– Да, я поил тебя еловым отваром и прикладывал к животу сушеную травку...
– Не помню, – сказал Медвежонок.
– Еще бы! – вздохнул Ежик. – Ты всю зиму говорил, что ты – снежинка. Я так боялся, что ты растаешь к весне...
НЕОБЫКНОВЕННАЯ ВЕСНА
НЕОБЫКНОВЕННАЯ ВЕСНА
ВЕСЕЛАЯ СКАЗКА
ЧЕРНЫЙ ОМУТ
КАК ОСЛИК С МЕДВЕЖЕНКОМ ПОБЕДИЛИ ВОЛКА
СТАРИННАЯ ФРАНЦУЗКАЯ ПЕСЕНКА
КАК ОСЛИК ШИЛ ШУБУ
ПРАВДА МЫ БУДЕМ ВСЕГДА?
– Не помню, – сказал Медвежонок.
– Еще бы! – вздохнул Ежик. – Ты всю зиму говорил, что ты – снежинка. Я так боялся, что ты растаешь к весне...
НЕОБЫКНОВЕННАЯ ВЕСНА
– Если бы ко мне пришла Волчица и сказала: Ежику хочешь, я тебя сделаю волчонком?" – я бы ей сказал: Нет!" А ты?
– Я бы ей сказал: «Только попробуй!»
– А она бы сказала: «Соглашайся, Медвежонок, мы с тобой вместе будем есть лошадей!»
– А я бы ей сказал: «А кто будет Медвежонком?»
– А она бы сказала: «А Медвежонка не будет. Будет коричневый волчонок Топотун».
– А кто будет Медвежонком?!
– Я же тебе говорю, – сказал Ежик, – Медвежонка не будет: будет коричневый волчонок Топотун.
– Отойди! – рявкнул Медвежонок.
– Или я не знаю, что я с тобой сделаю.
– Так это же не я – это же Волчица, – сказал Ежик.
– Все равно! – сказал Медвежонок.
И заплакал.
НЕОБЫКНОВЕННАЯ ВЕСНА
Это была самая необыкновенная весна из всех, которые помнил Ежик.
Распустились деревья, зазеленела травка, и тысячи вымытых дождями птиц запели в лесу.
Все цвело.
Сначала цвели голубые подснежники. И пока они цвели. Ежику казалось, будто вокруг его дома – море, и что стоит ему сойти с крыльца – и он сразу утонет. И поэтому он целую неделю сидел на крыльце, пил чай и пел песенки.
Потом зацвели одуванчики. Они раскачивались на своих тоненьких ножках и были такие желтые, что, проснувшись однажды утром и выбежав на крыльцо. Ежик подумал, что он очутился в желтой-прежелтой Африке.
«Не может быть! – подумал тогда Ежик. – Ведь если бы это была Африка, я бы обязательно увидел Льва!»
И тут же юркнул в дом и захлопнул дверь, потому что прямо против крыльца сидел настоящий Лев. У него была зеленая грива и тоненький зеленый хвост.
– Что же это? – бормотал Ежик, разглядывая Льва через замочную скважину.
А потом догадался, что это старый пень выпустил зеленые побеги и расцвел за одну ночь.
– Все цветет! – выходя на крыльцо, запел Ежик.
И взял свою старую табуретку и поставил ее в чан с водой.
А когда на следующее утро проснулся, увидел, что его старая табуретка зацвела клейкими березовыми листочками
.
Распустились деревья, зазеленела травка, и тысячи вымытых дождями птиц запели в лесу.
Все цвело.
Сначала цвели голубые подснежники. И пока они цвели. Ежику казалось, будто вокруг его дома – море, и что стоит ему сойти с крыльца – и он сразу утонет. И поэтому он целую неделю сидел на крыльце, пил чай и пел песенки.
Потом зацвели одуванчики. Они раскачивались на своих тоненьких ножках и были такие желтые, что, проснувшись однажды утром и выбежав на крыльцо. Ежик подумал, что он очутился в желтой-прежелтой Африке.
«Не может быть! – подумал тогда Ежик. – Ведь если бы это была Африка, я бы обязательно увидел Льва!»
И тут же юркнул в дом и захлопнул дверь, потому что прямо против крыльца сидел настоящий Лев. У него была зеленая грива и тоненький зеленый хвост.
