы подумали? Интересно, какие это детишки станут играть в храмовой роще в полночь?
— А почему бы им и не порезвиться ночью? Ученики средних и старших классов теперь народ самостоятельный. — Он порылся в ящике стола и вытащил револьвер, по-видимому самодельный. Вот посмотрите. Только что отобрал у одного школьника. У его отца маленький заводик, скорее даже мастерская. Станки, всякие инструменты. Ну, парень и смастерил. Для подростка совсем неплохо, а?
И в то время, когда этот осел в мундире вертел в руках револьвер, «игрушка» со страшным грохотом взорвалась. Я ослеп от вспышки, меня обдало жаром, все помещение заволокло едким дымом, и у самого моего уха просвистела пуля. К счастью, я опять уцелел. Пуля разбила стекло и вылетела на улицу. Но больше всего меня возмутило поведение полицейского. Он кинулся вслед за пулей — хорошо еще, что в дверь, а не в окошко, — и стал спрашивать редких прохожих:
— Господа, никого не ранило? Никто не пострадал? Никто? Ну и отлично!
Хозяин табачной лавки, уже вешавший замок на дверь, испуганно таращил глаза.
— Все в порядке, — бросил ему полицейский, — можете спокойно идти спать.
Только после этого он вернулся в комнату и спросил меня:
— А вас не ранило?
Думаете, его интересовала моя персона? Как бы не так! Насвистывая какой-то гнусный мотив, он подобрал обломки пистолета, завернул их в бумагу и бережно спрятал в ящик. Я почувствовал, что еще мгновение — и терпение мое лопнет.
— А вы говорите — метательный нож. — Он словно продолжал прерванную беседу с приятелем. — Метательный нож — чепуха по сравнению с этой штукой. Из нее действительно можно убить человека…
И тут я взорвался. Да как он смеет!
— Чушь! Ерунда! — заорал я. — Пожалуйста, цацкайтесь со своими пистолетами, с пушками, с чем угодно! А когда придет школьник и начнет сооружать малогабаритную водородную бомбу на задах вашего участка, вот будет здорово!
— Что-что вы сказали? — Этот олух, кажется, растерялся. Вы знаете ребенка, который делает бомбу? Беда нынче со школами! Преподавание-то все вперед шагает. Вот стали обучать ребятишек точным наукам. Да, опасно, очень опасно. Совсем недавно ученики старших классов соорудили ракетный снаряд и…
Я шагнул к выходу. Мой гнев достиг апогея. Мне очень хотелось изо всех сил хлопнуть дверью, но я подумал, что полицейский участок — место кляузное, еще обвинят в порче казенного имущества, и тихонько выскользнул на улицу. Зато у себя дома я так хлопнул дверью, что стены заходили ходуном.
И сразу же раздался истошный визг. От страха я выронил портфель и увидел, что жена вцепилась в столб посреди передней и трясется мелкой дрожью. Нет, она даже не вцепилась, а вскарабкалась — ее ноги на несколько сантиметров не доставали до пола.
Я снова вышел из себя:
— Как тебе не стыдно! Ты что, ребенок?! Тебе тоже мерещатся ниндзя?
— Д-да-а, — сказала она, заикаясь, — с-сейчас кто-то ходил по крыше…
— П-по крыше? — Почувствовав, как у меня задрожали колени, я уставился на потолок. — Воры?
— Ниндзя, — выдавила жена. — Не веришь? Я своими глазами видела. Открыла окно, а из-под карниза торчит голова в черном капюшоне…
— Галлюцинация! — отрезал я. — Что же он, язык тебе показал? Или что-нибудь еще?
— Как тебе не стыдно! — взвизгнула жена, словно ее резали.
— Это тебе должно быть стыдно. Вполне уже взрослая женщина, и даже не очень юная, а смотришь по телевизору детские передачи. Вот и досмотрелась. Сколько ты уже серий видела? «Лабазник сегуна» или как там ее…
— Я «Хамелеон». Продолжаю погружение. Веду наблюдение за плотиной. Буду держать связь со штабом. Прошу наблюдать за «Хамелеоном». Все.
