Страница:
— Я не обижусь.
Он выждал, пока мы не отошли да несколько десятков шагов от машины, затем быстро подошел к передней дверце, сел в машину и уехал. Рядом со мной Луис шумно перевел дыхание.
— Все прошло удачно, — сказал я. — Хотя твоей профессиональной репутации был нанесен серьезный урон.
Луис нахмурился.
— Ты же знаешь, что зализывание ран самолюбия займет у меня много месяцев. А ты дал мне всего каких-то пять минут. Я не Джеймс Бонд.
— Расслабься. Он совсем не похож на парня, который будет болтать об этом направо и налево.
— Похоже, что так.
— Рейчел! — вскрикнул я, обнимая ее за плечи. — Что случилось?
Она посмотрела на меня снизу вверх с выражением, которое я не мог бы определить, и прошептала:
— Сам увидишь.
Бросившись в дом, я нашел Марси Бекер сидящей, обхватив руками колени, в одном из больших кресел. Девушка уставилась в стену, впившись зубами в ноготь. Она взглянула на меня обезумевшим взглядом, затем перевела глаза на то, что лежало на полу, и вновь уставилась в стену. Мы все застыли в таком положении, как мне казалось, на долгое-долгое время, пока я не почувствовал, как ко мне подошел Луис и тихо выругался, увидев, что лежит перед нами.
Это была книга.
Книга, сделанная из кожи и костей.
Книга 4
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Он выждал, пока мы не отошли да несколько десятков шагов от машины, затем быстро подошел к передней дверце, сел в машину и уехал. Рядом со мной Луис шумно перевел дыхание.
— Все прошло удачно, — сказал я. — Хотя твоей профессиональной репутации был нанесен серьезный урон.
Луис нахмурился.
— Ты же знаешь, что зализывание ран самолюбия займет у меня много месяцев. А ты дал мне всего каких-то пять минут. Я не Джеймс Бонд.
— Расслабься. Он совсем не похож на парня, который будет болтать об этом направо и налево.
— Похоже, что так.
* * *
Мы быстро направились обратно в дом. Рейчел вышла нам навстречу на порог дома. Она была так бледна, что я испугался, не упала бы в обморок.— Рейчел! — вскрикнул я, обнимая ее за плечи. — Что случилось?
Она посмотрела на меня снизу вверх с выражением, которое я не мог бы определить, и прошептала:
— Сам увидишь.
Бросившись в дом, я нашел Марси Бекер сидящей, обхватив руками колени, в одном из больших кресел. Девушка уставилась в стену, впившись зубами в ноготь. Она взглянула на меня обезумевшим взглядом, затем перевела глаза на то, что лежало на полу, и вновь уставилась в стену. Мы все застыли в таком положении, как мне казалось, на долгое-долгое время, пока я не почувствовал, как ко мне подошел Луис и тихо выругался, увидев, что лежит перед нами.
Это была книга.
Книга, сделанная из кожи и костей.
Книга 4
Великая книга — это великий грех.
Каллимах (305 — 240 гг. до н. э.)
Глава 25
Книга была примерно 35 сантиметров в длину и 15 в ширину. Шесть малых костей горизонтально пересекали корешок в виде трех равноудаленных друг от друга звеньев, каждое из которых состояло из двух костей. Они слегка пожелтели и были покрыты каким-то составом, который придавал им блеск в лучах солнца. Я не уверен, но мне показалось, что это были кончики реберных костей. Они казались гладкими на ощупь, по сравнению с текстурой материала, который они скрепляли. Обложка книги была прокрашена в глубокий красный цвет, сквозь который проступали линии и морщины. В левом верхнем углу чернела родинка.
Это была кожа человека — высушенная, сшитая в полотно из кусочков стежками из сухожилий и кишок. Осторожно коснувшись пальцем переплета, я почувствовал не только поры и складки кожи, использованной для его изготовления, но и форму костей, образовавших раму, на которую это все было натянуто. Похоже, это были лучевая и локтевая кости и, может быть, еще куски ребер. Все это создавало ощущение, что книга сама по себе когда-то была живым существом, которому теперь не хватало только плоти и крови, чтобы вновь ожить.
Ни на переплете, ни на корешке не было никаких надписей, никаких указаний на то, что может быть внутри. Единственной меткой оказалась иллюстрация на обложке, выполненная в янсенистском стиле, с повтором одного мотива во всех четырех углах. Это был рисунок — паук, вдавленный в золотой лист, с восемью лапками, сжимающими золотой ключ.
Кончиками пальцев я открыл книгу. Корешком служил фрагмент позвоночника, кости его соединялись с помощью золотой проволоки — это, кажется, был единственный материал, использованный при изготовлении этой книги, который не имел отношения к телу человека. Страницы крепились к корешку с помощью сухожилий. Изнутри обложку не протравливали, и была заметна разница в пигментации кусочков кожи, использованных для переплета, что позволяло легче отличить один от другого. Из середины корешка свисала закладка, сделанная из полосок человеческих скальпов с волосами, заплетенными в косички.
Здесь было около тридцати страниц разного размера. Две или три состояли из единого куска кожи, вдвое превышающего размер книги. Они были сложены пополам и вставлены в корешок так, чтобы получался разворот из двух страниц. Другие страницы были изготовлены из кусков кожи, тщательно скрепленных между собой стежками; некоторые из этих кусочков не превышали по длине и ширине пяти-семи сантиметров. Листы оказались разными по толщине: один из них был таким тонким, что сквозь него просвечивала моя рука, но остальные — гораздо плотнее. Большинство кусков выглядели как кожа, снятая с нижней части плеча, хотя на одной странице обнаружилась странная впадина — пупок, а на другой — сморщенный сосок. Так же, как и при изготовлении пергамента из кожи овец или коз, одна сторона кожи была тщательно выскоблена, и с нее удалены все волоски, а другая оставалась практически необработанной. Гладкая сторона использовалась для иллюстраций и текста, хотя на двойных страницах разворотов рисунок и текст занимали только правую сторону листа.
