Страница:
Упрямая старуха злобно сверкнула глазами:
— Вы самый невезучий человек из всех, кого мне доводилось встречать!
Рейн даже вздрогнул. Ему отказывают из-за его невезучести?
— При чем здесь вообще эта глупость? Да, я схлопотал пулю в зад, но если б не этот злополучный выстрел, меня не отнесли бы в ваш дом, я не познакомился бы с вашей внучкой и не захотел бы жениться на ней — так что не такой уж я и невезучий!
Но леди Маргарет вскинула подбородок:
— С вами обязательно что-нибудь случится, и сердце моей внучки будет разбито.
— И все? То есть вы просто боитесь, что я скоро отдам концы и сделаю ее вдовой? Ну так по крайней мере я оставлю ее богатой вдовой… — Он запнулся на полуслове. Чарити еще горевала по умершему отцу. Может быть, опасения старой дамы не так уже смехотворны. Он действительно был ранен. Ему представилось прелестное лицо Чарити, на котором написана тревога за него. И если с ним случится что-нибудь похуже огнестрельной раны… Но тут его бульдожья решимость подняла голову и быстро разогнала эти жалкие мыслишки. — Ничего со мной не случится, и нечего тут каркать. — Все черты его лица словно заострились, и на нем появилось выражение легендарного остиновского упрямства. — Ваша внучка считает, что я подхожу ей лучше некуда. И я женюсь на ней… и буду спать с ней, и она нарожает мне детей, и я буду наслаждаться семейной жизнью… и доживу до таких преклонных лет, что самому противно станет. Так все и будет, с вашего благословения или без оного.
Старуха посмотрела на это лицо, выражавшее нечистивейшее упрямство, на выпяченную челюсть, на страстный огонь, пылавший в серых глазах, и поняла, что уже не в ее силах поправить дело.
— Если Чарити примет ваше предложение, я не стану говорить «нет».
Когда Рейн вышел из библиотеки, на губах его играла довольная усмешка. Разговор прошел не так уж плохо, решил он. Теперь нужно только отыскать Чарити и сделать ей предложение. И он сразу увидит, как в глубине ее глаз загораются эти чудные искорки, и заключит ее в объятия… Господи, да он же стал горячий, как печь, от одной только мысли о ней!
Мелвин с минуту чесал в затылке, соображая, затем объявил, что не так давно видел, как молодая хозяйка проходила мимо огорода. Но Чарити там не оказалось. Рейн окинул взглядом хозяйственные постройки. Так как и это результатов не дало, он решил наведаться на конюшню — не помешало бы, кстати, проверить, как там поживают его лошади, которых доставили из города.
В конюшне ее не было. Потратив несколько минут на осмотр своих чистокровных вороных, он пошел прочь, но остановился в дверях, чтобы одернуть жилет.
И тут он краем глаза уловил какое-то быстрое движение. Голова его мгновенно обернулась в ту сторону. Но нет, это была не блондинка в черном, не она. Это был мужчина, малорослый худенький заморыш в серых обносках и старых сапогах. И было что-то в его полусогнутой фигуре и опасливости движений, что наводило на мысль — человек от кого-то прячется. Он остановился возле угла хлева, и вдруг из-за этого самого угла появилась чья-то рука и поманила его. Заморыш тут же нырнул за угол вслед за скрывшейся рукой.
Сам не понимая зачем, Рейн решил последовать за мужчиной. Когда он крадучись дошел до угла и осторожно заглянул за него, то увидел двоих. Они торопливо шли прочь от Стэндвелла, и у второго на плечо был закинут мешок. Один маленький и квадратный, второй низенький и худой — ба, да эта парочка была Рейну знакома!
Это были те самые паскудники, которые стреляли в него! Ну-ну. Шея Рейна побагровела, заалели и уши. Руки сжались в кулаки. Десятки раз он давал себе клятву, что обязательно разыщет этих стрелков и задаст им такую взбучку, что им небо с овчинку покажется! Стоп, а что, собственно, эти проныры делали здесь, в Стэндвелле?
Он поспешно зашагал к опушке леска, в котором только что скрылась дрянная парочка. Затем долго шел по их следу по каменистой, размытой дождями расселине, ведшей к утесам над бухтой. Тропинка оказалась довольно опасной, приходилось прыгать с камня на камень, так что скоро его нога и раненая ягодица заныли. Но, не желая упускать из виду стрелков, Рейн Остин превозмог боль.
А они, сами того не подозревая, довели его до края утесов, а затем вывели к узкому проходу в камнях, даже с несколькими ступеньками, который было и не приметить из-за валунов и зарослей кустарника. Узенький каменный уступ вел к входу в пещеру. Рейн остановился и, затаив дыхание, стал ждать, не выйдет ли парочка. Они не выходили — ага, значит, пора ловушке захлопнуться.
Чарити увидела Рейна, когда он еще был возле конюшни, из окна верхнего этажа. Она окликнула его, но он, видимо, не услышал ее. Внимание Рейна было полностью поглощено чем-то, что находилось между конюшней и хлевом, вне поля ее зрения. Легкой пружинистой походкой она поспешила вниз по лестнице. Щеки Чарити розовели румянцем, ей не терпелось увидеть Рейна. Воспоминания о вчерашней ночи, проведенной в любовных ласках, витали вокруг нее и согревали как плащ.
Но когда она добралась до конюшни, Рейна там уже не было. Наконец она увидела его — он шел через луг, направляясь к ручью, протекавшему по каменистому ущелью, которое выходило к прибрежным утесам пониже Стэндвелла. Чарити нахмурилась. С чего это ему вздумалось пойти гулять вдоль этого ручья? И потом, почему у него такой настороженный вид? Вот он приостановился, спрятался за дерево. Потом перебежал к другому. Чарити закусила губу, решая, как поступить, а затем последовала за ним.
Глава 13
— Вы самый невезучий человек из всех, кого мне доводилось встречать!
Рейн даже вздрогнул. Ему отказывают из-за его невезучести?
— При чем здесь вообще эта глупость? Да, я схлопотал пулю в зад, но если б не этот злополучный выстрел, меня не отнесли бы в ваш дом, я не познакомился бы с вашей внучкой и не захотел бы жениться на ней — так что не такой уж я и невезучий!
Но леди Маргарет вскинула подбородок:
— С вами обязательно что-нибудь случится, и сердце моей внучки будет разбито.
