Матиуш был способный, но главное – не способности, а сильная воля и упорство.
   «Через месяц напишу Фелеку первое письмо», – решил он про себя. И, несмотря на разные помехи, ровно через месяц письмо было готово.
   Дорогой Фелек.
   Я уже давно смотрю, как вы играете во дворе. Мне очень хочется поиграть с вами. Но мне не позволяют, потому что я король. Ты мне очень нравишься. Напиши, кто ты, я хочу с тобой дружить. Если твой отец военный, может, тебе разрешат приходить иногда в королевский парк.
Король Матиуш.
   Тревожно билось у Матиуша сердце, когда он подозвал Фелека и просунул через решетку письмо.
   Еще сильней сердце у него забилось, когда на другой день он тем же путем получил ответ.
   Король,
   Мой отец сержант королевской гвардии. Мне очень хочется погулять в королевском парке. Король, я предан тебе душой и телом и готов защищать тебя до последней капли крови. Если тебе понадобится моя помощь, только свистни, и я явлюсь по первому твоему зову.
Фелек.
   Матиуш спрятал письмо на дно ящика, под книги, и стал учиться свистеть. Главное, все сохранить в тайне, а пока придумать, что предпринять. Если открыто попросить, чтобы Фелеку разрешили приходить в королевский парк, сразу начнутся расспросы: зачем, для чего, откуда Матиуш знает, как его зовут, где они познакомились? А если продолжать встречаться тайно… Брр, даже страшно подумать, что будет, если их накроют. Как ни кинь – все клин! Будь отец Фелека хотя бы поручиком, а то сержант! Офицерскому сыну, может, разрешили бы играть с королем, а так – никакой надежды!
   «Надо подождать, – решил Матиуш, – а пока научусь-ка я свистеть».
   Если ты никогда не видел, как это делается, научиться свистеть совсем не просто. Но у Матиуша, как известно, была сильная воля, и ему это удалось.
   И вот однажды он свистнул просто так, для пробы. И каково же было его изумление, когда через минуту словно из-под земли вырос Фелек.
   – Как ты сюда попал?
   – Перелез через забор, – ответил мальчик, стоя перед королем навытяжку.
   Король со своим новым другом юркнули в густой малинник, росший вдоль ограды, чтобы без помех решить, как им быть дальше.

III

   – Знаешь, Фелек, какой я несчастный! С тех пор как я научился писать, мне приносят на подпись разные бумаги, и это называется у них управлять государством. На самом деле не я распоряжаюсь, а мной все командуют. Велят делать множество скучных, ненужных вещей, а все интересное делают сами.
   – Кто же эти мерзавцы, которые смеют командовать вашей милостью?
   – Министры. Когда был жив отец, я слушался его…
   – Тогда ты был его высочеством, наследным принцем, а отец твой – его величеством королем, а теперь…
   – Теперь мне совсем худо. Ведь министров много, а я один!
   – Они военные или штатские?
   – Военный министр один.
   – А остальные штатские?
   – Что такое «штатские»?
   – Ну, которые сабель и мундиров не носят.
   – Значит, штатские.
   Запихнув в рот пригоршню малины, Фелек глубоко задумался. А потом неожиданно спросил, есть ли в королевском саду вишни.
   Матиуша несколько озадачил этот вопрос, но Фелек уже успел завоевать его расположение, и он сказал, что есть вишни и груши, и обещал передать Фелеку через забор, сколько он захочет.
   – Ну, ладно, часто нам видеться нельзя, а то попадемся. Будем делать вид, что мы незнакомы. А письма кладите, ваше величество, под забор. И про вишни не забудьте! Положите письмо, ваше величество, свистните, и я его возьму.
   – А когда у тебя будет готов ответ, ты мне свистни, – обрадовался Матиуш.
   – Короля свистом вызывать не годится, – возразил Фелек. – Я кукушкой буду кричать. Встану подальше от забора и – «ку-ку, ку-ку!».
   – Хорошо, – согласился Матиуш. – Когда мы опять увидимся?
   Фелек долго соображал что-то и наконец проговорил:
   – Без разрешения мне сюда нельзя приходить. Мой отец за версту человека разглядит, недаром он в королевской гвардии служит. А он строго-настрого запретил мне даже близко подходить к забору. «Фелек, – сказал он, – не вздумай вишни воровать в королевском саду, не то шкуру с тебя спущу».
   Матиуш оторопел.
