Для начала Рома перечитал все написанное по тематике. В отличие от эмоционального Сергея Рома подошел к вопросу с прагматической точки зрения. Он перерыл всю Сеть в поисках прецедентов, случаев, причин и следствий. Найденного было подозрительно мало. Какие-то малолетки спорили о том, «морально или аморально мстить мальчику, который бросил…», какие-то умники с философского факультета рассуждали о законности и правовом аспекте итальянской вендетты. Некий бумагомаратель из «Новых Известий» сокрушался по поводу юбилейной даты, энное количество лет назад Управление Духовных Лидеров Мусульман выступило с предложением о репрессиях в отношении семей террористов. Журналист ждал «…искренних проповедей, слов осуждения в адрес не только конкретных терактов, но и мести как таковой…». Идеалист-теоретик с пером в руке хуже атомной бомбы… На какой-то миг Рома представил, как бородатые «борцы за идею» ринутся, орошая себя слезами, в ближайшее отделение ФСБ сдаваться, и от души посмеялся. Одним словом, такая простая и действенная идея бродила где-то в умах, но наружу выдавала только булькалки. Роман заготовил цитатник. Выгреб из работ разных философов и мыслителей целую кучу высказываний по теме и классифицировал их как отрицающие месть, одобряющие месть и нейтральные. К слову сказать, первых оказалось больше, и Рома задумался. Получалось странно, целый ряд людей, в общем-то не глупых, яростно протестовали против самой идеи мести как таковой.
   Но потом пришло понимание.
   Собственно, Рома открыл то, чего в упор не видели другие люди. Когда мудрец говорит, что иногда лучше не замечать обиду, чем мстить за нее, он совсем не отрицает право человека на личное правосудие, и никакого противоречия идее тут нет… Просто иногда действительно бывают ситуации, когда обида не стоит того, чтобы за нее мстить. Не устраивать же «ядерный холокост» из-за того, что кому-то отдавили его любимую мозоль… Мудрецы, как водится, углубились в частности, презрев существование общего вопроса, видимо, недостойного для рассмотрения. Беда в том, что люди ушли, а их слова остались и, более того, уверенно осели в сознании потомков, которые теперь пребывали в святой уверенности, что лучше обиду простить, чем заставить наглеца за нее ответить. И разносортные негодяи, бандиты, террористы и другие отбросы человечества повторяли эти идейки на всех углах. Оно и понятно… Значительно легче заранее исключить угрозу ответного удара со стороны обиженных или их Родственников, чем разбираться с каждым двоюродным братом-сватом-родичем той девицы, с которой было так весело, но ее согласия при этом никто не спрашивал… А Закон… Ну, что Закон? Заявление всегда можно забрать… Да и будет ли то заявление? Но вот за отсутствие у девицы какого-нибудь безбашенного родича никто не поручится. А ведь хуже дилетанта, которому плевать на все понятия и нормы, что-то придумать трудно. Да еще, не дай бог, обнаружится дедулька какой-нибудь, стрелок ворошиловский, которому и терять-то уже нечего… Шлепнет и сам в ящик сыграет. Делай, что хочешь. «Дедушка старый, ему все равно…»
   Так получалось, что мудрые дяди из просвещенного Рима удивительным образом играли на руку людям бесчестным, исходя, естественно, из самых благих намерений и побуждений.