Все страницы, написанные красивым почерком с узорными начальными буквами, представляли собой отрывки из Откровения Иоанна Богослова. Некоторые были полными главами, другие — только цитатами, связанными по смыслу с темой иллюстраций. Стиль букв исходно относился к школе Каролингов, одной из версий прекрасного четкого письма, сформировавшегося под влиянием ученого англосаксонского происхождения Алькуина из Йорка, с присущими ему наклонными буквами и четкими простыми линиями для достижения большей разборчивости. Фолкнер при работе старался обойти места, в которых были естественные складки, дырки или царапины, а иногда маскировал их подходящими буквами или орнаментом. Заглавные буквы на каждой странице были унциальными, без острых углов и завитушек, каждая из них на пару сантиметров возвышалась над остальными, прописанными ровными рядами по линеечкам, нанесенным простым карандашом. Гротескные фигуры людей и зверей располагались у нижней части каждой такой буквы и вдоль вертикальных линий.
Но не эти буквы, а сами иллюстрации привлекали внимание в первую очередь. В них были заметны мотивы офортов Дюрера и Дуве, Блейка и Кранаха, более поздних художников: Герга, Мейднера и Масерила. Это не были копии с оригинальных иллюстраций, это были вариации на тему. Некоторые написаны яркими красками, другие — сажей, смешанной с чернилами, чтобы изготовить такую смесь, которая, застывая, выступала над поверхностью листа. Один из видов Пасти Ада, срисованный из Винчестерской Псалтири, украшал первую страницу: сотни тощих тел, скрученных в чем-то, похожим на гигантский рот чудовища — наполовину человека, наполовину рыбы. Зеленоватый оттенок, добавленный в рисунок человеческих тел, создавал впечатление, что они выступают из кожи, на которой написаны, а чешуйки чудища были раскрашены, каждая в отдельности, оттенками синей и красной краски. В другом месте я увидел четырех Всадников Апокалипсиса Кранаха, выписанных красным и черным; Жатву мира Бургмайера — в зеленых и золотых тонах; образ паукообразного чудовища, вдохновленный полотнами Эдуарда Георга и подписанный цитатой: Зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их.Здесь, на фронтисписе, была и вариация на тему Апокалипсиса работы Дуве (1555 г.), выписанная во всех деталях и изображающая святого Иоанна стоящим у врат большого города в окружении символов смерти, включая лебедя со стрелой в клюве.
Я пролистал всю книгу вплоть до последней иллюстрации, которая сопровождалась цитатой из Апокалипсиса 10:10: И взял я книжку из руки Ангела и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем.
Эта иллюстрация была подражанием Дюреру и также изображала Иоанна Богослова с мечом в руке в тот момент, когда он ест копию книги, которую я держал сейчас в своих руках, с костями позвоночника в корешке и пауком, держащим ключ в лапах, которого святой отправлял в рот. Ангел наблюдает за ним, ноги небожителя в виде колонн охвачены огнем, а голова подобна солнцу.
Фигура святого Иоанна была написана черной тушью, и его усилия были отражены очень точной прорисовкой выражения лица. Это был портрет Фолкнера — такого, каким он был в молодости и на фотографиях в газетах, опубликованных сразу после находки массового захоронения на севере штата. Я видел все тот же высокий лоб, те же впалые щеки и почти женский рот, те же прямые темные брови. Он был облачен в белый плащ, левая рука с мечом поднята к небу.
Фолкнер изобразил себя на всех иллюстрациях. Он был и одним из Всадников Апокалипсиса, и Пастью Ада, и святым Иоанном, он был чудовищем. Фолкнер — судящий, истязающий, пожирающий, убивающий, создавший книгу, которая стала свидетельством жестокой кары и сама по себе была этой карой. Она раскрывала правду о своем создателе: тщеславие и насмешка над тщеславием, произведение высокого искусства и работа каннибала. Это было делом всей его жизни, и началось оно, когда проявились человеческие слабости его последователей, и он отвернулся от них, уничтожив их всех с помощью своего выводка: сначала мужчин, потом женщин и, наконец, детей. Так он начал, так же и продолжал долгие годы, и его падение стало основой этой чудовищной книги.
Внизу каждой страницы, в правом углу, как сноски, стояли имена. Страницы, созданные из целого куска кожи, были подписаны одним именем, а те, которые были сшиты из кусочков, подписаны двумя, тремя, а то и четырьмя именами. Имя Джеймса Джессопа стояло на третьем фрагменте кожи, его матери — на четвертом, а его отца — на пятом. Остальные Арустукские баптисты тоже стали сырьем для большинства страниц книги, но здесь попадались и другие имена — я их не знал; судя по цвету чернил на коже, некоторые из них были относительно недавним пополнением. Имени Элисон Бэк среди них не было. Не было и Аль Зета, Джосси Эпштейна и Мики Шайна. Они все будут добавлены сюда позднее: как только книга возвратится к своему владельцу, он внесет сюда и Грэйс Пелтье, а может быть, и меня тоже.
Я снова вспомнил Джека Мерсье и книгу, которую он показал мне в своем кабинете: три полосы на корешке, изготовленные из золота, теперь превратились в кости. Такой мастер, как Фолкнер, просто не мог позволить, чтобы обожаемая им книга была просто украдена. И копия, подаренная Картеру Парагону, подтверждала это. Только теперь я понял, что у Фолкнера была гораздо более глубокая идея: создать текст, форма которого в точности бы отражала его содержание, книга о проклятии, сделанная из тел проклятых, письменный отчет о свершении Суда, созданный из останков осужденных.
И Грэйс удалось его обнаружить. Дебора Мерсье из ревности к старшей дочери своего мужа рассказала ей о существовании нового Апокалипсиса и его происхождении. К этому времени Джек Мерсье уже предпринял определенные шаги против Братства, заручившись поддержкой Обера, Бэк и Эпштейна, но Грэйс этого не знала, потому что это выходило за рамки того, что Дебора Мерсье собиралась ей сообщить. Она хотела подвергнуть риску жизнь девушки, а не своего мужа.
Грэйс встретилась с Парагоном и пыталась прижать его, сообщив, что ей известно о продаже Апокалипсиса, но Парагон был лишь марионеткой, и Грэйс, как умная женщина, быстро поняла это. Возможно, он побоялся рассказать Фолкнеру и Падду, что продал книгу, но еще больше боялся утаить от них визит девушки. Итак, Грэйс встретилась с Парагоном, дождалась, когда тот впадет в панику, проследила, как он поехал на север... Или ждала, пока они сами явятся к нему? Я подозревал последнее, потому что Парагон умер, поскольку не смог указать Голему место, где они скрываются. Как бы там ни было, Грэйс добралась до самых врат ада, собственного ада Фолкнера. И, едва представилась возможность, она проникла в их владения и смогла скрыться с книгой, которая свидетельствовала об истинной судьбе Арустукских баптистов, и в частности Элизабет Джессоп. Эта кража заставила Братство быстро предпринять ответные меры. Падд и остальные принялись разыскивать Апокалипсис, выявляя всех, кто действовал против них и для кого эта книга могла бы стать действенным оружием, способным заставить власти приложить еще большие усилия по розыску тел на озере Святого Фройда.
