Козлов Сергей Григорьевич. Всё-всё-всё о Ёжике

   Когда солнце разбудило Поросёнка, Ворона не было.
   И Поросёнку не нужны стали ни слоны, ни обезьяны, ни кокосовые орехи: он целыми днями ждал вечера, чтобы поговорить со своей звездой.
   — Как тебе там, на звезде, Ворон? — спрашивал Поросёнок.
   — Хорошо, — отвечал Ворон.
   — Ты видишь меня?
   — Вижу.
   — А ты не можешь спуститься ко мне?
   — Могу. Но тогда упадёт звезда.
   — Нет-нет, не падай! — говорил Поросёнок. И каждый день ждал вечера, ждал звезду.
   Так и жил Поросёнок в Индии, с самого утра ожидая ночи, но однажды к нему пришёл важный Петух.
   — Ко-ко-ко! — по-индийски сказал Петух. — Я пришёл пригласить вас в гости.
   — К кому?
   — К самой главной змее.
   — Я не люблю змей, — сказал Поросёнок.
   — Но это — Индийский Питон! — торжественно сказал Петух. — Он очень любит розовых поросят!
   — Спасибо, — сказал Поросёнок. — Можно я приду завтра?
   А ночью нашёл в небе свою звезду и сказал:
   — Ворон-Ворон, помоги мне!
   И сразу же очутился у себя дома в осеннем лесу у прогоревшей печки.
   Печка сверкала угольками, как чёрная индийская ночь, и Поросёнку вдруг показалось, что один уголёк точь-в-точь похож на его звезду.
   — Ворон-Ворон… — прошептал Поросёнок.
   — Что? — Спросил Ворон голосом Медвежонка. — Проснулся? Ну ты и спал!..
   А Поросёнок потрогал ножкой пятачок и стал думать, приснилось ему всё это или так и было на самом деле.

Осенний Поросёнок

   Дышалось легко и радостно. Осень стояла просторная, светлая, и вокруг было много земли.
   Поросёнок выбежал на поляну и зашуршал ножками в опавшей листве. Это было очень весело — вот так бегать и шуршать, а потом остановиться и слушать.
   Тоненько-тоненько свистел в голых кустах ветер, шевелилась трава, но лучше всего, конечно, было шуршать листьями.
   Выбежал Заяц.
   — Привет, Поросёнок!
   — Привет!
   — Ты чего делаешь?
   — Шуршу, — сказал Поросёнок. И побежал.
   — Давай пошуршим вместе, — сказал Заяц, догнав Поросёнка.
   И они целых полчаса бегали по поляне, шурша палой листвой.
   — Ты как сюда попал? — спросил Заяц, когда они, нашуршавшись, сели.
   — Убежал из дому, — сказал Поросёнок. — А что?
   — Я так и подумал, что ты нездешний, — сказал Заяц. — Ёжика знаешь?
   — Нет.
   — А Медвежонка?
   — И Медвежонка.
   — И Зяблика не знаешь?
   — Не знаю, — сказал Поросёнок.
   — Приходи сумерничать, — сказал Заяц. И убежал.
   Поросёнок посидел ещё немного один, потом сгрёб опавшие листья в кучу, забрался на самый верх и лёг.
   Ему было мягко и хорошо.
   Выглянуло солнце, ветерок разогнал облака, чистым золотом загорелись огромные листья клёна, а Поросёнок всё лежал на куче опавшей листвы, глядел по сторонам и думал.
   О чём думал Поросёнок, он и сам бы не мог сказать; а думал он обо всём сразу и ни о чём в отдельности.
   «Вот листья сыплются, — думал Поросёнок, — деревья голенькие, а наверху — небо, а ёлка ещё зеленей стала, и рыжие грибы лисички — как гвоздики во мху».
   Широко и покойно шумел лес, качались ветви; будто хромая, проковыляла в пустом воздухе бабочка, а Поросёнок всё глядел и глядел, слушал и слушал, и никуда ему не хотелось идти, ничего не хотелось делать, ни с кем говорить.
   «Ну что я буду сумерничать с Зайцем? — думал Поросёнок. — С Зайцем хорошо побегать, пошуршать, но в сумерках, в сумерках лучше быть одному, сидеть и глядеть, как загораются звёзды».
   — Лежишь? — выскочил на поляну Заяц.
   Поросёнок кивнул.
   — Придёшь? — крикнул Заяц.
   — Угу, — сказал Поросёнок.
   Но в душе он уже твёрдо знал, что никуда, ни к кому сегодня вечером не пойдёт.

