Страница:
Рейн страшно покраснел и выпустил ее запястье. К его восторгу и одновременно ужасу, она не отодвинулась.
— Бабушка только и делает, что читает мне пространные лекции на тему «Что пристало делать молодой леди». С того самого дня, как вы появились у нас. По-моему, это немножко лицемерно с ее стороны, так как она всю жизнь яростно поносила глупую манеру соблюдать приличия ради самих приличий. А теперь оказывается, что и вы обеспокоены тем, что я веду себя не как настоящая леди.
Она тихонько вздохнула, и в.ее нежных светло-карих глазах зажглись золотые искорки.
— Что ж, с приличиями все решается просто, — продолжала она все с тем же здравомыслием. — Вы скоро выздоровеете и уедете. А если мне когда-нибудь случится побывать в Лондоне и мы с вами там нечаянно столкнемся на улице, то я отвернусь, и вы тоже можете так поступить. — При этих словах сердце у нее вдруг дрогнуло, и она замолчала на мгновение, а продолжила затем голосом, который звучал не столь убежденно: — Я сделаю вид, что никогда вас не брила, не мыла и не бинтовала, не занималась вашей… особой. А вы можете притвориться, что не видели меня прежде.
Он заметил, как потемнели и блеснули ее глаза, как опустились на миг черные ресницы. Грудь ему стеснило, и он понял, что никогда не сможет сделать вид, что не знаком с Чарити Стэндинг. Потому что в этот миг он понял ее нежную решимость, ее сострадательность — даже к таким неблагодарным грубиянам, как он. Ее дар — облегчать страдания одним своим присутствием, а ее восхитительно здравый смысл заставлял взглянуть на мир и напыщенную манерность света под новым углом, отчего и мир, и свет казались человечнее.
— Ну, давайте начнем. — Она подняла подбородок и взяла себя в руки. — Теперь не двигайтесь.
Она вновь принялась усердно работать кисточкой, и он не стал сопротивляться. Затем она попросила его лечь на бок, сама уселась на край кровати рядом с ним, приподняла пальцем его подбородок и ловким движением провела бритвой по шее, затем по заросшей щетиной щеке. Когда подошла очередь верхней губы, Чарити приостановилась и сказала;
— Надо напрячь верхнюю губу… — И показала, как это сделать.
Он послушно выполнил ее указание и сразу стал похож на брюзгливого школьного учителя. Ее нежный смех заполнил комнату, как солнечный свет, разлился теплыми ручейками по крови Рейна, проник в самую глубь его существа. Никогда он не слыхал, чтобы женщина смеялась так непосредственно, так заразительно. И вдруг засмеялся сам, негромко и немного смущенно. Как давно этого с ним не случалось.
— Извините. — Она покусала губу, пытаясь обуздать свою веселость. — Не очень-то пристало молодой леди так смеяться. Ничего, я постараюсь стать лучше… правда.
Она отчетливо ощутила, как взгляд его прекрасных серых глаз остановился на ней, изучая, и так пытливо, что у нее сердце защемило. Она нервно глотнула воздуха, румянец на щеках ее расцвел еще ярче. Восторженная дрожь предвкушения пробежала вверх по позвоночнику, распространилась по плечам, спустилась на сливочно-белую грудь. Губы по непонятной причине стали вдруг горячими, а взгляд сам собой устремился на его руки, и вспомнилось, как эти руки прикасались к ее груди.
— Не думаю, что вы можете стать лучше, чем есть… как бы ни старались, — проговорил он негромко.
Эти слова привели ее в замешательство. Что он хотел сказать? Что она никогда не станет истинной леди, а манеры ее ужасны? Она почувствовала унижение. Вероятно, следовало прислушаться к советам бабушки и держаться от него подальше.
Он взял ее подбородок, и когда она подняла глаза, он уже склонялся к ней, и губы его дерзкого рта были приоткрыты. Его ладонь, теплая и властная, легла ей на затылок, и по спине у нее побежали мурашки, а он приподнялся на постели и притянул ее к себе. Мгновение спустя чувственное напряжение, в котором она жила с того самого дня, когда впервые увидела его у обочины дороги, закончилось. Губы его прикоснулись к ее губам нежно, словно пробуя на вкус. Такие мягкие и вместе с тем крепкие, влажные — упругий бархат, медленно превращающийся в лоснящийся, подчиняющий своей воле шелк. Губы его легли чуть косо и двигались нежно, массируя, лаская, отчего теплая волна поднялась, залила ее щеки, низринулась в горло и обрушилась на грудь.
Голова ее запрокинулась, глаза закрылись. Плечи обмякли, а чудо поцелуя продолжало кружить вихрем внутри ее. Границы ее тела словно таяли там, где его губы касались ее. Она наслаждалась всеми оттенками и нюансами их позы — тем, как он держал ее, как прижимал, каков был на ощупь, жадно смакуя каждую каплю своих ощущений. Затем она вдруг заметила и даже успела смутно удивиться, что кончик его языка пробегает по ее губам, поглаживая и лаская их. Она была поражена, и текучий жар охватил ее, дрожь наслаждения ручейками побежала по ее нервам, сливаясь воедино в чувственном средоточии ее женственной сущности. Ее тело будто пробуждалось к жизни.
И это Рейн Остин, ее прекрасный незнакомец, загадочный человек, аристократ с повадками беспардонного грубияна, доставлял ей такое поразительное наслаждение. Инстинктивно она поняла, что это только начало того, что может произойти между нею и этим человеком. Если он способен заставить ее испытать столь глубокий физический восторг только губами, то, возможно, в его руках заключено могущественное ночное волшебство.
А в этот момент леди Маргарет мчалась по коридору, сопровождаемая Вулфрамом, которого еще слегка подташнивало.
— И чтоб не отходить у меня от этого типа ни на шаг, — приглушенным голосом приказала старуха псу. — И если он начнет трогать ее руками, то сразу же влезай между ними, даже если придется забраться к нему в постель! Понял?
Вулфрам стоял, опустив голову, понурив могучие плечи и поджав драный хвост. Пес поднял морду, посмотрел на леди Маргарет жалобным взглядом и издал скорбное урчание, которое должно было означать, что он понял.
Старуха выпрямилась, взмахом руки указала псу на дверь и удалилась. Пес заскулил, навалился на дверь, проник внутрь — и что же он увидел? «Сиятельство» прямо-таки грызло мисс Чарити! Пес молнией ринулся на защиту хозяйки.
— Вулфрам! Прекрати! Какой бес в тебя вселился?!
С трудом отбившись от пса, она бросила бритву, которую до сих пор держала в руке, и принялась стаскивать Вулфрама с кровати, подумывая, а не влепить ли негодному псу хорошую оплеуху.