— И все? То есть вы просто боитесь, что я скоро отдам концы и сделаю ее вдовой? Ну так по крайней мере я оставлю ее богатой вдовой… — Он запнулся на полуслове. Чарити еще горевала по умершему отцу. Может быть, опасения старой дамы не так уже смехотворны. Он действительно был ранен. Ему представилось прелестное лицо Чарити, на котором написана тревога за него. И если с ним случится что-нибудь похуже огнестрельной раны… Но тут его бульдожья решимость подняла голову и быстро разогнала эти жалкие мыслишки. — Ничего со мной не случится, и нечего тут каркать. — Все черты его лица словно заострились, и на нем появилось выражение легендарного остиновского упрямства. — Ваша внучка считает, что я подхожу ей лучше некуда. И я женюсь на ней… и буду спать с ней, и она нарожает мне детей, и я буду наслаждаться семейной жизнью… и доживу до таких преклонных лет, что самому противно станет. Так все и будет, с вашего благословения или без оного.
Старуха посмотрела на это лицо, выражавшее нечистивейшее упрямство, на выпяченную челюсть, на страстный огонь, пылавший в серых глазах, и поняла, что уже не в ее силах поправить дело.
— Если Чарити примет ваше предложение, я не стану говорить «нет».
Когда Рейн вышел из библиотеки, на губах его играла довольная усмешка. Разговор прошел не так уж плохо, решил он. Теперь нужно только отыскать Чарити и сделать ей предложение. И он сразу увидит, как в глубине ее глаз загораются эти чудные искорки, и заключит ее в объятия… Господи, да он же стал горячий, как печь, от одной только мысли о ней!
Мелвин с минуту чесал в затылке, соображая, затем объявил, что не так давно видел, как молодая хозяйка проходила мимо огорода. Но Чарити там не оказалось. Рейн окинул взглядом хозяйственные постройки. Так как и это результатов не дало, он решил наведаться на конюшню — не помешало бы, кстати, проверить, как там поживают его лошади, которых доставили из города.
В конюшне ее не было. Потратив несколько минут на осмотр своих чистокровных вороных, он пошел прочь, но остановился в дверях, чтобы одернуть жилет.
И тут он краем глаза уловил какое-то быстрое движение. Голова его мгновенно обернулась в ту сторону. Но нет, это была не блондинка в черном, не она. Это был мужчина, малорослый худенький заморыш в серых обносках и старых сапогах. И было что-то в его полусогнутой фигуре и опасливости движений, что наводило на мысль — человек от кого-то прячется. Он остановился возле угла хлева, и вдруг из-за этого самого угла появилась чья-то рука и поманила его. Заморыш тут же нырнул за угол вслед за скрывшейся рукой.
Сам не понимая зачем, Рейн решил последовать за мужчиной. Когда он крадучись дошел до угла и осторожно заглянул за него, то увидел двоих. Они торопливо шли прочь от Стэндвелла, и у второго на плечо был закинут мешок. Один маленький и квадратный, второй низенький и худой — ба, да эта парочка была Рейну знакома!
Это были те самые паскудники, которые стреляли в него! Ну-ну. Шея Рейна побагровела, заалели и уши. Руки сжались в кулаки. Десятки раз он давал себе клятву, что обязательно разыщет этих стрелков и задаст им такую взбучку, что им небо с овчинку покажется! Стоп, а что, собственно, эти проныры делали здесь, в Стэндвелле?
Он поспешно зашагал к опушке леска, в котором только что скрылась дрянная парочка. Затем долго шел по их следу по каменистой, размытой дождями расселине, ведшей к утесам над бухтой. Тропинка оказалась довольно опасной, приходилось прыгать с камня на камень, так что скоро его нога и раненая ягодица заныли. Но, не желая упускать из виду стрелков, Рейн Остин превозмог боль.
А они, сами того не подозревая, довели его до края утесов, а затем вывели к узкому проходу в камнях, даже с несколькими ступеньками, который было и не приметить из-за валунов и зарослей кустарника. Узенький каменный уступ вел к входу в пещеру. Рейн остановился и, затаив дыхание, стал ждать, не выйдет ли парочка. Они не выходили — ага, значит, пора ловушке захлопнуться.
Чарити увидела Рейна, когда он еще был возле конюшни, из окна верхнего этажа. Она окликнула его, но он, видимо, не услышал ее. Внимание Рейна было полностью поглощено чем-то, что находилось между конюшней и хлевом, вне поля ее зрения. Легкой пружинистой походкой она поспешила вниз по лестнице. Щеки Чарити розовели румянцем, ей не терпелось увидеть Рейна. Воспоминания о вчерашней ночи, проведенной в любовных ласках, витали вокруг нее и согревали как плащ.
Но когда она добралась до конюшни, Рейна там уже не было. Наконец она увидела его — он шел через луг, направляясь к ручью, протекавшему по каменистому ущелью, которое выходило к прибрежным утесам пониже Стэндвелла. Чарити нахмурилась. С чего это ему вздумалось пойти гулять вдоль этого ручья? И потом, почему у него такой настороженный вид? Вот он приостановился, спрятался за дерево. Потом перебежал к другому. Чарити закусила губу, решая, как поступить, а затем последовала за ним.
Глава 13
Прижимаясь к влажной стене пещеры, Рейн крадучись продвигался вперед, поглядывая вокруг в надежде обнаружить предмет, который можно использовать в качестве оружия. Пещера оказалась значительно больше, чем можно было предположить, и здесь была уйма накиданных старых ящиков и рассохшихся бочек. Он выбрал доску покрепче, мрачно улыбаясь.
Мерзавцы деловито разбирали свою добычу, которую уже успели высыпать из мешка на стол, стоявший в центре пещеры. Переговаривались они тихо, но Рейн сумел разобрать, что один из них был огорчен, что им приходится добывать пропитание таким способом. Окинув пещеру быстрым взглядом — нет ли второго выхода, — Рейн заметил, что пещера имеет удивительно обжитой вид: соломенные тюфяки и одеяла на полу, фонари, стол и табуретки, погнутые кастрюли и сковородки, ведра. Оружия не видно. Рейн крепче сжал свою импровизированную дубинку и шагнул вперед.
— Ах вы, мелкая сволочь, мерзавцы! — зарычал он, с виду став совсем как большой рассерженный кот. — Я ведь обещал, что найду вас!
Мерзавцы похолодели, обернулись и, выпучив глаза, уставились на силуэт, четко обрисовывавшийся в свете, падавшем от входа.
Рейн постучал доской по ладони и был вознагражден: лица у мерзавцев стали белыми как полотно, глаза вылезли из орбит.
— Это он, Перси! — пискнул худенький.
— Да, это я, — рявкнул Рейн. — Позвольте представиться. Рейн Остин, виконт Оксли, к вашим услугам. — Он отвесил шутовской поклон. — Видно, сегодня вам особенно везет… вы предстали передо мной… и скоро предстанете перед Создателем! — И он рванулся вперед. Мерзавцы брызнули в разные стороны, так что доска Рейна просвистела в воздухе вхолостую, расплющив одну только ковригу хлеба на столе. Рейн был поражен, что ему даже не пытаются оказать сопротивление. Быстро повернувшись, он обнаружил своих противников, прижавшихся друг к другу у стены пещеры. Вид у них был жалкий… Как-то это плохо стыковалось с засадой в лесу и выстрелом.