Одуванчик и Хрюк

   Однажды поросёнок Хрюк влез на крышу и провалился в печную трубу. Хорошо, что ещё печка не топилась!
   Выскочил он из печки и помчался во двор — сам чёрный-чёрный.
   — Эй! — крикнул ему Одуванчик. — Ты чего такой чёрный?
   — Я? — сказал Хрюк. — Я совсем не чёрный.
   — Нет, чёрный, — сказал Одуванчик. — Интересно мне тебя обманывать!
   — Почему ты так думаешь, братец? — спросил Хрюк.
   — Я вижу! — сказал Одуванчик.
   — Ты мой друг, ты умный Одуванчик. Откуда ты взял, что я чёрный?
   — Ночью я бы тебя не увидел.
   — Ночью никого не видно, — сказал Хрюк.
   — Нет, видно. Я ночью б е л е ю. Когда я потерялся, мама сказала: «Вон одуванчик белеет у сарая!» Это был я. А если бы ты потерялся, тебя бы никто не нашёл. Ты же не можешь белеть, если ты — чёрный!
   — Я встану на камень, — сказал Хрюк, — а ты ляг на землю и посмотри на меня снизу. Вот так. Какого я цвета?
   — Чёрный, — сказал Одуванчик.
   — А теперь ты встань на камень, а я лягу в грязь… Ну, как?
   — Тебя не видно.
   — Как не видно? — возмутился Хрюк. — Я же тебя вижу!
   — А тебя не видно. Грязь чёрная, и ты чёрный. Тебя совсем не видно!
   — А откуда ты знаешь, что я есть?
   — Я догадываюсь, — сказал Одуванчик.
   — Вот посмотри, я сейчас пошевелю хвостиком. Видишь?
   — Нет.
   — А сейчас?
   — Ничего не вижу.
   — Значит я невидимый… — сказал Хрюк. — Это очень интересно!
   — Теперь ты веришь, что ты чёрный?
   — Да, — сказал Хрюк. — Если ты меня не видишь, значит я чёрный.
   — Что же теперь делать? — вздохнул Одуванчик. — Всех позовут обедать, а тебя не заметят.
   — Но ты же знаешь, что я есть!
   — Мне могут не поверить, — сказал Одуванчик.
   — Но ты же скажешь, что я чёрный, что меня не видно, но что я всё-таки есть.
   — Как же ты есть, если тебя не видно?
   — Вот я! — крикнул Хрюк. — Скажи им всем, что я тоже хочу обедать!
   — Я скажу, — пообещал Одуванчик. — А ты на всякий случай встань на камень.
   В это время во двор вышла мама-свинья и увидела Хрюка, стоящего на камне.
   — Вымойся как следует в бочке, — сказала она, — и пойдём обедать.
   Хрюк молчал.
   — Ты чего молчишь? — спросила мама-свинья.
   Хрюк смотрел на маму-свинью и думал:
   «Видит она меня или не видит? Наверное, не видит!» — решил он и продолжал молчать.
   — Он есть, — сказал Одуванчик. — Вон он стоит. Он тоже хочет обедать.
   — Я вижу, — сказала мама-свинья. — Вон он стоит на камне.
   «Я стою на камне, — думал Хрюк, — но они всё равно меня не видят».
   — Я хочу обедать! — сказал он.
   — Мойся в бочке, и пойдём обедать, — сказала мама-свинья.
   — Он же невидимый, — сказал Одуванчик. — Как же он может мыться в бочке?
   — А вы меня видите? — спросил Хрюк.
   — Вижу, — сказала мама-свинья.
   — Вижу, — сказал Одуванчик.
   — Зачем же мне мыться в бочке, если вы меня видите? — спросил Хрюк.
   — Нет, не вижу, — сказал Одуванчик.
   — Как же ты его не видишь, Одуванчик? — удивилась мама-свинья. — Вон он стоит на камне!
   — Я вижу, что он стоит на камне, — сказал Одуванчик. — Но он же невидимый.
   «Конечно, они меня не видят», — решил Хрюк.
   — Я хочу обедать! — ещё раз жалобно сказал он.
   Мама-свинья подошла к Хрюку, взяла его под мышку и отнесла к бочке.
   — Ух! — сказала Бочка. — Никогда не видела такого чёрного поросёнка!
   — Буль-буль! — булькнула вода. — Никогда не встречала такого грязнули!
   А Хрюк тёрся, мылся, хрюкал, скоблился, отфыркивался и наконец вылез из бочки совсем розовый.
   — Теперь меня хорошо видно? — спросил он.
   — Очень! — сказал Одуванчик. — Тебя никогда не было так хорошо видно.