Она обернулась к Рейну. Не имея никакого опыта в любовных делах, она решила, что его потемневшее лицо и серебристый блеск глаз — это проявления гнева.
— Извините, пожалуйста, — прошептала она с несчастным видом и впервые пожалела, что вытащили Вулфрама из реки.
Рейн не в силах был вымолвить ни слова, но в шок его повергло отнюдь не злокозненное нападение пса. Тщеславный виконт был потрясен. Как же быстро развиваются отношения между ним и этой девушкой! И до чего же импульсивно он себя вел! Глядя в сияющие глаза Чарити, он все еще ощущал сладостную нежность ее губ, и он позволил наслаждению клубиться и распространяться по всему телу. Губы его горели, кровь неслась по жилам, как поток расплавленного металла, кожа стала до болезненности чувствительной, грудь стеснило, по рукам забегали мурашки, а в чреслах жарко пульсировала кровь… Это было безумие, восхитительное, сладостное, порабощающее безумие!
Однако когда Чарити кончила выговаривать Вулфраму, Рейн уже успел настолько прийти в себя, что все же слегка отпрянул, когда она подвела пса к краю кровати. Пес, на подранной морде которого было презлобное выражение, поднял одну громадную лапу и положил ее на край кровати.
— Это он пытается извиниться, — перевела Чарити. — И он никогда так больше не будет. — Тут она прищурила глаза и значительно посмотрела на пса. Вулфрам брюзгливо отвернул морду и негромко гавкнул. — И он хочет подружиться с вами, скрепив договор рукопожатием. Рейн в изумлении наблюдал за своей правой рукой, которая сама собой протянулась вперед и пожала собачью лапу, как если бы перед ним был некий господин, встретившийся ему в лондонском клубе. Он отдернул руку.
В дверь влетела леди Маргарет. Старуха громко пыхтела — по лестнице она поднималась бегом. Услышав крики и рычание пса, она совсем уверилась, что в спальне ее ждет кровопролитное и ужасное зрелище. Однако глазам ее предстала совсем иная картина, а именно: его сиятельство с намыленным лицом пожимает лапу Вулфраму, а Чарити умиленно созерцает обоих, причем щека у нее вымазана мыльной пеной, а губы нацелованы до припухлости.
У леди Маргарет вырвался стон. Итак, несчастье все же свершилось. Один Господь ведает, какие новые катастрофы поджидают в будущем бедняжку виконта!
После того как бабушка Чарити утащила внучку прочь, он лежал один, мысленно переживал этот поцелуй и поражался тому, что от одного воспоминания он испытывал прилив желания. В глубине его существа, такого закаленного, сурового и жесткого, зияла свежей промоиной пустота, как будто эта девушка, уйдя, унесла с собой частицу его. Теперь он жаждал ее даже сильнее, после того как вкусил от ее сладости. И после того как она, такая живая, очаровательная, была рядом с ним, он чувствовал себя еще более одиноким. От этого ощущения пустоты, от сознания собственной уязвимости он немедленно впал в панику.
Он поелозил по кровати на животе, подобрался к краю, свесил ноги. Необходимо выбраться отсюда… сегодня же… сейчас же! Не без труда он встал на ноги и еще долго держался за столбик кровати. Нашел глазами свой сундук, стоявший поблизости, направился к нему на негнущихся ногах, ухитрился открыть его ногой и подцепить пальцами ног свои серые панталоны. Сморщился, подхватил штаны рукой.
В следующий миг громадные челюсти пса вцепились в панталоны.
— Эй! — Рейн покачнулся, едва не потеряв равновесия. — А ну отпусти! — И он яростно дернул штаны.
Темные глаза Вулфрама сверкнули. Ничего, ему доводилось вступать в борьбу с противниками поопаснее, чем это раненое «сиятельство». Пес сделал ложный выпад, вильнул, дернул и вырвал штаны из рук Рейна.
Остин беспомощно наблюдал за тем, как пес исчезает за дверью, унося в зубах его последнюю пару штанов и надежду сбежать отсюда.
— Проклятие!
Он с трудом заставил себя доковылять до постели и рухнул на нее лицом вниз. Мгновение спустя перед его мысленным взором возникло лицо Чарити, и сумятица в мыслях, равно как и буря в душе и боль в теле, начали утихать. Пришло спокойствие, затем понимание. От этой девушки ему сбежать не удастся, даже если он и сумеет добраться до Мортхоу… или до Лондона. В то мгновение, когда он коснулся ее губ, частица ее каким-то образом поселилась внутри его. И как только он осознал этот факт, то сразу почувствовал, что частица эта движется внутри той новообретенной пустоты в центре его существа, парадоксальным образом и увеличивая ее, и заполняя одновременно.
Когда вечером Чарити появилась в залитой розовыми сумерками спальне Рейна, в руках ее были книги, а на лице решимость. Весь этот день она была занята тем, что старалась прогнать странное ощущение физического томления по нему и собрать волю в кулак, дабы решиться встретиться с ним лицом к лицу снова. Он теперь уверился, что она неисправимая грубиянка; он фактически прямо сказал ей это в лицо. Так что она потеряет, если станет упорно по-прежнему помогать ему? Вот только ей не хотелось, чтобы он считал ее отпетой распутницей или неотесанной деревенщиной. Она желала выглядеть в его глазах особой приличной, достойной, состоятельной. Чтобы он думал о ней как о леди. Но поздно. Не надо было допускать, чтобы к решимости помочь раненому примешивались другие желания.
В присутствии Вулфрама, который не сводил с хозяйки бдительного взгляда, она объявила, что принесла ему несколько книг, и предложила почитать ему вслух, если он желает. Он отклонил это предложение, как ни странно, с самой что ни на есть достойной джентльмена любезностью, так что она положила книги на ночной столик, поставила рядом свечу и собралась уходить в сознании собственного ничтожества.
— Мисс Чарити, — окликнул он ее. Она обернулась так быстро, что ей стало стыдно.
— Да, ваше сиятельство?
— Благодарю вас.
Она постояла возле двери, чувствуя на себе его взгляд и вспоминая о том, как его губы прижимались к ее губам. Не грезится ли и ему то же самое? Может, поэтому в его голосе прозвучала такая бархатистая хрипотца? Она одарила его ослепительной, сияющей улыбкой:
— На здоровье.
Глава 9
— Бабушка только и делает, что читает мне пространные лекции на тему «Что пристало делать молодой леди». С того самого дня, как вы появились у нас. По-моему, это немножко лицемерно с ее стороны, так как она всю жизнь яростно поносила глупую манеру соблюдать приличия ради самих приличий. А теперь оказывается, что и вы обеспокоены тем, что я веду себя не как настоящая леди.