   А вот дикие горцы… То есть гордые и благородные жители высокогорной местности хитроумных этих дяденек не читали, или, если и читали, то сочли за блаженных. Возможно даже, что над мудрыми их словами горцы пролили скупую прочувствованную мужскую слезу, запивая сочный шашлык вином, добытым из разграбленного подвала кровного врага. Но на провокацию не повелись. И продолжали гонять, как стадо баранов, не таких дальновидных жителей равнины. А почему, собственно, и нет? Если можно прийти и взять, что пожелаешь, например, женщину в наложницы или мужчину в рабство, и никак за это не ответить, то почему нет?
   Закон далеко, горы, круговая порука, традиции. Поди разберись, по закону-то… Да и «слухи все это», «нет его дома, давно не видели», «в горы ушел, погиб, наверное»… Родственники же за своего беспутного родича перед Законом не в ответе. Тогда чего бояться? А мстить бараны не умеют, на то они и бараны…
   Собственно, так оно и было, пока Правительство не прислушалось к тем самым духовным лидерам, которые предложили принцип родовой ответственности за терроризм. Мол, раз семья не сумела воспитать хорошего человека, стало быть, в ответе… И как-то разом, вдруг, кончились захваты больниц, самолетов, школ. Как отрезало. Еще бы, бараны так себя не ведут, месть – это людское понятие.
   Одним словом, Рома с головой втянулся в идеологическую борьбу. Острая тематика сайта и открытый форум обеспечивали его разнообразными идейными противниками. Разными «нелюбителями насилия», призывавшими к удалению сайта и физическому уничтожению тех, кто его создал. Над такими Рома откровенно потешался.
   Встречались, впрочем, и адекватные личности. С такими было интересно спорить и вести обсуждение.
   Один раз Рома с удивлением обнаружил, что кто-то, несильно скрываясь, шарится по его машине, пытаясь найти ключ к сайту. «Совсем обалдели общечеловеки, – удивился Рома и скормил им доступ к какому-то лихому порносайту, состоящему пополам из порнухи и вирусов с троянами, ожидающих любителя «клубнички». – Пусть успокоятся…»
   Неизвестный «крутой хакер» приманку сожрал и сгинул. Видимо, увлекся.
   Рома на всякий случай записал его данные. Глядишь, пригодится. И принялся шерстить свой ноутбук на предмет неучтенных дыр, оставленных «подарков» и прочих неприятностей.
   От этого увлекательного занятия его и отвлекла Ольга, только-только пришедшая с работы.
   – Эй, гений компьютерный, ты обедать будешь?
   – Буду! – обрадовался Рома.
   – А завтракал? – подозрительно спросила Ольга.
   – Э-э-э… Ну, в некотором роде. Там колбаска была…
   – Понятно. Не завтракал. Нарушаем режим, значит?
   – Нет-нет… Я только так, чуть-чуть. – Рома «нарушать режим» стеснялся. Ольга поставила вопрос жестко: либо Рома подчиняется распорядку и процедуру лечения не нарушает, либо она фиксирует его в лежачем положении надолго. – Я еще чай пил…
   – Чай он пил, – проворчала Оля. – Иди давай-ка на кухню. Сейчас будет что-то вкусное.
   – Момент! – Вкусное Рома любил.
   Пока он, осторожно придерживаясь за стену, ковылял к кухне, раздался звонок в дверь.
   – Я открою, – сказала Ольга.
   Она стояла очень близко к двери. Рома не успел ей помешать.