— В-ваше сиятельство, в-ваше сиятельство! — взмолился Перси Холл. — Мы же не знали, что вы виконт.
— И мы хотели только попугать вас, — жалобно добавил Гэр Дэвис. — Мы влепили вам заряд свинца нечаянно. Ну не повезло!
— Гэр никогда в жизни ни во что из ружья не попадал! Мы просто хотели, чтобы вы забрали ваши деньги и уехали отсюда подобру-поздорову, — дополнил Перси и торопливо продолжил: — У нас нет бренди… и добыть новый груз неоткуда… мы даже не знаем, откуда этот бренди брался. И покупкой, и продажей занимался всегда сам сквайр. А мы просто привозили груз на берег в нашей лодке!
Глядя на то, как бедняги дрожат и хнычут, Рейн почувствовал укол совести. Мерзавцы подстрелили его, так почему же у него рука не поднимается устроить им хорошую трепку?! Однако что это такое они сказали про…
— А сквайр, он утонул, как раз когда мы в последний раз везли бочки на берег. Такая уж полоса была последнее время, сплошное невезение, — продолжал свои объяснения Перси.
— Сквайр? — Рейн шагнул к ним и впился в собеседников сердитым взглядом, одновременно пытаясь сообразить, что к чему. — Сквайр Стэндинг? Аптон Стэндинг, покойный отец Чарити? Он тоже был связан с вашей шайкой?
— Он да мы — это и была шайка, — признался Перси с несчастным видом. — А теперь остались только мы. Только вот контрабанды больше нет. Сквайру очень были нужны деньги, да и беды большой в контрабанде он не видел: подумаешь, казна налогов маленько недосчитается.
— Вы лжете, чтобы спасти свои шкуры! — Рейн напрягся всем телом, сверкнул глазами, стал вглядываться в их лица, тщетно пытаясь обнаружить свидетельство того, что они лгут. Такие бесхитростные признания не могли быть частью коварного плана, да и зачем выдумывать такое? Увы, здравый смысл подсказывал, что приятели говорят правду. Оказывается, покойный сквайр Аптон Стэндинг, мудрый, любящий и заботливый отец Чарити, был не таким уж образцом добродетели. Открытие это потрясло Рейна.
— Я совсем не хотел попадать в ваше сиятельство, — заговорил Гэр дрожащим шепотом. — Это невезуха попутала. Порча мисс Чарити, она ведь у нас колдунья. — Он сглотнул и выпустил наконец полу Перси. — Началось с того, что я упал в могилу сквайра, а всякому известно: если кто упал в могилу, вырытую для другого, обязательно помрет следующим. Я пока не помер, но дурное везение меня зацепило. Потому-то я в вас и попал из ружья.
— Такие вещи сплошь и рядом происходят, когда мисс Чарити рядом, — подхватил Перси, с несчастным видом поглядывая на Гэра и кивая головой, дабы придать веса своим словам. — Мы ее любим. Она нам как дочь. Но она точно колдунья. В ночь, когда она родилась, на луне были знаки! И какую ж она, бедняжка, порчу наводит! Где она, там жди беды и несчастья. А уж с тех пор, как она вошла в возраст… Я сам за последние четыре года и руку ломал, и голову разбивал. А он вот, Гэр, так и вовсе бьется и колотится едва не каждый день — к лошадям вообще приближаться не может из-за нее.
— Н-но это смехотворно! — выпалил Рейн и напрягся, готовясь защищать любимую против столь неожиданного и невероятного обвинения.
— Но это правда, клянемся! — Гэр вдруг побледнел. — У нее сердце доброе, и она вечно тащит в дом всяких зверюшек. Вот только зверюшки эти долго не живут, один Вулфи уцелел, так вы, ваше сиятельство, сами, должно быть, видели, в каком виде этот пес. А ее папенька, сквайр — ведь и его не обошло дурное везение! Каждый год сквайр что-нибудь да ломал себе — то руку, то ключицу, нос один раз. Он за эти годы потерял почти все деньги и часть земель. Оттого-то ему пришлось заняться контрабандой, чтобы как-то дом содержать.
— А последнее время и с контрабандой выходило неладно. Вот хоть в ту ночь, когда он потонул: вдруг ни с того ни сего погасли сигнальные фонари. А погода была ненастная, штормило, корабль в бухту войти не мог. Пришлось нам выходить в открытое море в нашей лодчонке… А без сигнальных фонарей в такую ночь вернуться как? Мы и оглянуться не успели, как нас выбросило на скалы…
Все ожило вновь для незадачливых контрабандистов, и полился жуткий, путаный, невнятный рассказ. Тьма и ревущее море… вокруг брызги секут лицо… пенящиеся волны величиной с гору обрушиваются на их лодчонку… и нет света сигнальных фонарей… не видно пути… и нет надежды.
А возле входа в пещеру стояла, ни жива ни мертва, Чарити. В первый раз она услышала рассказ о гибели своего отца в таких ужасных подробностях. И она узнала, что вину за эту смерть возлагают на нее, и кто — два человека, которых она любила и считала членами семьи. Джинкс. Она едва устояла на ногах. Да, всю жизнь она видела, что вокруг беды. Сердце ее, отягощенное горестями, замерло на мгновение, словно не в силах биться. Она чувствовала себя так, будто под самыми ее ногами открылась черная бездна и все, на чем строилась ее жизнь, вдруг ухнуло в нее. Она пыталась осмыслить ужасное открытие, и тут ей был нанесен сокрушительный удар. Фонари… сигнальные фонари погасли в ту ночь, когда погиб ее отец… потому лодка и попала на скалы… Это и погубило ее отца.
— О нет, — прошептала она беззвучно. Боль пронзила ее грудь. Она заставила себя подобрать подол и выбралась из пещеры.
Рейн смотрел на эту парочку незадачливых контрабандистов, видел, как они заново переживают крушение лодки, с новой силой скорбят о погибшем товарище, чувствовал, что его праведный гнев гаснет. Эти олухи деревенские еще и слегка сумасшедшие, вдруг понял он. Свихнулись ли они оттого, что их крепко побило во время крушения, или из-за гибели их друга и товарища, или помутились умом на почве фантастических идей леди Маргарет, сказать было невозможно.
Чарити. Он вспомнил ее здравомыслие и неотразимую логику и возблагодарил Бога за то, что Аптон Стэндинг сумел хотя бы что-то в жизни сделать как следует. Живя в своем сумасшедшем доме, где царила слепая вера в нелепейшие предрассудки, сквайр все же сумел передать Чарити свои прагматизм и здоровый скептицизм, смог создать достойный противовес выдумкам самодурки-тещи.