Золотой и пушистый

   Посвящается Поросёнку

   К зиме Поросёнок подстригся.
   — Ты что это сделал? — сказала ему маленькая утка Чирок.
   — Волосиков мало, — сказал Поросёнок. — Вот намажусь глиной, и к весне у меня будет волос, как у лошади.
   — Зачем тебе такая грива? — удивился Чирок.
   — А что же? У тебя — перья, у них — волосы, а я — лысенький, — сказал Поросёнок.
   Они разговаривали у реки, куда совсем лысенький Поросёнок прибежал прощаться со своей знакомой уткой Чирок.
   — Ты скоро улетишь?
   — Завтра, — сказал Чирок.
   — Ну вот — прилетишь, а я — волосатый-волосатый, — сказал Поросёнок.
   — А я тебя узнаю?
   — Не узнаешь — я крикну: «Чирок! Это я, Поросёнок!»
   — Ладно, — сказал Чирок. — А пока ты узнаваемый, давай с тобой поиграем, как лысенький Поросёнок с маленькой уткой Чирок.
   — А как можно играть иначе? — спросил Поросёнок.
   — Как прилетевшая утка с волосатой лошадью.
   — Нет, давай — как лысый Поросёнок…
   И они стали играть в игру, в которую играли всегда: Чирок нырял, а Поросёнок бросал в него сосновыми шишками.
   Наигравшись, они сели на берегу, и Поросёнок сказал:
   — Я буду по тебе скучать, Чирок.
   — И я.
   — Я буду по тебе очень скучать.
   — Я тоже.
   — А ты расскажешь, когда вернёшься, где ты был?
   — Конечно.
   — А что там?
   — Не знаю. Я ведь ещё никогда там не был.
   — Как жаль, что мы не можем полететь вместе, — вздохнул Поросёнок. — Говорят, там есть большая река и, если голову намазать илом из этой реки, волосики станут золотые и пушистые.
   — Я принесу тебе ила из этой реки, — пообещал Чирок.
   — А не забудешь?
   — Нет-нет, прощай! — И улетел.
   А Поросёнок пошёл домой, намазал голову глиной и стал ждать, когда станет волосатым, как лошадь.
   Метели кружили над землёй, вьюги выли, а Поросёнок сидел у себя в доме у печки и ждал весны.
   Глина обсохла, и Поросёнок боялся пошевелиться, чтоб не обсыпаться.
   Но вот наступила весна и запели птицы; Поросёнок выскочил из дома и поглядел в лужу.
   Из лужи на Поросёнка глянул лохматый Свин.
   — Ха-ха! — крикнул Поросёнок. — Как лошадь! — И тут же искупался в луже.
   К реке он шёл медленно и важно.
   Остановился, выставил вперёд ножку и поднял голову.
   Летели утки.
   «Кто это? Кто это?» — спрашивали они друг друга.
   — Вы не видели лысенького Поросёнка? — спросила одна Утка. — Он постригся к зиме и теперь должен стать неузнаваемым.
   — А что? — спросил Поросёнок.
   — Мы принесли ему ила из далёкой реки, — сказала Утка. — Он станет золотым и пушистым.
   — А где Чирок? — спросил Поросёнок.
   — Его нет, — сказала Утка. — Он просил передать вот это.
   — Где Чирок? — крикнул Поросёнок.
   — Ему очень хотелось долететь. «Брось! Брось! У тебя не хватит сил!» — кричали мы ему над морем. Но… Он не послушался, и вот…
   — Что?..
   — У него не хватило сил, — сказала Утка.
   Поросёнок повернулся и, сгорбившись, пошёл от реки.
   «Какая разница, — думал Поросёнок, — лысый или золотой?.. Лишь бы был Чирок, и мы играли, и он кидал в меня шишками..»
   — А где, где Поросёнок? — не отставала Утка. — Он так просил.
   — Нет Поросёнка, — сказал Поросёнок. — Никого нет.
   — Значит, у него не хватило сил дождаться, — сказала Утка. — Бедный Поросёнок! Бедный Чирок!
   — А может быть, он ещё прилетит? — вдруг спросил Поросёнок.
   — Он сел на волну. Он не знает дороги, — сказала Утка.
   — Но, может быть, он ещё прилетит?
   — Всё может быть, — сказала Утка.
   И тут появился Чирок.
   Он летел низко над рекой против солнца.
   — Чирок! Чирок! Это я, Поросёнок! — закричал Поросёнок и бросился к маленькой утке Чирок.
   — Это ты! Это ты! — кричал Чирок. — Ну ты и волосатый! Настоящая лошадь!
   И Чирок сам намазал Поросёнка илом из далёкой реки, а потом они вместе вбежали в реку, а когда вылезли на берег, не было никого на свете золотистее и пушистее Поросёнка.