Она тихонько вздохнула, и в.ее нежных светло-карих глазах зажглись золотые искорки.
— Что ж, с приличиями все решается просто, — продолжала она все с тем же здравомыслием. — Вы скоро выздоровеете и уедете. А если мне когда-нибудь случится побывать в Лондоне и мы с вами там нечаянно столкнемся на улице, то я отвернусь, и вы тоже можете так поступить. — При этих словах сердце у нее вдруг дрогнуло, и она замолчала на мгновение, а продолжила затем голосом, который звучал не столь убежденно: — Я сделаю вид, что никогда вас не брила, не мыла и не бинтовала, не занималась вашей… особой. А вы можете притвориться, что не видели меня прежде.
Он заметил, как потемнели и блеснули ее глаза, как опустились на миг черные ресницы. Грудь ему стеснило, и он понял, что никогда не сможет сделать вид, что не знаком с Чарити Стэндинг. Потому что в этот миг он понял ее нежную решимость, ее сострадательность — даже к таким неблагодарным грубиянам, как он. Ее дар — облегчать страдания одним своим присутствием, а ее восхитительно здравый смысл заставлял взглянуть на мир и напыщенную манерность света под новым углом, отчего и мир, и свет казались человечнее.
— Ну, давайте начнем. — Она подняла подбородок и взяла себя в руки. — Теперь не двигайтесь.
Она вновь принялась усердно работать кисточкой, и он не стал сопротивляться. Затем она попросила его лечь на бок, сама уселась на край кровати рядом с ним, приподняла пальцем его подбородок и ловким движением провела бритвой по шее, затем по заросшей щетиной щеке. Когда подошла очередь верхней губы, Чарити приостановилась и сказала;
— Надо напрячь верхнюю губу… — И показала, как это сделать.
Он послушно выполнил ее указание и сразу стал похож на брюзгливого школьного учителя. Ее нежный смех заполнил комнату, как солнечный свет, разлился теплыми ручейками по крови Рейна, проник в самую глубь его существа. Никогда он не слыхал, чтобы женщина смеялась так непосредственно, так заразительно. И вдруг засмеялся сам, негромко и немного смущенно. Как давно этого с ним не случалось.
— Извините. — Она покусала губу, пытаясь обуздать свою веселость. — Не очень-то пристало молодой леди так смеяться. Ничего, я постараюсь стать лучше… правда.
Она отчетливо ощутила, как взгляд его прекрасных серых глаз остановился на ней, изучая, и так пытливо, что у нее сердце защемило. Она нервно глотнула воздуха, румянец на щеках ее расцвел еще ярче. Восторженная дрожь предвкушения пробежала вверх по позвоночнику, распространилась по плечам, спустилась на сливочно-белую грудь. Губы по непонятной причине стали вдруг горячими, а взгляд сам собой устремился на его руки, и вспомнилось, как эти руки прикасались к ее груди.
— Не думаю, что вы можете стать лучше, чем есть… как бы ни старались, — проговорил он негромко.
Эти слова привели ее в замешательство. Что он хотел сказать? Что она никогда не станет истинной леди, а манеры ее ужасны? Она почувствовала унижение. Вероятно, следовало прислушаться к советам бабушки и держаться от него подальше.
Он взял ее подбородок, и когда она подняла глаза, он уже склонялся к ней, и губы его дерзкого рта были приоткрыты. Его ладонь, теплая и властная, легла ей на затылок, и по спине у нее побежали мурашки, а он приподнялся на постели и притянул ее к себе. Мгновение спустя чувственное напряжение, в котором она жила с того самого дня, когда впервые увидела его у обочины дороги, закончилось. Губы его прикоснулись к ее губам нежно, словно пробуя на вкус. Такие мягкие и вместе с тем крепкие, влажные — упругий бархат, медленно превращающийся в лоснящийся, подчиняющий своей воле шелк. Губы его легли чуть косо и двигались нежно, массируя, лаская, отчего теплая волна поднялась, залила ее щеки, низринулась в горло и обрушилась на грудь.
Голова ее запрокинулась, глаза закрылись. Плечи обмякли, а чудо поцелуя продолжало кружить вихрем внутри ее. Границы ее тела словно таяли там, где его губы касались ее. Она наслаждалась всеми оттенками и нюансами их позы — тем, как он держал ее, как прижимал, каков был на ощупь, жадно смакуя каждую каплю своих ощущений. Затем она вдруг заметила и даже успела смутно удивиться, что кончик его языка пробегает по ее губам, поглаживая и лаская их. Она была поражена, и текучий жар охватил ее, дрожь наслаждения ручейками побежала по ее нервам, сливаясь воедино в чувственном средоточии ее женственной сущности. Ее тело будто пробуждалось к жизни.
И это Рейн Остин, ее прекрасный незнакомец, загадочный человек, аристократ с повадками беспардонного грубияна, доставлял ей такое поразительное наслаждение. Инстинктивно она поняла, что это только начало того, что может произойти между нею и этим человеком. Если он способен заставить ее испытать столь глубокий физический восторг только губами, то, возможно, в его руках заключено могущественное ночное волшебство.
А в этот момент леди Маргарет мчалась по коридору, сопровождаемая Вулфрамом, которого еще слегка подташнивало.
— И чтоб не отходить у меня от этого типа ни на шаг, — приглушенным голосом приказала старуха псу. — И если он начнет трогать ее руками, то сразу же влезай между ними, даже если придется забраться к нему в постель! Понял?
Вулфрам стоял, опустив голову, понурив могучие плечи и поджав драный хвост. Пес поднял морду, посмотрел на леди Маргарет жалобным взглядом и издал скорбное урчание, которое должно было означать, что он понял.
Старуха выпрямилась, взмахом руки указала псу на дверь и удалилась. Пес заскулил, навалился на дверь, проник внутрь — и что же он увидел? «Сиятельство» прямо-таки грызло мисс Чарити! Пес молнией ринулся на защиту хозяйки.
— Вулфрам! Прекрати! Какой бес в тебя вселился?!
С трудом отбившись от пса, она бросила бритву, которую до сих пор держала в руке, и принялась стаскивать Вулфрама с кровати, подумывая, а не влепить ли негодному псу хорошую оплеуху.
Она обернулась к Рейну. Не имея никакого опыта в любовных делах, она решила, что его потемневшее лицо и серебристый блеск глаз — это проявления гнева.
— Извините, пожалуйста, — прошептала она с несчастным видом и впервые пожалела, что вытащили Вулфрама из реки.