Я закрыл книгу, осторожно уложил ее в пакет, затем тщательно вымыл руки и лишь тогда взглянул на Рейчел и Луиса.
— Похоже, у нас появилось новое толкование слова «псих», — пробормотал Луис. — Ты знаешь, для чего нужна такая книга?
— Это отчет, — ответил я. — Своеобразное свидетельство о смерти и, возможно, о чем-то еще. Это список отверженных, своего рода противовес Книге жизни. Имена Арустукских баптистов и еще, по крайней мере, дюжины мужчин и женщин записаны в нем — из их плоти создан этот Апокалипсис. А изготовил его Фолкнер. Его останки не были найдены среди тех, что лежат в братской могиле, не было там и останков его дочери и сына. Они вместе судили и убивали, создавая эту книгу. Я думаю, что остальные имена принадлежат тем несчастным, которые осмелились перебежать дорогу Братству в разное время, или тем, кто представлял собой угрозу для них. Конечно, части тел Грэйс и Кертиса Пелтье, Джосси Эпштейна, и, возможно, Джека Мерсье и членов его семьи будут когда-нибудь вставлены в этот переплет, при условии что книгу удастся вернуть обратно. Она должна стать как можно более полным списком, иначе утратит свой смысл.
— Я так понимаю, что ты говоришь о самом омерзительном толковании слова «смысл», — заметила Рейчел. Ее отвращение было совершенно очевидным.
Я уже растер руки полотенцем докрасна, но все равно чувствовал, что на пальцах остались несмываемые следы от соприкосновения с этой книгой.
— Значение слова не так уж важно, — мне не хотелось с ней спорить. — Эта вещь — признание в убийстве, если, конечно, можно найти ниточки, ведущие от нее к Фолкнеру.
— Если мы вообще разыщем его, — добавил Луис. — Что произойдет, если Лутц не отрапортует им о выполнении задания?
— Тогда они пошлют кого-то еще, возможно Падда, выяснить, что случилось. Он не может допустить, чтобы эта книга осталась в миру. А это, в свою очередь, даст нам понять, что наш лысый друг не добрался до него первым.
Я взвесил все, что знал или подозревал о том, где находится подполье Фолкнеров. Теперь мне стало понятно, что оно на севере, между Мачиасом и Бангором, вблизи побережья и неподалеку от маяка. Около семидесяти маяков располагалось по всему побережью Мэна, большинство из них включались автоматически или обслуживались дистанционно, и лишь немногие были переданы для разных других целей. Из этих последних примерно около дюжины находились к северу от Мачиаса.
Я наклонился и взял завернутую книгу в руки.
— Что ты собираешься с этим делать? — спросила Рейчел.
— Ничего, — ответил я. — Пока ничего.
Она подошла ко мне ближе и перехватила мой взгляд.
— Ты хочешь найти его? Ты не дашь полиции сделать это?
— На него работали Лутц и Воизин, — объяснил я. — И Воизин все еще находится где-то здесь поблизости. Могут найтись и другие. Если мы передадим это в полицию и хотя бы один из копов окажется сообщником Лутца, Фолкнер будет предупрежден, и тогда он исчезнет навсегда. Я предполагаю, что он уже готовит свое исчезновение. Вероятно, он планировал побег с момента, когда пропала книга и, уж конечно, с того момента, как были найдены тела на озере Святого Фройда. Поэтому и еще для безопасности Марси мы покамест придержим книгу у себя, не так ли, Марси?
Она подняла рюкзак и стояла в ожидании.
— Мы собираемся спрятать тебя в безопасном месте. Ты пока можешь позвонить своим родителям и дать им знать, что с тобой все в порядке.
Она кивнула. Я вышел наружу и связался с Колонией по мобильному. Трубку взяла Эми.
— Это Чарли Паркер, — сказал я. — Мне нужна твоя помощь. У меня здесь женщина. Ее надо надежно спрятать.
На другом конце провода Эми какое-то время молчала. Наконец, я услышал ее голос:
— Какого рода проблемы?
Задавая вопрос, она уже знала ответ.
— Я подобрался к нему, Эми. Я могу положить этому конец.
Она согласилась, однако нотки сомнения звучали в ее голосе, ведь женщины, за исключением самой Эми, обычно не жили в Колонии. Правда, там были отдельные спальни в главном корпусе, которые иногда использовались в чрезвычайных обстоятельствах.
— Спасибо. С ней будет мужчина. Он будет вооружен.
— Ты же знаешь, как мы здесь относимся к оружию, Чарли.
— Я знаю, но мы имеем дело с Паддом. Я прошу тебя позволить моему другу остаться с Марси, пока это все не закончится. День-два, не более.
Я попросил ее принять и Рейчел. Эми согласилась, и я отсоединился. Марси позвонила матери, и мы покинули дом в Бутбее. Затем мы разделились: Луис и Рейчел поехали на юг, в сторону Скарборо, откуда Эйнджел отвезет Марси и Рейчел, все еще сопротивлявшуюся моему решению, в Колонию. Луис должен будет присоединиться ко мне, оставив Рейчел и Марси на попечение Эйнджела. Книга лежала, надежно спрятанная, под сидением «мустанга».
Я направился на север до Бангора, где в магазине «Беттс» на центральной улице купил книгу Томпсон «Маяки побережья Мэн». На Голом берегу возле Мачиаса, города, где Марси ждала Грэйс, пока та занималась своими делами, было семь маяков: Мельница Уиттлоксов в Кале; Ист-Кводди на острове Кампобелло; дальше на юг — маяк Малхолланд, Вест-Кводди, Любек Ченнел, Литл-Ривер и Мачиас Сил Айленд. Последний находился довольно далеко от моря, чтобы принимать его во внимание, так что оставалось шесть.
Я позвонил Россу в Нью-Йорк, надеясь на помощь, но попал на секретаршу. Моя машина была в двадцати милях от Бангора, когда Холл наконец перезвонил мне.