— Колдунья? Черт бы вас побрал, дурачье! Нет никакого колдовства, и никакого сглаза нет, да и никакого просто везения, кстати сказать, тоже нет! — Отбросив в сторону доску, он пошел на них, будто решил, что лучше порвать их на части просто голыми руками. — Слушайте, вы, трусы несчастные: всякий человек живет как может, имеет что имеет и распоряжается собой так, как ума хватит, вот и вся философия! А никакого везения нет. — Подойдя совсем близко, он топнул ногой и добавил страшным шепотом: — И если я еще раз услышу от вас такие подлые, зловредные глупости, я с вас, мерзавцев, шкуру спущу! — Оба кивнули. Обжегши их презрительным взглядом, он добавил: — И чтоб духу вашего в Стэндвелле не было. А к Чарити не сметь и подходить.
Рейн круто развернулся и вышел из пещеры.
Чарити бежала по залитым солнечным светом полям, задыхаясь и ничего не видя от слез. Повинуясь отчасти мысли, отчасти чувству, она ловчее подхватила подол черного платья и направилась к маленькой каменной церковке, стоявшей на землях Стэндвелла. Когда она добралась до ее дверей, легкие у нее как огнем горели, в боку кололо, а ноги подгибались. Она кинулась к двери и принялась дергать ручки. Но увы, дверь была заперта, и это последнее прибежище оказалось недоступно для нее благодаря нововведению приходского комитета — висячему замку, который стали использовать, чтобы внутрь не забирались бродяги и прочие нежелательные личности.
— Пожалуйста, пожалуйста, впустите меня…
Но мольбы ее слышала одна только дверь, возле которой она сидела, прямо на стертых ступеньках, в пыли. Мысли накатили на нее, словно черные мрачные воды, совсем как те, что оборвали жизнь ее отца. Фонари. Все ожило в ее памяти, все события той ночи… как она услышала, что хлопает от ветра дверь в нежилом крыле дома… и два зажженных фонаря, которые она нашла там… и которые погасила, решив, что, верно, Мелвин работал здесь вечером, вставлял стекло в окно, да и забыл здесь непогашенные фонари. Ей еще тогда показалось странным, что Мелвину вдруг вздумалось работать по дому после заката, да еще окно стеклить. И странно, что старик забыл зажженные фонари; не похоже это было на него. И вот теперь она знает. Она погасила сигнальные фонари, которые должны были указывать путь ее отцу, и, возможно, тем самым погубила его.
Колдунья — вот как говорили про нее Гэр и Перси. Она приносит беду, навлекая несчастья, в том числе на тех, кто любит ее сильнее всего. Терзаемая душевной мукой и чувством вины, утопая в черных волнах отчаяния, она ухватилась за это слово — «джинкс».
Почему она всегда чувствовала себя ответственной за те несчастья, которые обрушивались на всех вокруг нее? И она считала себя немножко виноватой за то, что ей самой постоянно везет, в то время как на долю окружающих выпадают одни страдания. А теперь то, о чем и помыслить было невозможно, было сказано вслух и сразу пустило корни в ее исстрадавшемся сердце, как если бы это была великая истина, которую она всегда искала, но страшилась найти. Всю жизнь она только и делала, что пыталась смягчить бедствия, которые так и сыпались на всех рядом с ней, кидалась помогать всякий раз, когда обрушивалось очередное несчастье и из-под пяты злой судьбы выползали раздавленные и покалеченные существа. Могла ли она быть источником тех несчастий?
Сердце ее восставало при этой мысли, но привычка рассуждать логически, привитая отцом, теперь служила темным силам суеверий. Все невзгоды прошлых лет проходили перед ее мысленным взором: неурожаи, болезни, несчастные случаи, сломанные конечности, ожоги и ушибы. Сложности, которые неизменно возникали у Гэра с лошадьми, и постоянные травмы отца, и вечные проблемы с арендаторами, и неуклонное истребление бабушкиного изящного фарфора. Пчелы отказывались роиться в Стэндвелле, а в коврах вечно прожигались дыры от случайных искр! Почему вещи словно сами собой падали с полок, когда она проходила мимо? Даже Гэр упал в открытую могилу, а потом эта пуля, пущенная в воздух и попавшая в Рейна Остина…
Рейн. Сердце остановилось у нее в груди. Ведь он лежал возле разбитого экипажа, когда она увидела его в первый раз… Внезапно в уме ее всплыла картина: вороные кони и экипаж, с грохотом мчащиеся прямо на нее. Экипаж, который потом разбился! Она перебежала дорогу лошадям и стала причиной катастрофы! А потом Гэр и Перси случайно подстрелили Рейна, и его принесли в Стэндвелл, где несчастья валились на бедного виконта одно за другим. А ей и в голову не приходило, что причиной его злоключений может являться она сама. Только в те моменты он и не подвергался постоянным опасностям, когда был в ее объятиях, то есть под влиянием ее чудовищно сильного везения. А может, как раз это-то и было самым страшным из несчастий, выпавших на его долю…
Наконец в уме ее одно соединилось с другим. Ее отец и Рейн… она любила обоих и для обоих оказалась источником страданий и опасности. Отец ее мертв, а Рейн постоянно оказывается на краю гибели… из-за нее. На сердце у нее было тяжело, настоящее и будущее виделись теперь в новом мрачном свете. Рано или поздно, поняла она, в результате одного из этих несчастных случаев она потеряет и Рейна тоже. Это просто вопрос времени.
Если она и вправду любит Рейна Остина, то должна сделать все, чтобы уберечь его от опасности, даже если ей придется потерять его. Любя его, она обязана защитить его от своего катастрофического влияния, заставить уехать как можно дальше от нее — если еще не слишком поздно. От этой мысли сердце у нее болезненно сжалось.
Она лежала на пыльных ступеньках возле двери церковки и пыталась черпать силы в том, что одно только и осталось неизменным в ней после этого страшного открытия, — в своей любви. Благодаря любви она сможет найти в себе силы услать Рейна прочь и продолжать жить без него.
Однако как же она станет жить с ужасной пустотой в груди, там, где прежде билось сердце?
Было едва за полдень. Рейн смотрел, как Чарити спускается по главной лестнице, и сердце его переполнялось острым желанием любить и оберегать ее. Она была прекрасна: светлые, медового оттенка волосы сияли в пыльном луче света, лицо белело нежным овалом. Любящая и щедрая, такая лучисто-чувственная и трогательно здравомыслящая. Она была его женщина — его любовь.
Он встретил ее у подножия лестницы и с сияющим лицом взял ее руку в свою.
— Я все утро тебя искал. Где ты была?