— Я штаб. Вас понял.
Море на телеэкране быстро темнело. Исчезла яркая желтизна, потом зелень. И корпус корабля потерял свой алый цвет: стал желтым, потом зеленым.
— Так я и знал! — нервным, хриплым голосом пробормотал механик Хира.
Вадзи молчал.
Приборы показывали рельеф дна, отсчитывали метры. До подводного грунта осталось всего восемь-десять метров. Море здесь было мелким, дно неровным. Погружаться больше чем на пятьдесят метров было опасно.
Удастся ли на малой глубине устоять против сильного цунами? Кто знает? Таких случаев еще не бывало.
Репитер балансомера фиксировал бортовую и килевую качку. Кажется, лодку заносило влево. Это свидетельствовало об изменении в движении воды. Сейчас было время прилива, следовательно, течение должно идти в сторону плотины. А на самом деле начался тот самый отлив, который свидетельствует о приближении большого цунами. Ошибки быть не могло. Надвигался цунами. Страшный цунами!
Эта мысль кольнула Фукэ в самое сердце. Но он ничего не сказал. Его ребята и сами чувствуют серьезность положения. И опасность тоже чувствуют. Но не положено командиру раньше времени бить тревогу.
Фукэ спокойно сказал:
— Цунами такая штука, что только верхние слои воды будоражит. Конечно, для обычных кораблей это большая опасность. А для нас, на подлодке, это все равно что для них легкий ветерок. Остановимся на глубине шестьдесят метров и посмотрим, как и что.
Вообще-то Фукэ был немногословен. А сейчас разговорился. Но прервал поток своего красноречия, чтобы помощники ничего не заподозрили. Чуткий Хира мог уловить, что кроется за его словами.
Фукэ не отрываясь наблюдал за приборами, показывающими состояние плотины.
Схематический экран моментально зафиксировал бы самые незначительные трещинки и обвалы. Но пока он оставался гладким и мутно-желтым. Зеленые контрольные лампочки горели спокойно. В случае опасности по экрану побегут красные линии и на приборах замигают красные огоньки.
Выдержит ли плотина, если цунами обрушится прямо на нее? Для нее это будет первым большим испытанием. Если она рухнет, тогда Инланд, лежащий ниже уровня моря…
Фукэ старался не думать дальше. Конечно, капитан, лишенный воображения, — плохой капитан. Но избыток воображения тоже мешает. Так, пожалуй, можно впасть в панику, а это уж никуда не годится.
Эховолномер пока еще не показывал сильного волнения на поверхности. Однако осциллограф фиксировал высокие гребни волн, возникающие от столкновения прилива и отлива, того отлива, которым сопровождается цунами.
И рулевой Вадзи и механик Хира застыли, уставившись на приборы, и время от времени судорожно глотали слюну.
Экран забортового телеглаза стал совсем темным. Глубина погружения достигла сорока метров.
— Включить свет, — спокойно распорядился Фукэ.
Вадзи забыл это сделать, но Фукэ понимал, что сейчас не время для выговора.
Экран сразу посветлел. Под пучками лучей подводных прожекторов вода стала ярко-синей и корпус корабля почти обрел свой естественный цвет. Косяки плоских рыб мелькнули и исчезли во мраке.
Потянулись долгие, мучительные минуты ожидания. Через тридцать пять минут «Хамелеон», стоявший над самым грунтом, начало заносить на бок.
— Включить двигатели! Курс сто тридцать пять! Малый вперед!
Пока подчиненные выполняли приказ, Фукэ напряженно следил за балансомером. Он решил поставить лодку носом против течения, чтобы устоять при перемещении огромных слоев воды. Однако, несмотря на включенные двигатели, «Хамелеон» относило назад.
— Полный вперед!