62.

   «Дежа вю», – подумал Рома.
   Дверь открывалась медленно, как в дурном сне.
   А за ней…
   «Знакомые все лица!» – Роман подался назад, под ногу подвернулись Ольгины тапочки, он запнулся, потерял равновесие и с грохотом упал на пол.
   – Рома… – Ольга шагнула к нему. Потом вспомнила, что дверь так и осталась открытой. Обернулась.
   В проеме стоял высокий мужчина. Плотно сжатые тонкие губы, злые глаза и длинный горбатый нос. Орлиный профиль.
   За его спиной маячили бритые «бычки» в черных куртках.
   – Здравствуйте… – сказал Нос. После этого в квартиру ворвались черные куртки.
   Коротко взвизгнула Ольга.
   Роман успел швырнуть в кого-то маленькой табуреткой, случайно подвернувшейся под руку. Затем мир полыхнул ярким пламенем, слева направо, скрипнули гадко зубы, стало больно и во рту солоно. Чьи-то крепкие, как железные, пальцы грубо заломили ему руки за спину. Куда-то поволокли.
   – Пустите, суки! – в темноте нокдауна заорал Рома, цепляясь за хваткие руки-крючья, как за якорь в этой вертящейся черноте. – Пустите! Убью!
   Кто-то хохотнул, но притих. Вообще, если не считать топота множества ног, крика Романа и Ольгиного визга, было тихо. Бойцы не проронили ни единого звука с тех пор, как ворвались в квартиру.
   Роме связали руки. В рот запихали какие-то тряпки. А после того, как он вслепую всадил-таки пяткой во что-то мягкое, придавили ноги.
   Затихла и Ольга.
   – Воды дайте…
   Холодный душ смыл темную пелену с глаз.
   Рома лежал на спине, на своем диване. Какой-то здоровяк ковырялся в ноутбуке, потрошил сумочку с дисками, другой сидел у Ромы на ногах, остальные планомерно переворачивали комнату вверх дном. Хозяйки не было видно.
   Рядом на стуле, аккуратно сложив руки на коленях, сидел Нос. Пристальный взгляд темных глаз. Кривящиеся губы. Эта бешеная пляска на лице страшно контрастировала со спокойной, почти застывшей позой.
   – Времени у нас мало, – отрывисто произнес Нос. – Но достаточно. Чтобы ты пожалел, что на свет родился. Потому я спрашиваю, ты отвечаешь. И все целы. Что неясно?
   Рома выпучил глаза.
   Бугай, сидевший у него на ногах, вытащил кляп.
   – Что неясно?
   – До фига всего неясно! – Орать было больно, во рту что-то мешалось. Рома сплюнул. Кажется, зуб.
   «Жалко, – пробежала мыслишка. – Но раз времени у нас мало, то имеет смысл покуражиться…»
   – Ни хрена вообще неясно! – заявил Рома. – Кто ты такой, неясно! Что это за гоблины с тобой? Какого черта тебе надо вообще? И какие у меня есть гарантии?
   – Список большой, – согласился Нос. – Давай-ка мы его укоротим. Сразу.
   Бугай, сидевший на ногах, лихо размахнулся, и здоровенный кулак впечатался Роме куда-то в верхнюю часть живота. Под солнечное сплетение.
   А-А-Ах!!!
   Заорать ему не дали, на рот тут же легла чья-то потная ладонь.
   – Ну как? – поинтересовался Нос, гримасничая. – Проходит желание все знать?
   – Не-е-ет… – прохрипел Рома из-под ладони.
   Нос судорожно, как филин, моргнул, и следующий удар последовал уже в пах. На этот раз Рома не мог говорить дольше. Нос терпеливо ждал. Остальная команда продолжала переворачивать квартиру. Кто-то уже потрошил диван, гремели на кухне кастрюли. Что-то упало и со звоном разбилось.
   – Больно? – тусклым голосом поинтересовался Нос, когда Рома отдышался.
   – Ага…
   – Тогда скажи мне. Пожалуйста. Где находятся диски?
   – Какие?
   Ребра обожгло острой болью. Рома почувствовал, как что-то хрустнуло. Боль впилась в мягкое, в живое, да так и осталась, словно заточку всадили.
   – Торопишься ты, – досадливо пробормотал Нос, обращаясь к ударившему Романа «быку». – Торопишься.
   Он некоторое время смотрел на корчащегося Рому, а потом вдруг стремительным, почти неуловимым жестом хлестнул «быка» по лицу. Пощечина была настолько сильна, что здоровяк кувыркнулся с дивана и загремел на пол.
   – Дурак, – прошипел Нос.
   – Прости, прости, – забормотал бугай, возвращаясь на место.
   – Ну что, герой? Готов дальше беседовать?
