удовольствием распрямился. По узкой тропинке из глубины острова спускался
высокий бородатый парень в штормовке. Голенища подвернутых сапог звучно
шлепали.
- Что я вижу? Наш суровый и неприступный остров посетили прекрасные
амазонки... Ура! - еще издали сказал он.
- Вера, Галя, мы амазонки! - засмеялась Валентина Гавриловна.
В ватниках, брюках и резиновых сапогах девушки уж если кого и
напоминали сейчас, так это рыбачек-поморок.
Услышав голос, Ваня поднял голову - он привязывал веревкой лодку к пню
- и уставился на парня.
- Ихтиологи искренне рады приветствовать на берегу этого пустынного
острова своих дорогих коллег микробиологов... - балагурил парень и вдруг
увидел Ваню. Лицо у него смешно вытянулось, рука машинально стала щипать
закудрявившуюся бороду. - Девочки, ущипните меня, кого я вижу?! Вот это
встреча... Ваня... Ваня Пирожков!
- Мельников, - улыбаясь, поправил Ваня.
- Вот так встреча... - повторил парень. - Мой дорогой ученик Ваня
Мельников на диком острове... Девочки, ну стукните меня, пожалуйста, по
спине! Это галлюцинация.
- Сейчас палку потолще найду, - пообещала Галя Летанская.
- Я вас тоже сразу не узнал, - сказал Ваня. - Вы в школе были без
бороды.
Парень сделал скорбное лицо и приложил руку к сердцу.
- Покорнейше прошу меня извинить, Ваня Мельников. Я уже краснею... На
этом прекрасном и благоустроенном острове почему-то до сих пор не установили
электростанцию, а даровую комариную энергию - ее здесь изобилие, к
сожалению, мы еще не научились превращать в электрическую... Но поверь,
бьемся над этой серьезнейшей проблемой - и уже кое-какие успехи есть...
Девушки рассмеялись.
- А где же твой лучший друг... вспомнил! Андрей Пирожков?
- Далеко, - сказал Ваня. - Наверное, уже в Ленинграде.
Виктор Викторович шагает впереди, Ваня немного отстал. Ему все
интересно на этом холмистом диком острове. Будто сказочные великаны свирепо
дрались здесь друг с другом. Палицами служили им вывороченные с корнями
толстенные деревья, камнями - вот эти огромные позеленевшие глыбы, а там,
где исполины схватились врукопашную, остались их беспорядочные следы -
глубокие неровные ямы с затянутой ряской гнилой водой на дне. Бросишь туда
камень, зеленая муть неохотно расступится, жирно блеснув черной водой, и,
звучно чмокнув, снова сомкнется.
Таких буйных первобытных лесов Ваня не видел. Еще в детском саду его
воображение поразила известная картина Васнецова "Иван-царевич на сером
волке". Дремучий непроходимый лес, оскаленная волчья морда и бедный
Иван-царевич... Эту картину вспомнил Ваня, продираясь сквозь чащобу
северного леса.
Все здесь, на Севере, поражало своей необузданностью, размахом и мощью.
Пусть сосны, ели, березы здесь не такие высокие и стройные, как под
Ленинградом, но зато они кряжистые, могучие. И растут вплотную друг к
дружке. Если буря здесь пронесется, так выворачивает деревья с корнями, если
разыграется Вял-озеро, то даже буксиры-водометы спешат поскорее укрыться в
бухте, засвистит ветер - ушам больно, зарядит проливной дождь, так в
несколько часов все вокруг затопит.
Оно и понятно: зима здесь суровая и длинная. Сплошная полярная ночь.
Семь-восемь месяцев мертво стоят большие и малые озера подо льдом. А уж
пришла весна, все сразу оживает, буйно зацветает, спешит в этот короткий
отпущенный природой срок взять свое. Уж если солнце в зените, то печет так,
что от земли испарина поднимается к самым облакам. За три-четыре месяца все
успевает распуститься, отцвести и принести обильные плоды. Морошку на
болотах собирают ведрами, грибы можно косить, рыбу ловить руками.
Неожиданно прямо перед ними на заросшей кустарником опушке возникла
странная деревянная постройка, чем-то напоминающая церковь. До самого
крыльца поднялась длинная тонкая трава с грустными сиреневыми цветами.
Постройка давным-давно заброшена, в окнах нет стекол, крыша в нескольких
местах провалилась. Немного в стороне стоят толстенные трухлявые пни.
Поблизости даже деревьев таких не видно. Да и пни необычные: высокие, в
человеческий рост.
- Настоящая избушка на курьих ножках, - сказал Ваня.
- Это монашеский скит. - Виктор Викторович остановился. Здесь
отшельники жили.
У студента густая черная борода. К воротнику прицепилась сухая ветка.
- Заберись-ка на столб, - предложил Виктор Викторович.
- Зачем? - удивился Ваня. - Никогда таких длинных пней не видел.
- Эти пни интересные, - сказал Виктор Викторович и подошел к столбу.
Покачав его, осторожно взобрался. Ване пришлось подкатить еще один
растрескавшийся чурбан, и только тогда он залез на соседний пень.
- Смог бы ты простоять вот так весь день? - спросил Виктор Викторович.
- А вы?
- Я твой бывший учитель, - улыбнулся Виктор Викторович. - Я спрашиваю -
ты отвечай... Ты случайно не в Одессе научился отвечать на вопрос вопросом?
- Я в Одессе не был, - сказал Ваня.
- Монахи, жившие в прошлом веке в этом ските, наложили на себя обет.
Вон видишь в кустах две могилы? Там похоронены молчальники. Один молчал
восемь лет, другой - девятнадцать. Представляешь себе, за все это время они
не произнесли ни одного слова! А на этих самых столбах стояли столпники. И
стояли не так, как мы с тобой, а обнаженные. И ничем не мазались от комаров
и мошки.
- А как же они спали? Тоже стоя?
- Они стояли по пять-шесть часов в сутки.
- Чудаки, - сказал Ваня. - Зачем они накладывали на себя такие обеты?
- Религиозные фанатики; возможно, в молодости много нагрешили, а к
старости вот таким варварским способом решили свои грехи искупать.
- Целый день простоять голым на столбе! - содрогнулся Ваня. - И веткой
не обмахивались от гнуса?
- Терпели.
- Вот это сила воли! - восхищенно сказал Ваня.
- Сила воли, - повторил Виктор Викторович. - Это верно. Отшельники
обладали огромной силой воли, а какой смысл был в этом? Людям какая от этого
польза? Когда человек жертвует собой, готов на любые страдания во имя
высоких идеалов, это понятно. А стоять день на столбе или молчать годами -
это глупое самоистязание. Кто вспомнит этих и тысячи других великомучеников
добрым словом? Пройдет еще несколько лет, разрушится скит, а могилы
сравняются с землей.
Ваня задумался и помрачнел. Стоя на столбе, снова вспомнил Андрея
Пирожкова. Эх, Андрей, Андрей! Так хорошо жили в палатке, спали в теплых
мешках, ели жареную рыбу, а какая тут рыбалка! Комары кусали, так ведь
всегда можно этой дрянью намазаться... Не из-за комаров удрал Андрей...