Рейн не в силах был вымолвить ни слова, но в шок его повергло отнюдь не злокозненное нападение пса. Тщеславный виконт был потрясен. Как же быстро развиваются отношения между ним и этой девушкой! И до чего же импульсивно он себя вел! Глядя в сияющие глаза Чарити, он все еще ощущал сладостную нежность ее губ, и он позволил наслаждению клубиться и распространяться по всему телу. Губы его горели, кровь неслась по жилам, как поток расплавленного металла, кожа стала до болезненности чувствительной, грудь стеснило, по рукам забегали мурашки, а в чреслах жарко пульсировала кровь… Это было безумие, восхитительное, сладостное, порабощающее безумие!
Однако когда Чарити кончила выговаривать Вулфраму, Рейн уже успел настолько прийти в себя, что все же слегка отпрянул, когда она подвела пса к краю кровати. Пес, на подранной морде которого было презлобное выражение, поднял одну громадную лапу и положил ее на край кровати.
— Это он пытается извиниться, — перевела Чарити. — И он никогда так больше не будет. — Тут она прищурила глаза и значительно посмотрела на пса. Вулфрам брюзгливо отвернул морду и негромко гавкнул. — И он хочет подружиться с вами, скрепив договор рукопожатием. Рейн в изумлении наблюдал за своей правой рукой, которая сама собой протянулась вперед и пожала собачью лапу, как если бы перед ним был некий господин, встретившийся ему в лондонском клубе. Он отдернул руку.
В дверь влетела леди Маргарет. Старуха громко пыхтела — по лестнице она поднималась бегом. Услышав крики и рычание пса, она совсем уверилась, что в спальне ее ждет кровопролитное и ужасное зрелище. Однако глазам ее предстала совсем иная картина, а именно: его сиятельство с намыленным лицом пожимает лапу Вулфраму, а Чарити умиленно созерцает обоих, причем щека у нее вымазана мыльной пеной, а губы нацелованы до припухлости.
У леди Маргарет вырвался стон. Итак, несчастье все же свершилось. Один Господь ведает, какие новые катастрофы поджидают в будущем бедняжку виконта!
После того как бабушка Чарити утащила внучку прочь, он лежал один, мысленно переживал этот поцелуй и поражался тому, что от одного воспоминания он испытывал прилив желания. В глубине его существа, такого закаленного, сурового и жесткого, зияла свежей промоиной пустота, как будто эта девушка, уйдя, унесла с собой частицу его. Теперь он жаждал ее даже сильнее, после того как вкусил от ее сладости. И после того как она, такая живая, очаровательная, была рядом с ним, он чувствовал себя еще более одиноким. От этого ощущения пустоты, от сознания собственной уязвимости он немедленно впал в панику.
Он поелозил по кровати на животе, подобрался к краю, свесил ноги. Необходимо выбраться отсюда… сегодня же… сейчас же! Не без труда он встал на ноги и еще долго держался за столбик кровати. Нашел глазами свой сундук, стоявший поблизости, направился к нему на негнущихся ногах, ухитрился открыть его ногой и подцепить пальцами ног свои серые панталоны. Сморщился, подхватил штаны рукой.
В следующий миг громадные челюсти пса вцепились в панталоны.
— Эй! — Рейн покачнулся, едва не потеряв равновесия. — А ну отпусти! — И он яростно дернул штаны.
Темные глаза Вулфрама сверкнули. Ничего, ему доводилось вступать в борьбу с противниками поопаснее, чем это раненое «сиятельство». Пес сделал ложный выпад, вильнул, дернул и вырвал штаны из рук Рейна.
Остин беспомощно наблюдал за тем, как пес исчезает за дверью, унося в зубах его последнюю пару штанов и надежду сбежать отсюда.
— Проклятие!
Он с трудом заставил себя доковылять до постели и рухнул на нее лицом вниз. Мгновение спустя перед его мысленным взором возникло лицо Чарити, и сумятица в мыслях, равно как и буря в душе и боль в теле, начали утихать. Пришло спокойствие, затем понимание. От этой девушки ему сбежать не удастся, даже если он и сумеет добраться до Мортхоу… или до Лондона. В то мгновение, когда он коснулся ее губ, частица ее каким-то образом поселилась внутри его. И как только он осознал этот факт, то сразу почувствовал, что частица эта движется внутри той новообретенной пустоты в центре его существа, парадоксальным образом и увеличивая ее, и заполняя одновременно.
Когда вечером Чарити появилась в залитой розовыми сумерками спальне Рейна, в руках ее были книги, а на лице решимость. Весь этот день она была занята тем, что старалась прогнать странное ощущение физического томления по нему и собрать волю в кулак, дабы решиться встретиться с ним лицом к лицу снова. Он теперь уверился, что она неисправимая грубиянка; он фактически прямо сказал ей это в лицо. Так что она потеряет, если станет упорно по-прежнему помогать ему? Вот только ей не хотелось, чтобы он считал ее отпетой распутницей или неотесанной деревенщиной. Она желала выглядеть в его глазах особой приличной, достойной, состоятельной. Чтобы он думал о ней как о леди. Но поздно. Не надо было допускать, чтобы к решимости помочь раненому примешивались другие желания.
В присутствии Вулфрама, который не сводил с хозяйки бдительного взгляда, она объявила, что принесла ему несколько книг, и предложила почитать ему вслух, если он желает. Он отклонил это предложение, как ни странно, с самой что ни на есть достойной джентльмена любезностью, так что она положила книги на ночной столик, поставила рядом свечу и собралась уходить в сознании собственного ничтожества.
— Мисс Чарити, — окликнул он ее. Она обернулась так быстро, что ей стало стыдно.
— Да, ваше сиятельство?
— Благодарю вас.
Она постояла возле двери, чувствуя на себе его взгляд и вспоминая о том, как его губы прижимались к ее губам. Не грезится ли и ему то же самое? Может, поэтому в его голосе прозвучала такая бархатистая хрипотца? Она одарила его ослепительной, сияющей улыбкой:
— На здоровье.
Глава 9
Солнышко сияло вовсю, когда на следующее утро Мелвин появился в новой спальне Рейна с подносом, на котором была целая гора еды: яйца пашот, сосиски, каша с настоящими сливками, сдобные лепешки и чай с сахаром. Рейн уничтожил все, после чего рухнул на подушки и стал упиваться блаженной сытостью. Но недолго ему пришлось наслаждаться: явился Мелвин с известием, что Вулфрам порвал в клочья дорогие серые панталоны его сиятельства, в подтверждение чего предъявил Рейну комок жеваных тряпок. Рейн еще ворчал по поводу утраченной одежды, когда появилась леди Маргарет с целой охапкой предметов животного и растительного происхождения, а также каких-то подозрительных минералов и объявила, что они предназначены для того, чтобы обезопасить его спальню от всякой напасти.