   Рома отрицательно покачал головой. От боли кружилась голова.
   – Это плохо. Потому что времени, как я сказал, мало. Я тебе сейчас расскажу историю. О вашей глупости. Сначала вы, Как идиоты, ввязались в нелепую ситуацию. Но это было ваше дело. Но потом вы вляпались еще глубже. И ухватили то, что вам не принадлежит. Затем глупость на глупость. Надо было сразу избавляться от груза. А теперь поздно. Надо отдавать. Видишь? Я все знаю.
   – Ни хера ты не знаешь! – прохрипел Рома. Боль в ребрах отпустила. – Сука.
   Бугай занес руку для удара, но покосился на главного. Второй раз получать такую оплеуху ему не хотелось.
   Задержкой воспользовался Роман. Почувствовав минутную свободу, он сжался, чувствуя, как болью отзываются мышцы, и что было сил пнул бугая пятками в лицо. Тошнотно, влажно хрустнуло, и «бычок» исчез из поля зрения. Следующим движением Рома навалился на главаря. Собственно, навалиться не получилось. Получилось упасть. Лицом Носу в колени. Однако этого хватило.
   Для того чтобы вцепиться в ногу зубами и стиснуть челюсти, много и не нужно.
   – Уберите! Уберите его! – На Рому сыпался град ударов, кто-то пытался вывернуть руки, забыв, что они связаны спереди. Какой-то умник додумался оттянуть назад голову. – Что ты делаешь?! Урод! Он мне мясо выдерет! Уберите! Челюсти разжимайте, челюсти!
   Рома рычал, мотал головой и отпустил, только когда в глазах потемнело от удушья. Чьи-то крепкие пальцы сдавили горло.
   Потом его долго били ногами. Но он уже ничего не чувствовал. В темноте было уютно и спокойно…
   Очнулся Рома привязанным к стулу и мокрым. Напротив стоял бугай с ведром.
   – Очнулся…
   Роман поднял голову и понял, что видит только одним глазом. Второй то ли заплыл, то ли был выбит… Тела он не чувствовал.
   В поле зрения появился Нос.
   – Переходим к форсированным действиям, – заявил он. Рома с удовольствием отметил, что нога у него перебинтована и из-за белизны проступает кровь. – Сейчас я спрашиваю. Ты отвечаешь. Неправильный ответ и…
   Он щелкнул пальцами, и здоровяки приволокли в комнату за волосы голую Ольгу.
   – И ее начнут насиловать, – закончил Нос. Его лицо корчилось, прыгало, дергалось. – А тебе я буду ломать пальцы. Где диски? И где те ублюдки, с которыми ты был? Ну!
   – Далеко. Уехали.
   – Плохой ответ, – сказал Нос.
   Ольгу повалили на диван. Она закричала, забилась. А чьи-то крепкие пальцы ухватили Ромин палец. Через секунду заорал и он.
   – Плохой ответ! – перекрикивал его Нос и совал в лицо какую-то бумажку. – Куда они уехали? Куда? Говори быстро! Сюда! Сюда уехали? Что это за координаты?! Куда они уехали!
   Второй палец треснул сухим карандашом.
   Рома уже не мог ничего ответить, просто орал, видя единственным целым глазом, как бьют женщину на диване.
   В голове билось страшное: «Не могу! Не могу!»
   Он понял, что в следующую паузу расскажет все. Потому что… больше не может.
   – Это? Это место? – орал Нос.
   И уже ничего не соображая и не видя ничего, кроме окровавленного Ольгиного лица, Рома заорал:
   – Да-а-а-а-а-а!!!
   В крике улетала душа.
   Он видел себя, измочаленного, со страшным изуродованным лицом, искуроченными руками, проломленными ребрами… Комнату. «Быков», остервеневших от крови. И страшного, страшного человека с орлиным носом, впившегося взглядом в бумажку.
   А потом…
   А потом оглушительно бумкнуло! Загрохотало в прихожей!
   Мимо пронеслось что-то черное, и только через несколько секунд Рома понял, что это входная дверь. Один из «быков» присел у входа в комнату и принялся в бешеном темпе палить в коридор из пистолета. Бандиты заметались. А Нос сделал что-то невозможное… Он разбежался и нырнул в окно, вперед головой. Брызнули в разные стороны осколки.
   Потом стрелявший здоровяк вдруг начал заваливаться на спину, в ужасе зажимая ладонью кровь, и в комнату влетели люди, на спинах которых Рома увидел золотую надпись «ФСБ».
   Больше он не видел ничего.
   Мир удалялся… Удалялся… Вытягиваясь в длинный, темный коридор со звездочкой света. Впереди.