Но только она начала прикидывать, что бы соврать в ответ, как он повернулся и, забыв о своем вопросе, потянул ее за собой в комнату, где сейчас никого не было, подвел к высоким окнам, возле которых стояли старинные скамьи, и, не удосужившись даже проверить, не смотрит ли кто на них, поцеловал. Это был сладостный, восторженный поцелуй любви. Охваченный страстью, он даже не заметил, что она не отвечает ему.
— Сядь, Чарити, — сказал он, кивком указывая на скамью и беря ее руки в свои. Когда она присела на край, он опустился перед ней на одно колено и улыбнулся ее милым светло-карим глазам. — Я искал тебя повсюду. У меня прекрасные новости. Я беседовал с твоей бабушкой сегодня утром… о нас. Ангел мой, она разрешила мне поговорить с тобой. — Его лицо сияло от возбуждения. У Чарити пересохло во рту, глаза жгло. Она точно знала, что за этим последует. Не так давно это было бы воплощением заветной мечты, но сейчас у нее защемило сердце. — Мисс Стэндинг, вы. не могли не заметить, с каким уважением я к вам отношусь и какие теплые чувства к вам питаю. — Он усмехнулся: и правда, и слова лишь слабо передавали то, что он испытывал.
Чарити подняла глаза и сразу же опустила, однако сияющее выражение, которое она успела увидеть на его лице, несколько подрастопило ее решимость. Она запаниковала и отвернулась.
— Право, ваше сиятельство, очень мило с вашей стороны говорить так. Однако не позволите ли вы мне подняться? У меня нога затекла. — И она встала. Он нахмурился, ошеломленный, она же отошла на несколько шагов и принялась растирать ногу. Тогда он решил, что лучше начать сначала.
— Чарити, я должен обсудить с тобой кое-что очень важное.. . и очень приятное. — Он приблизился к ней, взял ее руки в свои, нежно поцеловал их, прикрыл своими ладонями. — Это касается твоего будущего… и моего.
Чарити не посмела встретить его взгляд; его образ и так стоял перед ее мысленным взором. Волнение стиснуло ей горло. Она должна была отвергнуть его, ответить отказом на предложение выйти за него замуж, не раскрывая подлинной причины, по которой она решилась поступить так. Он не верил в везение — ни в обычное, ни в дурное, не поверит он и в то, что она колдунья. Он настоит на своем и все-таки женится на ней. А она сделает все возможное, чтобы он поверил, что она не хочет выходить за него замуж.
— Я состоятельный человек, Чарити… по крайней мере был состоятельным, пока две недели назад меня не занесло сюда. — Он невесело рассмеялся, но шутка его пронзила ей сердце. Если ее решимость и нуждалась в дополнительном поощрении, то он как раз и подстегнул ее. — И я не отягощен никакими обязательствами или связями, о которых стоило бы упоминать. Я совершеннолетний и хочу жениться. Жениться на тебе, Чарити, если ты согласишься выйти за меня.
Чарити высвободила свои ладони из его рук так, будто их обожгло, отступила на шаг, все так же избегая смотреть ему в глаза.
— Право, ваше сиятельство, это не слишком хорошо с вашей стороны — шутить такими вещами.
— Шутить? — Он был потрясен; к такой реакции он не был готов. — Уверяю тебя, Чарити, я говорю совершенно серьезно.
— Тогда вы получите совершенно серьезный ответ, ваше сиятельство. — Она выпрямила спину и подняла глаза — так, что взгляд ее уперся в верхнюю пуговицу его жилета, но не выше. — Я вынуждена сообщить вам, что то, о чем вы говорите, никак не может иметь места.
— Не может иметь… — Он захлопал глазами, обескураженный ее хладнокровным благонравием. — Чарити?! — Он пошел было к ней, но она сразу же отступила. — Чарити, я прошу тебя выйти за меня замуж… уехать со мной в Лондон… стать моей женой — виконтессой. — Лицо его запылало, а сердце стеснил забытый было ужас. Он пытался увидеть в ее позе, в этом все время отведенном взгляде, в упрямо вздернутом подбородке что-нибудь, что указывало бы на то, что хладнокровный отказ — лишь дикая шутка, и не обнаружил ничего. Она была совершенно серьезна.
— Я польщена вашим предложением, ваше сиятельство, но вы не можете не знать, каково мое финансовое положение. Я бесприданница.
— Естественно, я знаю, каково твое финансовое положение, — заявил он, хмурясь. — Но и ты не можешь не знать, чтоединственное приданое, которое мне нужно, я получил вчера ночью.
Чарити подняла голову. Глаза ее были темны, в них посверкивали искорки боли.
— Не очень-то достойно истинного джентльмена напоминать мне об этом. — И она с вызовом вскинула подбородок.
— Не слишком-то достойно истинной леди о таком забыть! — рявкнул он, с ужасом понимая, что раздражение его нарастает и вообще разговор принимает неприятный оборот. Что он такого сказал? Или сделал? Ну, что бы это ни было, а он не позволит, чтобы и дальше так шло!—Чарити… ангел мой… прости меня. Ну же, позволь мне начать сначала. — Он протянул руки, собираясь взять ее за плечи, чтобы опять волшебным образом возникло теплое чувство, которое всегда связывало их. Но она не далась.
— В этом нет никакой необходимости, ваше сиятельство. Я предпочла бы избавить и вас, и себя от неприятного разговора. Но раз уж вы настаиваете… — Тут она с силой оттолкнула его и даже пошатнулась, когда он внезапно отпустил ее. — Я не могу выйти за вас замуж. Даже для моего девичьего неразвитого умишки всегда была очевидна разница в нашем положении, и я ничего от вас и не ждала. Вы богатый аристократ, у вас титул, вы образованный и культурный светский джентльмен. А я девчонка без гроша за душой, дочка деревенского сквайра, серая мышка, простушка, не умеющая толком себя вести. Я помню свое место, хоть вы, похоже, об этом забыли. Как жених вы мне не подходите.
Мерзавцы деловито разбирали свою добычу, которую уже успели высыпать из мешка на стол, стоявший в центре пещеры. Переговаривались они тихо, но Рейн сумел разобрать, что один из них был огорчен, что им приходится добывать пропитание таким способом. Окинув пещеру быстрым взглядом — нет ли второго выхода, — Рейн заметил, что пещера имеет удивительно обжитой вид: соломенные тюфяки и одеяла на полу, фонари, стол и табуретки, погнутые кастрюли и сковородки, ведра. Оружия не видно. Рейн крепче сжал свою импровизированную дубинку и шагнул вперед.
— Ах вы, мелкая сволочь, мерзавцы! — зарычал он, с виду став совсем как большой рассерженный кот. — Я ведь обещал, что найду вас!