– Что же это? – бормотал Ежик, разглядывая Льва через замочную скважину.
А потом догадался, что это старый пень выпустил зеленые побеги и расцвел за одну ночь.
– Все цветет! – выходя на крыльцо, запел Ежик.
И взял свою старую табуретку и поставил ее в чан с водой.
А когда на следующее утро проснулся, увидел, что его старая табуретка зацвела клейкими березовыми листочками
.
ВЕСЕЛАЯ СКАЗКА
Однажды Ослик возвращался домой ночью. Светила луна, и равнина была вся в туманен а звезды опустились так низко, что при каждом шаге вздрагивали и звенели у него на ушах, как бубенчики.
Было так хорошо, что Ослик запел грустную песню.
– Передай кольцо, – тянул Ослик, – а-а-бручаль-ное...
А луна спустилась совсем низко, и звезды расстелились прямо по траве и теперь звенели уже под копытцами.
"Ай, как хорошо – думал Ослик. – Вот я иду... Вот луна светит... Неужели в такую ночь не спит Волк?
Волк, конечно, не спал. Он сидел на холме за осликовым домом и думал: «Задерживается где-то мой серый брат Ослик...»
Когда луна, как клоун, выскочила на самую верхушку неба, Ослик запел:
И когда я умру,
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли.
Он подходил к дому и теперь уже не сомневался, что Волк не спит, что он где-то поблизости и что между ними сегодня произойдет разговор .
– Ты устал? – спросил Волк.
– Да, немного.
– Ну, отдохни. Усталое ослиное мясо не так вкусно.
Ослик опустил голову, и звезды, как бубенчики, зазвенели на кончиках его ушей.
«Бейте в луну, как в бубен, – думал про себя Ослик, – крушите волков копытом, и тогда ваши уши, как папоротники, останутся на земле .»
– Ты уже отдохнул? – спросил Волк.
– У меня что-то затекла нога – сказал Ослик.
– Надо растереть– сказал Волк.
– Затекшее ослиное мясо не так вкусно.
Он подошел к Ослику и стал растирать лапами его заднюю ногу.
– Только не вздумай брыкаться – сказал Волк. – Не в этот раз, так в следующий но я тебя все равно съем.
«Бейте в луну, как в бубен, – вспомнил Ослик. – Крушите волков копытом!..» Но не ударил, нет, а просто засмеялся. И все звезды на небе тихо рассмеялись вместе с ним.
– Ты чего смеешься? – спросил Волк.
– Мне щекотно, – сказал Ослик.
– Ну, потерпи немножко, – сказал Волк. – Как твоя нога?
– Как деревянная!
– Сколько тебе лет?! – спросил Волк, продолжая работать лапами.
– 365 250 дней.
Волк задумался.
– Это много или мало? – наконец спросил он.
– Это около миллиона, – сказал Ослик.
– И все ослы такие старые?
– В нашем перелеске – да!
Волк обошел Ослика и посмотрел ему в глаза.
– А в других перелесках?
– В других, думаю, помоложе, – сказал Ослик.
– На сколько?
– На 18 262 с половиной дня!
– Хм! – сказал Волк.И ушел по белой равнине, заметая, как дворник, звезды хвостом.
И когда я умру-,
мурлыкал, ложась спать, Ослик, -
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли!
Было так хорошо, что Ослик запел грустную песню.
– Передай кольцо, – тянул Ослик, – а-а-бручаль-ное...
А луна спустилась совсем низко, и звезды расстелились прямо по траве и теперь звенели уже под копытцами.
"Ай, как хорошо – думал Ослик. – Вот я иду... Вот луна светит... Неужели в такую ночь не спит Волк?
Волк, конечно, не спал. Он сидел на холме за осликовым домом и думал: «Задерживается где-то мой серый брат Ослик...»
Когда луна, как клоун, выскочила на самую верхушку неба, Ослик запел:
И когда я умру,
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли.
Он подходил к дому и теперь уже не сомневался, что Волк не спит, что он где-то поблизости и что между ними сегодня произойдет разговор .
– Ты устал? – спросил Волк.
– Да, немного.
– Ну, отдохни. Усталое ослиное мясо не так вкусно.
Ослик опустил голову, и звезды, как бубенчики, зазвенели на кончиках его ушей.