Рейн, приподнявшийся на локтях при ее появлении, ехидно предложил использовать ее сомнительное искусство, чтобы уберечь мир от этой твари Вулфрама, который, судя по всему, и есть основной источник несчастий в доме. Леди Маргарет, фыркнув, подчеркнуто игнорировала виконта до тех пор, пока не пришла пора ставить припарку и менять повязку на его ране. Когда старуха закончила наконец тыкать и мять раненую ягодицу, зад у него снова стало дергать, и Рейн поклясться был готов: старуха намеренно разбередила его рану.
Чарити в это утро явилась к нему в спальню довольно поздно и застала его опять в раздраженном состоянии. Она раскрыла окна, чтобы впустить в комнату свежий воздух, подошла к его постели и извинилась за то, что не могла прийти раньше, причем едва не брякнула, что весь день помогала стирать белье. В любом приличном доме стиркой занималась прачка, пусть и приходящая, и ни одна настоящая леди не снизошла бы до такой черной работы.
— Я вам кое-что принесла, чтобы не скучали. — Тут глаза ее блеснули, она запустила руки в карманы длинного передника, извлекла оттуда два крохотных меховых комочка и, держа на каждой ладони по одному, подняла, чтобы он мог полюбоваться.
Это были котята, совсем маленькие. Один темно-серый, полосатый, второй серый с белым, пятнистый. Глаза у котят только-только открылись.
— Судя по всему, мать бросила их, так что теперь их кормлю я. — Она обернулась и увидела, что ее подопечный смотрит на нее, сердито насупив брови. — Я подумала, может…
— Я не люблю кошек. — Он чуть отодвинулся, отвел глаза: слишком не по себе ему стало при виде сияющего выражения на лице девушки. Неприятные ощущения в области зада убывали в обычном режиме. — — Я еще могу выносить собак, если иначе нельзя, но кошек ненавижу.
Чарити прижала мяукающих котят к груди, озадаченная тем, что ее сюрприз встретил столь холодный прием. Она нахмурилась, соображая, что бы могло значить такое настроение и такая реакция. Вчера вечером этот человек-кремень, казалось, приоткрыл свой панцирь, но сегодня утром он явно опять спрятался в свою раковину.
— Пауки, а теперь еще кошки… что еще вам неприятно? — Нежный упрек, прозвучавший в голосе девушки, заставил его поднять на нее глаза. Серые туманы клубились в глубинах этих глаз, заволакивая то внутреннее недовольство, которое ей не раз доводилось читать в его взгляде. Может, это она ему неприятна?
— Скука. Не выношу вынужденного безделья, — сказал он, чувствуя на себе вопросительный взгляд и неудержимо впадая в хрипловато-бархатистый тон. — Не приучен я к безделью. Я привык…
— К тяжелому труду? — подсказала она, сердце у нее стукнуло, и она подумала, что совершила непоправимую ошибку, напомнив ему о том, что он рассказал о себе в немыслимо интимный момент. — Я имею в виду — в Лондоне вы, вероятно, все время заняты, у вас ведь торговое предприятие, и еще там светское общество… приглашения и званые вечера… посещения оперы и блестящих балов… — Щеки ее зарделись. «А также светские леди, облаченные в шелка, с руками белей молока», — добавила она про себя уныло. Ей вдруг показалось, что принести котят, которые мяукали и цеплялись коготками за ее корсаж, было наивно и по-детски.
Но в это самое мгновение до сознания Рейна как раз начала доходить вся трогательность ее жеста. Она хотела утешить его и подбодрить, отвлечь от недугов и невзгод. Чтобы рядом с ним было что-то теплое и живое… Это тронуло его неимоверно. Взгляд его стал жарким, и пламя запылало в чреслах при виде того, как свободно маленькие зверята ползали по ее роскошной груди. Впервые в жизни он позавидовал кошкам!
— Это правда. — Рейн приподнялся на одной вытянутой руке, и теперь глаза его были почти на уровне ее глаз. Он заговорил звучным голосом, в котором поначалу слышался вызов: — Я привык к тяжелому труду гораздо больше, чем к лондонскому изысканному обществу. Я не из числа богатых бездельников! Я свои деньги заработал, все до последнего фартинга! Большую часть времени я провожу у себя в конторе или в доках, принимая грузы. — Он поймал ее взгляд, и она начала заливаться краской, от выреза на груди и вверх.
Не поэтому ли у него нет ни жены, ни невесты, подумала она, что он слишком много времени и энергии тратил на дела? Или же он уделял столько времени делам как раз потому, что у него не было женщины?
Внезапно она осознала, как близко друг к другу они оказались, заметила, как небрежно падает на его лоб прядь черных волос, какие полные и мягкие у него губы. Вся ее кожа жаждала ощутить на себе его взгляд. Но тут ей пришлось прекратить наблюдения над собственными чувствами, так как она перестала понимать что бы то ни было, затянутая в бурные, грозовые глубины его неспокойного взгляда. Она забыла про котят, которые ползали по ней, и про то, что следовало бы соблюдать дистанцию, как то подобает истинной леди, и про бабушку. И когда он взял ее за руку, пенящаяся волна чувственности захлестнула ее.
— А к чему ты привыкла, Чарити Стэндинг? — Тон его стал мягок, как в прошлый раз. — Что заполняет твой день? — Он поднес ее руку к глазам, вгляделся в обломанные ногти и покрасневшую от мыла кожу. Разрозненные впечатления, которые он успел собрать об этом доме, сложились в единую картину: ветхая мебель, простая пища, жалкий штат прислуги — она сама же и перечислила ему всех обитателей дома, когда брила его. Итак, имение Стэндвелл пребывало в состоянии глубокого упадка. И, внезапно прозрев, он ответил за нее сам: — Тяжелый труд?
Она стояла, лишившись дара речи, растворяясь в переменчивом серебристом потоке его взгляда, видя, как твердеют черты его лица — едва заметно, чувственно. Ей хотелось дотронуться до него, ощутить прикосновение его губ… Что он там говорит про труд? Слово это с грохотом прокатилось по ее сознанию, встряхнуло, заставило вспомнить о долге. Он держал ее руку и читал по ней, как по книге, все о ее занятиях, столь неподобающих истинной леди.
— В доме стало слишком много дел, чтобы Мелвин и Бернадетта справились с ними. — Она сумела-таки слегка ослабить силу этого признания. — Вот мы с бабушкой и… помогаем.