Заяц

   Заяц проснулся — было тихо-тихо.
   Так тихо и спокойно, что, пока он спал, он даже ни разу не вздрогнул.
   Будто онемело всё вокруг.
   И пока он хлопотал по дому, а спал Заяц в летнем, верхнем доме, он заметил какую-то странность с головой.
   Его голова жила как бы сама по себе, своей отдельной жизнью.
   Зайцу хотелось думать об одном, но голова была занята какими-то своими, особыми, не имеющими прямого отношения к Зайцу мыслями, и к тому, о чём ему, хозяину головы, хотелось бы думать.
   Более того — Зайцу хотелось делать одно, а делал он совсем другое.
   «Надо пойти в зимний дом, достать морковку», — думал, например, Заяц, а сам сидел на полу, глядел в окно, и голова его о чём-то думала.
   Заяц даже сам не знал, о чём она думает. Он просто видел перед собой разные картины и себя с кем-то, сердился на кого-то, улыбался, и картины эти были из давным-давно прожитой Зайцем жизни.
   То он видел — лес, поляну, весну.
   Он, совсем юный Заяц, прыгает и смеётся.
   Блестит река.
   Хлюпают волны.
   А он прыгает рядом с маленьким зайчонком и смеётся.
   Или вот: сумерки, какие-то далёкие огоньки, а далеко внизу — река.
   И в этих сумерках Заяц сидит с робкой, милой зайчихой, и они глядят на далёкие огоньки, на реку, и у зайчихи чёрные-чёрные, как ягоды смородины, глаза.
   «Зачем? Почему?» — всё время спрашивала Заячья голова, и Заяц ничем не мог помочь ей с ответом.
   Потом он вставал, куда-то шёл, что-то пытаясь сообразить, сделать, но опять видел себя как со стороны, застывшим у двери и глядящим через весь дом в то же окно и ничего за этим окном не видя.
   Опять какие-то картины носились в Заячьей голове. А может, просто голова оторвалась от Зайца и он не заметил этого?
   Такая мысль понравилась Зайцу.
   Он представил свою голову, отдельно скачущую по лесу, и подумал, что бежать она должна на ушах, вверх тормашками, всё время глядя в серое небо.
   За окном падал редкий снежок. Было пасмурно, тихо. Но Зайцу не было грустно.
   Была только малая горечь, что голова вот вернулась, села на место и Заяц видел теперь падающий снег и не мог, вслед за головой, бежать по своей прожитой жизни.