— Я видел материалы по Харону из Мэна, — начал он. — В этой части расследования участвовало мало народа, это была работа для ног. Активист по борьбе за права геев был убит в Виллидже в 1991 — застрелен в туалете бара на Бликерс; зарегистрирован аналогичный характер выстрела в Майами. Киллер был осторожен, но список его телефонных разговоров указывает на то, что незадолго до убийства он сделал семь звонков в Братство. Женщина по фамилии Торрэнс сообщила Харону, что этот парень — гомик, и она же сообщила о его звонках в местную полицию. Детектив Лутц подтвердил это.
Так что, если киллер и работал на Братство, у них было алиби. Они сообщили о звонках в полицию перед убийством, и Лутц, к тому времени уже прикормленный ими полицейский, подтвердил их непричастность.
— А что случилось с киллером?
— Его звали Ласки, Баррет Ласки. Он был выпущен на поруки и найден двумя днями позже мертвым в Дампстере, Куинс. Огнестрельное ранение в голову. Теперь о Хароне. Согласно нашим материалам, он в своих розысках не продвинулся далее Уотервилла. Но есть и нестыковки: в его расходы внесен счет за бензин из городка Любек, примерно в ста пятидесяти милях к северу от Уотервилла. Это на побережье.
— Любек, — повторил я. — Похоже, это имеет смысл.
— А что там, в Любеке? — спросил Росс.
— Маяки, — ответил я. — И мост.
В Любеке было три маяка. Отсюда, из самого восточного города США, начинался мемориальный мост Франклина Делано Рузвельта, ведущий в Канаду. Пожалуй, нет лучше места для того, кто в любой момент готов к бегству, ведь в нескольких минутах езды отсюда совершенно другая страна. Они обосновались в Любеке, я был в этом уверен, и Странник отыскал их там. Неосторожно было оставлять в деле счет за бензин, но только если принять во внимание все последующие события и убийства, которые совершил он сам, прикрываясь странным оправданием, основанным на порочности человека вообще и непоследовательности его действий, что сближало Странника с Фолкнером.
Но я недооценил Фолкнера. Недооценил и Падда. Когда я вплотную приблизился к ним, они вырвали из наших рядов самого уязвимого из всех, единственного, кого мы оставили одного.
Они забрали Эйнджела.
Это была кожа человека — высушенная, сшитая в полотно из кусочков стежками из сухожилий и кишок. Осторожно коснувшись пальцем переплета, я почувствовал не только поры и складки кожи, использованной для его изготовления, но и форму костей, образовавших раму, на которую это все было натянуто. Похоже, это были лучевая и локтевая кости и, может быть, еще куски ребер. Все это создавало ощущение, что книга сама по себе когда-то была живым существом, которому теперь не хватало только плоти и крови, чтобы вновь ожить.
Ни на переплете, ни на корешке не было никаких надписей, никаких указаний на то, что может быть внутри. Единственной меткой оказалась иллюстрация на обложке, выполненная в янсенистском стиле, с повтором одного мотива во всех четырех углах. Это был рисунок — паук, вдавленный в золотой лист, с восемью лапками, сжимающими золотой ключ.
Кончиками пальцев я открыл книгу. Корешком служил фрагмент позвоночника, кости его соединялись с помощью золотой проволоки — это, кажется, был единственный материал, использованный при изготовлении этой книги, который не имел отношения к телу человека. Страницы крепились к корешку с помощью сухожилий. Изнутри обложку не протравливали, и была заметна разница в пигментации кусочков кожи, использованных для переплета, что позволяло легче отличить один от другого. Из середины корешка свисала закладка, сделанная из полосок человеческих скальпов с волосами, заплетенными в косички.
Здесь было около тридцати страниц разного размера. Две или три состояли из единого куска кожи, вдвое превышающего размер книги. Они были сложены пополам и вставлены в корешок так, чтобы получался разворот из двух страниц. Другие страницы были изготовлены из кусков кожи, тщательно скрепленных между собой стежками; некоторые из этих кусочков не превышали по длине и ширине пяти-семи сантиметров. Листы оказались разными по толщине: один из них был таким тонким, что сквозь него просвечивала моя рука, но остальные — гораздо плотнее. Большинство кусков выглядели как кожа, снятая с нижней части плеча, хотя на одной странице обнаружилась странная впадина — пупок, а на другой — сморщенный сосок. Так же, как и при изготовлении пергамента из кожи овец или коз, одна сторона кожи была тщательно выскоблена, и с нее удалены все волоски, а другая оставалась практически необработанной. Гладкая сторона использовалась для иллюстраций и текста, хотя на двойных страницах разворотов рисунок и текст занимали только правую сторону листа.
Все страницы, написанные красивым почерком с узорными начальными буквами, представляли собой отрывки из Откровения Иоанна Богослова. Некоторые были полными главами, другие — только цитатами, связанными по смыслу с темой иллюстраций. Стиль букв исходно относился к школе Каролингов, одной из версий прекрасного четкого письма, сформировавшегося под влиянием ученого англосаксонского происхождения Алькуина из Йорка, с присущими ему наклонными буквами и четкими простыми линиями для достижения большей разборчивости. Фолкнер при работе старался обойти места, в которых были естественные складки, дырки или царапины, а иногда маскировал их подходящими буквами или орнаментом. Заглавные буквы на каждой странице были унциальными, без острых углов и завитушек, каждая из них на пару сантиметров возвышалась над остальными, прописанными ровными рядами по линеечкам, нанесенным простым карандашом. Гротескные фигуры людей и зверей располагались у нижней части каждой такой буквы и вдоль вертикальных линий.