Мерзавцы похолодели, обернулись и, выпучив глаза, уставились на силуэт, четко обрисовывавшийся в свете, падавшем от входа.
Рейн постучал доской по ладони и был вознагражден: лица у мерзавцев стали белыми как полотно, глаза вылезли из орбит.
— Это он, Перси! — пискнул худенький.
— Да, это я, — рявкнул Рейн. — Позвольте представиться. Рейн Остин, виконт Оксли, к вашим услугам. — Он отвесил шутовской поклон. — Видно, сегодня вам особенно везет… вы предстали передо мной… и скоро предстанете перед Создателем! — И он рванулся вперед. Мерзавцы брызнули в разные стороны, так что доска Рейна просвистела в воздухе вхолостую, расплющив одну только ковригу хлеба на столе. Рейн был поражен, что ему даже не пытаются оказать сопротивление. Быстро повернувшись, он обнаружил своих противников, прижавшихся друг к другу у стены пещеры. Вид у них был жалкий… Как-то это плохо стыковалось с засадой в лесу и выстрелом.
— В-ваше сиятельство, в-ваше сиятельство! — взмолился Перси Холл. — Мы же не знали, что вы виконт.
— И мы хотели только попугать вас, — жалобно добавил Гэр Дэвис. — Мы влепили вам заряд свинца нечаянно. Ну не повезло!
— Гэр никогда в жизни ни во что из ружья не попадал! Мы просто хотели, чтобы вы забрали ваши деньги и уехали отсюда подобру-поздорову, — дополнил Перси и торопливо продолжил: — У нас нет бренди… и добыть новый груз неоткуда… мы даже не знаем, откуда этот бренди брался. И покупкой, и продажей занимался всегда сам сквайр. А мы просто привозили груз на берег в нашей лодке!
Глядя на то, как бедняги дрожат и хнычут, Рейн почувствовал укол совести. Мерзавцы подстрелили его, так почему же у него рука не поднимается устроить им хорошую трепку?! Однако что это такое они сказали про…
— А сквайр, он утонул, как раз когда мы в последний раз везли бочки на берег. Такая уж полоса была последнее время, сплошное невезение, — продолжал свои объяснения Перси.
— Сквайр? — Рейн шагнул к ним и впился в собеседников сердитым взглядом, одновременно пытаясь сообразить, что к чему. — Сквайр Стэндинг? Аптон Стэндинг, покойный отец Чарити? Он тоже был связан с вашей шайкой?
— Он да мы — это и была шайка, — признался Перси с несчастным видом. — А теперь остались только мы. Только вот контрабанды больше нет. Сквайру очень были нужны деньги, да и беды большой в контрабанде он не видел: подумаешь, казна налогов маленько недосчитается.
— Вы лжете, чтобы спасти свои шкуры! — Рейн напрягся всем телом, сверкнул глазами, стал вглядываться в их лица, тщетно пытаясь обнаружить свидетельство того, что они лгут. Такие бесхитростные признания не могли быть частью коварного плана, да и зачем выдумывать такое? Увы, здравый смысл подсказывал, что приятели говорят правду. Оказывается, покойный сквайр Аптон Стэндинг, мудрый, любящий и заботливый отец Чарити, был не таким уж образцом добродетели. Открытие это потрясло Рейна.
— Я совсем не хотел попадать в ваше сиятельство, — заговорил Гэр дрожащим шепотом. — Это невезуха попутала. Порча мисс Чарити, она ведь у нас колдунья. — Он сглотнул и выпустил наконец полу Перси. — Началось с того, что я упал в могилу сквайра, а всякому известно: если кто упал в могилу, вырытую для другого, обязательно помрет следующим. Я пока не помер, но дурное везение меня зацепило. Потому-то я в вас и попал из ружья.
— Такие вещи сплошь и рядом происходят, когда мисс Чарити рядом, — подхватил Перси, с несчастным видом поглядывая на Гэра и кивая головой, дабы придать веса своим словам. — Мы ее любим. Она нам как дочь. Но она точно колдунья. В ночь, когда она родилась, на луне были знаки! И какую ж она, бедняжка, порчу наводит! Где она, там жди беды и несчастья. А уж с тех пор, как она вошла в возраст… Я сам за последние четыре года и руку ломал, и голову разбивал. А он вот, Гэр, так и вовсе бьется и колотится едва не каждый день — к лошадям вообще приближаться не может из-за нее.
— Н-но это смехотворно! — выпалил Рейн и напрягся, готовясь защищать любимую против столь неожиданного и невероятного обвинения.
— Но это правда, клянемся! — Гэр вдруг побледнел. — У нее сердце доброе, и она вечно тащит в дом всяких зверюшек. Вот только зверюшки эти долго не живут, один Вулфи уцелел, так вы, ваше сиятельство, сами, должно быть, видели, в каком виде этот пес. А ее папенька, сквайр — ведь и его не обошло дурное везение! Каждый год сквайр что-нибудь да ломал себе — то руку, то ключицу, нос один раз. Он за эти годы потерял почти все деньги и часть земель. Оттого-то ему пришлось заняться контрабандой, чтобы как-то дом содержать.
— А последнее время и с контрабандой выходило неладно. Вот хоть в ту ночь, когда он потонул: вдруг ни с того ни сего погасли сигнальные фонари. А погода была ненастная, штормило, корабль в бухту войти не мог. Пришлось нам выходить в открытое море в нашей лодчонке… А без сигнальных фонарей в такую ночь вернуться как? Мы и оглянуться не успели, как нас выбросило на скалы…
Все ожило вновь для незадачливых контрабандистов, и полился жуткий, путаный, невнятный рассказ. Тьма и ревущее море… вокруг брызги секут лицо… пенящиеся волны величиной с гору обрушиваются на их лодчонку… и нет света сигнальных фонарей… не видно пути… и нет надежды.
А возле входа в пещеру стояла, ни жива ни мертва, Чарити. В первый раз она услышала рассказ о гибели своего отца в таких ужасных подробностях. И она узнала, что вину за эту смерть возлагают на нее, и кто — два человека, которых она любила и считала членами семьи. Джинкс. Она едва устояла на ногах. Да, всю жизнь она видела, что вокруг беды. Сердце ее, отягощенное горестями, замерло на мгновение, словно не в силах биться. Она чувствовала себя так, будто под самыми ее ногами открылась черная бездна и все, на чем строилась ее жизнь, вдруг ухнуло в нее. Она пыталась осмыслить ужасное открытие, и тут ей был нанесен сокрушительный удар. Фонари… сигнальные фонари погасли в ту ночь, когда погиб ее отец… потому лодка и попала на скалы… Это и погубило ее отца.
— О нет, — прошептала она беззвучно. Боль пронзила ее грудь. Она заставила себя подобрать подол и выбралась из пещеры.