Но и это не помогло. Лишь немного снизилась скорость, с которой их тащило назад.
Если так будет продолжаться, лодку занесет в глубину бухты, к острову Сикоку, и швырнет на прибрежные подводные скалы.
— Отдать якоря! Кормовые! — Фукэ чуть повысил голос, видя неуверенные движения Вадзи. — Канат, канат побольше затрави! Смотри, как натянут, может лопнуть.
Что происходило на поверхности — не известно, но в глубине первый удар цунами постепенно начал ослабевать.
Эховолномер показал, что высота волн равна восьми метрам. Скоро последует второй удар цунами, но он будет слабее, чем первый.
— Видите, как легко мы справляемся! — сказал Фукэ. Его глаза улыбались. Но в этот миг в них отразился красный свет замигавшей лампочки.
Плотина!
Приборы показывали, что на плотине, чуть влево от возвышенности Авадзи, образовалась вертикальная трещина. Она извивалась по надводной части и уходила под воду на пятнадцать метров.
— Командир, плотина…
Это был голос Хиры.
— Вижу. Но пока мы еще не можем двигаться.
Фукэ представил себе трагическую картину — пожалуй, ее можно сравнить с последним днем Атлантиды.
Нельзя допустить разрушения плотины. Помочь, помочь во что бы то ни стало!
«Хамелеон» был загружен пласталитом, который составлял почти половину веса лодки — шестьдесят тонн. Это соединение из пластмассы, стали и свинца, сохранившее ценные свойства каждого из компонентов, нагревалось до жидкого состояния и извергалось из носового отсека лодки. Пласталит предназначался для временного срочного ремонта плотины.
Обычно такой ремонт проходил благополучно. Запаса пласталита хватало. И помощь с земли всегда приходила своевременно. Таким образом удавалось избежать дальнейшего увеличения трещин. Недаром в древности говорили: «Самый высокий и крепкий вал разрушается от дырочки, просверленной муравьями».
Никаких признаков второй волны цунами не было. Прошло еще тридцать минут. Фукэ решился.
— Поднять якоря! Курс триста двадцать! Полный вперед! Так держать!
— Командир, а если налетит вторая волна, когда мы окажемся на малой глубине? — чуть дрогнувшим голосом спросил рулевой Вадзи.
— Плотина в опасности.
— Но…
— Только спокойно! Надо быть внимательными, и мы выдержим вторую волну, как выдержали первую. Вторая волна всегда слабее.
— Тем-то она и опасна, что слабее. Ее не сразу распознаешь.
При взгляде на спину механика Хиры, который застыл от напряжения, можно было понять, что он внимательно прислушивается к этому спору.
— Что ж, ведь мы предназначены именно для таких случаев. Не за то нас народ кормит, что мы болтаемся здесь при хорошей погоде, — с улыбкой ответил Фукэ.
Вадзи замолчал. На щеках его проступили красные пятна. Он как будто говорил: как хотите, я подчиняюсь, но умываю руки.
Все свое внимание Фукэ сосредоточил на телеэкране. Вдруг раздался голос Хиры:
— Вадзи, ты куда?
— Рулевое управление что-то барахлит. Пойду погляжу.
Фукэ обернулся и увидел, как захлопнулась тяжелая дверь соседнего отсека.
Вскоре загорелась еще одна красная лампочка. Это было полной неожиданностью.
— Неужели пробоина в спасательном шлюзе? — невольно повысив голос, спросил Фукэ. Но тут же обернулся к Хире. — Нет, никакой пробоины. Мотор работает. Значит… шлюз заполняется водой, чтобы…
— Я сейчас! — Хира рванулся к двери, словно ужаленный.
— Бесполезно.
— Но…
— Не успеешь. Шлюз уже наполнен водой. Или ты забыл, что дверь шлюза герметически закрыта до тех пор, пока он полностью не освободится от воды?
— Можно открыть ее ручным винтом. Подлец! Трус!..