- Теперь, наверное, нет таких людей, чтобы смогли свои обеты выдержать?
- с грустью сказал Ваня.
- Давай попробуем? - с серьезным видом предложил Виктор Викторович. -
Разденемся и хотя бы часик постоим, а?
Ваня взглянул на него и стал стаскивать куртку.
- Час простою, - сказал он, намереваясь снять и свитер.
- Вот обида! Придется в другой раз устроить нам себе такое испытание, -
засмеялся Виктор Викторович. - Сюда идут женщины.
Никто здесь не запрещал Ване брать лодку и ловить рыбу. Лишь просили не
отплывать далеко от острова. Вял-озеро очень коварное: сейчас тихо,
спокойно, а через час-два может настоящая буря разыграться. Сорвет лодку с
якоря и унесет бог знает куда. Волны, как в море, гуляют. Ничего не стоит
лодку опрокинуть. Все это говорила Валентина Гавриловна. Виктор Викторович
не пугал и ни о чем не предупреждал. Он считал, что настоящий мужчина должен
во всем быть самостоятельным и иметь трезвый ум. Там, в школе, Ваня по сути
дела два-три раза и видел-то практиканта. Виктор Викторович оказался
веселым, жизнерадостным человеком. Ваня ни разу еще не видел его мрачным.
Вечером, когда солнце зайдет за Сень-гору, в бревенчатом рыбацком доме с
почерневшим потолком собирались ихтиологи, микробиологи и, поужинав, просили
Виктора Викторовича сыграть что-нибудь и спеть. Он хорошо играл на гитаре и
пел про бродяг-геологов, студентов. Ваня готов был слушать до утра, если
можно назвать утром все тот же полярный день. Только солнце появлялось не
из-за Сень-горы, а с противоположной стороны, где в туманной дымке виднелся
вытянутый в длину остров, который почему-то называли Дураком.
Когда Ваня не ездил с микробиологами, Виктор Викторович брал его с
собой. Они проверяли капроновые сети. Почти каждый раз вынимали по десять -
двадцать килограммов разной рыбы. Живую щуку и окуней отпускали, а сигов и
плотву вытаскивали из сети и потом тщательно обмеряли, взвешивали,
вскрывали, копались во внутренностях и все записывали в толстую клеенчатую
тетрадь. Проверять сети Ваня любил, а вот ковыряться в рыбьих потрохах ему
не нравилось.
Микробиологи привозили пузырьки с пробами воды. Пробы брали они начиная
с поверхности и так до самого дна. Микробиологов здесь прозвали
"микрушками", а гидробиологов - "букашками". Впрочем, никто на это не
обижался.
В этот запомнившийся на всю жизнь день озеро было на редкость
безмятежное. У берегов вода не шелохнется. Горбатые сосны и ели, высокие
розоватые облака, черная рогатая коряга - все это отчетливо отражалось в
озере. Далеко за островом чуть заметно рябило. А может быть, это рыба
играла.
Ваня решил плыть к Каменной гряде, где, как утверждал Виктор
Викторович, водились крупные черные окуни. Пока такого горбача тащишь,
удилище так и ходит ходуном в руках.
Каменная гряда находилась, примерно, в двух километрах от острова.
Когда на озере гуляет волна с белыми гребешками, гряду не увидишь, а сегодня
в тихую ясную погоду вытянувшиеся в длинную цепочку черные камни были
отчетливо видны. Чем ближе к гряде, тем камни становятся больше. Бока у них
влажно лоснятся. На камнях, изредка поворачивая головы, отдыхают чайки.
Одна лодка уже стояла на якоре. Сразу видно, не из экспедиции. Черные
просмоленные лодки с высокими бортами и крутым выгнутым носом принадлежали
местным жителям, и называли их карбасами. На таком карбасе со стационарным
двигателем однажды по какому-то делу приплыл в лагерь рыбак.
Подплыв ближе, Ваня увидел на карбасе девчонку лет четырнадцати. Из-под
выгоревшего платка выбивались ярко-желтые пряди волос. Девчонка то и дело
заталкивала волосы под платок, но они снова вылезали. Во все стороны торчали
поставленные на рогульки длинные кривые удочки. Больше в лодке никого не
было. В прутяной корзине зеленели порядочные окуни. Верхние шевелились и
подпрыгивали.
- Можно, я здесь встану? - вежливо спросил Ваня.
- Жалко, что ли, - ответила девчонка и с любопытством взглянула на
него.
Ваня осторожно опустил якорь, размотал леску и, нанизав на крючок
кусочек плотвичного мяса, закинул удочку.
Он думал, проворный черный горбач тут же потопит поплавок, но ничего
подобного не произошло. Поплавок - гусиное перо - неподвижно краснел в
спокойной воде. Вот всегда так: плывешь в заветные места, надеешься на
бешеный клев, а все наоборот: у острова - куда ни кинь - прекрасно клевало,
а тут полная тишина. Ваня уже по опыту знал: если окунь сразу не схватил,
вытаскивай удочку и ищи другое место. Северный окунь не любит церемониться:
уж если клюет, так сразу поплавок на дно, а нет, так будто отрезал.
Между тем девчонка резко взмахнула удочкой и стала спокойно, без
обычной суеты выводить добычу. Окунь чертил красноватым спинным плавником
воду, упирался, ошалело сигал в сторону, но девчонка ловко подтаскивала его
все ближе к лодке. Когда трепыхающийся окунь шлепнулся в плетенку, Ваня
завистливо вздохнул: ему такие крупные еще не попадались.
Когда она вывернула из глубины третьего горбача, Ваня не выдержал и
спросил:
- На что ловишь?
- На ряпушку, - ответила девчонка.
Про эту маленькую рыбку Ваня слышал много уже, но ни разу не видел ее.
Вчера только поставили с Виктором Викторовичем специальную мелкоячеистую
сеть на ряпушку, но еще не проверяли.
- А я на плотвиное мясо, - сказал Ваня.
- Можешь весь день сидеть, и ни один не клюнет, - авторитетно заметила
девчонка. Взмахнула свистнувшим удилищем и подсекла еще одного красавца.
Судя по тому, как он заартачился, это тоже был крупный экземпляр.
- Везет же людям, - вздохнул Ваня. И хотя он произнес эти слова почти
шепотом, девчонка услышала.
- Чего такой гордый?.. - усмехнулась она. - Попросил бы, давно дала бы
тебе наживки.
Ваня вытащил якорь - тяжеленную ржавую железяку - и подплыл к девчонке.
Рядом с его маленькой фанерной лодчонкой карбас выглядел катером. Посередине
установлен большой мотор неизвестной Ване конструкции. Вместо румпеля -
кривой, причудливо изогнутый железный прут. Ржавая выхлопная труба
перевешивается через высокий борт. Неужели девчонка сможет запустить эту
керосинку? Вслух свои сомнения Ваня не стал выражать, чего доброго, обидится
и не даст ряпушки.
Девчонка с интересом смотрела на него. Губы припухлые, круглый
подбородок с ямочкой, на скуле маленький белый шрам. А вообще глазастая,
симпатичная.