Рейн смотрел на эту парочку незадачливых контрабандистов, видел, как они заново переживают крушение лодки, с новой силой скорбят о погибшем товарище, чувствовал, что его праведный гнев гаснет. Эти олухи деревенские еще и слегка сумасшедшие, вдруг понял он. Свихнулись ли они оттого, что их крепко побило во время крушения, или из-за гибели их друга и товарища, или помутились умом на почве фантастических идей леди Маргарет, сказать было невозможно.
Чарити. Он вспомнил ее здравомыслие и неотразимую логику и возблагодарил Бога за то, что Аптон Стэндинг сумел хотя бы что-то в жизни сделать как следует. Живя в своем сумасшедшем доме, где царила слепая вера в нелепейшие предрассудки, сквайр все же сумел передать Чарити свои прагматизм и здоровый скептицизм, смог создать достойный противовес выдумкам самодурки-тещи.
— Колдунья? Черт бы вас побрал, дурачье! Нет никакого колдовства, и никакого сглаза нет, да и никакого просто везения, кстати сказать, тоже нет! — Отбросив в сторону доску, он пошел на них, будто решил, что лучше порвать их на части просто голыми руками. — Слушайте, вы, трусы несчастные: всякий человек живет как может, имеет что имеет и распоряжается собой так, как ума хватит, вот и вся философия! А никакого везения нет. — Подойдя совсем близко, он топнул ногой и добавил страшным шепотом: — И если я еще раз услышу от вас такие подлые, зловредные глупости, я с вас, мерзавцев, шкуру спущу! — Оба кивнули. Обжегши их презрительным взглядом, он добавил: — И чтоб духу вашего в Стэндвелле не было. А к Чарити не сметь и подходить.
Рейн круто развернулся и вышел из пещеры.
Чарити бежала по залитым солнечным светом полям, задыхаясь и ничего не видя от слез. Повинуясь отчасти мысли, отчасти чувству, она ловчее подхватила подол черного платья и направилась к маленькой каменной церковке, стоявшей на землях Стэндвелла. Когда она добралась до ее дверей, легкие у нее как огнем горели, в боку кололо, а ноги подгибались. Она кинулась к двери и принялась дергать ручки. Но увы, дверь была заперта, и это последнее прибежище оказалось недоступно для нее благодаря нововведению приходского комитета — висячему замку, который стали использовать, чтобы внутрь не забирались бродяги и прочие нежелательные личности.
— Пожалуйста, пожалуйста, впустите меня…
Но мольбы ее слышала одна только дверь, возле которой она сидела, прямо на стертых ступеньках, в пыли. Мысли накатили на нее, словно черные мрачные воды, совсем как те, что оборвали жизнь ее отца. Фонари. Все ожило в ее памяти, все события той ночи… как она услышала, что хлопает от ветра дверь в нежилом крыле дома… и два зажженных фонаря, которые она нашла там… и которые погасила, решив, что, верно, Мелвин работал здесь вечером, вставлял стекло в окно, да и забыл здесь непогашенные фонари. Ей еще тогда показалось странным, что Мелвину вдруг вздумалось работать по дому после заката, да еще окно стеклить. И странно, что старик забыл зажженные фонари; не похоже это было на него. И вот теперь она знает. Она погасила сигнальные фонари, которые должны были указывать путь ее отцу, и, возможно, тем самым погубила его.
Колдунья — вот как говорили про нее Гэр и Перси. Она приносит беду, навлекая несчастья, в том числе на тех, кто любит ее сильнее всего. Терзаемая душевной мукой и чувством вины, утопая в черных волнах отчаяния, она ухватилась за это слово — «джинкс».
Почему она всегда чувствовала себя ответственной за те несчастья, которые обрушивались на всех вокруг нее? И она считала себя немножко виноватой за то, что ей самой постоянно везет, в то время как на долю окружающих выпадают одни страдания. А теперь то, о чем и помыслить было невозможно, было сказано вслух и сразу пустило корни в ее исстрадавшемся сердце, как если бы это была великая истина, которую она всегда искала, но страшилась найти. Всю жизнь она только и делала, что пыталась смягчить бедствия, которые так и сыпались на всех рядом с ней, кидалась помогать всякий раз, когда обрушивалось очередное несчастье и из-под пяты злой судьбы выползали раздавленные и покалеченные существа. Могла ли она быть источником тех несчастий?
Сердце ее восставало при этой мысли, но привычка рассуждать логически, привитая отцом, теперь служила темным силам суеверий. Все невзгоды прошлых лет проходили перед ее мысленным взором: неурожаи, болезни, несчастные случаи, сломанные конечности, ожоги и ушибы. Сложности, которые неизменно возникали у Гэра с лошадьми, и постоянные травмы отца, и вечные проблемы с арендаторами, и неуклонное истребление бабушкиного изящного фарфора. Пчелы отказывались роиться в Стэндвелле, а в коврах вечно прожигались дыры от случайных искр! Почему вещи словно сами собой падали с полок, когда она проходила мимо? Даже Гэр упал в открытую могилу, а потом эта пуля, пущенная в воздух и попавшая в Рейна Остина…
Рейн. Сердце остановилось у нее в груди. Ведь он лежал возле разбитого экипажа, когда она увидела его в первый раз… Внезапно в уме ее всплыла картина: вороные кони и экипаж, с грохотом мчащиеся прямо на нее. Экипаж, который потом разбился! Она перебежала дорогу лошадям и стала причиной катастрофы! А потом Гэр и Перси случайно подстрелили Рейна, и его принесли в Стэндвелл, где несчастья валились на бедного виконта одно за другим. А ей и в голову не приходило, что причиной его злоключений может являться она сама. Только в те моменты он и не подвергался постоянным опасностям, когда был в ее объятиях, то есть под влиянием ее чудовищно сильного везения. А может, как раз это-то и было самым страшным из несчастий, выпавших на его долю…
Наконец в уме ее одно соединилось с другим. Ее отец и Рейн… она любила обоих и для обоих оказалась источником страданий и опасности. Отец ее мертв, а Рейн постоянно оказывается на краю гибели… из-за нее. На сердце у нее было тяжело, настоящее и будущее виделись теперь в новом мрачном свете. Рано или поздно, поняла она, в результате одного из этих несчастных случаев она потеряет и Рейна тоже. Это просто вопрос времени.
Если она и вправду любит Рейна Остина, то должна сделать все, чтобы уберечь его от опасности, даже если ей придется потерять его. Любя его, она обязана защитить его от своего катастрофического влияния, заставить уехать как можно дальше от нее — если еще не слишком поздно. От этой мысли сердце у нее болезненно сжалось.