«Бейте в луну, как в бубен, – думал про себя Ослик, – крушите волков копытом, и тогда ваши уши, как папоротники, останутся на земле .»
– Ты уже отдохнул? – спросил Волк.
– У меня что-то затекла нога – сказал Ослик.
– Надо растереть– сказал Волк.
– Затекшее ослиное мясо не так вкусно.
Он подошел к Ослику и стал растирать лапами его заднюю ногу.
– Только не вздумай брыкаться – сказал Волк. – Не в этот раз, так в следующий но я тебя все равно съем.
«Бейте в луну, как в бубен, – вспомнил Ослик. – Крушите волков копытом!..» Но не ударил, нет, а просто засмеялся. И все звезды на небе тихо рассмеялись вместе с ним.
– Ты чего смеешься? – спросил Волк.
– Мне щекотно, – сказал Ослик.
– Ну, потерпи немножко, – сказал Волк. – Как твоя нога?
– Как деревянная!
– Сколько тебе лет?! – спросил Волк, продолжая работать лапами.
– 365 250 дней.
Волк задумался.
– Это много или мало? – наконец спросил он.
– Это около миллиона, – сказал Ослик.
– И все ослы такие старые?
– В нашем перелеске – да!
Волк обошел Ослика и посмотрел ему в глаза.
– А в других перелесках?
– В других, думаю, помоложе, – сказал Ослик.
– На сколько?
– На 18 262 с половиной дня!
– Хм! – сказал Волк.И ушел по белой равнине, заметая, как дворник, звезды хвостом.
И когда я умру-,
мурлыкал, ложась спать, Ослик, -
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли!
ЧЕРНЫЙ ОМУТ
Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, – боялся.
Пришел Заяц к Черному Омуту.
– Черный Омут, – говорит, – я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!
– Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь. А ты лучше иди и не бойся!
– Как это? – удивился Заяц.
– А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди – и не бойся!
Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.
– Вот кого я сейчас съем! – обрадовался Волк.
А Заяц идет себе, посвистывает.
– Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? – крикнул Волк.
– А что мне тебя бояться? – говорит Заяц. – Я у Черного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.
– А-а-а!.. – разулыбалась Лиса. – Парная зайчатинка топает! Иди– ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошел, даже головы не повернул.
– Я у Черного Омута, – говорит, – был, серого Волка не испугался, – уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..
Свечерело.
Сидит Заяц на деньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.
– Сидишь? – спросил Филин.
– Сижу! – сказал Заяц.
– Не боишься сидеть?
– Боялся бы – не сидел.
– А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
– Я у Черного Омута был серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошел – не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
– Ты уходи из нашего леса, Заяц, – подумав, сказал Филин. – Глядя на тебя, все зайцы такими станут.
– Не станут, – сказал Заяц, – все-то...
Пришла осень. Листья сыплются...
Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает:
"Волка серого не боюсь. Лисы красной – ни капельки. Филина мохноногого – и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются – страшно мне... "
Пришел к Черном Омуту, спросил:
– Почему, когда листья сыплются, страшно мне?
– Это не листья сыплются – это время шуршит, – сказал Черный Омут, – а мы – слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.
Пришел Заяц к Черному Омуту.
– Черный Омут, – говорит, – я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!
– Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь. А ты лучше иди и не бойся!
– Как это? – удивился Заяц.
– А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди – и не бойся!
Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.
– Вот кого я сейчас съем! – обрадовался Волк.
А Заяц идет себе, посвистывает.
– Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? – крикнул Волк.
– А что мне тебя бояться? – говорит Заяц. – Я у Черного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.
– А-а-а!.. – разулыбалась Лиса. – Парная зайчатинка топает! Иди– ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошел, даже головы не повернул.
– Я у Черного Омута, – говорит, – был, серого Волка не испугался, – уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..
Свечерело.
Сидит Заяц на деньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.
– Сидишь? – спросил Филин.
– Сижу! – сказал Заяц.
– Не боишься сидеть?
– Боялся бы – не сидел.
– А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
– Я у Черного Омута был серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошел – не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
– Ты уходи из нашего леса, Заяц, – подумав, сказал Филин. – Глядя на тебя, все зайцы такими станут.
– Не станут, – сказал Заяц, – все-то...
Пришла осень. Листья сыплются...
Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает:
"Волка серого не боюсь. Лисы красной – ни капельки. Филина мохноногого – и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются – страшно мне... "
Пришел к Черном Омуту, спросил:
– Почему, когда листья сыплются, страшно мне?
– Это не листья сыплются – это время шуршит, – сказал Черный Омут, – а мы – слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.
КАК ОСЛИК С МЕДВЕЖЕНКОМ ПОБЕДИЛИ ВОЛКА
Когда Ослик с Медвежонком пришли на войну, они стали думать, кто из них будет главным?
– Ты, – сказал Ослик.
– Нет, – сказал Медвежонок. – Ты!
– Почему я? – удивился Ослик. – У тебя клыки, ты будешь грызть врага. . .
– И у тебя уши: ты услышишь, когда он придет.
– Кто?
– Волк.
– Но ведь тогда надо будет бежать, – сказал Ослик.
– Что ты! Как раз тогда начнется война, и мы пойдем в атаку.
– Куда?
– В атаку. «Ура!» «Вперед!» В атаку.
– А-а-а... – сказал Ослик и присел на пенек. У него очень болели уши, связанные под подбородком.
– А почему вперед? – подумав, спросил он. – Разве нельзя сбоку?
– Сбоку – лучше, но вперед – вернее!
– И когда ты на него налетишь, ты его укусишь, а я его ударю ногой.
– Правильно, – сказал Медвежонок, удобнее устраиваясь на травке.
– А он укусит тебя– продолжал Ослик, – а я его снова ударю ногой. . .
– Нет. Укусит он тебя. А я его убью.
– Но если он меня укусит, он тоже меня убьет.
– Пустяки! Я его убью раньше, чем ты умрешь.
– Но я не хочу умирать! – сказал Ослик.
– Волк тоже не хочет, – сказал Медвежонок и сел.
– Ты думаешь? – Ну конечно! Давай спать.
Они уснули на лесной опушке, а в это время Волк думал так: «Если они налетят на меня спереди – я укушу Медвежонка, а Ослика лягну ногой; если же сбоку, то наоборот: Ослика я укушу, а Медвежонка ляг– ну. А лучше бы укусить их обоих сразу?»
Он уснул под елкой в десяти шагах от лесной опушки...
Когда взошла луна. Ослик проснулся и разбудил Медвежонка.
– Волк спит под елкой, – сказал он.
– Откуда ты знаешь?
– Я слышу.
– А о чем он думает?
– Ни о чем, он спит.
– А-а-а... – сказал Медвежонок. – Тогда нападем на него сзади.
В это время Волк проснулся и подумал: «Вот я сплю, а на меня могут напасть сзади».
И повернулся к елке хвостом.
– Спит? – спросил Медвежонок.
Ослик кивнул, и они стали крадучись подходить к Волку.
«Медвежонок укусит его, а я стукну по голове, – твердил Ослик. – Медвежонок укусит, а я стукну».
– Я укушу, – шепнул Медвежонок, – а ты стукнешь!
– Угу!
И они бок о бок подошли к Волку.
– Давай! – шепнул Ослик.
– Ты первый, ты должен его оглушить.
– Зачем? Он и так спит.
– Но он проснется, когда я его укушу.
– Вот тогда я его и стукну.
– Нет, – сказал Медвежонок. – Ты главный – ты должен первый.
Ослик осторожно стукнул Волка по голове. Волк заворочался и повернулся на другой бок.
– Ну вот и убили, – сказал Ослик.
– Действительно...
– А зачем?..
– Если б не мы его, так он бы нас!
– Ты думаешь?
– Ну конечное – сказал Медвежонок, – он бы непременно нас съел.
– А если б не съел?
– А что бы он с тобой делал?
– Не знаю– сказал Ослик.
Они возвращались с войны в предрассветных сумерках когда большая лесная роса лизала им ноги.
«А Волк лежит под елкой– думал Ослик, – совсем убитый».
– Зачем? – сказал он. – Лучше бы сидеть дома.
– Ты же на войне, – сказал Медвежонок...
– Ты, – сказал Ослик.
– Нет, – сказал Медвежонок. – Ты!
– Почему я? – удивился Ослик. – У тебя клыки, ты будешь грызть врага. . .
– И у тебя уши: ты услышишь, когда он придет.
– Кто?
– Волк.
– Но ведь тогда надо будет бежать, – сказал Ослик.