63.

   – Вы «Скорую» вызвали? – поинтересовался врач с густыми, черными усами и блестящей лысиной.
   «Волос в усы ушел…» – подумал Калугин, а вслух ответил:
   – Я.
   Вызывал на самом деле кто-то другой, но в данном случае это было не важно.
   – Что с ними?
   – Парень в коме. И очень плох. Ребра переломаны, одно легкое проколото, переломы, сотрясение… Крепкий, молодой организм, другой бы уже богу душу отдал. А этот нет. Цепляется.
   – А женщина?
   – Сильный удар в голову. – Врач пожал плечами. – Без сознания. Сотрясение. Но жить будет точно. Вы молодец, что нас сразу вызвали. Парня с того света достали. Даже не достали, а так… придержали душу.
   Врач вздохнул, похлопал себя по карманам, нашел сигареты, закурил. И поинтересовался внезапно:
   – Вы не помните, он в ботинках был?
   – Кто? – Калугин не сразу понял.
   – Ну, паренек этот? Когда вы его нашли… В ботинках?
   – Н-нет… – Володя припомнил кошмар в квартире. – Нет. Без ботинок. Босиком. А что?
   – Плохо. – Черноусый врач затянулся. – У меня примета. Если кто поступает с травмами, но без обуви, то не жилец. А если в ботинках… жить будет. Никогда не промахивался. Был случай – мне мужичка привезли, из машины доставали. Весь переломанный-перекрученный. Страх один. Но в ботинках. Наши уже в морг оформлять повезли. А я говорю, нет, погодите! И точно! Живой оказался. Выходили… Так-то…
   – Ну, вы этого парня в морг оформлять не спешите. Все же… – сказал Калугин.
   – Само собой, само собой… – пробормотал усатый, выкинул недокуренную сигарету и забрался в машину. – Как что будет известно, я вам сообщу…
   – Да, да, конечно.
   «Скорая» рыкнула и, оставив после себя облако выхлопных газов, растаяла в зимних сумерках. Издалека донесся вой ее сирены.
   Калугин вдохнул запах сгоревшего топлива, неприятный, терпкий, и подумал:
   «По сути, парня изуродовали из-за бензина. На всю жизнь, поди… Весь мир свихнулся и напоминает подсаженного на дурь наркомана, только вместо героиновой иглы игла нефтяная. Нарик за пайку готов на что угодно. Так и человечество готово позабыть все на свете. Высокие слова, идеи, мысли. Гуманитарные одежки на бешеной обезьяне. Суки…»
   Калугин поднялся наверх. В разгромленную квартиру.
   – Ну что, Леша, – обратился он к Иванову. – Еще раз опоздали?
   – Не пойму я, Владимир Дмитриевич. – Иванов горестно сидел на лестнице. – Не пойму.
   Лампы дневного света придавали его лицу зеленоватый оттенок, подчеркивая круги под глазами. Превращая молодого мужчину в старика.
   – А чего тут не понять? – Калугин привалился к стене. – Обыграли нас, Лешенька, обыграли. Опять. Если бы мы с тобой жили в Японии, то пора было бы харакири делать.
   – Приеду в Управление, – Иванов сжал кулаки, – я этого Рогинова порву! Порву, суку!
   – Да, подгадил нам техник… Сучий сын, продажная душонка. Один человек, а какие последствия?… Вот и задумывайся теперь над ролью личности в истории.
   На площадке появился участковый с двумя перепуганными гражданскими.
   – Понятые…
   Калугин сделал жест, проходите, мол.
   – Ладно. – Владимир Дмитриевич отлепился от стены. – Давай, Леша, пройдемся еще раз. И поедем клиентов допрашивать.
   – Да толку… По рожам видно, «бычки» тупые. Таких специально растят. На убой… Многого они не скажут, просто потому, что не знают.
   – Ну, хоть душеньку потешим. – Калугин хрустнул пальцами. – Я после того, что они тут учинили, очень настроен… по-деловому.

64.