В это же самое время

   — Ну вот, снова пошёл снег, — сказал Медвежонок. — А я думал — его уже никогда не будет.
   — И я, — сказал Ёжик.
   — А ты почему думал? Я — потому что облаков не было, а ты?
   — А я, — сказал Ёжик, — а я…
   — Солнышко увидел, вот и обрадовался!
   — Ага…
   Они стояли на заметённой тропинке на холме, а вокруг летел снег.
   Всю неделю до этого светило солнце, и ещё вчера в большом синем небе не было ни облачка. Небо было такое высокое, лёгкое, что казалось, прыгни с крыши — и полетишь.
   И Ёжик так и сделал: забрался на крышу, прыгнул — и упал в сугроб.
   Из сугроба, как со дна колодца, он увидел над головой совсем тёмное небо, звёзды — и испугался.
   «Как же так? — думал Ёжик, сидя в сугробе. — Там, наверху, весело и легко, а тут — ночь? Значит, когда весело и легко и хочется петь, прыгать и кувыркаться, о д н о в р е м е н н о, — Ёжик остановился и ещё раз про себя повторил: «О д н о в р е м е н н о, то есть в о д н о и т о ж е в р е м я», — страшно и темно? Не может быть! Это просто плохой сугроб».
   И Ёжик снова залез на крышу, попрыгал, поплясал, вздохнул лёгкого голубого неба, оттолкнулся — и полетел.
   Сугроб, в который в этот раз упал Ёжик, был такой глубокий, что небо высоко над ним было просто чёрное, а звёзды — колючие и злые.
   «Так-так-так», — забормотал Ёжик и прикусил губу, чтобы не разреветься.
   И тут же услышал:
   — Э-ге-ге-гей! Ежи-и-ик! — это кричал Заяц. — Ты где-е?
   — Я здесь, — сказал Ёжик в сугробе.
   Но Заяц его не услышал.
   — Наверное, пошёл к Медвежонку, — вслух сказал Заяц. — Ежи-и-ик! — закричал он ещё громче. — Ты пошёл к Медвежонку?..
   — Я здесь! — крикнул Ёжик.
   Но Заяц его снова не услышал.
   «Я здесь, я — в сугробе, думал Ёжик, — но меня нет, потому что у них там солнце, а у меня — ночь».
   — Я здесь! — крикнул он изо всех сил, и Зайцу почудилось, что кто-то разговаривает.
   — Кто говорит? — спросил Заяц.
   — Это я! Я! — кричал Ёжик из сугроба. — Я здесь! Я же тебя слышу! Иди сюда, Заяц!
   — Почудилось, — сказал Заяц и убежал.
   А Ёжик выбрался из сугроба, вошёл в дом, растопил печь и сел у огня.
   Солнце по-прежнему сияло в окнах, и снег сверкал.
   Но Ёжик думал:
   «Сейчас придёт ночь, станет темно, страшно, но о д н о в р е м е н н о, в э т о ж е с а м о е в р е м я, — весело и легко».
   Стало смеркаться.
   Ёжик сидел у печки и ждал темноты.
   А когда стемнело, влез на крышу, поглядел на чёрное-чёрное, без звёзд, небо, глубоко вздохнул, зажмурился — и прыгнул в сугроб.
   Какое-то время Ёжик не открывал глаза.
   Он сидел в сугробе с закрытыми глазами и думал.
   «Неужели, — думал Ёжик, — неужели я открою глаза и увижу голубое небо и солнце? Тогда… Тогда я буду знать, что одновременно, в одно и то же время, день и ночь, ночь и день».
   — Раз! Два! Три! — вслух сказал Ёжик — и открыл глаза.
   В первое мгновение ему показалось, что вспыхнул ослепительный свет. Но это только показалось. Он закрыл, снова открыл глаза — и ничего не увидел.
   «Как же так?»
   Ёжик снова закрыл и открыл глаза и вдруг п о н я л, что н и ч е г о нет, что он н и ч е г о не видит, что вокруг — тьма.
   — Темно… — прошептал Ёжик. — Значит, и днём и ночью — одна ночь…
   И медленно стал выбираться наружу.
   — А знаешь, почему пошёл снег? — тараторил Медвежонок. Снег летел и кружился, и они стояли на холме, полузанесённые снегом. — Потому что Заяц ко мне вчера прибежал и говорит: «Наверное, снег пойдёт!» — «Да ты что?» — «Ага, — говорит, — я только что был у Ёжика и слышал, как они вздыхали». — «Кто?» — «Сугробы! Один говорит другому: „Я здесь“, — говорит! А когда сугробы разговаривают, обязательно пойдёт снег».
   Ёжик смотрел на туманный за снегом лес, на мутное-мутное небо, на Медвежонка и горько думал, что во всём свете, наверное, нет ни одного сугроба, из которого они с Медвежонком могли бы сейчас увидеть высокое, лёгкое небо.