- Как тебя звать? - спросил Ваня.
- Элла.
- Живешь в глуши, а имя...
- Не всем ведь жить в городе, - ничуть не обиделась девчонка. - По
правде говоря, я город не люблю. Очень много людей. Даже страшно.
- Чего же тут страшного?
- Чувствуешь себя букашкой, микробом.
- Я живу в большом городе и не чувствую себя букашкой. Это ты загнула!
Ляпнула, не подумав.
- В городе живешь, а какие слова говоришь: загнула, ляпнула!
Ваня заерзал на сиденье: еще учит, как ему говорить! Забралась в чужую
лодку и воображает. Сама и мотор-то запустить не сможет.
- Нормально я говорю, - пробурчал Ваня, сдерживая раздражение.
- Тебя сюда дядя Кузьма из Умбы привез, да?
- Смотри, все знает! - Ваня усмехнулся. - И Саньку знаешь?
- Конечно.
- И мать его знаешь?
- Тетю Дусю-то?
- Я молчу, - сказал Ваня. Вот он, поселок. Здесь все друг про друга
знают, а в Ленинграде Ваня даже в своей парадной не всех жильцов знает.
- Вы ведь приехали вдвоем. Где же твой друг?
- Был да сплыл.
- Неужели утонул! - усмехнулась девчонка.
- Соскучился по своей дорогой мамочке и уехал в Ленинград, - сказал
Ваня. - У вас тут лютуют комары и один сплошной день. А наш Андрюшенька
привык спать ночью.
- Нехорошо так про своего друга говорить, - с укоризной сказала Элла.
- А бросать товарища одного - хорошо?
- Кто непривычный к нашему климату, тому первое время трудно здесь...
Взрослые и то бывает не выдерживают.
- Трус он, вот кто! - сказал Ваня. - Дезертир.
- А ты злой... И глаза у тебя злые.
- Не надо мне твоей ряпушки, - обиделся Ваня и оттолкнулся от карбаса,
в который уже намеревался взобраться. - И окуней мне не надо... Мы каждый
день на острове уху из сигов едим.
- В сетку-то и дурак поймает...
- Сама ты дура! И глаза у тебя глупые, как у куклы.
- Правильно сделал твой приятель, что сбежал, - невозмутимо сказала
Элла. - С таким злюкой за одним столом-то сидеть противно... А кто других
людей дураками обзывает, сам не очень-то умный.
- Если бы ты не была девчонка, я сейчас бы залез в твою дырявую лоханку
и...
- Залезь, - спокойно сказала девчонка. Если бы она тоже разозлилась и
стала ругаться, Ване не так было бы обидно, но девчонка была невозмутима.
Все так же прямо сидела в лодке и смотрела на поплавки. Ваня решил, что вот
сейчас смотает удочки и проплывет под носом у девчонки, прямо по поплавкам.
Специально распугает всю рыбу.
- С сопливыми девчонками я не дерусь, - проворчал он, желая, чтобы
последнее слово было за ним.
- Если бы ты сунул свой толстый глупый нос в мою лодку, я бы тебя как
миленького выкупала.
- Извини, хозяйка Медной горы, я не знал, что это твое озеро, - ядовито
заметил Ваня. - Может быть, оно называется Элл-озеро?
В этот момент налетел порыв ветра и сорвал с Ваниной головы кепку. Он
успел подхватить, а то упала бы в воду. Девчонка посмотрела на небо, потом
на озеро и сказала:
- Я тебе советую плыть к нашему берегу.
- Обойдусь, - буркнул Ваня.
Небо, оно только что было голубое и чистое, вдруг побледнело, а потом
посерело. Из-за горизонта неслись плоские округлые облака. Вслед за ними,
толкаясь, наползая друг на друга, торопились короткие тупорылые тучи.
Тревожно закричали чайки. Лишь те, что сидели на камнях, пока помалкивали.
Тихое до сей поры Вял-озеро как-то незаметно пришло в движение. Сначала
наперегонки с облаками к гряде весело побежали маленькие сиреневые волны.
Даже не волны, а глубокая рябь. Но уже видно было, как вдали озеро вдруг
сразу все заходило ходуном. Порывы ветра становились все сильнее, иногда в
лицо ударяли мелкие брызги. Вода у камней ожила, зашевелилась.
Не рассердись Ваня так на девочку, он ни за что не поплыл бы к острову.
Хотя еще и не видел Вял-озера во всей его штормовой красе, было ясно, что
путешествие предстоит рискованное. Лодка слишком легкая, а волны будут
высокие.
Но Ваня уже закусил удила. Злясь на девчонку и на себя, что не смог
сдержаться, он даже не стал сматывать леску - бросил удочку на дно и
взмахнул веслами. Лодка послушно скользнула вперед. С удовлетворением
отметив, что весла уходят в неспокойную воду без всплеска, а лодка с каждым
взмахом двигается быстрее, Ваня почувствовал себя уверенным, сильным. Он
знал, что девчонка наблюдает за ним.
Когда Ваня отплыл метров на пятьдесят, девчонка поднялась и, сложив
ладошки рупором, закричала:
- Греби к нашему берегу-у! Слышишь, к берегу-у! До острова не
доплыве-ешь! Опрокине-ет!
Ваня даже не посмотрел в ее сторону. Подумаешь, ветер поднялся,
заштормило! Ну, покачает маленько, велика беда...
Но он, оказывается, совсем не знал Вял-озера. Вокруг засвистело,
застонало, на лицо будто кто-то тугую подушку положил, даже дыхание
перехватило, а глаза застлало слезами. Лодка сама по себе круто
развернулась, причем так быстро и неожиданно, что чуть весла из рук не
вырвались. Ваня глянул вперед и обомлел: прямо на него катились огромные
валы с белыми развевающимися на ветру гребнями. От них отлетали и
растворялись в воздухе клочья пены. Вместе с волнами нарастал тревожный
мощный гул. В следующий момент Ваня взглянул в ту сторону, где осталась
девчонка, но тоже увидел валы. И ему показалось, что они идут на него. И
между этими двумя стенами воды, будто в ущелье, оказался он на своей лодке.
Гряду будто кошка языком слизнула. Ни одного камня не видно. Весла вдруг
замолотили по воздуху, лодку завертело, закрутило. То она проваливалась
куда-то вниз - и у мальчишки замирало сердце, то взлетала вверх. Волна
обдала его с ног до головы, и лодка сразу стала не такой верткой. Ваня
перестал ориентироваться, где остров, где берег. Кругом грохочущая вода и
летящее над головой серое небо.