Но не эти буквы, а сами иллюстрации привлекали внимание в первую очередь. В них были заметны мотивы офортов Дюрера и Дуве, Блейка и Кранаха, более поздних художников: Герга, Мейднера и Масерила. Это не были копии с оригинальных иллюстраций, это были вариации на тему. Некоторые написаны яркими красками, другие — сажей, смешанной с чернилами, чтобы изготовить такую смесь, которая, застывая, выступала над поверхностью листа. Один из видов Пасти Ада, срисованный из Винчестерской Псалтири, украшал первую страницу: сотни тощих тел, скрученных в чем-то, похожим на гигантский рот чудовища — наполовину человека, наполовину рыбы. Зеленоватый оттенок, добавленный в рисунок человеческих тел, создавал впечатление, что они выступают из кожи, на которой написаны, а чешуйки чудища были раскрашены, каждая в отдельности, оттенками синей и красной краски. В другом месте я увидел четырех Всадников Апокалипсиса Кранаха, выписанных красным и черным; Жатву мира Бургмайера — в зеленых и золотых тонах; образ паукообразного чудовища, вдохновленный полотнами Эдуарда Георга и подписанный цитатой: Зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их.Здесь, на фронтисписе, была и вариация на тему Апокалипсиса работы Дуве (1555 г.), выписанная во всех деталях и изображающая святого Иоанна стоящим у врат большого города в окружении символов смерти, включая лебедя со стрелой в клюве.
Я пролистал всю книгу вплоть до последней иллюстрации, которая сопровождалась цитатой из Апокалипсиса 10:10: И взял я книжку из руки Ангела и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем.
Эта иллюстрация была подражанием Дюреру и также изображала Иоанна Богослова с мечом в руке в тот момент, когда он ест копию книги, которую я держал сейчас в своих руках, с костями позвоночника в корешке и пауком, держащим ключ в лапах, которого святой отправлял в рот. Ангел наблюдает за ним, ноги небожителя в виде колонн охвачены огнем, а голова подобна солнцу.
Фигура святого Иоанна была написана черной тушью, и его усилия были отражены очень точной прорисовкой выражения лица. Это был портрет Фолкнера — такого, каким он был в молодости и на фотографиях в газетах, опубликованных сразу после находки массового захоронения на севере штата. Я видел все тот же высокий лоб, те же впалые щеки и почти женский рот, те же прямые темные брови. Он был облачен в белый плащ, левая рука с мечом поднята к небу.
Фолкнер изобразил себя на всех иллюстрациях. Он был и одним из Всадников Апокалипсиса, и Пастью Ада, и святым Иоанном, он был чудовищем. Фолкнер — судящий, истязающий, пожирающий, убивающий, создавший книгу, которая стала свидетельством жестокой кары и сама по себе была этой карой. Она раскрывала правду о своем создателе: тщеславие и насмешка над тщеславием, произведение высокого искусства и работа каннибала. Это было делом всей его жизни, и началось оно, когда проявились человеческие слабости его последователей, и он отвернулся от них, уничтожив их всех с помощью своего выводка: сначала мужчин, потом женщин и, наконец, детей. Так он начал, так же и продолжал долгие годы, и его падение стало основой этой чудовищной книги.
Внизу каждой страницы, в правом углу, как сноски, стояли имена. Страницы, созданные из целого куска кожи, были подписаны одним именем, а те, которые были сшиты из кусочков, подписаны двумя, тремя, а то и четырьмя именами. Имя Джеймса Джессопа стояло на третьем фрагменте кожи, его матери — на четвертом, а его отца — на пятом. Остальные Арустукские баптисты тоже стали сырьем для большинства страниц книги, но здесь попадались и другие имена — я их не знал; судя по цвету чернил на коже, некоторые из них были относительно недавним пополнением. Имени Элисон Бэк среди них не было. Не было и Аль Зета, Джосси Эпштейна и Мики Шайна. Они все будут добавлены сюда позднее: как только книга возвратится к своему владельцу, он внесет сюда и Грэйс Пелтье, а может быть, и меня тоже.
Я снова вспомнил Джека Мерсье и книгу, которую он показал мне в своем кабинете: три полосы на корешке, изготовленные из золота, теперь превратились в кости. Такой мастер, как Фолкнер, просто не мог позволить, чтобы обожаемая им книга была просто украдена. И копия, подаренная Картеру Парагону, подтверждала это. Только теперь я понял, что у Фолкнера была гораздо более глубокая идея: создать текст, форма которого в точности бы отражала его содержание, книга о проклятии, сделанная из тел проклятых, письменный отчет о свершении Суда, созданный из останков осужденных.
И Грэйс удалось его обнаружить. Дебора Мерсье из ревности к старшей дочери своего мужа рассказала ей о существовании нового Апокалипсиса и его происхождении. К этому времени Джек Мерсье уже предпринял определенные шаги против Братства, заручившись поддержкой Обера, Бэк и Эпштейна, но Грэйс этого не знала, потому что это выходило за рамки того, что Дебора Мерсье собиралась ей сообщить. Она хотела подвергнуть риску жизнь девушки, а не своего мужа.
Грэйс встретилась с Парагоном и пыталась прижать его, сообщив, что ей известно о продаже Апокалипсиса, но Парагон был лишь марионеткой, и Грэйс, как умная женщина, быстро поняла это. Возможно, он побоялся рассказать Фолкнеру и Падду, что продал книгу, но еще больше боялся утаить от них визит девушки. Итак, Грэйс встретилась с Парагоном, дождалась, когда тот впадет в панику, проследила, как он поехал на север... Или ждала, пока они сами явятся к нему? Я подозревал последнее, потому что Парагон умер, поскольку не смог указать Голему место, где они скрываются. Как бы там ни было, Грэйс добралась до самых врат ада, собственного ада Фолкнера. И, едва представилась возможность, она проникла в их владения и смогла скрыться с книгой, которая свидетельствовала об истинной судьбе Арустукских баптистов, и в частности Элизабет Джессоп. Эта кража заставила Братство быстро предпринять ответные меры. Падд и остальные принялись разыскивать Апокалипсис, выявляя всех, кто действовал против них и для кого эта книга могла бы стать действенным оружием, способным заставить власти приложить еще большие усилия по розыску тел на озере Святого Фройда.
Я закрыл книгу, осторожно уложил ее в пакет, затем тщательно вымыл руки и лишь тогда взглянул на Рейчел и Луиса.
— Похоже, у нас появилось новое толкование слова «псих», — пробормотал Луис. — Ты знаешь, для чего нужна такая книга?
— Это отчет, — ответил я. — Своеобразное свидетельство о смерти и, возможно, о чем-то еще. Это список отверженных, своего рода противовес Книге жизни. Имена Арустукских баптистов и еще, по крайней мере, дюжины мужчин и женщин записаны в нем — из их плоти создан этот Апокалипсис. А изготовил его Фолкнер. Его останки не были найдены среди тех, что лежат в братской могиле, не было там и останков его дочери и сына. Они вместе судили и убивали, создавая эту книгу. Я думаю, что остальные имена принадлежат тем несчастным, которые осмелились перебежать дорогу Братству в разное время, или тем, кто представлял собой угрозу для них. Конечно, части тел Грэйс и Кертиса Пелтье, Джосси Эпштейна, и, возможно, Джека Мерсье и членов его семьи будут когда-нибудь вставлены в этот переплет, при условии что книгу удастся вернуть обратно. Она должна стать как можно более полным списком, иначе утратит свой смысл.