   Вот тебе на! С таким трудом найти друга – и чтобы по твоей вине с него шкуру содрали! Нет, это слишком большой риск.
   – Как же ты вернешься домой? – забеспокоился Матиуш.
   – Вы уходите, ваша милость, а я уж что-нибудь придумаю.
   Признав его совет разумным, Матиуш вылез из зарослей. И как раз вовремя: гувернер-иностранец, обеспокоенный его исчезновением, так и зыркал по сторонам.
   Высокая дворцовая ограда не мешала дружбе мальчиков. Но Матиуш часто вздыхал на осмотрах у доктора, который каждую неделю измерял его рост и взвешивал, чтобы знать, скоро ли король подрастет. Матиуш жаловался на одиночество и однажды сказал военному министру, что хотел бы обучаться военному делу.
   – Может, у вас есть на примете знакомый сержант, который давал бы мне уроки?
   – Желание вашего величества овладеть военным ремеслом весьма похвально. Но почему вы хотите, чтобы это был непременно сержант?
   – Не обязательно сержант, пусть сын сержанта.
   Военный министр наморщил лоб и с важным видом записал что-то в блокнот.
   Матиуш вздохнул безнадежно: он заранее знал ответ министра.
   – Желание вашего величества будет обсуждено на ближайшем заседании совета министров.
   «Ничего путного из этого не выйдет: пришлют старого генерала», – подумал Матиуш.
   Однако на этот раз дело неожиданно приняло иной оборот.
   На ближайшем заседании на повестке дня стоял один вопрос – война. Три государства объявили войну Матиушу.
   Проплел день, второй, а Матиуш ничего не знал. О войне сообщил ему Фелек. Обычно, положив письмо, Фелек раза три кричал: «Ку-ку, ку-ку, ку-ку», в этот день его «ку-ку» повторялось раз сто. И Матиуш догадался: значит, письмо очень важное. Но насколько важное, он, конечно, не подозревал. Их государство давно не воевало. Стефан Мудрый, его отец, умел жить в мире с соседями, и, хотя большой дружбы ни с кем не водил, до войны дело не доходило, а ему объявить войну никто бы не отважился.
   Три государства объявили вашему величеству войну,– писал Фелек. – Мой отец давно сулился выпить на радостях при первом известии о войне. Я жду когда он напьется, потому что нам необходимо увидеться.
   Все понятно: соседи захотели воспользоваться неопытностью короля. И Матиуш решил доказать им, что они просчитались: он хоть и маленький, сумеет защитить свою страну не хуже большого.
   Война!
   У Матиуша кровь взыграла – недаром он был правнуком отважного Павла Завоевателя!
   Вот когда бы пригодились увеличительное стекло, воспламеняющее на расстоянии порох, и шапка-невидимка!
   Матиуш ждал, когда его пригласят на чрезвычайное заседание и он, как монарх, возьмет бразды правления в свои руки. Но заседание состоялось ночью, и Матиуша не позвали.
   А утром, как всегда, явился на урок гувернер-иностранец.
   Матиуш знал: по придворному этикету королю неприлично капризничать, упрямиться и злиться, особенно в такой ответственный момент, как сейчас. Поэтому он только грозно нахмурил брови и, взглянув на себя в зеркало во время урока, подумал «Я похож на Генриха Свирепого!»
   С нетерпением ждал Матиуш того часа, когда министры обычно являлись к нему с докладом. Вообразите его возмущение, когда церемониймейстер объявил, что сегодня аудиенция отменяется.
   – Я требую, чтобы военный министр немедленно явился в тронный зал! – побледнев от гнева, твердо сказал он.
   Слово «военный» Матиуш произнес таким тоном, что церемониймейстер насторожился: похоже, юному королю все известно.
   – Военный министр на заседании.
   – Тогда я сам пойду к нему, – заявил Матиуш и направился в аудиенц-зал.
   – Ваше величество, извольте подождать минутку, – чуть не плача, взмолился старик. – Сжальтесь надо мной! Я головой отвечаю за порядок во дворце. У меня будут крупные неприятности.
   Матиушу стало жаль старика. Ведь никто не знал лучше него, что можно делать королю, а чего нельзя. Часто долгими зимними вечерами, сидя у камина, Матиуш затаив дыхание слушал рассказы старика о короле-отце, королеве-матери, о балах и театральных представлениях, парадах и маневрах.