Лодка норовистым козлом еще пыталась прыгать по волнам. Ваня бросил
весла на залитое водой дно: бесполезно и пытаться грести. Лодка повернулась
боком к волне, и Ваня, еще толком не успев сообразить, что произошло,
пробкой вылетел из лодки и оказался в жгучей холодной воде. Вода сомкнулась
над головой, заломило в ушах. Выплыв на поверхность, увидел скользкое серое
днище своей лодки. В пазах чернела смола. Одно весло пронеслось мимо самого
носа и исчезло. Где-то должен быть спасательный пояс... Одежда намокла,
стало тянуть вниз. И тогда он закричал. Причем, каким-то тонким, незнакомым
голосом. Он даже не подозревал, что может так кричать. Впрочем, из-за свиста
ветра и шума волн он сам-то себя еле услышал. Но все равно этот
смертельно-тоскливый крик запомнился на всю жизнь. Тяжелые резиновые сапоги
гирями тянули на дно, брезентовая куртка стала картонно-жесткой и стесняла
движения. Спасательный пояс из пенопласта, на котором он сидел, розовел на
колыхающихся вдалеке волнах. Нечего было и думать за ним гнаться...
Вспомнилось, Виктор Викторович говорил, что пояс всегда нужно привязывать
бечевкой хотя бы к петле куртки... Щедро плеснуло в лицо, и он закашлялся,
наглотавшись воды. Больше он не кричал. Изо всех сил работая руками и
ногами, старался удержаться на поверхности. Чувствовал, что его все ближе
относит к берегу. Было слышно, как волны с грохотом разбивались о сушу. Но
он знал, что не доплывет. Попробовал сбросить с ног сапоги-гири, но лишь
снова наглотался воды. Силы убывали. И злые горячие слезы текли из глаз.
Несколько раз до него донесся далекий тревожный крик, скомканный ветром, но
он уже не мог повернуть голову. И тут послышался негромкий, добродушный шум
мотора. Прямо перед ним вырос просмоленный бок карбаса. Всего в каких-то
трех метрах. Элла с развевающимися на ветру золотистыми волосами и хлопающей
за спиной косынкой протягивала ему тонкую мокрую руку...
До самого берега они не произнесли ни слова. Ваня с трудом стащил
резиновые сапоги и вылил из них воду. Карбас колоколом гудел от свирепых
ударов волн, но шел точно в том направлении, куда правила девчонка. Платок
улетел с ее шеи, когда помогала Ване взбираться в высокий карбас. Ветер
швырял девчонке в глаза длинные желтые пряди волос, она то и дело одной
рукой отбрасывала их с глаз. Другой - крепко держала кривой железный прут,
заменявший румпель.
На берегу их ждал высокий человек в брезентовой куртке, подпоясанный
широким ремнем с медной пряжкой. Как только карбас ткнулся носом в песчаный
берег, человек ухватился за него и еще дальше вытащил на отмель. Потом,
будто котенка, сгреб мокрого, дрожащего Ваню и поставил на землю. Сверху
вниз посмотрел на него, усмехнулся:
- Выкупался, молодец? На нашем озере это не диво. Моли бога, что дочка
у меня такая проворная, я бы уже не успел до тебя добраться.
- Это Ваня, - сказала Элла. - Он с острова приплыл, папа.
- Лодка-то моя утонула, - первое, что сказал Ваня, выйдя на берег.
- Гляди какой шустряк! - удивился человек. - Чуть в гости к ракам не
угодил, а про лодку помнит... Бегом в сторожку! Там печь затоплена,
погрейся, обсушись.
Элла взяла Ваню за руку и, как маленького, повела по узкой тропинке в
лес, где виднелась небольшая серая избушка, похожая на ту, в которой они
жили на острове. Из круглой железной трубы валил дым. Ветер тут же
подхватывал его и, разодрав на синие клочки, развешивал на колючие лапы
елей.
- Мой папа сплавщик, - сказала Элла. - Собирает прибитые к берегам
хлысты, связывает их, а потом приходит катер и забирает.
Ваня не ответил. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал. Хотя и
был босиком, казалось, к каждой ноге привязано по пуду. Глаза слипались. Так
бы и упал грудью на эту родную твердую землю и прямо в мокрой одежде заснул
бы...
- Отпусти, я сам, - вырвал руку Ваня. - В детском садике и то никого за
руку не держал.
Элла взглянула на него и прикрыла рот ладошкой, чтобы не рассмеяться.
- Ты чего? - подозрительно спросил Ваня.
- У тебя окунь в ухе!
Ваня машинально поднял руку и пощупал ухо.
- Смешной ты... - громко рассмеялась девчонка.
К вечеру лодку прибило к берегу. Она так и вылезла на желтый прибрежный
песок днищем кверху. Какой-то противный моллюск уже прилепился к доске.
Обрадованный Ваня два раза обошел кругом весь остров в надежде найти и
весла, но, куда не кинь взгляд, кругом бревна. Много их выбросило в этот раз
на пустынный берег. Отец Эллы бродил по берегу в высоких резиновых сапогах,
сталкивал багром бревна снова в воду и там связывал просмоленными канатами в
плоты.
Ваня обсушился у печки. Пришлось все снимать с себя, выжимать и потом
развешивать над печкой. Элла специально веревку протянула от стены до стены.
Сделанная из железной бочки печка топилась жарко, и через полтора часа все
высохло, даже сапоги. За окном завывал ветер, шумело озеро, в стекла хлестко
ударяли крупные дождевые капли, скрипели, раскачиваясь, деревья, а в избушке
тепло и сухо. Пахнет свежим хлебом, вяленой рыбой и березовым веником. Ваню
разморило и с новой силой стало клонить в сон. Он "клюнул" и чуть не обжег
нос о трубу. Взяв с топчана старенькое коричневое одеяло, завернулся в него
и, прислонившись спиной к ящику с канатом, сразу же провалился в тяжелый
глубокий сон без сновидений.
Разбудила Элла. Пока Ваня сушился, она помогала отцу вязать бревна, а
теперь вот пришла проведать. Молча поставила на стол котелок с застывшей,
как холодец, ухой, нарезала хлеб, положила деревянную ложку и головку
чесноку.
- Не обессудь, - насмешливо заметила она, - сигов мы еще не наловили...
Ваня, моргая со сна, смотрел на нее. Одеяло сползло с плеч, и он
натянул его. С трудом сообразил, где он и что с ним произошло. Элла
подбросила в едва теплившуюся печку дров. На загорелых коленках девчонки
свежие царапины. Если бы не Элла... Ваня даже плечами передернул, представив
на миг, что бы тогда было...
- Кажется, я заснул, - сказал он.
- Кажется! - фыркнула девчонка. - Ты спал два часа. Чуть одеяло не
сжег. Из печки выкатился уголек - и прямо тебе на колени. Видишь, дырка? Мог
бы и сам сгореть... - Элла рассмеялась. - Как говорится, из огня да в
полымя.
- Из воды в огонь, - поправил Ваня. - И ты потушила... этот пожар?
- Из кружки плеснула, ты даже не пошевелился.
- Выходит, ты меня уже два раза спасла?
- А ты все считай, - опять засмеялась девчонка. - Уж тогда не два, а
три раза.
- Три?
- Когда я первый раз прибежала сюда, гляжу, у твоих ног змея свернулась
и смотрит на огонь...
- Врешь! - воскликнул Ваня.
- Иди погляди, она под сосной валяется... Здоровенная! Я ее за хвост и
об пол.
- Действительно, я попал в избушку на курьих ножках, - сказал Ваня. -
Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит... Русалка - это ты.