— Я так понимаю, что ты говоришь о самом омерзительном толковании слова «смысл», — заметила Рейчел. Ее отвращение было совершенно очевидным.
Я уже растер руки полотенцем докрасна, но все равно чувствовал, что на пальцах остались несмываемые следы от соприкосновения с этой книгой.
— Значение слова не так уж важно, — мне не хотелось с ней спорить. — Эта вещь — признание в убийстве, если, конечно, можно найти ниточки, ведущие от нее к Фолкнеру.
— Если мы вообще разыщем его, — добавил Луис. — Что произойдет, если Лутц не отрапортует им о выполнении задания?
— Тогда они пошлют кого-то еще, возможно Падда, выяснить, что случилось. Он не может допустить, чтобы эта книга осталась в миру. А это, в свою очередь, даст нам понять, что наш лысый друг не добрался до него первым.
Я взвесил все, что знал или подозревал о том, где находится подполье Фолкнеров. Теперь мне стало понятно, что оно на севере, между Мачиасом и Бангором, вблизи побережья и неподалеку от маяка. Около семидесяти маяков располагалось по всему побережью Мэна, большинство из них включались автоматически или обслуживались дистанционно, и лишь немногие были переданы для разных других целей. Из этих последних примерно около дюжины находились к северу от Мачиаса.
Я наклонился и взял завернутую книгу в руки.
— Что ты собираешься с этим делать? — спросила Рейчел.
— Ничего, — ответил я. — Пока ничего.
Она подошла ко мне ближе и перехватила мой взгляд.
— Ты хочешь найти его? Ты не дашь полиции сделать это?
— На него работали Лутц и Воизин, — объяснил я. — И Воизин все еще находится где-то здесь поблизости. Могут найтись и другие. Если мы передадим это в полицию и хотя бы один из копов окажется сообщником Лутца, Фолкнер будет предупрежден, и тогда он исчезнет навсегда. Я предполагаю, что он уже готовит свое исчезновение. Вероятно, он планировал побег с момента, когда пропала книга и, уж конечно, с того момента, как были найдены тела на озере Святого Фройда. Поэтому и еще для безопасности Марси мы покамест придержим книгу у себя, не так ли, Марси?
Она подняла рюкзак и стояла в ожидании.
— Мы собираемся спрятать тебя в безопасном месте. Ты пока можешь позвонить своим родителям и дать им знать, что с тобой все в порядке.
Она кивнула. Я вышел наружу и связался с Колонией по мобильному. Трубку взяла Эми.
— Это Чарли Паркер, — сказал я. — Мне нужна твоя помощь. У меня здесь женщина. Ее надо надежно спрятать.
На другом конце провода Эми какое-то время молчала. Наконец, я услышал ее голос:
— Какого рода проблемы?
Задавая вопрос, она уже знала ответ.
— Я подобрался к нему, Эми. Я могу положить этому конец.
Она согласилась, однако нотки сомнения звучали в ее голосе, ведь женщины, за исключением самой Эми, обычно не жили в Колонии. Правда, там были отдельные спальни в главном корпусе, которые иногда использовались в чрезвычайных обстоятельствах.
— Спасибо. С ней будет мужчина. Он будет вооружен.
— Ты же знаешь, как мы здесь относимся к оружию, Чарли.
— Я знаю, но мы имеем дело с Паддом. Я прошу тебя позволить моему другу остаться с Марси, пока это все не закончится. День-два, не более.
Я попросил ее принять и Рейчел. Эми согласилась, и я отсоединился. Марси позвонила матери, и мы покинули дом в Бутбее. Затем мы разделились: Луис и Рейчел поехали на юг, в сторону Скарборо, откуда Эйнджел отвезет Марси и Рейчел, все еще сопротивлявшуюся моему решению, в Колонию. Луис должен будет присоединиться ко мне, оставив Рейчел и Марси на попечение Эйнджела. Книга лежала, надежно спрятанная, под сидением «мустанга».
Я направился на север до Бангора, где в магазине «Беттс» на центральной улице купил книгу Томпсон «Маяки побережья Мэн». На Голом берегу возле Мачиаса, города, где Марси ждала Грэйс, пока та занималась своими делами, было семь маяков: Мельница Уиттлоксов в Кале; Ист-Кводди на острове Кампобелло; дальше на юг — маяк Малхолланд, Вест-Кводди, Любек Ченнел, Литл-Ривер и Мачиас Сил Айленд. Последний находился довольно далеко от моря, чтобы принимать его во внимание, так что оставалось шесть.
Я позвонил Россу в Нью-Йорк, надеясь на помощь, но попал на секретаршу. Моя машина была в двадцати милях от Бангора, когда Холл наконец перезвонил мне.
— Я видел материалы по Харону из Мэна, — начал он. — В этой части расследования участвовало мало народа, это была работа для ног. Активист по борьбе за права геев был убит в Виллидже в 1991 — застрелен в туалете бара на Бликерс; зарегистрирован аналогичный характер выстрела в Майами. Киллер был осторожен, но список его телефонных разговоров указывает на то, что незадолго до убийства он сделал семь звонков в Братство. Женщина по фамилии Торрэнс сообщила Харону, что этот парень — гомик, и она же сообщила о его звонках в местную полицию. Детектив Лутц подтвердил это.
Так что, если киллер и работал на Братство, у них было алиби. Они сообщили о звонках в полицию перед убийством, и Лутц, к тому времени уже прикормленный ими полицейский, подтвердил их непричастность.
— А что случилось с киллером?
— Его звали Ласки, Баррет Ласки. Он был выпущен на поруки и найден двумя днями позже мертвым в Дампстере, Куинс. Огнестрельное ранение в голову. Теперь о Хароне. Согласно нашим материалам, он в своих розысках не продвинулся далее Уотервилла. Но есть и нестыковки: в его расходы внесен счет за бензин из городка Любек, примерно в ста пятидесяти милях к северу от Уотервилла. Это на побережье.