— Ручным винтом? Да ты что?! Хочешь, чтобы вода залила всю лодку? Поздно, ничего не поделаешь. Что ж, он сам выбрал этот путь.
Хира уселся на свое место и, уставившись на экран, застыл.
…Вот из спасательного люка вырвалась фигура в скафандре и, словно воздушный шар с оборванной ниткой, начала уходить вверх. «Сумасшедший, — думал Фукэ, — он сам шагнул навстречу смерти».
— Я «Хамелеон», я «Хамелеон». Вызываю штаб. Перехожу на прием.
— Я штаб. Вас слышу. Перехожу на прием.
— Наша лодка цела и невредима. В плотине обнаружена трещина. Мы идем к плотине для принятия срочных спасательных мер. Просим прислать помощь. Перехожу на прием.
— Вас понял. Послать на помощь подводную лодку не можем, пока не пройдет вторая волна цунами.
— Я «Хамелеон». Разве есть признаки второй волны? Перехожу на прием.
— Был сигнал тревоги. «Хамелеон», будьте осторожны. Как только пройдет вторая волна цунами, вышлем вам на помощь подлодку. Перехожу на прием…
У Фукэ сдавило горло. Лишь через минуту он ответил:
— Я «Хамелеон». Вас понял…
И тут же прервал связь.
— Механик, замени меня, понаблюдай за приборами. Идет вторая волна цунами.
— А вы, командир?
Хира быстро обернулся и странным взглядом посмотрел на Фукэ. Он подумал, что командир собирается последовать примеру Вадзи.
— Я поведу лодку.
Волоча протез, Фукэ подошел и сел на место Вадзи. Хира занял место Фукэ. Оба молчали.
— Работай на вспомогательной контрольной установке и наблюдай за двигателями. Будем защищать плотину, пока не придет помощь…
Вдруг Фукэ заметил, что на экране запасного телевизора, который Вадзи, по-видимому, забыл выключить, показывали Землю с птичьего полета. Передача велась с борта «Кагуи-18». Окутанная белыми, ватными облаками, Земля проглядывалась плохо. И Фукэ пришла в голову мысль, что он ничтожнее песчинки на этой земле.
Не все ли равно — бежать, бросив лодку, или остаться и выполнять свой долг? Ведь это такая мелочь. Ну и пусть прорвет плотину, ну и пусть затопит огромные просторы Инланда! Что из этого? Катастрофа? Она не отразится на экране, показывающем сейчас Землю с птичьего полета.
Если сейчас, вот сию минуту, выскочить из подводной лодки, еще можно спастись: плотина ведь совсем рядом. Фукэ слышал вкрадчивый шепот благоразумия.
Но в тот же момент перед его глазами всплыло лицо Киды и ярче сигнальной лампочки, возвещающей тревогу, вспыхнула горделивая улыбка Акиры. Мгновенная слабость исчезла. Жить во имя долга — разве не в этом его призвание?
— Механик, приготовиться к извержению пласталита!
Теперь Фукэ полностью освободился от страха. Правда, он и раньше не признавался себе, что боится, просто что-то время от времени подкатывало к горлу. А сейчас он спокоен, совершенно спокоен. Ему стало смешно, что был момент, когда он думал о бегстве.
Лодку швыряло взад и вперед. Это утомляло. Резкие толчки болезненно отдавались в теле.
Приходилось почти вслепую искать трещину. На экране отражалась лишь мутная пелена воды, освещенная прожекторами. «Хамелеон» приблизился к плотине с выключенными двигателями. Кое-как удалось ввести трубку извергателя в трещину. Нагретый пласталит остывал от воды, расширялся и заполнял трещину.
Работать было трудно. Две—три минуты — и полный назад. Снова погружение. Снова поиски.
Так удалось залить несколько метров трещины. Но оказалось, что повреждение было значительно серьезнее, чем предполагал Фукэ, Трещина уходила далеко вглубь. А пласталит таял на глазах.