   В бане всегда хорошо. А когда в нее залетаешь с мороза, да уже не в первый раз, то и подавно.
   – Эх! Пар столбом, дым коромыслом! – Дверь коротко скрипнула, и внутрь, пригибаясь, чтобы не стукнуться о притолоку, заскочил Петр Фадеевич. В парилке тут же стало тесно. Раскрасневшийся от холода, волосы дыбом, хозяин дома заухал, стряхивая с себя остатки снега, и стал похож на лешего, по ошибке затесавшегося среди людей. Да и случись такое, Сергей не слишком бы удивился. Баня стояла поодаль от остальных домов, ближе к лесу. Да и выглядела как-то… чуточку диковато. Грубые толстые бревна, все сделано с запасом, на века. В предбаннике вениками травы висят и пахнут так… Если закрыть глаза, то можно представить, что именно этим вкусным ароматом увядшего, спящего лета пахнет Время.
   – Охо-хо! – заголосил Петр Фадеевич, плеская на камни. – Охо-хо!
   Он запрыгнул на полок, пригибая голову.
   – Эх, сейчас накатит!
   И накатило.
   Вдарило мокрым жаром, да так, что воздух из легких вышел и сжалось все до хруста в суставах.
   – У-у-ух… – закряхтел Михалыч. – Ну, Петр Фадеич, ты дал… Ох, не выдержу!
   – Терпи, терпи, Антоша! – закрыв глаза, голосил хозяин. – Терпи!
   Сергей поймал себя на том, что начинает тихонько подвывать. Жар достиг своей верхней точки… и неожиданно полегчало. Стало легче, да и вообще возможно дышать. Воздух больше не обжигал горло, не скреб кожу кипятком.
   – О-о… – простонал Михалыч, расслабляясь. – Хорошо…
   – Вам хорошо, а нам подавно, – ответил хозяин.
   Вообще пословицы, поговорки и всякие присказки сыпались из Петра Фадеевича, как из рога изобилия. Казалось, что на каждое слово у него найдется два, да еще и в рифму.
   «Пора выходить, – подумал Сергей, чувствуя, как мягко начинает кружиться голова. – А то с непривычки распарит…»
   Он сделал движение слезть с полки, но Петр Фадеевич остановил:
   – Куда? Сергунька! Мы ж еще и не парились!
   – Да я уже… – смутился Сергей.
   – Уже – не гоже. Давай на полок! Антоша, веник!
   Своими огромными руками Петр Фадеевич схватил сразу два веника.
   И началось.
   Удары сыпались на Сергея, казалось, со всех сторон. Только жарко шипели на камнях брызги да свистели березовые веточки в раскаленном воздухе.
   Сергей что-то орал, но все тонуло в громком уханьи Михалыча да в какой-то варварской частушке, которую под ритм ударов горланил Петр:
 
Два эвенка переплыли
Через реку Енисей,
Полну жопу наловили
Окуней и карасей.
 
 
Переводан, другодан, на колоде барабан!
 
 
Говорит старуха деду:
– Я в Америку поеду,
Поступлю в публичный дом,
Буду жить своим трудом.
 
   – А теперь меня! – завопил Михалыч, и Петр Фадеевич безо всякой остановки перекинул веники на его спину.
 
Моя милка ловит рыбу,
Рыба не дается,
Щас она кита подцепит —
Ох и навернется!
 
 
Переводан, другодан, на колоде барабан!
 
 
На Казанском на вокзале
Труп без головы нашли,
Пока голову искали,
Ноги встали и пошли…
 