— А когда ты не помогаешь? — сразу же спросил он, притягивая ее к себе ближе. — Кто ждет тебя, дабы заполнить твои часы досуга… и занять место в твоем будущем? Гости? Возлюбленный? Возможно, будущий муж?
— Нет… у меня никого нет, — призналась она, опуская глаза.
— Трудно в такое поверить. Должно быть, мужчины в Девоншире очень уж тяжелы на подъем.
Ей вдруг стало стыдно, что у нее не было ни мыслей о женихах, ни планов на будущее. Никто никогда не заговаривал на эту тему, и она всегда считала, что причина тому — отсутствие у них денег. Но вот Рейну Остину пришло же в голову, что у нее может быть жених, хотя он знал о стесненном материальном положении их семьи.
— У меня нет времени. Столько дел всегда.
— Кто бы сомневался, — прошептал он, притягивая ее ближе. Итак, мисс Чарити Стэндинг свободна от обязательств. При этой мысли на его лице появилась улыбка типично мужского удовлетворения, — Похоже, кое-что общее у нас уже есть — тяжелый труд. Интересно, что еще?
— Мы оба… — Она вовремя прикусила язык.
— Что — мы оба? — очень убедительно спросил он, выпустил ее руку и приподнял пальцем подбородок.
— Мы оба не состоим в браке, — выпалила она порывисто и тут же пожалела, что нельзя взять эти слова обратно.
— Верно, так и есть, — Он криво усмехнулся. Впервые его холостяцкий статус стал источником радости.
Она с трудом сглотнула и тут только заметила, что уже сидит на краю кровати, смотрит на него, сердце у нее колотится как бешеное, а губы стали горячими, и это наверняка заметно. Он, похоже, совсем не рассердился на нее за то, что она затронула столь личную и даже щекотливую тему. Когда его рука легла ей на плечо, глаза его запылали опасным огнем, губы приоткрылись.
— Общество котят мне ни к чему. — От его глубокого, соблазнительного голоса все ее разгоряченное, восприимчивое тело так и завибрировало. Он придвинулся к ней еще ближе.
— А чье общество вам нужно?
— Твое.
Губы его коснулись ее губ, и жаркая текучая волна наслаждения захлестнула ее, пролившись внутри ее медом, проникая во все уголки, все поры ее существа, разгораясь медлительным жаром, готовя ее к большему. И оно явилось: нахлынуло струйками, ручьями и полноводными реками чувственности. На сей раз она знала, чего ожидать, и сразу обмякла, впитывая этот свободно хлынувший поток наслаждения всей потаенной сущностью своего женского тела. Она едва заметила, что переменяет положение, подчиняется ему, ложится. А он склоняется над ней, нагибаясь все ниже, ниже… пока возмущенное мяуканье котят, оказавшихся между ними, не остановило его.
Губы Остина оторвались от нее. Чуть приподнявшись, он прошептал:
— Вот еще одно веское основание недолюбливать кошек. — Нежным осторожным движением подняв сначала один пушистый комочек, потом другой, он пересадил котят на кровать, куда-то себе за спину.
Она ждала, едва дыша. А потом грудь его опустилась на ее грудь, сдавливая и лаская одновременно, а руки его обвились вокруг нее, так что она оказалась словно в большой и крепкой люльке. Ее поглотило ощущение его тела, оказавшегося на ней. Рот ее приоткрылся от изумления, и он провел языком по окоему ее губ с неторопливостью, от которой можно было сойти с ума. Она открывалась навстречу утонченным уговорам его языка, ошеломленная текучей интимностью, возникшей между их приоткрытыми ртами, и тем, как осторожно, словно пробуя на вкус, касаются друг друга кончики их языков.
Словно сами собой, руки ее приподнялись и прикоснулись к нему, ладони скользнули по полотну рубахи, нащупали знакомую твердость мышц. Постепенно руки Чарити нежно обвились вокруг него и стали сжимать его крепче и крепче, притягивать к своей груди, по которой бегали сладостные мурашки. Губы Остина скользнули на ее щеку, покрыли поцелуями, перешли к шее. Чарити перестала дышать. Его поцелуи превратились в нежное покусывание, отчего раскаленные добела разряды наслаждения побежали по ее нервам. Кожа ее разгорелась, грудь заныла, запылала. Чарити прижималась к телу Остина в страстном желании большего. И, словно угадав это ее тайное желание, ладонь его скользнула с ее плеча и собственническим жестом легла на грудь.
Она издала глубокий горловой стон, выражавший чистейшее наслаждение, бессловесную просьбу. Его пальцы легли на прохладную округлость груди над корсажем, стали ласкать и ощупывать шелковистую кожу, которая завладела его помыслами с той самой минуты, как Остин впервые увидел эту девушку. Ворот ее корсажа подался, и он, застонав, запустил руку под него и ощутил под ладонью этот полный упругий холмик. Он напрягся, словно волны пробегали по его пальцам.
Какие-то новые и могучие чувства овладели Чарити и управляли теперь ее движениями и реакциями. Она выгнулась навстречу виконту, вся трепеща, и вдруг поняла, что эта восхитительная льдисто-горячечная дрожь есть произведение его рук. Он прикасался к ней, и все в ней ныло и пылало; он ласкал ее, и тело ее трепетало в ответ. Может, это и было началом ночного волшебства — эти ощущения, от которых захватывало дух, и новое страстное желание близости, слияния с ним в одно целое?
Руки ее крепче сжались вокруг него, и она заставила его вновь припасть к ее губам, которые стали непреодолимо требовательными. Он охотно утолил ее новый голод, целуя со всей страстью, исследуя влажные глубины ее возбуждения, предъявляя права на все новые частицы ее.
Внезапно он замер. Дернулся и выгнул спину. Несмотря на то что все чувства Чарити были притуплены от наплыва страсти, она сумела сосредоточить взгляд на его лице.
— Когтями вцепляется, — пояснил он хрипло и снова дернулся, так как котенок, продолжавший взбираться ему на плечи, запустил свои тонюсенькие коготки ему в спину сквозь рубаху.
Прошло целое мгновение, прежде чем Чарити выбралась на поверхность того моря наслаждения, в которое была погружена. Только тогда до ее сознания дошло, что происходит. Она приподняла голову и увидела котенка, который ползал по его спине. Все так же держа голову на весу, она смотрела на маленький пушистый комочек и чувствовала, как рушатся ее надежды. Она выскользнула из-под виконта, села на постели, сняла котенка с его спины и положила себе на колени. Обернулась к нему — он приподнялся на руках рядом с Чарити. Ее глаза с расширенными черными зрачками встретили его взгляд и тут же опустились и с беспомощной тоской уставились на его опухшие от поцелуев губы.