Как Ёжик с Медвежонком меняли небо

   Жили-были в лесу Ёжик с Медвежонком. Жили они хорошо, дружно, но время от времени происходили с ними необыкновенные приключения… Вот и сегодня…
   Через лес, через поле, в горку, с горки, по брёвнышку катился Медвежонок и кричал:
   — Ё-жи-и-и-к! Ё-жи-и-и-к! Что я нашёл! Что нашёл! Что нашёл!..
   — Что? — появился из одуванчиков Ёжик.
   — Калы-балы-талы-балы! — запыхавшись, забубнил Медвежонок. — Понял?
   — Не-а.
   — Калы-балы-талы-балы! — Ну, понял?
   — Нет, — затряс головой Ёжик.
   — Эх ты! — И опять забубнил, забубнил что-то прямо Ёжику в ухо. — Ну?
   — А где? — спросил Ёжик.
   — Бежим!
   Медвежонок схватил Ёжика, и они обратным путём — по брёвнышку, в горку, с горки, через поле — помчались, полетели и вбежали в лес.
   — Вот! — раздвинул кусты Медвежонок.
   Перед ними на опушке леса, наполовину укрытый зеленью, стоял покосившийся сарай, отдалённо смахивающий на верблюда. На «спине», прямо над дверью, кривыми буквами было написано:

Н Е Б Ы

   — Не-бы, — по складам прочитал Ёжик.
   — Ну как? Хочешь, дай ему травки.
   — Кому?
   — Верблюду! — И Медвежонок скрылся в сарае.
   «Помоги!» — тут же услышал Ёжик и через секунду увидел самого Медвежонка, выбирающегося из сарая с огромным рулоном, будто с ковром, на плече.
   — Что это? — спросил Ёжик.
   — Берись, — сказал Медвежонок.
   Через лес, через поле, в горку, с горки, по брёвнышку мчались теперь Ёжик с Медвежонком; на плечах у них, как бревно, мчался этот непонятный предмет.
   Добежав до двух худеньких пеньков посреди поля, Медвежонок закричал:
   — Стой! Самое подходящее место! — и сбросил рулон на траву.
   Жарко трещали кузнечики, неподвижно отражалось в реке колючее солнце.
   — Для чего, — спросил Ёжик, — подходящее?
   — Для того! — И Медвежонок запел, замурлыкал, взбираясь на пенёк:

 
Мы небо поменяем,
Мы небо поменяем,
Мы небо поменяем —
Бам, бам, бам!
 