   Кроме того, Матиуша мучили угрызения совести. Тайная переписка с сыном сержанта, ворованные вишни и малина – все это не давало ему покоя. «Конечно, – рассуждал он, – сад принадлежит мне, и ягоды я рвал не для себя, а для других. Но делать это украдкой, исподтишка – нехорошо. Вдруг я обесчестил этим поступком своих великих предков?»
   Слезы старика тронули Матиуша. И доброта чуть его не погубила: он уже готов был пойти на попятный. Но вовремя опомнился и, сделав над собой усилие, нахмурился и холодно сказал:
   – Так и быть, даю вам десять минут.
   Церемониймейстер опрометью выбежал вон. Во дворце поднялся переполох.
   – Откуда Матиуш узнал о войне? – недоумевал министр юстиции.
   – Чего этот сопляк всюду сует свой нос! – возмущенно воскликнул канцлер.
   – Господин канцлер, не забывайтесь, – одернул его министр юстиции. – Закон запрещает на официальных заседаниях отзываться столь неуважительно о королевской особе. В частной беседе можете говорить что угодно, но сейчас вы – официальное лицо. О чем вы думаете, никого не касается, но вслух говорить об этом вы не имеете права.
   – Но совещание было прервано, – оправдывался насмерть перепуганный канцлер.
   – Тогда следовало объявить перерыв, а вы этого не сделали.
   – Простите, я забыл.
   Военный министр посмотрел на часы.
   – Господа, его величество король дал нам десять минут на размышления. Четыре минуты уже прошло. Давайте не терять время на ссоры. Как старый солдат, я привык подчиняться приказам.
   Канцлер трусил недаром. Ведь это он написал синим карандашом:
   «Хорошо, пусть будет война».
   Быть храбрым на словах ничего не стоит, а вот расхлебывать кашу, которую заварил, не так-то просто. Что ответить, если король спросит, зачем он так написал?
   После смерти Стефана Мудрого все министры были против вступления Матиуша на престол. Однако теперь они втайне радовались, что канцлер попал впросак. Так ему и надо! Пусть не важничает и не распоряжается в государстве, как у себя дома.
   Судьба самого государства никого не интересовала. Все были озабочены лишь тем, как бы свалить вину на другого за то, что от короля утаили такое важное известие.
   – Господа, осталась одна минута, – вставая, промолвил военный министр.
   Он застегнул верхнюю пуговицу, поправил ордена на груди, покрутил ус, взял револьвер со стола и минуту спустя навытяжку стоял перед королем.
   – Значит, война? – тихо спросил Матиуш.
   – Так точно, ваше величество.
   У Матиуша словно гора с плеч свалилась. Он тоже волновался: «А вдруг Фелек напутал? Вдруг это неправда? Или просто шутка?»
   Но короткое «так точно» не оставляло места для сомнений. Война, и притом серьезная. Они хотели от него это скрыть, но Матиуш сам обо всем узнал. А как – это тайна.
   – Экстренный выпуск последних известий! Правительственный кризис! – спустя час кричали на перекрестках мальчишки-газетчики.
   Это значит – министры поссорились.

IV

   Причина правительственного кризиса заключалась в следующем. Канцлер оскорбился и заявил, что слагает с себя полномочия, то есть отказывается быть главным министром.
   Министр железных дорог сказал: для перевозки войска не хватит паровозов. Министр просвещения сказал: все учителя уйдут на войну, и мальчишки совсем от рук отобьются – будут стекла бить, ломать парты. Поэтому он тоже больше не хочет быть министром.
   На четыре часа назначили чрезвычайное заседание совета министров.
   Воспользовавшись переполохом, Матиуш выскользнул в парк и два раза пронзительно свистнул. Но Фелек не появился.
   Необходимо с кем-то посоветоваться. На нем лежит огромная ответственность. «Что делать? Как быть?» – ломал он себе голову и, не находя ответа, в отчаянии расплакался.
   Вконец измученный, Матиуш прилег на траву, положил голову на березовый пень и заснул.
   И приснился ему сон. Будто на троне сидит отец, а перед ним навытяжку стоят все министры. Вдруг в тронном зале пробили часы, которые испортились, кажется, лет четыреста назад, и в зал торжественно вступил церемониймейстер, а за ним четыре лакея с золотой короной. Отец подозвал к себе Матиуша и протянул ему корону с такими словами: «Передаю тебе свою корону и свой ум, потому что корона без разума – кусок золота, который может принести большой вред людям». Сказал и положил Матиушу руку на плечо.
   Тут Матиуш проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо, говоря:
   – Ваше величество, скоро четыре часа.