– Что ты! Как раз тогда начнется война, и мы пойдем в атаку.
– Куда?
– В атаку. «Ура!» «Вперед!» В атаку.
– А-а-а... – сказал Ослик и присел на пенек. У него очень болели уши, связанные под подбородком.
– А почему вперед? – подумав, спросил он. – Разве нельзя сбоку?
– Сбоку – лучше, но вперед – вернее!
– И когда ты на него налетишь, ты его укусишь, а я его ударю ногой.
– Правильно, – сказал Медвежонок, удобнее устраиваясь на травке.
– А он укусит тебя– продолжал Ослик, – а я его снова ударю ногой. . .
– Нет. Укусит он тебя. А я его убью.
– Но если он меня укусит, он тоже меня убьет.
– Пустяки! Я его убью раньше, чем ты умрешь.
– Но я не хочу умирать! – сказал Ослик.
– Волк тоже не хочет, – сказал Медвежонок и сел.
– Ты думаешь? – Ну конечно! Давай спать.
Они уснули на лесной опушке, а в это время Волк думал так: «Если они налетят на меня спереди – я укушу Медвежонка, а Ослика лягну ногой; если же сбоку, то наоборот: Ослика я укушу, а Медвежонка ляг– ну. А лучше бы укусить их обоих сразу?»
Он уснул под елкой в десяти шагах от лесной опушки...
Когда взошла луна. Ослик проснулся и разбудил Медвежонка.
– Волк спит под елкой, – сказал он.
– Откуда ты знаешь?
– Я слышу.
– А о чем он думает?
– Ни о чем, он спит.
– А-а-а... – сказал Медвежонок. – Тогда нападем на него сзади.
В это время Волк проснулся и подумал: «Вот я сплю, а на меня могут напасть сзади».
И повернулся к елке хвостом.
– Спит? – спросил Медвежонок.
Ослик кивнул, и они стали крадучись подходить к Волку.
«Медвежонок укусит его, а я стукну по голове, – твердил Ослик. – Медвежонок укусит, а я стукну».
– Я укушу, – шепнул Медвежонок, – а ты стукнешь!
– Угу!
И они бок о бок подошли к Волку.
– Давай! – шепнул Ослик.
– Ты первый, ты должен его оглушить.
– Зачем? Он и так спит.
– Но он проснется, когда я его укушу.
– Вот тогда я его и стукну.
– Нет, – сказал Медвежонок. – Ты главный – ты должен первый.
Ослик осторожно стукнул Волка по голове. Волк заворочался и повернулся на другой бок.
– Ну вот и убили, – сказал Ослик.
– Действительно...
– А зачем?..
– Если б не мы его, так он бы нас!
– Ты думаешь?
– Ну конечное – сказал Медвежонок, – он бы непременно нас съел.
– А если б не съел?
– А что бы он с тобой делал?
– Не знаю– сказал Ослик.
Они возвращались с войны в предрассветных сумерках когда большая лесная роса лизала им ноги.
«А Волк лежит под елкой– думал Ослик, – совсем убитый».
– Зачем? – сказал он. – Лучше бы сидеть дома.
– Ты же на войне, – сказал Медвежонок...
СТАРИННАЯ ФРАНЦУЗКАЯ ПЕСЕНКА
Лесная полянам как парным молоком, была до краев залита лунным светом. Возле луны, как гнилушки возле старого пня, шевелились звезды.
Заяц сидел посреди поляны и был совсем голубой.
Заяц играл на свирели старинную французскую песенку.
«Ля-ля! Ля-ля!» – мурлыкала свирель. И старый облезлый Филин улыбался.
Филину было сто лет, а может, больше, но теперь он вспоминал разные страны и улыбался.
«Как это было давно, – думал Филин. – Так же светила луна, так же сидел посреди поляны Заяц, так же осыпались звезды и играла свирель. Потом поднялся туман. Заяц исчез, а свирель играла...»
«Играй, играй, свирель! – думал Филин. – Я бы съел твоего Зайца, но у меня осыпались перья... И потом – все равно придет другой Заяц, сядет посреди поляны и заиграет на скрипке».
Так думал Филин, живший в молодости во Франции, убивший пол– торы тысячи зайцев и составивший лучшую в мире коллекцию заячьих свирелей, скрипок и барабанов.