Хира все это время хранил гробовое молчание. Он автоматически выполнял приказы командира.
Не известно, часы или минуты прошли после того, как они обнаружили, что самый нижний конец трещины уже превратился в настоящую брешь, такую огромную, что в ней поместилась бы вся подводная лодка.
Запас пласталита подходил к концу. Если не удастся заштопать эту дыру, вся проделанная работа пойдет насмарку. Сейчас только эта мысль волновала Фукэ.
— Малый вперед…
Напряженно следя за тем, как носовая часть лодки погружается в зияющую дыру, Фукэ не отдал приказа «стоп» и «полный назад».
— Командир… — прозвучал слабый голос Хиры.
Возможно, это был протест. Но Хира больше не добавил ни слова.
Нос лодки медленно вполз в брешь. Но, очевидно, трещина сужалась: по корпусу корабля пробежала дрожь, и он остановился. Вероятно, обшивка получила повреждения. Послышался шум просачивающейся внутрь воды. Тотчас же тревожно замигали десятки красных лампочек на контрольных приборах.
Что ж, это, пожалуй, даже хорошо. Пока подоспеет подкрепление, сама лодка будет затыкать эту проклятую дырку…
— Я штаб, я штаб. Вызываю «Хамелеон». Перехожу на прием.
— Я «Хамелеон». Вас слышу. Перехожу на прием. — Голос Фукэ звучал абсолютно спокойно.
— Спасательные корабли высланы к вам с южной части острова Нусима. Через тридцать минут будут на месте. Постарайтесь продержаться. Перехожу на прием.
— Будем ждать. Наша подводная лодка закрыла брешь своей носовой частью. Давление воды на плотину снизилось. Но мы получили пробоины в обшивке, лодку заливает водой. Тридцать минут постараемся продержаться. Ждем помощи. Перехожу на прием.
— Я штаб. Вас понял. Благодарю за проявленный героизм. Желаю удачи. Все.
— Эй, механик, держись! Помощь идет!
Ответа не последовало. Доносился только равномерный шум двигателей, продолжавших работать на «малый вперед».
— Слышишь? Через тридцать минут они будут здесь. Потерпим, а? Наша посудина выдержит. Обязана выдержать. На всякий случай приготовь кислородные баллоны…
Голос Фукэ все же начал терять обычную уверенность. Очевидно потому, что командир очень уж старался сохранить спокойствие.
К шуму проникающей внутрь воды теперь прибавился скрип корпуса. Давление на ту часть лодки, которая выступала из бреши, было очень велико.
— Ну, давай потерпи, всего тридцать минут. Тридцать минут, понимаешь…
Это Фукэ бормотал уже под нос, словно убеждая себя самого.
Хира молчал.
— Я штаб, я штаб. Вызываю «Хамелеон». Перехожу на прием.
— Я «Хамелеон». Вас слышу. Перехожу на прием.
Теперь в голосе Фукэ чувствовалось напряжение.
— Я штаб. Космический корабль «Кагуя-18» потерпел аварию и превратился в вечный спутник Земли. Экипаж покинул корабль на спасательной ракете. Очевидно, она совершит посадку в открытом море, в районе мыса Сиономисаки полуострова Кий.
— Что-что?!
— Спасательные корабли направляем туда. К вам высылаем другие корабли. Они прибудут ровно через час. Опасность второй волны цунами миновала. Если положение станет критическим, разрешаем экипажу подводной лодки покинуть судно, оставив его в бреши с двигателями, включенными на малую скорость.
— Идиоты! Испугались общественного мнения! Вам наплевать на человеческую жизнь, если это не жизнь знаменитости!..
— Я штаб, я штаб! «Хамелеон», слышу вас плохо. Слышу вас плохо. Перехожу на прием.
— Да, понял, понял, говорю! Все!
— «Хамелеон», «Хамелеон»! Увеличьте мощность! Я вас очень плохо слышу! Перехожу на прием.