- Будешь обзываться - не дам компота.
высокий бородатый парень в штормовке. Голенища подвернутых сапог звучно
шлепали.
- Что я вижу? Наш суровый и неприступный остров посетили прекрасные
амазонки... Ура! - еще издали сказал он.
- Вера, Галя, мы амазонки! - засмеялась Валентина Гавриловна.
В ватниках, брюках и резиновых сапогах девушки уж если кого и
напоминали сейчас, так это рыбачек-поморок.
Услышав голос, Ваня поднял голову - он привязывал веревкой лодку к пню
- и уставился на парня.
- Ихтиологи искренне рады приветствовать на берегу этого пустынного
острова своих дорогих коллег микробиологов... - балагурил парень и вдруг
увидел Ваню. Лицо у него смешно вытянулось, рука машинально стала щипать
закудрявившуюся бороду. - Девочки, ущипните меня, кого я вижу?! Вот это
встреча... Ваня... Ваня Пирожков!
- Мельников, - улыбаясь, поправил Ваня.
- Вот так встреча... - повторил парень. - Мой дорогой ученик Ваня
Мельников на диком острове... Девочки, ну стукните меня, пожалуйста, по
спине! Это галлюцинация.
- Сейчас палку потолще найду, - пообещала Галя Летанская.
- Я вас тоже сразу не узнал, - сказал Ваня. - Вы в школе были без
бороды.
Парень сделал скорбное лицо и приложил руку к сердцу.
- Покорнейше прошу меня извинить, Ваня Мельников. Я уже краснею... На
этом прекрасном и благоустроенном острове почему-то до сих пор не установили
электростанцию, а даровую комариную энергию - ее здесь изобилие, к
сожалению, мы еще не научились превращать в электрическую... Но поверь,
бьемся над этой серьезнейшей проблемой - и уже кое-какие успехи есть...
Девушки рассмеялись.
- А где же твой лучший друг... вспомнил! Андрей Пирожков?
- Далеко, - сказал Ваня. - Наверное, уже в Ленинграде.
Виктор Викторович шагает впереди, Ваня немного отстал. Ему все
интересно на этом холмистом диком острове. Будто сказочные великаны свирепо
дрались здесь друг с другом. Палицами служили им вывороченные с корнями
толстенные деревья, камнями - вот эти огромные позеленевшие глыбы, а там,
где исполины схватились врукопашную, остались их беспорядочные следы -
глубокие неровные ямы с затянутой ряской гнилой водой на дне. Бросишь туда
камень, зеленая муть неохотно расступится, жирно блеснув черной водой, и,
звучно чмокнув, снова сомкнется.
Таких буйных первобытных лесов Ваня не видел. Еще в детском саду его
воображение поразила известная картина Васнецова "Иван-царевич на сером
волке". Дремучий непроходимый лес, оскаленная волчья морда и бедный
Иван-царевич... Эту картину вспомнил Ваня, продираясь сквозь чащобу
северного леса.
Все здесь, на Севере, поражало своей необузданностью, размахом и мощью.
Пусть сосны, ели, березы здесь не такие высокие и стройные, как под
Ленинградом, но зато они кряжистые, могучие. И растут вплотную друг к
дружке. Если буря здесь пронесется, так выворачивает деревья с корнями, если
разыграется Вял-озеро, то даже буксиры-водометы спешат поскорее укрыться в
бухте, засвистит ветер - ушам больно, зарядит проливной дождь, так в
несколько часов все вокруг затопит.
Оно и понятно: зима здесь суровая и длинная. Сплошная полярная ночь.
Семь-восемь месяцев мертво стоят большие и малые озера подо льдом. А уж
пришла весна, все сразу оживает, буйно зацветает, спешит в этот короткий
отпущенный природой срок взять свое. Уж если солнце в зените, то печет так,
что от земли испарина поднимается к самым облакам. За три-четыре месяца все
успевает распуститься, отцвести и принести обильные плоды. Морошку на
болотах собирают ведрами, грибы можно косить, рыбу ловить руками.
Неожиданно прямо перед ними на заросшей кустарником опушке возникла
странная деревянная постройка, чем-то напоминающая церковь. До самого
крыльца поднялась длинная тонкая трава с грустными сиреневыми цветами.
Постройка давным-давно заброшена, в окнах нет стекол, крыша в нескольких
местах провалилась. Немного в стороне стоят толстенные трухлявые пни.
Поблизости даже деревьев таких не видно. Да и пни необычные: высокие, в
человеческий рост.
- Настоящая избушка на курьих ножках, - сказал Ваня.
- Это монашеский скит. - Виктор Викторович остановился. Здесь
отшельники жили.
У студента густая черная борода. К воротнику прицепилась сухая ветка.
- Заберись-ка на столб, - предложил Виктор Викторович.
- Зачем? - удивился Ваня. - Никогда таких длинных пней не видел.
- Эти пни интересные, - сказал Виктор Викторович и подошел к столбу.
Покачав его, осторожно взобрался. Ване пришлось подкатить еще один
растрескавшийся чурбан, и только тогда он залез на соседний пень.
- Смог бы ты простоять вот так весь день? - спросил Виктор Викторович.
- А вы?
- Я твой бывший учитель, - улыбнулся Виктор Викторович. - Я спрашиваю -
ты отвечай... Ты случайно не в Одессе научился отвечать на вопрос вопросом?
- Я в Одессе не был, - сказал Ваня.
- Монахи, жившие в прошлом веке в этом ските, наложили на себя обет.
Вон видишь в кустах две могилы? Там похоронены молчальники. Один молчал
восемь лет, другой - девятнадцать. Представляешь себе, за все это время они
не произнесли ни одного слова! А на этих самых столбах стояли столпники. И
стояли не так, как мы с тобой, а обнаженные. И ничем не мазались от комаров
и мошки.
- А как же они спали? Тоже стоя?
- Они стояли по пять-шесть часов в сутки.
- Чудаки, - сказал Ваня. - Зачем они накладывали на себя такие обеты?
- Религиозные фанатики; возможно, в молодости много нагрешили, а к
старости вот таким варварским способом решили свои грехи искупать.
- Целый день простоять голым на столбе! - содрогнулся Ваня. - И веткой
не обмахивались от гнуса?
- Терпели.
- Вот это сила воли! - восхищенно сказал Ваня.
- Сила воли, - повторил Виктор Викторович. - Это верно. Отшельники
обладали огромной силой воли, а какой смысл был в этом? Людям какая от этого
польза? Когда человек жертвует собой, готов на любые страдания во имя
высоких идеалов, это понятно. А стоять день на столбе или молчать годами -
это глупое самоистязание. Кто вспомнит этих и тысячи других великомучеников
добрым словом? Пройдет еще несколько лет, разрушится скит, а могилы
сравняются с землей.
Ваня задумался и помрачнел. Стоя на столбе, снова вспомнил Андрея
Пирожкова. Эх, Андрей, Андрей! Так хорошо жили в палатке, спали в теплых
мешках, ели жареную рыбу, а какая тут рыбалка! Комары кусали, так ведь
всегда можно этой дрянью намазаться... Не из-за комаров удрал Андрей...