Рейн, приподнявшийся на локтях при ее появлении, ехидно предложил использовать ее сомнительное искусство, чтобы уберечь мир от этой твари Вулфрама, который, судя по всему, и есть основной источник несчастий в доме. Леди Маргарет, фыркнув, подчеркнуто игнорировала виконта до тех пор, пока не пришла пора ставить припарку и менять повязку на его ране. Когда старуха закончила наконец тыкать и мять раненую ягодицу, зад у него снова стало дергать, и Рейн поклясться был готов: старуха намеренно разбередила его рану.
Чарити в это утро явилась к нему в спальню довольно поздно и застала его опять в раздраженном состоянии. Она раскрыла окна, чтобы впустить в комнату свежий воздух, подошла к его постели и извинилась за то, что не могла прийти раньше, причем едва не брякнула, что весь день помогала стирать белье. В любом приличном доме стиркой занималась прачка, пусть и приходящая, и ни одна настоящая леди не снизошла бы до такой черной работы.
— Я вам кое-что принесла, чтобы не скучали. — Тут глаза ее блеснули, она запустила руки в карманы длинного передника, извлекла оттуда два крохотных меховых комочка и, держа на каждой ладони по одному, подняла, чтобы он мог полюбоваться.
Это были котята, совсем маленькие. Один темно-серый, полосатый, второй серый с белым, пятнистый. Глаза у котят только-только открылись.
— Судя по всему, мать бросила их, так что теперь их кормлю я. — Она обернулась и увидела, что ее подопечный смотрит на нее, сердито насупив брови. — Я подумала, может…
— Я не люблю кошек. — Он чуть отодвинулся, отвел глаза: слишком не по себе ему стало при виде сияющего выражения на лице девушки. Неприятные ощущения в области зада убывали в обычном режиме. — — Я еще могу выносить собак, если иначе нельзя, но кошек ненавижу.
Чарити прижала мяукающих котят к груди, озадаченная тем, что ее сюрприз встретил столь холодный прием. Она нахмурилась, соображая, что бы могло значить такое настроение и такая реакция. Вчера вечером этот человек-кремень, казалось, приоткрыл свой панцирь, но сегодня утром он явно опять спрятался в свою раковину.
— Пауки, а теперь еще кошки… что еще вам неприятно? — Нежный упрек, прозвучавший в голосе девушки, заставил его поднять на нее глаза. Серые туманы клубились в глубинах этих глаз, заволакивая то внутреннее недовольство, которое ей не раз доводилось читать в его взгляде. Может, это она ему неприятна?
— Скука. Не выношу вынужденного безделья, — сказал он, чувствуя на себе вопросительный взгляд и неудержимо впадая в хрипловато-бархатистый тон. — Не приучен я к безделью. Я привык…
— К тяжелому труду? — подсказала она, сердце у нее стукнуло, и она подумала, что совершила непоправимую ошибку, напомнив ему о том, что он рассказал о себе в немыслимо интимный момент. — Я имею в виду — в Лондоне вы, вероятно, все время заняты, у вас ведь торговое предприятие, и еще там светское общество… приглашения и званые вечера… посещения оперы и блестящих балов… — Щеки ее зарделись. «А также светские леди, облаченные в шелка, с руками белей молока», — добавила она про себя уныло. Ей вдруг показалось, что принести котят, которые мяукали и цеплялись коготками за ее корсаж, было наивно и по-детски.
Но в это самое мгновение до сознания Рейна как раз начала доходить вся трогательность ее жеста. Она хотела утешить его и подбодрить, отвлечь от недугов и невзгод. Чтобы рядом с ним было что-то теплое и живое… Это тронуло его неимоверно. Взгляд его стал жарким, и пламя запылало в чреслах при виде того, как свободно маленькие зверята ползали по ее роскошной груди. Впервые в жизни он позавидовал кошкам!
— Это правда. — Рейн приподнялся на одной вытянутой руке, и теперь глаза его были почти на уровне ее глаз. Он заговорил звучным голосом, в котором поначалу слышался вызов: — Я привык к тяжелому труду гораздо больше, чем к лондонскому изысканному обществу. Я не из числа богатых бездельников! Я свои деньги заработал, все до последнего фартинга! Большую часть времени я провожу у себя в конторе или в доках, принимая грузы. — Он поймал ее взгляд, и она начала заливаться краской, от выреза на груди и вверх.
Не поэтому ли у него нет ни жены, ни невесты, подумала она, что он слишком много времени и энергии тратил на дела? Или же он уделял столько времени делам как раз потому, что у него не было женщины?
Внезапно она осознала, как близко друг к другу они оказались, заметила, как небрежно падает на его лоб прядь черных волос, какие полные и мягкие у него губы. Вся ее кожа жаждала ощутить на себе его взгляд. Но тут ей пришлось прекратить наблюдения над собственными чувствами, так как она перестала понимать что бы то ни было, затянутая в бурные, грозовые глубины его неспокойного взгляда. Она забыла про котят, которые ползали по ней, и про то, что следовало бы соблюдать дистанцию, как то подобает истинной леди, и про бабушку. И когда он взял ее за руку, пенящаяся волна чувственности захлестнула ее.
— А к чему ты привыкла, Чарити Стэндинг? — Тон его стал мягок, как в прошлый раз. — Что заполняет твой день? — Он поднес ее руку к глазам, вгляделся в обломанные ногти и покрасневшую от мыла кожу. Разрозненные впечатления, которые он успел собрать об этом доме, сложились в единую картину: ветхая мебель, простая пища, жалкий штат прислуги — она сама же и перечислила ему всех обитателей дома, когда брила его. Итак, имение Стэндвелл пребывало в состоянии глубокого упадка. И, внезапно прозрев, он ответил за нее сам: — Тяжелый труд?
Она стояла, лишившись дара речи, растворяясь в переменчивом серебристом потоке его взгляда, видя, как твердеют черты его лица — едва заметно, чувственно. Ей хотелось дотронуться до него, ощутить прикосновение его губ… Что он там говорит про труд? Слово это с грохотом прокатилось по ее сознанию, встряхнуло, заставило вспомнить о долге. Он держал ее руку и читал по ней, как по книге, все о ее занятиях, столь неподобающих истинной леди.
— В доме стало слишком много дел, чтобы Мелвин и Бернадетта справились с ними. — Она сумела-таки слегка ослабить силу этого признания. — Вот мы с бабушкой и… помогаем.