   Матиуш поднялся с земли, на которой так сладко спал, и – странное дело! – отчаяния и растерянности как не бывало. Он не подозревал, что не одну ночь проведет еще на голой земле, под открытым небом и надолго расстанется с роскошным королевским ложем.
 
 
   Сон сбылся: Матиуш возложил на голову корону, но подал ее не отец, а церемониймейстер. Ровно в четыре часа Матиуш позвонил в колокольчик и произнес:
   – Господа, объявляю заседание открытым!
   – Прошу слова, – сказал канцлер.
   Он произнес длинную, нудную речь, которая сводилась к тому, что ему весьма прискорбно покидать юного короля в столь тяжелых обстоятельствах, но он болен и поэтому уходит в отставку.
   Примерно то же самое повторили за ним четыре министра.
   Матиуш нисколько не растерялся и спокойно, но твердо сказал:
   – Господа, причины у вас бесспорно уважительные. Но на время войны придется забыть о болезнях и усталости. Вы, господин канцлер, в курсе всех дел и уйти сейчас в отставку никак не можете. Вот выиграем войну – тогда поговорим.
   – Но в газетах уже сообщили о моей отставке.
   – А теперь сообщат, что по моей просьбе вы остаетесь на своем посту.
   «По моему приказанию», – чуть не вырвалось у Матиуша, но, видно, отцовский разум подсказал ему вместо слова «приказ» слово «просьба».
   – Господа, наш священный долг – защищать родину.
   – Значит, ваше королевское величество собирается воевать одновременно с тремя государствами? – спросил военный министр.
   – А вы думали, внук Павла Завоевателя запросит пощады?
   Министры не ожидали услышать такой ответ. А главное, канцлер был польщен, что сам король просит его не уходить в отставку. Он немного поломался для вида, но в конце концов согласился.
   Когда совещание кончилось – а продолжалось оно очень долго, – мальчишки-газетчики опять разбежались по городу.
   – Экстренный выпуск последних известий! Правительственный кризис ликвидирован! – кричали они.
   Это значило – министры помирились.
   Матиуш был разочарован: на заседании ни словом не обмолвились о том, что он, Матиуш, обратится к народу с воззванием, а потом на белом коне поскачет во главе отважной армии на войну.
   Вместо этого они толковали о каких-то пустяках: о железных дорогах, деньгах, сухарях, о сапогах для солдат, о сене, овсе, говядине да свинине, будто речь шла не о грядущих битвах, а о чем-то совсем будничном.
   Матиуш много слышал о минувших сражениях, а о современной войне понятия не имел. Но скоро ему самому предстояло убедиться, какая связь существует между сухарями, сапогами и войной.
   Разочарование и беспокойство Матиуша возросли еще больше, когда на другой день в обычный час явился на урок гувернер.
   Но не прошло и пол-урока, как Матиуша позвали в тронный зал.
   – Послы тех государств, которые объявили нам войну, уезжают.
   – Куда?
   – На родину.
   «Чудно, представители вражеских держав преспокойно уезжают домой, как будто ничего не случилось! – недоумевал Матиуш. – Но, пожалуй, даже лучше расстаться с ними по-хорошему.»
   – А зачем они явились?
   – Попрощаться с вашим королевским величеством.
   – А какой у меня должен быть вид – оскорбленный или разгневанный? – тихо спросил он у церемониймейстера, чтобы не расслышали лакеи, а то они перестали бы его уважать.
   – Нет, будьте любезны и приветливы. Впрочем, не беспокойтесь, они сами знают, как вести себя в подобных случаях, – вывел его из затруднения церемониймейстер.
   Двери широко распахнулись, и в зал величественно вступили чужеземные послы. «Без стражи, без наручников и кандалов», – с удивлением отметил про себя Матиуш.
   – Прощайте, ваше королевское величество! Очень прискорбно, что дело дошло до войны. Мы, со своей стороны, приложили все усилия, чтобы избежать этого. Но, увы, наши старания не увенчались успехом. С сожалением возвращаем ордена – нам не пристало носить ордена враждебной державы.
   Церемониймейстер взял у послов ордена.
   – Соблаговолите, ваше величество, принять выражение искренней благодарности за гостеприимство, оказанное нам в вашей замечательной столице. У нас сохранятся о ней самые отрадные воспоминания. Мы не сомневаемся, что в ближайшее же время досадное недоразумение будет ликвидировано, и наши страны по-прежнему заживут в мире и согласии.