Фукэ резко выключил датчик.
— Что ж, если мы погибнем, про нас напечатают в газете. Только на последней странице и мелким шрифтом.
— Командир, идет вторая волна цунами, — слабым, тусклым голосом сказал Хира.
— Что ты болтаешь! Они же сказали — не будет.
— А я говорю, что будет… Интересно, этот спасся? Да нет, где там. Потонул, наверно. Бедняга, поди, забыл, как сосут грудь… — Хира тихонько рассмеялся.
Фукэ обернулся.
— Хира, что с тобой?
— Вот я и говорю, что это мне подарили в деревне? А песня, песня-то старая какая, давнишняя песня…
Хира сидел, уронив голову на приборы. Наверно, в его помутившемся мозгу проносились картины детства. Или эта темная, закрытая со всех сторон мышеловка показалась ему утробой матери…
Шум просачивающейся воды и скрежет обшивки все усиливались.
— Эй, Хира, очнись! Давай выбираться, а то не увидишься со своей мамой. Да, брат, рождаться на свет трудно. Наверху высокие волны. Ну, держись! Будь мужчиной! Встать!
Волоча за собой обессилевшего Хиру, Фукэ прошел в соседний отсек, вытащил из спасательного шкафа два кислородных баллона. Один укрепил на спине Хиры, другой на своей. Сунул трубку в рот обмякшему механику, чтобы тот сразу начал дышать кислородом. Потом нажал на кнопку спасательного люка.
Задраив дверь, Фукэ сам надел маску и включил подачу воды. Морская вода с шипением лизнула ноги, потом начала подниматься выше. Отсек быстро наполнился водой.
Следя, чтобы Хира не выпустил изо рта трубку, Фукэ ощупью искал кнопку выходного люка. Наконец нашел, нажал. Послышался едва уловимый шум мотора. Но люк не открылся. Фукэ нажимал и нажимал на кнопку. Бесполезно. По-видимому, внешняя обшивка подводной лодки деформировалась и люк заело. Мотор работал вхолостую.
Фукэ бросился к внутренней двери. Она тоже не подавалась! Погас свет. Вода проникла в аккумуляторные отсеки!
И тут впервые он почувствовал настоящий ужас. Словно его окатили водой более холодной, чем ледяная вода…
Сколько часов прошло после этого? Да нет, какие там часы! Ведь запас кислорода в баллонах невелик.
Кислород… Если бы еще немного кислорода… Еще немного…
Но что это? Люк плавно открылся… Тело качнулось и понеслось вверх. Как легко, словно на воздушном шаре…
Скафандр больше не нужен. Фукэ шагал по дамбе плотины. Перед его глазами, которые видели теперь особенно ясно, простиралась огромная осушенная равнина. Вон коричневатые горбы возвышенностей. Вон чернеют сосновые рощи. А там зеленеют поля. Между ними поблескивают соленые озера, окаймленные свежей молодой травой. И всюду, всюду строятся города. Работают гигантские краны. Серебрятся ленты транспортеров. Шагают роботы. Вот она, светлая, полная надежд панорама богатой Японии. Японии, у которой есть будущее.
И над всем этим величаво возвышалась плотина, которую он заставил жить своей смертью. Он был удовлетворен. Он почувствовал небывалую гордость.
На берегу озера, в тени деревьев, стояла Акира. Он сейчас же узнал ее.
Фукэ шел к ней широким, уверенным шагом. Она ждала. Ее глаза сияли.
— Смотри, только один раз! — Акира улыбнулась, и он коснулся губами ее прекрасных губ.
— Ты замечательный парень, Фукэ! И я… люблю тебя… сказала Акира и сама поцеловала Фукэ…
Фукэ почувствовал, как сердце наполняется удивительным покоем… Становилось трудно дышать…
— Акира!
Нет, голоса не было, губы беззвучно прошептали эти три слога.
Зазвучала песня — он спасен!