- Теперь, наверное, нет таких людей, чтобы смогли свои обеты выдержать?
- с грустью сказал Ваня.
- Давай попробуем? - с серьезным видом предложил Виктор Викторович. -
Разденемся и хотя бы часик постоим, а?
Ваня взглянул на него и стал стаскивать куртку.
- Час простою, - сказал он, намереваясь снять и свитер.
- Вот обида! Придется в другой раз устроить нам себе такое испытание, -
засмеялся Виктор Викторович. - Сюда идут женщины.
Никто здесь не запрещал Ване брать лодку и ловить рыбу. Лишь просили не
отплывать далеко от острова. Вял-озеро очень коварное: сейчас тихо,
спокойно, а через час-два может настоящая буря разыграться. Сорвет лодку с
якоря и унесет бог знает куда. Волны, как в море, гуляют. Ничего не стоит
лодку опрокинуть. Все это говорила Валентина Гавриловна. Виктор Викторович
не пугал и ни о чем не предупреждал. Он считал, что настоящий мужчина должен
во всем быть самостоятельным и иметь трезвый ум. Там, в школе, Ваня по сути
дела два-три раза и видел-то практиканта. Виктор Викторович оказался
веселым, жизнерадостным человеком. Ваня ни разу еще не видел его мрачным.
Вечером, когда солнце зайдет за Сень-гору, в бревенчатом рыбацком доме с
почерневшим потолком собирались ихтиологи, микробиологи и, поужинав, просили
Виктора Викторовича сыграть что-нибудь и спеть. Он хорошо играл на гитаре и
пел про бродяг-геологов, студентов. Ваня готов был слушать до утра, если
можно назвать утром все тот же полярный день. Только солнце появлялось не
из-за Сень-горы, а с противоположной стороны, где в туманной дымке виднелся
вытянутый в длину остров, который почему-то называли Дураком.
Когда Ваня не ездил с микробиологами, Виктор Викторович брал его с
собой. Они проверяли капроновые сети. Почти каждый раз вынимали по десять -
двадцать килограммов разной рыбы. Живую щуку и окуней отпускали, а сигов и
плотву вытаскивали из сети и потом тщательно обмеряли, взвешивали,
вскрывали, копались во внутренностях и все записывали в толстую клеенчатую
тетрадь. Проверять сети Ваня любил, а вот ковыряться в рыбьих потрохах ему
не нравилось.
Микробиологи привозили пузырьки с пробами воды. Пробы брали они начиная
с поверхности и так до самого дна. Микробиологов здесь прозвали
"микрушками", а гидробиологов - "букашками". Впрочем, никто на это не
обижался.
В этот запомнившийся на всю жизнь день озеро было на редкость
безмятежное. У берегов вода не шелохнется. Горбатые сосны и ели, высокие
розоватые облака, черная рогатая коряга - все это отчетливо отражалось в
озере. Далеко за островом чуть заметно рябило. А может быть, это рыба
играла.
Ваня решил плыть к Каменной гряде, где, как утверждал Виктор
Викторович, водились крупные черные окуни. Пока такого горбача тащишь,
удилище так и ходит ходуном в руках.
Каменная гряда находилась, примерно, в двух километрах от острова.
Когда на озере гуляет волна с белыми гребешками, гряду не увидишь, а сегодня
в тихую ясную погоду вытянувшиеся в длинную цепочку черные камни были
отчетливо видны. Чем ближе к гряде, тем камни становятся больше. Бока у них
влажно лоснятся. На камнях, изредка поворачивая головы, отдыхают чайки.
Одна лодка уже стояла на якоре. Сразу видно, не из экспедиции. Черные
просмоленные лодки с высокими бортами и крутым выгнутым носом принадлежали
местным жителям, и называли их карбасами. На таком карбасе со стационарным
двигателем однажды по какому-то делу приплыл в лагерь рыбак.
Подплыв ближе, Ваня увидел на карбасе девчонку лет четырнадцати. Из-под
выгоревшего платка выбивались ярко-желтые пряди волос. Девчонка то и дело
заталкивала волосы под платок, но они снова вылезали. Во все стороны торчали
поставленные на рогульки длинные кривые удочки. Больше в лодке никого не
было. В прутяной корзине зеленели порядочные окуни. Верхние шевелились и
подпрыгивали.
- Можно, я здесь встану? - вежливо спросил Ваня.
- Жалко, что ли, - ответила девчонка и с любопытством взглянула на
него.
Ваня осторожно опустил якорь, размотал леску и, нанизав на крючок
кусочек плотвичного мяса, закинул удочку.
Он думал, проворный черный горбач тут же потопит поплавок, но ничего
подобного не произошло. Поплавок - гусиное перо - неподвижно краснел в
спокойной воде. Вот всегда так: плывешь в заветные места, надеешься на
бешеный клев, а все наоборот: у острова - куда ни кинь - прекрасно клевало,
а тут полная тишина. Ваня уже по опыту знал: если окунь сразу не схватил,
вытаскивай удочку и ищи другое место. Северный окунь не любит церемониться:
уж если клюет, так сразу поплавок на дно, а нет, так будто отрезал.
Между тем девчонка резко взмахнула удочкой и стала спокойно, без
обычной суеты выводить добычу. Окунь чертил красноватым спинным плавником
воду, упирался, ошалело сигал в сторону, но девчонка ловко подтаскивала его
все ближе к лодке. Когда трепыхающийся окунь шлепнулся в плетенку, Ваня
завистливо вздохнул: ему такие крупные еще не попадались.
Когда она вывернула из глубины третьего горбача, Ваня не выдержал и
спросил:
- На что ловишь?
- На ряпушку, - ответила девчонка.
Про эту маленькую рыбку Ваня слышал много уже, но ни разу не видел ее.
Вчера только поставили с Виктором Викторовичем специальную мелкоячеистую
сеть на ряпушку, но еще не проверяли.
- А я на плотвиное мясо, - сказал Ваня.
- Можешь весь день сидеть, и ни один не клюнет, - авторитетно заметила
девчонка. Взмахнула свистнувшим удилищем и подсекла еще одного красавца.
Судя по тому, как он заартачился, это тоже был крупный экземпляр.
- Везет же людям, - вздохнул Ваня. И хотя он произнес эти слова почти
шепотом, девчонка услышала.
- Чего такой гордый?.. - усмехнулась она. - Попросил бы, давно дала бы
тебе наживки.
Ваня вытащил якорь - тяжеленную ржавую железяку - и подплыл к девчонке.
Рядом с его маленькой фанерной лодчонкой карбас выглядел катером. Посередине
установлен большой мотор неизвестной Ване конструкции. Вместо румпеля -
кривой, причудливо изогнутый железный прут. Ржавая выхлопная труба
перевешивается через высокий борт. Неужели девчонка сможет запустить эту
керосинку? Вслух свои сомнения Ваня не стал выражать, чего доброго, обидится
и не даст ряпушки.
Девчонка с интересом смотрела на него. Губы припухлые, круглый
подбородок с ямочкой, на скуле маленький белый шрам. А вообще глазастая,
симпатичная.