Она лежала на пыльных ступеньках возле двери церковки и пыталась черпать силы в том, что одно только и осталось неизменным в ней после этого страшного открытия, — в своей любви. Благодаря любви она сможет найти в себе силы услать Рейна прочь и продолжать жить без него.
Однако как же она станет жить с ужасной пустотой в груди, там, где прежде билось сердце?
Было едва за полдень. Рейн смотрел, как Чарити спускается по главной лестнице, и сердце его переполнялось острым желанием любить и оберегать ее. Она была прекрасна: светлые, медового оттенка волосы сияли в пыльном луче света, лицо белело нежным овалом. Любящая и щедрая, такая лучисто-чувственная и трогательно здравомыслящая. Она была его женщина — его любовь.
Он встретил ее у подножия лестницы и с сияющим лицом взял ее руку в свою.
— Я все утро тебя искал. Где ты была?
Но только она начала прикидывать, что бы соврать в ответ, как он повернулся и, забыв о своем вопросе, потянул ее за собой в комнату, где сейчас никого не было, подвел к высоким окнам, возле которых стояли старинные скамьи, и, не удосужившись даже проверить, не смотрит ли кто на них, поцеловал. Это был сладостный, восторженный поцелуй любви. Охваченный страстью, он даже не заметил, что она не отвечает ему.
— Сядь, Чарити, — сказал он, кивком указывая на скамью и беря ее руки в свои. Когда она присела на край, он опустился перед ней на одно колено и улыбнулся ее милым светло-карим глазам. — Я искал тебя повсюду. У меня прекрасные новости. Я беседовал с твоей бабушкой сегодня утром… о нас. Ангел мой, она разрешила мне поговорить с тобой. — Его лицо сияло от возбуждения. У Чарити пересохло во рту, глаза жгло. Она точно знала, что за этим последует. Не так давно это было бы воплощением заветной мечты, но сейчас у нее защемило сердце. — Мисс Стэндинг, вы. не могли не заметить, с каким уважением я к вам отношусь и какие теплые чувства к вам питаю. — Он усмехнулся: и правда, и слова лишь слабо передавали то, что он испытывал.
Чарити подняла глаза и сразу же опустила, однако сияющее выражение, которое она успела увидеть на его лице, несколько подрастопило ее решимость. Она запаниковала и отвернулась.
— Право, ваше сиятельство, очень мило с вашей стороны говорить так. Однако не позволите ли вы мне подняться? У меня нога затекла. — И она встала. Он нахмурился, ошеломленный, она же отошла на несколько шагов и принялась растирать ногу. Тогда он решил, что лучше начать сначала.
— Чарити, я должен обсудить с тобой кое-что очень важное.. . и очень приятное. — Он приблизился к ней, взял ее руки в свои, нежно поцеловал их, прикрыл своими ладонями. — Это касается твоего будущего… и моего.
Чарити не посмела встретить его взгляд; его образ и так стоял перед ее мысленным взором. Волнение стиснуло ей горло. Она должна была отвергнуть его, ответить отказом на предложение выйти за него замуж, не раскрывая подлинной причины, по которой она решилась поступить так. Он не верил в везение — ни в обычное, ни в дурное, не поверит он и в то, что она колдунья. Он настоит на своем и все-таки женится на ней. А она сделает все возможное, чтобы он поверил, что она не хочет выходить за него замуж.
— Я состоятельный человек, Чарити… по крайней мере был состоятельным, пока две недели назад меня не занесло сюда. — Он невесело рассмеялся, но шутка его пронзила ей сердце. Если ее решимость и нуждалась в дополнительном поощрении, то он как раз и подстегнул ее. — И я не отягощен никакими обязательствами или связями, о которых стоило бы упоминать. Я совершеннолетний и хочу жениться. Жениться на тебе, Чарити, если ты согласишься выйти за меня.
Чарити высвободила свои ладони из его рук так, будто их обожгло, отступила на шаг, все так же избегая смотреть ему в глаза.
— Право, ваше сиятельство, это не слишком хорошо с вашей стороны — шутить такими вещами.
— Шутить? — Он был потрясен; к такой реакции он не был готов. — Уверяю тебя, Чарити, я говорю совершенно серьезно.
— Тогда вы получите совершенно серьезный ответ, ваше сиятельство. — Она выпрямила спину и подняла глаза — так, что взгляд ее уперся в верхнюю пуговицу его жилета, но не выше. — Я вынуждена сообщить вам, что то, о чем вы говорите, никак не может иметь места.
— Не может иметь… — Он захлопал глазами, обескураженный ее хладнокровным благонравием. — Чарити?! — Он пошел было к ней, но она сразу же отступила. — Чарити, я прошу тебя выйти за меня замуж… уехать со мной в Лондон… стать моей женой — виконтессой. — Лицо его запылало, а сердце стеснил забытый было ужас. Он пытался увидеть в ее позе, в этом все время отведенном взгляде, в упрямо вздернутом подбородке что-нибудь, что указывало бы на то, что хладнокровный отказ — лишь дикая шутка, и не обнаружил ничего. Она была совершенно серьезна.
— Я польщена вашим предложением, ваше сиятельство, но вы не можете не знать, каково мое финансовое положение. Я бесприданница.
— Естественно, я знаю, каково твое финансовое положение, — заявил он, хмурясь. — Но и ты не можешь не знать, чтоединственное приданое, которое мне нужно, я получил вчера ночью.
Чарити подняла голову. Глаза ее были темны, в них посверкивали искорки боли.
— Не очень-то достойно истинного джентльмена напоминать мне об этом. — И она с вызовом вскинула подбородок.
— Не слишком-то достойно истинной леди о таком забыть! — рявкнул он, с ужасом понимая, что раздражение его нарастает и вообще разговор принимает неприятный оборот. Что он такого сказал? Или сделал? Ну, что бы это ни было, а он не позволит, чтобы и дальше так шло!—Чарити… ангел мой… прости меня. Ну же, позволь мне начать сначала. — Он протянул руки, собираясь взять ее за плечи, чтобы опять волшебным образом возникло теплое чувство, которое всегда связывало их. Но она не далась.
— В этом нет никакой необходимости, ваше сиятельство. Я предпочла бы избавить и вас, и себя от неприятного разговора. Но раз уж вы настаиваете… — Тут она с силой оттолкнула его и даже пошатнулась, когда он внезапно отпустил ее. — Я не могу выйти за вас замуж. Даже для моего девичьего неразвитого умишки всегда была очевидна разница в нашем положении, и я ничего от вас и не ждала. Вы богатый аристократ, у вас титул, вы образованный и культурный светский джентльмен. А я девчонка без гроша за душой, дочка деревенского сквайра, серая мышка, простушка, не умеющая толком себя вести. Я помню свое место, хоть вы, похоже, об этом забыли. Как жених вы мне не подходите.