— Любек, — повторил я. — Похоже, это имеет смысл.
— А что там, в Любеке? — спросил Росс.
— Маяки, — ответил я. — И мост.
В Любеке было три маяка. Отсюда, из самого восточного города США, начинался мемориальный мост Франклина Делано Рузвельта, ведущий в Канаду. Пожалуй, нет лучше места для того, кто в любой момент готов к бегству, ведь в нескольких минутах езды отсюда совершенно другая страна. Они обосновались в Любеке, я был в этом уверен, и Странник отыскал их там. Неосторожно было оставлять в деле счет за бензин, но только если принять во внимание все последующие события и убийства, которые совершил он сам, прикрываясь странным оправданием, основанным на порочности человека вообще и непоследовательности его действий, что сближало Странника с Фолкнером.
Но я недооценил Фолкнера. Недооценил и Падда. Когда я вплотную приблизился к ним, они вырвали из наших рядов самого уязвимого из всех, единственного, кого мы оставили одного.
Они забрали Эйнджела.
Глава 26
На пороге дома была кровь, на входной двери — кровь. На кухне трещины лучами разбегались по штукатурке от пулевых отверстий на стене. Еще больше крови было в холле, кровавая дорожка тянулась по полу, как след от змеи. Дверь кухни была практически сорвана с петель, а окно вдребезги разбито пулями.
Никаких трупов внутри дома не было.
Захват Эйнджела был превентивной мерой на случай, если мы первыми доберемся до Марси Бекер, но это была и месть мне лично. Они, видимо, явились, чтобы прикончить нас всех, но нашли одного Эйнджела и забрали его с собой. Я представил себе, как мистер Падд и немая волокут его к машине, его кровь пачкает их одежду и лица. Нам нельзя было оставлять его одного. Никто из нас теперь не должен оставаться один.
Конечно, они не оставят его в живых. В итоге они не оставят в живых никого из нас. Даже если они сейчас скроются, я знаю: в один прекрасный день они снова появятся и найдут нас. Мы можем охотиться на них, но мир велик, глубок, и в нем много темных уголков. Слишком много мест, где можно спрятаться. И пройдут недели, месяцы, возможно, годы страха и боли, пробуждения от ночных кошмаров каждое утро с мыслями о том, что вот и наступил день, когда они придут. Потом в конце концов мы сами захотим, чтобы они пришли, дабы прекратить, наконец, это бесконечное ожидание.
Звонок мобильного застал меня мчащимся в Любек. Соединившись, я услышал шум мотора. Рейчел — это была она — рассказала мне обо всем, что увидела в моем доме в Скарборо. Сейчас она везла Марси Бекер в Колонию на собственной машине: теперь, когда Фолкнеры заполучили Эйнджела, она на некоторое время была в безопасности. Луис в это время двигался на север и должен был позвонить мне с минуты на минуту.
— Он не умер, — спокойно заметила Рейчел.
— Знаю, — ответил я. — Если бы он умер, они бы оставили его в доме, чтобы мы сами могли его обнаружить.
Я задумался, сколько времени понадобилось Лутцу, чтобы рассказать все, и добрался ли Голем до них. Если он уже там, все остальное несущественно.
— Как Марси? — спросил я.
— Она спит на заднем сидении. Не думаю, что ей удавалось поспать с тех пор, как умерла Грэйс. Она хотела узнать, почему мы рискуем своей жизнью: Эйнджел, Луис, я и особенно ты. Она сказала, что это не твоя битва.
— И что же ты ответила ей?
— Не я — Луис ответил. Он сказал, что все вокруг — твое поле битвы. Думаю, он пошутил. Луиса иногда очень трудно понять.
— Я знаю, где они, Рейчел. Они в Любеке.
В ответ ее голос дрогнул:
— Будь осторожен!
— Я всегда осторожен.
— Нет, не так, как всегда.
— Ну, хорошо, на сей раз буду осторожнее.
Я только что выбрался из Бангора. Любек находился в 120 милях в сторону отсюда по шоссе № 1. Я смогу добраться туда меньше чем за два часа, конечно, если какой-нибудь полицейский с орлиным зрением не остановит меня за превышение скорости. Я нажал на газ и почувствовал, как «мустанг» рванул вперед.
Луис позвонил, когда я проезжал Элсворт-Фоллс, направляясь по дороге № 1А к побережью.
— Я в Уотервилле, — сообщил он.
— Полагаю, они в Любеке, — ответил я. — Это на северном побережье, около Нью-Брунсвика. Посмотри, как лучше проехать туда.
— Они звонили тебе?
— Нет.
— Подожди меня в городе, — ответил он. Его тон был совершенно нейтральным, будто он напоминал мне о том, чтобы я не забыл купить молока.
В Миллбридже, что-то около 80 миль от Любека, телефон зазвонил в третий раз. На сей раз я заметил, что номер телефона не определился, и нажал кнопку, чтобы ответить.
— Мистер Паркер, — раздался голос Падда.
— Он жив?
— Едва жив. Можно сказать, что надежды на его выздоровление быстро тают. Он серьезно ранил моего компаньона.
— Он — молодец, Леонард.
— Я не мог оставить это без наказания. Он потерял много крови. Вообще-то, он и сейчас истекает кровью, — Падд мерзко захихикал. — Итак, вы представили себе наше небольшое генеалогическое древо. Вам оно не очень-то симпатично, не так ли?
— В общем, не особенно.
— Книга у вас?
Он знал, что Лутцу не повезло. Я задумался, знает ли он, почему Лутц провалился, и нависла ли над ним тень Голема.
— Да.
— Где вы?
— В Огасте, — сказал я.
Я чуть не вскрикнул от облегчения, когда он, кажется, поверил мне.
— Там есть частная дорога, отходящая в сторону от шоссе № 9, где оно пересекает реку Мачиас. Будьте на берегу озера через полтора часа, один и с книгой. Я передам вам то, что останется от вашего друга. Если вы опоздаете или я замечу полицию, я распорю его от задницы до головы, как свиную тушу. — Он отсоединился.
Я представлял себе, как Падд собирается убить меня, когда добрался до озера. Он не может оставить меня в живых, особенно после всего, что произошло. И полтора часа слишком мало, чтобы добраться из Огасты до Мачиаса, даже по такой дороге. У него не было намерения доставить Эйнджела сюда живым.