Ничего не осталось. Только чувство удовлетворения, огромное, как небо, о котором он когда-то мечтал…
В тесном, наполненном водой люке, прислонившись к стене, стояли двое. Все было спокойно. Над их головами больше не поднимались пузырьки воздуха.
Саке Комацу
ХАОТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
1.
В последнее время в мире происходит что-то странное. Это еще мягко сказано. А если говорить откровенно, то все человечество просто-напросто сошло с ума. Конечно, если каждое явление рассматривать отдельно, то вроде бы ничего особенного тут нет. Взять хотя бы последние Олимпийские игры в Токио, или увлечение большими скоростями, или наводнение нашей страны периодической печатью, или бешеный рост количества баров и столовок в центральных районах столицы, Гиндза и Синдзюку, а также в центрах других городов и городков; или, скажем, поведение женщин, которые день ото дня становятся все более дерзкими и развязными, и в связи с этим — катастрофическое увядание мужчин; или бесконечный калейдоскоп в международной политике; или бум: «Давайте хорошенько перетрясем нашу Японию!»; или эти разговорчики, что, мол, «тихоокеанская война [10]была не такая уж плохая штука…» — все это вполне закономерно, каждое явление имеет свои причины. Где же тут безумие? В общем, жизнь идет своим чередом, и идет неплохо, даже отлично идет. Только вот не надо ничего обобщать…Хотя, впрочем, почему же не обобщать? Когда обобщаешь тоже нет ничего страшного.
Все нормально, естественно, безумием и не пахнет. Однако…
Однако здесь что-то не так… Да-да, это чувствуется в те редкие минуты, когда вдруг выпадает возможность отдохнуть от повседневной суеты. Но на одном чувстве далеко не уедешь. Чувствовать-то чувствуешь, а как попробуешь разобраться, разложить все по полочкам, так опять не понимаешь, в чем дело. Действительно, дни бегут за днями, будни сменяются праздниками, праздники — буднями… Ну и что? Одно только можно сказать с полной убежденностью: если люди сталкиваются с каким-либо необычным явлением, им хоть бы что, никто даже не удивляется…
Наверно, поэтому дежурный из полицейского участка тоже ни капли не удивился, даже для приличия. А происшествие было из ряда вон выходящим. Я возвращался домой поздно ночью. Шел через рощу, что в окрестностях синтоистского храма. И вдруг мне в спину метнули средневековые ножи, милые такие штучки, острые, как бритва. Сам не пойму, как спасся. Быть бы мне проткнутым местах в десяти, да как-то я увернулся.
Полицейский и ухом не повел.
— Ниндзя [11]опять нынче в моде, — сказал он, с явным отвращением глядя на мое возбужденное лицо, — вот и получаются разные неувязочки… Сколько раз отдел надзора за детьми предупреждал родителей, чтобы не давали ребятам опасных игрушек…
— Игрушки?! — возмутился я. — Ничего себе игрушки! Да вы посмотрите, как они сделаны!
Я бросил на стол четыре орудия убийства. (К сожалению, я нашел только четыре, хотя их было не меньше десятка).
— Ну, убедились? Острые-то какие! А вес? Разве ребенок поднимет такую штуку? И потом, видели бы вы, с какой силой они вонзились в дерево!
— А кто же, кроме ребятишек, станет так баловаться? — равнодушно бросил полицейский, взглянув на четыре сверкающих клинка. — У взрослых есть занятия поинтереснее. Да что говорить, теперь эти штуки дают в качестве премии за покупку конфет…
— Так назовите мне имя этого торговца, этого безмозглого дурака, который премирует детей орудиями убийства! — вне себя заорал я. — Я ему покажу! Если вы, блюстители порядка, не принимаете никаких мер, то придется мне самому вмешаться!
— Н-да, — промычал полицейский, — неплохо сделаны. Пожалуй, даже очень хорошо для детской игрушки.
Он с видимым удовольствием погладил нож.