   Когда, вдоволь нахлеставшись и наплескавшись, мужики вышли в предбанник, то на большом, сколоченном из цельных бревен столе уже стоял настоящий самодельный квас. Не жгучая химия в бутылках, а тот самый, хлебный.
   Хозяин отхлебнул из большущей кружки солидный глоток, крякнул и передал Михалычу. Тот пил долго, со вкусом, вздыхая. Сергей пил осторожно, со страхом городского жителя перед любыми холодными напитками.
   – Хорошо… – прошептал Михалыч, откидываясь на бревенчатую стену. – Хорошо…
   После недолгого молчания Петр Фадеевич спросил:
   – Что случилось-то у тебя, Антоша? Я ж вижу…
   – Ох, да влетели мы с ребятами… Не то по случайности, не то по глупости. Хотя случайность, она вроде пока нашу сторону держит.
   – Да ведь ты не последний карась в пруду, знаешь, поди, с какой стороны бредень забрасывают.
   – Знаю. Но на меня управа есть, да и не в деле я давно. Сам знаешь, Фадеич, я слово держу. Сказал, что завязал, значит, завязал.
   – Да верю я, верю, – вздохнул Петр. – Чего приключилось-то? Говори…
   – Сложно это объяснить…
   – Ну, попробуй, ум хорошо, а два, оно лучше.
   – В общем, есть у меня документ один. Важный. От того, в чьи руки он попадет, многое зависит. Думал безопасникам вручить, да у них, по ходу дела, у самих такая круговерть. Никакой уверенности нет. То ли ФСБ, то ли… еще кто. Очень уж, Фадеич, ошибиться боюсь. Сунешь не тому, кому надо, и привет. Боюсь. Потому и сюда кинулся.
   – Чего так?
   – Единственное место, где я хоть в чем-то уверен. Честно тебе скажу. Эту деревушку можно долго оборонять…
   – О как…
   – Да вот так… Уж ты извини, что вышло таким макаром…
   Петр Фадеевич вздохнул. Налил из кувшина еще квасу. Осушил всю кружку. Крякнул от удовольствия.
   – Тут, Антоша, получается загвоздка. Да такая, что хоть караул кричи.
   – Я понимаю. – Михалыч смотрел в пол.
   – Не понимаешь, – твердо ответил Петр. – За этой штуковиной придут. Кто-нибудь, да придет. Так ведь.
   – Так…
   – И что я должен делать? Как староста я должен тебя из деревни гнать, с ребятами твоими. А как отец своей дочери? Да еще как дед… Ну, так ведь тут не один я такой, люди вокруг. Понимаешь? Тут, брат, все не так просто. Тут думать надо. Время-то у нас есть?
   – Есть… Наверное.
   Петр вздохнул.
   Помолчал.
   Остывающая баня поскрипывала, словно живая. Снаружи ветер гонял снежные облака, а тут было тепло, уютно и пахло летом. Сергею хотелось закрыть глаза да так и остаться тут, по возможности навсегда.
   – Что за бумажки-то? Важные? – наконец спросил Петр Фадеевич.
   – Из-за таких войны случаются, – глухо, закрыв лицо ладонями, ответил Михалыч. – Ты меня знаешь, Фадеич, я бы с ерундой и сам справился. Или выкинул бы… Или отдал, все одно кому. Но это… Это…
   – Оружие, что ль?
   – Даже хуже.
   – Что ж хуже?
   Михалыч отнял ладони от лица. Посмотрел грустно на тестя и ничего не ответил.

65.

   Капитан Зеленкин как раз готовился смениться с боевого дежурства, когда на пульте надсадно закрякала сирена.
   «Вот уж некстати!»
   Застучали клавиши, защелкали переключатели.
   – Дежурный, параметры цели! – рявкнул Зеленкин.
   – Товарищ капитан, – голос дежурного был растерян. – Цель не определена…
   – Дополнительное сканирование! Запрос по всем частотам. Прицеливание. Сообщи майору…
   Пауза. Мигание индикаторов. Гул вышедших на рабочий режим генераторов. Мерцание мониторов. Писк детектора.
   – Самолет. Принадлежность неопределенна. Заход через китайскую границу. Высота восемьдесят тысяч. На позывные не отвечает.
   – Патруль в воздух. Ракеты на цель.
   В помещение вошел майор.
   – Что случилось?
   – Самолет-нарушитель. Квадрат Б12. Параметры…
   – Чей?
   – Принято сообщение. Неисправность рулевого управления. Научный транспорт. Экспериментальная модель. Помехи сильные…