Я позвонил Луису. Это была проверка на прочность: я не знал, как он поведет себя. Я был намного ближе к Любеку, и не было никакой надежды на то, что Луис сможет добраться сюда до конца срока, назначенного Паддом. Если же я ошибся и это не Любек, тогда кто-то должен быть на месте свидания, чтобы встретиться с ним. Этот кто-то Луис.
Тишина, перед тем как он согласился, была почти осязаемой.
Никаких трупов внутри дома не было.
Захват Эйнджела был превентивной мерой на случай, если мы первыми доберемся до Марси Бекер, но это была и месть мне лично. Они, видимо, явились, чтобы прикончить нас всех, но нашли одного Эйнджела и забрали его с собой. Я представил себе, как мистер Падд и немая волокут его к машине, его кровь пачкает их одежду и лица. Нам нельзя было оставлять его одного. Никто из нас теперь не должен оставаться один.
Конечно, они не оставят его в живых. В итоге они не оставят в живых никого из нас. Даже если они сейчас скроются, я знаю: в один прекрасный день они снова появятся и найдут нас. Мы можем охотиться на них, но мир велик, глубок, и в нем много темных уголков. Слишком много мест, где можно спрятаться. И пройдут недели, месяцы, возможно, годы страха и боли, пробуждения от ночных кошмаров каждое утро с мыслями о том, что вот и наступил день, когда они придут. Потом в конце концов мы сами захотим, чтобы они пришли, дабы прекратить, наконец, это бесконечное ожидание.
Звонок мобильного застал меня мчащимся в Любек. Соединившись, я услышал шум мотора. Рейчел — это была она — рассказала мне обо всем, что увидела в моем доме в Скарборо. Сейчас она везла Марси Бекер в Колонию на собственной машине: теперь, когда Фолкнеры заполучили Эйнджела, она на некоторое время была в безопасности. Луис в это время двигался на север и должен был позвонить мне с минуты на минуту.
— Он не умер, — спокойно заметила Рейчел.
— Знаю, — ответил я. — Если бы он умер, они бы оставили его в доме, чтобы мы сами могли его обнаружить.
Я задумался, сколько времени понадобилось Лутцу, чтобы рассказать все, и добрался ли Голем до них. Если он уже там, все остальное несущественно.
— Как Марси? — спросил я.
— Она спит на заднем сидении. Не думаю, что ей удавалось поспать с тех пор, как умерла Грэйс. Она хотела узнать, почему мы рискуем своей жизнью: Эйнджел, Луис, я и особенно ты. Она сказала, что это не твоя битва.
— И что же ты ответила ей?
— Не я — Луис ответил. Он сказал, что все вокруг — твое поле битвы. Думаю, он пошутил. Луиса иногда очень трудно понять.
— Я знаю, где они, Рейчел. Они в Любеке.
В ответ ее голос дрогнул:
— Будь осторожен!
— Я всегда осторожен.
— Нет, не так, как всегда.
— Ну, хорошо, на сей раз буду осторожнее.
Я только что выбрался из Бангора. Любек находился в 120 милях в сторону отсюда по шоссе № 1. Я смогу добраться туда меньше чем за два часа, конечно, если какой-нибудь полицейский с орлиным зрением не остановит меня за превышение скорости. Я нажал на газ и почувствовал, как «мустанг» рванул вперед.
Луис позвонил, когда я проезжал Элсворт-Фоллс, направляясь по дороге № 1А к побережью.
— Я в Уотервилле, — сообщил он.
— Полагаю, они в Любеке, — ответил я. — Это на северном побережье, около Нью-Брунсвика. Посмотри, как лучше проехать туда.
— Они звонили тебе?
— Нет.
— Подожди меня в городе, — ответил он. Его тон был совершенно нейтральным, будто он напоминал мне о том, чтобы я не забыл купить молока.
В Миллбридже, что-то около 80 миль от Любека, телефон зазвонил в третий раз. На сей раз я заметил, что номер телефона не определился, и нажал кнопку, чтобы ответить.
— Мистер Паркер, — раздался голос Падда.
— Он жив?
— Едва жив. Можно сказать, что надежды на его выздоровление быстро тают. Он серьезно ранил моего компаньона.
— Он — молодец, Леонард.
— Я не мог оставить это без наказания. Он потерял много крови. Вообще-то, он и сейчас истекает кровью, — Падд мерзко захихикал. — Итак, вы представили себе наше небольшое генеалогическое древо. Вам оно не очень-то симпатично, не так ли?
— В общем, не особенно.
— Книга у вас?
Он знал, что Лутцу не повезло. Я задумался, знает ли он, почему Лутц провалился, и нависла ли над ним тень Голема.
— Да.
— Где вы?
— В Огасте, — сказал я.
Я чуть не вскрикнул от облегчения, когда он, кажется, поверил мне.
— Там есть частная дорога, отходящая в сторону от шоссе № 9, где оно пересекает реку Мачиас. Будьте на берегу озера через полтора часа, один и с книгой. Я передам вам то, что останется от вашего друга. Если вы опоздаете или я замечу полицию, я распорю его от задницы до головы, как свиную тушу. — Он отсоединился.
Я представлял себе, как Падд собирается убить меня, когда добрался до озера. Он не может оставить меня в живых, особенно после всего, что произошло. И полтора часа слишком мало, чтобы добраться из Огасты до Мачиаса, даже по такой дороге. У него не было намерения доставить Эйнджела сюда живым.
Я позвонил Луису. Это была проверка на прочность: я не знал, как он поведет себя. Я был намного ближе к Любеку, и не было никакой надежды на то, что Луис сможет добраться сюда до конца срока, назначенного Паддом. Если же я ошибся и это не Любек, тогда кто-то должен быть на месте свидания, чтобы встретиться с ним. Этот кто-то Луис.
Тишина, перед тем как он согласился, была почти осязаемой.
Глава 27
Три деревянных маяка украшали герб города на окраине Любека: красно-белый Малхолланд Лайт напротив канала Любека в Нью-Брунсвике; белый маяк Любек Ченнел — стальная башня, напоминающая опоры высоковольтных линий; и маяк в Вест-Кводди в красно-белую полоску, расположенный в Национальном парке Кводди-Хед. Все они были символами стабильности и уверенности, обещанием безопасности и спасения, пока присутствие Фолкнеров не опорочило саму суть этих островков надежды.