- Как тебя звать? - спросил Ваня.
- Элла.
- Живешь в глуши, а имя...
- Не всем ведь жить в городе, - ничуть не обиделась девчонка. - По
правде говоря, я город не люблю. Очень много людей. Даже страшно.
- Чего же тут страшного?
- Чувствуешь себя букашкой, микробом.
- Я живу в большом городе и не чувствую себя букашкой. Это ты загнула!
Ляпнула, не подумав.
- В городе живешь, а какие слова говоришь: загнула, ляпнула!
Ваня заерзал на сиденье: еще учит, как ему говорить! Забралась в чужую
лодку и воображает. Сама и мотор-то запустить не сможет.
- Нормально я говорю, - пробурчал Ваня, сдерживая раздражение.
- Тебя сюда дядя Кузьма из Умбы привез, да?
- Смотри, все знает! - Ваня усмехнулся. - И Саньку знаешь?
- Конечно.
- И мать его знаешь?
- Тетю Дусю-то?
- Я молчу, - сказал Ваня. Вот он, поселок. Здесь все друг про друга
знают, а в Ленинграде Ваня даже в своей парадной не всех жильцов знает.
- Вы ведь приехали вдвоем. Где же твой друг?
- Был да сплыл.
- Неужели утонул! - усмехнулась девчонка.
- Соскучился по своей дорогой мамочке и уехал в Ленинград, - сказал
Ваня. - У вас тут лютуют комары и один сплошной день. А наш Андрюшенька
привык спать ночью.
- Нехорошо так про своего друга говорить, - с укоризной сказала Элла.
- А бросать товарища одного - хорошо?
- Кто непривычный к нашему климату, тому первое время трудно здесь...
Взрослые и то бывает не выдерживают.
- Трус он, вот кто! - сказал Ваня. - Дезертир.
- А ты злой... И глаза у тебя злые.
- Не надо мне твоей ряпушки, - обиделся Ваня и оттолкнулся от карбаса,
в который уже намеревался взобраться. - И окуней мне не надо... Мы каждый
день на острове уху из сигов едим.
- В сетку-то и дурак поймает...
- Сама ты дура! И глаза у тебя глупые, как у куклы.
- Правильно сделал твой приятель, что сбежал, - невозмутимо сказала
Элла. - С таким злюкой за одним столом-то сидеть противно... А кто других
людей дураками обзывает, сам не очень-то умный.
- Если бы ты не была девчонка, я сейчас бы залез в твою дырявую лоханку
и...
- Залезь, - спокойно сказала девчонка. Если бы она тоже разозлилась и
стала ругаться, Ване не так было бы обидно, но девчонка была невозмутима.
Все так же прямо сидела в лодке и смотрела на поплавки. Ваня решил, что вот
сейчас смотает удочки и проплывет под носом у девчонки, прямо по поплавкам.
Специально распугает всю рыбу.
- С сопливыми девчонками я не дерусь, - проворчал он, желая, чтобы
последнее слово было за ним.
- Если бы ты сунул свой толстый глупый нос в мою лодку, я бы тебя как
миленького выкупала.
- Извини, хозяйка Медной горы, я не знал, что это твое озеро, - ядовито
заметил Ваня. - Может быть, оно называется Элл-озеро?
В этот момент налетел порыв ветра и сорвал с Ваниной головы кепку. Он
успел подхватить, а то упала бы в воду. Девчонка посмотрела на небо, потом
на озеро и сказала:
- Я тебе советую плыть к нашему берегу.
- Обойдусь, - буркнул Ваня.
Небо, оно только что было голубое и чистое, вдруг побледнело, а потом
посерело. Из-за горизонта неслись плоские округлые облака. Вслед за ними,
толкаясь, наползая друг на друга, торопились короткие тупорылые тучи.
Тревожно закричали чайки. Лишь те, что сидели на камнях, пока помалкивали.
Тихое до сей поры Вял-озеро как-то незаметно пришло в движение. Сначала
наперегонки с облаками к гряде весело побежали маленькие сиреневые волны.
Даже не волны, а глубокая рябь. Но уже видно было, как вдали озеро вдруг
сразу все заходило ходуном. Порывы ветра становились все сильнее, иногда в
лицо ударяли мелкие брызги. Вода у камней ожила, зашевелилась.
Не рассердись Ваня так на девочку, он ни за что не поплыл бы к острову.
Хотя еще и не видел Вял-озера во всей его штормовой красе, было ясно, что
путешествие предстоит рискованное. Лодка слишком легкая, а волны будут
высокие.
Но Ваня уже закусил удила. Злясь на девчонку и на себя, что не смог
сдержаться, он даже не стал сматывать леску - бросил удочку на дно и
взмахнул веслами. Лодка послушно скользнула вперед. С удовлетворением
отметив, что весла уходят в неспокойную воду без всплеска, а лодка с каждым
взмахом двигается быстрее, Ваня почувствовал себя уверенным, сильным. Он
знал, что девчонка наблюдает за ним.
Когда Ваня отплыл метров на пятьдесят, девчонка поднялась и, сложив
ладошки рупором, закричала:
- Греби к нашему берегу-у! Слышишь, к берегу-у! До острова не
доплыве-ешь! Опрокине-ет!
Ваня даже не посмотрел в ее сторону. Подумаешь, ветер поднялся,
заштормило! Ну, покачает маленько, велика беда...
Но он, оказывается, совсем не знал Вял-озера. Вокруг засвистело,
застонало, на лицо будто кто-то тугую подушку положил, даже дыхание
перехватило, а глаза застлало слезами. Лодка сама по себе круто
развернулась, причем так быстро и неожиданно, что чуть весла из рук не
вырвались. Ваня глянул вперед и обомлел: прямо на него катились огромные
валы с белыми развевающимися на ветру гребнями. От них отлетали и
растворялись в воздухе клочья пены. Вместе с волнами нарастал тревожный
мощный гул. В следующий момент Ваня взглянул в ту сторону, где осталась
девчонка, но тоже увидел валы. И ему показалось, что они идут на него. И
между этими двумя стенами воды, будто в ущелье, оказался он на своей лодке.
Гряду будто кошка языком слизнула. Ни одного камня не видно. Весла вдруг
замолотили по воздуху, лодку завертело, закрутило. То она проваливалась
куда-то вниз - и у мальчишки замирало сердце, то взлетала вверх. Волна
обдала его с ног до головы, и лодка сразу стала не такой верткой. Ваня
перестал ориентироваться, где остров, где берег. Кругом грохочущая вода и
летящее над головой серое небо.