"И кто их тянет за уши? – снова подумал о зайцах Филин. – Кто их вытягивает на открытые лунные поляны, кто их заставляет ночи не спать – репетировать, чтобы потом пять минут играть среди лесной тишины? . . "
«Ля-ля! Лю-лю!» – пела свирель. И Заяц поголубел до того, что у него стали прозрачными уши. Ему было так хорошо, что он весь хотел стать прозрачным, как лунный свет; чтобы его совсем не было; чтобы была одна луна, играющая на свирели.
«Однако, – думал Филин, – этого Зайца не скоро съедят. Я его почти не вижу. Знать, много он репетировала коль может так уйти в свирель, что из нее торчат одни его уши. Знать...»
Филин прикрыл глаза, а когда через мгновение открыл их. Зайца уже не было.
Тысячи лунных зайцев скакали но поляне и у каждого из них в прозрачной лапе была свирель, скрипка или барабан из коллекции Филина.
«Ля-ля! Ля-ля!»
« Пи-пи-пи-пи !»
«Бам-бам!» – пели свирели и скрипки и бил барабан.
И каждый прозрачный Заяц на своем прозрачном инструменте играл старому Филину старинную французскую песенку.
Заяц сидел посреди поляны и был совсем голубой.
Заяц играл на свирели старинную французскую песенку.
«Ля-ля! Ля-ля!» – мурлыкала свирель. И старый облезлый Филин улыбался.
Филину было сто лет, а может, больше, но теперь он вспоминал разные страны и улыбался.
«Как это было давно, – думал Филин. – Так же светила луна, так же сидел посреди поляны Заяц, так же осыпались звезды и играла свирель. Потом поднялся туман. Заяц исчез, а свирель играла...»
«Играй, играй, свирель! – думал Филин. – Я бы съел твоего Зайца, но у меня осыпались перья... И потом – все равно придет другой Заяц, сядет посреди поляны и заиграет на скрипке».
Так думал Филин, живший в молодости во Франции, убивший пол– торы тысячи зайцев и составивший лучшую в мире коллекцию заячьих свирелей, скрипок и барабанов.
"И кто их тянет за уши? – снова подумал о зайцах Филин. – Кто их вытягивает на открытые лунные поляны, кто их заставляет ночи не спать – репетировать, чтобы потом пять минут играть среди лесной тишины? . . "
«Ля-ля! Лю-лю!» – пела свирель. И Заяц поголубел до того, что у него стали прозрачными уши. Ему было так хорошо, что он весь хотел стать прозрачным, как лунный свет; чтобы его совсем не было; чтобы была одна луна, играющая на свирели.
«Однако, – думал Филин, – этого Зайца не скоро съедят. Я его почти не вижу. Знать, много он репетировала коль может так уйти в свирель, что из нее торчат одни его уши. Знать...»
Филин прикрыл глаза, а когда через мгновение открыл их. Зайца уже не было.
Тысячи лунных зайцев скакали но поляне и у каждого из них в прозрачной лапе была свирель, скрипка или барабан из коллекции Филина.
«Ля-ля! Ля-ля!»
« Пи-пи-пи-пи !»
«Бам-бам!» – пели свирели и скрипки и бил барабан.
И каждый прозрачный Заяц на своем прозрачном инструменте играл старому Филину старинную французскую песенку.
КАК ОСЛИК ШИЛ ШУБУ
Когда подошла зима. Ослик решил сшить себе шубу.
«Это будет чудесная шуба, – думал он, – теплая и пушистая. Она должна быть легкой, но обязательно с четырьмя карманами: в карманах я буду греть копыта. Воротник должен быть широкий, как шаль: я буду заправлять за него уши. Когда у меня будет шуба, я войду в лес, и никто меня не узнает. „Кто это, – крикнет Ворона, – такой лохматый?“» – «Это Изюбрь!» – скажет Белка. «Это ПТИ-ПТИ-АУРАНГ!» – скажет Филин. «Это мой друг Ослик!»" – крикнет Медвежонок, и засмеется, и весь покувыркается в снегу, и тоже станет непохожим; а я его назову УУР-РУ-ОНГОМ, и все не поверят, кроме нас с ним...