   — Что — поменяем?.. — Ёжик открыл рот.
   — Небо, — просто сказал Медвежонок. — Жарко! — Встал на пеньке, зацепил лапой выгоревшее, вылинявшее на солнце небо и — потянул.
   И — бывает же так! — небо недовольно сморщилось, а потом, как скатерть, поползло с неба, а солнышко солонкой покатилось и упало за лес.
   — Ты что делаешь? — закричал Ёжик. — Что ты делаешь?!
   Но было поздно. Медвежонок, стоя на пеньке, приспосабливал новое небо, пыхтел, отдувался и смахивал пот со лба.
   — Помоги! — рявкнул он.
   И они вдвоём растянули новое небо, по которому сперва полетели, прощально курлыкали, журавли, а потом… посыпало мелким дождичком.
   — Эх! — огорчился Медвежонок и ударил себя лапой по ноге. — Не то!
   Он стащил новое небо, быстро скатал в рулон, «берись!» — кивнул Ёжику и взял свой конец на плечо.
   — А как же… это? — еле выговорил Ёжик и ткнул лапой вверх, где было совсем пусто. — Ведь там ничего нет…
   — Побудет так, — сказал Медвежонок.
   И они помчались.
   Тем же путём — в горку, с горки, через поле, по брёвнышку — они мчались за новым небом, волокли старое с плачущими журавлями; с него капала вода.
   — А какое небо нам нужно? — на бегу спросил Ёжик.
   — Чтобы не жарко, не холодно, не мокро и не темно!
   — А такое… бывает? — Ёжик даже остановился, и Медвежонок убежал с курлыкающим небом один, но задним ходом вернулся.
   — Ага.
   — Когда?
   — А помнишь, когда у Зайца был день рождения?
   — Помню, — подумав, сказал Ёжик. — Замечательное было небо! Ты думаешь, оно в верблюде?
   — Там, — просто сказал Медвежонок.
   — И если мы его найдём, прибежит Заяц и снова будет день рождения?
   — Ну да!
   — А почему я раньше этого верблюда не видел?
   — Он — кочующий: то здесь побудет, то там.
   — А где у него горбы?
   — Ну что ты встал? — рассердился Медвежонок. — Это — небесный верблюд: с небами и без горбов.
   И они выскочили к сараю.
   Ворона весело сидела на ёлке. Вороне сверху интересно было глядеть, как Ёжик с Медвежонком быстро-быстро возвращаются обратно.
   — Ну вот, — сказал Медвежонок, когда они с новым небом добрались до двух пеньков посреди поля. — Теперь уж — то самое!
   — И Заяц сразу прибежит? — Ёжик вскарабкивался на свой пенёк.
   — А куда же он денется?
   Они распластали небо, и сразу стало темно.
   — Тьфу! — плюнул в сердцах Медвежонок. — Ночь! Ты меня видишь?
   — Не-а, — сказал Ёжик.
   — Я тебя тоже не вижу. Глухая сентябрьская ночь.
   — Октябрьская, — поправил Ёжик. — Такие ночи бывают в октябре.
   — Ну ничего. На вот тебе, держи.
   — А… А что это?
   — Прутик.
   — А зачем?
   — Протыкивай.
   — Как — протыкивай?
   — Как-как! Недогадливый какой! — заворчал Медвежонок и первым стал ходить в темноте и протыкивать небо, и одна за другой стали вспыхивать маленькие и большие звёзды. Ёжик ходил следом, не протыкивая.
   — Что ж не протыкиваешь? — Медвежонок остановился.
   — Я боюсь.
   — Чего?
   — Мне жалко.
   — Да чего тебе жалко-то?!
   — Неба, — сказал Ёжик.
   — Фу-ты ну-ты! Кого пожалел! Во, гляди! — И стал показывать Ёжику, как с лёгким хлопаньем, а потом с серебряным звоном протыкается небо. — Протыкивай! Я сейчас!
   И убежал.
   Ёжик поднял прутик и пошевелил звезду.
   И она замигала Ёжику.
   А потом вдруг ярко вспыхнула, Ёжик испугался и… нечаяно проткнул небо.
   И появилась Ё ж и к и н а звезда.
   Она была такая красивая…
   Вновь явился Медвежонок, и при свете звёзд было видно, что он волочёт бревно.
   — Помогай! — рявкнул Медвежонок, и они вдвоём — хлоп! — проткнули небо бревном, и в чёрном небе поплыла красная луна.
   — Луна!.. — выдохнули вместе Ёжик с Медвежонком, садясь на бревно.
   — Жалко, нет Зайца, он тоже любит луну, — сказал Ёжик, не сводя глаз со с в о е й звезды. — И всё-таки, знаешь, Медвежонок, это не то небо, которое было в день рождения Зайца.
   — Не то! Конечно не то! Ещё найдём! — сказал Медвежонок.
   — Знаешь, Медвежонок, — Ёжик не отрывал глаз от своей звезды, — давай их больше не менять, а?
   — Кого?
   — Небы.
   — Хы! Как хочешь, — буркнул Медвежонок. — Только там ещё полверблюда осталось.
   В небе сияла луна и мигали звёзды, но Ёжик, не отрываясь, смотрел на с в о ю звезду.
   — Давай споём! — вдруг сказал он. — Когда так хорошо — обязательно поют песни.
   — Только надо пойти сесть в лодку, — сказал Медвежонок. — Когда такая луна, песню хорошо петь в лодке.
   В тихой кувшинке, как в лодке, они медленно плыли по реке. Медвежонок то и дело подымал прутик, протыкивал небо, а Ёжик неотрывно глядел на с в о ю з в е з д у.
   Они пели:

 
С песенкой, как с лесенкой до неба,
Реченькою тихою плывём.
Если фонаря с собою нету —
Сами в небе звёздочку зажжём.
То ли гром,
То ли град,
Сменишь небо —
Потом
Будешь сам не рад.
 

Праздник последнего солнышка

   Когда облетели все листья и, может быть, в последний раз выглянуло солнце, Ёжик сказал Медвежонку:
   — Сегодня — праздник!
   — Какой? — спросил Медвежонок.
   — Праздник последнего солнышка.
   — А что мы будем делать?