— А когда ты не помогаешь? — сразу же спросил он, притягивая ее к себе ближе. — Кто ждет тебя, дабы заполнить твои часы досуга… и занять место в твоем будущем? Гости? Возлюбленный? Возможно, будущий муж?
— Нет… у меня никого нет, — призналась она, опуская глаза.
— Трудно в такое поверить. Должно быть, мужчины в Девоншире очень уж тяжелы на подъем.
Ей вдруг стало стыдно, что у нее не было ни мыслей о женихах, ни планов на будущее. Никто никогда не заговаривал на эту тему, и она всегда считала, что причина тому — отсутствие у них денег. Но вот Рейну Остину пришло же в голову, что у нее может быть жених, хотя он знал о стесненном материальном положении их семьи.
— У меня нет времени. Столько дел всегда.
— Кто бы сомневался, — прошептал он, притягивая ее ближе. Итак, мисс Чарити Стэндинг свободна от обязательств. При этой мысли на его лице появилась улыбка типично мужского удовлетворения, — Похоже, кое-что общее у нас уже есть — тяжелый труд. Интересно, что еще?
— Мы оба… — Она вовремя прикусила язык.
— Что — мы оба? — очень убедительно спросил он, выпустил ее руку и приподнял пальцем подбородок.
— Мы оба не состоим в браке, — выпалила она порывисто и тут же пожалела, что нельзя взять эти слова обратно.
— Верно, так и есть, — Он криво усмехнулся. Впервые его холостяцкий статус стал источником радости.
Она с трудом сглотнула и тут только заметила, что уже сидит на краю кровати, смотрит на него, сердце у нее колотится как бешеное, а губы стали горячими, и это наверняка заметно. Он, похоже, совсем не рассердился на нее за то, что она затронула столь личную и даже щекотливую тему. Когда его рука легла ей на плечо, глаза его запылали опасным огнем, губы приоткрылись.
— Общество котят мне ни к чему. — От его глубокого, соблазнительного голоса все ее разгоряченное, восприимчивое тело так и завибрировало. Он придвинулся к ней еще ближе.
— А чье общество вам нужно?
— Твое.
Губы его коснулись ее губ, и жаркая текучая волна наслаждения захлестнула ее, пролившись внутри ее медом, проникая во все уголки, все поры ее существа, разгораясь медлительным жаром, готовя ее к большему. И оно явилось: нахлынуло струйками, ручьями и полноводными реками чувственности. На сей раз она знала, чего ожидать, и сразу обмякла, впитывая этот свободно хлынувший поток наслаждения всей потаенной сущностью своего женского тела. Она едва заметила, что переменяет положение, подчиняется ему, ложится. А он склоняется над ней, нагибаясь все ниже, ниже… пока возмущенное мяуканье котят, оказавшихся между ними, не остановило его.
Губы Остина оторвались от нее. Чуть приподнявшись, он прошептал:
— Вот еще одно веское основание недолюбливать кошек. — Нежным осторожным движением подняв сначала один пушистый комочек, потом другой, он пересадил котят на кровать, куда-то себе за спину.
Она ждала, едва дыша. А потом грудь его опустилась на ее грудь, сдавливая и лаская одновременно, а руки его обвились вокруг нее, так что она оказалась словно в большой и крепкой люльке. Ее поглотило ощущение его тела, оказавшегося на ней. Рот ее приоткрылся от изумления, и он провел языком по окоему ее губ с неторопливостью, от которой можно было сойти с ума. Она открывалась навстречу утонченным уговорам его языка, ошеломленная текучей интимностью, возникшей между их приоткрытыми ртами, и тем, как осторожно, словно пробуя на вкус, касаются друг друга кончики их языков.
Словно сами собой, руки ее приподнялись и прикоснулись к нему, ладони скользнули по полотну рубахи, нащупали знакомую твердость мышц. Постепенно руки Чарити нежно обвились вокруг него и стали сжимать его крепче и крепче, притягивать к своей груди, по которой бегали сладостные мурашки. Губы Остина скользнули на ее щеку, покрыли поцелуями, перешли к шее. Чарити перестала дышать. Его поцелуи превратились в нежное покусывание, отчего раскаленные добела разряды наслаждения побежали по ее нервам. Кожа ее разгорелась, грудь заныла, запылала. Чарити прижималась к телу Остина в страстном желании большего. И, словно угадав это ее тайное желание, ладонь его скользнула с ее плеча и собственническим жестом легла на грудь.
Она издала глубокий горловой стон, выражавший чистейшее наслаждение, бессловесную просьбу. Его пальцы легли на прохладную округлость груди над корсажем, стали ласкать и ощупывать шелковистую кожу, которая завладела его помыслами с той самой минуты, как Остин впервые увидел эту девушку. Ворот ее корсажа подался, и он, застонав, запустил руку под него и ощутил под ладонью этот полный упругий холмик. Он напрягся, словно волны пробегали по его пальцам.
Какие-то новые и могучие чувства овладели Чарити и управляли теперь ее движениями и реакциями. Она выгнулась навстречу виконту, вся трепеща, и вдруг поняла, что эта восхитительная льдисто-горячечная дрожь есть произведение его рук. Он прикасался к ней, и все в ней ныло и пылало; он ласкал ее, и тело ее трепетало в ответ. Может, это и было началом ночного волшебства — эти ощущения, от которых захватывало дух, и новое страстное желание близости, слияния с ним в одно целое?
Руки ее крепче сжались вокруг него, и она заставила его вновь припасть к ее губам, которые стали непреодолимо требовательными. Он охотно утолил ее новый голод, целуя со всей страстью, исследуя влажные глубины ее возбуждения, предъявляя права на все новые частицы ее.
Внезапно он замер. Дернулся и выгнул спину. Несмотря на то что все чувства Чарити были притуплены от наплыва страсти, она сумела сосредоточить взгляд на его лице.
— Когтями вцепляется, — пояснил он хрипло и снова дернулся, так как котенок, продолжавший взбираться ему на плечи, запустил свои тонюсенькие коготки ему в спину сквозь рубаху.
Прошло целое мгновение, прежде чем Чарити выбралась на поверхность того моря наслаждения, в которое была погружена. Только тогда до ее сознания дошло, что происходит. Она приподняла голову и увидела котенка, который ползал по его спине. Все так же держа голову на весу, она смотрела на маленький пушистый комочек и чувствовала, как рушатся ее надежды. Она выскользнула из-под виконта, села на постели, сняла котенка с его спины и положила себе на колени. Обернулась к нему — он приподнялся на руках рядом с Чарити. Ее глаза с расширенными черными зрачками встретили его взгляд и тут же опустились и с беспомощной тоской уставились на его опухшие от поцелуев губы.