Хорошо бы сшить шубу не из меха, а из ничего. Чтобы она была ничья: ни бобровая, ни соболья, ни беличья – просто шуба. И тогда я буду греться в ничьей шубе, и никто не будет ходить голым. А Волк скажет: «У кого ничья шуба – тот ничей»". И никто не будет говорить, что я Ослик: я буду – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ. Тогда ко мне при– дет Лис и скажет: «Послушай, НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ, а ты кто?» – «Никто»"– «А в чьей ты шубе?» – «В ничьей». – «Тогда ты – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ», – скажет Лис. А я посмеюсь, потому что я-то буду знать, что я Ослик.
А когда придет весна, я пойду на Север. А когда и на Север придет весна, я пойду на Северный полюс – там-то никогда не бывает весны...
Надо сшить шубу из облаков. А звездочки взять вместо пуговиц. А там, где темно между облаками, будут карманы. И когда я туда буду класть копыта, я буду лететь, а в теплую погоду ходить по земле.
Хорошо бы такую шубу сшить прямо сейчас же, вот прямо сейчас. Влезть на сосну и положить копыта в карманы. И полететь... А потом, может быть, пойти по земле... Вот прямо на эту сосну".
И Ослик полез на старую сосну, и влез на самую верхушку, и сложил копыта в карманы, и полетел...
И сразу стал – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ.
«Это будет чудесная шуба, – думал он, – теплая и пушистая. Она должна быть легкой, но обязательно с четырьмя карманами: в карманах я буду греть копыта. Воротник должен быть широкий, как шаль: я буду заправлять за него уши. Когда у меня будет шуба, я войду в лес, и никто меня не узнает. „Кто это, – крикнет Ворона, – такой лохматый?“» – «Это Изюбрь!» – скажет Белка. «Это ПТИ-ПТИ-АУРАНГ!» – скажет Филин. «Это мой друг Ослик!»" – крикнет Медвежонок, и засмеется, и весь покувыркается в снегу, и тоже станет непохожим; а я его назову УУР-РУ-ОНГОМ, и все не поверят, кроме нас с ним...
Хорошо бы сшить шубу не из меха, а из ничего. Чтобы она была ничья: ни бобровая, ни соболья, ни беличья – просто шуба. И тогда я буду греться в ничьей шубе, и никто не будет ходить голым. А Волк скажет: «У кого ничья шуба – тот ничей»". И никто не будет говорить, что я Ослик: я буду – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ. Тогда ко мне при– дет Лис и скажет: «Послушай, НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ, а ты кто?» – «Никто»"– «А в чьей ты шубе?» – «В ничьей». – «Тогда ты – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ», – скажет Лис. А я посмеюсь, потому что я-то буду знать, что я Ослик.
А когда придет весна, я пойду на Север. А когда и на Север придет весна, я пойду на Северный полюс – там-то никогда не бывает весны...
Надо сшить шубу из облаков. А звездочки взять вместо пуговиц. А там, где темно между облаками, будут карманы. И когда я туда буду класть копыта, я буду лететь, а в теплую погоду ходить по земле.
Хорошо бы такую шубу сшить прямо сейчас же, вот прямо сейчас. Влезть на сосну и положить копыта в карманы. И полететь... А потом, может быть, пойти по земле... Вот прямо на эту сосну".
И Ослик полез на старую сосну, и влез на самую верхушку, и сложил копыта в карманы, и полетел...
И сразу стал – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ.
ПРАВДА МЫ БУДЕМ ВСЕГДА?
"Неужели все так быстро кончается? – подумал Ослик. – Неужели кончится лето умрет Медвежонок и наступит зима? Почему это не может быть вечно: я, лето и Медвежонок?
Лето умрет раньше всех, лето уже умирает. Лето во что-то верит. поэтому умирает так смело. Лету нисколько себя не жаль – оно что-то знает. Оно знает что оно будет снова! Оно умрет совсем ненадолго, а по– том снова родится. И снова умрет... Оно привыкло. Хорошо, если бы я привык умирать и рождаться. Как это грустно и как весело!.."
Медвежонок зашуршал опавшей листвой.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– Я?.. Лежи, лежи, – сказал Ослик.
Теперь он стал вспоминать, как они встретились, как под проливным дождем пробежали весь лес, как сели отдохнуть и как Медвежонок тогда сказал:
– Правда, мы будем всегда?
– Правда.
– Правда, мы никогда не расстанемся?
– Конечно.
– Правда, никогда не будет так, чтобы нам надо было расставаться?
– Так не может быть!