— Еще бы! А о времени вы подумали? Интересно, какие это детишки станут играть в храмовой роще в полночь?
— А почему бы им и не порезвиться ночью? Ученики средних и старших классов теперь народ самостоятельный. — Он порылся в ящике стола и вытащил револьвер, по-видимому самодельный. Вот посмотрите. Только что отобрал у одного школьника. У его отца маленький заводик, скорее даже мастерская. Станки, всякие инструменты. Ну, парень и смастерил. Для подростка совсем неплохо, а?
И в то время, когда этот осел в мундире вертел в руках револьвер, «игрушка» со страшным грохотом взорвалась. Я ослеп от вспышки, меня обдало жаром, все помещение заволокло едким дымом, и у самого моего уха просвистела пуля. К счастью, я опять уцелел. Пуля разбила стекло и вылетела на улицу. Но больше всего меня возмутило поведение полицейского. Он кинулся вслед за пулей — хорошо еще, что в дверь, а не в окошко, — и стал спрашивать редких прохожих:
— Господа, никого не ранило? Никто не пострадал? Никто? Ну и отлично!
Хозяин табачной лавки, уже вешавший замок на дверь, испуганно таращил глаза.
— Все в порядке, — бросил ему полицейский, — можете спокойно идти спать.
Только после этого он вернулся в комнату и спросил меня:
— А вас не ранило?
Думаете, его интересовала моя персона? Как бы не так! Насвистывая какой-то гнусный мотив, он подобрал обломки пистолета, завернул их в бумагу и бережно спрятал в ящик. Я почувствовал, что еще мгновение — и терпение мое лопнет.
— А вы говорите — метательный нож. — Он словно продолжал прерванную беседу с приятелем. — Метательный нож — чепуха по сравнению с этой штукой. Из нее действительно можно убить человека…
И тут я взорвался. Да как он смеет!
— Чушь! Ерунда! — заорал я. — Пожалуйста, цацкайтесь со своими пистолетами, с пушками, с чем угодно! А когда придет школьник и начнет сооружать малогабаритную водородную бомбу на задах вашего участка, вот будет здорово!
— Что-что вы сказали? — Этот олух, кажется, растерялся. Вы знаете ребенка, который делает бомбу? Беда нынче со школами! Преподавание-то все вперед шагает. Вот стали обучать ребятишек точным наукам. Да, опасно, очень опасно. Совсем недавно ученики старших классов соорудили ракетный снаряд и…
Я шагнул к выходу. Мой гнев достиг апогея. Мне очень хотелось изо всех сил хлопнуть дверью, но я подумал, что полицейский участок — место кляузное, еще обвинят в порче казенного имущества, и тихонько выскользнул на улицу. Зато у себя дома я так хлопнул дверью, что стены заходили ходуном.
И сразу же раздался истошный визг. От страха я выронил портфель и увидел, что жена вцепилась в столб посреди передней и трясется мелкой дрожью. Нет, она даже не вцепилась, а вскарабкалась — ее ноги на несколько сантиметров не доставали до пола.
Я снова вышел из себя:
— Как тебе не стыдно! Ты что, ребенок?! Тебе тоже мерещатся ниндзя?
— Д-да-а, — сказала она, заикаясь, — с-сейчас кто-то ходил по крыше…
— П-по крыше? — Почувствовав, как у меня задрожали колени, я уставился на потолок. — Воры?
— Ниндзя, — выдавила жена. — Не веришь? Я своими глазами видела. Открыла окно, а из-под карниза торчит голова в черном капюшоне…
— Галлюцинация! — отрезал я. — Что же он, язык тебе показал? Или что-нибудь еще?
— Как тебе не стыдно! — взвизгнула жена, словно ее резали.
— Это тебе должно быть стыдно. Вполне уже взрослая женщина, и даже не очень юная, а смотришь по телевизору детские передачи. Вот и досмотрелась. Сколько ты уже серий видела? «Лабазник сегуна» или как там ее…