   Матиуш встал и с достоинством промолвил:
   – Передайте вашим королям: я рад войне и постараюсь поскорее разбить вас, а условия мира предъявлю необременительные. Так всегда поступали мои великие предки.
   Послы низко поклонились. Один незаметно усмехнулся.
   – Аудиенция окончена! – объявил церемониймейстер, трижды ударив серебряной булавой об пол.
   Напечатанное во всех газетах обращение Матиуша к послам вызвало у населения восторг. Перед дворцом собралась огромная толпа. Восторженные крики «ура» сотрясали воздух.
   Напрасно Матиуш прождал три дня. Ничего не изменилось. «Король во время войны зубрит грамматику, пишет диктанты и решает задачи – на что это похоже!» – возмущался он.
   Огорченный, сбитый с толку, слонялся он по саду, как вдруг услышал знакомое «ку-ку».
   И в следующее мгновение уже держал в руках долгожданное письмо от Фелека.
   Я еду на фронт. Отец сдержал обещание только наполовину: напился, но спать не лег, а стал собираться в дорогу. Не найдя фляжки, перочинного ножа и патронташа, он решил, что это я украл, и всыпал мне по первое число. Сегодня или завтра ночью я удеру из дома. Я был на вокзале. Солдаты обещали взять меня с собой. Если у вашего королевского величества есть какие-нибудь поручения, буду ждать в семь часов. Очень пригодились бы колбаса на дорогу, желательно копченая, бутылка водки и табак.
   Неприятно украдкой, как воришка, удирать из дома, особенно если ты не простой мальчик, а король. Еще неприятней потихоньку прокрадываться в столовую, залезать в буфет и впопыхах хватать первое, что попадет под руку: бутылку коньяка, банку икры и большой кусок лососины.
   «Ничего не поделаешь, война есть война, – утешал себя Матиуш. – На войне свои законы.»
   Матиуш был печален, а Фелек так и сиял от счастья.
   – Коньяк даже лучше водки, – говорил он. – А что табака нет – тоже не беда.
   Фелек, оказывается, насушил листьев, а на фронте ему, как и всем солдатам, выдадут табак. Все хорошо. Жалко только, что главнокомандующий – растяпа.
   – Растяпа? А кто назначен главнокомандующим?
   Кровь ударила Матиушу в голову. Опять министры обманули его! Оказывается, войска уже неделю как выступили в поход, было даже два сражения – не очень удачных для наших. А во главе войска поставили старого генерала, которого отец Фелека, когда изрядно выпил, назвал растяпой и олухом. Ах вот как! Министры воображают, что они свозят Матиуша разок-другой на фронт, и вдобавок в безопасное место, как на экскурсию. Он будет прилежно зубрить грамматику и решать задачки, а народ за него – кровь проливать! А когда привезут в столицу раненых, ему милостиво разрешат навестить их. И во главе похоронной процессии, если убьют генерала, тоже пойдет Матиуш, – это ему можно.
   «Значит, народ будет защищать меня, а не я его?»
   А королевское достоинство? А честь? Что подумает о нем Иренка? Покупать девчонкам кукол до потолка ему можно, а идти на войну нельзя. Нет, господа министры, вы глубоко ошибаетесь, Матиуш не таков!
   Матиуш схватил Фелека за плечо, когда тот запихивал в рот пятую пригоршню малины.
   – Фелек!
   – Слушаюсь, ваше королевское величество!
   – Хочешь быть моим другом?
   – Так точно, ваше королевское величество!
   – Фелек, я сообщу тебе тайну. Только смотри не проболтайся.
   – Есть, ваше величество, не проболтаться!
   – Сегодня ночью я вместе с тобой убегу на фронт.
   – Есть, ваше величество!
   – Давай поцелуемся!
   – Есть поцеловаться!
   – Говори мне «ты».
   – Есть говорить вашему величеству «ты»!
   – С этой минуты я больше не король. Погоди, какое бы придумать себе имя? Ага! Томек Пальчик. Тебя зовут Фелек, а меня – Томек.
   – Есть! – сказал Фелек, чуть не подавившись большим куском лососины.
   Они условились: сегодня в два часа ночи Матиуш будет ждать Фелека у дворцовой ограды.
   – Послушай, Томек, на двоих провизии нужно вдвое больше.
   – Ладно, – буркнул Матиуш недовольно. Ему показалось, что в такой ответственный момент думать о еде недостойно.