А теперь Медвежонок лежал на опавших листьях с перевязанной головой, и кровь выступила на повязке.
«Как же это так? – думал Ослик. – Как же это так, что какой-то дуб разбил Медвежонку голову? Как же это так, что он упал именно тог– да, когда мы проходили под ним?..»
Прилетел Аист.
– Лучше?.. – спросил он.
Ослик покачал головой.
– Как грустно! – вздохнул Аист и погладил Медвежонка крылом.
Ослик снова задумался. Теперь он думал о том как похоронить Медвежонка, чтобы он вернулся, как лето. «Я похороню его на высокой– высокой горе, – решил он, – так, чтобы вокруг было много солнца, а внизу текла речка. Я буду поливать его свежей водой и каждый день разрыхлять землю. И тогда он вырастет. А если я умру, он будет делать то же самое, – и мы не умрем никогда...»
– Послушай, – сказал он Медвежонку, – ты не бойся. Ты весной вырастешь снова.
– Как деревце?
– Да. Я тебя буду каждый день поливать. И разрыхлять землю.
– А ты не забудешь?
– Что ты!
– Не забудь, – попросил Медвежонок.
Он лежал с закрытыми глазами, и если бы чуть-чуть не вздрагивали ноздри, можно было бы подумать, что он совсем умер.
Теперь Ослик не боялся. Он знал: похоронить – это значит посадить, как деревце.
– С тобой и поразговаривать нельзя, – сказал Ежик.
Медвежонок молчал.
– Что ж ты молчишь?
Медвежонок не ответил.
Он сидел на крылечке и горько плакал.
– Глупый ты: мы же с тобойбеседуем, – сказал Ежик.
– А кто будет Медвежонком? – всхлипывая, спросил Медвежонок.
Лето умрет раньше всех, лето уже умирает. Лето во что-то верит. поэтому умирает так смело. Лету нисколько себя не жаль – оно что-то знает. Оно знает что оно будет снова! Оно умрет совсем ненадолго, а по– том снова родится. И снова умрет... Оно привыкло. Хорошо, если бы я привык умирать и рождаться. Как это грустно и как весело!.."
Медвежонок зашуршал опавшей листвой.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– Я?.. Лежи, лежи, – сказал Ослик.
Теперь он стал вспоминать, как они встретились, как под проливным дождем пробежали весь лес, как сели отдохнуть и как Медвежонок тогда сказал:
– Правда, мы будем всегда?
– Правда.
– Правда, мы никогда не расстанемся?
– Конечно.
– Правда, никогда не будет так, чтобы нам надо было расставаться?
– Так не может быть!
А теперь Медвежонок лежал на опавших листьях с перевязанной головой, и кровь выступила на повязке.
«Как же это так? – думал Ослик. – Как же это так, что какой-то дуб разбил Медвежонку голову? Как же это так, что он упал именно тог– да, когда мы проходили под ним?..»
Прилетел Аист.
– Лучше?.. – спросил он.
Ослик покачал головой.
– Как грустно! – вздохнул Аист и погладил Медвежонка крылом.
Ослик снова задумался. Теперь он думал о том как похоронить Медвежонка, чтобы он вернулся, как лето. «Я похороню его на высокой– высокой горе, – решил он, – так, чтобы вокруг было много солнца, а внизу текла речка. Я буду поливать его свежей водой и каждый день разрыхлять землю. И тогда он вырастет. А если я умру, он будет делать то же самое, – и мы не умрем никогда...»
– Послушай, – сказал он Медвежонку, – ты не бойся. Ты весной вырастешь снова.
– Как деревце?
– Да. Я тебя буду каждый день поливать. И разрыхлять землю.
– А ты не забудешь?
– Что ты!
– Не забудь, – попросил Медвежонок.
Он лежал с закрытыми глазами, и если бы чуть-чуть не вздрагивали ноздри, можно было бы подумать, что он совсем умер.
Теперь Ослик не боялся. Он знал: похоронить – это значит посадить, как деревце.
– С тобой и поразговаривать нельзя, – сказал Ежик.
Медвежонок молчал.
– Что ж ты молчишь?
Медвежонок не ответил.
Он сидел на крылечке и горько плакал.
– Глупый ты: мы же с тобойбеседуем, – сказал Ежик.
– А кто будет Медвежонком? – всхлипывая, спросил Медвежонок.