Лодка норовистым козлом еще пыталась прыгать по волнам. Ваня бросил
весла на залитое водой дно: бесполезно и пытаться грести. Лодка повернулась
боком к волне, и Ваня, еще толком не успев сообразить, что произошло,
пробкой вылетел из лодки и оказался в жгучей холодной воде. Вода сомкнулась
над головой, заломило в ушах. Выплыв на поверхность, увидел скользкое серое
днище своей лодки. В пазах чернела смола. Одно весло пронеслось мимо самого
носа и исчезло. Где-то должен быть спасательный пояс... Одежда намокла,
стало тянуть вниз. И тогда он закричал. Причем, каким-то тонким, незнакомым
голосом. Он даже не подозревал, что может так кричать. Впрочем, из-за свиста
ветра и шума волн он сам-то себя еле услышал. Но все равно этот
смертельно-тоскливый крик запомнился на всю жизнь. Тяжелые резиновые сапоги
гирями тянули на дно, брезентовая куртка стала картонно-жесткой и стесняла
движения. Спасательный пояс из пенопласта, на котором он сидел, розовел на
колыхающихся вдалеке волнах. Нечего было и думать за ним гнаться...
Вспомнилось, Виктор Викторович говорил, что пояс всегда нужно привязывать
бечевкой хотя бы к петле куртки... Щедро плеснуло в лицо, и он закашлялся,
наглотавшись воды. Больше он не кричал. Изо всех сил работая руками и
ногами, старался удержаться на поверхности. Чувствовал, что его все ближе
относит к берегу. Было слышно, как волны с грохотом разбивались о сушу. Но
он знал, что не доплывет. Попробовал сбросить с ног сапоги-гири, но лишь
снова наглотался воды. Силы убывали. И злые горячие слезы текли из глаз.
Несколько раз до него донесся далекий тревожный крик, скомканный ветром, но
он уже не мог повернуть голову. И тут послышался негромкий, добродушный шум
мотора. Прямо перед ним вырос просмоленный бок карбаса. Всего в каких-то
трех метрах. Элла с развевающимися на ветру золотистыми волосами и хлопающей
за спиной косынкой протягивала ему тонкую мокрую руку...
До самого берега они не произнесли ни слова. Ваня с трудом стащил
резиновые сапоги и вылил из них воду. Карбас колоколом гудел от свирепых
ударов волн, но шел точно в том направлении, куда правила девчонка. Платок
улетел с ее шеи, когда помогала Ване взбираться в высокий карбас. Ветер
швырял девчонке в глаза длинные желтые пряди волос, она то и дело одной
рукой отбрасывала их с глаз. Другой - крепко держала кривой железный прут,
заменявший румпель.
На берегу их ждал высокий человек в брезентовой куртке, подпоясанный
широким ремнем с медной пряжкой. Как только карбас ткнулся носом в песчаный
берег, человек ухватился за него и еще дальше вытащил на отмель. Потом,
будто котенка, сгреб мокрого, дрожащего Ваню и поставил на землю. Сверху
вниз посмотрел на него, усмехнулся:
- Выкупался, молодец? На нашем озере это не диво. Моли бога, что дочка
у меня такая проворная, я бы уже не успел до тебя добраться.
- Это Ваня, - сказала Элла. - Он с острова приплыл, папа.
- Лодка-то моя утонула, - первое, что сказал Ваня, выйдя на берег.
- Гляди какой шустряк! - удивился человек. - Чуть в гости к ракам не
угодил, а про лодку помнит... Бегом в сторожку! Там печь затоплена,
погрейся, обсушись.
Элла взяла Ваню за руку и, как маленького, повела по узкой тропинке в
лес, где виднелась небольшая серая избушка, похожая на ту, в которой они
жили на острове. Из круглой железной трубы валил дым. Ветер тут же
подхватывал его и, разодрав на синие клочки, развешивал на колючие лапы
елей.
- Мой папа сплавщик, - сказала Элла. - Собирает прибитые к берегам
хлысты, связывает их, а потом приходит катер и забирает.
Ваня не ответил. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал. Хотя и
был босиком, казалось, к каждой ноге привязано по пуду. Глаза слипались. Так
бы и упал грудью на эту родную твердую землю и прямо в мокрой одежде заснул
бы...
- Отпусти, я сам, - вырвал руку Ваня. - В детском садике и то никого за
руку не держал.
Элла взглянула на него и прикрыла рот ладошкой, чтобы не рассмеяться.
- Ты чего? - подозрительно спросил Ваня.
- У тебя окунь в ухе!
Ваня машинально поднял руку и пощупал ухо.
- Смешной ты... - громко рассмеялась девчонка.
К вечеру лодку прибило к берегу. Она так и вылезла на желтый прибрежный
песок днищем кверху. Какой-то противный моллюск уже прилепился к доске.
Обрадованный Ваня два раза обошел кругом весь остров в надежде найти и
весла, но, куда не кинь взгляд, кругом бревна. Много их выбросило в этот раз
на пустынный берег. Отец Эллы бродил по берегу в высоких резиновых сапогах,
сталкивал багром бревна снова в воду и там связывал просмоленными канатами в
плоты.
Ваня обсушился у печки. Пришлось все снимать с себя, выжимать и потом
развешивать над печкой. Элла специально веревку протянула от стены до стены.
Сделанная из железной бочки печка топилась жарко, и через полтора часа все
высохло, даже сапоги. За окном завывал ветер, шумело озеро, в стекла хлестко
ударяли крупные дождевые капли, скрипели, раскачиваясь, деревья, а в избушке
тепло и сухо. Пахнет свежим хлебом, вяленой рыбой и березовым веником. Ваню
разморило и с новой силой стало клонить в сон. Он "клюнул" и чуть не обжег
нос о трубу. Взяв с топчана старенькое коричневое одеяло, завернулся в него
и, прислонившись спиной к ящику с канатом, сразу же провалился в тяжелый
глубокий сон без сновидений.
Разбудила Элла. Пока Ваня сушился, она помогала отцу вязать бревна, а
теперь вот пришла проведать. Молча поставила на стол котелок с застывшей,
как холодец, ухой, нарезала хлеб, положила деревянную ложку и головку
чесноку.
- Не обессудь, - насмешливо заметила она, - сигов мы еще не наловили...
Ваня, моргая со сна, смотрел на нее. Одеяло сползло с плеч, и он
натянул его. С трудом сообразил, где он и что с ним произошло. Элла
подбросила в едва теплившуюся печку дров. На загорелых коленках девчонки
свежие царапины. Если бы не Элла... Ваня даже плечами передернул, представив
на миг, что бы тогда было...
- Кажется, я заснул, - сказал он.
- Кажется! - фыркнула девчонка. - Ты спал два часа. Чуть одеяло не
сжег. Из печки выкатился уголек - и прямо тебе на колени. Видишь, дырка? Мог
бы и сам сгореть... - Элла рассмеялась. - Как говорится, из огня да в
полымя.
- Из воды в огонь, - поправил Ваня. - И ты потушила... этот пожар?
- Из кружки плеснула, ты даже не пошевелился.
- Выходит, ты меня уже два раза спасла?
- А ты все считай, - опять засмеялась девчонка. - Уж тогда не два, а
три раза.
- Три?
- Когда я первый раз прибежала сюда, гляжу, у твоих ног змея свернулась
и смотрит на огонь...
- Врешь! - воскликнул Ваня.
- Иди погляди, она под сосной валяется... Здоровенная! Я ее за хвост и
об пол.
- Действительно, я попал в избушку на курьих ножках, - сказал Ваня. -
Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит... Русалка - это ты.
- Будешь обзываться - не дам компота.