   Гувернер брезгливо поморщился, заметив на щеке Матиуша красное пятно – след перепачканных малиной Фелековых губ, но ничего не сказал: в королевском дворце тоже ощущалось веяние войны.
   Скандал! Из королевского буфета пропала вчера только откупоренная бутылка коньяка, колбаса высшего сорта и половина лосося. Эти лакомства предназначались для гувернера – такое условие он поставил покойному королю, когда нанимался учить наследника престола. И вот сегодня, впервые за все время, он будет лишен этого! Как ни старался повар, сделать ничего не удалось. Еще бы! Нужно ведь писать прошение, на нем главный управитель дворцового хозяйства должен поставить печать, потом ключарь подписать, и только тогда главный хранитель королевских подвалов выдаст новую бутылку коньяка. А если кто-нибудь заартачится и не подпишет прошения до окончания следствия по делу о пропаже, тогда прощай любезный коньяк на месяц, а то и больше.
   Обозленный гувернер налил Матиушу рюмку рыбьего жира и на пять секунд раньше, чем полагалось по этикету, отослал спать.

V

   – Томек, ты?
   – Я. Это ты, Фелек?
   – Ага! Темно, черт возьми! На часовых бы не наскочить!
   Матиуш не без труда влез на дерево, а с дерева – на забор, а с забора спрыгнул на землю.
   – Король, а неловкий, как девчонка! – проворчал себе под нос Фелек, когда Матиуш плюхнулся на землю и издали послышался окрик часового:
   – Стой! Кто идет?
   – Не отвечай! – прошипел Фелек.
   Падая с забора, Матиуш ободрал кожу на руке: первое ранение на этой войне.
   Пригибаясь к земле, перебежали они через дорогу, скатились в ров и под носом у часовых проползли до тополевой аллеи, которая вела к казармам. Казарму обогнули справа. Ориентиром им служила электрическая лампочка, горевшая над гауптвахтой. Потом миновали мостик и вышли на шоссе, которое привело их прямехонько на вокзал.
   Там взору представилась картина, воскресившая в памяти Матиуша рассказы о минувших войнах. Всюду, насколько хватал глаз, – костры, у огня солдаты беседуют или спят, в котелках кипит вода.
   Матиуша нисколько не удивила легкость, с какой Фелек среди этой неразберихи вел его кратчайшим путем к своему отряду. Он думал, все мальчишки-некороли такие. Но Матиуш ошибался, Фелек превосходил даже самых ловких и находчивых.
   Сутолока, толчея, каждый час прибывают новые и новые отряды, которые передвигаются туда-сюда: одни к железнодорожным путям, другие ищут удобного места для ночлега. Заблудиться ничего не стоит. Фелек несколько раз останавливался в нерешительности. С тех пор как он был здесь днем, многое изменилось. Тут вот стояли пушки, а сейчас их увезли на фронт. На месте пушек расположился полевой госпиталь. Саперы подались ближе к железнодорожному полотну, а там, где стояли они, суетились телеграфисты. Часть луговины, где расположились лагерем войска, заливал яркий свет прожекторов, другая тонула во мраке. Как назло, стал накрапывать дождь, трава была вытоптана, и ноги вязли в липкой грязи.
   Матиуш устал, ему хотелось передохнуть, но он боялся отстать от Фелека, а тот не шел, а бежал, расталкивая встречных.
   – Кажется, здесь, – прищурясь, сказал Фелек. Вдруг взгляд его упал на Матиуша. – А где твое пальто?
   – Висит в королевском гардеробе.
   – И рюкзак не взял? Ну, знаешь, так отправляются на войну только растяпы, – вырвалось у Фелека.
   – Или герои, – ответил Матиуш с достоинством.
   Фелек прикусил язык: как-никак Матиуш – король. Но Фелек был страшно зол: и дождь некстати пошел, и знакомые солдаты, обещавшие спрятать его в вагоне, куда-то подавались, и еще этот Матиуш, который даже не знает, что надо брать в дорогу. У него, Фелека, хоть он и получил нахлобучку от отца, и фляга есть, и перочинный нож, и ремень – все, что полагается иметь настоящему солдату. А Матиуш – вот ужас-то! – в лакированных туфлях, на шее зеленый галстук. Криво повязанный в спешке, грязный, как тряпка, этот злополучный галстук придавал его внешности нечто комическое, и если бы не тревожные мысли, Фелек наверняка бы расхохотался.
   – Фелек! Фелек! – позвал вдруг кто-то.